Светлый вечер с Петром Алешковским. Гость программы — Сергей Антонов

Сергей Антонов
Фото: http://www.nsad.ru/

В гостях у Петра Алешковского был художник, скульптор Сергей Антонов.

Наш гость рассказал о том, как творчество и талант скульптора могут быть применимы в Православной Церкви, а также поделится воспоминаниями о своих встречах с очень интересными людьми, которые повлияли на его творческий и жизненный путь.

Ведущий: Пётр Алешковский

П. Алешковский

— Здравствуйте. Это программа «Светлый вечер» с Петром Алешковским, и в гостях у меня сегодня Сергей Антонов, замечательный художник, скульптор, монументалист. Здравствуйте.

С. Антонов

— Здравствуйте, Петр.

П. Алешковский

— Вот на предыдущей передаче у нас была Ваша жена Ирина Зарон. Вообще-то, Вы ходите парой, это мы давно замечали, и это очень радует. Ирина пишет иконы, а Вы, значит, делаете поклонные кресты, или праздники вот Вы делали резные в Голутвинской церкви, да?

С. Антонов

— Да, ну не только в Голутвинской.

П. Алешковский

— Не только в Голутвинской. Вы как бы церковный скульптор.

С. Антонов

— Не только церковный...

П. Алешковский

— Не только церковный.

С. Антонов

— В принципе, я себя как бы позиционирую как скульптор...

П. Алешковский

— Как скульптор, да.

С. Антонов

— Я работаю для Церкви и вне Церкви.

П. Алешковский

— А, ну да. Так вот, я к тому, что можно было бы устроить, конечно, беседу на троих, но мне было жалко. Я поэтому Вас рассек пополам. Потому что каждый из Вас все-таки сам по себе большой художник, и мне хочется, чтобы наши слушатели вот как бы через Ваше восприятие, Вашими глазами вошли в творческую лабораторию человека, который не только верует, но и исполняет свое понимание веры — в данном случае, скажем, в камне, как это делаете Вы. Поэтому давайте, как всегда, через воспоминания, потому что у нас такая передача мемуарная... Я знаю, что у Вас было очень много встреч в жизни с важными для Вас и интересными людьми. Отец Ваш — ВГИКовец, и, соответственно, окружение отца уже интересно. Поэтому давайте просто в путь, Вам слово, а я уже буду как-то пытаться присутствовать.

С. Антонов

— Давайте попробуем, да. Я, может быть, расскажу о тех людях... Я постараюсь сейчас, может быть, не говорить о семье, потому что это отдельная какая-то тема, а я, может быть, расскажу о каких-то людях, которые на меня повлияли, и, в общем, в результате встреч с которыми я вот получился такой, а не иной. И начать, наверное, надо со школы. Я могу сразу признаться, что школу я не любил и ходил туда как на каторгу, но там были замечательные люди — вот, например, преподаватель литературы, такая Инна Иосифовна Каре, она жива до сих пор, ей уже за 90. Мы с ней общаемся, прекрасно общаемся. Она до сих пор любит литературу, и, кстати, Петр, недавно мне как раз говорила, что прочла Ваш роман.

П. Алешковский

— Замечательно.

С. Антонов

— Да. То есть вот на таком уровне мы с ней общаемся. Ну это человек, который, безусловно, повлиял на меня, и там ставились спектакли, я в этом участвовал — как художник, кстати говоря, делал декорации. Но какие-то первые проблески какого-то творчества...

П. Алешковский

— А, то есть Вы рисовать начали уже в школе вовсю?

С. Антонов

— Да, да. Хотя, вообще-то, как-то я, так сказать, не с раннего детства этим занимался. Но сейчас не будем об этом говорить... Так вот, значит, школа... Ну, рос я в абсолютно такой нерелигиозной семье. Мама была дочерью такого советского военного, полковника, и, в общем, верующих людей — ни бабушки, никто — таких верующих людей у нас в семье не было. Я вспоминаю свои ощущения... Ну, может быть, это прозвучит несколько наивно и даже, может быть, глупо, но я помню — у меня были очень плохие отношения с математикой, и каждый раз, когда я шел...

П. Алешковский

— Как мне знакомо!

С. Антонов

— ...да, как на Голгофу, в общем, я шел на это... Математика каждый день была, а я запустил ее где-то в классе 6-м, и как я там доучился, в школе, там непонятно...

П. Алешковский

— У меня была Ирочкина Радугина, которая просто убирала локоть, и я списывал. Передо мной.

С. Антонов

— Нет, ну это... Там же были контрольные и еще чего-то...

П. Алешковский

— Правильно, вариант был А и Б. Вот Ирочка была мой вариант. Она убирала руку, а я списывал. Вот договор был.

С. Антонов

— Нет... Ну, в общем, короче говоря, как-то ко мне там... Иногда меня на заднюю парту посылали чего-то там рисовать, какую-нибудь газету, это меня спасало. Но я о другом хочу сказать — что я, конечно, жил с полным ощущением того, что никакого вообще Бога, конечно же, нет. Я был такой нормальный советский школьник-пионер. Но я вспоминаю свои ощущения, когда надо было идти в школу. Мне очень хотелось бы иногда, мне так хотелось бы, чтобы Бог был. Я понимал, что Его нету, но мне хотелось бы, чтобы Он был.

П. Алешковский

— Почему? Чтобы отменил школу?

С. Антонов

— Ну да... Нет, Вы понимаете, чтобы... Вот я понимал, что на уровне учителя математики, классного руководителя, завуча, директора школы, роно и Министерства образования меня никто не защитит, никто не пожалеет, скажут — «ты двоечник, лентяй и бездельник». А мне хотелось, чтобы кто-то над ними был, вот кто-то выше, кто бы меня защитил от них. Я понимал, что никого там нету, но иногда мне хотелось. Ну, это была такая глупая детская мечта. Мне хотелось бы к кому-то обратиться вообще, чтобы вот как-нибудь... Я понимал, что никого нет... И еще одну такую скажу вещь — я учился в 279-й школе напротив кинотеатра «Космос». Школа называлась «На церковной горке», сзади стоял храм — он и сейчас стоит. Храм действующий (он всегда был действующий). От школы до храма было не больше 200 метров. Иногда, когда были праздники, я шел в школу, там звонили колокола, начинались службы. Вот, к стыду своему, я должен признаться — я никогда не зашел в этот храм. До сих пор, между прочим. Так получилось...

П. Алешковский

— А это, значит, так и надо.

С. Антонов

— Вот мне было неинтересно. Не потому, что я был такой принципиальный атеист...

П. Алешковский

— Просто не замечали?

С. Антонов

— Нет, я видел храм, и даже он мне нравился. Он красивый красный храм, он стоит там... И школа называлась «На церковной горке». Но вот ощущение человека какое? Что «ну это не имеет ко мне никакого отношения». Понимаете, Вы когда проходите, там, мимо Министерства угольной промышленности, Вы понимаете, что Вы же там не работаете, и Вы проходите мимо спокойно совершенно, Вы знаете, что Вам там делать нечего. У меня было точно такое же отношение к Церкви. Я знал, что какие-то люди — там есть какие-то верующие, пережиток неизжитого(?) и так далее, а вот они туда ходят. А мне там делать нечего, и мне это было неинтересно. И в таком состоянии я, в общем, дожил до каких-то там и студенческих, и даже послестуденческих лет, когда я уже стал работать. Мне казалось — нет, ну, конечно, существует Церковь, но мне это неинтересно, мне это не нужно, и, конечно же, никакого Бога, скорее всего, нету. И вообще меня этот вопрос очень мало занимал, на самом деле.

П. Алешковский

— Угу. И что же Вы тогда ваяли как художник, поначалу?

С. Антонов

— Нет, ну, прежде всего, я...

П. Алешковский

— Сталеваров?

С. Антонов

— Нет, нет. Я поступил... После школы я как-то очень удачно поступил в Строгановку. Опять же, стоит упомянуть здесь замечательного человека, профессора Гаврилу Александровича Шульца, который... Когда я поступил в Строгановку, мне было 17, а ему 70, даже больше, наверное, 71. Тем не менее, у нас были хорошие отношения. Это был такой вот человек, наделенный способностью любить своих учеников. А вот он меня тоже называл своим любимым учеником, а потом я узнал, что, — ну, он преподавал с 30-х годов, у него любимых учеников было ровно пол-Москвы. Но я входил в это число. Про Гаврилу Александровича я могу рассказать замечательную...

П. Алешковский

— Он был скульптор?

С. Антонов

— Да, да, он был профессор скульптуры. С ним связана история, которая мне запомнилась. Ну, сами понимаете — Строгановка, 70-е годы, идеологический вуз, там все мы комсомольцы. Я, кстати, был комсоргом. Нас всего семь человек было, понимаете, значит, меня выбрали комсоргом. Ладно.

П. Алешковский

— Ну, из семи должен был быть староста, комсорг...

С. Антонов

— Староста, комсорг, да. Еще там были иностранцы всякие... В общем, короче говоря, там...

П. Алешковский

— ...не из кого выбирать было.

С. Антонов

— Да, да. Это примерно как Адам себе жену выбирал — пример с той же долей вероятности можно было как-то маневрировать. Так вот, там какая-то была драка с участием наших студентов, устроили разборку, собрали комсомольское собрание с присутствием декана факультета, и все такое говорили: «Вот Вы художники советские, как Вы могли! Драка с лаборантами, то да се!»... И Гаврила Александрович, который сидел, все это слушал... Ну, он как руководитель курса должен был присутствовать. И наконец ему дали слово: «Гаврила Александрович, ну скажите», и он сказал: «Ну да, но даже в Евангелии написано, что если соль потеряет силу...» (Смеются.) Это на комсомольском собрании в идеологическом вузе! Гаврила Александрович — ну, он был такой немножко... Его не трогали, конечно, за все его странности. Он был достаточно старый и уважаемый человек такой, его просто... Просто хочется сказать... во-первых, вспомнить его и сказать несколько добрых слов в память его. Он действительно с любовью относился к своим ученикам.

П. Алешковский

— А скульптор-то был ничего? Или он был учитель лучше, больше?

С. Антонов

— Нет, он был неплохой скульптор, и его работы есть в Третьяковской галерее. Ну, он любил таких пышных женщин лепить — ну, в общем, так сказать...

П. Алешковский

— Потому что скульптура — это очень редко какая-то отдельная совершенно область искусства, где... Вот просто я могу по пальцам назвать людей, которые мне интересны в скульптуре. Это очень сложно.

