У нас в гостях был доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории Российской Академии Наук Вадимир Лавров.
Разговор шел о личности Сталина, о его пути к власти, о принимавшихся им решениях и о возникновении "культа личности".
Ведущий: А.Пичугин
А.Пичугин
— Дорогие слушатели, здравствуйте, начинается наша традиционная ежевечерняя программа «Светлый вечер». Меня зовут Алексей Пичугин и здесь в этой студии мы сегодня приветствуем Владимира Лаврова – доктора исторических наук, главного научного сотрудника института Российской истории Российской академии наук, профессор Николо-Угрешской духовной семинарии, академик Российской академии естественных наук. Вот сколько у вас всяких должностей, здравствуйте!
В.Лавров
— Здравствуйте!
Наше досье:
Владимир Лавров родился в 1957 году в Москве, окончил исторический факультет Московского государственного педагогического института, с 1985 года работает в Институте истории СССР, ныне истории России при академии наук. Прошел путь от младшего до главного научного сотрудника, занимал должности заместителя директора по науке и руководителя центра истории религии и церкви. Преподавал в Российском православном институте святого Иоанна Богослова и в православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете. Доктор исторических наук, профессор Николо-Угрешской духовной семинарии.
А.Пичугин
— А тема нашей сегодняшней программы очень большая, глобальная, я даже не знаю, успеем ли мы обсудить все ее аспекты – нет, конечно же не успеем. Говорить мы сегодня будем про Сталина. Постараемся рассказать, вернее Владимир Михайлович Лавров постарается рассказать нашим слушателям какие-то, может быть, малоизвестные детали, может быть какие-то вещи про Сталина, которые не так хорошо известны, или вроде бы лежат на поверхности, но тем не менее, мы про них забываем. Ну а в целом, просто поговорим про личность Иосифа Сталина, про его роль в истории нашей страны. Вот такая, в общем, глобальная, огромная тема. Я думаю, начнем, вот я в интернете неоднократно читал Ваши интересные рассказы о роли Сталина в революции и роли Сталина в Гражданской войне, она, оказывается была не такой уж и однозначной, как мы привыкли считать, как мы привыкли знать из учебников истории прошлого
В.Лавров
— При Сталине, при культе личности Сталина, его роль конечно очень преувеличивалась. Когда наступил черед разоблачения культа личности Сталина, стали преуменьшать роль Сталина. Что же было на самом деле? На самом деле Сталин был освобожден февральской революцией, оказался в Петрограде в столице раньше Ленина. Ленин еще…
А.Пичугин
— В Швейцарии где-то…
В.Лавров
— В Швейцарии, в Петрограде – Сталин. И реально в нашей стране большевистскую организацию возглавили Каменев и Сталин. И, они поддержали временное правительство.
А.Пичугин
— Они осознанно это сделали, или это был какой-то вынужденный компромисс?
В.Лавров
— Осознанно, Сталин заявил, что буржуазно-демократическая революция еще себя не исчерпала, поэтому нужно давить на временное правительство, но в принципе, оно должно существовать.
А.Пичугин
— А какие плюсы он видел в буржуазно-демократической революции? Ведь потом все развернулось на 180 градусов.
В.Лавров
— Сталин, в общем-то, был в общем потоке. То, что Ленин придет к выводу – никакой поддержки временного правительства, даешь социалистическую революцию, для многих большевиков было абсолютно неожиданно. Ленин с этим приехал в апреле, но революция то произошла раньше и вот тут интересный момент, что да, у Сталина была своя точка зрения, когда приехал создатель, вождь партии, который был Ленин гораздо более значимый авторитетный, более могущественной в партии фигурой, чем Сталин, Сталин пошел за более сильным – за Лениным, изменил свою точку зрения, поддержал Ленина. Но если представить, что возобладала бы точка зрения Сталина и Каменева, ну, предположим, что-то случилось бы с Лениным, вот не приехал бы, и возобладала бы точка зрения Сталина и Ленина, то, конечно, никакой социалистической революции…
А.Пичугин
— Никакого октября.
В.Лавров
— Было бы учредительное собрание, очевидно Сталин был бы выбран в это учредительное собрание от большевистской партии, был бы таким средним малозаметным депутатом…
А.Пичугин
— Функционером.
В.Лавров
— Малозаметным, собственно, потому что он по-русски говорил плохо.
А.Пичугин
— До конца жизни.
В.Лавров
— Выделиться бы он никак не мог, ни интеллектом, ни красноречием. Если было бы по-сталински, было бы так, но вышло по-ленински и Сталин стал тем, кем стал.
А.Пичугин
— Ну а его роль в самой революции, вот уже октябрь 1917.
В.Лавров
— Я думаю, надо сначала сказать о лете, выписан ордер на арест временным правительством Ленина. Ленин уходит в подполье, то есть, снова его нет в столице и вот тут на первый план снова выходит Сталин. То есть, отчетный доклад ЦК на шестом съезде большевистской партии делает именно Сталин, не кто-то другой. И когда Ленин возвращается, очевидно где-то в октябре, точная дата не известна из подполья, то Сталин идет за Лениным, снова уходит на какие-то вторые, третьи позиции.
А.Пичугин
— Но никогда не было никакой оппозиции со стороны Сталина?
В.Лавров
— Были, но Сталин довольно быстро переходил на сторону сильно. Ну, например, во время Гражданской войны Троцкий, который реально создал Красную армию, возглавлял реввоенсовет и Ленин были за привлечение царской армии.
А.Пичугин
— Белой армии, да, царской еще естественно.
В.Лавров
— Сталин был против. Вот если бы вышло по-сталински…
А.Пичугин
— То Красная армия бы проиграла.
В.Лавров
— Красная армия безусловно проиграла бы, потому что, ну вот представьте, примерно 40% командиров Красной армии – это были еще царские офицеры, то есть, они, конечно, не хотели служить в Красной армии, но их ставили перед выбором – или вы идете, или вашу семью уничтожают.
А.Пичугин
— Ну и вас вместе с ними.
В.Лавров
— Семьи были заложниками.
А.Пичугин
— То есть, это фактически то, что произошло, например, с Ренненкампфом, да?
В.Лавров
— Ну вот так было, поэтому офицеры шли, еще к ним приставляли комиссаров. Сталин, Ворошилов, Буденный были против этого, но Ленин, тем более Ленин в союзе с Троицким были гораздо сильнее Сталина, Сталин когда это понял, он довольно быстро перешел на сторону Ленина.
А.Пичугин
— А вот здесь уже начинался антагонизм Сталина и Троцкого?
В.Лавров
— Сталина и Троцкого, да, во время войны Гражданской. Троцкий считал, что Сталин не вполне подчиняется. Между ними имела место такая и борьба за влияние, хотя, конечно, в армии должен был играть первую роль все-таки Троцкий, как председатель реввоенсовета, но может быть и что-то еще сказалось, у Сталина были антисемитские настроения, Троцкий был евреем, может быть это тоже сыграло роль.
А.Пичугин
— Ну, а в дальнейшем, вот Гражданская война в итоге началась, что Сталин, какую он позицию занимал? Какую он позицию занимал, понятно, естественно, но роль его насколько велика была в победе, и в итоговой победе Красной армии?
В.Лавров
— Я думаю, что, конечно Троцкий сыграл намного большую роль, Ленин сыграл намного большую роль. Сталин побеждал, но побеждал с огромными потерями под Царицыном, огромные потери, потом страшные расправы начались уже тогда, это Сталин вывозил офицеров заложников на середину Волги и топил, как показано…
А.Пичугин
— Это были его личные решения?
В.Лавров
— Да, вот как показано в фильме «Утомленные солнцем», вот так это было не только на Черном море, так это было и на реке Волга, это делал Сталин. Он расправлялся с ненавистными военспецами.
А.Пичугин
— В «Солнечном ударе», тогда скорее.
В.Лавров
— В «Солнечном ударе», да.
А.Пичугин
— В итоге политика военного коммунизма, потом политика НЭПа, ведь Сталин фактически НЭП свернул, придя к власти.
В.Лавров
— Сталин свернул НЭП, потому что понимал, к чему он идет, то есть…
А.Пичугин
— А разве это, простите, разве его какие-то чаяния и надежды на временное правительство и на буржуазную революцию не были отражены в какой-то мере, ну хотя бы в какой-то мере в политике, в экономической политике? Она разве не была ему близка в таком случае, если отталкиваться от того, с чего мы начали, со взглядов Сталина в середине 1917 года в Петрограде.
В.Лавров
— При принятии новой экономической политики, которая допускала частную собственность, свободную торговлю, здесь главную роль сыграл Ленин. Ленин, кстати, Дзержинский поддержал… Сталин здесь был на вторых ролях, но, после смерти Ленина, борясь за власть и в конце концов к концу 1920-х придя к власти, практически единоличной власти, Сталин все-таки, как умный человек понимал… Что такое НЭП, ведь мы вышли из абсолютной разрухи во время Гражданской войны, благодаря частным собственникам, нэпманам, благодаря капитализму, капитализм развивался очень большими темпами. В первые годы давали до 40% экономического роста в год, к концу 1920-х 10% в год – это тоже очень много. Но, Сталин, конечно понимал, что развитие капитализма ведет к капиталистической реставрации.
А.Пичугин
— Реставрации, конечно.
В.Лавров
— То есть, если есть плюрализм собственности, то рано или поздно плюрализм собственности приведет к политическому плюрализму. То есть, появятся какие-то партии кроме коммунистической и рано, или поздно эти партии отстранят коммунистическую партию во главе с ним, со Сталиным. Вот Сталин это понимал, поэтому НЭП, несмотря на свои успехи, был ему смертельно опасен и он свертывает НЭП. А вот, кстати, Горбачев, когда развивал перестройку, он не отдавал себе отчет, что это фактически это тот же самый НЭП и ведет он к реставрации капитализма, он этого, Горбачев не понимал.
А.Пичугин
— И тут же многопартийная система, которая коммунистическую партию..
В.Лавров
— Разные формы собственности – государственная, кооперативная, частная, в результате мы получили капитализм, он, Горбачев, этого не хотел, он этого не понимал. И получили отстранение коммунистической партии во главе с Горбачевым от власти, а Сталин это понимал.
А.Пичугин
— Я сейчас задам дурацкий совершенно вопрос, почему, если не можешь остановить беспредел, нельзя было его возглавить. То есть, почему Сталин не мог красиво сыграть и создать определенный культ личности, который был создан позднее, во времена НЭПа и очень красиво его возглавить, да, возглавить?
В.Лавров
— Вы знаете, чаще говорят о Ленине, а почему Ленин…. В такой форме говорят, вот если бы Ленин еще бы прожил…
А.Пичугин
— Но, он был болен, тут уже не терпит сослагательных наклонений, он был болен, а Сталин был как раз в самом расцвете.
В.Лавров
— Крестьянство, в основном неграмотное, у нас, ну вот перед революцией было 79% неграмотных, считало своей партией партию социалистов революционеров эсеров, то есть, если возникал политический плюразлизм, многопартийная система, то возникала партия социалистов революционеров, были еще живы из здравствовали руководители, включая Чернова в эмиграции. Основной партией, которая вот при любых выборах свободных побеждала, была бы, конечно, не коммунистическая партия, была бы партия эсеров, то есть, перспектив здесь у Сталина не было. У Сталина была перспектива свернуть НЭП.
А.Пичугин
— Что он собственно и сделал.
В.Лавров
— И укреплять личную диктатуру. Что-то ему удалось, все очень логично.
А.Пичугин
— А Троцкий, его роль в НЭПе? Ведь это еще до опалы, ведь он вполне себе на первых ролях?
В.Лавров
— Троцкий проиграл борьбу за власть Сталину, и не только Троцкий. Здесь нужно упомянуть то, что произошло в апреле 1922 года, то есть, был создан пост генерального секретаря коммунистической партии и не кто-нибудь, а Зиновьев и Каменев предложили Сталина. Позднее Сталин утверждал, что ему предложил Ленин – нет, предложили Зиновьев и Каменев, которых Сталин потом уничтожит. Троцкий это тоже поддержал, вот Троцкий, Зиновьев, Каменев и остальные лидеры, они считали, что генеральный секретарь – это именно секретарь, вот они вожди, они лидеры, они трибуны, Троцкий, Зиновьев, Каменев и другие упустили из виду, что собственно 1922 год, революция закончилась, забудьте. Политическая система свободная уничтожена, парламента нет, свободных выборов нет, все партии запрещены, кроме коммунистической, все газеты запрещены, кроме коммунистической, то есть, политики открытой нет, вся политика переместилась в кабинеты, в коридоры. А вот в кабинетах, в коридорах, то есть, как еще говорят, под ковром…
А.Пичугин
— Где все бумажки.
