В гостях у Петра Алешковского был художник, скульптор Сергей Антонов.
Наш гость рассказал о том, как творчество и талант скульптора могут быть применимы в Православной Церкви, а также поделится воспоминаниями о своих встречах с очень интересными людьми, которые повлияли на его творческий и жизненный путь.
Ведущий: Пётр Алешковский
П. Алешковский
— Здравствуйте. Это программа «Светлый вечер» с Петром Алешковским, и в гостях у меня сегодня Сергей Антонов, замечательный художник, скульптор, монументалист. Здравствуйте.
С. Антонов
— Здравствуйте, Петр.
П. Алешковский
— Вот на предыдущей передаче у нас была Ваша жена Ирина Зарон. Вообще-то, Вы ходите парой, это мы давно замечали, и это очень радует. Ирина пишет иконы, а Вы, значит, делаете поклонные кресты, или праздники вот Вы делали резные в Голутвинской церкви, да?
С. Антонов
— Да, ну не только в Голутвинской.
П. Алешковский
— Не только в Голутвинской. Вы как бы церковный скульптор.
С. Антонов
— Не только церковный...
П. Алешковский
— Не только церковный.
С. Антонов
— В принципе, я себя как бы позиционирую как скульптор...
П. Алешковский
— Как скульптор, да.
С. Антонов
— Я работаю для Церкви и вне Церкви.
П. Алешковский
— А, ну да. Так вот, я к тому, что можно было бы устроить, конечно, беседу на троих, но мне было жалко. Я поэтому Вас рассек пополам. Потому что каждый из Вас все-таки сам по себе большой художник, и мне хочется, чтобы наши слушатели вот как бы через Ваше восприятие, Вашими глазами вошли в творческую лабораторию человека, который не только верует, но и исполняет свое понимание веры — в данном случае, скажем, в камне, как это делаете Вы. Поэтому давайте, как всегда, через воспоминания, потому что у нас такая передача мемуарная... Я знаю, что у Вас было очень много встреч в жизни с важными для Вас и интересными людьми. Отец Ваш — ВГИКовец, и, соответственно, окружение отца уже интересно. Поэтому давайте просто в путь, Вам слово, а я уже буду как-то пытаться присутствовать.
С. Антонов
— Давайте попробуем, да. Я, может быть, расскажу о тех людях... Я постараюсь сейчас, может быть, не говорить о семье, потому что это отдельная какая-то тема, а я, может быть, расскажу о каких-то людях, которые на меня повлияли, и, в общем, в результате встреч с которыми я вот получился такой, а не иной. И начать, наверное, надо со школы. Я могу сразу признаться, что школу я не любил и ходил туда как на каторгу, но там были замечательные люди — вот, например, преподаватель литературы, такая Инна Иосифовна Каре, она жива до сих пор, ей уже за 90. Мы с ней общаемся, прекрасно общаемся. Она до сих пор любит литературу, и, кстати, Петр, недавно мне как раз говорила, что прочла Ваш роман.
П. Алешковский
— Замечательно.
С. Антонов
— Да. То есть вот на таком уровне мы с ней общаемся. Ну это человек, который, безусловно, повлиял на меня, и там ставились спектакли, я в этом участвовал — как художник, кстати говоря, делал декорации. Но какие-то первые проблески какого-то творчества...
П. Алешковский
— А, то есть Вы рисовать начали уже в школе вовсю?
С. Антонов
— Да, да. Хотя, вообще-то, как-то я, так сказать, не с раннего детства этим занимался. Но сейчас не будем об этом говорить... Так вот, значит, школа... Ну, рос я в абсолютно такой нерелигиозной семье. Мама была дочерью такого советского военного, полковника, и, в общем, верующих людей — ни бабушки, никто — таких верующих людей у нас в семье не было. Я вспоминаю свои ощущения... Ну, может быть, это прозвучит несколько наивно и даже, может быть, глупо, но я помню — у меня были очень плохие отношения с математикой, и каждый раз, когда я шел...
П. Алешковский
— Как мне знакомо!
С. Антонов
— ...да, как на Голгофу, в общем, я шел на это... Математика каждый день была, а я запустил ее где-то в классе 6-м, и как я там доучился, в школе, там непонятно...
П. Алешковский
— У меня была Ирочкина Радугина, которая просто убирала локоть, и я списывал. Передо мной.
С. Антонов
— Нет, ну это... Там же были контрольные и еще чего-то...
П. Алешковский
— Правильно, вариант был А и Б. Вот Ирочка была мой вариант. Она убирала руку, а я списывал. Вот договор был.
С. Антонов
— Нет... Ну, в общем, короче говоря, как-то ко мне там... Иногда меня на заднюю парту посылали чего-то там рисовать, какую-нибудь газету, это меня спасало. Но я о другом хочу сказать — что я, конечно, жил с полным ощущением того, что никакого вообще Бога, конечно же, нет. Я был такой нормальный советский школьник-пионер. Но я вспоминаю свои ощущения, когда надо было идти в школу. Мне очень хотелось бы иногда, мне так хотелось бы, чтобы Бог был. Я понимал, что Его нету, но мне хотелось бы, чтобы Он был.
П. Алешковский
— Почему? Чтобы отменил школу?
С. Антонов
— Ну да... Нет, Вы понимаете, чтобы... Вот я понимал, что на уровне учителя математики, классного руководителя, завуча, директора школы, роно и Министерства образования меня никто не защитит, никто не пожалеет, скажут — «ты двоечник, лентяй и бездельник». А мне хотелось, чтобы кто-то над ними был, вот кто-то выше, кто бы меня защитил от них. Я понимал, что никого там нету, но иногда мне хотелось. Ну, это была такая глупая детская мечта. Мне хотелось бы к кому-то обратиться вообще, чтобы вот как-нибудь... Я понимал, что никого нет... И еще одну такую скажу вещь — я учился в 279-й школе напротив кинотеатра «Космос». Школа называлась «На церковной горке», сзади стоял храм — он и сейчас стоит. Храм действующий (он всегда был действующий). От школы до храма было не больше 200 метров. Иногда, когда были праздники, я шел в школу, там звонили колокола, начинались службы. Вот, к стыду своему, я должен признаться — я никогда не зашел в этот храм. До сих пор, между прочим. Так получилось...
П. Алешковский
— А это, значит, так и надо.
С. Антонов
— Вот мне было неинтересно. Не потому, что я был такой принципиальный атеист...
П. Алешковский
— Просто не замечали?
С. Антонов
— Нет, я видел храм, и даже он мне нравился. Он красивый красный храм, он стоит там... И школа называлась «На церковной горке». Но вот ощущение человека какое? Что «ну это не имеет ко мне никакого отношения». Понимаете, Вы когда проходите, там, мимо Министерства угольной промышленности, Вы понимаете, что Вы же там не работаете, и Вы проходите мимо спокойно совершенно, Вы знаете, что Вам там делать нечего. У меня было точно такое же отношение к Церкви. Я знал, что какие-то люди — там есть какие-то верующие, пережиток неизжитого(?) и так далее, а вот они туда ходят. А мне там делать нечего, и мне это было неинтересно. И в таком состоянии я, в общем, дожил до каких-то там и студенческих, и даже послестуденческих лет, когда я уже стал работать. Мне казалось — нет, ну, конечно, существует Церковь, но мне это неинтересно, мне это не нужно, и, конечно же, никакого Бога, скорее всего, нету. И вообще меня этот вопрос очень мало занимал, на самом деле.
П. Алешковский
— Угу. И что же Вы тогда ваяли как художник, поначалу?
С. Антонов
— Нет, ну, прежде всего, я...
П. Алешковский
— Сталеваров?
С. Антонов
— Нет, нет. Я поступил... После школы я как-то очень удачно поступил в Строгановку. Опять же, стоит упомянуть здесь замечательного человека, профессора Гаврилу Александровича Шульца, который... Когда я поступил в Строгановку, мне было 17, а ему 70, даже больше, наверное, 71. Тем не менее, у нас были хорошие отношения. Это был такой вот человек, наделенный способностью любить своих учеников. А вот он меня тоже называл своим любимым учеником, а потом я узнал, что, — ну, он преподавал с 30-х годов, у него любимых учеников было ровно пол-Москвы. Но я входил в это число. Про Гаврилу Александровича я могу рассказать замечательную...
П. Алешковский
— Он был скульптор?
С. Антонов
— Да, да, он был профессор скульптуры. С ним связана история, которая мне запомнилась. Ну, сами понимаете — Строгановка, 70-е годы, идеологический вуз, там все мы комсомольцы. Я, кстати, был комсоргом. Нас всего семь человек было, понимаете, значит, меня выбрали комсоргом. Ладно.
П. Алешковский
— Ну, из семи должен был быть староста, комсорг...
С. Антонов
— Староста, комсорг, да. Еще там были иностранцы всякие... В общем, короче говоря, там...
П. Алешковский
— ...не из кого выбирать было.
С. Антонов
— Да, да. Это примерно как Адам себе жену выбирал — пример с той же долей вероятности можно было как-то маневрировать. Так вот, там какая-то была драка с участием наших студентов, устроили разборку, собрали комсомольское собрание с присутствием декана факультета, и все такое говорили: «Вот Вы художники советские, как Вы могли! Драка с лаборантами, то да се!»... И Гаврила Александрович, который сидел, все это слушал... Ну, он как руководитель курса должен был присутствовать. И наконец ему дали слово: «Гаврила Александрович, ну скажите», и он сказал: «Ну да, но даже в Евангелии написано, что если соль потеряет силу...» (Смеются.) Это на комсомольском собрании в идеологическом вузе! Гаврила Александрович — ну, он был такой немножко... Его не трогали, конечно, за все его странности. Он был достаточно старый и уважаемый человек такой, его просто... Просто хочется сказать... во-первых, вспомнить его и сказать несколько добрых слов в память его. Он действительно с любовью относился к своим ученикам.
П. Алешковский
— А скульптор-то был ничего? Или он был учитель лучше, больше?
С. Антонов
— Нет, он был неплохой скульптор, и его работы есть в Третьяковской галерее. Ну, он любил таких пышных женщин лепить — ну, в общем, так сказать...
П. Алешковский
— Потому что скульптура — это очень редко какая-то отдельная совершенно область искусства, где... Вот просто я могу по пальцам назвать людей, которые мне интересны в скульптуре. Это очень сложно.
С. Антонов
— Я, наверное, тоже. Наверное, тоже по пальцам.
П. Алешковский
— Потому что станковых художников можно перечислить бесконечно...
С. Антонов
— Вы имеете в виду живописцев?
П. Алешковский
— Живописцев, да.
С. Антонов
— Нет, потому что станковая скульптура тоже была. Была станковая, монументальная. Короче говоря, учился я в этой самой Строгановке, ну, делал что мог, какие-то получил дипломы и все такое прочее. Попал я потом в армию — сразу после, служил солдатом в Кантемировской дивизии, ничего там интересного не происходило, хотя мы делали Музей дивизии. Я работал как скульптор.
П. Алешковский
— Ну понятно.
С. Антонов
— И тут вот, значит, еще где-то начиная с середины Строгановки у меня произошло знакомство с Давидом Самойловым — ну, так получилось, что мы стали жить на одной лестничной клетке, на одной площадке. Да, было две квартиры — наша и самойловская. Ну, советская власть, конечно, воспитывала Давида Самойловича — у него не было телефона. Благодаря его всяким диссидентским связям его старались изолировать...
П. Алешковский
— И он приходил звонить к Вам?
