У нас в гостях был ректор Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного университета, настоятель храма святителя Николая в Кузнецах протоиерей Владимир Воробьев.
Разговор шел об удивительной истории развития Свято-Тихоновского университета от лекций в кинотеатрах в начале 90-х годов до одного из крупнейших православных ВУЗов сегодня, а также о том, кто и какое образование здесь получает.
А.Митрофанова:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие слушатели! Я — Алла Митрофанова, и, с удовольствием и с радостью, представляю нашего сегодняшнего гостя — протоиерей Владимир Воробьёв, ректор Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, настоятель Храма Святителя Николая в Кузнецах. Добрый вечер!
О.Владимир:
— Здравствуйте!
А.Митрофанова:
— Отец Владимир, 26 лет в этом году исполняется Свято-Тихоновскому Университету, Вашему детищу. И, Вы знаете, когда сегодня смотришь на то, что — да, действительно, в Москве есть такое явление, Свято-Тихоновский Университет — к нему многие привыкли, многие его закончили, даже я думаю, что среди людей нецерковных слышали про то, что вот, оказывается, есть такой Университет. Ведь когда-то, в 90-е годы, это ведь были просто Курсы богословские.
О.Владимир:
— В 1991-м году были Курсы, а с 1992-го — уже, с 12 марта, был утверждён Институт Богословский.
А.Митрофанова:
— А Вы расскажите, пожалуйста, как это всё начиналось? Вот, 90-е годы — это какая-то такая романтика, весна такая церковного пробуждения...
О.Владимир:
— Ну, когда Перестройка стала набирать силу, появилось очень много возможностей новых, которых мы не знали при Советской власти. Но воспользоваться этими возможностями — юридическими и другими... я бы сказал так, что церковная власть и не спешила, и не очень умела. В первые годы. И тогда казалось, что уходит время — неизвестно, что будет дальше, пока сейчас можно, нужно скорее действовать. И тогда появилась, как всегда в таких случаях в истории бывало, инициатива снизу, инициатива церковного народа. И стали создаваться Братства Православные. Это такой был спонтанный процесс, количество этих Братств росло как грибы осенью, одно за другим открывались. И было решено создать Союз Православных Братств чтобы процесс этот, всё-таки, как-то контролировать. Когда был создан Союз Православных Братств, то решили распределить какие-то проекты, программы по разным Братствам. Каждое Братство должно было выбрать себе направление деятельности. И вот, наше Братство, Спасское Братство, Братство во имя Всемилостивого Спаса, которое мы создали в 1990 году — оно было одним из самых больших, и мы сразу выбрали образовательную деятельность.
А.Митрофанова:
— У вас там, в этом Братстве, плеяда целая была священников, которые...
О.Владимир:
— Да, да. И вот, они, как раз, стали инициаторами создания Православных богословских катехизаторскихКурсов. Эти Курсы были открыты в самом начале 1991 года. Ну, нужно было ещё похлопотать, их зарегистрировать, найти место, где они будут осуществлять свои занятия. Правда, надо сказать, что этим курсам предшествовал ещё два года, наверное, Лекторий, который тоже был нами организован. Этот Лекторий привлекал огромное количество людей, и, по существу говоря, это уже и были почти что Курсы, но только они не были организованы как образовательное учреждение, как школа. Там не было никаких экзаменов, а просто читались лекции.
А.Митрофанова:
— Это конец 80-х — начало 90-х получается, да?
О.Владимир:
— Да, да. А потом нас слушатели этого лектория — они и побудили создать Курсы. Они сказали: «Ну, что, уже вы всё кончили? Давайте продолжим. Нельзя ли более как-то систематично всё это устроить?» И мы тогда решили создать Курсы. Эти Курсы существовали совсем недолго. В 1991 году в феврале, по-моему, они открылись, а 12 марта 1992 года уже, по инициативе тех же слушателей, были преобразованы в Институт Богословский.
А.Митрофанова:
— А вы для кого эти Курсы организовали? Вы себе когда этот замысел рисовали ещё, думали, кто там будет учиться — священники, которые уже сейчас служат, или те, кто хотят стать священниками? Ведь, есть же Семинария, Академия Духовная. Или, может быть, миряне, которые хотят глубже свою веру узнать? Но таких, наверное, ещё не очень много было.
О.Владимир:
— Я могу точно ответить на этот вопрос. Вот, у святителя Игнатия Брянчанинова есть такое замечательное понятие. Он говорит, что в последние времена будет глад слышания слова Божия.
А.Митрофанова:
— В смысле — «голод»?
О.Владимир:
— Голод, да. И вот такой голод — он и был, действительно, при Советской власти. Ведь, тогда даже Евангелие купить, фактически, было невозможно. А только как-то, из-под полы, были какие-то левые тиражи — в Прибалтике где-то печатались, а так Евангелие — не продавалось. Даже и в церкви, за церковным ящиком — не было возможности купить Евангелие. Вот, прихожане, и не только прихожане, а, конечно, большой слой молодёжи, хотели хоть что-нибудь узнать о вере Православной. Но узнать было негде. Поэтому, когда мы... мы понимали, мы уже служили к этому времени 10 лет, примерно — те, кто основал эти Курсы, и мы знали по своим приходам, что жажда такого знания очень велика среди молодёжи. И когда мы первый Лекторий открыли, в кинотеатре, на юго-западе, то нас чуть не задавили. Там была просто форменная давка.
А.Митрофанова:
— Желающих много!
О.Владимир:
— Да, да. Мы прочитали 4 лекции, и все 4 лекции — это было... народ стоял, и было море вопросов, записок, на которые мы пытались отвечать. Так что, это было вдохновляющее зрелище! После этого мы устроили в другом кинотеатре, в другом районе, другой Лекторий — такой же, из 4-х лекций. Повторилось всё то же самое. Тогда мы арендовали очень большой зал в клубе Железнодорожников на Вокзальной площади. Там...