В.Лавров
— Сталин был выдающимся политиком, гроссмейстером, он их всех переиграл, там вот…
А.Пичугин
— В кабинете сидя.
В.Лавров
— Да, а они думали, что они трибуны, что они авторитет, что они выйдут на улицу. Но никуда их на улицу не пустили.
А.Пичугин
— Владимир Лавров - доктор исторических наук, главный научный сотрудник института Российской истории Российской академии наук сегодня вместе с нами проводит этот «Светлый вечер». Мы поговорили про революцию, про Гражданскую войну, про НЭП и логично, я думаю, что, подходим к таким важным темам, как коллективизация и голодомор. И вот, роль Сталина в коллективизации. Ну, роль Сталина в коллективизации на первый взгляд понятна, как уже лидера государства, да, но есть же нюансы.
В.Лавров
— Вы знаете, в Институте российской истории Академии наук, где я работаю, замечательное издание выпущено «Лубянка Сталина». То есть, органы госбезопасности раз в месяц клали на несколько десятков страниц, обычно это где-то 40-50 страниц сверхсекретный документ, что происходит в стране на самом деле. В рабочем классе, среди церковников, крестьян и так далее, и так далее, что реально в промышленности и так далее, что происходит. И вот я работал как раз над томом 1928 года, всего несколько человек читали эти сводки в стране. Ситуация была такая в 1928 году, партия коммунистическая реально практически не пользовалась никакой поддержкой, даже у рабочих, у рядовых, тем более у крестьянства, даже рядовые коммунисты очень критически отзывались о собственной партии. Партия зависала над пропастью и чувствовалось, что еще немного, еще подождать и вот эта крестьянская недовольная масса сметет партию, отстранит ее от власти. Безусловно все это прекрасно чувствовал и понимал Сталин, и когда я это читал, я как бы представлял, что в этот момент думает Сталин, читая о том, что говорят люди, как они высказываются, какое настроение в стране, то есть, к концу 1920-х годов Сталин был перед такой альтернативной, или он все берет в руки, в кулак, невиданные репрессии в истории страны, или крестьянская масса сметает коммунистическую партию во главе с ним. Или так, или так. Понятно, что Сталин выбрал первое и тут потребовалась коллективизация. Уже первые какие-то шаги в сторону коллективизации в 1928 году, затем 1929 год, то есть… Что такое крестьянство – это же собственники, вот попробуй у крестьянина что-то отбери, он возьмется за ружье, за вилы, а если крестьянство собрать в колхоз, согнать в колхоз, совхоз, все у него отнять, положить в общие амбары, то из этого общего амбара, из этих закромов родины уже можно взять .
А.Пичугин
— Скажите, а сама идея колхозов, она ведь не была изобретена в Советском союзе? Это чье изобретение, я так понимаю, что в Соединенных штатах были аналоги, еще в других странах.
В.Лавров
— Ну, были аналоги и в нашей стране, только не совсем аналогичные. Была кооперация.
А.Пичугин
— Кооперация, но кооперация еще до революции была.
В.Лавров
— У нас в России дореволюционная кооперация охватывала более 80% народа, это была лучшая кооперация в мире, у нее было большое будущее и Ленин на основании этого сделал вывод, что 80% народа охватывает, а если охватить всех, то будет еще лучше. Но в том то и дело, что когда охватывает 80% - это добровольная кооперация.
А.Пичугин
— 20% могут делать, что хотят.
В.Лавров
— Никто насильно не гонит, люди вступали в кооператив, они имели право свободно выйти, они вступали на определенных условиях, о которых договаривались. То есть, она и была кооперация очень эффективна, потому что она была добровольная. Ну, скажем, нет возможности купить какой-нибудь механизм крестьянину, значит, объединяется деревня и покупает, вот вам кооператив. Или не хотят продавать посреднику, берет деревня и открывает свой магазинчик, собственный магазинчик в городе – кооперативный. То есть, это очень хорошо работало, а тут всех согнали сто процентно, сделать это можно было только насильно и это стало работать плохо.
А.Пичугин
— Я правильно Вас понимаю, что колхозы создавались, вообще вся коллективизация была задумана исключительно после прочтения Сталиным этих отчетов, из которых следовало, что в любой момент крестьянство перестает быть опорой?
В.Лавров
— Это очень важный момент, но был еще один тоже очень важный фактор. Дело в том, что требовалась новая индустриализация, собственно при Николае II происходила индустриализация вполне успешно, у нас были самые современные в мире заводы, но в результате революции, Гражданской войны, перестали строить новые предприятия. При НЭПе в основном просто восстанавливали то, что было разрушено. То есть, реально мы отстали от Запада лет так на 15. Нужно было наверстывать, иначе нельзя было иметь и современную армию. И вот тут вставал вопрос, а где взять деньги на индустриализацию. Запад денег не дает, своих внутренних ресурсов нет, к чему пришли – нужна коллективизация для индустриализации. То есть, всех в колхозы, из общего амбара взять что-то легче, плюс что-то сделали, начиная с 1932-1936 года, прежде всего 1932-1933 годы. В ряде регионов у крестьян отнимали практически все продукты, практически все. Продавали заграницу за твердую валюту и за золото. За вырученное золото и твердую валюту покупали самые современные заводы, прежде всего в Великобритании, в Соединенных штатах, большая часть машиностроения Великобритании работала на Советский союз. Скажем, знаменитые наши автомобильные заводы – это, на самом деле Ford. Хорошие заводы.
А.Пичугин
— Это известная история, да.
В.Лавров
— Отнимая в ряде регионов практически все, просто людей уморили голодом. То есть, от голода умерло около 8 млн. человек.
А.Пичугин
— Это Вы к голодомору переходите?
В.Лавров
— Это голод 1932-1933 годов в СССР, на Украине такой термин очень яркий – голодомор.
А.Пичугин
— Это на Украине, но ведь еще был голод в Поволжье в 1920-е годы.
В.Лавров
— Это общий голод. На Украине, украинские националисты утверждали, что погибло от голода 10-15 млн человек.
А.Пичугин
— А сейчас 8 вроде млн мы говорим?
В.Лавров
— Да, в институте Российской истории была подготовлена по этому поводу экспертиза для президента России, по нашим исследованиям, нашим подсчетам, погибло около 8 млн, примерно вот из этих 8 млн, почти 4 млн на Украине. Основные очаги, где все отбиралось, вся еда – это была Украина, Поволжье, Северный Кавказ, Казахстан. Причем, скажем, в Казахстане погибло в процентном отношении от голода больше, чем на Украине.
А.Пичугин
— А Казахстан сейчас это как-то вспоминает?
В.Лавров
— Ну, это вспоминает прежде всего Украина. И мы бы это не очень-то вспоминали, если бы они бы нам не напомнили, но вот нет худа без добра, мы этим занялись и разобрались, что там было. Значит, отбирали для того, чтобы продать и купить современную технику. Этот голодомор был направлен не против украинцев, на Украине погибали от голода люди самых разных наций.
А.Пичугин
— Но это же идеология была чистой воды, когда это был целенаправленный геноцид украинцев. Нет, ну естественно, что это как Вы говорите.
В.Лавров
— Так вот, украинские националисты утверждают, что это против нас, против украинцев, но это не соответствует действительности.
А.Пичугин
— Но это идеология, а есть история.
В.Лавров
— Нужны были деньги, деньги добивались вот таким бесчеловечным образом. Причем, когда начинаешь в этом разбираться, что оказывается, что, собственно все-таки главный приток валюты давало не продовольствие, а скажем, лес, нефть, более того, 40% предприятий на крови, можно сказать, которые мы построили за эти деньги, добытые таким путем. Вот 40% этих предприятий в 1941 году просто их разбомбили немцы.
А.Пичугин
— Причем знали еще как бомбить, потому что сами и строили.
В.Лавров
— Ну, дело в том, что, скажем, крупные предприятия, крупные электростанции были прекрасной мишенью. Их может было бы лучше строить на Урале, их строили на Украине, вот их и разбомбили.
А.Пичугин
— Ну, на Украине они же тоже требовались.
В.Лавров
— Да, но если готовишься к войне. Ведь установка Сталина была, что мы воюем на чужой территории малой кровью.
А.Пичугин
— А хороший вопрос, насколько Иосиф Виссарионович готовился к войне и верил в ее неизбежность?
В.Лавров
— После 1933 года, после прихода к власти Гитлера, безусловно он понимал, что война неизбежна. Если брать экономику, подготовка к войне была. Сам Сталин заявил в 1941 году осенью, что мы так далеко отступаем, потому что у немцев в три раза больше танков. И это повторялось-повторялось потом, это не соответствует действительности, танков на самом деле было больше у нас. И сейчас появились работы по которым мы видим, что собственно с технической стороны мы были готовы примерно также, как и фашисты, но дело в том, что 1937-1938 годы и последующие годы – это страшные репрессии против командного состава Красной армии, организованной как раз Сталиным, то есть, было уничтожено, расстреляно 95% командиров Красной армии – от командира полка и выше. То есть, да, техника была, командиров не было, то есть, воевать армия не могла, воевать хорошо, в этом причина, что мы так отступали.
А.Пичугин
— Как же он готовился к войне, если он расстреливал командиров Красной армии, кто же должен был воевать?
В.Лавров
— Руководством Германии сейчас опубликованы документы, обсуждалось, нападать на Советский союз, или не нападать. Против нападения был министр обороны, против нападения на Советский союз был начальник сухопутных сил, Гитлер им отвечал: «Сталин уничтожил, обезглавил командный состав Красной армии – нападать надо сейчас. Подождем несколько лет – большевики подготовят новых командиров, нападать будет поздно». То есть, вот эти вот сталинские репрессии, они, конечно, обусловили слабость нашей армии в 1941 году, ну и конечно, где-то провоцировали нападение Гитлера.
А.Пичугин
— Давайте все-таки вернемся немножко назад к коллективизации, к раскулачиванию. Как проходил, насколько болезненно проходил этот процесс? Мы знаем из учебников, что очень болезненно, но опять-таки, есть какие-то нюансы?
В.Лавров
— Опять же хочу упомянуть этот сборник, многотомное издание «Лубянка Сталину», то есть, я до этого издания знал, что коллективизация была насильной, но, что она настолько была насильной, я все-таки не представлял.
А.Пичугин
— А вот давайте поподробнее об этом, потому что я не уверен, что наши слушатели будут читать сборник «Сталин. Лубянка»
В.Лавров
— Тысячи выступлений, многие тысячи выступлений крестьян против коллективизации. Вот было подвергнуто репрессиям только в 1930-1931 годах, выселено около 2 млн крестьян. Ситуация вот по этим документам госбезопасности такая, что проводя коллективизацию коммунисты терпели поражение, крестьянство брало верх и чтобы этого не допустить, против крестьян были брошены регулярные войска Красной армии. Вот только регулярные войска смогли сломить сопротивление крестьянства, вот такова историческая правда.
А.Пичугин
— Ну да, в принципе это то, о чем мы и читаем в учебниках, в каких-то книгах смотрим.
В.Лавров
— А что такое выселить, я уж не говорю про убитых, просто выселить, ведь зачастую выселяли – просто вывозили и бросали в лес, вот живите, выживайте, как хотите. Вот так вот. Кто-то выживал, кто-то нет.
А.Пичугин
— А многие выживали, кстати? Есть какая-то статистика по раскулачиванию и выживаемости на новых территориях?
В.Лавров
— Ну вот когда в 1937 году провели перепись населения, то обнаружилось, что не хватает 10 млн людей, вот их нет. Значит, как это объяснить народу, где 10 млн человек советских граждан. Как вышли из этой ситуации – засекретили перепись, организаторов переписи расстреляли. Вот и все, не хватает 10 млн. Но здесь и раскулачивание, здесь и голодомор, здесь и большой террор, вот все вместе 10 млн.
А.Пичугин
— А раскулачивание, кто попадал под раскулачивание? Была какая-то социальная планка, после которой человек считался кулаком?
В.Лавров
— Да не было, в том то и дело, в основном раскулачивали просто трудовых хороших хозяев. Вообще до революции считалось, что кулак – это ростовщик, вот кто дает деньги под проценты. Ленин ввел другое понимание, что кулак – это богатый. Вот такое новое понимание коммунистическое, что оно значило – оно значило, что если крепкое хозяйство, а крепкое хозяйство обычно в семьях, где много мальчиков, вот если много девочек, то хозяйство беднеет, если много мальчиков, хозяйство поднимается. То есть, просто лучшие хозяйства были уничтожены, вот что такое коллективизация. А вообще это была всесоюзная пьянка, потому что отдавать в колхоз не хотели, резали скот, пили. Миллионы голов просто пропали в 1930-1932 году, потому что люди не хотели, пусть лучше пир во время чумы, чем отдать свое.