С. Антонов
— Он приходил звонить к нам. У нас телефон был, потому что папа был инвалид II группы, ему был положен телефон. Он после всех своих инфарктов, инсультов получил инвалидность, и нам телефон поставили. И вот, значит, приходил Самойлов звонить, и, в общем, короче говоря, у нас очень быстро установились такие хорошие дружеские отношения. Потом мы стали просто...
П. Алешковский
— ...близки.
С. Антонов
— ...близки, да. Я приходил к нему, там, иногда чего-то сидели выпивали. Но благодаря Самойлову я все-таки познакомился с каким-то другим кругом людей, потому что это были такие, как Копьев, Коржавин, тогда еще присутствующие здесь, в стране. Приходили...
П. Алешковский
— И на том свете еще были тогда...
С. Антонов
— Ну вот Коржавин умер совсем недавно...
П. Алешковский
— Буквально совсем недавно.
С. Антонов
— Этим летом, по-моему...
П. Алешковский
— Да. (Нрзб.).
С. Антонов
— Потому что, конечно, как сейчас я понимаю... Тогда мне казалось, что студент Строгановки — это звучит гордо... Это все замечательно, конечно, но на самом деле Строгановка была, в общем, достаточно дремучим учебным заведением. Там были хорошие люди, но, в целом, конечно...
П. Алешковский
— Суриковка, по-моему, была еще более дремучая.
С. Антонов
— Наверное. Я там никогда не учился просто. А Строгановка была достаточно таким темным заведением, и, конечно, благодаря Самойлову мой кругозор немножко, так сказать, расширился. Между прочим, Самойлов был первый человек, который мне вообще подарил Библию издания Московской патриархии. Ну, соответственно, через него я как-то вообще узнал о существовании таких поэтов, как Иосиф Бродский, например. Это вот 70-е годы — как раз тогда уже...
П. Алешковский
— Ну, и у него было, наверное, что почитать?
С. Антонов
— Да, да. Вот я и говорю, что он мне давал какие-то книги. И потом уже вот, значит...
П. Алешковский
— И «ГУЛАГ», наверное, оттуда прочитали?
С. Антонов
— Ну, что-то, что-то — да. Какие-то книги, в общем, стали проникать в мое сознание. И я понял, что в Строгановке... Ну, скульпторы вообще — я ничего не хочу сказать про каких-то конкретных людей, но вообще скульпторы — достаточно темный народ, они обычно говорят о газовых горелках, стамесках, киянках, троянках и так далее, то есть об инструментах — какие лучше, как лучше закалить нож или еще чего-то... Ну вот я, слава Богу, как мне кажется, избежал вот такой вот...
П. Алешковский
— ...участи, профессиональной участи!
С. Антонов
— ...профессиональной однобокости, да. И, конечно, я очень благодарен Давиду Самойловичу. Мы с ним, в общем, до последнего времени дружил.
П. Алешковский
— Большой поэт был и вообще замечательный человек.
С. Антонов
— Да. И, конечно, с ним всегда было интересно, и он был потрясающе остроумен всегда. Я помню, я к нему приехал как-то уже... Он последние годы, вообще-то, жил в Пярну, он редко приезжал в Москву. Но когда он приезжал, то...
П. Алешковский
— Я там его и видал.
С. Антонов
— ...да, мы с ним виделись. Я помню, я к нему приехал... Вернее, я приехал к родителям — я уже там не жил, в этой квартире, и зашел к Давиду Самойловичу. Было 1 сентября. Я ему сказал, что я ехал сейчас по Москве — вся Москва в флагах, сегодня День Знаний, больше, чем на здании Комитета госбезопасности на Лубянке. И Самойлов так спокойно, там, что-то такое, говорит: «Ну да, конечно, они же больше всех знают». То есть это вот был нормальный уровень общения с Давидом Самойловичем — он всегда так вот как-то... Ну, там были такие люди, как Михаил Козаков, Зиновий Гердт. Это была постоянная, так сказать, компания. То есть в 1990 году Самойлов умер. Это было... Два эти замечательных поэта — Самойлов и Слуцкий, два фронтовика, они ушли в один день, но в разные годы — 23 февраля.
П. Алешковский
— На День Советской Армии.
С. Антонов
— Да, в День Советской Армии. И как-то закончилась для меня какая-то вот эта вот... эра — не эра, но какая-то часть моей жизни закончилась. А я к этому времени был довольно успешный художник. То есть мне было около... ну да, где-то 30 с небольшим лет, у меня была семья, у меня жена, у меня был сын, все было благополучно, была квартира.
П. Алешковский
— И заказы были?
С. Антонов
— Была мастерская... Ну, заказы я делал в комбинате нашем скульптурном, довольно такие скромненькие. Я не делал никаких вождей — там, Лениных, Сталиных... Ну, Сталина тогда вообще не делали, я имею в виду, Дзержинских и Кировых делали без конца. Я делал детские площадки. Какие-то смешные, с моими друзьями архитекторами, мы, значит... У меня была мастерская к тому времени уже, что вообще...
П. Алешковский
— ...очень важно, да.
С. Антонов
— ...большое чудо, причем, мастерская не где-нибудь в подвале — у меня было отдельно стоящее строение в Староконюшенном, это Пречистенка...
П. Алешковский
— Обалдеть.
С. Антонов
— С телефоном, что тогда было вообще... Городской телефон, при отсутствии мобильной связи, это, так сказать, была...
П. Алешковский
— Сегодня ее, конечно, уже там нет?
С. Антонов
— Нет, почему? Я до сих пор там работаю.
П. Алешковский
— Есть, да?
С. Антонов
— Да.
П. Алешковский
— О, потрясающе!
С. Антонов
— Я 35 лет там работаю.
П. Алешковский
— Потрясающе!
С. Антонов
— Там, конечно, все очень изменилось за это время.
П. Алешковский
— Я напомню нашим радиослушателям, что это программа «Светлый вечер» с Петром Алешковским, и Сергей Антонов, скульптор-монументалист, у нас в студии, и мы продолжаем разговор. Да?
С. Антонов
— Да. Так вот , я хочу сказать, что я достиг какого-то такого тридцатилетнего с небольшим возраста, и в моей жизни все было как раз очень благополучно. Да, я делал какие-то заказы... Да, кстати, к этому времени я получил даже какие-то награды — там, на Квадриеннале скульптуры в Риге я получил медаль золотую за свои работы. После этого меня стала покупать Третьяковская галерея. Это вообще, так сказать, я там был один из...
П. Алешковский
— Это супер, да.
С. Антонов
— Да. Ну, один из самых молодых авторов Третьяковской галереи — мне, там, 32 года, у меня работы в Третьяковской галерее, понимаете? Ну, это... Я тогда перестал уже работать в комбинате, брать какие-то заказы, потому что стали покупать непосредственно мои творческие работы. Это было, конечно, все в очень каком-то ограниченном количестве, но, тем не менее, это...
П. Алешковский
— ...давало возможность жить.
С. Антонов
— Да, да. Давало возможность жить. То есть, все — квартира, семья, все это было благополучно... Но зачем я все это так подробно рассказываю? Дело в том, что я почему-то стал ощущать какое-то внутреннее беспокойство. Вот чего-то не хватало в жизни, при таком полном благополучии. Потому что обычно считается, так как-то принято считать, наверное, что люди приходят к Богу в результате смерти каких-то близких людей, или каких-то болезней, или какого-то там другого несчастья... Нет...
П. Алешковский
— Сергей, по-разному...
С. Антонов
— Наверное.
П. Алешковский
— На самом деле, абсолютно по-разному.
С. Антонов
— Наверное, наверное! Конечно! Так вот я об этом и рассказываю — что в моем случае...
П. Алешковский
— Некоторые — по пути в Дамаск.
С. Антонов
— Да. Да. Некоторые — по пути в Дамаск. Ну вот... Ну, такого бурного обращения, как по пути в Дамаск, у меня не было, но какое-то беспокойство я стал ощущать. И вот как раз так получилось, что в конце февраля умирает Давид Самойлов, и буквально в том же 1990 году мне предлагают пойти на лекцию...
П. Алешковский
— ...выступление?..
С. Антонов
— ...на лекцию отца Александра Меня... Лекции эти происходили в разных местах, в частности...
П. Алешковский
— Везде. В то время — везде.
С. Антонов
— ...да, был этот самый, как он назывался? — Дом культуры железнодорожника напротив Пушкинского музея, где сейчас Галерея Ильи Глазунова. Ну, и я, как такой человек достаточно ленивый, подумал: «Ну ладно, мне от мастерской-то там пройти семь-восемь минут, пойду послушаю». И так состоялась моя встреча с отцом Александром. Ну, что тут говорить? Я, конечно же, считал, что между мной и православием в том виде, как я его воспринимал, ничего общего быть не может. Что я такой продвинутый художник вообще, а это какая-то убогая Церковь со своей убогой эстетикой, там что-то такое все в золоте, в полотенчиках, и что я, конечно, никогда не переступлю порог православного храма, и это какой-то такой, в общем, совершеннейший отстой, и, в общем, делать мне там совершенно нечего. И, тем не менее, какое-то внутреннее беспокойство было, и я пошел все-таки послушать... Наши общие друзья сказали мне: «Давай, Сереж, пойдем», и я пошел. Ну, конечно, отец Александр меня как-то заинтересовал.
П. Алешковский
— Быстро «раскрутил»!
С. Антонов
— Да!
П. Алешковский
— Моментально! Он умел это делать фантастически, как-то на счет «раз»!
С. Антонов
— Так при том, что я видел его только на сцене, он ходил по сцене с микрофоном, о чем-то рассказывал.
П. Алешковский
— Как он потрясающе двигался, говорил!
С. Антонов
— Да, такой...
П. Алешковский
— Такой артистичный, свободный невероятно! На любую тему с ходу — вопросы, не вопросы! Просто удивительно совершенно!
С. Антонов
— И вот прошло-то всего, я не знаю, там, времени... Ну, чуть больше месяца. Чуть больше месяца, то есть это был Великий Пост 1990 года, март. А на одной из лекций он сказал, что группы людей, готовящихся к Крещению, должны приехать в Великую Субботу туда все...
П. Алешковский
— В Деревню.
С. Антонов
— ...в Пушкино, да, в Новую Деревню. И вот тут, значит, что-то такое во мне сломалось, и я, в общем, понял, что сейчас или никогда. И когда кончилась лекция, он еще не успел уйти со сцены, я поднялся к нему на сцену, подошел и сказал, что вот а можно, я тоже приеду креститься? Я был уверен, что начнутся какие-то разговоры, вопросы — а кто, а что, а почему? А вместо этого я услышал ответ «можно». Я, как библейский Авраам, спросил: «А можно ли я приеду (нрзб.)?»...
П. Алешковский
— ...с женой?
С. Антонов
— Да, «приеду с женой?». Он сказал: «Можно». Тогда я еще дальше, так сказать, двинулся.
П. Алешковский
— «А сыну можно?».
С. Антонов
— «А можно, мы приедем еще и с сыном?». Он сказал: «Можно». Дал мне свою карточку визитную. Причем, карточка у него была даже не его личная — там было написано: «Храм Сретения», адрес, автобусы от станции «Пушкино», а на обратной стороне было написано: «Протоиерей Александр Мень». Вот такой вот... И ушел. То есть все было очень кратко. И я, такой, несколько... Жена с сыном тогда уехали в Орджоникидзе (тогда еще, по-моему, это называлось)... Это были весенние каникулы, они уехали к родителям туда. И я был один. Я вернулся домой какой-то такой в непонятном состоянии — вроде как... И когда они приехали, я сказал, что, вообще-то, вот так. Вот у нас есть такая возможность — поехать в Великую Субботу (это было 14 апреля, это была минейная память Марии Египетской). И, соответственно, Великая Суббота, на следующий день была Пасха. Для меня это, для нашей семьи это была такая первая Пасха. Ну, естественно, отец Александр нас крестил.
