"Старцы Оптиной пустыни". Светлый вечер с архимандритом Мелхиседеком (Артюхиным) (22.10.2015)

В гостях у программы "Светлый вечер" был настоятель московского подворья Оптиной Пустыни - храма святых апостолов Петра и Павла и храма Покрова Пресвятой Богородицы в Ясеневе архимандрит Мелхиседек (Артюхин).
Накануне дня памяти преподобного Амвросия Оптинского мы говорили роли этого святого, о других оптинских старцах, об истории Оптиной пустыни и о преемственности явления старчества в этой обители.

Ведущие: Алексей Пичугин и Лиза Горская

А. Пичугин

— Уважаемые слушатели радио «Вера», здравствуйте! Здесь программа «Светлый вечер». В этой студии Лиза Горская —

Л. Горская

— И Алексей Пичугин. Сегодня в гостях у нашей программы архимандрит Мелхиседек (Артюхин). Он настоятель храма святых апостолов Петра и Павла в Ясеневе — это подворье Оптиной пустыни — и храма Покрова Пресвятой Богородицы всё там же, в Ясеневе. И отец Мелхиседек также пресс-секретарь Синодального отдела по монастырям и монашеству.

Архим. Мелхиседек

— Добрый вечер, Алексей! Добрый вечер, Елизавета!

А. Пичугин

— Здравствуйте! Итак, сегодня мы говорим про Амвросия Оптинского. И именно поэтому позвали отца Мелхиседека, как настоятеля Московского подворья Оптиной пустыни. Отец Мелхиседек, Оптина — это такое очень важное для русского христианства, для Православия место. Она дала православному миру немалое количество подвижников, многие из которых стали святыми впоследствии. Есть целый сонм так называемых оптинских старцев.

Архим. Мелхиседек

— Их 14. И 10 новомучеников и исповедников российских. Так что 28 святых на сегодняшний день в Оптиной пустыни.

А. Пичугин

— А в чём, как вы считаете, такой феномен необычного обилия святости этого места? Что такого в Оптиной пустыни, чего, может быть, нет в других монастырях, чем она так важна для мира?

Архим. Мелхиседек

— Вы знаете, я об Оптиной много читал, много жил — 9 лет в монастыре. А вот сейчас в машине, когда ехал сюда на радиостанцию, то услышал совершенно потрясающую вещь от человека, который прожил там год. И он узнал тему нашей беседы, не знал этого вопроса. И сам вдруг, неожиданно сказал такую уникальную вещь: «Мне ни в одном монастыре, ни в одном месте не было так стыдно за свои поступки. Нигде не хотелось так каяться, как в Оптиной пустыни». Скорее всего, этой историей подтверждается, что основателем Оптиной пустыни был покаявшийся разбойник Опта. Собственно, из-за этого и название «Оптина». А легенда гласит о том, что три разбойника промышляли в этих местах: Опта, Добре и Лютый. И в конце концов, три монастыря получили названия по их именам: Троице-Лютиковый монастырь — потому что одного из них звали Лютый; Добренский монастырь; и Оптина пустынь. Это одна из легенд. Кстати, монастырь располагается на реке Жиздра. Тоже этимология этого слова: они в воскресные дни всё-таки были христиане тогда, даже разбойники, они не промышляли. Надо было выходить на связь — сотовых телефонов не было, айпадов не было, никакой связи не было. И чтобы понять, они живы или нет, а у каждого была своя зона деятельности, зона влияния, на разных берегах они сходились по воскресным дням и кричали друг другу с того берега реки: «Жив, брат?» — «Здрав, брат!». И вот так река получила название Жиздра. Вот такая легенда существует об этом месте. И поэтому я говорю, что покаявшийся разбойник положил начало основания монастыря, покаянию, поэтому, может быть, его особое такое предстательство об этом месте вызывает тягу к этому месту вообще у каждого кающегося человека. Кстати, старец Амвросий Оптинский, когда Достоевский побывал у него после смерти единственного сына Алексея в 1873 году, и после беседы, когда у него спросили о писателе, он сказал: «Он — из кающихся». А другой возникает такой вопрос: 1200 километров между Оптиной и Санкт-Петербургом, приблизительно — 800 от Питера до Москвы, а от Москвы до Оптиной 250 километров, где-то под тысячу километров всего, — и вдруг такой писатель едет ни куда-нибудь, а в Оптину пустынь, почему? Вот странное явление, так сказать — в Оптиной пустыни в тот период времени не было ни чудотворных икон, ни чудотворных мощей, как во многих других монастырях, прославленных обителях.

А. Пичугин

— Это какой год?

Архим. Мелхиседек

— Это 1873 год. Он теряет единственного сына, он в смятении, он в душевном раздрае, и он едет в Оптину пустынь. И беседа, и встреча со старцем Амвросием переворачивает его жизнь. Кстати, последний роман, написанный в 77-м году — «Братья Карамазовы» — как раз под влиянием встречи со старцем Амвросием Оптинским. Он захотел нарисовать образ, так сказать, в противовес Гоголю — «мёртвые души» — хотел нарисовать образ идеального человека через старцу Зосиму и Алёшу Карамазова, хотел вывести этот всехристианский типаж. Это была его такая мечта. И кто-то из литературоведов спорит о том, что старец Амвросий является прототипом старца Зосимы. Когда я перечитывал последний раз роман, ну, всё-таки немножко с этим не согласен. Слава Богу, что у Достоевского была такая идея, такая мысль: вывести всехристианина, то есть показать идеального монаха. У него это получилось в образе старца Зосимы. Но слишком елейным он получился по сравнению со старцем Амвросием. Всё-таки, так сказать, образы расходятся. Это мнение о том, что старец Амвросий был прототипом старца Зосимы, это мнение поддерживаем. Почему?