А.Пичугин
— Владимир Лавров - доктор исторических наук, главный научный сотрудник института Российской истории РАН вместе с нами проводит этот «Светлый вечер». Меня зовут Алексей Пичугин и через минуту мы в эту студию вернемся.
А.Пичугин
— Итак друзья, еще раз здравствуйте, меня зовут Алексей Пичугин, здесь в этой студии у нас программа «Светлый вечер» и в гостях у радио «Вера» Владимир Лавров – историк, доктор наук, главный научный сотрудник института Российской истории РАН. Говорим о Сталине, такая глобальная, объемная, огромная тема. Давайте Владимир Михайлович вернемся чуть-чуть назад, мы с Вами не затронули еще важные такие вехи исторические – создание Советского союза, тут я так понимаю, что у Сталина и Ленина тоже не было единства в позициях.
В.Лавров
— Да, их позиции отличались. Собственно, по началу позиции были достаточно близки, Сталин был наркомом по делам национальностей, проводил ленинскую национальную политику и сейчас для нас чрезвычайно важно понимать, какая политика проводилась Лениным и Сталиным на Украине. Дело в том, что до революции считалось, что мы единая нация русские. Эта нация распадается на три ветви – великороссы, малороссы, белорусы, но это единая нация. Ленин и Сталин ввели другое теоретическое новшество – это три нации, три разных нации, отличающихся друг от друга.
А.Пичугин
— То есть, фактически украинский национализм был и создан Сталиным и Лениным?
В.Лавров
— Да в том то и дело, для чего это делалось – для того, чтобы ослабить патриотические русские настроения, вот разбить единую нацию на три отдельных нации.
А.Пичугин
— А неужели до революции не было таких предпосылок, к возникновению украинского национализма, например?
В.Лавров
— Вы знаете, собственно национализм, как заметное явление проявился в конце XIX – начале XX веков. Не где-то там, никакой Украины во времена святого Владимира, как сейчас его на Украине утверждают, в помине не было. Термин Украина стали употреблять поляки столетие спустя и то они имели в виду окраину Польши, говоря Украина. Националисты, как заметное явление появились на рубеже XIX-XX веков и они не был влиятельны. Вот то, что украинское националистическое правительство во время революции и гражданской войны были слабенькие, они были слабенькие потому, что не пользовались поддержкой даже в Киевской губернии. Жители Киевской губернии считали, что они русские, вот ведь как. Затем, когда укрепились большевики, боясь русских патриотических настроений, стали ограничивать, очень заметно ограничивать преподавание русского языка, он был почти запрещен для преподавания. Были закрыты практически все русские газеты, только украинские, на украинском языке. То есть имела место вот эта ленинская политика, которую проводил Сталин, как нарком по делам национальностей – насильственная украинизация. Эту политику проводили примерно до середины 1930-х годов. Вот в середине 1930-х годов Сталин спохватился, потому что появилась немало националистов, кроме того мы столкнулись с такими явлениями, вот берут молодого человека в армию, а он вообще ничего не понимает, что говорит русский командир, он украинец, он вообще не понимает русского языка, потому что на Украине его нет. Значит, были в результате проведены изменения и появились и газеты на русском языке, и преподавание возобновилось на русском языке, но вот тот национализм с которым мы сейчас сталкиваемся, он был заложен прежде всего Лениным, Сталиным тоже. И хотя на Украине сейчас рушат памятники Ленину, ну, конечно их нужно демонтировать, поскольку этот человек виновен в массовых репрессиях, но государственность украинская реально она создана Лениным, а также Сталиным.
А.Пичугин
— То есть, Вы более глубоких корней в этом не видите процессе?
В.Лавров
— Вы знаете, вот до революции наша страна делилась по губерниям, там не было никаких национальных республик – это был такой самый надежный вариант. Изменения произошли в 1922 году, сначала Сталин, когда встал вопрос, а как создавать Советский союз, как создавать общее государство, выиграли Гражданскую войну, что дальше? Сталин предложил план автономизации, по этому плану все республики входят в состав РСФСР – Российской советской федеративной социалистической республики, то есть в состав России, входят в нее, в Россию, без права выхода. План автономизации.
А.Пичугин
— У Ленина, кстати говоря, если я не ошибаюсь, право выхода сохранялось.
В.Лавров
— Вот, Ленин узнал об этом не сразу, Ленин уже болел, а когда об этом узнал, он выступил категорически против Сталина и настоял на создании Союза советских социалистических республик, то есть, республики не входят в состав России, а вот все мы вместе входим в Советский союз и все имеют право на свободный выход.
А.Пичугин
— Хотя, никакого свободного выхода, честно говоря не предполагалось, судя по всему.
В.Лавров
— Ну, вот на бумаге было написано так. Конечно, ни Ленин, ни Сталин, который поддержал Ленина, когда понял, что Ленину проиграет, он опять поддержал более сильного, ни Сталин, ни Ленин не представляли, что наступят такие демократические времена, когда конституция вдруг начнет действовать. То есть, на бумаге было написано – выходите, пожалуйста, но если кто начинал об этом говорить, он оказывался в местах не столь отдаленных. То есть, это было абсолютно невозможно – это была такая пропаганда, какая-то дань украинским и прочим, грузинским и прочим националистам, показать на Западе, какая у нас свобода. Но реально, это была демагогия. Но ведь наступили времена демократические на рубеже 1980-1990-х годов, когда та же Украина, Грузия, Прибалтийские республики заявили, так мы же имеем право, конституция – основной закон, мы имеем право свободного выхода. То есть в 1922 году Ленин и примкнувший в конце концов к нему Сталин, заложили мину замедленного действия, которая взорвалась в 1991 году. И не могла не взорваться рано, или поздно. Но они, конечно, о таком и помыслить не могли. Вот что тогда заложили. Вот казалось бы, подумаешь, что в бумаге написано. Нет, если это конституция, то она может вдруг начать действовать.
А.Пичугин
— Интересно. Хорошо, это создание СССР. Еще мы начинали с Вами говорить про Вторую мировую войну, про начало Второй мировой войны, про начало Великой отечественной, но не поговорили про пакт Молотова-Риббентропа, насколько он был важен для Сталина? Мы с Вами уже подошли вплотную к этому моменту, когда Вы говорили про ликвидацию командиров Красной армии, соответственно пакт Молотова-Риббентропа должен был для Сталина быть, либо какой-то надеждой на отсрочку, либо это был хитрый ход двойной.
В.Лавров
— Следует признать, что в первую очередь Сталин пытался заключить договора о взаимной помощи с демократическими странами. Вот казалось бы, у нас диктатура, но тем не менее, сначала мы попытались с демократической Францией, с демократической Великобританией. Ничего из этого не вышло, Франция и Великобритания пытались направить агрессию Гитлера на коммунистический Советский союз. То есть, Сталин предлагал проекты соглашений, где указывалось, сколько дивизий, в каком направлении, каких стран, вот Франция, Великобритания ничего подобного подписывать не хотели. Они хотели отделаться общими словами. Это исторический факт и даже летом 1939 года приехала из Великобритании делегация вести переговоры. Ехала она на колесном корабле по морю, не на самолете. Представьте себе, что такое колесный корабль, как он шлепал, приехала эта делегация, оказалось у главы делегации Великобритании никаких полномочий. И тут приходит телеграмма от Гитлера, мы готовы заключить пакт о ненападении, готовы хоть сегодня прислать на самолете Риббентропа. Но разный подход. А что делать, если Великобритания и Франция не хотят заключать, а Гитлер предлагает. Вот откажись, как это будет воспринято. Если брать сам текст пакта Молотова-Риббентропа – это нормальный хороший текст, попытка отсрочить войну, но это всегда хорошо, когда имеет место попытка отсрочить страшное.
А.Пичугин
— Мы сейчас не говорим, например, о секретных приложения, а о самом тексте основном пакта. Насколько Сталин ему доверял тексту?
В.Лавров
— Ну, может сначала скажем о секретном приложении?
А.Пичугин
— Давайте.
В.Лавров
— Его обнаружили американцы после войны в архиве в Берлине, точнее копию и Советский союз десятилетями говорил, что подлинника нет, эту копию состряпали американцы – это подлог. Во времена горбачевской гласности выяснилось, что эта копия соответствует, в Москве подлинник, причем не только подлинник, а есть еще карта, кто что получает, что получает Советский союз, что получает Германия, то есть, раздел влияния и территорий в Европе. Причем с личной подписью Сталина. Вот это сохранилось. Секретный протокол был на самом деле, этот секретный протокол осужден на съезде народных депутатов 1989 года, но… и очень многие, особенно люди демократические, западнических взглядов считают также, как и депутаты съезда народных депутатов, что это незаконно и неправильно было делить Европу с Гитлером. Но я бы тут высказал свою личную точку зрения, как историк. Вот я скорее здесь соглашусь со Сталиным. Дело в том, что да, конечно, согласно этому секретному протоколу, мы получали Прибалтийские республики, то есть, то, что мы их присоединили, это никакого добровольного, никаких выборов, все было абсолютная имитация, все делали наши органы госбезопасности. Но оно заключается в том, что если бы мы не присоединили насильно эти республики, немцы-фашисты, наступали бы на Ленинград из Эстонии. Вот вы представьте, насколько это ближе, это каких-то, по-моему, чуть ли не 40 км, я думаю, что удержать Ленинград бы не удалось.
А.Пичугин
— А 40 км что?
В.Лавров
— Ну, от Эстонии до Ленинграда.
А.Пичугин
— Больше, около 100.
В.Лавров
— Если бы не мы взяли Прибалтику, то ее безусловно взяли бы немцы и они наступали бы на нас с других границ, вот ведь какая вещь. И, были бы намного ближе к Ленинграду. Думаю, что Ленинград удержать бы не удалось, соответственно, вот то, что была блокада Ленинграда – это не только героизм, это и то, что мы сдерживали большую группировку немецко-фашистских войск, которая бы в случае падения Ленинграда была бы направлена, были такие планы, направлена с северо-запада на Москву.
А.Пичугин
— Хорошо, но это исторические факты, а понимало ли это руководство страны на тот момент, подписывая секретное приложение?
В.Лавров
— Я думаю оно, именно руководство, из этого исходило. С каких рубежей начнем воевать.
А.Пичугин
— Хорошо, а почему тогда этого не понимало немецкое руководство?
В.Лавров
— Немецкое руководство рассчитывало, что оно разгромит нас, что оно может быть даже в чем-то уступит этому Сталину, но своей организованностью, своей мощью, внезапностью разгромят.
А.Пичугин
— Друзья, напомню, что в гостях у радио «Вера» сегодня у программы «Светлый вечер» историк Владимир Лавров - доктор наук, главный научный сотрудник института Российской истории Российской академии наук. Мы говорим про пакт Молотова-Риббентропа сейчас и поговорили про секретное его приложение про раздел влияний в Европе, а вот основной текст Владимир Михайлович, пакта, все же, я еще раз повторю этот вопрос, насколько Сталин верил в него?
В.Лавров
— Сталин исходил из того, что нужно отсрочить войну, чтобы лучше подготовиться, ну, если…
А.Пичугин
— То есть, он не считал, что этим можно избежать войны на 100%?
В.Лавров
— Нет, Сталин исходил из того, что война будет. Вообще Сталин пытался договориться с Гитлером. В конце 1940 года Молотов летал в Берлин, встречался с Гитлером и рассматривался союз о присоединении… рассматривалось предложение о присоединении Советского союза к антикоминтерновскому пакту, ни много, ни мало. То есть, было предложение, что Германия, Советский союз станут союзниками и разделят мир. Вот этот вопрос обсуждался, были такие секретные переговоры и в принципе, мы были на это согласны. Сталин был согласен и Гитлер был на это согласен разделить мир. Но, Сталин хотел получить Босфор и Дарданеллы, нашу многовековую мечту и выйти в Средиземное море, а Гитлер считал, что Сталин слишком слаб, Советский союз слишком слаб, армия Советского союза слишком слаба, потому Сталин хочет многого, чего не заслуживает и предлагал Сталину союз, но наступайте на Индию, наступайте на крупнейшую колонию Великобритании. Вот это Гитлер был готов отдать Индию Советскому союзу. То есть, попытка договориться разделить мир провалилась и планы были и у Гитлера, планы были и у нас, которые состояли в том, что будет война. Если сравнить, кто лучше подготовился, может быть даже немцы. Может быть, если сравнивать техническую сторону, может быть нам бы лучше было вступить в войну не в 1941, а в 1939, но в 1939 мы не могли вступить, потому что были репрессированы командиры Красной армии. А это было даже важнее. Руководить Красной армией было некому. Даже выдающиеся командиры, возьмите, Рокоссовского, он был арестован, как якобы шпион, его пытали и так далее. Хорошо, что он себя не оговорил, это помогло ему выжить. Он выдержал пытки. 1939 году конечно нужно было договариваться с Гитлером.
