Светлый вечер с Петром Алешковским. Гость программы – Павел Демидов (20.09.2018)

В гостях у Петра Алешковского был журналист, издатель церковного журнала "Лампада" Павел Демидов.

Наш гость поделился своими воспоминаниями о встрече с будущей супругой и духовником, о советском Баку, о том, как начинался его путь воцерковления, о жизни и работе на Дальнем Востоке и о том, как в его жизни появился журнал "Лампада".

---

П. Алешковский 

– Здравствуйте, это передача «Светлый вечер» с Петром Алешковским. Я в студии, и в гостях у меня замечательный гость, Павел Павлович Демидов. Здравствуйте. 

П. Демидов 

– Здравствуйте. Добрый вечер. 

П. Алешковский 

– Павел Павлович старожил, поживший человек, и это нам очень на руку, потому что цель нашей передачи, желание наше такое, чтобы люди пожившие вспоминали прошлое. Павел Павлович Демидов профессиональный журналист, 17 лет проживший на Дальнем Востоке, как бы посланный туда на работу. И Курилы, и Камчатка, Сахалин, и Владивосток, и места Дерсу Узала, я думаю, все это изъезжено, знакомо, и мы об этом поговорим. И у вас готовится к выходу книга, которая называется «Метанойя – то есть изменение сознания, – Две судьбы одной жизни». Вот давайте поговорим сначала об одной судьбе, а потом, может быть, в следующей передаче и о другой побеседуем. Вот так бывает, что человек круто меняет свою жизнь. Вы изменили в какой-то момент – в 90-е годы, уверовав, вы пришли в храм. И на сегодняшний день, давным-давно будучи на пенсии, вы выпускаете журнал «Лампада», который, я думаю, православным людям ну как-то знаком или во всяком случае легко достижим по интернету, есть сайт и найти его не составляет никакого труда. Итак, давайте о первой судьбе. Когда вы родились и как вы жили, собственно говоря, до того, как стали журналистом?  

П. Демидов 

– Родился я... Современные молодые радиослушатели, наверное, эту дату воспримут скорее, как сказать, из какой-то, может быть, древней истории, потому что родился я в 1931 году, 3 августа в городе Баку. Я его называю одним из двух великих городов нашей страны.  

П. Алешковский 

– Ну на самом деле великих городов куда больше. Но все бакинцы причисляют свой родной город, старые бакинцы, к великим городам. Потому что это действительно была уникальная совершенно межэтническая и культурная среда, которой, увы, нет. 

П. Демидов 

– Да, это действительно был, в общем-то, понимаете, город, ну тогда такого слова, наверное, как «интернационализм», наверное... Нет, он существовал, но очень применительно, скажем, к Испании. А у нас внутри страны он не использовался тогда. Ну а такого слова как «толерантность» вообще просто не существовало, наверное, потому что тогда не было этого явления в нашей жизни. 

П. Алешковский 

– Оно было, только оно называлось по-другому. Оно было: не сделай плохо соседу и люби чужого, как себя самого. Те все бакинцы, во всяком случае, вспоминают, что понятия национальности значило только то, что этот человек принадлежит к этой национальности и все. И вот этот невероятно питательный сироп, он ведь существовал с конца XIX века. Потому что генерал-губернаторство, и соответственно туда стекались все свежие, активные и желающие стать богатыми и так далее. 

П. Демидов 

– Вы знаете, если говорить о национальности, то вообще о национальности как таковой лично я услышал в 14 лет впервые, что оказывается, у людей существует национальность – это когда я уже переехал из Баку в Одессу. А в Баку мы жили, там кто там только ни жил – армяне, азербайджанцы, евреи, русские, немцы... 

П. Алешковский 

– Греки. 

П. Демидов 

– Нет, вы знаете, греков нет было. 

П. Алешковский 

– Не было в Баку греков? 

П. Демидов 

– Нет, в Баку не было греков, нет. И вы понимаете, я бы не сказал, что они жили одной семьей, они, в общем-то, жили каждый своими семьями. 

П. Алешковский 

– Конечно. 

П. Демидов 

– Но в то же время, вы понимаете, они жили так, что они ну не соприкасались друг с другом, не толкали друг друга локтями, то есть ничего этого не было. И я помню, когда, скажем, если собирались на какие-то домашние торжества, так в длинных коридорах, там коммунальные дома такие уже были, выставлялись столы общие, все было общее, все выставлялось на стол. Самое смешное, что было общим в довоенном Баку – это, извините, не очень, так сказать эстетично, – мор клопов. Потому что, сами понимаете, до войны это, ну опять же молодежь, конечно, к счастью, этого не знает, но до войны это было, в общем-то... 

П. Алешковский 

– Бедствием. 

П. Демидов 

– Бедствие. Это было действительно от Москвы до Владивостока. И вынуждены были тогда морить клопов все без исключения, потому что если кто-то, скажем, перестал, перешли бы к ним, конечно, и все. Кипятились гигантские баки воды, вытаскивались кровати, раскладушки, диваны, смазывалось все это хозяйство керосином, потом это все заливалось кипятком. Но были, конечно, такие места, куда добраться... 

П. Алешковский 

– Куда клоп проберется, да. 

П. Демидов 

– Это книги.  

П. Алешковский 

– А, понятно. 

