«Жизнь и служение известных регентов: архимандрита Матфея Мормыля, Николая Осоргина и протоиерея Михаила Фортунато». Евгений Тугаринов

У нас в гостях был кандидат искусствоведения, регент, педагог, художественный руководитель детской православной хоровой студии «Царевич», член Союза писателей России, член правления Московского музыкального общества Евгений Тугаринов.

Наш гость рассказал о жизни и служении таких известных регентов, как архимандрит Матфей Мормыль, Николай Осоргин и протоиерей Михаил Фортунато — и какое влияние на него самого оказали встречи и общение с ними.

---

«Светлый вечер»

Ведущий: Константин Мацан

Гость: Евгений Тугаринов

К. Мацан

– «Светлый вечер» на радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Евгений Тугаринов – регент, педагог, художественный руководитель детской православной хоровой студии «Царевич», кандидат искусствоведения, член Союза писателей России, член правления Московского музыкального общества и частный гость радио ВЕРА, что немаловажно. Добрый вечер.

Е. Тугаринов

– Здравствуйте, Константин.

К. Мацан

– Были вы у нас в гостях, и очень радостно, что уже традиция такая – с вами на волнах нашей радиостанции встречаться. И много мы с вами говорили про ваше служение, про вашу работу, про профессию, про хоровое искусство, про регентство. Рассказывали вы нам про вашего учителя регентского дела, про протоиерея Михаила Фортунато – знаменитого регента Успенского собора в Лондоне, сподвижника, соратника митрополита Антония Сурожского. Ну вот и сегодня обратимся к этой теме, вот этой магистральной теме вашего творчества, вашей жизни, но в определенном ключе, в определенном контексте. Вообще вы автор книги «Русские регенты», и в этом смысле с вами можно интересно говорить вообще о явлении регентства, о знаковых фигурах в истории русского церковного пения. И вот о трех таких знаковых фигурах сегодня с вами хотелось бы поговорить. К тому же очень важно, что всех трех вы знали лично, и знали ну, наверное, кого-то больше, кого-то меньше, но люди для вас не случайные. И есть еще в этом своего рода прекрасная география: знаменитый регент архимандрит Матфей (Мормыль) – это Троице-Сергиева Лавра, Николай Михайлович Осоргин – это Париж, это легендарный храм Александра Невского на улице Дарю. Сегодня это уже храм Русской Православной Церкви, потому что Архиепископия, напомню нашим слушателям, Архиепископия приходов русской традиции в Западной Европе сегодня это уже снова часть Русской Православной Церкви, вернее часть Московского Патриархата. И третий герой – я его уже упомянул, протоиерей Михаил Фортунато – многолетний регент Успенского собора в Лондоне. И вот Москва, Париж, Лондон, и вы как сегодняшний наш проводник, как такой Вергилий по этим мирам. С кого начнем?

Е. Тугаринов

– Со всех трех.

К. Мацан

– Давайте.

Е. Тугаринов

– Вообще – Москва, Париж и Лондон – звучит как что-то с этикетки парфюмерного набора. Ну так раньше было. Ну вот я, слушая вас и вот такое представление к программе, эпиграф, он какой-то мне показался очень существенный, по делу, и я невольно вспомнил такие вот мысли, которые приходили ко мне, когда я только начинал свой путь, я выбирал учителей. Для меня, например, пойти в Московскую консерваторию учиться означало попасть в класс к такому профессору, к такому преподавателю. И если бы это не случилось, я бы думал, стоило бы туда идти – настолько искусство и музыкальное, и живописное, и литературное какое угодно, всякое, и наука, насколько они связаны с личностью того, кто передает, ну и, значит, того, кто воспринимает. Конечно, вот обозначенных трех людей – Николая Михайловича Осоргина, отца Матфея (Мормыля) и протоиерея Михаила Фортунато – в разной степени я могу назвать своими учителями. Но уже в 80-е годы я знал записи отца Матфея (Мормыля), а в 70-е годы я случайно набрел на трансляцию на радио «Свобода» богослужения из Сергиевского подворья из Парижа – регентовал Осоргин, это имя я тогда впервые услышал.