П. Алешковский
— Давайте на минуточку остановимся. Я должен сказать, чтобы наши радиослушатели оставались с нами. Мы сейчас «ныряем под эфир», прячемся, и потом выпрыгнем и будем с Вами.
Итак, мы снова здесь, в эфире, это передача «Светлый вечер» с Петром Алешковским, и в гостях у меня скульптор-монументалист Сергей Антонов. И вот Вы только что сказали о том, как отец Александр Вас крестил. А когда я к нему пришел — тоже с вопросом... Что-то мы разговаривали, уже мы были знакомы как-то шапочно... Он говорит: «Петь, а Вы крещеный?». Я говорю: «Ну да, я так считаю». Он говорит: «А как можно, почему?». Я говорю: «Вы знаете, есть такая византийская легенда, что если человек принял причастие и подумал об этом, то он крещен. Вот я так сделал — я причастился, значит, у крестного сына... Мне навязали крестного сына, и я понял, что я должен...». И начинаю ему какую-то такую ерунду рассказывать. Он говорит: «Очень хорошо. Знаете, давайте сделаем так: мы в легенды с Вами не верим. Да, они очень красивые, очень важные. Но мы сделаем так: вот позвоните Андрею, он ведет группу катехизаторскую. Вы туда походите, а потом мы Вас на Пасху окрестим. Два месяца, — говорит, — походите» (или три, я не помню). Это было замечательное — вот это время подготовки. Он приходил сам, и была общая молитва, и разборки текстов, и разговоры, и все прочее. Потрясающе все было. И, действительно, на Пасху окрестили. Он умел как-то так просто и легко, ненавязчиво (ни в коем случае, ему это удавалось, у него была сила)... Он, конечно, был креститель, на самом деле. Он был баптист — вот в прямом смысле слова. И, убитый в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, это все как-то очень-очень отзывается внутри на это. Простите, я перебил Вас.
С. Антонов
— Да. Вот просто я помню, на лекциях отцу Александру присылали (очевидно, присылали) и записки с угрозами, потому что это было понятно, как он откладывал их сразу в сторону. Надо просто помнить, что через полгода его убили, и понятно, что все было очень непросто. Но присылали ему и другие записки, где... Я помню одну из записок, он прочитал, там было написано: «Отец Александр, как Вам удается так доходчиво и просто объяснять сложные вещи?». Он сказал: «Я 30 лет служу в сельских подмосковных приходах, поэтому у меня другого выхода нет». Это же его была такая шутка, что в Церкви нет ни эллина, ни иудея — одни старушки русские. Так что...
П. Алешковский
— Он умел найти подход к любому человеку. Просто абсолютно к любому человеку. Это удивительный дар совершенно был у него — такой пастырский. Мне просто не повезло встретить ничего подобного — в этом смысле. Литургия его была очень странная. Он читал Библию так, бегом-бегом-бегом. И когда ему говорили: «Батюшка, а почему?», «Библию надо читать дома», — говорил он. «А здесь мы ее тоже читаем, но я читаю так». И все. И если он какое-нибудь сложное такое вот завернет что-то, а потом говорит: «Это мой теологумен, я так считаю. А Вы можете считать по-другому, я не настаиваю». И всегда было понятно, что он действительно не настаивает. Ну вот...
С. Антонов
— Да, он был очень свободный человек, конечно. И он ценил это качсетво в других, и, наверное...
П. Алешковский
— И Вам не пришлось пообщаться как художнику с ним?
С. Антонов
— Нет.
П. Алешковский
— Это очень обидно, потому что он любил искусство, и он понимал его. И он как раз искал общения с творческой интеллигенцией, ему это было необходимо.
С. Антонов
— Ну, получилось так, что да, вот когда в сентябре как-то мы вернулись после всяких этих самых летних своих дел, мы как раз надеялись вновь посещать его лекции, и мы его видели на лекции за два дня до убийства. Это была Библиотека Иностранной литературы, это было как раз за два дня до его смерти. Ну, я надеялся, да, что у нас какое-то еще есть с ним такое совместное будущее. И, конечно, через два дня после этого его смерть мы пережили как очень большую трагедию, личную трагедию, я это так воспринял, потому что он для меня был тогда просто вот олицетворением православия. Вот он — и все. Ну, знаете как...
П. Алешковский
— А потом стал не все, да? Потом...
С. Антонов
— Потом стало не все, да. Получилось так, что мы перешли в храм Иоанна Воина на Якиманке. Там был в то время замечательный священник — отец Николай Ведерников, кстати, друг отца Александра Меня, и там создавали школу детскую. В этой школе стал учиться наш сын. В результате, он стал регентом — я считаю, хорошим регентом. А Ирина стала иконописцем в результате всего этого.
П. Алешковский
— А Вы стали делать поклонные кресты.
С. Антонов
— Ну да, да, все так. Через два года, где-то в 1992 году, когда стали отдавать храмы, наш тоже священник из вот этого храма Иоанна Воина пригласил нас в эту «двадцатку» с женой, и было собрание, и на этом собрании присутствовало всего два мужчины — я и еще один Сергей. И надо было выбирать кого-то в старосты, и вот этот Сергей второй оказался умнее меня, он встал и сказал: «Я предлагаю Сергея». И все, значит, дружно проголосовали, и, таким образом, я в 1992 году стал старостой такого совершенно разрушенного храма...
П. Алешковский
— Прихода, да.
С. Антонов
— Ну, старостой прихода и храма, который... Ну, это просто были руины. И какое-то время пришлось потратить... В общем, я совершенно перестал заниматься всякой скульптурой, всяким искусством. Просто выносили мусор. И мне было очень радостно, что через полгода мы смогли там начать богослужение. То есть это была действительно такая большая радость. Я понимал, что я к этому причастен, что вот храм, который был, действительно, просто каким-то грязным складом, вдруг там какая-то такая началась литургическая жизнь.
П. Алешковский
— Я в те годы работал в реставрации как раз в архитектурной и очень много нагляделся вот таких историй, потому что со студенческих лет для всех для нас церковь — этот то, разрушено или руинировано, или то, где скотный двор, и только какие-то редкие есть, над которыми крест и которые служить не перестали, но, в целом, это, конечно, такие «больные зубы».
С. Антонов
— Ну, руины, конечно. А потом прошло года два, и где-то примерно году в 1994-м я все-таки понял, что, конечно, когда там уже надо было думать о каких-то иконостасах, я понял, что, в конце концов, мы с Ириной, в общем, все-таки профессиональные художники, мы оба окончили факультет монументального искусства в Строгановке. И я понимал, что все-таки, если делать какие-то иконостасы, проектировать, то все-таки мы сделаем это лучше, чем кто бы то ни было другой.
П. Алешковский
— Тогда и в заводе не было иконописцев почти.
С. Антонов
— Да, да, совершенно верно. И я просто пришел к батюшке и сказал: «Давайте, я сделаю». То есть меня воспринимали все как старосту, то есть то, что я художник — это, так сказать...
П. Алешковский
— Ну, есчтчь у человека профессия...
С. Антонов
— Ну да, что он, там, либо музыкант, либо что-то еще... И, конечно, я знал, что Ира — она совершенно не способна на какие-то такие шаги, и поэтому я сделал, вообще-то, без ее ведома, как вот есть, знаете... Не знаю, насколько уместно вообще по радио рассказывать анекдот, но такой коротенький...
П. Алешковский
— А что — неудобно?
С. Антонов
— Ну, не знаю... Родители приходят домой, а там дома оставалась маленькая девочка одна. И они видят, что в кухне помыт пол. И они спрашивают: «Что, ты сама помыла пол?». Она говорит: «Да нет, я просто вот тут опрокинула ведро воды, а потом снизу пришли соседи и все вытерли». Так вот, я в нашей такой совместной с Ирой деятельности всегда исполняю роль вот этой самой девочки — я опрокидываю ведро воды, а потом, значит, Ира в течение двух лет пишет иконостас. Я сказал, что мы сделаем, — я сделал... Нет, ну, конечно же, я в этом процессе участвую. Но, в общем, главное — опрокинуть ведро воды. А соседи — они, там, придут. И в таком состоянии, в общем, наверное, мы находимся до сих пор. То есть Ира всегда проявляет какую-то нерешительность. Она говорит: «Да как я смогу, да я не знаю, у меня...». Я говорю: «Все-все-все, я уже договорился, все, что едем в рулеткой снимать размеры, все». И, в общем, ну, как-то всегда получается.
П. Алешковский
— А скажите, как вот Вы уживаетесь в Церкви со своим... как скульптор? Дело в том, что вообще многие люди считают, что скульптура — это только западное, католическое как бы изобретение. На самом деле, это абсолютно не так. Дело в том, что в Русской церкви всегда была и деревянная скульптура, и достаточно много, на самом деле. Просто она, конечно, пострадала в первую очередь. Ну, вот в этом году мне довелось быть в Кирилло-Белозерском монастыре на выставке, на открытии выставки «Резной образ», или как там она называлась, не важно. И вполне много разных сюжетов. Это не только «Николо-Можайский», или «Христос в темнице», это и Параскева может быть, и разные воины-святые, и так далее, и так далее. То есть деревянная скульптура была, для начала. Так же точно была и каменная скульптура. Я уж не говорю о начальном периоде, когда резной камень украшал церкви так же, как и в Европе, откуда, собственно говоря, и заимствовали эту моду — Владимир, например, ну, и масса примеров. Но потом как-то так вот... В Церкви немного резного камня сегодня, правда?
С. Антонов
— Немного, да. Нет, ну Вы правильно сказали, что вот это бытующее мнение, достаточно широко распространенное, что скульптура — это исключительно католическое явление и католическое влияние, — оно, конечно же, неправильное, хотя, конечно же...
П. Алешковский
— В католицизме больше скульптур, чем икон.
С. Антонов
— Нет, ну в Европе...
П. Алешковский
— Но иконы есть.
С. Антонов
— В Европе скульптуры очень много, это действительно так. Но я не вижу тут, в общем, никаких проблем, понимаете? Я...
П. Алешковский
— Я-то тоже не вижу. Я хочу, чтобы Вы об этом сказали.
С. Антонов
— Когда... Некоторые вообще совершенно уверенно говорят, что в православии скульптура вообще запрещена. Я говорю: «Простите...»...
П. Алешковский
— А кто запретил-то?
С. Антонов
— Нет, во-первых, непонятно, кто запретил. А потом, на груди любого священника мы видим крест, который являет собой, как правило, скульптурное изображение, то есть это не живопись.
П. Алешковский
— Да-да.
С. Антонов
— Это литой, там, латунный или какой-нибудь другой крест, но это все равно...
П. Алешковский
— Иногда резной.
С. Антонов
— Иногда резной... Нет, ну, он может быть деревянный... Но, как правило, это скульптурное изображение. Это, там, не музыка, не поэзия, не живопись, а именно скульптура. И поэтому сказать, что скульптура запрещена... И вообще, любой крест, который стоит в храме, который стоит на куполе, это все равно...
П. Алешковский
— Если это не фотография, то это скульптура.
С. Антонов
— Ну да, если это не живопись, да, если это не нарисовано на доске, то это всегда скульптура, и никто ее не запрещал.