П. Демидов 

– Они очень любили книги. Особенно корешковую часть – там клейстер, сладко, вкусно и безопасно. И я помню, когда в 36-м году к нам домой пришли с обыском, пришли тогда арестовывать моего дядю, младшего брата моей мамы, а деда уже арестовали к тому времени. Пришли с обыском, то лейтенант в коверкотовой гимнастерке, помню, рассматривал тома Ленина, перебирал, полное собрание сочинений, второе собрание сочинений Ленина стояло, перебирал, значит, оттуда вытряхивались эти пожелтевшие клопики, такие черные точечки все оставались. И я помню, как он тогда сказал: «Негодяи! Даже Владимира Ильича не пожалели». 

П. Алешковский 

– Да, шутка. Понятно. 

П. Демидов 

– А скажите, пожалуйста, Демидовы откуда? 

П. Алешковский 

– Не оттуда.  

П. Демидов 

– Я понимаю. 

П. Алешковский 

– Не оттуда. Вот мои Демидовы, это, вы знаете, в общем, тоже с Кавказа люди. Отец и его родители жили в Махачкале. Дед занимался рыбной ловлей, у него была шаланда, и у него был один наемный рабочий. 

П. Алешковский 

– На Каспии? 

П. Демидов 

– На Каспии это было, да, в Махачкале. За что потом деда после... нет, перед войной законопатили на четыре года в тюрьму.  

П. Алешковский 

– Как кулака. 

П. Демидов 

– Отцовского деда, за эксплуатацию человеческого труда. Но отец пошел дальше по рыбной дорожке уже за отцом, за своим отцом пошел и очень хотел, чтобы я тоже стал моряком, рыбаком.  

П. Алешковский 

– Ох, сколько вы кефали понавидали, наверное! 

П. Демидов 

– Кефали понавидали мы в Одессе. На Каспии кефаль не водится. 

П. Алешковский 

– Нету, да? Ну там осетры. 

П. Демидов 

– Сельдь, да. Ну это все, конечно, довоенные воспоминания. Потому что сегодня там изменилось очень многое и в флоре, и в фауне. 

П. Алешковский 

– Да, понятно. Хорошо. А как вы пришли к журналистской жизни? 

П. Демидов 

– К журналистике? Вы понимаете, ну  как человек верующий я не могу сказать, что это случайно, потому что ничего случайного нет, я в этом убежден. Скорее это, я помню, как мой духовный отец меня однажды очень хорошо и точно поправил, когда я сказал «случайно», он сказал, нет, говорит: неожиданно. Это очень существенно. Потому что это неожиданно для человека, это не значит, что неожиданно для... 

П. Алешковский 

– Что не заложено. 

П. Демидов 

– Да. И я кончил институт иностранных языков в Одессе, кончил мореходное училище, уступая настояниям отца.  

П. Алешковский 

– Сначала или после? 

П. Демидов 

– Параллельно. 

П. Алешковский 

– Ух ты! Так можно было? 

П. Демидов 

– Да, параллельно я занимался в мореходке заочно, а в институте занимался на стационаре.  

П. Алешковский 

– То есть вы ходили по морю. 

П. Демидов 

– По морю летом – да, ходили. Нагуливал практику морскую и все.  

П. Алешковский 

– Вы ходили под парусом или под двигателем? 

П. Демидов 

– Нет, на настоящих рыболовных судах. Потому что отец занимался рыбной промышленностью и меня определил тоже в рыбный флот. Вот там была кефаль. 

П. Алешковский 

– Да. И камбала, наверное. 

П. Демидов 

– Ну камбала! Ой, что было с камбалой, как смешно. Я помню, когда впервые моей маме принесли камбалу, она никогда такой рыбы не видела, на Каспии ее нет. И она, когда увидела вот эти, на черноморской, шипы...  

П. Алешковский 

– Шипы и бляшки. 

П. Демидов 

– Она их стала срезать ножницами. 

П. Алешковский 

– Ага, а это невозможно. 

П. Демидов 

– Так что вот так вот, понимаете, моя дорога совершенно как-то шла, в другую сторону направлялась. И после окончания института я год первый преподавал.  

П. Алешковский 

– А какие у вас были языки? 

П. Демидов 

– Английский это у меня был основной язык, немецкий был второй. И потом преподавал я и в мореходном училище – это уже морские дисциплины по своей второй профессии. Отца перевели из Одессы в Литву в 52-м году, и я переехал вместе с ними туда, и там я работал в Клайпеде, в Вильнюсе, попеременно работал. А когда потом отца перевели в 53-м году на Камчатку, и опять-таки я поехал за ними, естественно. Ну я, во-первых, молод еще был, и потом ну как... Камчатка. 

П. Алешковский 

– А отец был капитан или организатор производства? 

П. Демидов 

– Отец был и капитан, у него был диплом рабочий капитана дальнего плавания. Но он был организатор рыбной промышленности. Он кончил Тимирязевскую сельскохозяйственную академию когда-то, там был такой факультет рыбоводный. И он был очень таким крепким и сильным рыбником в СССР, его очень хорошо знали, он входил, ну буквально, может быть, в какую-то пятерку самых таких, очень сильных работников промышленности. 

П. Алешковский 

– Ну вы знаете, я когда бывал во Владивостоке, мне доводилось встречаться со старыми капитанами, причем именно рыболовецкими таким капитанами, которые ходили ну целой армадой здоровенной... 

П. Демидов 

– Да, экспедицией. 