А.Пичугин
— Но, война все равно началась и вот здесь уже мы с вами говорим о роли Сталина в Великой отечественной войне. Я понимаю, что каждая из тем, которую мы пытаемся обсуждать, она глобальна, она заслуживает отдельной программы часовой как минимум, но если уж мы идем по основным каким-то вехам сталинской эпохи, то давайте, конечно, и про роль Сталина в Великой отечественной поговорим.
В.Лавров
— Прежде всего о том, что было в первые дни. Вокруг этого много споров, разные точки зрения. В первые дни Сталин работал и отдавал приказы наступать, перевести войну на территорию противника. Это было, это не выполнялось, выполнить это было невозможно, удар был страшный и такие приказы Сталина, они как раз приводили к тому, что пытались наступать, в результате оказывались в окружении. В 1941 году было окружено и сдалось в плен более 3,5 млн красноармейцев. Вот первые дни Сталин пытался так командовать. Кроме того, что еще имело место, значит, Сталин ночью работал, днем спал. Боевые действия в основном они шли, все-таки днем, получалось так, что в условиях диктатуры важнейшие вопросы должен был решать Сталин, будить его не решались, когда он просыпался, уже время уходило, вот такая была ситуация.
А.Пичугин
— А сам он не мог перестроить свой график в соответствии?
В.Лавров
— Ну, когда было очень необходимо, он перестраивал, но он пошел по такому пути, что предоставил больше инициативы в конце концов полковдцам, командирам. То есть, во время Великой отечественной войны имело место какое-то определенное ограничение диктатуры Сталина. То есть, сама жизнь заставила. Ну вот представьте классический пример – оборону Москвы держит Жуков, ситуация отчаянная, целые направления, где нет никаких наших войск. Жуков собирает войска, несколько дней не спит, тут звонит Сталин, который еще плохо разбирался, как верховный главнокомандующий, начинает что-то Жукову советовать. Жуков просто послал Сталина матом, Сталин стерпел, потому что Жуков был абсолютно нужен, Жуков удержал Москву, защитил Москву, перешел в контрнаступление. То есть, это были такие отчаянные моменты, когда один сказал, что он думает о Сталине, а другому пришлось терпеть. Возвращаясь к первым дням, после серьезных неудач, сдачи Минска, у Сталина наступила какая-то апатия, вот были какие-то несколько дней, когда он был просто потрясен тем, что происходит, ведь он стране говорил, что страны не будет, или будем воевать на чужой территории и вдруг все иначе происходит. И, по воспоминаниям, когда к нему приехали его ближайшие соратники на дачу, в Кунцевскую дачу ближнюю. На дачу было вообще запрещено без его вызова кому-то приезжать и вдруг приезжают, а они увидели в его глазах испуг, возможно он испугался того, что его приехали арестовывать. Но его приехали просить вернуться к руководству и он возвращается, и Сталин постепенно учился, в общем, в 1944-1945 годах он достаточно успешно руководил как верховный главнокомандующий. Жуков в своих мемуарах пишет, что с 1943 года даже успешно руководил Сталин вполне соответствовал этому посту верховного главнокомандующего, хотя насчет 1943 года, что я могу сказать, когда рассматривался вопрос, где будут наступать фашисты, Сталин принял решение, что они будут выступать на юге. Жуков, уже осмелевший Жуков, в 1942 году еще Жуков не смел так противоречить Сталину и в результате неудачное по инициативе Сталина наступление, потеряли 2 млн человек. В 1943 году Жуков смеет возражать Сталину, говорит: «Нет, немцы будут наступать на Курской дуге». И убедил Сталина, но, если бы вышло по-сталински, если бы мы готовились не к Курской битве, а какой-то более южной битве, то мы бы курскую безусловно проиграли бы. А что такое проиграть курскую битву – это нет коренного перелома, это новое немецкое наступление на Москву. Мы конечно все равно бы выиграли, но сколько бы потребовалось еще времени, сколько миллионов людей бы еще положили. То есть, даже в 1943 году Сталин еще не вполне соответствовал тому, что должен осмысливать, понимать верховный главнокомандующий, но Сталин уже понимал, что к Жукову надо прислушиваться.
А.Пичугин
— Владимир Михайлович, время нашей программы, к сожалению ограничено. Поэтому, мы не обсудили огромное количество тем, ни ежовщину, ни репрессии, ни космополитизм, ни дело врачей, там за скобками нашей программы остается огромное количество тем про Иосифа Виссарионовича Сталина, которые надо, интересно и хотелось бы обсудить. Но, давайте быстренько, в двух словах подведем итоги его правления.
В.Лавров
— Я бы сказал вот о чем, во время Великой отечественной войны интересы Сталина и народа по большому счету совпали, то есть, Сталину, чтобы выжить, победить, остаться у власти нужно было разгромить Германию. Но и народу, чтобы выжить, нужно было разгромить Германию. Для Сталина плюс-минус миллион погибших ничего не значили, но большому счету в победе был заинтересован и народ, и солдаты, и рабочие, и конструкторы, и верховный главнокомандующий Сталин. И вот то, что интересы совпали – это, конечно, сыграло огромную роль в нашей победе, без этого бы, конечно, победы бы не было. И у Сталина тоже есть свой вклад в общую победу.
А.Пичугин
— Но, это итог войны, а итог правления?
В.Лавров
— Итог правления, ну вот…
А.Пичугин
— Вот Вы согласны с этой очень банальной распространенной фразой, которую Черчиллю приписывают, что взял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой.
В.Лавров
— Черчилль этого не говорил, как ни приписывают. Вы знаете, я бы скорее вспомнил не Черчилля, а святого патриарха Тихона, он еще первого января 1918 года в своем слове в храме Христа Спасителя сказал, что большевики строят Вавилонскую башню, что достроить ее также не удастся, что она рухнет. И вот, и Ленин, и потом продолжатель дела Ленина – Сталин, строили Вавилонскую башню, а она была обречена – это была утопия построить коммунизм, и она и рухнула. Конечно и Ленин, и Сталин были очень крупными государственными деятелями, политиками, но они строили Вавилонскую башню. И Вавилонскую башню можно было построить, пытаться строить только насильственно, а отсюда и колоссальные репрессии, которые начались не при Сталине, а прежде всего при Ленина. Да, государственный деятель крупный, но пытался построить то, что построить было невозможно. Вот это очень важно.
А.Пичугин
— И в конце программы, мне конечно вспоминается фраза Довлатова, одна из самых известных, сказанных про Сталина: «Сталин, конечно был чудовищем, но скажите мне, кто написал миллион доносов?».
В.Лавров
— Конечно ответственность на народе, миллионы доносов были написаны, но были и те, кто не писал, были те, кто не признавались. Я думаю, что мы вообще в советское время выстояли благодаря новомученикам, благодаря их подвигу, они не признали никакой выдуманной вины, никого не оговорили и они, я думаю, явились тем стержнем, который помог народу нравственно выжить. И к тому же, вспомним еще раз перепись 1937 года, там был задан вопрос, его лично Сталин внес в переписные листы – верите ли вы в Бога? Ведь вы представьте, нужно было в этом переписном листе указать фамилию, работу, адрес, и верю ли я в Бога.
А.Пичугин
— Прошло 20 лет и большинство жителей страны ответили утвердительно.
В.Лавров
— Да, 56%. Я думаю – это важнейший момент. То есть да, на собраниях клеймили церковников, все были атеисты, но когда оказались перед бумагой, поставь подпись и отрекись, все-таки 56% не отреклись. И я думаю, что вот благодаря этому мы победили.
А.Пичугин
— Вы помните полемику Луначарского с Введенским, когда Введенский говорит, а давайте я вам в две секунды докажу существование Бога, когда он поворачивается и говорит: «Христос Воскресе» и ему все присутствующие в зале, естественно на автомате отвечают: «Воистину Воскресе». Но тем не менее – это удачный ход ведь был.
В.Лавров
— Тем не менее наш народ, вот 56% нашли в себе силы.
А.Пичугин
— Мужество.
В.Лавров
— Это был большой риск, то есть, в общем это, могли выгнать и кого-то выгнали с работы, и так далее, попадаешь в неблагонадежные, но все-таки это был очень честный поступок миллионов людей.
А.Пичугин
— Спасибо большое. Напомню нашим слушателям, что в гостях сегодня у программы «Светлый вечер» здесь на радио «Вера» был Владимир Лавров – историк, доктор наук, главный научный сотрудник института Российской истории РАН. Меня зовут Алексей Пичугин, будьте здоровы!
В.Лавров
— Спасибо!
Деяния святых апостолов
Деян., 6 зач., II, 38-43
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Как христианину правильно организовать свою жизнь? Существуют ли какие-то рекомендации по этому поводу? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который читается сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
38 Петр же сказал им: покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святаго Духа.
39 Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш.
40 И другими многими словами он свидетельствовал и увещевал, говоря: спасайтесь от рода сего развращенного.
41 Итак охотно принявшие слово его крестились, и присоединилось в тот день душ около трех тысяч.
42 И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах.
43 Был же страх на всякой душе; и много чудес и знамений совершилось через Апостолов в Иерусалиме.
В только что прозвучавшем отрывке мы находим краткую, но ёмкую характеристику первой Церкви. Говорится, что после проповеди апостола Петра в Иерусалиме к последователям Спасителя присоединилось около трёх тысяч человек. Приняв крещение, они радикально изменили свою жизнь. Книга Деяний описывает, в чём внешне проявлялось это изменение.
Во-первых, они пребывали в учении апостолов. Ученики Спасителя рассказывали вновь крещённым подробно об Иисусе Христе и Его учении. Важной частью этого обучения было объяснение Священного Писания. Несмотря на то, что вновь обращённые, будучи иудеями, знали его с детства, апостолы расставляли в тексте новые акценты. Они показывали, как древние пророчества указывали на пришествие Христово и появление христианства. Благодаря такому обучению Писание оживало. Люди ощущали себя участниками священной истории.
Во-вторых, в прозвучавшем только что отрывке говорится, что уверовавшие пребывали в общении и преломлении хлеба. Иными словами, они регулярно собирались на общественное богослужение, Литургию, для того чтобы принять участие в центральном Таинстве Церкви, Евхаристии, то есть Таинстве благодарения. Это было торжественное собрание, во время которого они причащались Тела и Крови Христовой, а также делили друг с другом трапезу.
В-третьих, книга Деяний святых апостолов сообщает, что верующие пребывали в молитве. Очевидно, что речь идёт о личном духовном делании. Причем под молитвой подразумевается не только словесное общение с Богом, но и всякое дело, которое совершается человеком в присутствии Творца, то есть с непрестанной памятью о Нём.
Заканчивается рассказ упоминанием о том, что «был страх на всякой душе». Под страхом здесь, конечно же, подразумевается не животный ужас, но состояние благоговения и священного трепета, в котором пребывали первые христиане. Ведь благодаря такой упорядоченной организации своей жизни, они получали вполне ощутимые духовные результаты, а именно — опыт реального присутствия Творца. Господь наполнял Своей благодатью саму их повседневность и быт.
Очевидно, что в рамках христианской традиции пути к Богу довольно разнообразны. Вспомним, например, жизнь отшельников, которые уходили в пустыни и пребывали в уединении до конца своих дней. Или судьбу тех людей, которые, видя подвиг мучеников, объявляли себя христианами и тут же принимали смерть, а вместе с ней обретали Царство Небесное. Однако описанный в только что прозвучавшем отрывке путь наиболее универсальный. В каком-то смысле он самый надёжный и безопасный. Следуя ему, все мы, простые люди, можем установить живую связь с Творцом и в той или иной степени навести порядок в своей духовной жизни. Ведь правила предельно просты. Каждый день старайся хоть немножко узнать о своей вере. Найди церковную общину себе по сердцу. Принимай участие в её богослужениях и таинствах. По мере сил служи этой общине. Поддерживай постоянную связь с теми, кто так же, как и ты, идёт по пути спасения. Учись у них, спрашивай совета, сам, если понадобится, щедро делись своим опытом. Наконец, веди личную духовную жизнь. Исполняй заповеди Евангелия и во всех своих делах ищи волю Бога. Говори с Ним чаще, а не только в установленное время утром и вечером. В той степени, в какой проявим усердие и заботу об этих сферах своей жизни, Бог наполняет наше сердце, и у нас появляется опыт Его реального присутствия во всех наших делах.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Любовь — христианский взгляд». Прот. Павел Великанов
У нас в гостях был настоятель московского храма Покрова Богородицы на Городне в Южном Чертанове протоиерей Павел Великанов.