П. Алешковский
— И не отменял.
С. Антонов
— И не отменял. А уже количество — сколько, там, чего, где, — это другой вопрос. Но я считаю, что образ — он может быть любой. В принципе, что такое икона? Ну, все знают, что в переводе с греческого — это «образ», а уж какой образ, как он сделан, с помощью чего (это мозаика, это фреска, это...)...
П. Алешковский
— А как мозаичисты тоже работаете?
С. Антонов
— Нет, как мозаичист я не работаю. Ирина пробовала сделать несколько мозаик — мне кажется, удачные, они здесь вот находятся, в мастерской. Ей это интересно, но она просто занималась мозаикой еще в Строгановке, то есть она эту технику знает. Я думаю, что, может быть даже, что-нибудь когда-нибудь и получится сделать. По крайней мере, ей это интересно. И, может быть даже, это более ее какое-то такое назначение, чем...
П. Алешковский
— ...иконы?
С. Антонов
— ...чем иконопись, да.
П. Алешковский
— Я не представляю себе. Зная ее иконы... Я понимаю, Вы сказали это неслучайно. Значит, наверное...
С. Антонов
— Просто так получается, что икон заказывают больше. Люди хотят видеть иконостас, как правило, такой традиционный.
П. Алешковский
— Ну да.
Я напомню нашим радиослушателям, что это программа «Светлый вечер» с Петром Алешковским, и Сергей Антонов, скульптор-монументалист у нас в студии. Продолжайте, пожалуйста, про мозаику и про скульптуру.
С. Антонов
— Ну, по крайней мере, я просто от себя могу сказать, что мне бы очень хотелось, чтобы Ирина сделала и какие-то еще росписи, и, возможно, какие-то мозаики. Но не знаю, здесь же все, как правило, зависит...
П. Алешковский
— Как получится. Да.
С. Антонов
— ...от заказчиков, и вообще какой-то промысел Божий на все есть. Ну, как есть, так и есть. Но икон она написала огромное количество — только в Москве восемь иконостасов, которые мы сделали совместно, и среди них есть очень большие. И это все иконы, написанные по такой традиционной технологии, то есть доска, левкас и яичная темпера.
П. Алешковский
— А Вы не писали иконы никогда?
С. Антонов
— Нет. Я считаю, что одного живописца в семье...
П. Алешковский
— ...достаточно.
С. Антонов
— ...более чем достаточно, да. Я не вижу у себя никаких колористических способностей и, наоборот, вижу их у Ирины. Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Я участвую в процессе...
П. Алешковский
— Что для Вас важно в скульптуре?
С. Антонов
— В скульптуре?
П. Алешковский
— Да, что важно для скульптора понимать? Ведь мы сегодня чаще всего видим... Ну, вообще я уже повторюсь, мы с Вами сошлись на этом, что хороших скульпторов абсолютное меньшинство. Я не знаю, скажем, вот я смотрю на Митлянского, на «Мальчиков, которые пошли в школу», вот эти силуэты мальчишек, которые висят в переулке просто на стене, да?
С. Антонов
— Да-да.
П. Алешковский
— Значит, вполне такой романтически-революционный, казалось бы, подход. Но, вместе с тем... Советский, казалось бы, вполне востребованный в советское время. Но, конечно, нет. Конечно, это реальный образ вот этих вот юношей, которые уходят туда, да? И в этом смысле, я думаю, Давиду Самойлову, с которым Вы были так хорошо знакомы, этот памятник был близок, да? Но в целом мы видим помпезные, тяжелые скульптуры, которые идут, конечно, от классических примеров — там, ну, я не знаю, какой-нибудь кавалер Гаттамелата, там, Марк Антоний... Но эти исторические памятники стали уже символами, поэтому они кажутся нам хорошими, или они действительно хорошие. Ну, я не знаю, там, скажем, Петр Первый на коне в Питере — это, конечно, серьезный памятник.
С. Антонов
— Но их там два. Там есть тот, который делал Фальконе, и который делал Растрелли.
П. Алешковский
— Ну я имею в виду Фальконе. Нет, бывают удачные, скажем, конные памятники. Но в целом, когда смотришь, например, на Жукова перед историческим музеем, мне кажется, что пропорции лошади и маршала очень сложно... не соблюдены. И большей частью это неудачи. Что для Вас является скульптура?
С. Антонов
— Ну, Вы знаете, поскольку я кончал отделение монументальной скульптуры, когда мне было 18-20 лет, мне казалось, что я буду делать памятники. Но Господь милостив — слава Богу, я их не делаю. И не собираюсь, и это совершенно не моя история.
П. Алешковский
— Стезя?
С. Антонов
— Не моя абсолютно, да. Что для меня скульптура? Ну, это, прежде всего, какой-то образ, который мне хочется сделать. Ну, у меня были какие-то выставки, их было немного. Были совместные с Ириной, были отдельно... Я выставляю то, что я делаю, но это, опять же, какой-то образ, ну, я не знаю...
П. Алешковский
— Но Вы работаете, в основном, в православной, в церковной тематике? Или иногда Вы работаете как-то вот, что?..
С. Антонов
— Нет.
П. Алешковский
— Нет, да?
С. Антонов
— Нет. Я продолжаю работать и абсолютно как светский скульптор. Ну вот год назад закрылась в Третьяковке выставка... Третьяковка вообще редко устраивает выставки скульптур, очень редко. Но вот была такая выставка, она как-то называлась так — по-моему, «Пятое измерение», что ли... Какое-то было такое название непонятное. У меня там были работы...
П. Алешковский
— По-моему, все-таки «Четвертое измерение».
С. Антонов
— Вот не четвертое. Какое-то... У меня лежит каталог с этой выставки... У меня там была просто какая-то анималистика и стул, например. Вообще, я сделал целую коллекцию стульев — вот совершенно такие...
П. Алешковский
— Деревянные.
С. Антонов
— Деревянные. Не только деревянные, у меня даже и каменные есть. Ну, я делаю, понимаете, в общем, на самом деле, я делаю то, что мне интересно. И так получилось...
П. Алешковский
— Хорошая позиция. Хорошо, когда удается так прожить.
С. Антонов
— Ну да, но... Нет, ну, как правило, это никому не нужно. Как правило. То есть найти потом каких-то покупателей на это практически невозможно. Но если, так сказать, вот так параллельно делать какие-то заказные вещи, а в свободное время делать какие-то свои вещи, ну, в этом есть какая-то такая, может быть, хрупкая гармония, когда что-то делаешь... И делаешь, как правило, потому что — ну хочется. Или, там... Я даже...
П. Алешковский
— А как Вам приходят образы церковные? Я задавал вопрос Ирине относительно канона и того, что делает она. Тут довольно сложно, потому что есть вещи, которые как бы, наверное, Вам приходится делать первый раз, да? Когда Вы, скажем, делали праздники рельефные. Хотя, в общем... Вы на что-то смотрели?
С. Антонов
— Ну, конечно. Конечно. Нет, ну есть, прежде всего, какая-то иконографическая схема.
П. Алешковский
— Схема иконографическая — понятно.
С. Антонов
— Нет, ну это самое главное. Это самое главное. Потому что есть какая-то иконографическая схема, там, допустим, у Благовещения, или, там, Вход в Иерусалим, или что-то такое другое. Ну понятно, что там должно быть изображено. Я вообще стараюсь всегда минимализировать как-то...
П. Алешковский
— Чем меньше персон, тем лучше?
С. Антонов
— Да, минимализировать количество персонажей и сделать... Я вот сделал целую серию праздников, и я всегда все делаю по минимуму. Ну, наверное, в скульптуре это оправдано, мне кажется.
П. Алешковский
— Не знаю... Я знаю, например, художника-графика Сережу Семенова, который шел от одиноких персонажей, одиночных и пришел к 148... Гравер он по меди — то есть надо вырезать все, и прочее. И очень гордился и доволен был тем, что вот у него такое «пышноголовье», да? То есть это как кому видится.
С. Антонов
— Ну, наверное, да. Наверное...
П. Алешковский
— А почему... А Вам минимализм с чем связан?
С. Антонов
— Ну, я не знаю.
П. Алешковский
— Более...
С. Антонов
— Может быть, моей природной леностью...
П. Алешковский
— Нет, я слов хочу, которые описывают то, что Вы делаете. Лень — это отговорка.
С. Антонов
— Отговорка, конечно. Это некое лукавство.
П. Алешковский
— Да.
С. Антонов
— Ну, Вы знаете что, я считаю, что вот какое-то там произведение искусства — оно получается в результате сочетания двух невозможностей. Прежде всего, Вы хотите сделать что-то такое, что... То есть если Вы сделаете... Так можно сказать: если Вы делаете что-то заранее возможное, то есть Вы берете камень или доску, что хотите, и заранее понятно, что все у Вас получится, то, собственно, это не имеет никакого отношения к искусству. Это может быть высокохудожественное ремесло. То есть вот произведение искусства — оно рождается из какой-то невозможности, что Вы как бы понимаете, что это сделать нельзя вот так, как это Вам представляется. А с другой стороны, это невозможно не сделать, потому что какие-то внутренние Ваши импульсы Вас толкают к этому, Вы там, значит, уже...
П. Алешковский
— Во сне не приходят?
С. Антонов
— Нет, во сне не приходят. Все это приходит наяву...
П. Алешковский
— А иногда во сне приходит.
С. Антонов
— Ну, наверное. Люди разные.
П. Алешковский
— Да.
С. Антонов
— Но... Нет, не во сне, в том-то все и дело. Но сочетание двух вот этих невозможностей, то есть когда Вы понимаете, что это сделать невозможно и невозможно это не сделать, вот какое-то там хитросплетение вот этих двух невозможностей — оно дает или не дает какую-то вероятность того, что что-то у Вас может получиться. Вот так вот. И я действительно... Ну да, мою работу многие называют минимализмом. Я иногда даже стараюсь как можно меньше, допустим, разрушать камень, что для скульптора странно вообще. Я не люблю его разрушать. Мне, скорее даже, хочется, там, соединять какие-то камни. Но это мои такие личные проблемы — вот так мне удобнее работать. Я не люблю, например, скульптуры, где 80 процентов камня уходит в отходы, в щебень просто. Берется огромный мраморный блок и из него чего-то вырубается. Зачем столько труда вообще, чтобы разрушить какой-то камень? И многие мои работы сделаны вообще из каких-то щепок, гвоздиков. И я был, между прочим, очень удивлен, когда работу, сделанную из ржавых гвоздей, опубликовал журнал Московской патриархии.
П. Алешковский
— А что за работа?
С. Антонов
— «Вход в Иерусалим».
П. Алешковский
— А, ну так...
С. Антонов
— Да, но из ржавых гвоздей.
П. Алешковский
— Ну и что? По-моему, это замечательно — как раз из ржавых гвоздей.
С. Антонов
— Ну, опубликовали... Да, ну вот... Но мне было интересно. Мне было интересно сделать вот именно из ржавых гвоздей. И что они у меня лежали...
П. Алешковский
— Это же фактура... Это же...
С. Антонов
— Это фактура, да.
П. Алешковский
— А кроме того, это «Лего».
С. Антонов
— Ну вот гнутые, старые... Кованые гвозди старые лежали-лежали... Есть работы, сделанные просто из щепочек, которые я находил на берегу реки. Они мне сами по себе там... Гуляешь по берегу реки, собираешь какие-то щепочки. Потом они лежат-лежат, потом, там, чего-то из них склеил, собрал.