П. Алешковский 

– Экспедициями. И это, конечно, совершенно отдельные люди. Во-первых, вот я знавал двоих, и оба они читали книжки. Они не были такие, знаете, солдафоны и рыбаки, скажем, которых встречаешь там, на Ильмене. Которые забрасывают сеть, значит, тянут тоню и потом продают рыбу тем, кто набегает, как чайки, ее расхватывать. Ну я не знаю, плавать на таком судне и поставить его у причала – это уже великое искусство. Вы, наверное, прекрасно меня понимаете: как с поворотом поставить боком, бортом судно, так чтобы не разбить судно и не разбить причал, грандиозное. Значит, я знаю, что они в этих экспедициях заходили во льды, они были по полгода в плаваниях. Потому что это была совершенно особая такая область, когда были вот эти плавзаводы перерабатывающие. И сегодня, в общем, по-моему, ничего уже такого нет... 

П. Демидов 

– Все совершенно другое. 

П. Алешковский 

– Все измельчало и стало частным как бы. 

П. Демидов 

– Да, совершенно изменилось. Весь характер промышленности. Ваши ощущения абсолютно точные и правильные. И насчет книг вот вы сказали, упомянули книги, я вспомнил очень занятный эпизод. Когда я уже работал в газете на Камчатке, я на Камчатке перешел в журналистику, я помню, я был в одном из рейсов в командировке от газеты и разговаривал там с замполитом среднего рыболовного траулера. А там тогда, в то время была очень серьезная проблема с кадрами, не хватало людей. Я у него спросил, я говорю: слушайте, а у вас в библиотеке, смотрю, одни и те же старые книги стоят, вообще зачитанные, что вы их не меняли? А он говорит: нет, книги мы не меняем, у нас люди меняются. 

 

П. Алешковский 

– Это «Светлый вечер» с Петром Алешковским, радио «Вера». Павел Павлович Демидов рассказывает о 50-60-х годах на самой крайней точке страны, в Петропавловске-Камчатском, и мы вспоминаем прошедшие дни. Ваши, конечно, а не мои, Павел Павлович. Хорошо. А вы сказали, что меняются люди. Ну вы знаете, текучка вот в подобных контрактных предприятиях, она неизбежна. Потому что, во-первых, это очень напряженная и тяжелая работа, и люди едут за длинным рублем и долго не выдерживают. Тут вспоминается, конечно, «Три минуты молчания» Георгия Владимова о «летучем голландце», о герое, который перепрыгивал с судна на судно и не вступал на землю там год или два. И потом сошел с баулом денег. Но таких, понятно... О нем легенды складывались, и они дошли до нас в литературе. А что были за люди? Ведь вот что такое корреспондент на Камчатке? Это человек, которого, наверное, посылают в точки: вы попадаете либо на ситуацию какую-то сложную, либо там, я не знаю, к оленеводам, к местным аборигенам, в колхоз и так далее. Я помню еще это очень хорошо. Вот что были за люди, которые жили там в эти 53-54-м году и как они жили? 

П. Демидов 

– Ну, понимаете, я вам скажу, что с аборигенами, конечно, если имеются в виду, так сказать, представители... 

П. Алешковский 

– Малые народы Севера. 

П. Демидов 

– Ну там в основном коряки на Камчатке. С ними приходилось общаться, но не очень тесно и не очень часто. Потому что они все-таки жили не в городе, а жили у себя. Ну славный, милый народ, конечно. Очень порядочный, очень чистый душою и очень доверчивый. Из-за этого они, конечно, понимаете, очень страдали от проникновения нашей цивилизации. 

П. Алешковский 

– Ну они, наверное, спивались сильно? 

П. Демидов 

– Спивались.  

П. Алешковский 

– Да, это уже большая проблема у этих северных народов, да. 

П. Демидов 

– Вот это самая, как они называли, «уксима» – горячая вода, водка. Вот он едет, везет ее в резиновой грелке аптекарской, она у него под кухлянкой, и вот он едет и отхлебывает. А они по своему физиологическому строю не приспособлены к алкоголю.  

П. Алешковский 

– Алькогольдегидрогеназа не вырабатывается. 

П. Демидов 

– Да, в том-то и дело, понимаете. Вот это очень тяжело. И они, конечно, ну среди них, конечно, были тогда и самоотверженные герои, и герои соцтруда. Но это уже, кстати, результат политики, понимаете. 

П. Алешковский 

– Конечно. 

П. Демидов 

– И ему эта золотая звезда, сами понимаете. 

П. Алешковский 

– Абсолютно, да, на оленя привязать. 

П. Демидов 

– А что касается, скажем, вот населения городского, это было любопытно, конечно, тогда, это вот 50-е годы, это было любопытно. Там было довольно много интеллигенции из хороших городов Союза... 

П. Алешковский 

– Сосланных и оставшихся. 

П. Демидов 

– Я имею в виду хорошие города – Ленинград, Свердловск, Москва, Одесса так же и так далее. Потому что условия, конечно, очень были привлекательные. Каждые полгода 10 процентов надбавки к окладу до достижения двойного оклада, выше уже не поднималось потом. Два с половиной года работы без отпуска, но потом на полгода уезжаешь в отпуск – бронируется квартира, очень большие отпускные. Так что, конечно, особенно при той нашей жизни такой...  

П. Алешковский 

– Большие были плюсы. 

П. Демидов 

– Большие плюсы. Больше того, я вам скажу, понимаете, люди не мучились от этой жизни. Не мучились. Потому что они как-то, в общем-то, понимаете, формировались в какие-то такие группки, были какие-то дома такие. Это вообще свойственно провинции, когда там есть один-два каких-то дома – дом такого-то, дом такого-то – куда приходят. 

П. Алешковский 

– А вот вспомните такие дома, вы помните? 

П. Демидов 

– Мой собственный дом, дом Демидовых был таким как раз. Мама моя очень любила людей искусства и поэтому... 

