Церковная Москва 60-х годов". Светлый вечер с Владимиром Смыком (20.02.2016)

У нас в гостях был писатель, поэт, публицист Владимир Смык.
Мы говорили о церковной жизни в Москве в 60-х годах, о ярчайших представителях Церкви того периода, а также о тех священниках, с которыми лично общался наш гость в те года.

 

____________________________________________________________

А.Пичугин

— Это «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие слушатели. Меня зовут Алексей Пичугин, моя коллега – Алла Митрофанова также в этой студии.

А.Митрофанова

— Добрый, светлый вечер.

А.Пичугин

— Сегодня у нас в гостях эту часть «Светлого вечера» вместе с нами проведет поэт, писатель, публицист Владимир Смык. Владимир Филиппович, здравствуйте.

В.Смык

— Здравствуйте.

Наше досье.

Владимир Смык. Родился в 1941-м году в городе Ейске Краснодарского края. Окончил МГУ имени Ломоносова. Работал в Агентстве печали «Новости», позднее преобразованном в «РИА новости». Печатался в различных журналах. Работал в газете «Гудок». Член Союза писателей России. Был прихожанином Никольского храма на Преображенском кладбище в Москве, где служил отец Дмитрий Дудко. Женат, трое детей и четверо внуков.

А.Пичугин

— Мы сегодня поговорим о временах, с одной стороны уже давно ушедших, с другой, совсем недавних.

А.Митрофанова

— И очень актуальных.

А.Пичугин

— Актуальных. И в церковной действительности тоже актуальных и важных. Речь пойдет о жизни нескольких московских священнослужителей, о которых Владимир Филиппович писал книги. Поговорим о протоиерее Глебе Каледе, о протоиерее Александре Егорове, отце Дмитрии Дудко и о других известных, очень известных священнослужителях, которые несли свое пастырское служение в тяжелые советские годы в 1950-е, 1960-е, 1970-е, ну, даже, наверное, не в 1950-е, но в 1960-е, 1970-е, 1980-е годы.

А.Митрофанова

— То есть такая вся правда о советском духовенстве, если позволительно, так сказать. Хотя людьми они по своему внутреннему строению, конечно, были совершенно, я думаю, не советскими, в том смысле, что были очень свободны внутренне.

В.Смык

— Ну, всю правду о советском духовенстве, естественно, я сказать не могу, кто я, собственно, такой? А мне бы, честно говоря, хотелось еще рассказать об отце Александре Егорове, об отце Глебе Каледе, о батюшке отце Димитрии, на основании их книг, которые все-таки вышли.

А.Пичугин

— Конечно, об этом мы и будем говорить. Поэтому мы вас и позвали

А.Митрофанова

— Об отце Дмитрии Дудко Вы прекрасные стихи написали.

В.Смык

— А, вы читали?

А.Митрофанова

— Я читала, да. Удивительные такие, вот знаете, ощущения, что вы как его… Не знаю, были ли Вы его духовным чадом, но это такое переживание, когда впереди вас сильный человек, и вы за ним тянетесь и за него держитесь, по сути.

В.Смык

—Он был, да, моим духовным отцом, это правда.

А.Митрофанова

— Это чувствуется в стихах, очень чувствуется.

В.Смык

— Просто я его любил. Стих действительно получился хороший. Я вот не знаю, вспомню я его наизусть, или нет, потому что я его как раз в этой подборке и не взял.

А.Пичугин

— Ну, ничего, может быть, ближе к концу программы. Тут, скорее, такой вопрос: как Вы вообще пришли к мысли писать о жизни священнослужителей, тем более людей, которые были рядом с Вами. В общем, с одной стороны довольно логично, а с другой, ну, мало кто это делал.

В.Смык

— Ну, вы знаете, что касается батюшки отца Дмитрия, я о нем книжки не писал. Просто вышла книга «Из виноградника Божия», где собраны воспоминания о батюшке, его духовных чад. В том числе и мои. Я их отредактировал, ну, я как редактор выступил этой книги. А что касается этих двух книг, значит, как вышло с батюшкой Александром Егоровым. Мне его знать не довелось, но вот к 85-летию его рождения на меня вышел его духовный сын, отец Константин Кобелев. Это как-то вот так получилось.

А.Митрофанова

— Который тюремным служением занимается.

В.Смык

— Я вроде бы поэт, но прозаически я как бы не писал, но поскольку журналист и через всякие журналистские каналы он на меня вышел, он прислал материалы об отце Александре, вот, и как-то с его благословения и его сотрудничеством родилась вот эта книга. Ну, она не состоялась бы без помощи, там, протоиерея Николая Скурата, игуменьи Зачатьевского монастыря матушки Иулиании Каледы, дочери отца Глеба, Анны Викторовны Барановой, которая была сотрудницей отца Глеба в Институте нефти и газа. Ну, дочери отца Александра - Елены Александровны Егоровой. Ну, помогал мне еще своими материалами кинорежиссер Валерий Ефимович Демин. Ну, тираж книжки как-то хорошо разошелся. Это была такая маленькая компактная, 3000 экземпляров.

А.Пичугин

— Т есть это что-то вроде жизни замечательных людей, где не обязательно знать лично своего героя?

В.Смык

— В принципе, да. Просто были, да, конечно. Собираешь материалы и что-то из этого лепишь, лепишь какую-то книжку.

А.Митрофанова

— А вот смотрите, отец Дмитрий Дудко, я нашла стихи, о которых говорила:

«Как быстро таял твой земной состав,

Освобождаясь от всего, что тленно,

Ты уходил и плакал, я, узнав,

Как он велик, души исход смиренный.