П. Алешковский
— Очень хорошо Вас понимаю.
С. Антонов
— Но мне так интересно. Я делаю... Если это потом выясняется, что кому-то еще интересно, то это вдвойне приятно.
П. Алешковский
— Ну что ж, это, как я говорю, это точка, это абсолютное завершение нашей передачи. Большое спасибо. Сергей Антонов был сегодня на «Светлом вечере», и я, Петр Алешковский, и мы вместе прощаемся с Вами.
С. Антонов
— Да. До свидания.
П. Алешковский
— Всего хорошего!
Стать добровольцем и помочь жителям Мариуполя
Синодальный отдел по благотворительности и социальному служению Русской Православной Церкви организует поездки волонтёров-ремонтников в город Мариуполь. Там добровольцы помогают восстанавливать дома местных жителей, тех, кто не в силах справиться сам.
Тагир — один из волонтёров. Он — майор в отставке, живёт в Омске. Однажды из новостей по телевизору мужчина узнал о том, что идёт набор добровольцев для помощи нуждающимся в Мариуполе. Тагир увидел, в каких ужасных условиях живут многие люди и твёрдо решил — надо помочь. Хотя сам мужчина — мусульманин, его ничуть не смутило, что волонтёрские поездки организует Православная Церковь. Он очень хотел поддержать людей.
Тагир, как и задумал, отправился в Мариуполь. Там доброволец ремонтировал жильё бабушкам и дедушкам, людям с инвалидностью. После окончания смены приехал домой с твёрдым желанием вернуться обратно. Остановил его — инфаркт. Полгода врач не разрешал Тагиру выполнять тяжёлую работу. А мужчина с нетерпением ждал возможности приехать в Мариуполь. И вот спустя время, он вновь отправился помогать местным жителям. Сегодня мужчина находится в Омске, проходит обследование, и, если здоровье позволит — снова будет трудиться добровольцем.
Тагир — один из тех, кто не может оставаться в стороне, когда так много людей нуждаются в помощи. Если вы тоже хотите присоединиться к волонтёрам-ремонтникам, заполните анкету на сайте: Помочьвбеде.рф
Или позвоните по телефону горячей линии церковной социальной помощи «Милосердие»: 8 800 70 70 222.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Разговор с подростками о христианских ценностях». Елена Бреднева
У нас в гостях была заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение» Елена Бреднева.
Мы говорили о разных возможных подходах к образованию и разговору с детьми и подростками о нравственности и христианских ценностях.
Ведущие: Кира Лаврентьева, Константин Мацан
К. Лаврентьева
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Меня зовут Кира Лаврентьева, у микрофона Константин Мацан. И у нас в гостях Елена Бреднева, заместитель директора Фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение». Здравствуйте, Елена.
Е. Бреднева
— Здравствуйте, Кира и Константин.
К. Лаврентьева
— Сегодня мы говорим об образовании, об образовании и воспитании, о раскрытии личности ребёнка. И для вас образовательная функция, образование является основной деятельностью в жизни, вы преподаете в Московской духовной академии, у вас есть собственный проект — образовательные поездки, и, конечно, об этом обо всём хотелось бы сегодня поговорить. Расскажите, пожалуйста, с чего начиналась эта идея начать образовывать детей путём вот таких вот интеллектуальных экскурсий?
Е. Бреднева
— Десять лет назад я училась сама в Московской духовной академии, я там закончила высшие богословские курсы, мы три с половиной года там учились, у меня есть диплом: «специалист в сфере духовного просвещения». И когда мы с педагогами стали думать, какие проекты лучше запускать, мы в таком экспериментальном режиме сделали площадку — нам благотворители построили десять летних домиков, часовню в честь старца Паисия, это всё у нас в Брянской области, и мы там попробовали летом собрать педагогов, родителей и детей, и посмотреть, что вообще детям интересно. И уже буквально в первый год мы поняли то, что дети у нас в телефонах, то, что у них идёт самообучение, потому что они сами снимают, сами выкладывают, сами придумывают, что им выкладывать, и тем самым формируют друг у друга сознание. А педагогов там не было практически ни одного, потому что, когда появились телефоны, были киностудии, но они были дорогие, и вообще по старинке все думают, что кино снимать дорого, нужно огромное оборудование, и даже в киношколу себе не каждый мог позволить записаться, записать ребёнка. И мы поняли то, что появился такой запрос, скажем так, от детей, что нужен такой кинокружок в школу, потому что раньше какие предметы в школе, они до сих пор есть: есть музыка, есть фортепиано, есть учитель подготовленный, который может преподавать, и ребёнок поёт, небольшой процент становится там прямо музыкантом, но для развития это хорошо, все понимают. Также рисование: есть предмет, краски всегда были, были карандаши, был педагог подготовленный, дети рисовали, тоже развиваются, правильно? Но кино почему не было в школе? Потому что действительно, было оборудование и всё остальное недоступно. А тут, получается, стало доступно, у нас у каждого телефон, и является синтезом вообще это направление — кино, там у нас и живопись, и музыка, там много, скажем так, даже профессий, которые мог бы выбрать себе ребёнок: это оператор, может монтировать, может рисовать художник, если это анимационный фильм. Получается, что есть такой вид интересной деятельности для ребёнка, но нет подготовленных педагогов, потому что те режиссёры, которые есть, они работают или на телевидении, или они умеют снимать, монтировать, но не могут преподавать это детям, именно вот в воспитательной части. И что мы сделали: первый год мы организовали фестиваль, и дети сами стали присылать нам всякие видео, стали работы нам присылать. Ну вот не совсем всякие, мы, конечно же, сделали положение о фестивале, и мы взяли за основу короткометражный фильм, кинопритчу, чтобы было понятно, что вот формат — это короткометражное кино и обязательно работа со смыслом. И дали им образцы — это сказки, притчи, истории, где есть уже мораль, потому что сложнее всего, наверное, это написать сценарий, а здесь мы как бы сразу из первого в десятый класс попадаем, когда даём им идею. Расскажу: мы берём часто притчи старца Паисия, например, вот о пчеле и мухе и говорим: «пролетает маленькая пчёлка над полем, ищет цветочки, встречает муху и говорит: «Я слышала, что здесь у нас есть цветы». Муха насупилась и говорит: «Я здесь ничего такого не видела, но я могу показать здесь и консервные банки, и где много мусора». И тут пролетала как раз пчёлка постарше, которая тоже там жила и говорит: «Удивительно! Я тоже столько лет здесь живу и летаю, но я могу показать, где гиацинты, где лилии, где множество цветов». «Так и люди делятся на две категории, — говорит старец Паисий, — одни во всём видят дурное, а другие во всём ищут хорошее и радость посылают». И мы начинаем обсуждать с детьми эту притчу, они говорят мораль, и мы говорим: «А давайте, мы на современный лад снимем историю?» Они говорят: «О, давайте! У нас тоже, например, в школе так бывает, вот там один мальчик, он ходит из школы в школу, ему всё плохо, куда не придёт, там драка, ещё что-то. А есть, наоборот, кто придёт и сразу с ним дружить хочется». И дети снимают такие современные истории, сами формулируя мысли и добродетели, которые получаются в ненавязчивой форме, в интересной их форме, потому что им нравится снимать, они это всё производят и транслируют на большую публику, потому что мы это выкладываем в соцсетях ещё и на портале нашем.
К. Лаврентьева
— Елена, смотрите, правильно ли я поняла: то есть дети в летние каникулы приезжают на площадку в Брянской области, началось всё с Брянской области, как бы отдыхать, и вы увидели, что они в телефонах все, что их интерес, он в зоне вот этих гаджетов находится, и вы адаптировали этот интерес, и, в общем, решили это всё дело пустить в пользу и начали снимать с ними кино как раз через вот эту их заинтересованность гаджетами?
Е. Бреднева
— Да, мы вот попробовали, организовали такой фестиваль, и они стали присылать нам эти притчи, эти истории, сказки в разных формах: и игровое кино, и анимационные фильмы, и репортажи, и мы поняли то, что они снимают, да, но хорошо бы в школе иметь такое тоже направление наряду с музыкой, с рисованием, даже с литературой, потому что сейчас больше дети смотрят даже, чем читают, поэтому надо это правильно доносить зрителю идею, и чтобы зритель смотрел это всё в коротком формате, и эту телеграмму, которую передаёт там ребёнок или взрослый, визуальная вот эта картинка, она была красивой, и мы поняли, что надо запускать всё-таки эти кинокружки. Так как педагогов нет, мы создали из этих режиссёров, нашли их по крупинке со всей России, которые именно могут работать с детьми, у которых свои там киностудии, у которых есть опыт, и которые хорошо снимают, монтируют и пишут сценарии. Мы их объединили в одну команду, прописали курсы. Значит, у нас сейчас три курса прописанных, то есть это по созданию игрового кино, анимационного — это отдельное, по созданию анимационных фильмов, 144 часа у нас идёт, мы выдаём удостоверение о повышении квалификации. И игровое кино, 72 академических часа. И разработали уже вот совсем недавно, наверное, год назад — по образовательному туризму, курс называется «Духовно-нравственное воспитание средствами историко-культурного туризма». Мы собрали такую команду режиссёров, сценаристов, педагогов и создали курс. Сейчас мы его преподаем в Московской духовной академии, и мы его утвердили ещё в нескольких институтах, даже я бы сказала, во многих, то есть это Московский педагогический государственный университет, это Российский государственный социальный университет, институты региональные тоже, развития и образования. Так как это направление было новое, таких курсов не было, мы сделали такой курс и утверждаем его успешно на базах разных университетов.
К. Лаврентьева
— А из чего он состоит? В чём его главная суть, этого курса?
Е. Бреднева
— У нас там идёт педагогическая часть, где и доктора наук, и как раз преподаватели Московского педагогического университета рассказывают, как взаимодействовать с детьми, учитывая их возрастные особенности. У нас ведут представители Синодального отдела отец Геннадий (Войтишко), Дарья Кочкина, в этом курсе они как раз тоже рассказывают свою часть, предмета тоже два ведут у нас. У нас большой блок именно по созданию видео, то есть у нас они изучают технологию съёмки, монтажа и написания сценария, потому что в основном, кто начинает вести кинокружки в школах, они уже педагоги, то есть вот как обсудить духовную часть, они в принципе знают, они всё равно ведут классные часы, они там, например, если это преподаватель или Закона Божия, или просто классный руководитель, для них это в помощь идёт, например, они хотят обсудить тему дружбы или какую-то добродетель — помощь ближнему, и они подбирают или первый вариант, как раньше было: смотришь кино и обсуждаешь — это старый формат, а так как сейчас дети сами снимают уже, мы предлагаем формат и учим этому формату, чтобы они говорили: «а давайте с вами снимем на эту тему дружбы», а чтобы снять фильм, надо написать сценарий, распределить роли, обсудить героев, поведение, и педагог грамотно, когда с ними обсуждает модель вот этих поведений, он выстраивает, ну, например, он знает, что есть хулиганистый Петя, и он хочет, чтобы он всё-таки научился не жадничать, к примеру, и он берёт сценарий и говорит: «а вот хорошо бы было ему вот так дать», и этот Петя проигрывает, и получает радость от того, что он даёт, например, он играет эту роль и получается, педагог в рамках таких съёмок, он детей подводит к правильной идее, к нашим добродетелям, которые мы изучаем, наши православные, там вера, надежда, любовь и так далее, то есть через действие, через проигрывание вот этих ролей. И вот образовательный туризм, который сейчас мы ведём, он включает следующие предметы: это экскурсионный метод освоения знаний, методика составления маршрута, разработка региональной программы историко-культурного туризма для детей, репортажная съёмка как средство усвоения экскурсионных программ, ну и технология монтажа и съёмки тоже. Почему мы начали ещё в поездках снимать — потому что это тоже оказалось одним из лучших способов, чтобы усвоил ребёнок экскурсию, потому что чаще всего там: «ну, вот стул Пушкина, стол там», он слушает, что-то запомнит, там высоту колокольни, вот я сколько раз была, не всегда вспомню даже её высоту, а когда ребёнку даётся задание снять репортаж, то есть у него своё интересное дело — снять репортаж, ему нужно составить вопросы, чтобы взять интервью, ему надо написать сценарий — это значит прочитать об этом месте, куда он едет, потом он это снимает, монтирует, и когда он показывает это на большую аудиторию, он несколько раз эту информацию пропускает через себя, и он это и запоминает, и проживает, и как личность, там же и командная работа, и он чувствует себя, действительно, творцом, то есть как взрослый, вот мы передачу ведём, рассказываем зрителю, а дети уже в юном возрасте начинают через фильмы тоже рассказывать свою историю, которую они хотят донести зрителю.