К. Мацан

– Сергиевское подворье – это...

Е. Тугаринов

– Сергиевское подворье в Париже.

К. Мацан

– Это знаменитый тоже Сергиевский институт богословский в Париже.

Е. Тугаринов

– Богословский институт, да.

К. Мацан

– При котором существует подворье, вернее университет существует на подворье Сергиевском.

Е. Тугаринов

– Институт, он по-прежнему институт. У него были разные времена, был расцвет, совпавший со становлением – вот просто сразу кульминация, если можно так сказать. В музыкальном произведении там, в литературном или где-то кульминация, она где-то точка золотого сечения или что-то в этом роде, а там такое собрание светил русской духовной мысли, религиозной мысли, практики и вот истории русской в лице вот тех профессоров, которые уже начали преподавать, а например, маленький Николка Осоргин только рос. А его отец управлял хором и многие из профессоров – знаменитых священников, архиереев, они пели в хоре под управлением Михаила Михайловича Осоргина, отца Николая Михайловича Осоргина. Я впервые увидел отца Матфея (Мормыля), когда поступил в Консерваторию.

К. Мацан

– Какой это год?

Е. Тугаринов

– 77-й, и я помню, как по консерваторскому двору шли люди в подрясниках в черных, направлялась в Большой зал, и я это видел в окно. И вот тогда я еще не понимал, откуда взялись эти люди, и кто-то мне сказал: а это семинаристы, это братия Троице-Сергиевой Лавры, и хором управляет отец Матфей. Вот тогда я еще не разговаривал, не знал ничего, я просто услышал это имя и увидел его певчих. А отца Михаила Фортунато я впервые увидел на лекции в марте 92-го года, в Белом зале Консерватории (который ныне носит имя Мясковского), он там приехал и читал несколько лекций, посвященных церковному пению. А потом в 90-е годы отец Матфей и отец Михаил проводили в России, в Троице-Сергиевой Лавре, семинары для регентов. А накануне тысячелетия Крещения Руси в Париже впервые встретились отец Матфей (Мормыль) и Николай Михайлович Осоргин. А отец Михаил, когда в 51-м году поступил учиться в Богословский институт, его учителем по церковному пению и его регентом был Николай Михайлович Осоргин. Это как бы такая внешняя как будто бы связь случайных встреч, или запланированных встреч, или сотрудничества, но тут надо посмотреть, как бы в глубину того, чем жили эти люди. Вообще самое, наверное, существенное в любом деле, и в церковном пении тоже, это осознание той традиции, тех корней, которые питают Церковь или то или иное явление в Церкви или не в Церкви – то есть традиция. Корень Церкви – Христос. Христос, Который связал Ветхий Завет и Новый Завет Самим Собой. Пели и в дохристианское время, пели и после, пел с учениками Христос, теперь поем мы. И когда в 24-м году в Париже было приобретено подворье, ставшее Сергиевским подворьем, на котором через год возник Богословский институт, то буквально в первые дни после приобретения этого подворья на этом подворье родился Николай Осоргин. Мало того, он всегда со слезами на глазах говорил о том, что первая служба на только что купленном подворье была посвящена ему – это были его крестины.

К. Мацан

– Как интересно.