С. Антонов

— Я, наверное, тоже. Наверное, тоже по пальцам.

П. Алешковский

— Потому что станковых художников можно перечислить бесконечно...

С. Антонов

— Вы имеете в виду живописцев?

П. Алешковский

— Живописцев, да.

С. Антонов

— Нет, потому что станковая скульптура тоже была. Была станковая, монументальная. Короче говоря, учился я в этой самой Строгановке, ну, делал что мог, какие-то получил дипломы и все такое прочее. Попал я потом в армию — сразу после, служил солдатом в Кантемировской дивизии, ничего там интересного не происходило, хотя мы делали Музей дивизии. Я работал как скульптор.

П. Алешковский

— Ну понятно.

С. Антонов

— И тут вот, значит, еще где-то начиная с середины Строгановки у меня произошло знакомство с Давидом Самойловым — ну, так получилось, что мы стали жить на одной лестничной клетке, на одной площадке. Да, было две квартиры — наша и самойловская. Ну, советская власть, конечно, воспитывала Давида Самойловича — у него не было телефона. Благодаря его всяким диссидентским связям его старались изолировать...

П. Алешковский

— И он приходил звонить к Вам?

С. Антонов

— Он приходил звонить к нам. У нас телефон был, потому что папа был инвалид II группы, ему был положен телефон. Он после всех своих инфарктов, инсультов получил инвалидность, и нам телефон поставили. И вот, значит, приходил Самойлов звонить, и, в общем, короче говоря, у нас очень быстро установились такие хорошие дружеские отношения. Потом мы стали просто...

П. Алешковский

— ...близки.

С. Антонов

— ...близки, да. Я приходил к нему, там, иногда чего-то сидели выпивали. Но благодаря Самойлову я все-таки познакомился с каким-то другим кругом людей, потому что это были такие, как Копьев, Коржавин, тогда еще присутствующие здесь, в стране. Приходили...

П. Алешковский

— И на том свете еще были тогда...

С. Антонов

— Ну вот Коржавин умер совсем недавно...

П. Алешковский

— Буквально совсем недавно.

С. Антонов

— Этим летом, по-моему...

П. Алешковский

— Да. (Нрзб.).

С. Антонов

— Потому что, конечно, как сейчас я понимаю... Тогда мне казалось, что студент Строгановки — это звучит гордо... Это все замечательно, конечно, но на самом деле Строгановка была, в общем, достаточно дремучим учебным заведением. Там были хорошие люди, но, в целом, конечно...

П. Алешковский

— Суриковка, по-моему, была еще более дремучая.

С. Антонов

— Наверное. Я там никогда не учился просто. А Строгановка была достаточно таким темным заведением, и, конечно, благодаря Самойлову мой кругозор немножко, так сказать, расширился. Между прочим, Самойлов был первый человек, который мне вообще подарил Библию издания Московской патриархии. Ну, соответственно, через него я как-то вообще узнал о существовании таких поэтов, как Иосиф Бродский, например. Это вот 70-е годы — как раз тогда уже...

П. Алешковский

— Ну, и у него было, наверное, что почитать?

С. Антонов

— Да, да. Вот я и говорю, что он мне давал какие-то книги. И потом уже вот, значит...

П. Алешковский

— И «ГУЛАГ», наверное, оттуда прочитали?

С. Антонов

— Ну, что-то, что-то — да. Какие-то книги, в общем, стали проникать в мое сознание. И я понял, что в Строгановке... Ну, скульпторы вообще — я ничего не хочу сказать про каких-то конкретных людей, но вообще скульпторы — достаточно темный народ, они обычно говорят о газовых горелках, стамесках, киянках, троянках и так далее, то есть об инструментах — какие лучше, как лучше закалить нож или еще чего-то... Ну вот я, слава Богу, как мне кажется, избежал вот такой вот...

П. Алешковский

— ...участи, профессиональной участи!

С. Антонов

— ...профессиональной однобокости, да. И, конечно, я очень благодарен Давиду Самойловичу. Мы с ним, в общем, до последнего времени дружил.

П. Алешковский

— Большой поэт был и вообще замечательный человек.

С. Антонов

— Да. И, конечно, с ним всегда было интересно, и он был потрясающе остроумен всегда. Я помню, я к нему приехал как-то уже... Он последние годы, вообще-то, жил в Пярну, он редко приезжал в Москву. Но когда он приезжал, то...

П. Алешковский

— Я там его и видал.

С. Антонов

— ...да, мы с ним виделись. Я помню, я к нему приехал... Вернее, я приехал к родителям — я уже там не жил, в этой квартире, и зашел к Давиду Самойловичу. Было 1 сентября. Я ему сказал, что я ехал сейчас по Москве — вся Москва в флагах, сегодня День Знаний, больше, чем на здании Комитета госбезопасности на Лубянке. И Самойлов так спокойно, там, что-то такое, говорит: «Ну да, конечно, они же больше всех знают». То есть это вот был нормальный уровень общения с Давидом Самойловичем — он всегда так вот как-то... Ну, там были такие люди, как Михаил Козаков, Зиновий Гердт. Это была постоянная, так сказать, компания. То есть в 1990 году Самойлов умер. Это было... Два эти замечательных поэта — Самойлов и Слуцкий, два фронтовика, они ушли в один день, но в разные годы — 23 февраля.

П. Алешковский

— На День Советской Армии.

С. Антонов

— Да, в День Советской Армии. И как-то закончилась для меня какая-то вот эта вот... эра — не эра, но какая-то часть моей жизни закончилась. А я к этому времени был довольно успешный художник. То есть мне было около... ну да, где-то 30 с небольшим лет, у меня была семья, у меня жена, у меня был сын, все было благополучно, была квартира.

П. Алешковский

— И заказы были?

С. Антонов

— Была мастерская... Ну, заказы я делал в комбинате нашем скульптурном, довольно такие скромненькие. Я не делал никаких вождей — там, Лениных, Сталиных... Ну, Сталина тогда вообще не делали, я имею в виду, Дзержинских и Кировых делали без конца. Я делал детские площадки. Какие-то смешные, с моими друзьями архитекторами, мы, значит... У меня была мастерская к тому времени уже, что вообще...

П. Алешковский

— ...очень важно, да.

С. Антонов

— ...большое чудо, причем, мастерская не где-нибудь в подвале — у меня было отдельно стоящее строение в Староконюшенном, это Пречистенка...

П. Алешковский

— Обалдеть.

С. Антонов

— С телефоном, что тогда было вообще... Городской телефон, при отсутствии мобильной связи, это, так сказать, была...

П. Алешковский

— Сегодня ее, конечно, уже там нет?

С. Антонов

— Нет, почему? Я до сих пор там работаю.

П. Алешковский

— Есть, да?

С. Антонов

— Да.

П. Алешковский

— О, потрясающе!

С. Антонов

— Я 35 лет там работаю.

П. Алешковский

— Потрясающе!

С. Антонов

— Там, конечно, все очень изменилось за это время.

П. Алешковский

— Я напомню нашим радиослушателям, что это программа «Светлый вечер» с Петром Алешковским, и Сергей Антонов, скульптор-монументалист, у нас в студии, и мы продолжаем разговор. Да?

С. Антонов

— Да. Так вот , я хочу сказать, что я достиг какого-то такого тридцатилетнего с небольшим возраста, и в моей жизни все было как раз очень благополучно. Да, я делал какие-то заказы... Да, кстати, к этому времени я получил даже какие-то награды — там, на Квадриеннале скульптуры в Риге я получил медаль золотую за свои работы. После этого меня стала покупать Третьяковская галерея. Это вообще, так сказать, я там был один из...

П. Алешковский

— Это супер, да.

С. Антонов

— Да. Ну, один из самых молодых авторов Третьяковской галереи — мне, там, 32 года, у меня работы в Третьяковской галерее, понимаете? Ну, это... Я тогда перестал уже работать в комбинате, брать какие-то заказы, потому что стали покупать непосредственно мои творческие работы. Это было, конечно, все в очень каком-то ограниченном количестве, но, тем не менее, это...

П. Алешковский

— ...давало возможность жить.

С. Антонов

— Да, да. Давало возможность жить. То есть, все — квартира, семья, все это было благополучно... Но зачем я все это так подробно рассказываю? Дело в том, что я почему-то стал ощущать какое-то внутреннее беспокойство. Вот чего-то не хватало в жизни, при таком полном благополучии. Потому что обычно считается, так как-то принято считать, наверное, что люди приходят к Богу в результате смерти каких-то близких людей, или каких-то болезней, или какого-то там другого несчастья... Нет...

П. Алешковский

— Сергей, по-разному...

С. Антонов

— Наверное.

П. Алешковский

— На самом деле, абсолютно по-разному.

С. Антонов

— Наверное, наверное! Конечно! Так вот я об этом и рассказываю — что в моем случае...

П. Алешковский

— Некоторые — по пути в Дамаск.

С. Антонов

— Да. Да. Некоторые — по пути в Дамаск. Ну вот... Ну, такого бурного обращения, как по пути в Дамаск, у меня не было, но какое-то беспокойство я стал ощущать. И вот как раз так получилось, что в конце февраля умирает Давид Самойлов, и буквально в том же 1990 году мне предлагают пойти на лекцию...

П. Алешковский

— ...выступление?..

С. Антонов

— ...на лекцию отца Александра Меня... Лекции эти происходили в разных местах, в частности...

П. Алешковский

— Везде. В то время — везде.

С. Антонов

— ...да, был этот самый, как он назывался? — Дом культуры железнодорожника напротив Пушкинского музея, где сейчас Галерея Ильи Глазунова. Ну, и я, как такой человек достаточно ленивый, подумал: «Ну ладно, мне от мастерской-то там пройти семь-восемь минут, пойду послушаю». И так состоялась моя встреча с отцом Александром. Ну, что тут говорить? Я, конечно же, считал, что между мной и православием в том виде, как я его воспринимал, ничего общего быть не может. Что я такой продвинутый художник вообще, а это какая-то убогая Церковь со своей убогой эстетикой, там что-то такое все в золоте, в полотенчиках, и что я, конечно, никогда не переступлю порог православного храма, и это какой-то такой, в общем, совершеннейший отстой, и, в общем, делать мне там совершенно нечего. И, тем не менее, какое-то внутреннее беспокойство было, и я пошел все-таки послушать... Наши общие друзья сказали мне: «Давай, Сереж, пойдем», и я пошел. Ну, конечно, отец Александр меня как-то заинтересовал.