А. Пичугин

— А давайте по порядку, отец Мелхиседек? Мы сегодня, действительно, говорим про Амвросия Оптинского в основном, поэтому давайте про этого человека поговорим практически с самого начала, с истоков его жизни: откуда он, каково его происхождение, как он попал в монашество?

Архим. Мелхиседек

— Интересно! Он с Липецкой губернии, родился в 1812 году и родился интересно: родился на Александра Невского, был назван Александром. А в это время в доме праздновали ещё день Ангела его родного дяди, который тоже был священником. А родительница его не могла рожать в доме, её перевели в баню. И он про себя говорил: «Как я на людях родился, так я на людях и живу!» То есть родился во время пира, во время стечения большого количества людей. Он закончил семинарию. Когда заболел, дал обет принять монашество, долго его не исполнял, преподавал частно греческий язык у купцов. И однажды после какой-то...

А. Пичугин

— Это всё там же, в Липецкой губернии?

Архим. Мелхиседек

— Да—да! И потом, после одного вечера, вдруг он почувствовал тягу к монашеской жизни... совесть его, так сказать, тот обет, который он давал... И как он сам говорил, как он о себе выразился: «Я очень долго жался!» — то есть к этому подходил очень долго. Он обладал очень жизнелюбивым характером, был центром компании, то есть довольно человек был жизнерадостный и любвеобильный, ему сложно было сразу расстаться с миром, как он говорил. Но потом какой-то внутренний голос, постоянная об этом мечта... она, в конце концов, закончилась. Не было никаких особых потрясений, несчастных событий, случаев. Когда говорят, что какая-то история, какая-то драма, какая-то трагедия приводит к этому — этого не было, это было желание послужить Богу, Церкви и людям. Кстати, как Достоевский сказал: «Монашество есть идеализация христианства». Поэтому каждый монах — это стремление Евангелие воплотить в своей жизни настолько, насколько это возможно. Вот это была  основная идея и цель старца Амвросия при принятии монашества, и ни где-нибудь, а в Оптиной пустыни.

А. Пичугин

— Он целенаправленно шёл туда.

Архим. Мелхиседек

— Да. На этот период в России было около тысячи монастырей: примерно половина — женские, половина — мужских. Но вот именно этот монастырь по благословению выбирает старец Амвросий. В тот момент она уже славилась своими старцами, потому что до него уже там были: Моисей, Антоний, Макарий и Лев. Это уже столпы оптинского монашества — Лев и Макарий.

А. Пичугин

— Кого-то из них он застал?

Архим. Мелхиседек

— Он застал и Льва и Макария. Он, кстати, потом был у них письмоводителем. Он как раз воспитанник старцев Льва и Макария, которые и были его духовными учителями. Поэтому уникальность Оптиной пустыни состоит ещё в том, что там по подсчётам 108 лет непрерывающегося старчества. То есть передающегося, если можно так выразиться, по эстафете: первые старцы Моисей и Антоний поселились в 1830 году, а Никон (Беляев) Оптинский почил в 1938 году. 108 лет 14 старцев учились непрерывно один у другого. И поэтому можно назвать это целой школой. Причём, что интересно: у Серафима Саровского — величайшего святого нашего времени — последователей и учеников не было, после него не остался второй Серафим Саровский или подобный ему. Зосима Верховский, преподобный... Правда, у преподобного Сергия был Никон, но тоже потом такой плеяды старцев не было, были только ученики и святые, которые разошлись потом по северным краям нашим. Так потом и получилось наименование  такой Северной Фиваиды — то есть ученики преподобного Сергия Радонежского. Но в одном монастыре чтобы святые непрерывно сменяли один другого, таких монастырей история, наверное, не знает. Поэтому в этом уникальность Оптиной пустыни — что это средоточие духовной святости, преемства и традиции. Из-за поддержания традиции старцы там и имели возможность возрастать, принимая друг от друга, научаясь друг от друга, как свеча от свечи загорается. Кстати, один из историков называл Оптину пустынь и Дивеево «два костра, вокруг которых грелась вся Православная Россия». И если центром духовной жизни домонгольской Руси был Киев, после — Троице-Сергиева лавра, то духовным центром дореволюционной России, конечно, была Оптина пустынь. К примеру, своим духовником в Оптиной Николай Васильевич Гоголь имел старца Макария. Достоевский общался со старцем Амвросием. Лев Толстой общался со старцем Амвросием. И в конце концов, умирая на станции Астапово, он призвал, чтобы на станцию к умирающему графу приехал старец Иосиф Оптинский, который сам в это время был крайне болен. И приехал не он, а приехал старец Варсонофий, но окружение Толстого его не допустило. Но последняя воля умирающего Льва Толстого, отлучённого от Церкви, была именно такова: позвать... конкретно назвал старца Иосифа (Литовкина)... но там непонятно: для исповеди, не исповеди, или что там могло произойти... Но он его конкретно позвал, а окружение не пустило. А окружение было очень звучное — личный секретарь Льва Николаевича носил фамилию Чертков. Окружение не пустило, и старец Варсонофий потом, после того, как не состоялась эта встреча, не было принято это покаяние, он очень сильно переживал, болел и сказал такое суждение: «Он был хоть и Лев, а цепей, связывающих его, разорвать не смог», — и очень об этом сожалел. Поэтому, когда говорят, где находятся люди, их посмертная участь — мы ничего не знаем, так сказать; вот это одно только желание Толстого о покаянии: потому что для чего ещё звать священника? Чтоб просто на литературные темы с ним побеседовать? Поэтому, может быть, вот это — последний крик души, последнее покаяние, если даже не перед священником, а перед Богом, — может быть, Господь будет и это принимать, как исповедь состоявшуюся и как обращение состоявшееся. Причём об этом нас утешают слова святителя Феофана Затворника (Вышенского), который говорит, что на Страшном Суде Бог будет искать не за что бы наказать человека, а за что оправдать человека, лишь бы только что-то доброе в его душе нашлось, потому что Господь не только Судия, но ещё и милостивый Отец. Поэтому молитва «Отче наш» как раз об этом говорит, что мы — дети Божии.