Е. Тугаринов

– То есть человек родился, человек вырос, человек работал, трудился, служил и человек умер в одном месте. Кто из нас вот может ну не похвалиться, но как-то... Ну во всяком случае в моей жизни не так все. Я думаю, что у большинства, может быть, россиян тоже не так. А этот человек почти не выходил за пределы подворья. Он не был монахом, но он им был вот по духу своему – то есть принадлежал одному месту, был верен одному месту. Так вот, когда было куплено это подворье, встал вопрос о службах. Казалось бы, странный вопрос –бери книги, бери нотные сборники и служи. Так вот книг и нот не было. И тогда те первые насельники этого подворья – среди них был отец Николая Михайловича, Михаил Михайлович Осоргин, епископ Вениамин (Федченков) и некоторые другие – сели за стол и начали вспоминать, кто что помнит из опыта Русской Православной Церкви дореволюционной. И сошлись на том, что лучше всего все помнят гласы Троице-Сергиевой Лавры. И они накануне там следующей службы, следующего воскресенья садились и каждый напевал и записывал то, что помнил. То есть с тех пор в Париже на Сергиевском подворье живут, существуют гласы Троице-Сергиевой Лавры.

К. Мацан

– Это прямо такое живое Предание.

Е. Тугаринов

– Какая вам еще нужна более тесная и глубокая связь эмигрантской вот культуры церковной с русской дореволюционной историей церковной? И вот этим гласам учился будущий протоирей Михаил Фортунато. Ну ведь это же те же самые гласы, которые пел отец Матфей (Мормыль). Вот это как бы один из элементов такой глубинной связи, соединившей этих людей вот единым духом – в напевах, в чине богослужения, в отношении и понимании слова «церковность», «богослужебность» – то есть тех вещах, которые, по моему мнению, сейчас немножко размыты, как бы сгладилась острота восприятия, ощущения и несения вот этих традиционных и таких важных для Церкви вещей. Ведь певческая культура – это не просто какое-то музыкальное явление, это явление самой сути богослужения. Потому что богослужение в Русской Церкви все, от начала до конца, любое чинопоследование, совершается пением. Священник делает возглас – он его поет, диавол возглашает ектению, читает ектению, чтец нараспев читает паремию или Апостол и возглашает прокимен, хор поет. Удивительно, сколько в Типиконе, в Уставе Русской Церкви, сохранилось деталей, которые тем или иным светом как бы оттеняют богослужение. Схождение клиросов – собственно, вот слово «катавасия». Бабушка моя, когда говорила: «Ну что ты здесь устроил катавасию?» – имея в виду, что я недостойно себя веду, там свалку какую-нибудь сделал с сестрами. А катавасия – это схождение клиросов в конце каждой песни канона. Ну и так далее и так далее. Может быть, я еще буду возвращаться вот к тем вещам, которые соединяют для меня совершенно очевидно этих трех людей, можно сказать, выдающихся деятелей церковной певческой культуры XX столетия. Они все перешли в XXI век. Отец Матфей до последних дней своей жизни стоял на клиросе. Николай Михайлович 57 лет стоял на клиросе, за несколько лет до своей кончины, уже по здоровью, он сдал свой как бы пост. Отец Михаил до выхода на пенсию 40 лет почти стоял на клиросе. То есть это люди, которые неслучайно там оказалась – раз, которые к этому шли, которых к этому направляли – семья, учителя, архиереи, которые встретились на их путях.

К. Мацан

– Евгений Тугаринов, регент, педагог, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Давайте после стольких прекрасных и слов о церковном певческом искусстве что-то послушаем – что-то вот, что сейчас на сердце лежит, какое-то песнопение, а вы еще о нем немного расскажете.

Е. Тугаринов

– Да, это очень хорошая мысль – как бы ни были интересны слова, послушать то, собственно, о чем мы говорим. О музыке нельзя говорить, музыку надо слушать. Вот мы сейчас к этому перейдем. И, слава Богу, все три сегодняшних героя оставили записи своих хоров, под своим управлением, и каждая запись замечательна по-своему, но в них есть тоже какое-то вот удивительное единство внутреннее. Довольно редкая запись сейчас прозвучит – это пасхальное песнопение «Плотию уснув». Мы знаем Пасху как несущуюся от начала к концу вот богослужения, в котором более остального звучит торжество, ликование, восторг, воодушевление, энергия – и поэтому быстрый темп, вот все такое вот проносящееся. И вдруг внутри этого потока есть остановка. Остановка – это когда поется ексапостиларий Пасхи «Плотию уснув». Тут есть один момент: это песнопение о том, что Христос, находившийся в смертной обители, Он воскресает и тем дает людям спасение. Интересно, что мы услышим сейчас два варианта этого песнопения – первый обиходный, который мы все знаем, а второй – который сделан великим русским композитором Александром Константиновичем Глазуновым. И он специально писал это сочинение для хора Сергиевского подворья, которым в то время управлял отец Николая Михайловича, Михаил Михайлович Осоргин. Вот вам еще одна удивительная связь.