П. Алешковский

— Быстро «раскрутил»!

С. Антонов

— Да!

П. Алешковский

— Моментально! Он умел это делать фантастически, как-то на счет «раз»!

С. Антонов

— Так при том, что я видел его только на сцене, он ходил по сцене с микрофоном, о чем-то рассказывал.

П. Алешковский

— Как он потрясающе двигался, говорил!

С. Антонов

— Да, такой...

П. Алешковский

— Такой артистичный, свободный невероятно! На любую тему с ходу — вопросы, не вопросы! Просто удивительно совершенно!

С. Антонов

— И вот прошло-то всего, я не знаю, там, времени... Ну, чуть больше месяца. Чуть больше месяца, то есть это был Великий Пост 1990 года, март. А на одной из лекций он сказал, что группы людей, готовящихся к Крещению, должны приехать в Великую Субботу туда все...

П. Алешковский

— В Деревню.

С. Антонов

— ...в Пушкино, да, в Новую Деревню. И вот тут, значит, что-то такое во мне сломалось, и я, в общем, понял, что сейчас или никогда. И когда кончилась лекция, он еще не успел уйти со сцены, я поднялся к нему на сцену, подошел и сказал, что вот а можно, я тоже приеду креститься? Я был уверен, что начнутся какие-то разговоры, вопросы — а кто, а что, а почему? А вместо этого я услышал ответ «можно». Я, как библейский Авраам, спросил: «А можно ли я приеду (нрзб.)?»...

П. Алешковский

— ...с женой?

С. Антонов

— Да, «приеду с женой?». Он сказал: «Можно». Тогда я еще дальше, так сказать, двинулся.

П. Алешковский

— «А сыну можно?».

С. Антонов

— «А можно, мы приедем еще и с сыном?». Он сказал: «Можно». Дал мне свою карточку визитную. Причем, карточка у него была даже не его личная — там было написано: «Храм Сретения», адрес, автобусы от станции «Пушкино», а на обратной стороне было написано: «Протоиерей Александр Мень». Вот такой вот... И ушел. То есть все было очень кратко. И я, такой, несколько... Жена с сыном тогда уехали в Орджоникидзе (тогда еще, по-моему, это называлось)... Это были весенние каникулы, они уехали к родителям туда. И я был один. Я вернулся домой какой-то такой в непонятном состоянии — вроде как... И когда они приехали, я сказал, что, вообще-то, вот так. Вот у нас есть такая возможность — поехать в Великую Субботу (это было 14 апреля, это была минейная память Марии Египетской). И, соответственно, Великая Суббота, на следующий день была Пасха. Для меня это, для нашей семьи это была такая первая Пасха. Ну, естественно, отец Александр нас крестил.

П. Алешковский

— Давайте на минуточку остановимся. Я должен сказать, чтобы наши радиослушатели оставались с нами. Мы сейчас «ныряем под эфир», прячемся, и потом выпрыгнем и будем с Вами.

Итак, мы снова здесь, в эфире, это передача «Светлый вечер» с Петром Алешковским, и в гостях у меня скульптор-монументалист Сергей Антонов. И вот Вы только что сказали о том, как отец Александр Вас крестил. А когда я к нему пришел — тоже с вопросом... Что-то мы разговаривали, уже мы были знакомы как-то шапочно... Он говорит: «Петь, а Вы крещеный?». Я говорю: «Ну да, я так считаю». Он говорит: «А как можно, почему?». Я говорю: «Вы знаете, есть такая византийская легенда, что если человек принял причастие и подумал об этом, то он крещен. Вот я так сделал — я причастился, значит, у крестного сына... Мне навязали крестного сына, и я понял, что я должен...». И начинаю ему какую-то такую ерунду рассказывать. Он говорит: «Очень хорошо. Знаете, давайте сделаем так: мы в легенды с Вами не верим. Да, они очень красивые, очень важные. Но мы сделаем так: вот позвоните Андрею, он ведет группу катехизаторскую. Вы туда походите, а потом мы Вас на Пасху окрестим. Два месяца, — говорит, — походите» (или три, я не помню). Это было замечательное — вот это время подготовки. Он приходил сам, и была общая молитва, и разборки текстов, и разговоры, и все прочее. Потрясающе все было. И, действительно, на Пасху окрестили. Он умел как-то так просто и легко, ненавязчиво (ни в коем случае, ему это удавалось, у него была сила)... Он, конечно, был креститель, на самом деле. Он был баптист — вот в прямом смысле слова. И, убитый в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, это все как-то очень-очень отзывается внутри на это. Простите, я перебил Вас.

С. Антонов

— Да. Вот просто я помню, на лекциях отцу Александру присылали (очевидно, присылали) и записки с угрозами, потому что это было понятно, как он откладывал их сразу в сторону. Надо просто помнить, что через полгода его убили, и понятно, что все было очень непросто. Но присылали ему и другие записки, где... Я помню одну из записок, он прочитал, там было написано: «Отец Александр, как Вам удается так доходчиво и просто объяснять сложные вещи?». Он сказал: «Я 30 лет служу в сельских подмосковных приходах, поэтому у меня другого выхода нет». Это же его была такая шутка, что в Церкви нет ни эллина, ни иудея — одни старушки русские. Так что...

П. Алешковский

— Он умел найти подход к любому человеку. Просто абсолютно к любому человеку. Это удивительный дар совершенно был у него — такой пастырский. Мне просто не повезло встретить ничего подобного — в этом смысле. Литургия его была очень странная. Он читал Библию так, бегом-бегом-бегом. И когда ему говорили: «Батюшка, а почему?», «Библию надо читать дома», — говорил он. «А здесь мы ее тоже читаем, но я читаю так». И все. И если он какое-нибудь сложное такое вот завернет что-то, а потом говорит: «Это мой теологумен, я так считаю. А Вы можете считать по-другому, я не настаиваю». И всегда было понятно, что он действительно не настаивает. Ну вот...

С. Антонов

— Да, он был очень свободный человек, конечно. И он ценил это качсетво в других, и, наверное...

П. Алешковский

— И Вам не пришлось пообщаться как художнику с ним?

С. Антонов

— Нет.

П. Алешковский

— Это очень обидно, потому что он любил искусство, и он понимал его. И он как раз искал общения с творческой интеллигенцией, ему это было необходимо.

С. Антонов

— Ну, получилось так, что да, вот когда в сентябре как-то мы вернулись после всяких этих самых летних своих дел, мы как раз надеялись вновь посещать его лекции, и мы его видели на лекции за два дня до убийства. Это была Библиотека Иностранной литературы, это было как раз за два дня до его смерти. Ну, я надеялся, да, что у нас какое-то еще есть с ним такое совместное будущее. И, конечно, через два дня после этого его смерть мы пережили как очень большую трагедию, личную трагедию, я это так воспринял, потому что он для меня был тогда просто вот олицетворением православия. Вот он — и все. Ну, знаете как...

П. Алешковский

— А потом стал не все, да? Потом...

С. Антонов

— Потом стало не все, да. Получилось так, что мы перешли в храм Иоанна Воина на Якиманке. Там был в то время замечательный священник — отец Николай Ведерников, кстати, друг отца Александра Меня, и там создавали школу детскую. В этой школе стал учиться наш сын. В результате, он стал регентом — я считаю, хорошим регентом. А Ирина стала иконописцем в результате всего этого.

П. Алешковский

— А Вы стали делать поклонные кресты.

С. Антонов

— Ну да, да, все так. Через два года, где-то в 1992 году, когда стали отдавать храмы, наш тоже священник из вот этого храма Иоанна Воина пригласил нас в эту «двадцатку» с женой, и было собрание, и на этом собрании присутствовало всего два мужчины — я и еще один Сергей. И надо было выбирать кого-то в старосты, и вот этот Сергей второй оказался умнее меня, он встал и сказал: «Я предлагаю Сергея». И все, значит, дружно проголосовали, и, таким образом, я в 1992 году стал старостой такого совершенно разрушенного храма...

П. Алешковский

— Прихода, да.

С. Антонов

— Ну, старостой прихода и храма, который... Ну, это просто были руины. И какое-то время пришлось потратить... В общем, я совершенно перестал заниматься всякой скульптурой, всяким искусством. Просто выносили мусор. И мне было очень радостно, что через полгода мы смогли там начать богослужение. То есть это была действительно такая большая радость. Я понимал, что я к этому причастен, что вот храм, который был, действительно, просто каким-то грязным складом, вдруг там какая-то такая началась литургическая жизнь.

П. Алешковский

— Я в те годы работал в реставрации как раз в архитектурной и очень много нагляделся вот таких историй, потому что со студенческих лет для всех для нас церковь — этот то, разрушено или руинировано, или то, где скотный двор, и только какие-то редкие есть, над которыми крест и которые служить не перестали, но, в целом, это, конечно, такие «больные зубы».

С. Антонов

— Ну, руины, конечно. А потом прошло года два, и где-то примерно году в 1994-м я все-таки понял, что, конечно, когда там уже надо было думать о каких-то иконостасах, я понял, что, в конце концов, мы с Ириной, в общем, все-таки профессиональные художники, мы оба окончили факультет монументального искусства в Строгановке. И я понимал, что все-таки, если делать какие-то иконостасы, проектировать, то все-таки мы сделаем это лучше, чем кто бы то ни было другой.

П. Алешковский

— Тогда и в заводе не было иконописцев почти.

С. Антонов

— Да, да, совершенно верно. И я просто пришел к батюшке и сказал: «Давайте, я сделаю». То есть меня воспринимали все как старосту, то есть то, что я художник — это, так сказать...

П. Алешковский

— Ну, есчтчь у человека профессия...

С. Антонов

— Ну да, что он, там, либо музыкант, либо что-то еще... И, конечно, я знал, что Ира — она совершенно не способна на какие-то такие шаги, и поэтому я сделал, вообще-то, без ее ведома, как вот есть, знаете... Не знаю, насколько уместно вообще по радио рассказывать анекдот, но такой коротенький...

П. Алешковский

— А что — неудобно?