Она теперь в Раю, а мой удел

Печаль и слезы, так недавно было,

Ты с Богом говорил, а я глядел,

Да что еще я мог, тебе в затылок»

Ну и так далее, я думаю, слушатели наши могут найти эти стихи, они в свободном доступе есть в интернете. Я просто чувствую ваши переживания, связанные с этим человеком. Хотела бы спросить, а как вы познакомились? Вы могли бы рассказать об этом. Ведь личный опыт, это всегда самое интересное. Советское время, церковь, Вы не знаю, в какой период вашей жизни. Как это все произошло?

В.Смык

— Это было так. Где-то в начале 1960-х годов, у батюшки уже была слава священника, который позволяет себе больше, чем другие священники, смелого священника. Он в Никольском храме, на Преображенском кладбище, был такой храм, поделенный пополам, значит, между старообрядцами и нашей православной церковью. И в этом храме, он вел беседы. То есть в субботу, после всенощной, собирался народ со всей Москвы…

А.Митрофанова

— А органы контролировали эти беседы, и кто туда приходит?

В.Смык

— Естественно, как же без органов? И задавались вопросы. Он стоял, с амвона и отвечал на вопросы, причем вопросы могли быть самые острые. Он никогда себе не позволял быть, так сказать, выступать против власти, но, конечно там намеки были конечно поневоле, поскольку атеистическое государство. И тогда священникам не разрешалось, выходить за рамки проповеди, за рамки церковных стен. А он мог говорить свободно.

А.Пичугин

— Это как раз было вскоре после приснопамятного собора 1961 года, который вовсе ограничил священников в правах, и дальше церковной ограды их не выпускал.

В.Смык

— Ну да, правильно, это было в 1961 году. Дело в том, что тогда были введены, так называемые, ленинские нормы, по-моему, от 1929 года, когда действительно… причем, отец Александр рассказывал об этом так, что вот их уполномоченный собрал священник и говорит так: «Руки на стол, карандаши положить, ничего не записывать. И я вам скажу, что у вас сейчас вот это постановление, вам его читать не надо, от 1929 года, но вы должны знать, что вы никуда не можете теперь выходить за рамки церкви. Все только в пределах церкви, вы не можете ни выходить отпевать, ни выходить причащать». Вот только так.

А.Пичугин

— А, по-моему, это было в документе уполномоченного, я не помню от какого года, который отец Глеб Якунин в свое время передал на Запад в семьдесят каком-то году.

В.Смык

— Это было даже раньше, да.

А.Митрофанова

— Давайте вернемся к этим субботним беседам. Вам 20 с небольшим лет, или 20 ровно, как я понимаю. И Вы приезжаете на эти субботние встречи, ну, в общем-то, молодой человек, Вы наверняка в фокусе внимания у этих самых органов. И должна быть какая-то очень серьезная мотивация, чтобы туда приезжать.

В.Смык

— Ну, вы знаете, ну, во-первых, меня с батюшкой познакомили. Потом вы сами понимаете, народу набивалось в храме столько, что там яблоку негде было упасть, поэтому говорить, что там за каждым индивидуально следили, ну, это трудно, да, потому что там были и люди достаточно известные: и художники, и писатели, ну, много там народу собиралось. Поэтому думать, что там за каждым следили – нет, это нет. Просто батюшке, в конце концов, запретили эти беседы, вот это было. Чтобы просто народ…чтоб рассеялось стадо. Пастора уберут – стадо рассеется. Вот с этим расчетом. А так, чтобы мы чувствовали, чтобы за каждым из нас следит кто-то – нет. Это я бы не мог.

А.Митрофанова

— Это и хорошо. Но, вот смотрите, Вы же чем-то в тот момент занимались, у Вас была какая-то карьера, и предстоял определенный вам жизненный путь, но Вы все равно, тем не менее, рискуя определенным образом, почему-то ездили на эти беседы. Почему? Это какой-то внутренний поиск у Вас был, запрос? Что это такое?

В.Смык

— Ну, конечно, вопросы просто веры интересовали человека, правда? Потом повторяю, батюшка как-то умел окружать вот людей такой любовью, что не прийти к нему было просто трудно, понимаете? Здесь…

А.Митрофанова

— Это важный дар, конечно, дар любви.

А.Пичугин

— Я вспоминаю про отца Дмитрия Дудко, у меня есть такое личное воспоминание. Один мой приятель хороший был его духовным чадом в последние годы, в последние годы отца Дмитрия, когда я начал общаться со своим приятелем, тогда он довольно много мне рассказывал сам про отца Дмитрия, вся его семья. И о том, как отец Дмитрий прошел через лагеря, еще в 1948 году же он был арестован, и тогда 12 лет назад казалось, что, ну, да прошел через лагеря пожилой человек, я понимаю, что прошло 12 лет, даже меньше и уже людей, которые через это прошли, практически не осталось. А тогда вот всего лишь там чуть больше десяти лет назад - это воспринималось как, ну, да, вот пожилой человек, еще не очень старый, но пожилой, а вот, да, в его молодости был такой эпизод. Но, вы тогда и в середине 1960-х годов и вошли в церковную Москву, правильно?

В.Смык

— Да, через батюшку. Понимаете, я, в принципе, я всегда был как бы верующим, нельзя сказать, чтобы… дело в том, что мой дедушка, отец Кирилл Могила, в 1937 году был арестован, в 1942 году погиб в Усолье-Сибирском лагере.

А.Пичугин

— А он был священником?

В.Смык

— Он был священником, да.

А.Митрофанова

— А он не прославлен в лике святых как новомученик?

В.Смык

— Вы знаете, нет, к сожалению, дело в том, что как-то это отчасти, может быть, и моя вина, но архивы то сейчас как бы закрыты. Но у меня достаточно много документов для того, чтобы этот момент поднять. То есть и то, как его арестовали, и то за что его обвиняли, и то когда куда его переслали.