Мы говорили о том, что такое Божественная Любовь, как она проявляется в жизни человека, а также о том, чем отличаются любовь к Богу и любовь к ближним.
Ведущая: Марина Борисова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Вера и социальное служение». Наталья Москвитина
У нас в гостях была журналист, основатель фонда «Женщина за жизнь» Наталья Москвитина.
Наша гостья рассказала о своем пути в вере, о том, как для неё связаны смирение и дерзновение и том, как она, несмотря на свои страхи и многочисленные трудности, основала фонд помощи беременным женщинам в сложных жизненных ситуациях. Наталья поделилась, что ей помогает в достижении более внимательной и осознанной молитвы, а также в чем для неё проявляется богооставленность, и что помогает ей выходить из этого состояния.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. С трепетной радостью нашу сегодняшнюю гостью приветствую: Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». Привет.
Н. Москвитина
— Привет.
К. Мацан
— Будем на ты, как в жизни. Я очень рад тебя видеть в студии радио «Вера». Мы с тобой за последние месяцы, годы на радио «Вера» не раз встречались, и это очень радостно, хорошая традиция, но в основном говорили об общественных проектах, о твоей работе, о фонде. Я думаю, что и об этом тоже мы сегодня поговорим, куда же без этого. Но я очень рад возможности сегодня с тобой поговорить больше о личном, до той степени, до которой об этом можно рассказывать, о вере, о пути к вере, пути в вере, о том каком-то мировоззренческом основании, которое, как мне кажется, стоит за всей твоей общественной работой разнообразной. Вот путь к вере и в вере у человека, как мне кажется, состоит из этапов. Это какие-то открытия за открытием, событие за событием, которые как-то в цепочку складываются, и потом, окидывая так ретроспективно, человек говорит: вот мой путь к вере. Вот какие этапы самые главные на своем пути ты бы выделила?
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я родилась вообще в Волгограде. И я бы даже сказала в Сталинграде. Несмотря на то, что во время моего рождения город назывался Волгоград, но для меня все что связано с Великой Отечественной войной, со Сталинградской битвой, это не пустой звук. Как-то так случилось, что я очень чувствительно все это воспринимала, я выросла прямо рядом с мельницей Гергардта — это единственное здание, которое осталось после войны, потому что город был полностью разгромлен, и домом Павлова, они рядом между собой. И моя мама, кстати, родилась как раз в доме Павлова. Ну там от дома одна стена осталась, но дом восстановлен был, и вот в этом доме она родилась. То есть это вот контекст моей жизни.
К. Мацан
— А эти вот дома, которые ты перечислила, это, так понимаю, вот точка, которую удерживали в боях...
Н. Москвитина
— Да, 58 дней оборона дома Павлова была. И до реки Волги там оставалось, и сейчас также остается, около двухсот метров — нельзя было сдать этот берег, и у нас говорят: за Волгой для нас земли нет. То есть иначе бы мы не только проиграли бы Сталинградскую битву, но не было бы вот этого перелома всей войны. И мне кажется, отсюда все, то есть вот от такого четкого понимания, что ты можешь изменить, изменив себя, ты можешь изменить очень многое. И мы каждый год обязательно там на 2 февраля ходили в «Сталинградскую битву» в панораму и, в общем, ну казалось бы, все одно и то же, и вокруг были дети как дети, абсолютно нормальные мальчишки и девчонки, которые бегали там между экспонатами, дергали там за косы девчонок, смеялись. Я почему-то всегда это воспринимала очень серьезно. И для меня вот этот вот хлеб, перемешанный наполовину с землей, это все было здесь и сейчас. И я действительно отходила после каждого такого похода еще две недели. Ну там было все это очень реально, как сейчас вот храм Вооруженных сил и музей «1418 шагов к Победе», нечто похожее было, тоже очень современное, и в «Сталинградской битве». И я, честно, даже не понимала, как можно к этому так поверхностно относиться, как мои одноклассники. И это как бы вот жило со мной еще какой-то промежуток времени, пока мы писали сочинения после этого. Ну как бы каждый год одно и то же, но я видела, как война меняет человека, я видела, что такое жизнь на стыке войны, и воспринимала это как ну такой вызов что ли для себя. Я не знаю, как это, в какой-то проекции объяснить. Потому что я все-таки, мне 37 лет уже будет, но почему-то, мне кажется, я недалеко от этого момента ушла и по-прежнему все это проживаю. Момент, что Бог очень рядом, и война — это очень неожиданная вещь, также как и начало и конец жизни: в любой момент жизнь может оборваться, и поэтому ты предстанешь перед Богом. И я училась в духовно-певческой школе. С семи лет, наверное, с семи лет, и изучала Ветхий Завет, историю религий, православие, конечно же, это было. И группа, с которой я училась, была старше меня, я была самая младшая. Там были вообще старшеклассники, то есть мне там было очень неуютно, потому что вокруг были взрослые думающие люди, и я все время была отстающей, моя большая проблема была в том, что я не успевала конспектировать, я вообще плохо писала. И со мной ходила бабушка. И она на задних рядах сидела, все это записывала, и потом мы все это разжевывали дома. И это был период, когда храмы только-только открывались.
К. Мацан
— А это был какой-то твой интерес или родители решили, что нужно ходить в духовно-певческую школу?
Н. Москвитина
— Это даже это совпадение каких-то непонятных вещей. Я не могу сказать, что я туда сама побежала, потому что это просто открылось впервые в городе —духовно-певческая школа. Я до этого ходила на фортепиано.
К. Мацан
— Надо идти.
Н. Москвитина
— Да, надо идти. Но пошли из нашей школы всего три человека: я, моя лучшая подруга и моя одноклассница. И так мы, в общем, до конца и проучились. И вместе с бабушкой я приходила к вере. И параллельно мы с бабушкой все время ходили на службы. Тогда, значит, восстановили Казанский собор, это кафедральный собор в Волгограде, и мы там были на всех службах. Я помню службу пасхальную ночную, и помню до деталей, до запахов — это вот прямо это часть моего детства. Я мало что помню, кроме вот таких ярких вспышек: именно служба, какие-то серьезные моменты моего там нравственного выбора. Например, я с подружкой пошла в магазин, она взяла меня с собой для того, чтобы я вместе нее купила ей сыр. Ну этот момент очень так характеризует детство очень так хорошо. Она стеснялась это сказать и всегда брала меня с собой за хлебом и за сыром там. И нам надо было до магазина дойти, там минут пятнадцать идти, и я все шла и как бы ее отчитывала, говорила: ну когда ты уже, Наташка, сама будешь ходить? Ее тоже Наташа зовут. И когда мы уже пробили этот чек, помню, такие серые чеки были, да, отдельно они пробивались, мы с этим чеком встали уже в отдел. И вдруг перед нами старушка стояла. И на эту старушку продавщица начала очень сильно как-то кричать — что-то было не так, не знаю, может, она чек не пробила, ну я вообще ума не приложу, что там произошло. Но меня это настолько возмутило, и я в момент включилась, и я стала ее защищать и наезжать на эту продавщицу, и говорю: как вы вообще смеете, это пожилой человек... В общем, я сама от себя не ожидала, и вот вся вот эта вот концентрация какой-то там несправедливости, да, вот все, что я тогда переживала, вот все это на мне сошлось. В общем, я решила защитить этого человека и, естественно, продавщица никак... ну она обалдела вообще: какой-то ребенок там, не знаю, десяти лет там, вот так вот себя ведет. И говорит правильные, по сути, вещи. И дальше пошло все вообще не по плану: то есть я обошла прилавок, за ним была дверь, она вела в коридор, и там была написано «Дирекция», и я, в общем, пошла туда. И, значит, я открыла дверь с надписью «Директор», зашла туда и продолжила свой монолог. И не помню вообще ответной реакции, я помню, что мне не было ни стыдно, ни страшно, ничего. Я должна была закончить это, я оттуда вышла совершенно удовлетворенная, что справедливость восторжествовала. И ушла оттуда. В общем, поход за сыром окончился помощью старушке.
К. Мацан
— Вот где предыстория фонда «Женщины за жизнь».
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я возвращаюсь к каким-то реперным точкам в своей жизни и понимаю, что зачатки были тогда. И еще был момент. Я очень хотела работать с детства, с 12 лет, и я пошла на биржу труда, а туда брали с 14. Но моей подружке было 14. Нас было три, и нам было 12, 13, 14. И провели по документам то, которой 14, а нас как бы просто скопом взяли и сказали: идите, короче, работайте, но по документам вот так вот. Ну типа зарплата одной платилась или что-то, как-то так, не помню. И нас поставили сначала на детский садик, подметать двор, и это было очень тяжело, потому что ну мы были маленькие, а метлы были такие вот, деревянные, там скрученные проволокой из веток, да, вот сама вот эта часть, которая, метет, они были очень тяжелые и очень грубые, и мы за несколько дней натерли такие мозоли, которые кровили. И мы пошли, в общем, это все говорить руководству: поставьте нас куда-то помогать детям, потому что мы, в общем-то, в садик пришли. Но нас не услышали, мы пошли опять на биржу труда, и нас поставили после этого (ну то есть мы как бы везде требовали, что вообще-то надо в соответствии с правилами действовать, да, какой-то все-таки распорядок должен быть) и нас поставили в другой садик. Мы начали там работать, и мы увидели изнутри вот этот весь произвол, когда детей били, там по лицу били, ругались матом, обсуждали свою интимную жизнь — причем это для меня был вообще колоссальный стресс, то есть я услышала эту всю правду отношений между мужчинами и женщинами. Женщины там все, нянечки и так далее, были совершенно не на высоте, и это все слышали маленькие дети. И ну, наверное, предел уже моего терпения был, когда на моих глазах ребенка, которой не говорил еще (это самая такая ясельная группа) били прямо по щекам.
К. Мацан
— Кошмар.
Н. Москвитина
— А до этого все накопилось. То есть мы видели, как они наливают в чайник воду из-под крана, как будто бы кипяченая вода. Ну вот все вот это вот, вся неправда, она была перед нами. А мы дети, мы вот как бы очень искренние. И я решила рассказать это все маме этого ребенка. Она меня не послушала. Ну естественно, я сама ребенок. И тогда рядом с домом был, я не знаю, вот я воспринимаю сейчас, это был какой-то фонд «Семья» — я не знаю, вот 90-е годы, что это на самом деле было, ну какая-то вывеска была, связанная с помощью семьям. И мы туда втроем пришли. А нас еще, так интересно, раскидали по разным группам, чтобы мы между собой не общались. Но когда мы вечером обсуждали, у каждого в группе было одно и то же. И мы пришли туда, и я все это по полочкам рассказала, что вот так вот и надо с этим что-то делать. И, наверное, это было со стороны просто очень революционно: три ребенка, которые возмущенно вот это все рассказывают и ищут, как можно помочь другим детям. И эта женщина сказала: вы что, ну в принципе это все ужас, кошмар, и с этим нужно что-то сделать. Но по закону мало что сделаешь, потому что доказать это — как докажешь. Еще мобильных телефонов же не было. И она спросила: а как там вообще на кухне? Чисто, нет? Ну и тут, конечно, просто у меня там список был подготовлен, там и тараканы, и все. И на следующее утро, когда мы пришли в садик, там уже стояла пожарная машина, скорая, всех вывели из садика и началась проверка. С тех пор на биржу труда меня не брали. Но в 14 лет я устроилась уже работать внештатным корреспондентом в газету. И это, в общем, просто шло по нарастающей, понимаешь, это были какие-то зачатки. Но в целом, наверное, самое интересное для меня это помощь людям и сами люди. Вот сами люди. И в какой момент человек пересекается с Богом и осознает это или не осознает, но уже есть какое-то вмешательство Бога, как меняется его жизнь, меняется ли, и как это можно спроецировать и на меня. То есть это всегда опыт: смотря на других людей, ты понимаешь, что человек рядом с тобой, он всегда выше, глубже, правильнее и удивительнее. И рядом все люди, они ну как бы хорошие и уникальные, да. Я ну вообще вот не воспринимаю людей, что они какие-то не такие, они там подлецы. Мы все подлецы, и мы, у каждого есть это испытание. Мне кажется, Бог как-то так вот проверяет нас, что мы думаем, что у нас будет проверка на то, на то — там не солгать, там еще на что-то, на самом деле нас на какие-то другие вещи проверяют. Вот сколько я смотрю судеб других людей — это очень нестандартные ситуации, где-то даже очень такой искренний диалог с Богом, когда ты не можешь спасовать, ты тоже должен как бы давать такой, в полный рост, ответ Ему, где-то делая вот неправильные что ли вещи. Как у Луки Войно-Ясенецкого, когда произошел спор, когда Господь ему говорил, что ты должен выбирать: или ты пишешь книги, или ты оперируешь. Я вот ну сейчас детально не помню, но меня это поразило, и я поняла, что этот диалог, он у каждого происходит, это какой-то, может быть, даже дерзновенный диалог, но где ты смелый. И вот Бог любит смелость эту, когда ты можешь ответить и тебе есть что сказать.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А у тебя этот диалог по поводу чего?