С. Антонов

— Ну, не знаю... Родители приходят домой, а там дома оставалась маленькая девочка одна. И они видят, что в кухне помыт пол. И они спрашивают: «Что, ты сама помыла пол?». Она говорит: «Да нет, я просто вот тут опрокинула ведро воды, а потом снизу пришли соседи и все вытерли». Так вот, я в нашей такой совместной с Ирой деятельности всегда исполняю роль вот этой самой девочки — я опрокидываю ведро воды, а потом, значит, Ира в течение двух лет пишет иконостас. Я сказал, что мы сделаем, — я сделал... Нет, ну, конечно же, я в этом процессе участвую. Но, в общем, главное — опрокинуть ведро воды. А соседи — они, там, придут. И в таком состоянии, в общем, наверное, мы находимся до сих пор. То есть Ира всегда проявляет какую-то нерешительность. Она говорит: «Да как я смогу, да я не знаю, у меня...». Я говорю: «Все-все-все, я уже договорился, все, что едем в рулеткой снимать размеры, все». И, в общем, ну, как-то всегда получается.

П. Алешковский

— А скажите, как вот Вы уживаетесь в Церкви со своим... как скульптор? Дело в том, что вообще многие люди считают, что скульптура — это только западное, католическое как бы изобретение. На самом деле, это абсолютно не так. Дело в том, что в Русской церкви всегда была и деревянная скульптура, и достаточно много, на самом деле. Просто она, конечно, пострадала в первую очередь. Ну, вот в этом году мне довелось быть в Кирилло-Белозерском монастыре на выставке, на открытии выставки «Резной образ», или как там она называлась, не важно. И вполне много разных сюжетов. Это не только «Николо-Можайский», или «Христос в темнице», это и Параскева может быть, и разные воины-святые, и так далее, и так далее. То есть деревянная скульптура была, для начала. Так же точно была и каменная скульптура. Я уж не говорю о начальном периоде, когда резной камень украшал церкви так же, как и в Европе, откуда, собственно говоря, и заимствовали эту моду — Владимир, например, ну, и масса примеров. Но потом как-то так вот... В Церкви немного резного камня сегодня, правда?

С. Антонов

— Немного, да. Нет, ну Вы правильно сказали, что вот это бытующее мнение, достаточно широко распространенное, что скульптура — это исключительно католическое явление и католическое влияние, — оно, конечно же, неправильное, хотя, конечно же...

П. Алешковский

— В католицизме больше скульптур, чем икон.

С. Антонов

— Нет, ну в Европе...

П. Алешковский

— Но иконы есть.

С. Антонов

— В Европе скульптуры очень много, это действительно так. Но я не вижу тут, в общем, никаких проблем, понимаете? Я...

П. Алешковский

— Я-то тоже не вижу. Я хочу, чтобы Вы об этом сказали.

С. Антонов

— Когда... Некоторые вообще совершенно уверенно говорят, что в православии скульптура вообще запрещена. Я говорю: «Простите...»...

П. Алешковский

— А кто запретил-то?

С. Антонов

— Нет, во-первых, непонятно, кто запретил. А потом, на груди любого священника мы видим крест, который являет собой, как правило, скульптурное изображение, то есть это не живопись.

П. Алешковский

— Да-да.

С. Антонов

— Это литой, там, латунный или какой-нибудь другой крест, но это все равно...

П. Алешковский

— Иногда резной.

С. Антонов

— Иногда резной... Нет, ну, он может быть деревянный... Но, как правило, это скульптурное изображение. Это, там, не музыка, не поэзия, не живопись, а именно скульптура. И поэтому сказать, что скульптура запрещена... И вообще, любой крест, который стоит в храме, который стоит на куполе, это все равно...

П. Алешковский

— Если это не фотография, то это скульптура.

С. Антонов

— Ну да, если это не живопись, да, если это не нарисовано на доске, то это всегда скульптура, и никто ее не запрещал.

П. Алешковский

— И не отменял.

С. Антонов

— И не отменял. А уже количество — сколько, там, чего, где, — это другой вопрос. Но я считаю, что образ — он может быть любой. В принципе, что такое икона? Ну, все знают, что в переводе с греческого — это «образ», а уж какой образ, как он сделан, с помощью чего (это мозаика, это фреска, это...)...

П. Алешковский

— А как мозаичисты тоже работаете?

С. Антонов

— Нет, как мозаичист я не работаю. Ирина пробовала сделать несколько мозаик — мне кажется, удачные, они здесь вот находятся, в мастерской. Ей это интересно, но она просто занималась мозаикой еще в Строгановке, то есть она эту технику знает. Я думаю, что, может быть даже, что-нибудь когда-нибудь и получится сделать. По крайней мере, ей это интересно. И, может быть даже, это более ее какое-то такое назначение, чем...

П. Алешковский

— ...иконы?

С. Антонов

— ...чем иконопись, да.

П. Алешковский

— Я не представляю себе. Зная ее иконы... Я понимаю, Вы сказали это неслучайно. Значит, наверное...

С. Антонов

— Просто так получается, что икон заказывают больше. Люди хотят видеть иконостас, как правило, такой традиционный.

П. Алешковский

— Ну да.

Я напомню нашим радиослушателям, что это программа «Светлый вечер» с Петром Алешковским, и Сергей Антонов, скульптор-монументалист у нас в студии. Продолжайте, пожалуйста, про мозаику и про скульптуру.

С. Антонов

— Ну, по крайней мере, я просто от себя могу сказать, что мне бы очень хотелось, чтобы Ирина сделала и какие-то еще росписи, и, возможно, какие-то мозаики. Но не знаю, здесь же все, как правило, зависит...

П. Алешковский

— Как получится. Да.

С. Антонов

— ...от заказчиков, и вообще какой-то промысел Божий на все есть. Ну, как есть, так и есть. Но икон она написала огромное количество — только в Москве восемь иконостасов, которые мы сделали совместно, и среди них есть очень большие. И это все иконы, написанные по такой традиционной технологии, то есть доска, левкас и яичная темпера.

П. Алешковский

— А Вы не писали иконы никогда?

С. Антонов

— Нет. Я считаю, что одного живописца в семье...

П. Алешковский

— ...достаточно.

С. Антонов

— ...более чем достаточно, да. Я не вижу у себя никаких колористических способностей и, наоборот, вижу их у Ирины. Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Я участвую в процессе...

П. Алешковский

— Что для Вас важно в скульптуре?

С. Антонов

— В скульптуре?

П. Алешковский

— Да, что важно для скульптора понимать? Ведь мы сегодня чаще всего видим... Ну, вообще я уже повторюсь, мы с Вами сошлись на этом, что хороших скульпторов абсолютное меньшинство. Я не знаю, скажем, вот я смотрю на Митлянского, на «Мальчиков, которые пошли в школу», вот эти силуэты мальчишек, которые висят в переулке просто на стене, да?

С. Антонов

— Да-да.

П. Алешковский

— Значит, вполне такой романтически-революционный, казалось бы, подход. Но, вместе с тем... Советский, казалось бы, вполне востребованный в советское время. Но, конечно, нет. Конечно, это реальный образ вот этих вот юношей, которые уходят туда, да? И в этом смысле, я думаю, Давиду Самойлову, с которым Вы были так хорошо знакомы, этот памятник был близок, да? Но в целом мы видим помпезные, тяжелые скульптуры, которые идут, конечно, от классических примеров — там, ну, я не знаю, какой-нибудь кавалер Гаттамелата, там, Марк Антоний... Но эти исторические памятники стали уже символами, поэтому они кажутся нам хорошими, или они действительно хорошие. Ну, я не знаю, там, скажем, Петр Первый на коне в Питере — это, конечно, серьезный памятник.

С. Антонов

— Но их там два. Там есть тот, который делал Фальконе, и который делал Растрелли.

П. Алешковский

— Ну я имею в виду Фальконе. Нет, бывают удачные, скажем, конные памятники. Но в целом, когда смотришь, например, на Жукова перед историческим музеем, мне кажется, что пропорции лошади и маршала очень сложно... не соблюдены. И большей частью это неудачи. Что для Вас является скульптура?

С. Антонов

— Ну, Вы знаете, поскольку я кончал отделение монументальной скульптуры, когда мне было 18-20 лет, мне казалось, что я буду делать памятники. Но Господь милостив — слава Богу, я их не делаю. И не собираюсь, и это совершенно не моя история.

П. Алешковский

— Стезя?

С. Антонов

— Не моя абсолютно, да. Что для меня скульптура? Ну, это, прежде всего, какой-то образ, который мне хочется сделать. Ну, у меня были какие-то выставки, их было немного. Были совместные с Ириной, были отдельно... Я выставляю то, что я делаю, но это, опять же, какой-то образ, ну, я не знаю...

П. Алешковский

— Но Вы работаете, в основном, в православной, в церковной тематике? Или иногда Вы работаете как-то вот, что?..

С. Антонов

— Нет.

П. Алешковский

— Нет, да?

С. Антонов

— Нет. Я продолжаю работать и абсолютно как светский скульптор. Ну вот год назад закрылась в Третьяковке выставка... Третьяковка вообще редко устраивает выставки скульптур, очень редко. Но вот была такая выставка, она как-то называлась так — по-моему, «Пятое измерение», что ли... Какое-то было такое название непонятное. У меня там были работы...

П. Алешковский

— По-моему, все-таки «Четвертое измерение».

С. Антонов

— Вот не четвертое. Какое-то... У меня лежит каталог с этой выставки... У меня там была просто какая-то анималистика и стул, например. Вообще, я сделал целую коллекцию стульев — вот совершенно такие...

П. Алешковский

— Деревянные.

С. Антонов

— Деревянные. Не только деревянные, у меня даже и каменные есть. Ну, я делаю, понимаете, в общем, на самом деле, я делаю то, что мне интересно. И так получилось...

П. Алешковский

— Хорошая позиция. Хорошо, когда удается так прожить.

С. Антонов

— Ну да, но... Нет, ну, как правило, это никому не нужно. Как правило. То есть найти потом каких-то покупателей на это практически невозможно. Но если, так сказать, вот так параллельно делать какие-то заказные вещи, а в свободное время делать какие-то свои вещи, ну, в этом есть какая-то такая, может быть, хрупкая гармония, когда что-то делаешь... И делаешь, как правило, потому что — ну хочется. Или, там... Я даже...

П. Алешковский

— А как Вам приходят образы церковные? Я задавал вопрос Ирине относительно канона и того, что делает она. Тут довольно сложно, потому что есть вещи, которые как бы, наверное, Вам приходится делать первый раз, да? Когда Вы, скажем, делали праздники рельефные. Хотя, в общем... Вы на что-то смотрели?

С. Антонов

— Ну, конечно. Конечно. Нет, ну есть, прежде всего, какая-то иконографическая схема.