А.Митрофанова:
— Где «три вокзала»?
О.Владимир:
— Да. Там, наверное, около 1.5 тысяч мест в этом зале было.
А.Митрофанова:
— И что — то же самое?
О.Владимир:
— Да, он сразу заполнился, этот зал, и там уже Лекторий был годовой. И вот, через год, к концу этого года, наши слушатели попросили сделать Курсы.
А.Митрофанова:
— Вы сейчас рассказываете про времена, которые... ну... не так далеко от нас отстоят-то, на самом деле — 1991-й год, 1992-й — и тот ажиотаж, о котором Вы говорите, я думаю, что... ну, кто-то его помнит, а для кого-то сейчас это, знаете, даже и в диковинку — надо же, по поводу богословия люди собирались — в свободное время, там, вечерами, или где-то ещё — и что-то такое хотели узнать... А почему, как Вы думаете, сейчас вот такого ажиотажа уже не наблюдается? Из-за того, что есть Свято-Тихоновский Институт, есть другие какие-то учебные заведения, которые восполняют вот этот вакуум, или, может быть, что-то в нас охладело?
О.Владимир:
— Ну, время движется быстрее. Оно субъективно, конечно, зависит от способа сообщения информации. Поскольку в мире произошла, и происходит дальше, такая информационная революция, поэтому темп жизни очень сильно увеличивается, и все события развиваются быстрее. Так, что 25 лет для нашей эпохи — это не так уж мало. За эти 25 лет очень многое в мире изменилось — не только у нас, но и за границей, везде.
А.Митрофанова:
— Да, Вы правы.
О.Владимир:
— Вот. И, конечно, после 70 лет Советской власти, этот голод, о котором я говорил, он был совершенно ни с чем несравнимым. Это — люди просто с жадностью бросались на всякую возможность получить новые знания — знания о православной вере, о православной культуре, о настоящей, подлинной истории, которая была совершенно забыта и, можно сказать, изуродована в период Советской власти. Вот, дальше не только наш Институт и Университет, а и другие учебные заведения стали быстро развиваться, стали заниматься просветительской деятельностью. Очень большую роль сыграла издательская деятельность. За эти годы были изданы десятки тысяч новых книг, если не сотни. Книги — самые разные. И научные, популярные, и детские, и для взрослых — литература огромная была. Вот такого взрыва книгопечатания и книгоиздания, которое пришлось на эти годы, я думаю, история вообще не знает. Так же, как не знает такого потрясающе массового, быстрого строительства Храмов, как это было в России...
А.Митрофанова:
— Строительства, и восстановления тоже...
О.Владимир:
— Да. И огромное количество изданий. Надо сказать, что и, конечно, развитие всех средств массовой информации — оно помогло тому, чтобы утолить весь этот голод. В значительной степени. А потом, молодёжь сегодняшнего дня — это люди, которые уже выросли после Перестройки, и они времени гонений ХХ века уже не помнят и не знают. Не знают, как это было трудно. Они выросли в каком-то смысле избалованными. Им информация даётся, можно сказать, даром. А ведь, на самом деле... ну, образно говоря, за информацию нужно платить. То есть, информацию нужно отрабатывать. Для того, чтобы получать какие-то знания, нужно работать, учиться работать по-настоящему. И вот это бывает легче или труднее. Когда... есть такая поговорка: «Что легко даётся, мало ценится»...
А.Митрофанова:
— Да, это правда.
О.Владимир:
— Вот. Если б нужно было приложить очень много сил для того, чтобы добыть знания, информацию, то эти знания ценились бы больше гораздо. Они были бы более драгоценными. А когда они на тебя сыплются с потолка, без всяких особых усилий, то люди уже это не так ценят. Вот, современная молодёжь — она избалована. Она получила то, о чём мы не могли мечтать. Ну, например, вот дети — православные дети — которые растут в приходах, в православных семьях, учатся в православных школах, они не представляют себе, что значит учиться в советской школе. И, хотя можно им попытаться об этом рассказать, они умом воспримут, конечно, эти сведения, но почувствовать ту атмосферу они не смогут всё равно. Это вряд ли возможно.
А.Митрофанова:
— А, может быть, это и хорошо?
О.Владимир:
— В чём-то хорошо, а в чём-то — плохо. По тому же самому принципу: что легко даётся, то мало ценится. Вот, то, что они получили — вот эту свободу, лёгкость в приобщении к вере... с одной стороны, это — слава Богу. Мы за это боролись, мы этого хотели, мы трудились для этого. Но, с другой стороны, они — меньше ценят.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Митрофанова:
— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня протоиерей Владимир Воробьёв, ректор Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, настоятель Храма Святителя Николая в Кузнецах. Мы говорим о Свято-Тихоновском Университете сегодня, потому что 13 мая — в ближайшее воскресенье — там, по адресу Лихов переулок, дом 6 — это, собственно, одно из зданий, принадлежащих...
О.Владимир:
— Главное здание.
А.Митрофанова:
— ... главное здание Университета — с двенадцати до пяти часов дня будет проходить День открытых дверей, куда приглашаются, конечно, все желающие — и абитуриенты, и те, кто для себя пока думает, может быть, действительно, поступить и получить второе высшее или, там, у кого-то — третье... родители тоже, наверное, да? Вы же всех там ждёте?
О.Владимир:
— Да, конечно. Двери открыты.
А.Митрофанова:
— Вы знаете, отец Владимир, я должна Вам сознаться, что я, вообще, сижу вот здесь в этой студии и страшно горжусь тем, что я здесь сижу вместе с Вами, потому что Вы для меня человек легендарный. Я наслышана о Свято-Тихоновском Университете, многие мои знакомые там учились, и я понимаю: то дело, которое Вы создали — это что-то фантастическое! С нуля, не имея какого-то опыта светского учебного заведения, которое давало бы богословское образование — ну, в нашей истории, по-моему, ничего подобного не было. Ну, наверное, что-то было, что-то можно было взять, но Вы же здесь... Вы — Колумб такой. А с чем Вы столкнулись в то время, когда нужно было прокладывать эту дорогу?