П. Алешковский 

– А кто приходил и что делали? А что обсуждали, помните? Ведь уже в это время вы наверняка помните людей непосредственно. 

П. Демидов 

– Ну они приходили просто отойти душой, в гости, их хорошо очень принимали. Мы приходили, конечно, шли на их концерты, на их спектакли, по их приглашению, по их билетам там и все такое, в общем-то. 

П. Алешковский 

– А были вот какие-то такие культовые герои? Вы помните Иван Ивановича, Петра Петровича, которых вы хотели бы вспомнить? 

П. Демидов 

– Из актеров... 

П. Алешковский 

– Нет, не обязательно из актеров, из людей, живущих там. 

П. Демидов 

– Из людей, живущих там – да, были, конечно. Но я опять-таки говорю о людях нашего семейного круга, потому что их я знаю. 

П. Алешковский 

– Конечно. 

П. Демидов 

– Был капитан 2-го ранга, Юрий Кондаков – красавец, метр девяносто, наверное, рост. Ну блондин, синеглазый, в общем-то, все, веселый. У него была чудесная семья, его очень знали в городе, очень любили. Был, например, вы знаете, вот такой майор Калиничев – я опять называю военного человека, потому что было их очень много. 

П. Алешковский 

– Конечно. 

П. Демидов 

– Это был стоматолог, хирург лицевой хирургии. К сожалению, очень любил медицинский спирт. Его поэтому отправили на противоположную сторону Авачинской бухты, подальше, так сказать, от соблазнов областного центра.  

П. Алешковский 

– Ну куда-то оперировать? 

П. Демидов 

– Ну он там служил, продолжал служить, да, оперировал. 

П. Алешковский 

– Но когда я попал там под машину, и меня переломало очень и очень сильно, и в частности переломило челюсть в двух местах, стали думать: кого? И вспомнили, что есть такой майор Калиничев, что если он еще не забыл свое дело, то это единственный, кто сможет сделать. Его оттуда перевезли сюда, он мне сделал операцию блестяще совершенно – это в условиях Камчатки. Он просто, как, вы понимаете, вот он как скульптор, потому что переломы были сложные, со смещением костей, и он вылепливал, просто пальцами выкладывал. Наверное, вот так работал академик Герасимов, когда восстанавливал вообще черепа. 

П. Алешковский 

– По черепу, да. 

П. Демидов 

– По черепу восстанавливал облик человека. Вот этот человек был. Ну прекрасный был врач родильного дома, доктор Зак, конечно, который, в общем-то, половина населения Петропавловска...  

П. Алешковский 

– Принял. 

П. Демидов 

– Ну конечно, понимаете. И как его встречали, и как его любили. Но что было, вот на меня вот во всей этой общности тогдашней произвело очень сильное впечатление. Понимаете, была такая традиция в Петропавловске: когда уезжал человек в отпуск, ну его провожали там, следили за его квартирой, как говорится... 

П. Алешковский 

– Отпуск – это полгода. 

П. Демидов 

– Полгода, да. Посылали ему деньги, потому что они, конечно, у него кончались через два месяца. А когда он возвращался, то тогда убирали его квартиру, устраивали генеральную уборку, готовили прекрасный обед... 

П. Алешковский 

– И встречали. 

П. Демидов 

– И встречали. Вот такие вот вещи. Это, конечно, совершенно потрясающе было. Вы знаете, можно не поверить, но в 50-е, в 56-м в 55-м году на Камчатке в деревянных домах, это больше половины еще фонда жило, не запирались двери. Просто действительно, ну если стоит веник прислоненный, значит можно не заходить, нечего там делать. Но в то же время система наша это была система. И, скажем, когда я поехал в командировку на рыбную путину, на западное побережье Камчатки и встретился там с этой вопиющей бесхозяйственностью, когда вспарывали животы, из рыбы забирали только икру, а рыбу выбрасывали, потому что перерабатывающей базы не хватало. А естественно, если выбирать между рыбой и икрой, то конечно, икра. И когда я приехал и привез этот материал в редакцию, а я должен был поехать и рассказать вообще о, так сказать, духоподъемный материал написать о путине, я редактору говорю: так и так, ну вот такое было. Он говорит: а ты думаешь, этого никто не знает? 

П. Алешковский 

– Давайте на этом остановимся, и самое интересное вы скоро расскажете. А мы прервемся сейчас на минуточку. Дорогие радиослушатели, это радио «Вера», «Светлый вечер» с Петром Алешковским. И Павел Павлович Демидов рассказывает о жизни на Камчатке и Дальнем Востоке. Оставайтесь с нами, мы скоро вернемся к вам. 

 

П. Алешковский 

– Это «Светлый вечер» с Петром Алешковским, радио «Вера». Павел Павлович Демидов рассказывает о 50-60-х годах на самой крайней точке страны, в Петропавловске-Камчатском, значит, о жизни тогдашней. И вы говорите, что вы вернулись из поездки и рассказали об ужасе, который вы видели и который я видел совсем недавно на Сахалине – когда вспарывают животы самкам, набирают икру, а самцов просто бросают в сторону. И я был в начале путины, и уже был запах, уже была вонь, уже были мухи. И тут же стояли, значит, автобусы, где были весы, и вот бичи подходили, значит, икру клали на весы, получали какие-то свои там небольшие деньги и вставали снова, метали спиннинги с крючками, чтобы поймать проходную рыбу. Это такой самый варварский и самый элементарный способ. Потому что, конечно, ловят и сетями, и перегораживают все речки и так далее. И все об этом знают, и все равно ничего не меняется. 