А.Пичугин

— А расскажите. Давайте поговорим о действительно церковной Москве того времени, потому что это очень интересное свидетельство Вас, как человека, который во все это был погружен, а мы же сейчас представляем себе это время даже в условиях большого города, как абсолютно безбожное, атеистическое, с закрытыми храмами. Но между тем, церковная жизнь в Москве, в том числе, продолжалась. Раз мы сегодня говорим об отце Дмитрии Дудко, говорим об отце Александре Егорове, о других священниках, которых было очень немного, но с другой стороны и не так мало, которые несли свое самоотверженное служение, ну, кто как мог, тот так и нес. Расскажите, с кем Вы еще общались? Какие храмы посещали? Это же тесно связано с историей.

В.Смык

— Ну, вы знаете, храмы мы посещали, вот если вот говорить об батюшке отце Дмитрии, его в 1980 году ведь его снова арестовали.

А.Пичугин

— Да, он тогда подписал письмо это известное в Известиях.

В.Смык

— Это до того, когда его арестовали, его арестовали в начале 1980 года, для того, чтобы как бы оградить Москву в преддверии олимпиады от нежелательных личностей. И вот мы ходили тогда, его духовные чада, ходили тогда по всем московским храмам и служили молебны о нем. Вот тогда мы действительно обошли всю Москву. И сказать, чтобы за нами следили - не могу сказать, потому что какие-то неприятностей у меня не было. Ну, был, честно говоря, один у меня вызов на Лубянку, со мной какой-то говорил человек, причем назвал мне какие-то две итальянские фамилии, я сказал: «Я о них впервые слышу». И после этого меня, так сказать, отпустили. У меня было такое ощущение, что или меня разыграли, или просто там они решили меня сфотографировать, а когда батюшку освободили, после того, как он писал эти письма, его же дело не закрыли, и он проводил беседы по квартирам. И вот одна из таких бесед должна была состояться у меня. И мы, значит, уже собрались, батюшки еще не было. Ко мне позвонил человек такой, Олейников, поэт…

А.Пичугин

— Владимир Олейников.

В.Смык

— Да, Владимир Олейников. Я сказал: «О, мы уже все здесь», я как-то вот имел неосторожность это сказать, и через 5 минут, значит, к нашему дому подъезжает автобус, оттуда выходят милиционеры, и понятые и все, кто угодно, вот, и смотрят, а тут, там сидит 2-3-4 человека, а батюшки самого нет. Они спрашивают: «А что вы тут делаете?». Это было 15 апреля, мне как раз исполнилось тогда 40 лет. Я сказал: «А у меня сегодня день рождения». Они посмотрели: «Как?».

А.Митрофанова

— Ну, действительно.

В.Смык

— Потом начали... «А вот мой паспорт». После этого они как-то так почесались-почесались, и ушли не солоно хлебавши. Батюшка так и не появился. И вот таким образом мы и спасли, в общем-то, эту ситуацию.

А.Пичугин

— Писатель, поэт, публицист Владимир Смык сегодня в гостях у радио «Вера» вспоминаем церковную Москву 1960. Владимир Филиппович, а сами Вы чем в то время занимались?

В.Смык

— А сам я работал в Агентстве печати «Новости», журналистом.

А.Пичугин

— Ага, Вы в АПН работали.

В.Смык

— Конечно, было страшновато, потому что ведь АПН - это фактически, как бы, его называли…

А.Пичугин

— Передовое агентство.

В.Смык

— Не то, что передовое, его называли таким отделом ЦК КПСС, так называемый. Его бюджет был 150 миллионов долларов, между прочим, вот поэтому. И работали там после того, как Хрущев сократил КГБ, там очень много просто чекистов работало, которые оттуда пришли, ну, там хорошая зарплата, сели, заодно они, так сказать, курировали нас, и смотрели, чтобы мы чего-нибудь не то не написали. Вот так я работал там. Поэтому, конечно, было немножко страшновато, потому что вот за карьеру было страшно. Но, тем не менее, меня даже выпустили как-то в Уганду – я съездил в командировку на три месяца. Как-то не сказал бы, что такие уж были жуткие репрессии.

А.Пичугин

— А среди Ваших коллег были верующие люди, которые тоже ходили в храм, задумывались об этом?

В.Смык

— Вы знаете, да. Очень много было людей интересующихся, но мало воцерковлявшихся. Вот это и до сих пор, по-моему, болезнь, да?

А.Митрофанова

— Ну, конечно, тенденция то сохраняется, да.

В.Смык

— Вот воцерковиться, там, прийти, прийти на исповедь, причаститься – это… «Бог у меня в душе, у меня в сердце», - говорят они.

А.Пичугин

— Ну, то есть детей крестили и тогда?

В.Смык

— Детей крестить было трудно, потому что всегда тогда…

А.Пичугин

— Справки.

В.Смык

— Справки нужны, да. Батюшка нас венчал с моей женой у себя на квартире, детей мы крестили тоже у него дома, или он приезжал к нам. Ну, как-то так. Конечно, он старался нас оберегать, я имею в виду отца Дмитрия, оберегать нас от контактов с властями такого рода, которые могли просто повредить. То есть, люди, конечно, осторожно себя вели.

А.Пичугин

— Вот был отец Вячеслав Винников, он вспоминает, ну, есть, дай Бог ему здоровья, конечно, он вспоминает, что к нему-то могли приводить детей, он крестил их без всяких справок, то, что он служил на Антиохийском подворье, которое принадлежало к другой церкви, соответственно, не надо было никаких справок никому выдавать.

А.Митрофанова

— Это как территория посольства, да? В принимающей стране, где действуют законы, соответственно, той страны, которую посольство представляет. Вы уже несколько раз упомянули квартиры, беседы со священниками на квартире, венчание на квартире, Леша сказал о крещении на квартире. Это такая была форма существования церкви, да, в то время? Вы расскажите об этом. Потому что не все из нас открывали учебники истории церкви в советское время. Для нас эти реалии, это уже… они нам незнакомы, в большинстве случаев, а Вы свидетель этого времени и участник этих событий. Как это все было? Как вы договаривались между собой? Мобильных телефонов ведь не было, да? Вы как-то… Что это был за способ связи? Как вы узнавали, кому можно об этом сказать, а кому нельзя?