К. Лаврентьева
— В гостях у «Светлого вечера» Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение», у микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Елена, а расскажите, пожалуйста, про вот эти поездки, я так понимаю, если они выделены в отдельный проект вашего преподавания Московской духовной академии, они выделены в отдельный курс, то это не просто паломнические поездки, которые знакомы и понятны более-менее всем, не просто какие-то туристические обзоры, а, наверное, в них есть ещё что-то очень важное, есть какая-то образовательная функция, о которой хотелось бы сейчас поговорить подробнее.
Е. Бреднева
— Да, ну вот у нас такая система: у нас курсы сами проходят в Московской духовной академии, мы выдаем удостоверение о повышении квалификации, но мы предлагаем ещё, кто хочет попрактиковаться, потому что курсы у нас онлайн, встречаемся мы в основном в конце, чтобы выдать удостоверение о повышении квалификации и проводим круглый стол тоже по этому направлению кинопедагогики и образовательного туризма. И это у нас, скажем так, параллельный проект ещё, то есть, пока мы это всё разрабатывали, у нас образовалось много площадок, куда можно выехать, это, например, Свято-Никольский Черноостровский монастырь в городе Малоярославец, вот у нас будет на осенних каникулах как раз туда поездка, я вот могу рассказать на примере этого замечательного места. Мы вообще, когда разрабатываем маршруты, мы смотрим, что в регионе исторического есть, какие достопримечательности, музеи, что связано с историей, и православные, потому что у нас наша история, естественно, связана неразрывно с православием. И приезжая вот в Малоярославец, мы посещаем Музей 1812 года, потому что это именно то место, где развернулся Наполеон со своей армией, там у нас и образовательный комплекс «Ильинские рубежи», мы там с детьми проводим спортивно-военную игру, мы взаимодействуем со спортивным клубом в городе Малоярославец, они приезжают, учат там и военному делу, то есть в игре дети ещё занимаются спортом, но, естественная составляющая, как я говорила, у нас — кино, у нас вся группа детей, она сразу делится, кто снимает, кто монтирует, кто пишет сценарий, то есть мы полностью снимаем все дни, и в конце поездки у нас кинопоказ всегда. У нас в Малоярославце будет проходить кинофестиваль «София», это тоже наш проект большой, он ежегодный, мы его проводим от фонда «Медиа просвещение» совместно со Свято-Никольским Черноостровским монастырём. Игумения Николая поддерживает этот проект, монастырь участвует, они нас принимают, расселяют, и у них есть замечательная и гостиница, и питание, кафе.
К. Лаврентьева
— К этому можно как-то присоединиться, если сейчас кто-то услышит и захочет как-то узнать подробнее?
Е. Бреднева
— Да, можно к этому присоединиться, у нас буквально сейчас записались тоже из Саратова, из Самары, туда приезжают из разных регионов педагоги, дети, родители, привозят свои фильмы, то есть если кто-то уже снимает. Если кто-то не снимает, у нас снимают обязательно там, потому что у нас там пять дней идёт программа, в первые четыре дня как раз идёт обучение съёмке, репортажной съёмки, и дети делятся на команды, то есть кто-то снимает игровое кино, кто постарше, а кто помладше, например, начальная школа, они снимают анимационные фильмы, им полепить, порисовать, они берут за основу притчу, сказку, и на этот сюжет делают раскадровку, то есть рисуют разных героев, лепят, снимают и озвучивают, это интересная такая тоже проектная игра. Кто постарше, вот они уже у нас монтируют, репортажи снимают, учатся задавать вопросы, у нас там блок по журналистике присутствует. Там ещё с нами в партнёрстве проводит Российский государственный социальный университет, у них там находится филиал его, то есть основной у нас в Москве, и как раз вот выпускницы приюта, там есть приют ещё на базе монастыря замечательный, и как раз выпускницы, кто желает, он идёт дальше учиться на журналистов у них вот такая система. И у них там есть киностудия на базе университета, они нам как раз предоставляют оборудование, кабинеты, и нам очень удобно вот так деток в рамках этой поездки делить на команды, у каждого свой кабинет, аппаратура, к нам приезжают режиссёры из разных регионов, которых мы знаем, которые замечательно работают с детьми, и мы снимаем с ними видео. Даже если без подготовки приезжает ребёнок, он к последнему дню уже на экране видит своё творчество, это немаловажно, чтобы сразу видеть результат. Награждаем всех, конечно, у нас все дети всегда с дипломами, со вкусными подарками, и получается вот такая насыщенная программа, то есть обучение, экскурсии и общение, у нас приезжают ребята, играют вечером на гитаре, у них такая добрая атмосфера, где можно поговорить как раз и о духовном, потому что во всех наших поездках всегда есть экскурсия, или в монастырь, например, обязательно будет по Свято-Никольскому Черноостровскому монастырю. Если мы выезжаем в Псков, то на базе Спасо-Елеазаровского монастыря мы проводили тоже наши программы, там есть игумения Мария, предоставляют они нам, там у них свой дом культуры, наверное, правильно назвать, который при монастыре находится, и тоже помогают нам с проживанием, питанием, и мы организовываем. Если это Псков, то, например, там музей «Ледовое побоище», то есть мы тоже берём какие-то исторические места, и даже вокруг этого мы снимаем часто фильмы, мультфильмы. Или вот, например, мы ездили летом в Мордовию, там проходило в честь Фёдора Ушакова мероприятие, день памяти его был, и как раз мы представили свой мультфильм, который сняли в Малоярославце, про Фёдора Ушакова, и там, конечно, все были в восторге, потому что туда приезжали разные военные училища, и они представляли спектакли, то есть на сцену выходили, мы говорим: «а ещё можно номинацию „кино“ сделать». Администрации, естественно, понравилось, они поддержали идею, поэтому вот мы приезжаем и снимаем. И ещё один важный момент хочу сказать, что в рамках этого курса по образовательному туризму наши участники курса, он идет полтора месяца, получают задание: в течение этого курса составить свой маршрут своего региона или деревни, города, который бы включал достопримечательности, храмы, что бы они хотели рассказать всей России. Они составляют этот маршрут, проводят экскурсию и снимают репортаж, то есть с помощью детей, берут школьников или где они работают, там воскресная школа, они снимают репортаж и нам его присылают. Мы это сейчас планируем выкладывать на нашем портале, мы ещё портал создали «Святые Online», от фонда «Медиа просвещение», там по направлению нас география России, и мы там выкладываем наши видео, и этими маршрутами могут пользоваться и из других регионов, например, школа в Курске хочет поехать и посмотреть Воронеж, а вот какой маршрут взять? Потому что, я помню, в Иерусалим мы полетели, и экскурсовод, там, если ты не знаешь православие, то понимаете, да? То есть это нужно быть уверенным в экскурсоводе или составить самому программу, если ты хочешь, чтобы дети услышали именно то, что надо. Поэтому, естественно, те площадки, локации для съёмок, которые мы выбираем, мы уже знаем экскурсоводов, как и что они скажут, для какой аудитории, потому что для детей это одно у них, один подход, для взрослых тоже, воцерковлённые, невоцерковлённые, это тоже надо всё понимать, учитывать эти особенности.
К. Мацан
— Дети иногда вообще раскрывают взрослым глаза на какие-то вещи, которые сами взрослые, может быть, никогда бы так не раскрыли бы. Вот я помню, когда в юности работал вожатым в детском лагере, мы тоже там смотрели кино, не снимали, хотя и снимали тоже, но у меня почему-то в памяти остался эпизод, когда мы смотрели кино, и решили мы, взрослые, так детям показать из любимого «Тот самый Мюнхгаузен» Марка Захарова. И я помню, что потом мы обсуждали, и один мальчик размышлял о последних кадрах фильма, когда, я напомню: Мюнхгаузена по сюжету, по идее, вот сейчас должны запихнуть в пушку и выстрелить им, чтобы он доказал, что он может на ядре полететь на Луну, мы понимаем, что, в общем-то, это всё метафора, что после такого не выживают, но вот кадр Мюнхгаузена заканчивается тем, что Мюнхгаузен по лестнице такой верёвочной лезет аккуратно вверх, ну вот якобы в эту пушку, но он лезет очень долго, и это в такую метафору превращается. И вот мне один мальчик лет 13-ти говорит: «Ну, вот как интересно, ведь он же может наверх полететь легко на ядре, но он выбирает путь усилия, потому что лезть вверх по верёвочной лестнице — это путь приложения усилий, он не выбирает лёгкий путь. Мюнхгаузен выбирает такой путь тяжёлый». Я никогда так об этом не думал, вот об этом эпизоде, хотя миллион раз его смотрел. И дети иногда неожиданно дают какой-то свой угол зрения. Наверняка у вас тоже множество историй о том, как дети, снимая, обсуждая будущий фильм или мультфильм, как-то так сумели на тему святого, добродетели посмотреть, что вас само это как-то заставило подумать: а ведь действительно, как интересно. Были такие примеры, можете привести?
Е. Бреднева
— Да, у нас много интересных разных случаев, вот вы сейчас рассказываете, да, это в принципе, мы первоначально когда с детьми общаемся, мы им даём первое знание — это по драматургии, и там как раз, если в сценарии не будет перипетий, не будет изменения героя, то это будет скучный фильм, есть же определенная такая вот, мы её называем «арка драматургическая». И всегда мы просто объясняем, на примере Колобка: вот есть у нас герой, и он бы сидел там на окошке, и, может быть, никуда не двигался, если бы что? И дети сразу понимают: если бы его не хотели съесть. Он понимает, что его хотят съесть, и вот появляется инициирующее событие, его заставляют двигаться, и всё по нарастающей, по нарастающей, он же не встречает сначала медведя и лису, ему потом бы неинтересен заяц был, поэтому он сначала он встречает зайчика, потом волка, и раскручивается. И всегда есть кульминация тоже, и мы всегда обсуждаем, конечно, с детьми — да, она может в фильме по-разному восприниматься абсолютно, кульминация, самый такой момент переживания в фильме, что будет дальше. Ну и в конце развязка — это изменение героя вот как раз. И дети, да, они по-разному подходят. Например, вот тоже одну из притч, мы за основу которую даём, расскажу вам её: один монах был в монастыре, который ни с кем ничем не делился, и его прозвали жадным. То есть, все обычно приносят там яблоки, детям раздают, деньги дают, и все раздают, а он нет. И вот когда этот монах умирает, к нему приходит там вся деревня. А монах говорит: «А что вы к нему пришли, что он такого сделал?» Они говорят: «Вы знаете, вот он нам вола купил, ещё что-то», то есть большие суммы он скапливал и помогал семьям конкретно, к нему, может быть, кто-то на исповедь ходил, и он знал, что ему нужно, и он вот покупал и дарил это. И мы говорим: в чём же мораль? И вот здесь дети тоже по-разному, кто-то говорит: «вот, осуждать нельзя, грех осуждения, и я хочу снять фильм, чтобы не осуждать». А кто-то говорит: «а я здесь вижу мораль: надо втайне свои дела делать». То есть здесь можно раскрыть какой-то момент, выбрать о чём-то смысл, и её снять уже на современный лад. Вот такие мы берём притчи, сказки и, взяв мораль, потому что нового ничего уже о добре и зле не придумаешь, мы все это знаем, с точки зрения духовной, вот есть жадность, её надо снять, чтобы её избежать, надо научиться жертвовать, и мы снимаем фильмы, как там жадный стал добрым и так далее.