П. Демидов 

– Он меня сразил, редактор я имею в виду, он меня сразил ответом. Он говорит: вы думаете, об этом никто не знает? Я пожал плечами. Он говорит: знают, но понимаешь, говорит, Павел, в газету не надо писать о том, что знают. В газету надо писать о том, чего не знают. Вот о тех самоотверженных людях знают? Я говорю: нет. Вот и пиши о них. Понимаете?  

П. Алешковский 

– Руки разводишь и думаешь... 

П. Демидов 

– Высший пилотаж демагогии. Я просто развел руками, не знал, что ему ответить. 

П. Алешковский 

– Да, мы помним это. Вообще это ведь и подточило Советский Союз на самом деле. Потому что ну люди же не глупые, люди же видят все и понимают. И всегда понимали, и всегда будут понимать. И поэтому вот такое несоответствие правды и фантазии на эту тему, они, конечно, к сожалению, точат куда сильнее, чем капля камень. Хорошо. А потом вы были на Сахалине, я так правильно понял? 

П. Демидов 

– Да, потом я был на Сахалине. 

П. Алешковский 

– Вот я в свое время проехал Сахалин весь, с юга на север и назад, и немножко имею представление об этой, ну можно было бы сказать, республике Сахалин – ведь тысячи километров остров, потрясающий. 

П. Демидов 

– Да, он 800 километров длиной. 

П. Алешковский 

– Тысяча без каких-то километров. И в июне внизу уже змеи ползают и лопухи здоровенные, а наверху еще только-только сходят льды в Охе. Вот что было там? Там же еще, между прочим, только-только были депортированы японцы. 

П. Демидов 

– Вот в том-то и дело. И вот я туда, на Сахалин приехал в 60-м году. Значит, действительно, в общем-то, 15 лет всего прошло после войны, и ну все, как говорится, все еще дышало, в общем-то, тем временем. Южно-Сахалинск это был ну типичный японский город. Практически он был весь из деревянных домов. 

П. Алешковский 

– Дом губернатора сегодня музей, сохраненный в целости. 

П. Демидов 

– Да. Пожары, конечно, были сплошь и рядом. Потому что печное отопление, трубы, которые выводятся из окна, так что тут что говорить. Я помню, как редактор «Советского Сахалина», Василий Ильич, мне говорит, что мол, ты знаешь, говорит, вот я могу тебе дать квартиру, тут она, кстати, во дворе прямо редакции, там пять комнат. Ну сходи, посмотри. Посмотрел – это японская фанза, разделенная на пять каких-то... 

П. Алешковский 

– Отсеков. 

П. Демидов 

– Фанерными перегородками. Я пришел к нему, он смотрит на меня, смеется. Ну вообще, конечно, Сахалин действительно очень разнообразный... 

П. Алешковский 

– Несколько смен поясов климатических, и это поразительно. 

П. Демидов 

– Да, там субтропики настоящие. 

П. Алешковский 

– Внизу, где Южно-Сахалинск. 

П. Демидов 

– На юге, а на севере практически можно считать уже почти, ну Приполярье. Ну во всяком случае Оха – вот эти нефтяные районы. 

П. Алешковский 

– Тундра, сланцевая, березы.  

П. Демидов 

– Там зима очень суровая, жесткая. Я помню, мы туда как-то на ледоколе «Москва» пробивались, чтобы вытащить оттуда замерзшие корабли, и не удалось пробиться. Такой был лед тяжелый. Вот лично в моей жизни Сахалин, конечно, сыграл особую роль. Потому что я, по сути, с Сахалина ушел в большую журналистику. Я еще в «Советском Сахалине» работал, в областной газете, это был очень сильный коллектив. Тут достаточно привести только один небольшой пример, и все будет понятно. Вот в областной газете есть промышленный отдел, он состоял из пяти человек. И в итоге, в течение буквально чуть ли не года, все эти пять человек ушли в центральную печать, их всех забрали. Двое попали в «Известия», вот в том числе и я, один в «Советскую Россию», один попал в «Правду» и один в АПН. Представляете, какой был сильный коллектив. 

П. Алешковский 

– В Москву? 

П. Демидов 

– В Москву. Ну мы-то собкорами поехали, вот я и Арнольд Пушкарь, в Хабаровске который сидел. Так что у меня особое чувство в этом смысле к Сахалину. Хотя я прожил на Сахалине меньше, чем на Камчатке  –  семь лет прожил, на Сахалине три года. Но вот меня оттуда забрали, значит, как раз в «Советскую Россию» сначала, а потом уже из «Советской России» меня переманили к себе «Известия». Но это уже было во Владивостоке. И на Сахалине было интересно.  

П. Алешковский 

– То есть вы стали собкором по Дальнему Востоку от Москвы, правильно? 

П. Демидов 

– От газеты «Советская Россия».  

П. Алешковский 

– От Москвы. 

П. Демидов 

– От Москвы, конечно, да. Тогда в 56-м году открылась «Советская Россия», была очень популярной тогда. И вот в частности они вот тогда открыли корпункт на Сахалине. На Сахалине я познакомился с одной семьей, сначала по газетным делам, когда еще работал в областной газете. Тоня Пугачева была во время войны летчицей-штурманом полка Марины Расковой. 

П. Алешковский 

– Ух ты! Их мало осталось. Потрясающе. 