 

А. Пичугин

— Архимандрит Мелхиседек (Артюхин) — настоятель храма святых апостолов Петра и Павла в Ясеневе — это подворье Оптиной пустыни — и храма Покрова Пресвятой Богородицы всё там же, в Ясеневе, у нас сегодня в гостях. Это программа «Светлый вечер». Отец Мелхиседек, скажите, как вы думаете, такой расцвет монашества, такой расцвет, как мы говорим, старчества в девятнадцатом веке, в синодальной России — многие церковные историки сейчас, по прошествии почти 100 лет по окончании синодального периода, называют его не самым, с точки зрения духовности, удачным периодом в истории нашей страны, в истории Православия в России. Но тем не менее, девятнадцатый век — это такой расцвет очень мощный: конец восемнадцатого века — Серафим Саровский, девятнадцатый век — оптинские старцы. Вот с чем это связано? Ведь общество довольно светским было, как бы ни говорили.

Архим. Мелхиседек

— А, собственно говоря, расцвета никакого и не было. Поэтому, из-за того, что не было расцвета, и был семнадцатый год. Потому что не было расцвета. Читал недавно письма епископа Игнатия (Брянчанинова), который говорил про тогдашние монастыри: «Кругом один телесный невежественный подвиг». Телесный невежественный подвиг!

А. Пичугин

— То есть работа, работа тяжёлая...

Архим. Мелхиседек

— Пост, воздержание, не спать, носить вериги, одеваться не понятно как, спать на циновке... И только сказал: «И только почти в одной пустыни духовное делание, когда целью становится не телесный подвиг, а борьба со страстями, с недостатками, исполнение евангельских заповедей на деле». В Оптину пустынь ехали до самой революции. Не надо даже забывать: представитель царской семьи Елизавета Фёдоровна была в Оптиной пустыни, Константин Константинович Романов — Великий князь, директор Румянцевской библиотеки, Антон Павлович Чехов — это уже начало двадцатого века. До самой революции тропа к Оптиной пустыни не зарастала. Мало того, старец Варсонофий — почти без пяти минут генерал — приходит в Оптину пустынь, это 1905 год. И потом об этом месте пишет потрясающие слова, потому что он тоже писал стихи. Он пишет об Оптиной пустыни такие слова: «Ясней здесь небеса и чище их лазурь, мирской ярем нося и скорбный совершая тернистый жизни путь, сподобился я видеть отблеск рая». Между прочим, многие из них, из великих людей, помнили заветы и слова Николая Васильевича Гоголя. Он Кошелеву, своему соратнику и другу, пишет такие слова: «Обязательно вам надо побывать в Оптиной пустыни. Я не спрашивал у этих монахов, кто и как из них живёт, сами  лица говорили о том, что с ними собеседует всё Небесное. Передайте мой поклон отцу-настоятелю, ибо я знаю, что без его молитв и без осенения свыше не может двигаться моё перо. Мысленно каждый час я должен быть в Оптиной пустыни и должен быть выше житейского дрязгу». Оценка духовной связи его и Оптиной пустыни: «Я каждый час мысленно должен быть в Оптиной пустыни, быть выше житейского дрязгу», — почему? А потому что соприкосновение со святыней человека ставит на правильное место, потому что кто-то из мудрых людей сказал: «Когда Бог на первом месте, тогда всё остальное на своём». И как раз этот взгляд на жизнь: что христианство можно увидеть и понять только через понимание монашества. Вот как бы это странно ни звучало.  Это не мои слова, а слова Достоевского, который сказал: «Монашество — это идеал христианства. И чтобы понять христианство надо понять монашество».

А. Пичугин

— Но это точка зрения Достоевского!

Архим. Мелхиседек

— А кто такой Достоевский? Пророк.

А. Пичугин

— Подождите! А кто-то вам возразит, даже из верующих православных христиан.

Архим. Мелхиседек

— Секундочку! О чём возразит? «Чтобы понять христианство надо понять монашество»?

А. Пичугин

— Да!

Архим. Мелхиседек

— Я спокойно это докажу.

А. Пичугин

— А докажите, это интересно!

Архим. Мелхиседек

— Когда я поступил в монастырь, я знакомился со святыми отцами, знакомился с образом жизни монашеской, потому что, как любой ребёнок, который хочет быть военным, читает про армию, так и я, желая стать монахом, к этому долго шёл. И я увидел исполнение евангельских заповедей, увидел воочию.  Это было в Троице-Сергиевой лавре. Епископ Феофан советует: «Когда ты садишься за стол, — это вообще монашеский такой взгляд и традиция, — то ты смотри только перед собой. И то, что лежит на столе, бери то, что близко к тебе. И не бери лучшее и большее». Я вспоминаю такой конкретный момент: братская трапеза, на 6 человек салатница, на 6 человек фруктовница, и в тарелке лежат яблоки. Я думаю: «Вот интересно, как будут дальше развиваться события?» И я увидел, что есть яблоки большие и есть яблоки маленькие. И я думаю: «Кто первый начнёт брать?» И вот тот, кто первый начал брать, он начал брать с маленького. И в конце концов на тарелке осталось лежать одно яблоко — самое большое, которое досталось мне, потому что я его взял последний. Каждый, кто брал, старался сделать так, чтобы большое не ему досталось. Вы в миру такую ситуацию могли бы встретить?

А. Пичугин

— Да!

Архим. Мелхиседек

— Но каким образом и где?