О.Владимир:
— Ну, нужно начать с того, что я никакой не Колумб, и никаких таких сверхъестественных заслуг на свой счёт принять никак не могу. Мы это делали вместе. Это была группа священников, в основном, было несколько мирян тоже, но, в основном, это были священники, и, если бы не было такой группы, то ничего бы не вышло. В одиночку сделать это просто невозможно было. Так что, ни в коем случае, не надо меня выделять как какого-то создателя Университета. Университет создан, конечно, по милости Божией, и каким-то чудом, я согласен, но это чудо — Божие. И в ответном усилии очень большого количества людей. Самоотверженном усилии, потому что первое время у нашего Института не было абсолютно ничего. Не было никакого места, не было никаких денег, не было ни учебников никаких, ни сотрудников нормальных — ну, ничего не было! И кадров не было.
А.Митрофанова:
— Был только энтузиазм.
О.Владимир:
— Да, был только энтузиазм. Мы начинали просто с нуля. Должен сказать, что на первых порах мы получали огромную, неоценимую и незабываемую в Московском Государственном Университете, и я должен благодарить лично ректора Университета Виктора Антоновича Садовничего, который с удивительной благожелательностью стал нам помогать. Помогать в самом главном — он дал нам аудитории. Бесплатно. Мы занимались по вечерам в стенах Московского Университета. Многие из нас, из основателей просто БИ тогда — мы были выпускниками Университета, я вот одновременно с Виктором Антоновичем учился в Университете: он — на мехмате, я — на физфаке. Вот, и...
А.Митрофанова:
— Здорово как! Надо же!
О.Владимир:
— Да, и вот, как-то он с пониманием отнёсся. Потому что он был раньше... таким... партийным деятелем, возглавлял партийную организацию Университета, и, в общем, конечно, был не сведущ в церковных делах, в церковной жизни абсолютно.
А.Митрофанова:
— А Вы, когда учились, уже были верующим человеком?
О.Владимир:
— Да, я был. Я родился в православной семье. Он — нет. Он родился тоже, наверное, в православной семье, но был совершенно человеком неверующим. Но, тем не менее, отнёсся к нам с удивительным теплом, симпатией, я бы сказал — с любовью, просто. И на все наши просьбы всегда отвечал с готовностью, и очень деятельно. И вот, мы много лет занятия проводили в МГУ именно. Причём, у нас были аудитории и поточные, и семинарские, а наши Праздники мы проводили в Большом Актовом зале МГУ. И сейчас я даже не совсем понимаю, как это могло быть. Но это было! Вот, я помню, как ещё в 1991 году, когда обсуждалось учреждение нашего Университета, то в Актовом зале Гумфака — тогда ещё не было новых зданий, а было здание Гумфака около метро — там Президиум огромный, и в этом Президиуме сидят: Виктор Антонович, Святейший Патриарх Алексий, Лужков, какие-то послы сидят, академики разные — и обсуждают создание нашего Института. Первый проект был такой: учредить вместе, чтобы это учредил Святейший Патриарх и Синод и МГУ — совместно учредили бы наш Институт. Это, конечно, решило бы наши... ну, такие... материальные проблемы, потому что МГУ готов был и финансировать нас, и дать нам помещения — всё готов был...
А.Митрофанова:
— Слушайте, ничего себе! Времена, действительно...
О.Владимир:
— Да.
А.Митрофанова:
— Вот, сейчас... Мне кажется, сейчас это уже сложно — представить такую схему.
О.Владимир:
— Да. Но: хотя был подписан Учредительный Договор уже — Святейший Патриарх подписал уже и Виктор Антонович — но Министерство Юстиции не пропустило. Сказало, что не может быть учреждён такой Институт Церковью и государственным ВУЗом.
А.Митрофанова:
— Почему?
О.Владимир:
— Вот, почему — это...
А.Митрофанова:
— Церковь не является юрлицом? Или почему?
О.Владимир:
— Нет, она является юрлицом, но — это религиозная организация, а это — государственная, и поэтому — нельзя. Почему — не понятно. И тогда пришлось учредить наш Институт одному Святейшему Патриарху, вместе с Синодом. А после этого, через какое-то время, Минюст сказал, что это, вообще-то, ошибка — можно было учредить. Но уже — проехали, как говорится, и уже учреждён был Институт только лишь Церковью. Но, наверное, это было промыслительно. Я думаю, что это было не без Промысла Божия.
А.Митрофанова:
— А почему?
О.Владимир:
— Ну, я думаю, может быть, потому, что такое — совместное — учреждение Института — оно бы накладывало какие-то ограничения на Институт тоже. И, может быть, больше бы подчиняло влиянию государственному, чем сейчас.
А.Митрофанова:
— А Свято-Тихоновский Университет — это университет не государственный, и это важно?
О.Владимир:
— Да, сейчас он просто... сначала он был «религиозной организацией» — Институт, затем его Министерство лицензировало и дало аккредитацию. Это парадоксально, но факт: религиозной организации была дана государственная аккредитация. Вот. После этого Министерство испугалось и, я бы сказал, вероломным образом совершенно, при повторной аккредитации у нас аккредитацию отобрали.
А.Митрофанова:
— А когда это было?
О.Владимир:
— Это было... наверное... в начале 2000-х годов — я точно сейчас боюсь сказать — 2003, может быть, год — вот так вот, примерно. Боюсь сказать точно сейчас. Можно посмотреть и уточнить — у нас всё это записано, конечно.
А.Митрофанова:
— Но сейчас-то она снова есть? Она же вернулась?