П. Алешковский

— Схема иконографическая — понятно.

С. Антонов

— Нет, ну это самое главное. Это самое главное. Потому что есть какая-то иконографическая схема, там, допустим, у Благовещения, или, там, Вход в Иерусалим, или что-то такое другое. Ну понятно, что там должно быть изображено. Я вообще стараюсь всегда минимализировать как-то...

П. Алешковский

— Чем меньше персон, тем лучше?

С. Антонов

— Да, минимализировать количество персонажей и сделать... Я вот сделал целую серию праздников, и я всегда все делаю по минимуму. Ну, наверное, в скульптуре это оправдано, мне кажется.

П. Алешковский

— Не знаю... Я знаю, например, художника-графика Сережу Семенова, который шел от одиноких персонажей, одиночных и пришел к 148... Гравер он по меди — то есть надо вырезать все, и прочее. И очень гордился и доволен был тем, что вот у него такое «пышноголовье», да? То есть это как кому видится.

С. Антонов

— Ну, наверное, да. Наверное...

П. Алешковский

— А почему... А Вам минимализм с чем связан?

С. Антонов

— Ну, я не знаю.

П. Алешковский

— Более...

С. Антонов

— Может быть, моей природной леностью...

П. Алешковский

— Нет, я слов хочу, которые описывают то, что Вы делаете. Лень — это отговорка.

С. Антонов

— Отговорка, конечно. Это некое лукавство.

П. Алешковский

— Да.

С. Антонов

— Ну, Вы знаете что, я считаю, что вот какое-то там произведение искусства — оно получается в результате сочетания двух невозможностей. Прежде всего, Вы хотите сделать что-то такое, что... То есть если Вы сделаете... Так можно сказать: если Вы делаете что-то заранее возможное, то есть Вы берете камень или доску, что хотите, и заранее понятно, что все у Вас получится, то, собственно, это не имеет никакого отношения к искусству. Это может быть высокохудожественное ремесло. То есть вот произведение искусства — оно рождается из какой-то невозможности, что Вы как бы понимаете, что это сделать нельзя вот так, как это Вам представляется. А с другой стороны, это невозможно не сделать, потому что какие-то внутренние Ваши импульсы Вас толкают к этому, Вы там, значит, уже...

П. Алешковский

— Во сне не приходят?

С. Антонов

— Нет, во сне не приходят. Все это приходит наяву...

П. Алешковский

— А иногда во сне приходит.

С. Антонов

— Ну, наверное. Люди разные.

П. Алешковский

— Да.

С. Антонов

— Но... Нет, не во сне, в том-то все и дело. Но сочетание двух вот этих невозможностей, то есть когда Вы понимаете, что это сделать невозможно и невозможно это не сделать, вот какое-то там хитросплетение вот этих двух невозможностей — оно дает или не дает какую-то вероятность того, что что-то у Вас может получиться. Вот так вот. И я действительно... Ну да, мою работу многие называют минимализмом. Я иногда даже стараюсь как можно меньше, допустим, разрушать камень, что для скульптора странно вообще. Я не люблю его разрушать. Мне, скорее даже, хочется, там, соединять какие-то камни. Но это мои такие личные проблемы — вот так мне удобнее работать. Я не люблю, например, скульптуры, где 80 процентов камня уходит в отходы, в щебень просто. Берется огромный мраморный блок и из него чего-то вырубается. Зачем столько труда вообще, чтобы разрушить какой-то камень? И многие мои работы сделаны вообще из каких-то щепок, гвоздиков. И я был, между прочим, очень удивлен, когда работу, сделанную из ржавых гвоздей, опубликовал журнал Московской патриархии.

П. Алешковский

— А что за работа?

С. Антонов

— «Вход в Иерусалим».

П. Алешковский

— А, ну так...

С. Антонов

— Да, но из ржавых гвоздей.

П. Алешковский

— Ну и что? По-моему, это замечательно — как раз из ржавых гвоздей.

С. Антонов

— Ну, опубликовали... Да, ну вот... Но мне было интересно. Мне было интересно сделать вот именно из ржавых гвоздей. И что они у меня лежали...

П. Алешковский

— Это же фактура... Это же...

С. Антонов

— Это фактура, да.

П. Алешковский

— А кроме того, это «Лего».

С. Антонов

— Ну вот гнутые, старые... Кованые гвозди старые лежали-лежали... Есть работы, сделанные просто из щепочек, которые я находил на берегу реки. Они мне сами по себе там... Гуляешь по берегу реки, собираешь какие-то щепочки. Потом они лежат-лежат, потом, там, чего-то из них склеил, собрал.

П. Алешковский

— Очень хорошо Вас понимаю.

С. Антонов

— Но мне так интересно. Я делаю... Если это потом выясняется, что кому-то еще интересно, то это вдвойне приятно.

П. Алешковский

— Ну что ж, это, как я говорю, это точка, это абсолютное завершение нашей передачи. Большое спасибо. Сергей Антонов был сегодня на «Светлом вечере», и я, Петр Алешковский, и мы вместе прощаемся с Вами.

С. Антонов

— Да. До свидания.

П. Алешковский

— Всего хорошего!

Другие программы

Богослужения вечера

Тексты богослужений праздничных и воскресных дней. Всенощное Бдение. 28 декабря (вечер 27 декабря) 2025г.

Вечер 27.12.25

Неде́ля 29-я по Пятидеся́тнице, святы́х пра́отец.

Глас 4.

ВСЕНО́ЩНОЕ БДЕ́НИЕ

Вели́кая Вече́рня

Диакон: Воста́ните!

Хор: Благослови́.

Иерей: Сла́ва Святе́й и Единосу́щней и Животворя́щей и Неразде́льней Тро́ице всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Священнослужители в алтаре:

Прииди́те, поклони́мся Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Христу́ Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Самому́ Христу́, Царе́ви и Бо́гу на́шему.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Ему́.

Псало́м 103, предначина́тельный:

Хор: Благослови́, душе́ моя́, Го́спода./ Благослове́н еси́, Го́споди./ Го́споди, Бо́же мой, возвели́чился еси́ зело́./ Благослове́н еси́, Го́споди./ ... / Вся прему́дростию сотвори́л еси́./ Сла́ва Ти, Го́споди, сотвори́вшему вся.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Вели́кая ектения́:

Диакон: Ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй. (На каждое прошение)

Диакон: О Свы́шнем ми́ре и спасе́нии душ на́ших, Го́споду помо́лимся.

О ми́ре всего́ ми́ра, благостоя́нии Святы́х Бо́жиих Церкве́й и соедине́нии всех, Го́споду помо́лимся.

О святе́м хра́ме сем и с ве́рою, благогове́нием и стра́хом Бо́жиим входя́щих в онь, Го́споду помо́лимся.

О вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем, Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, честне́м пресви́терстве, во Христе́ диа́констве, о всем при́чте и лю́дех, Го́споду помо́лимся.

О Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, Го́споду помо́лимся.

О гра́де сем (или: О ве́си сей), вся́ком гра́де, стране́ и ве́рою живу́щих в них, Го́споду помо́лимся.

О благорастворе́нии возду́хов, о изоби́лии плодо́в земны́х и вре́менех ми́рных, Го́споду помо́лимся.

О пла́вающих, путеше́ствующих, неду́гующих, стра́ждущих, плене́нных и о спасе́нии их. Го́споду помо́лимся.

О изба́витися нам от вся́кия ско́рби, гне́ва и ну́жды, Го́споду помо́лимся.

Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко подоба́ет Тебе́ вся́кая сла́ва честь и поклоне́ние, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Блаже́н муж:

Хор: Блаже́н муж, и́же не и́де на сове́т нечести́вых.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Я́ко весть Госпо́дь путь пра́ведных, и путь нечести́вых поги́бнет.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Рабо́тайте Го́сподеви со стра́хом и ра́дуйтеся Ему́ с тре́петом.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Блаже́ни вси наде́ющиися Нань.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Ектения́ ма́лая:

Диакон: Па́ки и па́ки ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Твоя́ держа́ва, и Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Го́споди, воззва́х, глас 4:

Хор: Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя./ Услы́ши мя, Го́споди./ Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя:/ вонми́ гла́су моле́ния моего́,/ внегда́ воззва́ти ми к Тебе́.// Услы́ши мя, Го́споди.

Да испра́вится моли́тва моя́,/ я́ко кади́ло пред Тобо́ю,/ воздея́ние руку́ мое́ю/ — же́ртва вече́рняя.// Услы́ши мя, Го́споди.

Стихиры воскресные, глас 4:

На 10. Стих: Изведи́ из темни́цы ду́шу мою́,// испове́датися и́мени Твоему́.

Стихира: Животворя́щему Твоему́ Кресту́,/ непреста́нно кла́няющеся, Христе́ Бо́же,/ тридне́вное Воскресе́ние Твое́ сла́вим:/ тем бо обнови́л еси́ истле́вшее челове́ческое естество́, Всеси́льне,/ и и́же на Небеса́ восхо́д обнови́л еси́ нам,// я́ко Еди́н Благ и Человеколю́бец.

Стих: Мене́ ждут пра́ведницы,// до́ндеже возда́си мне.

Стихира: Дре́ва преслуша́ния запреще́ние/ разреши́л еси́, Спа́се,/ на дре́ве кре́стнем во́лею пригвозди́вся,/ и во ад соше́д, Си́льне,/ сме́ртныя у́зы, я́ко Бог, растерза́л еси́./ Те́мже кла́няемся е́же из ме́ртвых Твоему́ Воскресе́нию,/ ра́достию вопию́ще:// Всеси́льне Го́споди, сла́ва Тебе́.

На 8. Стих: Из глубины́ воззва́х к Тебе́, Го́споди,// Го́споди, услы́ши глас мой.

Стихира: Врата́ а́дова сокруши́л еси́, Го́споди,/ и Твое́ю сме́ртию сме́ртное ца́рство разруши́л еси́:/ род же челове́ческий от истле́ния свободи́л еси́,/ живо́т и нетле́ние ми́ру дарова́в,// и ве́лию ми́лость.

Стих: Да бу́дут у́ши Твои́// вне́млюще гла́су моле́ния моего́.

Стихира: Прииди́те, воспои́м лю́дие,/ Спа́сово тридне́вное воста́ние,/ и́мже изба́вихомся а́довых нереши́мых уз;/ и нетле́ние и жизнь вси восприя́хом зову́ще:/ Распны́йся, и Погребы́йся, и Воскресы́й,/ спаси́ ны Воскресе́нием Твои́м,// Еди́не Человеколю́бче.