А. Пичугин

— Где угодно! В приличном обществе!

Архим. Мелхиседек

— Но какой там принцип будет, чем там будут руководствоваться? Вот пять человек не ошиблись в этих размерах!

А. Пичугин

— Я могу представить такую ситуацию, как в светском обществе, так и в вполне церковном, не монашеском.

Л. Горская

— Просто от воспитания зависит.

Архим. Мелхиседек

— Это как раз под влиянием на светское общество Евангелия.

А. Пичугин

— Простите, но это не вполне очевидный пример! А не получается ли на ваш взгляд, отец Мелхиседек, что таким образом превознося монашество, вы...

Архим. Мелхиседек

— Нет, абсолютно нисколько! Ещё расскажу один случай, который мне запомнился на Афоне. Это была первая поездка в 93-м году, когда собрали игуменов или их помощников на тот момент почти всех действующих мужских монастырей. Это было около всего двадцати, сейчас их около четырёхсот. И мы опаздывали в лавру на Афоне, потому что передвигались не так, как сейчас — более-менее есть машины сейчас на Афоне, — а в 93-м году мы передвигались в кузове некрытого КАМАЗа-самосвала. То есть не тентованный, а в открытом кузове КАМАЗа!

А. Пичугин

— А что в этом такого?

Архим. Мелхиседек

— Ты ехал 45 километров от Кареи — от столицы Афона — до лавры. Это 40 километров в кузове открытого КАМАЗа.

А. Пичугин

— Я ездил примерно такое же расстояние в кузове грузовика в России, да, по сельским дорогам, ездил! Я немножко о другом, отец Мелхиседек, не получается ли так, что таким образом мы принижаем белое духовенство, обычное приходское? Вы же не можете рекомендовать монашество всем желающим прийти к Богу?

Л. Горская

— Да не только духовенство, а просто обычных, простых людей, которые состоят в браке!

Архим. Мелхиседек

— Секундочку! Так я же вообще к этому не призывал и ни одного слова об этом не сказал, что монашество выше, чем простой... Я говорил о том, что монашество — идеализация, идеализация Евангелия, когда целью жизни становится исполнение Евангелия. Вот это на первом месте! Дай Бог, чтобы это было и у мирян, и у любого человека! Дай Бог, чтобы так у всех было! Но если мы возьмём святцы, сейчас даже наши откроем, преподобных и святителей там будет больше, чем мирян. Даже не монах и не святитель — два святых у нас на слуху: протоиерей Алексей Мечёв и отец Иоанн Кронштадтский. Но мирян, их вот так, по пальцам... У нас много мирян-мучеников... Кстати, Кирилл и Мефодий, но опять же — под конец жизни монахи. Ефросиния Московская и её муж Димитрий Донской — тоже...

Л. Горская

— А вам не кажется, что это может быть связано с тем, например, — я сейчас немножко фантазирую, —  что монах, живя святой жизнью, он живёт, грубо говоря, в церковном контексте, его подвиг виден и он фиксируется? А мирянин, будучи святым и живя святой жизнью, он где-то там прожил и умер, и в контексте мирском, таком многообразном, потерялся, и просто это не было зафиксировано.

Архим. Мелхиседек

— И это тоже, и такие моменты были, и они тоже есть. Кстати, даже есть такая история: одному из преподобных было открыто... Один из святых, преподобных подумал о себе, что вот он такой подвижник, у него такая благочестивая жизнь, что он пришёл в какую-то определённую меру духовную. И ему откровение: «Ты ещё не пришёл в меру двух женщин, которые живут в Александрии». Он отправляется в это место, ему было открыто, кто это, приходит и спрашивает: «Как вы живёте, что у вас особенного?» А ему отвечают: «Мы вообще ничего не видим за собой особенного!» — «Ну как же ничего не видите? Каков хоть образ вашей жизни?» Они говорят: «Вот мы живём под одной крышей, вышли за двух братьев и живём под одно крышей 15 лет, — две замужние женщины, — имеем попечение о доме, день и ночь в трудах. Утром вспоминаем о Боге, вечером, ну, и в течение дня. Что особенного? Может быть, только то, что мы за 15 лет друг другу не сказали ни одного укоризненного слова?» Вот великий подвиг, это великое устроение души! Таких людей масса, но все эти люди, движет ими прежде всего, конечно, Евангелие. Есть такая поговорка: не все в монастыре спасаются и не все в монастыре погибают. И поэтому у каждого свой подвиг, у каждого своё призвание, у каждого свой образ жизни. Поэтому это уже у кого какой, так сказать, талант. Поэтому здесь я нисколько не призываю к тому, чтобы каждый становился монахом. У каждого свой путь.

А. Пичугин

— Сейчас мы продолжим обсуждение этой темы, тем более что у меня есть ещё одна позиция. Я не могу сказать, что полностью её разделяю...

Л. Горская

— Алексей сегодня просто источник позиций, кладезь позиций!

А. Пичугин

— …Но хотелось бы выслушать ваше мнение на сей счёт! Напомню, друзья, что в гостях у программы «Светлый вечер» сегодня архимандрит Мелхиседек (Артюхин) — настоятель храма святых апостолов Петра и Павла в Ясеневе и ещё одного московского храма, который находится там же, неподалёку — это храм Покрова Пресвятой Богородицы. Лизавета Горская, я — Алексей Пичугин. Через минуту мы снова здесь.

 

Л. Горская

— Мы продолжаем «Светлый вечер» на радио «Вера». И вот Алексей Пичугин, демонстрируя энциклопедические знания, хотел поделиться точкой зрения, которая...

