Здравствуйте. У микрофона Павел Крючков. С вами программа «Рифмы жизни», программа о поэзии и поэтах. Мы читаем и слушаем русские стихи, созданные на протяжении последних двух столетий, – включая и начало нынешнего века.

К литератору 19-го века – Михаилу Дмитриеву (он родился за три года до Пушкина и прожил ровно семьдесят лет) в молодости пристало едкое прозвище «Лже-Дмитриев», – отсылающее как к известному персонажу российской истории, так и к своему знаменитому дяде – поэту, баснописцу и государственному деятелю Ивану Ивановичу.

Прозвище было вызвано расходящимися в списках эпиграммами, которыми Михаил Александрович забрасывал своих литературных противников, среди которых были, например, Вяземский, Белинский и Грибоедов. В этом Дмитриеве причудливо соединялся ретроград-консерватор – охранитель «старых» дворянских  устоев и  – сразу – свободолюбец, не принявший николаевского абсолютизма, и горячий сочувственник бунтовщикам-декабристам…

Впрочем, мы же здесь – о стихах, а мне тут встретилась чудесная дмитриевская «Исповедь», написанная плавным, свободным стихом, и не забытая, к счастью, антологиями русской молитвенной поэзии.       

Я исповедался Тебе, Владыко

Душ и телес, Царь неба и земли,

Тебе, о Боже и духов и плоти!

Ты мне послал источник слез обильный,

И Твой служитель разрешил меня,

И стало так легко мне и свободно!

И я подумал: вот, как царь земной

Положит гнев за некую вину,

Кто разрешит?  кто покаянье примет?

К кому прибегнуть и кого просить?

Кто согласится быть перед царем

Ходатаем, свидетелем? – Кто станет

Посредником меж милости и правды!

А у Него, Царя небес, не так!

Доступен в каждом храме Он; а храм

Его – есть в каждом граде и селенье;

И в каждом храме – милости алтарь;

И в каждом храме есть Его служитель,

Его министр, и он уполномочен,

Кто ни покается – прощать и разрешать

И отпускать раскаянью вины,

И допускать еще к трапезе царской!

Меня спросил священник: не имею ль

Вражды противу тех моих врагов,

Которые мне причинили зло?

О нет! – я отвечал; – Бог видит: нет!

В то самое мгновение, как я

Узнал, что был неправедно отвергнут

За то, что правду громко защищал,

Что нанесен мне злом удар последний,

Я пал, как Иов, на лице мое,

И трижды Богу в землю поклонился,

Сказав: благодарю за все, о Боже!

И помолился за моих врагов!

Так отвечав священнику, я тут же

У жертвенника помолился снова,

Чтоб их Господь не наказал за грех,

Помиловал, и зла им не припомнил!

И горько плакал я: и стало мне

От слез моих легко так и свободно!

Легко ли им, свободно ль им, не знаю;

Но в этом я конечно невиновен!

Михаил Дмитриев, «Исповедь», 21 марта 1847 года

...За пять лет до этого пылкого стихотворения – а в те 1840-е годы у Дмитриева сложилось немало религиозных стихов – он сочинил язвительный триптих «Два века». Стихи были посвящены порочно нарастающей зависимости людей от прогресса и одновременному удалению их от веры, несмотря на попускаемые Богом напоминания о Себе: мор, голод, пожары.

На прощание прочитаю последние строки этого увещевания, адресованного тогдашним современникам позабытого русского поэта Михаила Дмитриева:   

…Они, встревожены утратой,

Один убыток видят в ней!

На язвы мира – сыплют злато;

А Бог ждёт вздоха от людей!

С вами была программа «Рифмы жизни» и её ведущий Павел Крючков