О.Владимир:
— Да. Но вот как это случилось! Когда они отобрали у нас аккредитацию... причём, все показатели мы прошли, у нас всё было хорошо, и мне в Министерстве сказали, что: «Не беспокойтесь, вы прошли, всё в порядке. Всё обследование показало положительные результаты — всё хорошо». И вдруг, на другой день, на коллегии Министерства выходит юрист Министерства и говорит: «А, поскольку они — религиозная организация, то им вообще нельзя давать аккредитацию!» — и у нас аккредитацию забирают.
А.Митрофанова:
— Если я правильно понимаю, аккредитация даёт ВУЗу возможность выдавать своим выпускникам дипломы государственного образца, с помощью которых они... ну, то есть, это, фактически, свидетельство о том, что у них стандартное высшее образование, соответствующее всем требованиям...
О.Владимир:
— Признаваемое Государством.
А.Митрофанова:
— ... Государством, да.
О.Владимир:
— Но не только это. Она даёт ещё возможность освобождения от армии. Значит, если у нас отнимают аккредитацию, то всех наших студентов разом забирают в армию.
А.Митрофанова:
— А мальчишек у вас там много.
О.Владимир:
— Ну, конечно! У нас Богословский факультет — одни мальчики учились тогда. То есть, это — закрытие Университета, по существу говоря. И я пошёл в Министерство и говорю: «Что вы делаете, вообще? Раньше могли бы думать! Вы же давали нам аккредитацию раньше, мы же у вас её не насильно брали — вы нам сами дали. А теперь, когда уже мы заключили договора со студентами, они учатся уже не первый год, а вы сейчас их хотите всех забрать в армию, и у нас всё закрыть просто — это ж скандал! Причём, скандал не маленького масштаба. Что вы делаете?» А мне отвечают: «Ну... ну, да... мы всё понимаем, а что мы можем сделать? Сверху дано указание...
А.Митрофанова:
— Интересно...
О.Владимир:
— ...Только одно мы можем сделать. Вы переделайте свою организационно-правовую формулу: станьте негосударственным учебным заведением, вместо того, чтобы быть религиозной организацией, и мы тогда сохраним вам аккредитацию». Я говорю: «Но, ведь, если меняется организационно-правовая формула, то это фактически означает, что создаётся новое учреждение, и тогда аккредитацию мы можем получить только через 5 лет — по закону». — «Да, но мы закроем глаза, и сделаем вид, как будто вы — то же самое учреждение, и мы вам сохраним аккредитацию. Только измените свою формулу». Я пошёл к Святейшему Патриарху Алексию, он благословил, и мы стали негосударственным учебным заведением тогда.
А.Митрофанова:
— И аккредитация к вам вернулась?
О.Владимир:
— И аккредитация сохранилась у нас поэтому. Но мы тут потеряли другие возможности, потому что по закону «О свободе совести», который тогда действовал, готовить к принятию священного сана студентов своих может только религиозная организация...
А.Митрофанова:
— Ах!..
О.Владимир:
— ... образовательная.
А.Митрофанова:
— А у вас, получается, уже аттестации нет.
О.Владимир:
— А мы стали негосударственной учебной организацией, и потеряли эту возможность. Понимаете? И хотя Святейший Патриарх Алексий и другие епископы рукополагали, всё равно, наших выпускников, но нам всё время говорили, что: «Нет, вы не имеете права, нет, нельзя, нет, не будем...» — и давили на Патриархию. И, в конце концов, атмосфера стала очень тяжёлой, давление было очень тяжёлое — это много лет такой борьбы было — наконец, мы открыли... кроме ПСТГУ, наш Институт — Свято-Тихоновский Богословский Институт — получил уже аккредитационный статус Университета, как мы его теперь имеем. Мы стали Свято-Тихоновским не государственным учреждением, но гуманитарным Университетом. И мы тогда открыли снова Православным Свято-Тихоновский Богословский Институт как религиозную организацию, для того, чтобы она давала дополнительное пастырское образование, пастырскую подготовку. У нас теперь существует, таким образом, Университет и Институт: частное образовательное учреждение — Университет, светское, так сказать, учреждение, как говорят, и религиозная организация — Институт. И те студенты Богословского факультета, которые хотят принять священный сан, они одновременно поступают и на Богословский факультет ПСТГУ и в ПСТБИ. Заканчивают сразу два.
А.Митрофанова:
— А там перекликаются программы?
О.Владимир:
— Не только перекликаются — там есть у нас сетевой договор, и, фактически, всё богословское образование основное даётся в ПСТГУ, в Университете, а в ПСТБИ оно просто зачитывается, и там даются дополнительные пастырские предметы.
А.Митрофанова:
— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня протоиерей Владимир Воробьёв, ректор Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, о котором мы сегодня, в основном, и говорим, настоятель Храма Святителя Николая в Кузнецах. Я — Алла Митрофанова. Через минуту вернёмся.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Митрофанова:
— Ещё раз — добрый светлый вечер, дорогие слушатели! С удовольствием напоминаю, что в программе нашей сегодня протоиерей Владимир Воробьёв, ректор Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, настоятель храма Святителя Николая в Кузнецах. Я — Алла Митрофанова. И мы здесь, в основном, о Свято-Тихоновском Университете говорим, потому что 13 мая, в ближайшее воскресенье, с 12 до 17 часов, в основном здании Университета в Лиховом переулке, дом 6 — особое тоже такое место, наверное, сейчас стоит о нём несколько слов сказать — будет День открытых дверей. Вот, с двенадцати до пяти, днём, пожалуйста — все желающие могут прийти, посмотреть, какие факультеты представлены в Университете, задать, наверное, какие-то вопросы по поводу поступления, да?
О.Владимир:
— Конечно.
А.Митрофанова:
— По результатам ЕГЭ ведь принимаете к себе, да?
О.Владимир:
— Да.
А.Митрофанова:
— Всё так же, как и во всех ВУЗах, только вот особенность такая, что есть ещё и такое измерение... как это сказать... вертикальное, да?