В.Смык

— Ну, во-первых, всегда чувствуешь человека, кому можно сказать, а кому нельзя. Потом, ну есть эзопов язык, да, вот отец Глеб Каледа говорил: «Приходите ко мне чайку попить».

А.Митрофанова

— Хорошо, да.

В.Смык

— Вот такие. Такие формы были.

А.Митрофанова

— А он был тайный священник?

В.Смык

— Тайным священником, 18 лет, да. 18 лет тайным священником в квартире.

А.Пичугин

— В Ярославле его рукополагали, в общем-то, иногда он мог там служить.

В.Смык

— Да.

А.Митрофанова

— У него была светская должность такая, довольно…

В.Смык

— Он был доктор геолого-минералогических наук.

А.Митрофанова

— Существенное такое положение

—В.Смык

— Заведующий сектором в институте, так сказать, а принципе. Потом, поскольку он в партию не выступал, его понизили, но тем не менее, был руководитель хороший.

А.Митрофанова

— И при этом священник тайный?

В.Смык

— И при этом тайный священник, да.

А.Митрофанова

— А вот как, интересно, знаете, может быть сейчас у кого-то опять же, в наше время, когда мы уже не знакомы с теми реалиями, возникнет вопрос: Ну, вот в Евангелии, например, там сказано, что все тайное становится явным и нельзя, там, если ты за Христа и со Христом, значит нужно объявить об этом открыто. Так что же вот люди прятались, да, почему они не свидетельствовали о своей вере, почему они не шли в этом до конца, да? Что бы Вы на такие реплики, вопросы отвечали? Ведь это же, это же не совсем не про трусость, да, не приведи Бог, это совсем другие исторические реалии.

В.Смык

— Вы понимаете, есть просто некая грань. Вот ты не говорил, что ты верующий, особенно, конечно, руководству, какие-то твои близкие друзья знали об этом, но как вам сказать, вот если тебя спрашивают, верующий ты или нет…

А.Митрофанова

— Напрямую.

В.Смык

— Ты должен был сказать – да. Вот здесь вот эту грань переступать все-таки было нельзя.

А.Пичугин

— А спрашивали напрямую, или спрашивали: «Ходишь ли ты в церковь?». Ну, это все-таки две разные вещи, Применительно хотя бы к этим…

А.Митрофанова

— Я думаю, что в то время - это примерно одно и то же было.

В.Смык

— Вы знаете, таких прямых вопросов задавали мало, все-таки, потому что понимали, что вопрос деликатный.

А.Пичугин

— Нет, те кому по должности было положено задавать такие вопросы.

В.Смык

— Они не задавали.

А.Пичугин

— Не задавали?

В.Смык

— Все-таки не задавали. Вы знаете, у меня только спрашивали, почему я в партию не вступаю. Потому что вот работники АПН за границу ездили, а в партию я не мог вступить. Ну, я как-то так уходил от ответа.

А.Митрофанова

— Интересно как вам это удавалось, уходить от ответа такого прямого.

В.Смык

— Сейчас даже, знаете, и не помню, но как-то удавалось.

А.Пичугин

— Я знаю, что был стандартный ответ на этот вопрос, когда люди говорили: «Нет, ну что вы? Я пока не готов, я не достоин. Надо еще вот дорасти до такой высоты». Я знаю, что многие так выкручивались.

А.Митрофанова

— Очень иронично. Да.

В.Смык

— Вы знаете, какая еще вещь… Вот, ну, может быть АПН - это такая организация, там люди делали карьеры, не хочешь делать карьеру, ну и Бог с тобой, найдутся на твое место достаточно людей, так сказать борзых и умелых, которые будут все это делать, уедут за границу, будут заведовать, там, бюро Агентства печати «Новости» где-нибудь в Швейцарии или там в той же Уганде, а ты не хочешь - и не надо. Вот понимаете, вот какая здесь вещь. Там очень мало было таких злостных атеистов, тем не менее. Вот времена, все-таки, смягчились, все-таки, это понимаете, ну… не в Сибирском леспромхозе я работал, понимаете, а потом все-таки, это все-таки АПН, как вам сказать, это была организация с одной стороны – это подотдел ЦК, а с другой стороны она была некоего либерального духа, потому что она все-таки работала на заграницу. Люди там ездили, видели то, что происходит там на западе, и они шире смотрели на вещи. В этом отношении я не могу бросить камень в свое агентство, где я проработал большую часть своей карьеры. Ну, ко мне относились так...

А.Пичугин

— А, Вы непосредственно, что там вели? Курировали какой-то отдел?

В.Смык

— Вы знаете, там я долго пробыл, я сначала работал в отделе Африки. Мы выпускали журналы на африканские страны, и на ближний Восток, и на тропическую Африку, и на Нигерию, и на Уганду, и на Гану. В принципе, мы проповедовали как бы советский образ жизни третьему миру, потому что это была борьба за третий мир, кто им будет владеть - китайцы, американцы или мы. Сейчас мы как-то отстранились от Африки, слава Богу, мы возвращаемся на Ближний Восток. А тогда это было весьма актуально. И потом, если говорить о работе, то собирались просто были какие-то у нас корреспонденты, которые специально писали статьи для прессы, которая должна была публиковаться где-нибудь там в Африке. А вот там были, впрочем, достаточно смешные случаи. Я, когда меня отправили на стажировку в Уганду, прожил там три месяца и неделю. А там как бы африканские ребята, они с нами сотрудничали и были какие-то фонды, мы, так сказать приплачивали какие-то деньги, за то, что они опубликуют наши статьи в своей прессе. И вот один мне приносит такой, значит, человек, смотрит, там это, фамилия Киссинджер. Там на языке Уганды, да? Поэтому никто ж не знает, что это такое.