А. Пичугин

— Нет, это совсем не энциклопедические знания, это из интернетов. Читал я высказывания одного довольно уважаемого священника, не буду называть его имени, который говорил о монашестве примерно следующее: «Вот монахи, ну кто такие монахи? Посмотрите, не хочу их осуждать, ничего плохого в этом нет, но ведь их подвиг основан на жизни простых мирян: они им обеспечили жизнь, продукты, построили монастырь, архитекторы, инженеры. У них детей, о которых надо заботиться, у них нет каких-то социальных потрясений, которые надо переживать. Конечно, очень просто с такой позицией спасаться в монастыре!»

Архим. Мелхиседек

— Я только одного не могу понять — у нас сейчас о старце Амвросии или мы уже...?

А. Пичугин

— Мы просто с вами заговорили о монашестве, хотелось бы выслушать вашу позицию в том числе!

Архим. Мелхиседек

— Хорошо. Тогда давайте с самого начала! Преподобный Сергий Радонежский откуда начинал?

Л. Горская

— Из дома, из детства.

Архим. Мелхиседек

— Из леса начинал. Троице-Сергиева лавра начиналась...

Л. Горская

— Но сам-то он начинал ещё с детства свой путь.

Архим. Мелхиседек

— Вот именно, с детства, правильно, от родителей! Всё это началось с дремучего леса. И преподобный Сергий вовсе не предполагал, что будут люди, будут поклонники, будут чада, будет какой-то комфорт. Если вы его житие читали, то всё началось с плесневелого хлеба. Поэтому то, что монашество начинается с комфорта, что миряне пришли, построили — это иллюзия!

А. Пичугин

— Это где как! Смотрите, у нас высокие примеры всегда: Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Амвросий Оптинский. Мы берём всегда за основу безусловных подвижников. И про Амвросия Оптинского мы сейчас будем дальше говорить.

Архим. Мелхиседек

— Подождите! Если всё так прекрасно, то чего же полмира в монахи не пошли, если всё так прекрасно? Лествичник говорит, что, если бы все знали какие награды, какие блага и какая счастливая  жизнь в монашестве, туда бы пошло полмира; а если бы знали какие труды, какие искушения, какие испытания, туда бы не пошёл никто. Поэтому вам никто не мешает жить евангельской жизнью — никакие ни монахи, ни монастыри. Они лично вам не мешают жить евангельской жизнью. А поэтому, когда если что случается, то бегут не к профессорам, не к историкам, не к философам, а свои проблемы решают с духовниками. А духовники чаще всего свои проблемы решают со старцами. Так же, как в простой жизни: если какая-то проблема, то идём к участковому врачу, если проблема чуть посерьёзнее, идём к доценту, к кандидату медицинских наук, а если ещё серьёзнее, то к доктору идём медицинских наук — в зависимости от проблемы. Пожалуйста, простые священники, наши замечательные батюшки, которые доценты, врачи. Но сложные вопросы решаются с теми же монахами, которые вобрали в себя весь этот опыт, многострадальный опыт тех людей, которые прошли через сердце, ум. Бесконечные исповеди, истории, случаи, события — это всё уже многократно приумноженное. И уже житейский, духовный опыт подсказывает, как человеку в той или иной ситуации помочь. Конечно, это не панацея от всех бед. Всё знают только невежды, и разобраться во всём сложно. Поэтому здесь не надо противопоставлять монашескую жизнь мирской жизни, мы не друг против друга, а мы вместе одно делаем. И поэтому сейчас этот тон противопоставления как-то вовсе не звучит. Мы живём жизнью Церкви и давайте ещё, так сказать... Вот всё богослужение... Иоанн Дамаскин, Роман Сладкопевец, Афанасий Сахаров, Косьма Маиумский. Все богослужебные книги написаны монахами! А знаете почему? А потому что они только этим занимались — они занимались Богом и богослужением. А священники, миряне занимались своим делом. А так мы дойдём до того, что в конце концов Церковь не нужна — Бог в душе, ну и всё, достаточно. Так что давайте мы вернёмся к старцу Амвросию, к его простой жизни! Кстати, вот он в тон нашей беседы, между прочим, советовал и говорил: «Сестра Минодора, — обращаясь к Елизавете, — держись среднего тона! Возьмёшь высоко — будет нелегко, возьмёшь низко — будет склизко, а ты, Минодора, держись среднего тона!» Так что давайте мы о чём-нибудь хорошем поговорим!

Л. Горская

— Так я вот как раз хотела, знаете, что спросить, коль уж вы упомянули врачей? Преподобный Амвросий говорил, что монаху полезно болеть.

Архим. Мелхиседек

— Было такое, да.

Л. Горская

— Вот как это правильно понимать? Он говорил это только применительно к себе одному или только монахам?

Архим. Мелхиседек

— Из опыта. Дело в том, что поразительный момент — вот мы сейчас говорим... Вот возьми любого светского человека, ведь каждый из нас к испытаниям, трудностям, проблемам — ну, лучше, чтобы их не было. Вот у одной женщины спросил, она светская была такая, сложный такой разговор был. Я потом в конце концов неожиданно спросил: «А как бы вы хотели умереть?» И вопрос был неожиданный. Она говорит: « Скорее всего, что вот так — хоп, и нету!»

Л. Горская

— Вообще нету?

Архим. Мелхиседек

— Вот разговаривали в телестудии, потом ехали на машине, сидела, ужинала или там уснула, хоп — и нету! Но по жизни у нас так, к сожалению, не...

Л. Горская

— Главное, а потом что?