П. Демидов 

– Да. А муж ее, Гавриил Макаров, он просто воевал. Воевал недолго, правда, потому что подхватил окопный радикулит, из-за которого улегся на деревянную койку, и всю войну пролежал недвижимый и, в общем, должен был умереть. Но это человек удивительной какой-то силы воли. Его отправили с госпиталем в Куйбышев, а в Куйбышеве тогда был пединститут, в котором стала учиться Тоня Пугачева. И вот студенты Куйбышевского института взяли над ним шефство, стали ходить, и у них возникла love story, которая вот, понимаете, это была такая вообще потрясающе интересная пара. Внешне они так не подходили друг другу: она маленькая, пышечка такая, а он длинный, сутулый, такой, очень похож на Плятта. Но тем не менее это была удивительная пара. И он кончил институт физкультуры перед войной, был фехтовальщиком, занял в Москве даже как-то на соревнованиях второе место. А когда уже лежал в госпитале, стал заниматься русским языком, стал специалистом в русском языке, стал доцентом в итоге, и они вместе с Тоней работали в пединституте. Когда они потом переехали в Москву уже, они раньше меня переехали, он стал работать в Сергиевом Посаде, в Лавре, в  академии преподавал русский язык. 

П. Алешковский 

– Ух ты! И он уверовал уже тогда? 

П. Демидов 

– Да, да.  

П. Алешковский 

– А вы как-то вообще начинали двигаться по этой дороге в те советские годы? 

П. Демидов 

– Тогда еще никаких не было, тогда нет. 

П. Алешковский 

– То есть вы считали, что как бы ему положено, а мне нет. 

П. Демидов 

– Нет, такого не было. 

П. Алешковский 

– Нет, вы говорите, что человек, о котором вы рассказываете, что он уверовал в Бога и подался в Лавру, в преподаватели. 

П. Демидов 

– Да. Ну он старше меня, он был крещен, так сказать, еще, в общем, он дореволюционного разлива, как говорится, человек. Но что самое потрясающее, что он-то в итоге стал моим крестным отцом в Москве. 

П. Алешковский 

– Понятно. 

П. Демидов 

– Представляете, как замкнулся круг? Я о нем писал в «Советском Сахалине». А они вообще люди очень принципиальные. И когда они вот перед Москвой еще, когда они переехали в Магадан, он в Магадане схватился с ректором тамошнего института – жуткая пьянь, хам, такой бурбон. И он мне об этом рассказал. Я тогда, уже работая в «Известиях», приехал и рассказал вообще весь этот расклад в газете. Его в итоге сняли с работы, но назначили директором того самого пединститута в Южно-Сахалинске, где они работали оба. То есть какие-то метаморфозы происходят, просто совершенно удивительные. 

П. Алешковский 

– Партия своих героев не теряла. Как известно, их перемещали с места на место. Понятно. Ну а вот на Сахалине, вот вы говорите, все дышало еще японцами. А корейцы, наверное, были, да? 

П. Демидов 

– Корейцы были. 

П. Алешковский 

– Вообще как выглядело вообще вот общество на Сахалине, люди? Вы жили в основном в Южно-Сахалинске? 

П. Демидов 

– В основном в Южно-Сахалинске, да, там была областная газета, это областной центр. Ну и в самом Южно-Сахалинске тоже было достаточно много корейцев. Они занимались сельским хозяйством. Очень успешно, не в пример нам. Потому что когда мы потом вместе корейцев стали там заниматься сельским хозяйством, у нас почему-то даже картошка плохо росла. А у них даже арбузы. 

П. Алешковский 

– Этот пример тоже мне всегда приводили на Дальнем Востоке. 

П. Демидов 

– Да, занимались они хорошо сельским хозяйством. У них каждый кочанчик вообще обтянут тряпочкой белой, вот так закрыт, прикрыт, вообще удивительно. Очень доброжелательные люди. И действительно взаимоотношения, в общем-то, ну вот так же, как в Баку, я говорил, вот такие же были точно отношения. Был замечательный ансамбль корейский танцевальный, там такой был чудный танцовщик Ким, просто такой совершенно виртуозный парень.  

П. Алешковский 

– А во Владивостоке как изменилась ваша судьба и что было во Владивостоке уже? Вы же переехали во Владивосток или в Хабаровск? 

П. Демидов 

– Во Владивосток.  

П. Алешковский 

– Владивосток к этому времени большой очень город, набирающий силу снова, да? 

П. Демидов 

– Нет, вы знаете, он тогда еще силу не набирал, потому что он был закрытым городом 

П. Алешковский 

– А, понятно. 

П. Демидов 

– Туда иностранцев не пускали, поэтому там строительства особенного не был, он так, существовал. 

П. Алешковский 

– Но порт был большой? 

П. Демидов 

– Порт был большой, да, но, в общем-то, так сказать, не очень загруженный из-за этого. А вот рядом, соседняя Находка, она была открытым портом, вот она принимала, тогда основную нагрузку на себя принимала, Находка. Ой, с Находкой вообще связано, конечно... Это ну настоящий портовый город со всеми онерами портового города. Что тут рассказывать, тут всем понятно, всем известно. Но были потрясающие, конечно, ситуации. Ну кто из нас, из журналистов, в молодом возрасте вообще не валял дурака, розыгрыши какие ставились. Может быть, это будет интересно. В Находке был корреспондентом дальневосточного отделения ТАСС некий Андрей Чукарев – умный, одаренный человек, порядочный, начисто лишенный чувства юмора, начисто. Информацию как будто бы ему приносили вообще на хвосте птицы – он знал все раньше всех. Стоило вот нам, столичным собкорам, приехать из Владивостока в Находку, он уже стоял возле гостиницы и нас ждал. Откуда? Ничего непонятно, но вот так. И однажды мы его разыграли. Мы пошли все вместе к начальнику порта, нашему другу, Юрию Островскому, предварительно ему сказав, в чем дело, и значит, рассказали, что нашли коня Буденного, на котором он служил под Хабаровском в войну 1905 года. Он говорит: лошади так долго не живут. Мы ему говорим: Андрюш, ну если Буденный так долго живет, почему не может так долго жить его лошадь? Он немножко вздрогнул. Короче, мы его довели до такого состояния этим разговором, что он нам почти поверил. Он даже собрался писать заметку в Москву. Ну это так. 