А.Митрофанова

— Что такое Киссинджер.

В.Смык

— Не в этом дело.

А.Пичугин

— Здесь-то знали, конечно.

В.Смык

— Не в этом дело. А я смотрю русский оригинал, а там фамилии Киссинджер нет. Вот понимаете…

А.Митрофанова

— Действительно знали, кто он такой.

В.Смык

— Таким образом, так вот иногда мы тратили деньги зря, но иногда ловили, понимаете?

А.Митрофанова

— Владимир Филиппович Смык, поэт, писатель и публицист, сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Здесь так же Алексей Пичугин, я – Алла Митрофанова, мы говорим о том, каковы были реалии жизни в церкви в советское время. Вот перед нами человек, который прошел эту эпоху и сохранил какую-то очень такую глубокую, искреннюю веру. О том, как это было и на какие ухищрения приходилось идти, мы продолжим разговор во второй части нашей программы.

А.Пичугин

— Мы продолжаем «Светлый вечер» на радио «Вера». Здесь в этой студии моя коллега – Алла Митрофанова, я – Алексей Пичугин и у нас в гостях Владимир Филиппович Смык – поэт, писатель, публицист и очень деятельный участник церковной московской жизни 1960-1970-1980-х годов, человек, который хорошо знает советскую церковную Москву, о которой мы, к сожалению, сейчас знаем уже не так хорошо. А какие центры вообще можно выделить в церковной Москве? Я так понимаю, что это Николо-Кузнецкий приход, что это…

А.Митрофанова

— Маросейка.

А.Пичугин

— Нет, Маросейки не было, храм был закрыт.

В.Смык

— Маросейки не было, вот Илии Обыденного, пожалуй, вот это был действительно один из таких…

А.Пичугин

— Маросейка в 1940-е годы же…

А.Митрофанова

— Да, ее разогнали же, да, конечно.

А.Пичугин

— Они перешли, кстати маросейцы все перешли в Обыденский храм.

В.Смык

— Да, Высокопетровский монастырь когда закрылся, туда перешли. И вообще Обыденский храм, там собиралась старая… это хранилище старого московского благочестия, потому что там были и Голицыны, и Трубецкие, и были ученые, были художники, вот старые московские интеллигенты, они хранили. Те, которые в свое время не соблазнились, ни марксистскими догмами, ни прочее, ни западными, они остались верными. Потому что, честно говоря, наши верха, наше дворянство, оно ведь соблазнялось многими ненужными вещами – и магией, и прочим, и всякий оккультизм ведь был. Серебряный век возьмите…

А.Пичугин

— Ну, это конечно.

А.Митрофанова

— Там много всего.

В.Смык

— Много чего, а вот эти остались верными. И отец Александр Егоров, представляете такую ситуацию, я это чувствую просто, я об этом пишу, вот он приходит мальчик такой, он выглядел очень молодо – 25 лет, невысокий, застенчивый, улыбается, а церковь то рядом с Кремлем – кого прислали, что за мальчик, неизвестно. К нему с недоверием естественно относится дворянская публика, но как-то он растопил сердца. Он ревностно служил, он исповедовал почти до полуночи, просто отпускал людей, чтобы они успели в метро попасть вечером, не считался со временем. Он с чемоданчиком, в котором были Святые дары, объезжал всех больных, всю Москву. Не щадил себя совершенно и это сразу видели. Кроме того, они в нем почувствовали монархиста. Дело в том, что, вы знаете, можно я немножко расскажу вот о чем – мы привыкли к житиям святых, мы знаем, они росли у благочестивых родителей, они избегали детских игр, они любили молиться. Мы обычно думаем, что это такой благочестивый штамп житийный.

А.Митрофанова

— Да, ну часто, да.

В.Смык

— А в действительности, если взять жизнь отца Глеба Каледы и отца Александра Егорова, там все именно так и будет. Вот смотрите, отец Александр, его батюшка Николай Никифорович, он был человеком глубоко верующим, когда были гонения на церковь в 1922 году отбирали церковные ценности, то настоятель Богородского храма его просто просил сохранить какие-то вещи у себя, а это было опасно. Более того, его арестовывали, потом правда через три недели отпустили, но через два года снова арестовали и он однажды подвел своего сына в подвал, в чуланчик и показал там портрет Николая Второго и говорит: «Саша, ты знаешь, кто это?» - «Нет, папа, не знаю» - «Это государь Николай Второй – хозяин земли русской». И с этого момента отец Александр стал монархистом на всю жизнь. И когда он пришел в этот храм Ильинский, вот эти все князья, все эти потомки недобитых дворян, они в нем почувствовали это родное – это тоже очень ему помогло. Я просто дальше… пойдем дальше по этой линии. Мы знаем, что у отца Глеба как с родителями. У него батюшка был Александр Васильевич Каледа, он был связан с Введенским в свое время (обновленец), но когда он ушел в обновленчество, то Александр Васильевич от него отказался и вообще как бы на некоторое время отошел от веры. А матушка его – Сульменьева Александра Романовна, она верующей была. И отец Глеб говорил, что самое богатство, которое я принял от матушки – это православная вера. Чтобы рассказать вам об этой женщине, она когда умирала, она наизусть читала Евангелие от Иоанна.

А.Митрофанова

— Самое сложное.