О.Владимир:
— Ну, конечно, православных людей мы принимаем, потому что — ну, православное образование.
А.Митрофанова:
— «Вертикальное» — я имею в виду, что — да... ну, как бы... мы существа, которые в горизонтальном измерении живём, но надеемся на то, что над нами есть Господь Бог, который... вот то, что нам даёт некоторую вертикаль. А Вы предлагаете в Институте, в Университете богословские программы, которые как-то... я не знаю... вот... как это? Можно ли, вообще, изучить вот эту самую вертикаль, отец Владимир? У многих ведь это вопрос такой, да?
О.Владимир:
— Ну, конечно. Наше образование... у нас разные факультеты есть — они все дают образование на базе религиозного православного мировоззрения. Они приобщают, конечно, и к нашей истории, и к культуре — православной, русской культуре, они открывают горизонты, можно сказать, совершенно по-другому, чем образование, которое даётся на базе атеистического мировоззрения. К сожалению, у нас после Перестройки не произошло такой перемены, и вся система образовательная — она сохранила эту базу атеистическую. Хотя нет теперь предмета «Научный атеизм», но есть «Религиоведение», которое тоже, фактически, преподаётся на базе атеистического мировоззрения. Я считаю, что это ущербная... для гуманитарного образования — это ущербная позиция, и, в этом смысле, наше образование имеет, мне кажется, большие преимущества.
А.Митрофанова:
— А в чём это выражается? Вот, можно на конкретном примере Вас попросить пояснить? Там, про историю вы говорите в каком-то особом ключе, да? Или, может быть, о литературе, или о чём-то ещё — вот такие...
О.Владимир:
— Очень просто. Вот, возьмём историю Государства Российского. Россия, с самого Крещения, то есть уже больше 1000 лет назад, была всегда православной страной. Народ был православным. Церковь определяла очень многое в этой жизни, и Государственная власть тоже была православной. Как Вы думаете, можно ли изучить историю России, не зная историю Церкви? Это просто невозможно. Я приведу такой пример. Однажды я был на защите кандидатской диссертации в одном Университете, и там была представлена диссертация по истории реформ Духовных школ — русских Духовных школ в конце ХIХ -начале ХХ века. И вот, во время защиты встаёт член Совета учёного и говорит: «А зачем Вы к нам пришли? Шли бы Вы с этой своей темой в Духовные школы — в Московскую Духовную Академию — и там бы защищались! А чего Вы к нам пришли, вообще? Какое это имеет к нам отношение?» А защита была на Историческом факультете Университета. Ну...
А.Митрофанова:
— Вы встали на защиту?
О.Владимир:
— Да, я тогда встал и спросил: «А Вы в курсе, что Московская Духовная Академия не может дать диплома кандидата наук, которыйпризнаётся Государством? Вы посылаете вот из Государственного Университета в Духовную школу, но Духовная школа не имеет таких возможностей, она не имеет таких прав пока что.Во-первых. А во-вторых, скажите мне, пожалуйста, — я спрашиваю этого члена Совета по истории, — Вы в курсе того, что до Революции Святейший Синод Русской Православной Церкви был государственным учреждением? Вы никогда об этом не слышали? Он находился на Сенатской площади, рядом с Зимним Дворцом...
А.Митрофанова:
— ... и был у него обер-прокурор, да...
О.Владимир:
— ... и с одной стороны был Сенат, а с другой — был Синод. Вы не слышали об этом никогда?» — «Нет, — говорит, — я это слышал, знаю». Я говорю: «Знаете! Так, почему это так было? Потому что Церковь не была отделена от Государства. Вы знаете, наверное? И Царь был православным, и всё Правительство было православным — Государство было православным». — «Да, это я знаю». — «А если Вы это знаете, то тогда Духовные школы — они имели отношение к истории Государства Российского или нет, как Вы думаете? Это были учреждения государственные!»
А.Митрофанова:
— Убедили Вы его?
О.Владимир:
— Он просто сел молча — и всё.
А.Митрофанова:
— Ну, действительно — а что тут скажешь?
О.Владимир:
— Произошла защита. То есть, этот человек, профессор, историк — он не понимает ничего! Он просто ничего не понимает. Понимаете? Вот это вот — результат секулярного, так сказать, и атеистического образования гуманитарного. Гуманитарное образование не может быть атеистическим, потому что вся история человечества — она неразрывно связана с религией. И если не знать истории Церкви Русской, то история России остаётся закрытой книгой — ничего нельзя понять, ни в какой момент истории!
А.Митрофанова:
— Отец Владимир, а когда вы начинали создавать Богословские курсы, вы что брали за основу — те программы, что есть в Московской духовной семинарии и Академии, или что-то своё, новое... или, может быть... я знаю, что вы же привлекали даже отца Иоанна Мейендорфа, который в Штатах преподавал.
О.Владимир:
— Ну... нельзя сказать, что мы его «привлекали»...
А.Митрофанова:
— Простите! Я неточно выразилась, но он приезжал к вам.
О.Владимир:
— Но лучше сказать... это интересно, конечно. Было это совсем не так. Было это в конце мая 1992 года. Я служил Всенощную в Николо-Кузнецком храме. Тогда ещё не было мобильных телефонов у нас, а стационарный телефон был только в сторожке церковной. И вдруг прибегает сторож и говорит: «Вас к телефону зовёт какой-то Мейендорф!» Вот.
А.Митрофанова:
— Вы, наверное, не сразу даже поверили, что это возможно?
О.Владимир:
— Я, конечно, выбежал из Алтаря и побежал в сторожку. Беру трубку: «Здравствуйте, отец Иоанн!»
А.Митрофанова:
— Ой, а поясните, пожалуйста — просто, наверное, не все наши слушатели знают, кто такой протопресвитер Иоанн Мейендорф, и какова его роль — буквально, в нескольких словах.