П. Алешковский 

– Между делом, да. Понятно. 

П. Демидов 

– Владивосток. Ну самое, наверное, драматическое, пожалуй, две драматические такие страницы в моей жизни, когда я жил во Владивостоке, работал. Одна – это гибель четырех траулеров одновременно во время очень тяжелого... 

П. Алешковский 

– Шторма? 

П. Демидов 

– В январе обледенения. Это «Нахичевань», «Бокситогорск». И вторая трагедия – это Даманский. 

 

П. Алешковский 

– Это «Светлый вечер» с Петром Алешковским, радио «Вера». В студии у нас замечательный гость, Павел Павлович Демидов, журналист в далеком прошлом, а сегодня, в свои долгие годы отважный издатель приходского журнала «Лампада», который, наверное, попадался многим на глаза или многие держали его в руках. И об этом мы как-нибудь еще обязательно тоже поговорим отдельно. А сейчас мы пока о Владивостоке. И говорим о траулерах и Даманском. 

П. Демидов 

– Так вот Даманский. Я в это время был в Москве, в командировке, из Владивостока приехал постить там материал свой какой-то. Меня срочно отозвали туда. Ну то что там была, конечно, глупость все это, это уже известно. 

П. Алешковский 

– Давайте все-таки нашим слушателям расскажем, что это такое Даманский и что произошло. 

П. Демидов 

– Все засекречено. Никому никуда ступить шагу нельзя,  хотя что там секретить. Ни с кем разговаривать нельзя. А газеты ждут ежедневно какой-то информации. Ну это ладно. Понимаете, что было такое, однажды, я помню, пришел в погранотряд, и они собирались на БТР проехать, какой-то рейд сделать. Спрашивают меня: хочешь поехать с нами? Я говорю: конечно. Ну и как раз на Даманский хотим зарулить. Даманский пустой был, его обстреливали, там никого не было на нем. 

П. Алешковский 

– Это остров. 

П. Демидов 

– Остров, да, остров. 

П. Алешковский 

– На Амуре. 

П. Демидов 

– На Амуре остров, да.  

П. Алешковский 

– Песчаный остров. 

П. Демидов 

– Песчаный остров на Амуре, туда китайцы выгоняли там скот. Так что это больше вообще вопрос престижный тогда был. 

П. Алешковский 

– А принадлежал он Китаю или России? 

П. Демидов 

– Вы понимаете, в чем дело... 

П. Алешковский 

– Там же меняющееся русло. 

П. Демидов 

– Дело в том, что вообще тогда, когда устанавливалась граница, там сформулировано было таким образом, что «может считаться», и вот из-за этого «может считаться» и началось перетягивание каната. Ну мы наше упрямство знаем. Китайцы в этом смысле тоже, по-моему, от нас недалеко ушли. И вот когда меня, значит, он посадил на этот БТР, привез на этот Даманский. Слез я на землю – март, холодно, снега, правда, там нету. Он говорит: хочешь пострелять? Я говорю: ну давай. Дал мне Калашникова. Я, значит, лег, как полагается, всё. И вот, вы знаете, я почувствовал, вот возникает ощущение, что-то вот появляется, в этот момент поднимает голову зверь, который сидит в человеке, когда ты получаешь в руки оружие, то тогда оружие, по-моему, начинает управлять тобой, а не ты им. 

П. Алешковский 

– Ну солдату положено действовать наоборот. Приученному.  

П. Демидов 

– Так солдат приучен, это его профессия. А я говорю, зачастую оружие это попадает далеко не только солдатам. Вот же в чем дело. И вот это вот было ощущение, которое сохранил я до сих пор. Сохранилось до сих пор ощущение. 

П. Алешковский 

– А много народу там погибло? 

П. Демидов 

– Там у нас погибло 56 человек.  

П. Алешковский 

– Но это была такая очень быстрая даже не война, а схватка, да? 

П. Демидов 

– Вы понимаете, это была даже не война. Это они нас просто расстреливали. Потому что у них было там все пристреляно. Эти машины, которые БМП, которые туда ходили, они ни от чего не защищают, они загораются, как... Они нас выманивали, провоцировали и отстреливали. А мы никак не могли решиться, Москва никак не могла пойти на то, что дать по зубам в ответ. И вот пока они решали, мальчики гибли. Потом, наконец, когда решили, тогда там дали команду, нет, не в Москве решили, это взял на себя замкомандующего Дальневосточным округом, я забыл его фамилию, взял на себя ответственность. И он дал команду, и сделали три залпа из вот этой установки «Град» – это тогда была новая, свежая только установка. И их как вообще, как...  

П. Алешковский 

– Смыло. 