В.Смык

— Да, оба они были дети верующих. Как они росли – чураясь детских игр. Отца Александра, тогда он был Сашенька, он носил крест - не скрывал, не скрывал, что он верующий, в октябрята и в пионеры не вступал и дети его называли «поп» и часто били. И учителя смотрели, закрыв глаза, не будут же они заступаться за попа. Ему приходилось даже по трубе водосточной спускаться, потому что там его ждала ватага – бить попа. То же самое и отец Глеб, его ватаги спрашивали: «Ты за белых, или за красных?» Он говорил: «Сказать, что я за красных – это значит, что ты произносишь, что я атеист. Нет – я за белых», - его тоже били. Такие вещи. То есть это совсем не благочестивые штампы, а вот такие люди. При этом, знаете, если их взять и отца Александра, и отца Глеба, и отца Димитрия, они в детстве очень похожи на себя взрослых. Часто очень трудно узнать, этот ребенок, чем он вырастет, а там уже видно, что это будущий батюшка, отец Глеб – это будущий воин, будущий ученый.

А.Митрофанова

— Почему, а как это видно?

В.Смык

— Если посмотреть, они… книжкой надо смотреть, но это действительно видно, этот дядя получился из этого ребенка. Это говорит о том, что… о цельности натуры. Понимаете, мы же как живем – Господь специально таких… мы живем греша, колеблясь, ропща на Бога часто. А избранники Божьи, они очень цельные, они вырастают, как прямой росток, они не знают этих колебаний, у них нет этого, часто даже нет этого возраста сомнений, когда отцы и дети, у них получается какая-то вражда – нет. Это послушание очень четкое.

А.Митрофанова

— Это знаете как, иной человеческий замес, наверное, да?

В.Смык

— Да, Господь специально дает таких людей, чтобы они вели стадо – это избранники Божьи, вот о чем я хочу сказать. И что еще у них общее – это верность… упование на Бога, они умели положиться на Бога, отсекать. Не то чтобы отсекать свою волю, они так Ему верили, так Его любили, что понимали, что с ними ничего не случится. Вот отец Глеб Каледа, очень характерное, он ведь прошел всю войну рядовым радистом, причем не в штабе на радиостанции сидел, а это полевой радист, он…

А.Митрофанова

— В окопах.

В.Смык

— Если бы окопы, это ведь надо – тебя вызывают восстановить связь, надо идти на поле и соединять проводочки, если разорваны, а там тебя могут всегда пристрелить. В него Тигр целился, и самолеты его бомбили. Он причем был радистом в движении Катюш. И он пишет Лидии Амбарцумовой – это дочери отца Владимира Амбарцумова, который был его духовным отцом, а потом он женился на его дочери, тогда она еще его женой не была, он вспоминает… сейчас я найду эту цитату… Прямой наводкой немецкий Тигр в него стрелял, от снаряда и пуль Бог его хранил. Даже от советской пули, потому что его офицер, командир за то, что он заступился за товарища, ставил просто на…

А.Митрофанова

— На колени на пол – пистолет к виску?

В.Смык

— Да, ровик вырой и сейчас тебя застрелим. Но он настолько был спокоен, он молился в это время и этот его командир не решился в него выстрелить, рука дрогнула, он был удивлен этому спокойствию.

А.Митрофанова

— Это кино надо снимать вообще-то, о такой жизни.

В.Смык

— Конечно, да, фильм можно прекрасный снять. Его вообще называли «самый спокойный радист». Потому что могла быть… представьте, Катюша, там машина какая-то стоит, налет немцев, все убегают в укрытие, а он от бомбежки не прячется, а прямо держит связь. Вот что пишет Лидии: «Сказано, ни волос с головы человека. Нам надо отдать себя Его воле и только. Что нам опасность? Разве наш дом здесь, разве не мы поем: “Не убоимся ужасов в ночи, стрелы летящей днем”, - ну это русский перевод псалма, - Неужели и здесь мы далеки от слова псалма: “Падут тысячи и тьма одесную тебе”». Но как все это справедливо, на войне личным опытом все это постигнуто. И у него у рядового были награды, какие не всякому офицеру, солдату они просто были не положены – Орден Боевого красного знамени, Орден Красной звезды, Орден Великой отечественной войны, ну и уже про медали… их было просто очень много. Благодаря его поддержке, благодаря тому, что он держал связь, удавалось избегать и окружений, наносить точные удары по противнику. Смирение и покорность воле Божьей. А вот здесь он как солдат.

А.Пичугин

— Рядом с отцом Дмитрием Дудко, с теми священнослужителями о которых мы уже упомянули, находились и те, которые тоже составляли ядро церковной Москвы, ядро церкви того времени, но о которых пока еще речь не зашла – это и отец Глеб Якунин, отец Николай Эшлиман, которые писали письмо в начале 1960-х годов о свободе вероисповедания в Советском союзе. А с ними как-то Вы общались тогда?

В.Смык

— Нет, все-таки, нет. Вы знаете, я боюсь тут… я знаю, что отец Дмитрий Дудко с Глебом Якуниным поддерживал достаточно тесные контакты, но после известных событий 1980 года они разошлись.

А.Пичугин

— Ну также, я так понимаю, что община отца Александра Меня тоже в этом случае…

В.Смык

— Некоторые были из отца Александра Меня у батюшки были, они были двойными духовными – я знал таких ребят. Отца Александра Меня я кстати тоже знал…

А.Пичугин

— Вы тоже ездили, бывали в Новой деревне?

В.Смык

— Да, бывал у него.

А.Митрофанова

— Какое впечатление он производил на Вас?

В.Смык

— Вы знаете, очень приятное, он был, во-первых, красив, у него был хороший голос, он какой-то… он был очень обаятельный. Мне, честно говоря, я просто писал поэму и мне нужен был герой, я его искал, поэма моя называется «Приключения в библиотеке» и мне там некий нужен был демон, ну…

А.Митрофанова

— Злодей штатный.