О.Владимир:
— Ну, отец Иоанн Мейендорф — потомок первой русской эмиграции. Родился он в Париже, и потом он стал деканом Свято-Владимирской православной семинарии в Нью-Йорке. И он стал одним из самых выдающихся богословов ХХ века. Ну... историком Церкви он был, конечно, и патрологом. Вот, и...
А.Митрофанова:
— И вот он Вам звонит.
О.Владимир:
— Да, и так получилось, что задолго до этого, примерно... за 10 лет до этого, примерно... по настоянию моего духовного отца, протоиерея Всеволода Шпиллера, я с ним познакомился. Я был студентом семинарии, и вдруг мне звонит отец Всеволод и говорит: «Сейчас в Духовной Академии гостит отец Иоанн Мейендорф. Пойди к нему и познакомься с ним». Я говорю: «Ну... батюшка, как я могу... студент, семинарист... к отцу Иоанну идти, и сказать: „Я хочу с Вами познакомиться“? Как?» — «Да, скажи, что я тебя благословил». Вот.
А.Митрофанова:
— Это всё равно, что, наверное, какой-нибудь, там, школьник... не знаю, там... гимназист какой-нибудь 1835 года, и ему бы сказали: «Вот, там сейчас Пушкин в соседнем доме — иди с ним познакомься!»
О.Владимир:
— Ну, это ещё даже было бы легче тогда.
А.Митрфанова:
— Хотя, кстати, может быть, и да.
О.Владимир:
— Да. А тут — я иду в Гостиницу, нахожу, где живёт отец Иоанн Мейендорф, прихожу к нему. Он меня, конечно, не знает. И вот, я говорю: «Отец Иоанн, простите за беспокойство. Отец Всеволод Шпиллер (которого он знал хорошо очень), мой духовный отец — он мне благословил прийти к Вам и просить Вас со мной поговорить». И он меня принял совершенно удивительно — просто с такой отеческой любовью! Целый час он разговаривал, спрашивал что-то, рассказывал...
А.Митрофанова:
— Надо же!
О.Владимир:
— И запомнил. И вот, теперь он звонит через 10 лет — 10 лет его не пускали в Россию после этого — а тут он звонит по телефону, специально меня подозвал, и говорит: «Я нахожусь в России. Чем я могу быть Вам полезен?»
А.Митрофанова:
— Ого! Бывает же такое!
О.Владимир:
— Да. И я ему сказал, что вот, у нас будет конференция, первая конференция нашего Университета. Вот, если бы Вы могли бы приехать и выступить на ней, это было бы замечательно«. Он приехал. И выступил не один, а несколько раз, потом лекции читал у нас, служил у нас по благословению Патриарха Алексия, и потом был у нас дома — в общем, это было незабываемое совершенно с ним общение. А потом, через 2 месяца, он хотел приехать в Россию... уйти с должности декана, переехать в Россию, и здесь преподавать в Духовной Академии и в нашем Институте.
А.Митрофанова:
— О, как это было бы замечательно! Но не успел, да?
О.Владимир:
— Но через 2 месяца он скончался. От скоротечного рака. Вот это его пребывание у нас, в России, в Москве — это было последнее, и последние лекции в его жизни.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Митрофанова:
— Протоиерей Владимир Воробьёв, ректор Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, настоятель Храма Святителя Николая в Кузнецах. Мы говорим о Свято-Тихоновском Университете сегодня, об истории его основания, о том, что он представляет собой сейчас. Отец Владимир, Вы потрясающе интересно рассказывали сейчас про отца ИоаннаМейендорфа. Вы знаете, у меня есть такое ощущение, что эмигранты того времени, выходцы из первой волны эмиграции, да, из второй — это были люди, которые действительно тогда, в 90-е годы, хотели что-то сделать для России. Вот когда они почувствовали, что начинает меняться атмосфера, что можно вернуться и предложить здесь себя, и как-то Церкви послужитьи помочь — вот, был этот порыв такой искренний, да? Приехать и что-то сделать.
О.Владимир:
— Да, конечно,безусловно.
А.Митрофанова:
— А во что это вылилось в итоге? Удалось ли Вам наладить сотрудничество... я не знаю, например... Свято-Сергиевский Институт в Париже, или, допустим, Духовные школы, которые в Америке есть?
О.Владимир:
— Со Свято-Сергиевским Институтом мы общались очень близко в течение многих лет, и у нас было... такое... сотрудничество. Кто-то из нашего Института отправился на стажировку в Свято-Сергиевский Институт, оттуда приезжали к нам преподаватели, мы вместе издавали некоторые книги, и общение наше было очень тесным. Вот, сейчас проректор нашего Университета — это выпускник Свято-Сергиевского Института. Он окончил наш Институт, и Свято-Сергиевский тоже. Так, что это всё дало большие плоды, и не только в области образования, но, например, по приглашению Синода Автокефальной Американской Церкви, я ездил вместе с нынешним владыкой Пантелеимоном — тогда он был ещё отцом Аркадием — мы ездили в Америку, и там были приняты, как раз, во Владимирской семинарии. К сожалению, отец Иоанн уже скончался в это время, но мы общались, и у нас были контакты. И потом, тогда же, мы ездили в Джорданвилль. И, по благословению Святейшего Патриарха Алексия, я тогда имел тесное очень общение и разговор с Митрополитом Лавром.
А.Митрофанова:
— Главой Зарубежной Церкви.
О.Владимир:
— Тогда он ещё не был главой, он тогда был архиепископом, ректором Джорданвилльской семинарии и настоятелем монастыря. Но я привёз ему книги, которые были изданы в нашем Университете по истории Русской Церкви ХХ века. Показал ему эти книги, и сказал, что: «Владыко, всё то, что разделяло нас — оно в прошлом. Видите, вот — мы пишем правду о том, что было, и как было. На наших книгах стоит гриф: „По благословению Святейшего Патриарха Алексия II“. Так, что это не просто мы пишем, это — Церковь наша говорит правду. Больше нет того, что нас разделяет — нам нужно объединяться».