На 6. Стих: А́ще беззако́ния на́зриши, Го́споди, Го́споди, кто постои́т?// Я́ко у Тебе́ очище́ние есть.

Стихира: А́нгели и челове́цы, Спа́се,/ Твое́ пою́т тридне́вное Воста́ние,/ и́мже озари́шася вселе́нныя концы́,/ и рабо́ты вра́жия вси изба́вихомся, зову́ще:/ Животво́рче Всеси́льне Спа́се,/ спаси́ ны Воскресе́нием Твои́м,// Еди́не Человеколю́бче.

Стих: И́мене ра́ди Твоего́ потерпе́х Тя, Го́споди, потерпе́ душа́ моя́ в сло́во Твое́,// упова́ душа́ моя́ на Го́спода.

Стихира: Врата́ ме́дная стерл еси́,/ и вереи́ сокруши́л еси́, Христе́ Бо́же,/ и род челове́ческий па́дший воскреси́л еси́./ Сего́ ра́ди согла́сно вопие́м:// Воскресы́й из ме́ртвых, Го́споди, сла́ва Тебе́.

Стихиры святых праотец, глас 8, подобен: «И́же во Еде́ме...»:

На 4. Стих: От стра́жи у́тренния до но́щи, от стра́жи у́тренния,// да упова́ет Изра́иль на Го́спода.

Стихира: Пра́отцев днесь, ве́рнии, соверша́юще па́мять,/ воспои́м Христа́ Изба́вителя,/ возвели́чившаго их во всех язы́цех/ и чуде́с пресла́вная ве́рно соверши́вшаго Го́спода,/ я́ко держа́вна и си́льна,/ и от них показа́вша жезл си́лы нам/ — Еди́ну Неискусому́жную и Богоотрокови́цу Мари́ю Чи́стую,/ из Нея́же цвет про́йде — Христо́с,/ израсти́вый всем жизнь,// и неиждива́емую пи́щу, и спасе́ние ве́чное.

Стих: Я́ко у Го́спода ми́лость, и мно́гое у Него́ избавле́ние,// и Той изба́вит Изра́иля от всех беззако́ний его́.

Стихира: И́же святы́я о́троки из огня́ изба́вивый, Влады́ко,/ и от уст льво́вых Дании́ла,/ благослови́вый Авраа́ма, и Исаа́ка, раба́ Твоего́,/ и сего́ сы́на Иа́кова,/ благоволи́вый от се́мене их бы́ти по нам,/ да пре́жде поползну́вшияся спасе́ши пра́отцы на́ша/ Кресто́м Твои́м и Воскресе́нием/ и, расто́ргнув сме́ртныя у́зы, совозста́виши вся,/ я́же от ве́ка су́щия в ме́ртвых,// покланя́ющияся Тебе́, Христе́, Царю́ веко́в.

На 2. Стих: Хвали́те Го́спода вси язы́цы,// похвали́те Его́ вси лю́дие.

Стихира: Я́коже в хла́де, посреде́ пла́мене/ росо́ю Ду́ха, ра́дующеся, о́троцы Бо́жии хожда́ху,/ та́инственно в нем прообрази́вше Тро́ицу/ и воплоще́ние Христо́во,/ и, я́ко му́дрии, ве́рою угаси́ша си́лу о́гненную,/ и Дании́л же пра́ведный львов яви́ся обузда́тель;/ и́хже моли́твами умоле́н быв, Человеколю́бче Спа́се,/ и нас негаси́маго ве́чнаго изба́ви огня́// и сподо́би ны Ца́рствия Твоего́, Го́споди.

Стих: Я́ко утверди́ся ми́лость Его́ на нас,// и и́стина Госпо́дня пребыва́ет во век.

Стихира: Я́коже в росе́ су́ще,/ ве́рнии и святи́и о́троцы Твои́/ в пещи́ пла́мене о́гненнаго предживописа́ху та́инственно/ е́же из Де́вы Твое́ прише́ствие,/ неопа́льно возсия́вшее нам,/ и Дании́л же пра́ведный и во проро́цех чу́дный,/ я́сно Боже́ственное второ́е Твое́ прише́ствие проявля́я,/ ви́дех, до́ндеже престо́ли поста́вишася, — глаго́лет,/ и Судия́ се́де, и о́гненная потече́ река́,// ея́же да изба́вимся, Христе́, моли́твами их, Влады́ко.

Стихира святых праотец, глас 6:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Стихира: И́же пре́жде зако́на/ отцы́ вся восхва́лим днесь, ве́рнии,/ Авраа́ма Боголюби́ваго,/ и Исаа́ка, от обеща́ния рожде́ннаго,/ и Иа́кова, и двана́десять патриа́рхи,/ Дави́да кротча́йшаго,/ и Дании́ла, жела́ний проро́ка,/ и три о́троки с ни́ми сла́вяще,/ пещь в ро́су преложи́вшия,/ прося́ще оставле́ния от Христа́ Бо́га,// прославля́емаго во святы́х Свои́х.

Догматик, глас 4:

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Догматик: И́же Тебе́ ра́ди, богооте́ц проро́к Дави́д,/ пе́сненно о Тебе́ провозгласи́,/ вели́чия Тебе́ сотво́ршему:/ предста́ Цари́ца одесну́ю Тебе́./ Тя бо Ма́терь, хода́таицу живота́ показа́,/ без Отца́ из Тебе́ вочелове́читися благоволи́вый Бог:/ да Свой па́ки обнови́т о́браз, истле́вший страстьми́,/ и заблу́ждшее горохи́щное обре́т овча́,/ на ра́мо восприи́м, ко Отцу́ принесе́т,/ и Своему́ хоте́нию, с небе́сными совокупи́т си́лами,/ и спасе́т Богоро́дице мир,// Христо́с име́яй ве́лию и бога́тую ми́лость.

Вход с кади́лом:

Диакон: Прему́дрость, про́сти.

Све́те Ти́хий:

Хор: Све́те Ти́хий святы́я сла́вы Безсме́ртнаго Отца́ Небе́снаго, Свята́го, Блаже́ннаго, Иису́се Христе́! Прише́дше на за́пад со́лнца, ви́девше свет вече́рний, пое́м Отца́, Сы́на и Свята́го Ду́ха, Бо́га. Досто́ин еси́ во вся времена́ пет бы́ти гла́сы преподо́бными, Сы́не Бо́жий, живо́т дая́й; те́мже мир Тя сла́вит.

Диакон: Во́нмем.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Проки́мен воскре́сный, глас 6:

Диакон: Прему́дрость во́нмем. Проки́мен, глас шесты́й: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся.

Хор: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся. (На каждый стих)

Диакон: Облече́ся Госпо́дь в си́лу, и препоя́сася.

Стих 2: И́бо утверди́ вселе́нную, я́же не подви́жится.

Стих 3: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня, Го́споди, в долготу́ дний.

Диакон: Госпо́дь воцари́ся.

Хор: В ле́поту облече́ся.

Ектения́ сугу́бая:

Диакон: Рцем вси от всея́ души́, и от всего́ помышле́ния на́шего рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Го́споди Вседержи́телю, Бо́же оте́ц на́ших, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Поми́луй нас, Бо́же, по вели́цей ми́лости Твое́й, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды, на каждое прошение)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, и всей во Христе́ бра́тии на́шей.

Еще́ мо́лимся о Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, да ти́хое и безмо́лвное житие́ поживе́м во вся́ком благоче́стии и чистоте́.

Еще́ мо́лимся о блаже́нных и приснопа́мятных созда́телех свята́го хра́ма сего́, и о всех преждепочи́вших отце́х и бра́тиях, зде лежа́щих и повсю́ду, правосла́вных.

Еще́ мо́лимся о ми́лости, жи́зни, ми́ре, здра́вии, спасе́нии, посеще́нии, проще́нии и оставле́нии грехо́в рабо́в Бо́жиих настоя́теля, бра́тии и прихо́жан свята́го хра́ма сего́.

Еще́ мо́лимся о плодонося́щих и доброде́ющих во святе́м и всечестне́м хра́ме сем, тружда́ющихся, пою́щих и предстоя́щих лю́дех, ожида́ющих от Тебе́ вели́кия и бога́тыя ми́лости.

Иерей: Я́ко Ми́лостив и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Сподо́би, Го́споди:

Хор: Сподо́би, Го́споди, в ве́чер сей без греха́ сохрани́тися нам. Благослове́н еси́, Го́споди, Бо́же оте́ц на́ших, и хва́льно и просла́влено и́мя Твое́ во ве́ки. Ами́нь.

Бу́ди, Го́споди, ми́лость Твоя́ на нас, я́коже упова́хом на Тя. Благослове́н еси́, Го́споди, научи́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Влады́ко, вразуми́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Святы́й, просвети́ мя оправда́нии Твои́ми.

Го́споди, ми́лость Твоя́ во век, дел руку́ Твое́ю не пре́зри. Тебе́ подоба́ет хвала́, Тебе́ подоба́ет пе́ние, Тебе́ сла́ва подоба́ет. Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Ектения́ проси́тельная:

Диакон: Испо́лним вече́рнюю моли́тву на́шу Го́сподеви.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Ве́чера всего́ соверше́нна, свя́та, ми́рна и безгре́шна у Го́спода про́сим.

Хор: Пода́й, Го́споди. (На каждое прошение)

Диакон: А́нгела ми́рна, ве́рна наста́вника, храни́теля душ и теле́с на́ших, у Го́спода про́сим.

Проще́ния и оставле́ния грехо́в и прегреше́ний на́ших у Го́спода про́сим.

До́брых и поле́зных душа́м на́шим и ми́ра ми́рови у Го́спода про́сим.

Про́чее вре́мя живота́ на́шего в ми́ре и покая́нии сконча́ти у Го́спода про́сим.

Христиа́нския кончи́ны живота́ на́шего, безболе́знены, непосты́дны, ми́рны и до́браго отве́та на Стра́шнем Суди́щи Христо́ве про́сим.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́, и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Благ и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Бу́ди держа́ва Ца́рствия Твоего́ благослове́на и препросла́влена. Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Лития́: (В приходской традиции может опускаться)

Поется стихира храма [1] , затем:

Стихира святых праотцев, глас 1:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Стихира: Луча́ми облиста́вшеся Богоглаго́лания,/ великоимени́тии проро́цы при́сно блажа́тся/ и, рече́ния Ду́ха пло́дствующе,/ несказа́нное рождество́ Христа́ Бо́га всем пропове́даша;/ зако́нно же кончи́ну соверши́ша,// пожи́вше жизнь пречу́дную.