Н. Москвитина
— Наверное, за других людей. Вот очень много видя таких случаев, очень разных, когда люди себя очень по-разному ведут, вроде как превращаешься в такого ходатая что ли и...
К. Мацан
— За них перед Богом.
Н. Москвитина
— Ну да. Ну то есть я в корне изменилась вот через свое это социальное служение. И началось социальное служение с такого моего дерзновенного, знаешь, запроса: я не хотела идти в антиаборты, я так и сказала, что только не в антиаборт. Я очень долгое время просила Бога, чтобы Он меня поставил послужить. И я это видела как достаточно непростой выбор, потому что я не видела себя ни там, ни там, ни там — я везде себя пробовала и после миссионерских курсов я не знаю, где я не была. И ну это и кормление бездомным, это помощь людям после неудавшегося суицида, это и отправка посылок в тюрьмы, это и помощь беременным, и разная антиабортная деятельность просветительская, и помощь отказникам. И все, знаешь, вот как будто бы ну что-то, вот ну то есть я искала, искала — это было очень тяжело прямо, я очень переживала, это длилось долгие годы. И я примерно раз в неделю ездила в храм Христа Спасителя, к мощам Филарета Дроздова — ну как для меня это был святой миссионер, который поможет мне, человеку после миссионерских курсов, как-то определиться. И там был и спор, там было и выпрашивание, там было, ну то есть все: я говорила и с напором, прося, и так, и так. Раз в неделю то есть я стабильно ехала к нему, как к родному человеку, и на коленях просила: укажи мне путь, ну как-то за меня попроси Господа, ну что делать женщине? Мужчине очень легко, он может ну хотя бы алтарничать. А что можно сделать женщине?
К. Мацан
— Как ты почувствовала, что вот ответ пришел, если он пришел?
Н. Москвитина
— Ну он пришел.
К. Мацан
— Что вот это вот теперь я на своем месте, через что это воспринимается человеком?
Н. Москвитина
— Это вот через мою дерзновенную фразу: только не в антиаборт — это совершенно точно. И я сказала, что только не туда, потому что это расчлененка, это достаточно агрессивная деятельность — ну то есть я так ее видела, она такая была.
К. Мацан
— Когда говоришь: только не в антиаборт — ты имеешь в виду что только вот не этим видом социального служения я хочу заниматься. Чем угодно, только не этим.
Н. Москвитина
— Вот-вот.
К. Мацан
— И именно этим пришлось.
Н. Москвитина
— Да, да. Н у это как бы так Господь ставит. Ну если ты там на расслабоне это все делаешь, то это ну не жертва.
К. Мацан
— Ну вот этот момент, когда ты, не знаю, соглашаешься, или понимаешь, или чувствуешь, что вот да, это я на своем месте. Спрашиваю, потому что многие, думаю, наших слушатели, которые размышляют о вере и об отношениях с Богом, вот этим вопросом задаются: как вот как понять, что я сейчас здесь, где должен быть и вот это, грубо говоря, это Божия воля?
Н. Москвитина
— Ну во-первых, это правильно задать вопрос, найти тон и не вымучивать его. Я просто подошла к этому вопросу вплотную и задала его очень искренне. То есть это был прямо... Ну я поняла, что там, там, там я была и что похоже, что самое очевидное — это антиаборты. Ну я так и сказала: все что угодно, только не кидай меня в терновый куст. И повторила это несколько раз. И после этого мои друзья сказали... Ну прошло, я не знаю, несколько месяцев, наверное, я прошла через развод. И это был очень сложный период, когда ко мне пришли друзья в гости и, видя, что я в тяжелом очень состоянии, сказали: ты не хочешь вообще вот ну какое-то движение женское открыть, помогать другим женщинам? Ну вроде как это было из головы, то есть это было: ну тебе плохо — ты помоги другим, все равно вокруг тебя столько беременных крутится. Это, правда, было на тот момент — и беременных, и бесплодных, и тех, кто после бесплодия рожают. И как бы вроде такие наметки уже были, да, промыслительного пути, но воедино это не собиралось. И наверное, отсюда, от моего отрицания и пошел этот вот запрос. И вот ровно там через небольшое время я встала и вот перед этим выбором уже сама, я интуитивно чувствовала, что вот это оно. Но после того, как я решилась на это, где-то было полтора года очень тяжелых метаний, очень. Потому что деятельность, ну откровенно говоря, не по силам, невозможно где-то этого ресурса набраться и спокойно заниматься антиабортом. Антиаборты — это там, где смерть откровенная, где убийство, это все очень сильно ощущается, это очень сильные человеческие драмы, это где и любовь, где интимная сфера — это вот просто все на грани. И я, естественно, хотела развернуться и уйти. То есть у меня все время было такое чудовищное просто испытание. Я человек, который, ну мне вообще не свойственно поворачивать назад, вот это вот оборачиваться. Взявшись за плуг, не оборачивайся — это очень вообще мой девиз. Но тут я сомневалась, что это мой путь. То есть я, уже встав, все время у меня голова мне не давала покоя. Почему, потому что, открыв вот этот, ну сначала это не фонд был, это было волонтерское движение, в очень большом количестве пошли эти женщины. И первое, что нужно было, это помогать материально. Нашлись там психологи там, гинекологи, но людям конкретно там нечего было есть, а денег не было вообще. И я вкладывала свои деньги после развода, да, и это все было просто на разрыв аорты. Я искала, я встречалась со всеми, с кем, мне говорили: с этими не встречайся, эти плохие, эти еще хуже, а эти вообще там, да, — я ко всем трем категориям ходила. И у меня не было никаких предубеждений, потому что эти женщины — вот они везде, у них есть имена, фамилии, у них есть там, они сейчас перед этим выбором. Мне было вообще не до этих вот размышлений глубоких. Но я не могла понять: если Господь не дает вот этой стабильности уже тогда фонду, а для меня это все вообще было в новинку, я не знала, как фонд собирать, и в моей записной книжке — это было очень важно, — не было ни одного телефона, на кого бы я могла опереться. То есть не было никаких сильных людей вообще. То есть и мне пришлось само стать сильной. Это для меня самый главный вызов в жизни. Я всегда считала, что я очень слабая. Вот чему меня научил фонд — я узнала, что я сильная. Ну я до сих пор считаю, что я слабая, но я просто вижу результат деятельности. И меня метало так, что я ну если не каждый вечер, то, видит Бог, там первые полтора года восемьдесят процентов моей деятельности сопровождалось горючими слезами по ночам. Я прямо реально плакала навзрыд перед иконами. И у меня перед иконами такой коврик, и этот коврик просто слышал все. То есть я прямо навзрыд кричала и говорила: Господи, ну почему я тут? Что мне делать? Почему, если Ты меня туда поставил, что я должна этим женщинам сказать? Мне же надо конкретно им помогать. И ошибок тоже было много. Ну они и до сих пор есть. Я как бы абсолютно четко осознаю, что тут нет какого-то проторенного пути, это очень сложная деятельность, и она получается только потому, что ты рискуешь. И какое-то большое дело, оно всегда сопряжено именно с риском, с тем, что ты всегда будешь ошибаться, как бы ты ни старался, все равно, вот эти вот падения, они дают вообще-то...
К. Мацан
— Скажи, вот ты в начале программы упомянула, что такой твой какой-то принцип, твое мирочувствие — это что вокруг прекрасные люди, все лучше меня. Как один священник у нас в эфире, мне кажется, замечательно сформулировал, что смирение — это когда не я хуже всех, а все лучше меня. А с другой стороны, ты говоришь о разных трудных ситуациях, в которых очень легко в человеке разувериться. Не в женщинах, допустим, которым требуется помощь, а в том, кто их бросил, например, или в тех, которые помогают или не помогают, но обманывают. То есть ты видишь такую достоевщину, о которой я, допустим, могу только догадываться, а ты в ней живешь и работаешь часто. Как не разочароваться в людях?
Н. Москвитина
— Ну не знаю.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Ну честно, не знаю. И бывают такие моменты, когда ты очень сильно устаешь, и ну как-то вся вот эта вот несправедливость жизни, неправильных поступков людей выходит на передний план, и ты понимаешь, да какое ты вообще ничтожество, что ну, грубо говоря, я вот выйду отсюда и скажу: вот я сказала, что там все люди хорошие. Ну а не ты ли думала вот... Ну это я все, и это все я, да. Я только боюсь быть неаккуратной к людям. Я очень обычный человек и, может быть, хуже всех тех, чьи ошибки я наблюдаю каждый день, просто грешу, наверное, другим. И я боюсь в своей вот этой вот какой-то, ну своими установками, думая, что я там лучше, вот это вот все — это же неистребимо вообще, да, — поранить другого. Поранить человека, который ну явно что-то делает абсолютно там против совести, там ну те же аборты или измены, этого всего очень много. Но столько раз я убеждалась в том, что это вообще не правда жизни, что это настолько на поверхности, что эти люди могут быть святыми. Я же не могу увидеть там нимб или что-то, но это настолько чувствуется. Люди, которые женщины, совершили аборты, люди, которые предавали — столько вот как бы этой грязи ты видишь, слышишь, перевариваешь, очень тяжело это дается, и потом — раз, ты человека видишь с другой стороны. И ты поражаешься, что ты намного хуже. Вот.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». И мы говорим и о Наташином социальном служении, о том, как это связано с мировоззрением, с верой. И вот как раз, может быть, к этому второму измерению этой темы я хотел бы обратиться. Мне как-то, помнится, в свое время в одной из наших бесед (я уже, честно говоря, не помню, это была частная беседа или интервью твое было) поразила, очень согрела история, ты просто рассказывала о своем опыте, что время от времени ты уезжаешь из города на какой-нибудь отдаленный домик где-нибудь в лесу, просто гуляешь и просто разговариваешь с Богом. Я почему эту историю запомнил, потому что настолько это непохоже на то, как мы обычно думаем при слове «молитва»: вот либо церковная служба идет, люди стоят и молятся лицом к алтарю, либо какие-то тексты произносишь — чьи-то древние, святые, глубочайшие тексты, но вот какие-то не твои. Либо там дома стоишь. Если человек совсем на Церковь смотрит со стороны, то молитва это, как правило, кажется, какое-то выпрашивание чего-то, такое вот настойчивое домогательство до Бога, что вот хочу так, сделай, как я хочу. А ты рассказывала об опыте, который совсем не похож на это, какой-то просто разговор с Богом, и обращение к нему «Папочка» — вот что это такое, чем это важно?
Н. Москвитина
— Ну я прошла такой путь от Иисусовой молитвы, и почему-то нашла свой абсолютно другой диалог. Он именно мой, и вообще вот эта вся история про то, что мы все очень разные, и Бог с нами общается, исходя из наших внутренних настроек. И мне куда ближе благодарить Папочку и говорить, что я Его очень сильно люблю, это придает мне силы, я чувствую, что Он рядом. И вообще неважно, что как протекает день, но нужно обязательно найти вот эту вот волну. Иногда бывает еще вот такой лайфхак, там можно, да, уехать куда-то за город, в природу, найти какой-то свой уголок, именно только вот твой, может быть, даже никому не говорить, где это. Ну я так поступаю, я конкретный адрес и геоточку никому не говорю. Но еще есть такое, что я выезжаю на Садовое кольцо и делаю круг, то есть я вот в своем потоке еду и все это время молюсь, то есть мне не надо отключать мозги на то, где свернуть и так далее. Вот это определенное время занимает и очень помогает. Однажды я как бы случайно на это вышла, а потом поняла, что это классный такой ход для того, чтобы уединиться с Богом.