А.Митрофанова:
— Разделение произошло из-за разных оценок происходящего в Советском Союзе — то есть, тут, в общем, такая... трагическая, действительно, история...
О.Владимир:
— И не только оценок. Это были очень грустные события, когда потребовали — от эмигрантов православных, и, в частности, от епископов — потребовали, чтобы они выразили свою лояльность к Советской власти.
А.Митрофанова:
— К Советской власти, да...
О.Владимир:
— А, находясь в Америке или в Западной Европе, они должны были... лояльность к Советской власти — то есть, что это значит для них, можно представить себе. А, может быть, сейчас уже даже трудно представить. Вот, они этого не смогли сделать, и им пришлось отделиться от Московской Патриархии, и начался раскол. И... могу только сказать, что это был 1997 год — за 10 лет до подписания Акта о воссоединении. И когда Акт о воссоединении был подписан, то Митрополит Лавр прислал нам два письма с благодарностью за труды нашего Университета, и за то, что мы помогли преодолеть это разделение. Так, что это тоже вот — результат общения, конечно.
А.Митрофанова:
— Я думаю, что тогда то, что Вы ему показали эти учебники, всё-таки, сыграло очень важную роль в его настроении и... ведь, он же был один из инициаторов...
О.Владимир:
— Ну, конечно... он увидел, что мы изучаем историю Русской Церкви подлинную, такую, какой она была, что мы ничего не скрываем, а говорим правду, и хотим знать правду, и никакой вражды у нас нет по отношению к собратьям нашим зарубежным. Да, вот... так, что это всё очень много... вот, даже... сейчас я даже удивляюсь, как много всего случилось за эти 25 лет, и как это... Это, конечно, был Промысел Божий, и, конечно, это было — чудом, в общем-то. Так-то, по-человечески, кто я такой, чтобы что-то я мог бы сделать — нет, это получилось как-то само собой.
А.Митрофанова:
— Ну... как скажете... я не буду спорить, хотя у меня, конечно, есть на этот счёт своё мнение. Ладно, это неважно. Вы знаете, у нас, к сожалению, не очень много остаётся времени, а мне бы очень хотелось, чтобы Вы рассказали про то, что представляет собою сегодня Свято-Тихоновский Университет. И вопрос, который волнует многих абитуриентов и их родителей, в том числе: люди, которые получают образование в том или ином Университете, какое потом имеют... ну... прикладное применение этому образованию? Чем занимаются выпускники Свято-Тихоновского Университета сегодня?
О.Владимир:
— Да, это очень важный вопрос, который имеет большое значение для того, чтобы понять, стоит ли поступать в наш Университет. Вот, если спросить, как обеспечиваются трудоустройством наши выпускники, которые имеют дипломы теологов, то вам ответят: «Никак. Они по специальности работать не могут». Дело в том, что в нашем Государстве до сих пор ещё существует реестр трудовых специальностей, в котором теологии нет. Мы ввели теологию в образовательный реестр, в научный реестр ввели, а в трудовой ещё не успели ввести. Вот, и там теологии нет. Поэтому, формально, официально — можно сказать, что теологи у нас — им работать негде. Потому, что нет такой специальности.
А.Митрофанова:
— Но есть же какие-то смежные направления, наверняка, да?
О.Владимир:
— Но, в действительности, это совершенно не так. Наши выпускники работают в самых разных направлениях. Они занимаются богословием, некоторые из них принимают сан и служат священниками, дьяконами — уже у нас, по-моему, 14 епископов выпущено...
А.Митрофанова:
— Ничего себе!
О.Владимир:
— Да... они преподают, они работают в самых разных научных учреждениях русских. Потом, работают в СМИ, в разных администрациях, в Правительственных администрациях работают, есть у нас один министр, есть замминистра — наши выпускники. В общем, безработных нет у нас выпускников. Некоторые факультеты настолько востребованы, что их студенты работают уже... ещё не выпустившись из Университета, они все уже разобраны. Например, певчие — они все поют, по специальности — регентуют и поют в Храмах Москвы, и не только Москвы, но и в других епархиях. Так, что, в этом смысле, всё в порядке. У нас есть 9 факультетов, и, кроме того, ещё Институт дистанционного образования, и ещё Богословско-пастырский Институт, вот о котором я говорил — ПСТБИ. Так вот, на этих факультетах даются разные специальности — это и историки, и филологи, и педагоги, и социологи, есть даже экономисты, есть даже математики, и прикладные математики, информатики. Так, что...
А.Митрофанова:
— А как может быть связано... ну, то есть... в смысле — зачем математику богословие, или зачем богословию — математика? Какая связь?
О.Владимир:
— Ну, конечно, математика — это наука, которая с религией связана в меньшей степени, чем история или другие гуманитарные науки, и это здорово. Хотя, такое вот, базовое, мировоззрение — оно всё равно сказывается и в естественных науках. Я сам, по образованию, физик, и могу об этом говорить совершенно, думаю, правомерно. Так вот, конечно, для изучения, там, математического анализа такая, православная, база... не нужна, так скажем, но математика теперь, и информатика, используются в самых разных областях — и в гуманитарных науках, и в общественной жизни, и в управлении Государством — везде. И если информатик владеет знаниями о Церкви, о Православии, то он гораздо лучше и легче найдёт себе применение, скажем... ну, например, в сфере статистики. Вот, есть у нас Статистические Управления, которые занимаются исследованием религиозной жизни в стране. Там нужно, может, быть математиком, но и нужно понимать, что ты исследуешь...
А.Митрофанова:
— Быть грамотным человеком в той сфере, которой ты занимаешься.
О.Владимир:
— Да, вот, вот...
А.Митрофанова:
— Логично.
О.Владимир:
— Вот, так.