В.Смык

— Злодей, и у отца Александра оказалась такая книжка – «A dictionary of angels names including the fallen angels» - словарь ангелов, включая падших ангелов, вот так буквально. И я эту книжку у него взял, а потом я ему возвращал, потом мы встречались на похоронах нашего общего знакомого. Вот так трижды я ездил к отцу Александру. Повторяю, это были приятные встречи. Он какой-то ласковый был человек. Вы знаете, он теплый, в нем была какая-то внутренняя сила.

А.Пичугин

— Да, все об этом говорят.

А.Митрофанова

— Говорят, что да, любви как-то у него для всех хватало. Кто бы к нему не приходил, он каждого мог именно так как-то одарить особо.

В.Смык

— Да, это знаете – это признак большого священника. Вот батюшка Дмитрий тоже… каждый думал, что он самый любимый его духовный сын. Когда я ознакомился с материалами про отца Александра Егорова – то же самое, все считали, что он самый лучший. Это любовь такая, когда широкое сердце, его хватает для настоящей любви для всех. Вот и отец Александр был конечно Мень таким.

А.Митрофанова

— Слушайте, ну Вы так рассказываете и уходят реалии страшной эпохи за этими именами. Такое ощущение, что Вам рядом с ними было уютно и тепло.

В.Смык

— Да и эпоха не была такой уж страшной, вы знаете. Я не согласен с тем, что… ну не сажали же, не расстреливали – это все-таки не те времена.

А.Митрофанова

— Не 1930-е, да.

В.Смык

— Все-таки брежневские времена чем были неприятны, строго говоря – книга, когда, допустим выходила, где был собор, обязательно надо было крест, или срезать, или так его поставить, в такой плоскости, в такой проекции, чтобы он торчал, как палка.

А.Пичугин

— А это Лапин же ввел это правило во время его председательства Гостелерадио, он ввел за правило срезать на всех кадрах кресты. .

В.Смык

— Но это не только на Гостелерадио, во всех журналах, во всех книгах так было.

А.Пичугин

— Но это от него говорят пошло.

В.Смык

— От него, да? Вот они испугались креста, вот и кончилось их время.

А.Митрофанова

— Может быть.

В.Смык

— Кто Меня постыдится в веке сем, того Я постыжусь.

А.Митрофанова

— Говорит Христос, да.

А.Пичугин

— Владимир Смык – писатель, публицист, поэт сегодня в гостях у радио «Вера», говорим о реалиях церковной жизни в Советском союзе в 1960-1970-1980-е годы.

А.Митрофанова

— А что из этого периода, когда Вы общались с отцом Димитрием Гудко, лично Вам запомнилось ярче всего? Какие-то эпизоды может быть, или случаи из Вашей жизни, когда Вы особенно глубоко почувствовали его духовное руководство, его значимость, его роль.

В.Смык

— Вы знаете, у каждого священника как бы своей подчерк что ли, свой профиль. Вот батюшка отец Дмитрий Дудко, я его однажды назвал, ему понравилось – народным батюшкой.

А.Митрофанова

— Почему?

В.Смык

— А он любил народ, он любил простых людей и к нему они тянулись. Мы правда его знаем, что он окормлял русских писателей, Эрнст Сафонов у него крестился, он принимал последнюю исповедь у Солоухина, он с писателями поддерживал, но он больше всего любил все-таки… очень любил народ. Трудно сказать, больше всего – это я конечно неправильно говорю. Любил людей. Вот такая допустим сцена, мы сидим беседуем, трапеза, за трапезой сидят люди и ведется беседа. Батюшка говорит: «Помните сказку “Жил был у бабушки серенький козлик”?» - «Да» - «А бабушка какая была?» - «Беленькая» - «А почему?» - «Потому что страдания ее обелили». Понимаете, он даже так говорил: «Я, - говорит, - представляю себе Русь», - Россия для него была на Голгофе, Россия, русский народ – это на Голгофе. Он даже так представлял, говорит: «Я себе представляю, умирает человек, его встречает апостол Петр, спрашивает: “Ты кто? Русский? Проходи, вы страдали. А ты не русский? А ты как к русским относился? Плохо? Уходи!”»

А.Митрофанова

— Ну да, может быть для того времени это и правомерный анекдот, или притча, или предание, уж не знаю, как это назвать.

В.Смык

— Вот он понимаете, он любил, он просто действительно любил людей. Даже у него есть стихи: «Кто любит Русь за три березки, а я люблю ее за слезки и за горе общее со мной». Вот это горе, которое… ведь он же пережил коллективизацию, отца его мучили по-моему. Он рассказывает, когда по продразверстке у него отбирали последний мешок хлеба и обрекали семью на голод, как он страдал и что это было такое. Ведь это была не только его семья, а вообще так было в эти годы 1930-е.

А.Митрофанова

— Дитя своего времени, пережил все те беды и лишения, которые выпали на долю людей в 1930-е годы, в годы войны, ну и потом соответственно и дальнейшие гонения и так далее. Вы когда рассказываете о нем, создается впечатление, что это был какой-то очень радостный и светлый человек.

В.Смык

— Да.

А.Митрофанова

— А как это возможно, пережив все вот это, оставаться радостным и светлым человеком? Как можно не утратить веру в таких тяжелых обстоятельствах, например, о которых Вы рассказываете? Вы понимаете как, сейчас мы очень часто задаем вопрос: «Господи, ну Ты где? Как Ты можешь допускать одно, другое, третье, как Ты на все это смотришь?» А то, что Вы рассказываете об отце Димитрии Дудко, такое ощущение, что это все проблемы, они в нем умножали радость какую-то. Это что за природа такая?

В.Смык

— Вы знаете, если взять его стихи, он же очень много писал стихов с 1940-х годов начиная, и можно следить за тем, как менялось его мироощущение. Первые стихи, особенно, когда его в лагерь отправили – они полны каких-то скорбей и переживаний, а потом это все как-то осветлялось, осветлялась, наверное, вера его, потому что он ее не потерял. Я думаю, что только верой можно объяснить вот это его восхождение что ли к радости. Потому что, повторяю, что он конечно страдал и если его первоначальные стихи брать, там есть очень тяжелые стихи.