К. Мацан
— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение». В студии Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Лаврентьева
— Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья! «Светлый вечер на Радио ВЕРА продолжается, напоминаем, что у нас в гостях Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение». У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Так, Елена, это очень интересно, такая вот мораль воспитательная. А какие ещё поездки у вас были в вашей памяти самые яркие? О каких бы вы могли рассказать?
Е. Бреднева
— Мы сейчас вот приехали, последняя поездка наша была Валаам-Санкт-Петербург. Мы познакомились с замечательным игуменом Варлаамом, это на базе Свято-Троицкой Сергиевой пустыни, и этот монастырь восстанавливал Игнатий Брянчанинов. И у нас сейчас, когда мы там побывали, мы рассказали об этой поездке, и у нас очень много желающих туда прямо просят на каждые выходные: «давайте, давайте, давайте!» Вот поэтому сейчас, наверное, мы этот маршрут возьмём, будем туда тоже возить школьников.
К. Лаврентьева
— А как присоединиться? Как можно вас найти, о вас узнать?
Е. Бреднева
— Я контакты оставлю, у нас вся информация бывает на наших ресурсах: «Святые Online», это фонд «Медиа просвещение». Оформляем мы поездки: трансфер, питание, проживание через ООО «Гридница». А по проектам через нас, через «Медиа просвещение». И, соответственно, мы туда приезжаем и будем изучать, в том числе, Игнатия Брянчанинова, его труды, может быть, что-то также читать, что он писал, и с детьми на современный лад, скажем так, обсуждать и снимать простые вот эти их мысли. Как в Оптиной пустыни, например, мы когда приезжаем, у нас в Калужскую область маршрут, вот я говорила, и Малоярославец тоже в Калужской области, но мы выезжаем ещё и в Оптину пустынь, там в Музей космонавтики. Естественно, если мы выезжаем в Калужскую область, мы стараемся снимать фильмы, чтобы изучить именно святых и героев этой земли, например, там была Пелагея Брагина, которая в годы войны раненых у себя держала, и немец, придя, увидел там 18 человек, он ей поклонился и ушёл, вот был такой случай известный, и мы о нём сняли мультфильм замечательный, дети сами вырезали, делали фигурки, делали героев. Соответственно, когда мы в Оптиной пустыни, мы с ними говорим, читаем Оптинских старцев, говорим: «давайте снимем», и дети уже вдумываются — а как лучше это выразить? Они же это всё прочувствовали. Приезжая в Троице-Сергиеву лавру, мы там тоже проводили много раз фестивали, нам там даже город давал, и дворец Гагарина, то есть мы не только с Церковью, мы и с государством взаимодействуем, и с епархиями, когда в регион приезжаем, потому что всё-таки не только в рамках Церкви, но ещё много и школьников, которых хотелось бы тоже привлечь к нашим проектам, и они приходят, они участвуют, им очень нравится. Вот даже из Алтая приезжала одна команда, они приезжают на кинофестиваль, представляют свою работу и им предлагается ещё посетить храм. И они вот посетили, и потом мне Яна, знакомая говорит: «А я проходила всегда мимо храма, никогда не заходила, а сейчас, после вашей поездки вернулась, и вот зашла в свой в своём городе». То есть люди приобщаются, скажем так, к духовному через интересный такой формат, когда такая насыщенная программа в городе, они изучают историю, православие, дети у нас все радуются. Ну, какие ещё у нас? Ну, вот Санкт-Петербург из последних, потом Калужская область, Подмосковье. Сейчас, на этих выходных мы поедем в Борисоглебский монастырь, это в Аносино, тоже там интересная своя история, и мы будем снимать репортаж, посвящённый 200-летию монастыря. Там есть такое место — Тютчево, вот семья Тютчевых была, скажем так, у первоистоков создания монастыря. Это вот на этих выходных мы поедем, приедет там режиссёр наш, Павел Морозов, мы планируем снять репортаж.
К. Мацан
— Какой возраст детей?
Е. Бреднева
— Приезжает начальная школа, вот они с сопровождающими, у нас не как форма детского лагеря, потому что мы программу предоставляем, и у нас компания, которая помогает организовать, если надо, трансфер, питание, проживание. То есть они приезжают с сопровождающими, или с родителями, или с педагогами. Если это начальная школа, то вот я говорю то, что мы смотрим, чтобы это всё было им интересно, они снимают в основном мультфильмы. Если кто постарше, работа уже посерьёзнее.
К. Мацан
— То есть если, допустим, кто-то заинтересовался из наших слушателей, чтобы поехать, то это не просто вот как частное лицо вам звонишь, заполняешь заявку, едешь, а должна быть какая-то группа организованная, там от школы или как-то вот коллектив родителей?
Е. Бреднева
— Нет, они могут и сами приехать. Вот у нас будет Малоярославец, мы им организуем приезд. И родители приезжают с детьми, у нас даже с маленькими детьми приезжают, например, двое-трое детей в семье, и чтобы старшие участвовали в смене, учились снимать, посещали экскурсии, а мама, с ребёнком просто, например, гуляет, где-то присоединяется, ребенок маленький, двух-трёхлетний, он где-то и полепить может, просто она с ним может там подойти, отойти, то есть семейные такие поездки.
К. Лаврентьева
— Но требование такое, что у ребёнка должен быть гаджет, я так понимаю, телефон?
Е. Бреднева
— Не обязательно. У нас командная работа, вот, например, сейчас Павел приедет, у нас выезд будет в Борисоглебский монастырь, там для воскресной школы, они попросили приехать, их обучить, чтобы тоже, может быть, запустить это направление у себя, чтобы снимать в воскресной школе фильмы, мультики делать, их присылать на фестивали. И мы приезжаем, чтобы в практике с режиссёром, с их детьми, их родителями снять вот такой репортаж и подарить монастырю к 200-летию.
К. Лаврентьева
— Как интересно.
Е. Бреднева
— И они там приходят и с маленькими, и постарше.
К. Лаврентьева
— А есть такое, что ребёнок приезжает, например, вообще ничего не зная о церкви, ничего не зная о храме, но присоединяется к такой поездке, и вот в течение поездки, съёмок он знакомится таким образом?
Е. Бреднева
— Конечно! Он ещё там больше всех говорит о храме. Отвечу на вопрос: у нас вот приезжает Павел, и он привозит несколько камер, и мы их делим на команды, то есть не каждому нужен телефон. А когда у нас идёт именно практическая часть, когда мы вместе, они получают задания, то есть у каждой команды обязательно должен быть оператор, мы распределяемся, и мы сопровождаем, то есть режиссёр, например, на команде там, или одну, или две команды курирует, говорит, как снять правильно планы, потому что планы есть крупные, средние, и как правильно это соединить. И они прямо в практике, им не скучно, как вот в киношколах часто бывало, ты год или два только лекции слушаешь, а потом только тебе камеру дадут, вот у нас нет, у нас, так как дети все уже и так снимают, мы говорим: давайте снимать. Но когда, например, экскурсия, они получают задания снять, если для наших соцсетей «Святые Online», мы им говорим формат, например: надо нам вертикально, до минуты. И они, вот в Петербург мы выезжали, музей Пушкина посещали, и каждый делает на свой телефон, потому что здесь уже не командная, чтобы экскурсоводу не мешать, когда они получают индивидуальные задания, то могут уже на свои телефончики поснимать. Если у кого-то нет, то мама ему даст или преподаватель, или мы, а так в основном командная работа.
К. Лаврентьева
— Это очень интересно. Но это такая история, как, знаете, если ребёнок чрезмерно увлекается гаджетами — отдайте его на курсы программистов, там нужно столько писать вот эти коды, что он очень устает от экрана, и у него нет сил в оставшееся время опять сидеть в телефоне, потому что очень устает нервная система, глаза, пальцы, и, в общем-то, хочется отдохнуть. А тут получается, что ты фильм снимаешь, и ты и так уже вот эту потребность покопаться, понажимать кнопочки, ты уже как-то реализуешь, ещё и с пользой, то есть пока ты снимаешь, ты же запоминаешь очень то, что тебе говорят, ты сам ретранслируешь, соответственно, всю услышанную информацию.
Е. Бреднева
— На 80 процентов больше запоминаешь это по статистике в педагогике, а когда ты сам об этом говоришь, тогда и усваиваешь. Ну, вот о педагогах ещё тогда хочу сказать, о детях поговорили, вот как они могут развиться, пройдя наши курсы. У нас педагоги, которые прошли курсы, они в своих регионах уже запустили тоже, кто-то кинофестиваль, кто-то киношколу. Бывает разное даже по характеру, например, они закончили, направление интересное, потому что по работе с детьми именно духовно-нравственное воспитание — это один из лучших, вот сколько мы взаимодействуем со школами, с детьми работаем, потому что, когда спрашиваешь: «кто будет снимать фильм?», все руки поднимают из детей. Ну и всё, и педагог грамотный начинает обсуждать уже темы, добродетели и прочее. И вот у нас, например, Катя из города Воронеж, закончила Московскую духовную академию и сейчас разработала свой маршрут по Воронежу, и буквально уже к ней записываются люди. Вот у нас будет первый пилотный, планируем, может быть, через неделю или через две, к ней выезд. Она составила, там и собор кафедральный, там же много, и Митрофан Воронежский, а если мы на микроавтобусе, то к Тихону Задонскому можно заехать. Ну и, естественно, для детей «Петровские корабли», шикарный интерактивный музей, то есть они будут снимать историю, опять же, и православие. И там она на месте уже договаривается, где расселить, покормить, чтобы это всё было по нормам. Вот к ней поедет первая группа такая. Катя запустила ещё по анимации курс, ее сразу и школы стали приглашать, потому что это востребованное направление не только для воскресных школ, а ещё и для школ, чтобы там запускать кинокружки. И люди даже готовы это оплачивать, то есть для педагога, который немного даже получает, для него это может быть как дополнительная работа, потому что, набрав десять человек в школе, он может раз в неделю вести этот кинокружок, и у него очень хороший может быть заработок, это плюс педагогу в помощь. И кто у нас не научился, не то чтобы не научился, вот научился он снимать и монтировать, говорит: «классное направление, я у себя сделаю региональный фестиваль». И он начинает взаимодействовать у себя уже, например, вот сейчас из Саратова ко мне приезжали, у них там новая епархия образовалась, и вот владыка их направил на повышение квалификации, на наш обучающий курс, они приезжали в Валаам, в Санкт-Петербург, и они приедут ещё в Малоярославец. Мы их ещё поддерживаем, мы им будем торжественно вручать анимационную студию, с камерой, на которой они работают, так уже мы очень многих наградили в областях, то есть кто хочет развиваться, мы как-то тоже их поддерживаем. И вот сейчас они приедут, уже привезут фильм свой, представят в Малоярославце и получат такую от нас анимационную студию, это «Сиреневая мультстудия», наши партнёры, Дмитрий Шубин тоже нам помогает награждать этих педагогов. И они хотят дальше сделать свой, может быть, фестиваль, маршрут разработать, и также мы будем выкладывать, пожалуйста, можно вот Саратов, там тоже очень красивые места. И так вот, кто выпускается, кто подключается к этому, он у себя в регионе начинает развивать эту деятельность — или фестиваль, или образовательный маршрут, или просто пойдёт в школу учителем работать, а вокруг него тоже образуются люди и вот это направление. Недавно из Алтая мне позвонила выпускница, они взяли грант сейчас, вот их поддержали, Движение первых«, первый раз грант сейчас давали, вот это наши выпускники, очень приятно, им дали миллион, и они уже покупают оборудование, это ещё поддерживается и государством, и есть грант «Православная инициатива», тоже это направление поддерживает. Поэтому это будет и педагогам, и родителям интересно, я думаю, будут развивать у себя на базе школ, воскресных школ.