А.Митрофанова:
— Отец Владимир, а можно сейчас вопрос, который не касается Свято-Тихоновского Университета, но Вы напомнили же сейчас, что Вы — физик по образованию. Физмат МГУ Вы закончили?
О.Владимир:
— Физический факультет, да.
А.Митрофанова:
— Физический факультет. А как у Вас сочетается религиозное мировоззрение и те знания, которые Вы получили из области физики как специалист в этой сфере? Часто ведь возникает этот вопрос конфликта, там, науки и религии, и так далее?
О.Владимир:
— Абсолютно никакого конфликта между наукой и религией нет. И быть не может. Это сферы, которые друг друга дополняют, и никак не конкурируют. Вот эта вот... догма советская о том, что наука доказала, что Бога нет — это глупость. Просто полная глупость. Наука никогда ничего подобного не доказывала, и, вообще, не занимается такими вопросами. Скорее, наука... она, скорее, подводит к убеждению, что Бог есть, и величайшие учёные, в том числе и ХХ века — они были верующими людьми. Это основатели квантовой механики, например — Макс Планк, там... ну, и многие другие... Шрёдингер... величайшие,такие,учёные ХХ века — это были люди, глубоко верующие. А у нас, в России, например, был такой — тоже, один из величайших учёных мировых, Николай Николаевич Боголюбов, академик. Он был академиком-секретарём в Академии Наук, он возглавлял математическое отделение Академии Наук, и был одновременно директором Объединённого Ядерного Института в Дубне. Вот, когда я учился, он также возглавлял Кафедру теоретической физики на нашем факультете. Он был человеком глубокой веры. Он был прекрасным человеком и великим учёным, и был совершенно православным человеком, церковным.
А.Митрофанова:
— Это, конечно, тема для отдельного большого разговора, и, если у Вас будет возможность, пожалуйста, приезжайте к нам. Это было бы очень, мне кажется, интересно, и можно было бы очень глубоко здесь пообщаться с Вами, с учётом Вашего личного опыта — и пастырского, и опыта, который Вы получили, благодаря Вашему первому образованию — ну, это... по-моему, очень здорово было бы! Если время найдётся, мы будем счастливы...
О.Владимир:
— Хорошо, хорошо.
А.Митрофанова:
— Отец Владимир, напоследок, давайте напомним, ещё раз: в ближайшее воскресенье, 13 мая, в Лиховом переулке, дом 6 ( это основное здание Свято-Тихоновского Университета ), с 12 до 17 часов будет проходить День открытых дверей, где все, интересующиеся богословским образованием в светском ВУЗе, могут туда приехать и задать вопросы, получить ответы. Всё верно?
О.Владимир:
— Да.
А.Митрофанова:
— Спасибо Вам большое, что нашли время к нам прийти, и, надеюсь, что не последний раз!
О.Владимир:
— Спасибо!
А.Митрофанова:
— Протоиерей Владимир Воробьёв, ректор Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, настоятель Храма Святителя Николая в Кузнецах был в нашей студии. До свидания!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час
«Уныние, отчаяние, депрессия». Наталия Инина
У нас в студии христианский психолог, психотерапевт, преподаватель факультета психологии МГУ им. МВ Ломоносова, РПУ св. Иоанна Богослова Наталья Инина. Разговор шел о чувстве богооставленности. Что делать, когда рушатся все надежды и нападает отчаяние, как не перепутать депрессию с чувством покаяния и как преодолеть грех уныния и научиться верить и доверять Богу.
Пасхальное богослужение
Пасхальное богослужение — самое главное в году. Самое торжественное и яркое. Оно проникнуто радостью о Воскресении Христа и победы над смертью. По традиции, служба начинается в субботу незадолго до полуночи. Ведь Христос воскрес в ночь «первого дня после субботы», как говорили тогда иудеи. Первые письменные упоминания о ночной службе на Пасху относятся к третьему веку по Рождестве Христовом, периоду жестоких гонений на христиан, когда праздник был связан для них с большой опасностью.
Сама пасхальная служба, по традиции, сложившейся в России к концу девятнадцатого века, начинается ровно в полночь заутреней и крестным ходом вокруг храма. Крестный ход — дань древней традиции, когда в эту ночь проходило крещение людей, принявших веру Христову, и после Таинства они шли в храм на литургию принять святое причастие. Он также напоминает о пути жен-мироносиц, пришедших к гробнице с погребальным маслом и увидевших, что она пуста. После крестного хода, перед тем, как войти в храм, священник возглашает «Христос воскресе!», и все верующие подхватывают радостную весть ответным возгласом «Воистину воскресе!»
В храме начинается Утреня, которая включает в себя огласительное слово Иоанна Златоуста. Текст этого «слова» глубоко проникновенен: «...Последнего и первого в этот день Господь принимает с одинаковой радостью. Пусть богатые и бедные в этот день радуются друг с другом. Прилежные и ленивые — пусть одинаково чтут этот день. Постившиеся и не постившиеся — пусть все одинаково веселятся. Пусть никто в этот день Пасхи не рыдает о своём убожестве — потому что явилось общее царство. Пусть никто о грехах своих не плачет — потому что в этот день Бог дал людям Своё прощение. Пусть никто не боится смерти, всех освободила смерть Христова».
После утрени служится Литургия. Её особенность — чтение Евангелия на разных языках — на латыни, древнегреческом, английском, испанском, французском, немецком и любом другом языке в знак того, что Благая Весть Христа, Его учение обращено ко всем народам мира. Священник читает начальный фрагмент из Евангелия апостола Иоанна Богослова: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог». Слово — значит Христос.
А средоточием Божественной Литургии является Евхаристия, причащение Пречистого Тела и Крови Спасителя.
И всё пасхальное богослужение — от утрени до окончания Литургии — совершается при открытых алтарных, Царских Вратах. И они не затворяются всю Светлую пасхальную Неделю в знак того, что Иисус Христос навсегда отверз нам врата Небесного Царствия.