А.Митрофанова

— Получается, что это вот, какое-то присутствие в жизни Христа, да, такое?

В.Смык

— Конечно. Вера человека все-таки высветляет, она ему помогает, она облегчает его жизнь. Она делает его оптимистом что ли.

А.Митрофанова

— Она и Вас сделала оптимистом, судя по всему. Потому что несмотря на… хоть Вы и говорите, что да нет, времена уже были не такие уж и сложные и так далее, и так далее. Но вот Вам приходилось, например, да, делать выбор – вступаете в партию и растете по карьерной лестнице, восходите вверх, ездите не только в Уганду, но и в Швейцарию, и куда угодно, работая там, где Вы…

В.Смык

— Нет, в Швейцарию бы меня уже не пустили бы.

А.Митрофанова

— Не пустили? Нет, если бы Вы были членом партии, например, почему бы Вас не пустили?

В.Смык

— Ну, конечно, да.

А.Митрофанова

— Конечно, и я думаю, что не только в Швейцарию, что там перспективы были бы блестящими.

А.Пичугин

— А вступали в партию, кстати говоря? Не Вы, а вообще из церковного окружения люди?

В.Смык

— Бывало, конечно, всяко бывало.

А.Пичугин

— Но к этому относились довольно негативно в самой среде?

В.Смык

— Ну, возьмите Свиридов композитор же был верующий, но это же был член партии.

А.Пичугин

— Нет среди членов партии то понятно.

А.Митрофанова

— И попробовал бы он и не быть.

А.Пичугин

— Да, что были верующие люди. А я имею в виду среди Вашего окружения церковного, приходилось ли им вступать в партию?

В.Смык

— Все-таки нет, мы себе этого не позволяли. Правда после того, как, вот я рассказывал о встрече с чекистами в квартире, ну не то чтобы меня прижали, но меня не пустили. Я хотел уехать в Индию, но после этого сказали…

А.Митрофанова

— Командировка у Вас сорвалась?

В.Смык

— Да, сорвалась, больше меня заграницу не пускали, вплоть до перестройки. Когда началась перестройка, все изменилось.

А.Пичугин

— Ну да. Спасибо Вам большое, что сегодня пришли к нам, рассказали. Действительно интересно – это наша история. Совсем недавняя история, кстати говоря, когда я начал говорить про отца Дмитрия Дудко, что еще лет десять назад мне казалось, что, ну да, пожилой человек, прошел через лагеря, и много было таких людей, прошедших через эти лагеря, еще 10-12 лет назад в живых, о которых мы знали. А теперь все меняется.

А.Митрофанова

— Мне бы знаете, очень хотелось напоследок задать Вам еще вопрос. А все-таки самый главный опыт, который Вы вынесли из общения с этими людьми – с отцом Димитрием, с отцом Глебом Каледой?

В.Смык

— Свое недостоинство.

А.Митрофанова

— Почему?

В.Смык

— Я вынес опыт, что я, как вам сказать… опыт того, что я последний.

А.Митрофанова

— Спасибо, Вы знаете…

А.Пичугин

— Нет, мы все-таки думаем, что это не так.

А.Митрофанова

— Я оставлю это без комментария, потому что по-моему, люди, которые…

В.Смык

— Нет, это так, к сожалению, это так. я был плохим духовным сыном и батюшки Дмитрия Дудко, и когда я писал об отце Глебе и об отце Александре я думал – кто я такой, чтобы об этих людях писать. Но Господь попустил.

А.Пичугин

— А так бы вообще никто не написал. Мы Вас представляли все время, как поэта, одно стихотворение прочитала Алла, а Вы нам сами ничего не прочитали .

А.Митрофанова

— Я не полностью прочитала.

А.Пичугин

— Давайте закончим эту программу Вашими стихами, прошу Вас!

В.Смык

— Я свой любимый прочту стих, он называется «Роза и гром»

Сад, что душа чужая, был потемки:

где звезды, кроны, где стволы дерев?

Ночная птица начала негромко,

но тут же замолчала, оробев.

Когда над ней нет ни крупинки света,

ни зернышка – какой уж тут мотив...

Но вот, сначала дуновенье ветра,

еще мгновенье – и уже порыв.

На каменную кладку под ногами

упали капли, листья теребя –

гроза! Сверкнули плиты зеркалами –

толпа дерев увидела себя.

С рождения не знающие стрижки,

живя вокруг стволов своих кривых,

сиятельной захваченные вспышкой

себя застали в искрах золотых.

За что такая милость им нескладным,

признанием каких таких заслуг?

Огонь, небесный пощадил – и ладно,

но небо их озолотило вдруг.

Ах, вот что: угол осветив ограды

и старую корзину на шесте,

явленье розы происходит саду,

явленье желтой розы на кусте.

И гром с небес, могучих, грозных, дробью,

Чугунных ядер покатился к ней

и, посмотрев на розу исподлобья,

сказал угрюмо:

- Я твой соловей.

И смысл ее прекрасного явленья

растолковал его чугунный слог:

о жизнь моя, в минуту озаренья

так щедро ли тебе отпустит Бог,

как тем деревьям? Грозный час нагрянет,

и молния, чертя наискосок,

во все углы души моей заглянет –

хотя б один найдет ли там цветок?

А.Пичугин

— Спасибо! Владимир Смык – писатель, публицист, поэт сегодня у нас в гостях в программе «Светлый вечер» рассказывал о церковных реалиях брежневской эпохи. Алла Митрофанова, я – Алексей Пичугин. Будьте здоровы!

А.Митрофанова

— До свидания!