Архим. Мелхиседек

— Вот именно, что, главное, а потом что?! Поэтому самая страшная смерть — это смерть неподготовленная, но мы сейчас не об этом. Дело в том, что без испытаний никто не пройдёт. И к сожалению, бывает так, что Бог разговаривает с людьми несколькими языками: языком любви, языком испытаний, языком болезней. Вот язык любви слушают очень мало. Язык болезни и испытаний — начинают уже прислушиваться. И кто-то из мудрых людей сказал, что Богу дороже наше неблагополучие, если мы через это приходим к благополучию души. И маленькой бедой Бог избавляет нас от большей. Блез Паскаль — знаменитый математик и философ, есть даже такой закон Паскаля — однажды сказал: «Если бы Бог по временам нас не укладывал на лопатки, нам бы некогда было посмотреть на небо». Поэтому, что дороже: благополучие и комфорт, ничего не болеем, всё прекрасно, и ни разу не вспоминаем о Боге? Но к сожалению, так устроен человек, русская пословица: гром не грянет — мужик не перекрестится.

Л. Горская

— Я как раз хотела спросить: что же такое «язык любви» и почему его мало кто слышит?

Архим. Мелхиседек

— Язык любви — те блага, которые Господь даёт. Мы однажды беседовали после трапезы, и я был поражён, я даже нигде этого не встречал. Один священник мне сказал потрясающую вещь. Был праздничный обед, он говорит: «Вот посмотри: всё, что было на столе, и вообще сама еда — это выражение любви к человеку». Вот лошади и быку кроме травы ничего не надо. Обезьяна чего-то будет есть, а что-то не будет. А человек ест всё. И вот это многообразие — это Бог даёт человеку. Мы настолько привыкли, что у нас всё это есть, а на самом деле, это любовь к нам Бога через вот это привычное, с чем мы каждый день соприкасаемся. Здоровье, которое мы имеем... далеко не надо ходить. Однажды отец Иоанн Кронштадтский посетил дом умалишённых — имел он такое свойство, старец отец Иоанн Кронштадтский, по людям ходить, помогать, из-за этого он и святой стал. Кстати, Сократ сказал однажды, что истинная жизнь — это жизнь не только для себя. Он пришёл, отслужил молебен о здравии, пообщался, что-то там, может быть, подарил. Он выходит из этого учреждения, подходит к нему человек, проходящий там лечение, и говорит: «Отче Иоанне, а вы когда-нибудь Бога благодарили за свой светлый разум?» Отец Иоанн поклонился ему в ноги и сказал: «Благодарю тебя за твой урок и вопрос! Окаянный я человек!» И это было для него уроком. Просто светлый ум, то, что мы с вами на своих двоих, разговариваем, имеем здесь зрение, язык у нас немножко ворочается — о чём это свидетельствует? Это каждый день мы живы-здравы, Бога благодарим. Спрашивается: а когда не будем здравы? А вот тогда что?

Л. Горская

— Вот, да!

Архим. Мелхиседек

— А и тогда благородство души будет выражаться через это. Мы только, когда всё хорошо, благодарим или доверяем Богу о том, что вся наша жизнь — это непрерывный, благой Промысл Божий. Как Иов, если мы книгу откроем, она на все времена. Праведный Иов, его девиз по жизни: Бог дал, Бог взял; нагим я вышел из чрева матери, нагим и отыду; благая от Бога приняли — злых ли не стерпим; буде Имя Господне благословенно от ныне и до века. Вот хочешь не хочешь, а кресты несут все. Только одни кресты несут со смыслом, а другие кресты несут без смысла. Вы когда-нибудь читали сказку «Морозко»?

Л. Горская

— Да!

Архим. Мелхиседек

— «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красавица?» Что она сказала?

Л. Горская

— «Тепло, Морозко, тепло!»

Архим. Мелхиседек

— А правду она сказала или нет?

Л. Горская

— Нет, неправду.

Архим. Мелхиседек

— Холодно ей было?

Л. Горская
— Да.

Архим. Мелхиседек

— Почему она тогда говорит, что тепло, почему она говорит такие слова? Какая там логика? И Марфуша, у неё спрашивают, напрямую задают вопрос: «Тепло ли тебе, девица?» Она говорит: «Не видишь, что ручки, ножки захладели?» Она сказала правду. А та сказала неправду.

Л. Горская

— Ну, терпела, смирялась...

Архим. Мелхиседек

— Чем дело закончилось?

Л. Горская

— Кстати, вот вы сейчас указали на то, что одна соврала, а другая нет, и я в тупике. До этого момента сказка была достаточно понятная.