П. Демидов 

– Сдуло ветром. Все замолчали, и заткнулись, и перестали. Но с нами вот это произошло. И я помню, когда в Имане, в городском саду хоронили вот этих первых погибших – командира погранзаставы Ивана Стрельникова, командира погранотряда Демократа Леонова. И третьего еще хоронили, ну забыл сейчас, пусть меня простит Бог. Я помню, как ну оркестр, как все это, говорят всякие слова и потом, перед тем как опускать, стали заколачивать гробы. И вот этот стук молотков по гвоздям и детский крик: «Папа!» – это просто невозможно, вы знаете. Это до сих пор перехватывает горло, когда вот это слышу. После этого я проехал ну тоже еще на один участок, туда привезли наших погибших пять или шесть человек, мальчиков, сгоревших, которые сгорели в этих машинах БМП. Они лежали, они, как, знаете, как смоляные чучелки вот из этой сказки дядюшки Римуса – черненькие, маленькие такие лежали, вот такие крохотные. А потом мы Даманский отдали китайцам. Конечно, он нам был не нужен. Вот и все, вот чем закончилась вся эта война. 

П. Алешковский 

– Понятно. Ну это было действительно такая боестолкновение просто действительно. Очень быстрое и очень жестокое. 

П. Демидов 

– Ну тогда был как раз накал противостояния между Китаем и Советским Союзом. 

П. Алешковский 

– А Павел Павлович, ну вот вы рассказали о таком трагическом моменте в вашу бытность там, о Даманском, о погибших и сгоревших мальчишках. Вообще любая война ужас. И даже такая маленькая все равно запоминается и остается в истории. Но давайте, вот под конец нашей передачи, может быть, какую-нибудь вы историю расскажете такую, которая вам тоже памятна из тех мест и тех времен. 

П. Демидов 

– Понимаете, в общем, мне в своей журналистской работе больше всего пришлось заниматься именно рыбой. Так что я не раз вспоминал с благодарностью отца, который меня, так сказать, носом когда-то в это ткнул. Эта профессия она мне была близка. И ну Камчатка, Сахалин, Приморье – что объяснять, – рыба и, конечно, там рыба. 

П. Алешковский 

– Рыбы море, как говорят. 

П. Демидов 

– Да, совершенно верно, да. И вот вы понимаете, на этой рыбе я действительно получил два великолепных профессиональных урока. Один вот тот, связанный с Камчаткой, когда мне редактор сказал, что не пиши о том, что известно. А второй, когда я уже работал во Владивостоке и написал очень серьезную статью о тяжелом положении рыбной промышленности на Дальнем Востоке в целом. И обычно когда такого рода статьи публиковались...  

П. Алешковский 

– В центральной прессе. 

П. Демидов 

– В газете, то собкор приезжал туда, и как говорили, чтобы «пасти» этот материл, если возникнут вопросы. Материал состоял из двух кусков, первый напечатали. И я попросил, там у меня была последняя фраза: а об этом следующий материал, следующий выпуск. Мне редактор отдела сказал: Демидыч, не пиши эту фразу... 

П. Алешковский 

– А вдруг не пропустят. 

П. Демидов 

– Он говорит: ты понимаешь, если ее оставят, начнутся звонки со второго материала – как, чего. А я-то преследовал свой интерес, что если я напишу, то редакция будет обязана напечатать второй материал.  

П. Алешковский 

– Конечно. 

П. Демидов 

– Я настоял на этом. Он говорит: гляди. Случилось так, как сказал он. Звонки начались, то, другое. А материал, второй кусок уже поставили. Главным редактором в «Известиях» тогда был Лев Николаевич Толкунов – умный, тонкий, искушенный человек. И вот он мне говорит – а я жил в гостинице, да, ну был в редакции тогда, – он мне говорит: завтра идет наш материал. А звонил министр – Ишков тогда был министр, – советовал показать им. Почему – понятно. Я ему сказал, говорю, хорошо, мы тайны не делаем, мы готовы показать материал, пожалуйста. Договорились, что замминистра приедет к нам. Он прислал какого-то там зама. Я весь внутри взъерошенный, всё. А мне редактор отдела промышленности говорит: ты только сиди и не возникай. Если вопросы будут, мы как будто не знаем, а ты в теме. А так сиди, я буду тебе на ногу давить. Этот замминистра читает. Толкунов читает. Зам министра говорит: я могу забрать это, отвезти в министерство? Он: да нет, говорит, зачем? Вы же заместитель министра. Давайте посмотрим, мы собираемся сегодня печатать. И, в общем, убедил его, заставил читать. И тот начал читать. Он говорит, если что, какие вопросы... У него вопросы возникали в основном по поводу того, что, скажем, где-то обобщение – ну пожалуйста, заменим, поставим «некоторые», где-то «много» – поставим «отдельные».  

П. Алешковский 

– Ну, в общем, вы меняли слова. 

П. Демидов 

– В итоге он его привел к тому, что тот сказал: у меня больше вопросов нет. Он говорит: подпишите, пожалуйста, чтобы никто сюда уже больше не вмешивался. Тот это дело подписал. И я вот тут получил такой второй блестящий урок совершенно. В итоге Ишков того замминистра снял с работы. Именно за это дело. 

П. Алешковский 

– За подпись. 

П. Демидов 

– Да, а Толкунов показал класс, такой класс. 

П. Алешковский 

– Ну переиграл его. 

П. Демидов 

– Да. 

П. Алешковский 

– Понятно. Ну что же, хорошо. К сожалению, передача подошла к концу. Большое вам спасибо. На светлом вечере с Петром Алешковским сегодня был Павел Павлович Демидов. И надеюсь, мы продолжим еще беседу с вами, – пользуясь вашим приемом, говорю я наши радиослушателям. Большое спасибо.