К. Мацан
— В городе причем.
Н. Москвитина
— В городе, да. Ну какой-то смысл есть и в этом цикле, то есть этот круг ты проживаешь, как-то все переосмысливаешь. Ну вообще духовная жизнь — это долгий-долгий путь, я думаю, до конца жизни мы не сможем это все препарировать до конкретных форм, у всех очень по-разному. Но я вот просто кайфую от того, что Бог дает какие-то еще возможности найти к Нему обратиться, и я думаю, что для определенного периода хорошо все: и молитвы по молитвослову, и молитвы, выученные наизусть, те которые ты ну от сердца, пусть их несколько, но от сердца, и Псалтирь, и вот именно вот какие-то вот такие вещи, из ряда вон выходящие.
К. Мацан
— Ну когда я вопрос задавал, конечно, я ни в коем случае не хотел обесценивать и церковную молитву, и молитву по молитвослову. Но вот почему еще так мне это запало в душу, твой рассказ про вот это вот обращение к Богу «Папочка», и это, кстати же, вполне в традиции: «Авва, Отче!» — «авва» это же и есть «папочка», это уменьшительно-ласкательное обращение.
Н. Москвитина
— Это я да, от тебя уже узнала.
К. Мацан
— Можешь приходить почаще. Я почему еще это так запомнил, потому что мне кажется, не знаю, так это в твоем случае или нет, вот прийти к такому обращению к Богу, к такому состоянию — это ну это не просто так, это что-то значит во внутреннем мире. То есть, видимо, был какой-то запрос, это как какой-то результат какого-то пути. Вот что это, желание все-таки пережить отношения с Богом как с Отцом, нехватка Отца в метафизическом смысле, Небесного, желание защиты, осознание собственной слабости и обращение — ответом на что было это вот, этот лайфхак?
Н. Москвитина
— Ну я думаю, что я очень слабая на самом деле. И несмотря на то, что жизнь меня ставит в такие условия, где мне нужно быть очень сильной, я открываю себя с сильной стороны, на самом деле я абсолютно не такая. Очень много граней, и я не могу ничего сделать с тем, что я все равно человек, который живет в таком внутреннем патриархате своей головы.
К. Мацан
— Это как?
Н. Москвитина
— Ну я все-таки считаю, что над женщиной должен быть мужчина, а над мужчиной должен быть Бог. Но я сейчас проживаю этап, период, когда у меня нет мужа, я стала главной для детей. Нет, ну отец присутствует в жизни детей, но тем не менее я как бы одна. То есть в отношениях в этой парадигме я и Бог, и я вот тут, в этом земном пути как одиночка двигаюсь, и надо мной есть только Бог, и Он мой начальник. И Он, я Его очень люблю, прямо вот я не могу это скрыть. И другой параллели как общение с Отцом у меня нет. И у меня были очень хорошие отношения с отцом, то есть это такой классический пример доброго, образованного, какого-то вот ну прямо идеального отца, которого я потеряла там как раз в один из периодов духовного роста. И я думаю, что Господь дал такой костыль, то есть Он открылся больше в тот момент, когда забрал отца. Ну как бы я, мне очень комфортно в этих отношениях, я не представляю, как можно по-другому, мне прямо очень гармонично, я всегда знаю, что папа со мной.
К. Мацан
— А вот если то, о чем мы говорим, переносить на отношения детей с Богом. Я имею в виду что, я вот по себе сужу, есть какое-то свое переживание общения с Небесным Отцом, и оно внутреннее, радостное, оно внутренне очень много значащее для тебя, и ты хочешь, конечно, чтобы дети испытали что-то похожее. По-своему, но что-то похожее. И при этом я сталкиваюсь с полной невозможностью это передать, этому невозможно научить. Это только может ребенок, взрослея, сам пережить. И тут же думаешь: а вдруг, вдруг не переживет? А вдруг я делаю что-то не так? А вот что здесь как родитель ты думаешь? Просто довериться, отдаться на волю Божию? Что может сделать мама или папа в этой ситуации, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Я что-то. похоже, хуже тебя, потому что не думаю об этом.
К. Мацан
— Ну почему же хуже, может, наоборот.
Н. Москвитина
— Ну я просто понимаю, что это не зона моей ответственности.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Я могу свою жизнь проживать максимально откровенно и искренне перед детьми, и они уже свой выбор делают.
К. Мацан
— А дети в алтаре, мальчики, я знаю.
Н. Москвитина
— Ну да, да.
К. Мацан
— Интересуются.
Н. Москвитина
— И я не могу же их... ну то есть я даже не предлагала это, вот начнем с этого, да. И оно вот идет само, и ну наверное, будут какие-то периоды охлаждения. Ну, в общем, это все так и должно быть. Я должна это заложить сейчас, и я просто как-то без насилия это закладываю. Мне кажется, это нормально. Ну то есть они станут взрослыми, именно вот от вот этих вот испытаний — терять Бога, находить Бога, — именно так они и станут зрелыми. Даже не то чтобы взрослыми, можно быть и в пятьдесят ребенком, да, можно там в четырнадцать осознать.
К. Мацан
— Слушай, ну вот очень интересная фраза, важная мысль: это не зона моей ответственности, ты сказала. Я думаю, что для кого-то из наших слушателей это может прозвучать как формула пофигизма. Я не имею в виду, что ты это закладывала, но очень часто, когда человек говорит: а, это не моя ответственность — это такое «с меня взятки гладки». И понятно, что ты не про это говоришь, но в чем, как тебе кажется, разница между таким вот пофигизмом и между тем, когда это какое-то здоровое, не знаю, осознание своей ограниченности и доверия Богу? Что такое доверие Богу вот в этом смысле? Как бы ты это объяснила, допустим, человеку, который, не знаю, сомневается?
Н. Москвитина
— В смирении, мне кажется. Ну ты понимаешь, что ты... ну это не моя зона ответственности именно в том плане, что я не могу сделать больше, чем я делаю. И смысл того, что я приведу детей, людей, там подопечные те же дети? Я могу применить все свои методики там миссионерских курсов, но только я сломаю человека, и будет грош цена этому, я отверну от Бога. Это будет работать какое-то время, а потом что? То есть человек должен падать, набивать свои шишки, это проходить через боль. В человеке очень много боли, и он должен вырасти через это, через вот эти вот сломы, как, знаешь, кость срастается, там все равно это место болит. У каждого на протяжении жизни есть какие-то вот такие точки — смерти, какие-то, не знаю, падения там собственные, я не знаю, ощущение собственной некомпетентности, где ты понимаешь, что ты один. А если ты один, то на кого ты можешь опереться? И вот тогда только ты осознаешь, что вообще-то есть Бог. И вот в этом момент Он оказывается прямо очень рядом. Грош цена из того, что я это все объясню. Я же не дам им пощупать, я там вложу в голову, но я могу отвернуть человека. Поэтому вот за это я ответственна — за то, что я отвернула его от Бога. Поэтому я говорю в отношении свои детей все Богу, а не детям. Ну это же такая известная формула, да, но мы ее вроде бы как понимаем головой, а когда дети стали взрослеть, я это просто прочувствовала изнутри и сделала уже по интуиции.
К. Мацан
— У митрополита Антония Сурожского есть такая мысль, он вспоминает евангельский пример слепца Вартимея, слепца, который сидел у дороги и, когда Христос проходил мимо, вот он воззвал к Нему, и Христос его исцелил. И владыка Антоний этот пример приводит как опыт человека, который находился в крайнем отчаянии, в последнем отчаянии, когда нет никакой надежды на себя и ни на кого, когда вот полная, как бы мы сказали, безнадега, вот тогда изнутри этого отчаяния можно подлинно обратиться к Богу, вот тогда возникает надежда. То есть человек претворяет это последнее отчаяние на самом деле в настоящую надежду. Вот я сейчас говорю — ты киваешь. Ты понимаешь, о чем говорит владыка Антоний на практике, ты это проходила?
Н. Москвитина
— Постоянно я прохожу. Я вот постоянно на этом днище, знаешь, сижу и кричу, потому что ну больше уже, ниже уже никуда не опуститься. Но у меня другая аналогия: мне кажется, что это как в открытом космосе, где ты один, скафандр, и вот эта пуповина кислорода — это пуповина с Богом. Ну и вообще моя тема, понимаешь, это новорожденные, и тема пуповины мне очень близка. Я вот реально как-то метафизически проживаю и ощущаю эту пуповину с Богом, она никуда не девается. И тема моя сложная тем, что это тема смерти, и очень много смертей как абортов, и смертей детей, которые были рождены, и абстрагироваться от этого сложно. Я говорю про днище, потому что понимаю, что ну у тебя очень ограничены ресурсы, ты вообще ничего не можешь сделать. Ну, по большому счету, ты можешь только молиться и все. И ты видишь, как перед тобой происходят всевозможные чудеса, и все за тебя делает Бог. Вот эта вот пуповина, она никогда никуда не денется. И мы рождаемся в одиночку — вот мы лежим, голые, мы можем погибнуть там через несколько часов, если мама нас не покормит, да, это абсолютное одиночество, пустота вокруг, и только присутствие родителей спасает тебя. И мы заканчиваем жизнь часто тоже немощные телом, наши дети уже ухаживают за нами, мы превращаемся в таких пожилых младенцев, и это же, представляешь, очень страшно: ты понимаешь, что ты сейчас опять будешь проходить через вот эти вот неведомые вещи. Мы не знаем вообще, что там будет, что было вначале и что будет в конце, и связь у тебя есть только одна — с Богом. Поэтому ты кричишь и просишь, чтобы не быть оставленным.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Есть такая фраза, которую часто мы, люди верующие, используем: «Слава Богу за все!» И, как мне кажется, мы нередко ее используем просто как фигуру речи, а еще чаще как такую благочестивую отговорку, стиснув зубы: «Как дела? — Да слава Богу за все!» Но мне кажется, что в тех ситуациях, в которых ты по жизни бываешь, и то, что ты описываешь даже в рамках нашего разговора, как-то заставляет к этой мысли, к самому этому состоянию души — «слава Богу за все» — по-другому относиться. Вот что такое сказать «слава Богу за все» в ситуации действительного кризиса? Может быть, ты видишь людей, которые так рассуждают, которые так, которые имеют на это силы?
Н. Москвитина
— Это очень сложный вопрос на самом деле. И я не знаю на самом деле на него ответа, потому что очень часто за этой фразой скрывается лицемерие.
К. Мацан
— Да.
Н. Москвитина
— И я вообще перестала употреблять так часто. Ну то есть это какой-то период, когда ты в это веришь и ты искренен в этой фразе. А в какой-то момент, когда ты видишь, что многие вещи совершенно не по воле Божией, а по воле человека происходят, то как бы, наверное, неправильно и говорить: «слава Богу за все». В общем, все как-то очень непросто в этой жизни. И не могу сказать человеку, у которого только что дочка вышла из окна: «слава Богу за все», понимаешь?
К. Мацан
— Ну конечно же, я не об этом говорю. Я скорее говорю о том... Вообще это было странно кому-то эту фразу говорить, в чужом страдании, это понятно.
Н. Москвитина
— Да.
К. Мацан
— Скорее мы говори о себе, когда случатся какая-то беда, ну которую человек субъективно переживает как беда. Нет смысла меряться, у кого тяжелее беда, но в этой ситуации очень трудно сказать: слава Богу за все. А с другой стороны, ты видишь, ну не ты, а мы видим примеры (но хотя ты, наверное, как раз таки их видишь, у меня-то они умозрительные), когда человек действительно в тяжелой ситуации действительно подлинно смиряется, и от него исходит такой свет и тепло, и ты думаешь: как это возможно? Вот бывали такие опыты у тебя?
Н. Москвитина
— Вот как раз сегодня, как раз вот этот вот кошмарный случай, который я сейчас описала — это самоубийство девочки, которая вышла в окно. Но перед этим был ряд таких событий... и там все очень ну как бы не так, как видится с первого взгляда, и ты понимаешь, что там могут и отпевание разрешить. И ты общаешься с мамой этого ребенка, и это все очень тяжелое испытание и для меня тоже. И меня очень сильно поражает и приподнимает этого человека на, не знаю там, на много ступеней выше меня, когда в конце такого очень тяжелого диалога, когда мама ребенка сидит перед моргом, она мне пишет: «Христос воскресе!»
К. Мацан
— Потрясающе.