Богородичен воскресный, глас 1:

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Богородичен: Се, испо́лнися Иса́иино прорече́ние:/ Де́ва бо родила́ еси́/ и по рождестве́, я́ко пре́жде рождества́, пребыла́ еси́,/ Бог бо бе Рожде́йся, те́мже и естества́ новопресече́./ Но, о Богома́ти, моле́ния Твои́х рабо́в, в Твое́м хра́ме приноси́мая Тебе́, не пре́зри,/ но я́ко Благоутро́бнаго Твои́ма рука́ма нося́щи,/ на Твоя́ рабы́ умилосе́рдися// и моли́ спасти́ся душа́м на́шим.

Диакон: Спаси́, Бо́же, лю́ди Твоя́ и благослови́ достоя́ние Твое́, посети́ мир Твой ми́лостию и щедро́тами, возвы́си рог христиа́н правосла́вных и низпосли́ на ны ми́лости Твоя́ бога́тыя, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день), и всех святы́х. Мо́лим Тя, многоми́лостиве Го́споди, услы́ши нас, гре́шных, моля́щихся Тебе́, и поми́луй нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (40 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о господи́не на́шем высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к и о всем во Христе́ бра́тстве на́шем, и о вся́кой души́ христиа́нстей, скорбя́щей же и озло́бленней, ми́лости Бо́жия и по́мощи тре́бующей; о покрове́нии гра́да сего́, и живу́щих в нем, о ми́ре, и состоя́нии всего́ ми́ра; о благостоя́нии святы́х Бо́жиих церкве́й; о спасе́нии и по́мощи со тща́нием и стра́хом Бо́жиим тружда́ющихся и служа́щих оте́ц и бра́тий на́ших; о оста́вльшихся и во отше́ствии су́щих; о исцеле́нии в не́мощех лежа́щих; о успе́нии, осла́бе, блаже́нней па́мяти и о оставле́нии грехо́в всех преждеотше́дших оте́ц и бра́тий на́ших, зде лежа́щих и повсю́ду правосла́вных; о избавле́нии плене́нных, и о бра́тиях на́ших во слу́жбах су́щих, и о всех служа́щих и служи́вших во святе́м хра́ме сем рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй. (50 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о е́же сохрани́тися гра́ду сему́, и свято́му хра́му сему́, и вся́кому гра́ду и стране́, от гла́да, губи́тельства, тру́са, пото́па, огня́, меча́, наше́ствия иноплеме́нников и междоусо́бныя бра́ни; о е́же ми́лостиву и благоуве́тливу бы́ти благо́му и человеколюби́вому Бо́гу на́шему, отврати́ти вся́кий гнев на ны дви́жимый, и изба́вити ны от належа́щаго и пра́веднаго Своего́ преще́ния и поми́ловати ны.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Диакон: Еще́ мо́лимся и о е́же услы́шати Го́споду Бо́гу глас моле́ния нас, гре́шных, и поми́ловати нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Иерей: Услы́ши ны, Бо́же, Спаси́телю наш, упова́ние всех конце́в земли́ и су́щих в мо́ри дале́че, и ми́лостив, ми́лостив бу́ди, Влады́ко, о гресе́х на́ших, и поми́луй ны. Ми́лостив бо и человеколю́бец Бог еси́, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́, и Сы́ну, и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Влады́ко многоми́лостиве, Го́споди Иису́се Христе́, Бо́же наш, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день) и всех святы́х. благоприя́тну сотвори́ моли́тву на́шу, да́руй нам оставле́ние прегреше́ний на́ших, покры́й нас кро́вом крилу́ Твое́ю, отжени́ от нас вся́каго врага́ и супоста́та, умири́ на́шу жизнь. Го́споди, поми́луй нас и мир Твой, и спаси́ ду́ши на́ша, я́ко благ и человеколю́бец.

Хор: Ами́нь.

Стихи́ры на стихо́вне:

Стихиры воскресные, глас 4:

Стихира: Го́споди, восше́д на Крест,/ пра́деднюю на́шу кля́тву потреби́л еси́,/ и соше́д во ад,/ ве́чныя у́зники свободи́л еси́,/ нетле́ние да́руя челове́ческому ро́ду,/ сего́ ра́ди пою́ще сла́вим// Животворя́щее и Спаси́тельное Твое́ Воста́ние.

Стих: Госпо́дь воцари́ся,// в ле́поту облече́ся.

Стихира: Пове́шен на дре́ве, Еди́не Си́льне,/ всю тварь поколеба́л еси́:/ положе́н же во гро́бе,/ живу́щия во гробе́х воскреси́л еси́,/ нетле́ние и жизнь да́руя челове́ческому ро́ду./ Те́мже пою́ще, сла́вим// тридне́вное Твое́ Воста́ние.

Стих: И́бо утверди́ вселе́нную,// я́же не подви́жится.

Стихира: Лю́дие беззако́ннии, Христе́,/ Тебе́, преда́вше Пила́ту, распя́ти осуди́ша,/ неблагода́рнии о Благоде́теле яви́вшеся./ Но во́лею претерпе́л еси́ погребе́ние:/ самовла́стно воскре́сл еси́ тридне́вно, я́ко Бог,// да́руя нам безконе́чный живо́т, и ве́лию ми́лость.

Стих: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня,// Го́споди, в долготу́ дний.

Стихира: Со слеза́ми жены́ доше́дша гро́ба, Тебе́ иска́ху,/ не обре́тша же, рыда́юща с пла́чем вопию́ща глаго́лаху:/ увы́ нам, Спа́се наш Царю́ всех,/ ка́ко укра́ден был еси́;/ ко́е же ме́сто держи́т Живоно́сное Те́ло Твое́?/ А́нгел же к ним отвещава́ше, не пла́чите, глаго́лет,/ но ше́дша пропове́дите, я́ко воскре́се Госпо́дь,// подая́ нам ра́дость, я́ко Еди́н Благоутро́бен.

Стихира святых праотцев, глас 3:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Стихира: Пра́отцев собо́р, празднолю́бцы,/ прииди́те, псало́мски да восхва́лим: Ада́ма пра́отца, Ено́ха, Но́я, Мелхиседе́ка,/ Авраа́ма, Исаа́ка и Иа́кова,/ по зако́не Моисе́я, и Ааро́на,/ Иису́са, Самуи́ла и Дави́да,/ с ни́миже Иса́ию, Иереми́ю, Иезекии́ля,/ и Дании́ла, и двана́десять,/ ку́пно Илию́, Елиссе́я и вся,/ Заха́рию, и Крести́теля, и пропове́давшия Христа́,// жизнь и воскресе́ние ро́да на́шего.

Богородичен воскресный, глас 3:

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Богородичен: Без се́мене от Боже́ственнаго Ду́ха/ во́лею же О́тчею зачала́ еси́ Сы́на Бо́жия,/ от Отца́ без ма́тере пре́жде век су́ща,/ нас же ра́ди, из Тебе́ без отца́ бы́вша, пло́тию родила́ еси́/ и Младе́нца млеко́м пита́ла еси́./ Те́мже не преста́й моли́ти// изба́витися от бед душа́м на́шим.

Моли́тва свято́го Симео́на Богоприи́мца:

Хор: Ны́не отпуща́еши раба́ Твоего́, Влады́ко,/ по глаго́лу Твоему́, с ми́ром;/ я́ко ви́деста о́чи мои́ спасе́ние Твое́,/ е́же еси́ угото́вал пред лице́м всех люде́й,/ свет во открове́ние язы́ков,// и сла́ву люде́й Твои́х Изра́иля.

Трисвято́е по О́тче наш:

Чтец: Святы́й Бо́же, Святы́й Кре́пкий, Святы́й Безсме́ртный, поми́луй нас. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Пресвята́я Тро́ице, поми́луй нас; Го́споди, очи́сти грехи́ на́ша; Влады́ко, прости́ беззако́ния на́ша; Святы́й, посети́ и исцели́ не́мощи на́ша, и́мене Твоего́ ра́ди.

Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

О́тче наш, И́же еси́ на Небесе́х, да святи́тся и́мя Твое́, да прии́дет Ца́рствие Твое́, да бу́дет во́ля Твоя́, я́ко на Небеси́ и на земли́. Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь; и оста́ви нам до́лги на́ша, я́коже и мы оставля́ем должнико́м на́шим; и не введи́ нас во искуше́ние, но изба́ви нас от лука́ваго.

Иерей: Я́ко Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Тропа́рь, глас 4:

Хор: Богоро́дице Де́во, ра́дуйся,/ Благода́тная Мари́е, Госпо́дь с Тобо́ю:/ благослове́на Ты в жена́х/ и благослове́н Плод чре́ва Твоего́,// я́ко Спа́са родила́ еси́ душ на́ших. (Дважды)

Тропа́рь святы́х пра́отец, глас 2:

Ве́рою пра́отцы оправда́л еси́,/ от язы́к те́ми предобручи́вый Це́рковь:/ хва́лятся в сла́ве святи́и,/ я́ко от се́мене их есть Плод благосла́вен,/ без се́мене Ро́ждшая Тя.// Тех моли́твами, Христе́ Бо́же, поми́луй нас.

Благослове́ние хле́бов:

Диакон: Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Иерей: Го́споди Иису́се Христе́ Бо́же наш, благослови́вый пять хле́бов и пять ты́сящ насы́тивый, Сам благослови́ и хле́бы сия́, пшени́цу, вино́ и еле́й; и умно́жи сия́ во гра́де сем и во всем ми́ре Твое́м; и вкуша́ющия от них ве́рныя освяти́. Я́ко Ты еси́ благословля́яй и освяща́яй вся́ческая, Христе́ Бо́же наш, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, со Безнача́льным Твои́м Отце́м, и Всесвяты́м, и Благи́м, и Животворя́щим Твои́м Ду́хом, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь. Бу́ди И́мя Госпо́дне благослове́но от ны́не и до ве́ка. (Трижды)

Псало́м 33:

Иерей: Благослове́ние Госпо́дне на вас, Того́ благода́тию и человеколю́бием, всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

У́треня

Шестопса́лмие:

Хор: Сла́ва в вы́шних Бо́гу, и на земли́ мир, в челове́цех благоволе́ние. (Трижды)

Го́споди, устне́ мои́ отве́рзеши, и уста́ моя́ возвестя́т хвалу́ Твою́. (Дважды)

Псало́м 3:

Чтец: Го́споди, что ся умно́жиша стужа́ющии ми? Мно́зи востаю́т на мя, мно́зи глаго́лют души́ мое́й: несть спасе́ния ему́ в Бо́зе его́. Ты же, Го́споди, Засту́пник мой еси́, сла́ва моя́ и вознося́й главу́ мою́. Гла́сом мои́м ко Го́споду воззва́х, и услы́ша мя от горы́ святы́я Своея́. Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя. Не убою́ся от тем люде́й, о́крест напа́дающих на мя. Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой, я́ко Ты порази́л еси́ вся вражду́ющия ми всу́е: зу́бы гре́шников сокруши́л еси́. Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя.