Архим. Мелхиседек

— Вот о чём и речь! Я тоже об этом — вот такая наша жизнь! Поэтому есть такое понятие, есть такая жизненная позиция: благословляй твою жизнь — и она будет благословлена; проклинай твою жизнь —  и она будет проклятая. И ещё один замечательный взгляд на жизнь: в одно окно смотрели двое, один увидел дождь и грязь, другой — листвы зелёной вязь, цветы и небо голубое; в одно окно смотрели двое. Что это за философия? Я много проводил людей на тот свет, много. Сначала работая в медицине, видя, как люди вообще не понимают, что происходит. Нет, понимая, что происходит, но в страшном тупике, потому что понимать, что всё, конец, а веры нет... В институте Склифосовского когда работал в советские времена, веры нет и всё — вижу, что это тупик, это трагедия, это несчастье. И причащаю, и вижу умирающих христиан, которые осознанно воспринимают не только свою болезнь, не только свою парализацию, не только свой рак, а в конце концов осознанно, с верой, с пониманием, с надеждой относятся даже к самой смерти. Потому что это самая главная философия — не иметь страха смерти. Кто-то из мудрых людей сказал: «Вы будете вечными мертвецами, пока будете бояться смерти». Что даёт возможность не бояться смерти? Только одно Евангелие, только жизнь во Христе, вот она даёт, только это. Потому что можно всё, так сказать: про здоровье, пятое-десятое, про фитнес-митнес... В конце концов, ответа нет. В конце концов, всем придётся умирать, а ответ даёт только Евангелие на этот самый загадочный, самый непостижимый вопрос: что будет дальше, есть ли в этом какой-то смысл пожить? Как кто-то сказал: «А как ты стал верующим человеком?» И он говорит: «Я стал задавать себе вопрос: я сначала учусь, потом работаю, потом женюсь, потом дети, потом внуки, потом почётная старость, потом... потом, потом, потом... а что потом? А потом два метра. А можно без двух метров? Нет, без двух метров нельзя. А для чего тогда вот вся эта моя последовательная жизнь, эти всплески, эти все стремления, когда всё равно они заканчиваются двумя метрами? Я долго искал ответ на этот вопрос. И ответ я нашёл только в Евангелии. А на двух метрах-то это всё не кончается — наша жизнь не только здесь!» Вот что даёт христианство. А сохранило всё это то же самое монашество, которое как раз хранило Евангелие и хранило евангельскую жизнь. Именно монахи, в том числе и Оптина пустынь. Кстати, о которой священномученик Павел Флоренский говорил, что Оптина пустынь — это санатория для многих израненных душ. К примеру, летом в Оптиной 20-40 автобусов. Сейчас, осенью, чуть-чуть поменьше, потому что уже и холодно, и уже рабочие дни, и прочее. Но до сих пор тянет верующую душу именно в эти святые места. Кстати, опять: а почему это так? А Достоевский тоже об этом сказал. Мы сейчас, в начале передачи, развернули разговор через светскую призму. Давайте через светскую призму и продолжим. Достоевский говорил: «Почему так важно было на Руси всегда иметь перед глазами или даже слышать о праведнике? Простолюдин, встречаясь в своей жизни с неправдой своей, общественной или той, которая постоянно окружалась неправдой, должен был знать, что есть она где-то, эта правда. Пусть не у меня, не у него, но там где-то, в этих святых монастырях. Я не святой, но есть святые. И было очень важно увидеть хотя бы один раз этого святого, чтобы потом всю свою жизнь подтягиваться и иметь его в уме и перед глазами». Важно было русскому человеку иметь святого перед глазами — Фёдор Михайлович Достоевский.

 

А. Пичугин

— Архимандрит Мелхиседек (Артюхин) — настоятель храма святых апостолов Петра и Павла в Ясеневе — это подворье Оптиной пустыни — и ещё одного московского храма там же, в Ясеневе — храма Покрова Пресвятой Богородицы.

Архим. Мелхиседек

— Кстати, мы плавно подошли к очень серьёзному вопросу: к критике Церкви — почему она есть; и к критике офицерства или этого цвета Церкви — к критике монашества. Почему она сейчас в светской среде, и она была, есть и будет. Почему?

А. Пичугин

— Что вы имеете в виду в данном случае под светским монашеством?

Архим. Мелхиседек

— Нет, не под светским монашеством. Светский взгляд на монашество!

А. Пичугин

— А, светский взгляд!

Архим. Мелхиседек

— И не только на монашество, но и на христианство — до бесконечности критикующий взгляд. Фёдор Михайлович нам тоже эту тайну рассказал: вот почему на Церковь без конца лили, льют и будут лить. Он сказал потрясающую вещь: «Ничему так не радуется человек, как падению праведника. Потому что через это оправдывает собственное беззаконие. Если ему это было можно, то уж нам-то, простым людям, и подавно».

А. Пичугин

— С другой стороны, христианство — это очень персонифицированная религия, где каждый отвечает за собственные поступки.

Архим. Мелхиседек

— Я поэтому и говорю, что чрезвычайно важно каждому христианину, тем более монаху, не быть и не давать тот самый повод, чтобы через него Церковь в таком негативном свете не представала. Но люди не хотят подтягиваться до уровня Церкви, а хотят Церковь опустить до своего уровня, чтобы сказать, что если уж они так себя ведут, то нам-то тем более всё позволительно.

А. Пичугин

— Отец Мелхиседек, завтра Церковь будет вспоминать Амвросия Оптинского. Поэтому уж под конец программы давайте вернёмся, может быть, к вашему личному какому-то восприятию этого человека. Вы помните, как вы впервые о нём узнали, как он вошёл в вашу жизнь и какое место занимает его подвиг?

Архим. Мелхиседек

— Это целая длинная история ещё на одну передачу о преподобном Амвросии!

А. Пичугин

— Ну, тезисно!

Архим. Мелхиседек

— Если тезисно, то больше всего запомнилось, даже тогда, когда ещё не было в таком обилии книг о нём, запомнилась из уст в уста передающееся наставление преподобного Амвросия, которое без книг, а по преданию жило в наше церковной среде, жило в семинарской среде. И мне ещё до книг на слуху запомнился его девиз, его наставление: жить — не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем моё почтение. Я унывающим человеком не был, но об унынии запомнил, потому что чаще всего ко мне обращаются, разбираешься с трагедиями людей — больше всего это печаль, уныние, какие-то катастрофы. Старец Амвросий: «Скука — унынию внука, а лени родная дочь, чтоб прогнать её прочь, в деле потрудись, в молитве не ленись, тогда и скука пройдёт, и усердие придёт. А если к сему терпение и смирение прибавишь, то от многих бед себя избавишь. Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного».

Л. Горская

— Вот про простоту вы могли бы пояснить?

Архим. Мелхиседек

— Давайте про простоту. Спросил у одной: «Почему ты до сих пор замуж не вышла?» А она сказала: «Я искала идеального мужчину». — «Ну и что?» — «В конце концов нашла». — «А чего же замуж не вышла?» — «А он искал идеальную женщину!» Жизнь без фантазий, потому что мы очень много фантазируем.

Л. Горская

— Разве это плохо?