Н. Москвитина
— Да, понимаешь, а там, там вот реально самоубийство, да, и это ребенок. Но ты вот в этот момент проживаешь физически понимание, что Бог милостив. Потому что мать этого ребенка, мать единственного ребенка, да, она в это верит. И как ты можешь в это не верить, если она верит?
К. Мацан
— Что самое трудное для тебя в вере, в пути в вере?
Н. Москвитина
— Потеря Бога.
К. Мацан
— А бывало это?
Н. Москвитина
— Постоянно, конечно.
К. Мацан
— Ну вот я в принципе ожидал ответ: постоянно. Но это же, наверное, не потеря радикальная...
Н. Москвитина
— Ну нет.
К. Мацан
— Ты же не становишься неверующей.
Н. Москвитина
— Ну такое, наверное, уже невозможно. Хотя все возможно, да.
К. Мацан
— Ну, кстати, тоже интересная тема: вот потеря Бога, которая вот чувство богооставленности, которое посещает и верующих. Это, кстати, тоже такой стереотип о верующих людях как о тех, кто как будто бы вот пришел, осознал...
Н. Москвитина
— Как будто бы у них иммунитет.
К. Мацан
— И дальше вот такая ровная, приятная дорога ко спасению. А с другой стороны, кажется, вот эта богооставленность — что-то такое ужасно кризисно-критичное, крест на всей биографии: вот он, значит, пережил состояние сомнения — как же так? Вы, верующие, переживаете состояние сомнения?
Н. Москвитина
— Нет, ну сомнения ладно. А вот я, например, с глубоким трепетом, и даже не знаю, как описать свое чувство, смотрю на людей, которые действительно пошли на какой-то радикальный шаг — например, ушли из монастыря. И как это, ну как бы сложно это все разложить по каким-то полочкам, понять, как люди после этого живут, и что они пережили, и как-то их обвинять, наверное, неправильно.
К. Мацан
— Но твоя потеря Бога, богооставленность, которая ежедневная, ты сказала — это про что?
Н. Москвитина
— Это про потерю радости.
К. Мацан
— А вот как?
Н. Москвитина
— Ну Бог — это все-таки ощущение такой благодати, полноты, без сомнений, понимание собственной какой-то неуязвимости, потому что ты не один. Но по факту все бывает совсем наоборот. То есть ты, наоборот, как тростинка, понимаешь, что куча разных испытаний и духовных, и физических, и нравственных перед тобой каждый день, и ты не в лучшем виде перед самой собой предстаешь. И ты судорожно, как это в темной комнате, начинаешь искать, где Бог. Потому что иногда ответы даются очень просто, ты понимаешь, что вот Он, рядом, и проблема не проблема, но в основном-то все наоборот. Куча разных вот эти вот испытаний, в которых ты не знаешь, как тебя судят — вот в чем проблема. Ты думаешь, что тебя по этим критериям смотрят, а потом полдня прошло, и я думаю: а ведь на самом деле это было вообще про другое, я на это не обратила внимания.
К. Мацан
— А вот можешь на примере пояснить, по какими критериям нас судят, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Ну ты закладываешь какие-то базовые вещи, там вот это вот все: не лги там, не лицемерь там, не завидуй...
К. Мацан
— Но это немаловажные, хоть и базовые вещи.
Н. Москвитина
— Да, да, но понимаешь, а есть еще какие-то вещи, которые ты думаешь, что ты этим не грешишь. Вот, например, вот прямо абсолютный пример, хотя он такой, часть исповеди буквально: я всегда думала, что я не завидую. Вот ну я думаю: вообще зависть — не про меня. Но когда ты начинаешь разбирать ход собственных вот эти вот душевных ну не терзаний, а движений души, то вдруг думаешь: а что это было, если не зависть? Вот это вот такое там, на 0,3 секунды, что это промелькнуло? А когда на исповеди священник говорит: да ты вроде не завидуешь, я говорю: да вроде да, и не завидую. А вот откуда это все берется? И вот за это и осудят. То есть ты вроде бы все сделал правильно, и ты еще думаешь: да и я вообще, грехов-то особо нет. А они есть. Ты чем дольше живешь, ты понимаешь, что а еще, оказывается, вот такой у меня пласт есть, до которого вообще раньше не добирался. Вот как с этой свечкой ходишь, да, и все больше и больше открывается. И потом фонарь включается — там вообще все паутина, грязь и свалка. Это именно что надо хорошо присмотреться к собственным грехам, особенно когда этот список у тебя уже утвержден, да, годами.
К. Мацан
— И заламинирован.
Н. Москвитина
— Ага, ага. И пора все, открывать эту толстую книгу, которая есть у всех дома, это список всех грехов, там такой, знаешь, томик, где там все до мельчайших подробностей, и заново смотреть на себя, брать этот фонарь и высвечивать.
К. Мацан
— Но вот то что ты сказала, потеря радости, а как она возвращается? Вот логично предположить, что потерял радость — ищи? Или это вернется само, когда Бог захочет? Или надо как-то себя, ну если угодно, настроить, чтобы из этого состояния богооставленности выйти? Вот я тут понимаю, что нет единых критериев и какой-то волшебной таблетки, но о чем говорит твой опыт?
Н. Москвитина
— Через усердие. Через прямо взять себя и тащить в ту сторону, от которой ты отходишь. Ну как машина, вот она когда едет, даже по ровной дороге, она все время какой-то крен дает — чуть-чуть ты, на сантиметр, влево руль, вправо руль. А где-то тебя — раз, вообще как занесло, да. А ты вроде бы едешь, и вроде это та самая полоса, ну то есть духовная жизнь идет, ты знаешь, что это МКАД, 110 километров, и все, я доеду. А на самом деле ты так по чуть-чуть, по чуть-чуть склоняешься. И только в собственной воле, прямо усилием, понуждением, возвращать себя на исходные позиции, зная свои особенности. И тогда Бог сразу рядом становится.
К. Мацан
— А исходные позиции — это что?
Н. Москвитина
— Наверное, это понимание каких-то своих основных грехов, и вот подрихтовать себя. Ты привыкаешь к себе, ты даешь себе слабину где-то, ты любишь себя короче, всю жизнь ты все равно себя любишь. Как бы ты там что на радио «Вера» не рассказывал, как бы ты там ни пытался там вписать еще три греха на исповеди, но, по большому счету, ты все время себе даешь поблажки. Когда ты расслабляешься, это все куда-то исчезает, и ты думаешь, что ты почти святой человек. А надо очень трезво на себя смотреть. Ну, может быть, даже не щадя себя. Поэтому, знаешь, я когда все эти истории про психологов, сейчас такие новомодные, что вот там надо себя любить, постольку поскольку вообще не очень это все люблю, вот это вот вечное ковыряние в детстве, что там что-то, какие-то травмы. И я вот прямо реально в это не верю, потому что есть все-таки какие-то установки у каждого, какая-то конституция души. То есть вот склонность к греху, например, да, в общем, ты вот ты уже уязвим, и ты уже несовершенен рождаешься. И встречается кто-то в твоей жизни, кто ну как-то там вмешивается, что-то там, где-то тебя повреждает, да, и нельзя на это смотреть как на безусловное зло. То есть мы в принципе несовершенны. Мы что, святые что ли? Нет. И Бог дает возможность и через этих людей тоже как-то нас подрихтовать. Вот Александр Пушкин, например, его мама не очень любила, вот за какие-то странные вещи, типа он грыз ногти и все время терял свой носовой платок, да. А другого своего сына, Льва, она любила. Но Господь Бог дал Арину Родионовну, да. И мы вот знаем вообще абсолютного гения, там «наше все». Но что, он работал с психологами? Нет, он прошел через вот эту свою там агонию, вода и медные трубы, какая-то там мама грубоватая, добрая бабушка. Если бы ему дали пяток психологов, то мы бы не получили гения. Это все закладывается, нет ни одного касания человеческой души с другой душой, в результате которого ну как будто бы что-то случайно и пошло не так.
К. Мацан
— Ну все-таки не будем на волнах радио «Вера» совсем обесценивать психологов. Они у нас часто бывают в гостях и людям помогает, если люди в этом себя находят и находят в этом пользу, и помощь, то дай-то Бог. Но мне важно то, что ты говоришь, кажется, потому что мы же нередко, скажем так, особенно опять же я себе воображаю человека, который смотрит на Церковь со стороны и понимаю, что для такого наблюдателя очень часто церковь — это еще один вариант психологической помощи: кто-то там неверующий — он идет к психологу, кто-то для себя решает идти к священнику, в церковь. Но в принципе все это одно и то же, некоторые одни и те же формы какого-то достижения комфорта внутреннего состояния. Хотя вот те же самые психологи говорят о двух разных подходах в психологии в этом смысле и в храме на исповеди. В одном случае ты как-то примиряешься с собой и как-то немножко успокаиваешься, наверное, в разговоре с психологом просто себя лучше понимать начинаешь, а покаяние требует другого, ну в каком-то смысле противоположного — изменения себя, исправления себя. И одно другому не противоречит, но, может быть, в принципе друг друга и дополняет. А вот из того, о чем мы говорим с тобой сегодня, из того, о чем ты так проникновенно рассказываешь, несколько раз ты слово «смирение» произнесла. Хотя то, что ты рассказала до этого про свое детство — про поход к директору магазина, про работу в детском садике, про то как вообще возникал фонд «Женщины за жизнь», — скорее мне кажется, что твоя жизнь в большей степени описывается словом «дерзновение». Вот не смирение, а дерзновение. Хотя, как известно, тоже это не противоположность, это не оппозиция. Как для тебя связаны смирение и дерзновение?
Н. Москвитина
— Ну к себе смирение, за других дерзновение. Ну и мне очень сложно усидеть на месте, когда ты видишь, что другому больно. Ну или мне вообще не дает покоя эта тема, что в жизни очень много несправедливости, но если ты можешь хоть как-то поучаствовать в судьбе другого человека, то нужно сделать просто максимально все — это и есть Евангелие в действии. Сделать все и при этом самому быть смиренным, потому что, помогая другим, ты все время слышишь негатив в свою сторону — почему-то это так работает. Ну это так и должно работать, да, чтобы не подниматься над землей. И ты постоянно отхватываешь какие-то претензии, несправедливость, оскорбительные слова, подозрения тебя в чем-то. Практически восемьдесят процентов работы — это вот работа с возражениями. Ну и тут ничего, как бы ты же не будешь там оправдываться или выходить из этой ситуации, тут вот именно нужно смиряться и терпеть. В большей степени смиряться. Потому что терпение — это как будто бы, ну терпение, оно имеет какие-то пределы. Вот как будто бы есть мешки с терпением, потом они — раз, и закончились. Мы как бы все-таки ограничены психоэмоциональным фоном и так далее, физической усталостью. А смирение — это вот мир. То есть ты не терпишь, и у тебя пробки перегорят, а ты просто понимаешь: ну человек такой, он по-другому не может. И что скорее всего, пройдет какое-то время, и ты с ним пересечешься уже на другом витке. И, кстати, у меня было несколько случаев в фонде, и вот такого порядка: проходили через предательство, и в социальной сфере это самое тяжелое. И люди обвиняли очень, представляешь, в каких-то вещах, к которым ты не имеешь вообще никакого отношения, и обвиняли очень жестоко, ну как-то... я даже не знаю, как тебе это описать, ну как-то не по-человечески, так вообще, кажется, хочется сказать: как ты вообще мог там подумать или могла подумать? Хочется защититься. Но каждый раз я ну вообще вот молчала. Ну наверное, что-то говорила, но я не оправдывалась. Потому что мне казалось, что ну это как бы уже перебор, too much какой-то, ну зачем еще, зачем влазить в это, если этого нет? И потом, спустя годы, каждый из этих людей возвращался ко мне и просил прощения. Причем так интересно, что люди прошли через подобное в своей жизни — вот это меня прямо поражало. То есть там каждая история типичная. То есть возвращается человек всегда через сообщение, пишет большую смс-ку о том, что ну там прости, пожалуйста, представляешь, в моей жизни произошло, я оказался на твоем месте. И я там понял или поняла, как был не прав. И я думаю: вот это вообще круто. То есть Господь закладывает и то, что если ты сейчас смиряешься и смотришь на это как на промысел такой, который должен тебя чему-то научить, то потом учатся двое — и ты, и тот человек.
К. Мацан
— Потрясающие слова. Спасибо тебе. И, наверное, лучших слов для завершения нашей беседы не найти. Спасибо за этот разговор и за его искренность. Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь», сегодня с нами и с вами была в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. До новых встреча на волнах радио «Вера».
Все выпуски программы Светлый вечер