Псало́м 37:

Го́споди, да не я́ростию Твое́ю обличи́ши мене́, ниже́ гне́вом Твои́м нака́жеши мене́. Я́ко стре́лы Твоя́ унзо́ша во мне, и утверди́л еси́ на мне ру́ку Твою́. Несть исцеле́ния в пло́ти мое́й от лица́ гне́ва Твоего́, несть ми́ра в косте́х мои́х от лица́ грех мои́х. Я́ко беззако́ния моя́ превзыдо́ша главу́ мою́, я́ко бре́мя тя́жкое отяготе́ша на мне. Возсмерде́ша и согни́ша ра́ны моя́ от лица́ безу́мия моего́. Пострада́х и сляко́хся до конца́, весь день се́туя хожда́х. Я́ко ля́двия моя́ напо́лнишася поруга́ний, и несть исцеле́ния в пло́ти мое́й. Озло́блен бых и смири́хся до зела́, рыка́х от воздыха́ния се́рдца моего́. Го́споди, пред Тобо́ю все жела́ние мое́ и воздыха́ние мое́ от Тебе́ не утаи́ся. Се́рдце мое́ смяте́ся, оста́ви мя си́ла моя́, и свет о́чию мое́ю, и той несть со мно́ю. Дру́зи мои́ и и́скреннии мои́ пря́мо мне прибли́жишася и ста́ша, и бли́жнии мои́ отдале́че мене́ ста́ша и нужда́хуся и́щущии ду́шу мою́, и и́щущии зла́я мне глаго́лаху су́етная и льсти́вным весь день поуча́хуся. Аз же я́ко глух не слы́шах и я́ко нем не отверза́яй уст свои́х. И бых я́ко челове́к не слы́шай и не имы́й во усте́х свои́х обличе́ния. Я́ко на Тя, Го́споди, упова́х, Ты услы́шиши, Го́споди Бо́же мой. Я́ко рех: да не когда́ пора́дуют ми ся врази́ мои́: и внегда́ подвижа́тися нога́м мои́м, на мя велере́чеваша. Я́ко аз на ра́ны гото́в, и боле́знь моя́ предо мно́ю есть вы́ну. Я́ко беззако́ние мое́ аз возвещу́ и попеку́ся о гресе́ мое́м. Врази́ же мои́ живу́т и укрепи́шася па́че мене́, и умно́жишася ненави́дящии мя без пра́вды. Воздаю́щии ми зла́я возблага́я оболга́ху мя, зане́ гоня́х благосты́ню. Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Псало́м 62:

Бо́же, Бо́же мой, к Тебе́ у́тренюю, возжада́ Тебе́ душа́ моя́, коль мно́жицею Тебе́ плоть моя́, в земли́ пу́сте и непрохо́дне, и безво́дне. Та́ко во святе́м яви́хся Тебе́, ви́дети си́лу Твою́ и сла́ву Твою́. Я́ко лу́чши ми́лость Твоя́ па́че живо́т, устне́ мои́ похвали́те Тя. Та́ко благословлю́ Тя в животе́ мое́м, о и́мени Твое́м воздежу́ ру́це мои́. Я́ко от ту́ка и ма́сти да испо́лнится душа́ моя́, и устна́ма ра́дости восхва́лят Тя уста́ моя́. А́ще помина́х Тя на посте́ли мое́й, на у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́. Ти́и же всу́е иска́ша ду́шу мою́, вни́дут в преиспо́дняя земли́, предадя́тся в ру́ки ору́жия, ча́сти ли́совом бу́дут. Царь же возвесели́тся о Бо́зе, похва́лится всяк клены́йся Им, я́ко загради́шася уста́ глаго́лющих непра́ведная.

На у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Го́споди поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Псало́м 87:

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́, я́ко испо́лнися зол душа́ моя́, и живо́т мой а́ду прибли́жися. Привмене́н бых с низходя́щими в ров, бых я́ко челове́к без по́мощи, в ме́ртвых свобо́дь, я́ко я́звеннии спя́щии во гро́бе, и́хже не помяну́л еси́ ктому́, и ти́и от руки́ Твоея́ отринове́ни бы́ша. Положи́ша мя в ро́ве преиспо́днем, в те́мных и се́ни сме́ртней. На мне утверди́ся я́рость Твоя́, и вся во́лны Твоя́ наве́л еси́ на мя. Уда́лил еси́ зна́емых мои́х от мене́, положи́ша мя ме́рзость себе́: пре́дан бых и не исхожда́х. О́чи мои́ изнемого́сте от нищеты́, воззва́х к Тебе́, Го́споди, весь день, возде́х к Тебе́ ру́це мои́. Еда́ ме́ртвыми твори́ши чудеса́? Или́ вра́чеве воскреся́т, и испове́дятся Тебе́? Еда́ пове́сть кто во гро́бе ми́лость Твою́, и и́стину Твою́ в поги́бели? Еда́ позна́на бу́дут во тьме чудеса́ Твоя́, и пра́вда Твоя́ в земли́ забве́нней? И аз к Тебе́, Го́споди, воззва́х и у́тро моли́тва моя́ предвари́т Тя. Вску́ю, Го́споди, отре́еши ду́шу мою́, отвраща́еши лице́ Твое́ от мене́? Нищ есмь аз, и в труде́х от ю́ности моея́; возне́с же ся, смири́хся, и изнемого́х. На мне преидо́ша гне́ви Твои́, устраше́ния Твоя́ возмути́ша мя, обыдо́ша мя я́ко вода́, весь день одержа́ша мя вку́пе. Уда́лил еси́ от мене́ дру́га и и́скренняго, и зна́емых мои́х от страсте́й.

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́.

Псало́м 102:

Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и вся вну́тренняя моя́ и́мя свя́тое Его́. Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и не забыва́й всех воздая́ний Его́, очища́ющаго вся беззако́ния твоя́, исцеля́ющаго вся неду́ги твоя́, избавля́ющаго от истле́ния живо́т твой, венча́ющаго тя ми́лостию и щедро́тами, исполня́ющаго во благи́х жела́ние твое́: обнови́тся я́ко о́рля ю́ность твоя́. Творя́й ми́лостыни Госпо́дь, и судьбу́ всем оби́димым. Сказа́ пути́ Своя́ Моисе́ови, сыново́м Изра́илевым хоте́ния Своя́: Щедр и Ми́лостив Госпо́дь, Долготерпели́в и Многоми́лостив. Не до конца́ прогне́вается, ниже́ в век вражду́ет, не по беззако́нием на́шим сотвори́л есть нам, ниже́ по грехо́м на́шим возда́л есть нам. Я́ко по высоте́ небе́сней от земли́, утверди́л есть Госпо́дь ми́лость Свою́ на боя́щихся Его́. Ели́ко отстоя́т восто́цы от за́пад, уда́лил есть от нас беззако́ния на́ша. Я́коже ще́дрит оте́ц сы́ны, уще́дри Госпо́дь боя́щихся Его́. Я́ко Той позна́ созда́ние на́ше, помяну́, я́ко персть есмы́. Челове́к, я́ко трава́ дни́е его́, я́ко цвет се́льный, та́ко оцвете́т, я́ко дух про́йде в нем, и не бу́дет, и не позна́ет ктому́ ме́ста своего́. Ми́лость же Госпо́дня от ве́ка и до ве́ка на боя́щихся Его́, и пра́вда Его́ на сыне́х сыно́в, храня́щих заве́т Его́, и по́мнящих за́поведи Его́ твори́ти я́. Госпо́дь на Небеси́ угото́ва Престо́л Свой, и Ца́рство Его́ все́ми облада́ет. Благослови́те Го́спода вси А́нгели Его́, си́льнии кре́постию, творя́щии сло́во Его́, услы́шати глас слове́с Его́. Благослови́те Го́спода вся Си́лы Его́, слуги́ Его́, творя́щии во́лю Его́. Благослови́те Го́спода вся дела́ Его́, на вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

На вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

Псало́м 142:

Го́споди, услы́ши моли́тву мою́, внуши́ моле́ние мое́ во и́стине Твое́й, услы́ши мя в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м, я́ко не оправди́тся пред Тобо́ю всяк живы́й. Я́ко погна́ враг ду́шу мою́, смири́л есть в зе́млю живо́т мой, посади́л мя есть в те́мных, я́ко ме́ртвыя ве́ка. И уны́ во мне дух мой, во мне смяте́ся се́рдце мое́. Помяну́х дни дре́вния, поучи́хся во всех де́лех Твои́х, в творе́ниих руку́ Твое́ю поуча́хся. Возде́х к Тебе́ ру́це мои́, душа́ моя́, я́ко земля́ безво́дная Тебе́. Ско́ро услы́ши мя, Го́споди, исчезе́ дух мой, не отврати́ лица́ Твоего́ от мене́, и уподо́блюся низходя́щим в ров. Слы́шану сотвори́ мне зау́тра ми́лость Твою́, я́ко на Тя упова́х. Скажи́ мне, Го́споди, путь во́ньже пойду́, я́ко к Тебе́ взях ду́шу мою́. Изми́ мя от враг мои́х, Го́споди, к Тебе́ прибего́х. Научи́ мя твори́ти во́лю Твою́, я́ко Ты еси́ Бог мой. Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву. И́мене Твоего́ ра́ди, Го́споди, живи́ши мя, пра́вдою Твое́ю изведе́ши от печа́ли ду́шу мою́. И ми́лостию Твое́ю потреби́ши враги́ моя́ и погуби́ши вся стужа́ющия души́ мое́й, я́ко аз раб Твой есмь.

Услы́ши мя, Го́споди, в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м.

Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

После Шестопсалмия