Архим. Мелхиседек

— Фантазировать надо, но надо быть реалистами. Кто-то из мудрых людей сказал: «Делай, что должно с тем, что имеешь, на том месте, где ты есть». Ведь многие говорят, что вот если бы у меня было бы, а я бы был в другом месте, была бы другая жена, другой муж, другое начальство, другие условия, другая зарплата, другой город, другие люди, другая мама, папа и так до бесконечности.

Л. Горская

— Другой век ещё желательно!

Архим. Мелхиседек

— Делай, что должно с тем, что имеешь, на том месте, где ты есть — вот это и есть простота. Ты живёшь в конкретной квартире, в конкретном городе, да, пожалуйста, улучшать свою жизнь в бытовом, духовном плане — это никому не возбраняется. Но при всё при этом надо иметь... и быть реалистами.

Как старец говорил, что под лежачий камень вода не течёт. Вот это тоже надо понимать, что мы сами делаем собственное счастье своими собственными руками. Под лежачий камень вода не течёт.

Л. Горская

— Вы рассказывали про «Морозко», вы знаете, я сейчас вспомнила про ирландского святого, который подвизался на рубеже, по-моему, шестого-седьмого веков нашей эры, естественно. Святой Колумбан, как он по преданию утешал свою матушку. У него мать тяжело заболела. Он спрашивал её: «Как ты?» Она ему отвечала: «Ой, плохо, плохо!» Он говорил: «Даст Бог, завтра будет ещё хуже!» И так изо дня в день. Матушка была совсем плоха, и он приходит к ней, спрашивает: «Как ты?» — «Я хорошо». И он ей ответил: «Даст Бог, завтра будет ещё лучше!» Матушка сразу после этого пошла на поправку, через некоторое время она полностью выздоровела. Вот это, наверное, о том же, о чём мы говорили в связи с со сказкой «Морозко». Хотелось бы на этом подробнее остановиться...

Архим. Мелхиседек

— «Благословляй свою жизнь, и она будет благословлена, проклинай свою жизнь — она будет проклятой».

Л. Горская

— Это вот тоже. Это, наверное, о простоте тоже?

Архим. Мелхиседек

— Это о принятии, о доверии Богу, что вот так, как изволилось Богу, так пусть и будет. Это вопрос очень такой сложный, философский. Но другого выхода нет, как только уже... Тот же святитель Феофан Затворник (Вышенский) сказал, что крест несут все — одни несут только его с разумом, а другие его несут без разума. Без разума его несут те, которые ропщут и проклинают свою жизнь. А с разумом люди несут свой жизненный крест, понимая, что за ним, за испытаниями этого креста, и в конце концов вся наша жизнь, она будет иметь завершение. Какое? Какое у неё будет завершение?

Л. Горская

— У земной жизни? У земной — смерть.

Архим. Мелхиседек

— А потом?

Л. Горская

— А это уже не земная жизнь!

Архим. Мелхиседек

— Правильно! А потом Воскресение. И поэтому человек благодарный, не ропщущий, человек с доверием к Богу... но вот так нас провели через эту жизнь, вот таким образом. Есть в симфонии разные ноты — мажорные, минорные, даже диссонансы, консонансы, но важно не вмешаться в партитуру композитора и не вычеркнуть оттуда минорные ноты, а доиграть партию до конца. И когда доиграем партию до конца, как бы она нам нравилась или нет, надо доиграть её до конца. И тогда мы услышим рукоплескания не людей, а ангелов.

Л. Горская

— Но всё же. Вот вы говорите: благословляйте свою жизнь, и она будет благословенна. Вот у человека, который благословляет свою жизнь, у него что внутри происходит, что он делает? Он смиряется? Что это? Это смирение, это приятие, это любовь, это что? Вот хотя бы даже, может, с точки зрения психологии.

Архим. Мелхиседек

— Это вера. Вера, что всё это перед Лицом Бога — и твоё страдание, и твоя болезнь, и твой рак. Вот у нас дом престарелых есть, который мы окормляем каждую неделю. Триста человек в этом пансионате, все по 70-80 лет. Это не дом радости, из этого дома переселяются в другой дом. И я много видел людей, которые имели отношение к вере, к христианству, и когда я спрашивал у них, как идут дела, я слышал: «Слава Богу!» А как понять «слава Богу», когда человек дальше кровати и кроме кровати не видит ничего.

Л. Горская

— Вот как понять?

Архим. Мелхиседек

— Это какое-то внутреннее устроение. Вот принять до конца, доиграть свою партию до конца. Это мужество, это вера, это устроение. И дай Бог, чтобы у нас было именно такое устроение, а не западное безверное, когда просят дать таблетку. И поэтому вот этот гуманизм, и по поводу эвтаназии: чего он будет мучиться, давайте отключим всех, давайте раздадим таблетки и прочее. И такой выход может быть из жизненной ситуации.

Л. Горская

— Но это не выход!

Архим. Мелхиседек

— Это не выход, это тупик.

Л. Горская

— И потом, это не работает, если мы уверены в том, что земной жизнью всё не кончается!

Архим. Мелхиседек

— Конечно. И наоборот: всё работает, когда «чаю воскресения мертвых и жизни будущего века» является кредо нашей жизни. Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Поэтому ответы на все вопросы... Эйнштейн сказал, что ответы на все вопросы заключаются в одном слове — слове «Бог». Ответы на все вопросы.

А. Пичугин

— Спасибо! Я напомню нашим слушателям, что в гостях сегодня у радио «Вера» был архимандрит Мелхиседек (Артюхин). Он настоятель подворья Оптиной пустыни — храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Ясеневе и ещё одного московского храма в Ясеневе — Покрова Пресвятой Богородицы. С вами также были Лиза Горская —

Л. Горская

— И Алексей Пичугин. Всего доброго!

А. Пичугин

— Спасибо, будьте здоровы!

Архим. Мелхиседек

— Мир вам! С праздником!