К. Мацан
— Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение» сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А были ли случаи, когда ребёнок, погрузившись в такую кинематографическую деятельность, для себя выбирал бы потом профессию кинематографиста? Всё, ребёнок решил, что он будет режиссёром, оператором. Спрашиваю, потому что, с одной стороны, это здорово, когда ребёнок чем-то загорается и начинает о чем-то мечтать, например, о профессии режиссёра. С другой стороны, мы всё знаем, насколько этот мир творческих профессий зыбок, ненадёжен, связан с искушениями и, в общем, единицы на самом деле там по-настоящему могут чего-то добиться и пройти вот так вот с счастьем этот путь. Кто-то разочаровывается, кто-то так вечно мечтает о большой карьере в киноиндустрии, например, но так ничего и не получается, не потому что человек не талантлив, просто потому что разная конъюнктура. Как вы на это смотрите? Есть ли перед вами какая-то ответственность, если угодно, за то, что человек увлечётся творческим делом и потом и жизнь свою в эту область направит?
Е. Бреднева
— Как говорится, наше дело сеять, а взращивать будет Господь. Всё-таки мы больше о смыслах, и когда мы создавали вот это кинонаправление, мы в первую и единственную очередь были педагоги и думали о педагогике, и мы взяли этот инструмент именно как средство воспитания детей. А если кто-то из них будет, у нас были такие случаи, вот в Сочи был случай, я привожу этот пример часто, когда девочка, школьница, прислала несколько фильмов, но направление их было: готы, в черном, такого направления очень много снимают дети, которые, конечно, на фестиваль не пойдут. Но среди пяти фильмов, которые она прислала, был один со смыслом, он о том, как мальчику нравилась девочка, и он всё под неё подстраивался, и прической, и всем, а она не обращала внимания. А потом он встал с собой, и она его заметила. Он стал с собой и подумал: ну, не нужен я ей и не нужен. Стал собой, и вот просто идёт, и всё. И там такая развязка, что девушка подходит к нему и знакомится на такой, на доброй ноте там. Концовка очень-очень хорошо снята была, прямо вот талант. И мы в зимнем театре награждали, помню, детишек, и она пришла вся такая, преобразилась.
К. Мацан
— Гот стал человеком.
Е. Бреднева
— Ну, чтобы не обидеть это направление... Но она изменилась, преобразилась, был вид один, стал другой — в платье, красивая девушка. И мне потом говорили, она поступила как раз на режиссёрский, по-моему, даже в Москву. Это я к чему говорю — к тому, что нужна мотивация, понимаете? Ты можешь снимать и выкладывать там абы что, чтобы себя как-то проявить, и это идёт всё во вред, часто даже в плачевные случаи, а можно, наоборот, сказать: «да, ребят, давайте, вот у нас фестиваль, мы там наградим вас, можете поехать потом отдохнуть, повысить свой уровень с режиссёрами», и мы награждаем ребят, награждаем педагогов, и они вот так вот приходят, меняются, выходят на сцену. Поэтому мы ищем площадки, взаимодействуем с органами власти, нам предоставляют площадки, чтобы детей наградить, чтобы они чувствовали, что надо снимать позитивное, доброе, мы стараемся вот в этом направлении идти.
К. Мацан
— А есть ли такая у педагогов, не знаю, проблема или не проблема, связанная, собственно, с требованиями к художественному уровню того, что снимается? Я объясню, о чём спрашиваю: с одной стороны, я понимаю, тоже имея какой-то опыт преподавания в детском лагере, допустим, мы кино снимали, музыку писали, монтировали, снимали всё-всё-всё, и есть две крайности: одна крайность, когда ты, как педагог, в общем, восхищаешься, умиляешься, даёшь зелёный свет всему, что ребёнок делает, просто потому, что он это делает, это прекрасно. Но показывать это потом далеко не всегда станешь, потому что это очень просто, это иногда плохо, но ребёнок постарался, во всяком случае. Другая крайность — это чтобы сделать прямо хорошо и педагогу было не стыдно, тогда многое нужно делать самому. Я понимаю, что очень часто в таких профессиях, как журналистика, режиссура, во взрослой жизни обучение какое — «сиди рядом, смотри, что я делаю, через полгода начнёшь делать сам» и так далее. И вот тут педагог должен искать какой-то баланс, чтобы, с одной стороны, это было всё-таки не его произведение, а ребёнка, но чтобы оно было художественно качественное. Какие здесь лайфхаки есть?
Е. Бреднева
— Это примерно точно так же, как с уроками рисования и музыки: ребёнок приходит на кружок в школу рисовать, сначала у него не будет сразу качественный рисунок, и он не должен смотреть год, как рисует учитель, вы согласны, да? Ему нужно самому рисовать, пробовать, ошибаться, учитель должен подправлять там линии. Сначала это будет школьная выставка, потом уже, может быть, какой-то районный, потом фестиваль. Абсолютно то же самое и с кино у нас. Когда мы только запустили, проводили круглые столы, и я помню, там великие режиссёры, кто-то сначала там смотрел и думал: что это тут в наше вторглись, что из кино будет?! А мы объясняем: нет, дети должны развиваться, они уже снимают, и мы должны им помочь, они будут делать ошибки, мы им говорим, как планы снимать, как сценарии писать, сначала они составляют простые сценарии, школьные. У нас очень много школьных кинофестивалей проходит. Вот мы, на примере сейчас скажу: гимназия Александра Невского, она очень большая, может быть, даже одна из самых больших, в Нижнем Новгороде, известная, мы два раза к ним приезжали, провели курсы для педагогов и родителей, и дети присутствовали, и сразу тоже в практику. Трёхдневный такой актив был, то есть преподаем, сразу раздаём камеры и снимаем. Они до сих пор, уже несколько лет прошло, они уже в международных фестивалях участвуют. А первый год был, конечно... То есть они поняли, как планами, как звук, где-то ошибка, потом звонят, какую камеру купить, какую петличку. Сейчас они мне звонят, присылают фильмы уже очень высокого уровня, если я не ошибаюсь, участвуют в международных фестивалях, им дипломы приходят, и у них ежегодно приходит владыка, тоже их награждает. Этот проект они внедрили в программу, каждый класс, с 1-го по 11-й, снимает фильмы. И они говорят: у нас такой прямо активный период лета, мы уже думаем, что мы будем снимать, уже интересно. Это командная работа, они год там снимают, думают, каждый класс, и в мае, к Пасхе, по-моему, приурочен фестиваль, они представляют эти работы. Поэтому здесь это как кинокружок, мы не на телевидении представляем эти работы, чтобы конкурировать с великими режиссёрами, нет. Оно должно быть и как киноискусство, мы должны смотреть образцы, и дай Бог, чтобы снимались хорошие фильмы, и дети их будут смотреть, да, но это как композитор, и ребёнок, когда он приходит, он же не умеет сразу петь и играть, он учится постепенно. Так и здесь, это школьный кинокружок, кто-то из них станет, может быть, какой-то процент режиссёром, сценаристом, а кто-то просто свободное время потратит с пользой. Понимаете, педагог через вот это творчество, просто с ним поговорит, может быть, на какую-то тему. У нас даже было в одном городе, когда мы снимали, пример приведу: мы разбились на команды и пошли снимать по темам, и вот у одной из команд была тема буллинга, то есть отношений в классе. И потом, на следующий день, когда представляли свои работы, педагоги и родители говорят: «если бы мы вчера не снимали этот фильм, мы не знаем, что было бы», там это очень нужно было... Они со слезами на глазах, как сейчас помню, говорят, что «вчера мы разрешили такую важную проблему», и дети стали говорить, когда писали сценарий, на такие темы, и получилось, что они разрешили очень важную проблему отношений в классе, снимая просто вот по этой теме фильм, понимаете, да?
К. Лаврентьева
— Да, это важно.
Е. Бреднева
— Поэтому кино — это очень сильное такое средство. Сейчас для детей запускаются всякие соблазны, которые идут им в пагубу, в интернете очень много этих программ, игр, которые на разрушение идут, и надо, обязательно педагогу включаться, чтобы спасти их свободное время, занять позитивным, чтобы они снимали и как можно больше вот такого доброго выкладывали, поэтому мы вот по этой части, а не для того, чтобы их сделать великими режиссёрами. Если они захотят, они пойдут, мы им скажем, что есть ВГИК, есть ещё там замечательные, там туда-туда-туда. Но мы всё-таки боремся за свободное время, чтобы дети снимали позитивное, доброе, и воспитательный момент вот этот присутствовал, поэтому мы работаем с педагогами.
К. Мацан
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» была Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение». Давайте под занавес беседы ещё раз напомним, где вас искать, вот тем, кто сейчас заинтересовался, на какой сайт заходить и что делать — «Святые Online», да?
Е. Бреднева
— Да. И вы также можете присылать нам туда и видео мы размещаем. У нас есть молодёжная редакция, это студенты МГУ, МГИМО, тоже мы с ними выезжаем, вот недавно проводили круглый стол с владыкой Московской духовной академии, в Общественной палате, то есть у нас есть на любой возраст. Приезжайте и с маленькими детьми, и с детьми постарше, и со студентами, у нас очень хорошая, добрая атмосфера, программы, поездки.
К. Лаврентьева
— Это очень интересно, спасибо большое.
К. Мацан
— Спасибо огромное. Кира Лаврентьев и я, Константин Мацан, были в студии вместе с вами. До свидания, до новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
К. Лаврентьева
— Всего хорошего.
Е. Бреднева
— До свидания.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Разговор с подростками о христианских ценностях». Елена Бреднева
- «Фрески Макарьева Свято-Троицкого монастыря в Калязине». Юлия Ратомская
- «Смыслы Страстной седмицы». Прот. Павел Великанов
Все выпуски программы Светлый вечер
«Фрески Макарьева Свято-Троицкого монастыря в Калязине». Юлия Ратомская
У нас в гостях была ученый секретарь государственного музея архитектуры имени А. В. Щусева Юлия Ратомская.
Мы говорили об истории фресок некогда затопленного Макарьева Свято-Троицкого мужского монастыря в Калязине, о том, как они были сохранены и где их можно увидеть сейчас.