К. Мацан

– Осталось только слово «ексапостиларий» объяснить.

Е. Тугаринов

– «Ексапостиларий» – это греческое слово, иногда это песнопение называют «светильном» – это песнопение, которое звучит после канона, иногда и на утренях оно звучит, чаще читается. Но в великие праздники этот ексапостиларий поется. «Плотию уснув, яко мертв, Царю и Бог мой» – такие слова начальные вот этого эксапостилария. То есть это песнопение утрени, как и стихиры, как и тропари с ирмосами, как и тропари, раскрывающие смысл праздника. Но вот в пасхальной службе этот смысл совершенно особый. Мы не думаем о смерти, мы думаем только о жизни, воскресении, а тут нас Церковь приостанавливает: подумай, откуда, через что ты получаешь спасение.

К. Мацан

– Вот мы сегодня говорим о трех ваших учителях, трех великих регентах русских – архимандрит Матфей (Мормыль), Николай Михайлович Осоргин и отец Михаил Фортунато. И вот вы сказали, и это очень важно, что они связаны –связаны традицией общей, и биографически – вот те вот смычки эти их биографии. И когда это раскрывается пред тобой, это всегда так завораживает и восхищает, как Господь все управляет и как на самом деле все неслучайно, то есть какая-то живая картина реальности раскрывается, жизнь, в которой очень много таких пересечений. Но при этом не могу вас не спросить все-таки, ну если угодно, о разнице между ними. Все-таки все три человека – это все три индивидуальности. И мы знаем, что такой вот русский православный идеал соборности предполагает единство во множественности и множество в единстве. И каждая личность, питаясь от традиции, от одной и той же традиции, общей для всех, тем не менее еще больше вырастает как личность – как нечто неповторимое, уникальное, индивидуальное, и такая здесь есть диалектика единого и многого. Вот в чем была, если угодно, вот эта вот, ни к чему другому не сводимая, уникальность каждого из них?

Е. Тугаринов

– Ну если начать с человека, который не то что мне ближе, но по-своему да, это вот к отцу Михаилу Фортунато, то в его жизни вот кроме тех профессоров, тех встреч в Богословском институте, когда он там учился в 50-е годы, определяющим стало знакомство с двумя людьми. Это Михаил Иванович Феокритов, на дочери которого отец Михаил женился – а Феокритов был учеником Касторского по Пензенской семинарии, он был знаком с людьми, которые составляли гордость русского искусства, представителями нового московского направления – Кастальский, Рахманинов. Чесноков, Никольский, – потому что Феокритов несколько лет работал в Москве. Но был и еще один человек. Это епископ в то время, даже можно сказать, иеромонах – это случилось еще в начале 50-х годов, когда отец Антоний был отцом Антонием, а не епископом – тот, кто стал митрополитом Сурожским, известным на весь мир проповедником, человеком Церкви. Может быть, когда-то люди назовут его отцом Церкви. Во всяком случае он нес в себе явно апостольские черты, он просветитель Британских островов. И так его воспринимают и протестанты, и католики, которые живут до сих пор, с кем мне приходилось общаться. Вот эти два человека, один это передал ему, кроме Николая Михайловича Осоргина, кроме культуры, гласовой культуры, осмогласной культуры Троице-Сергиевой Лавры, которые прижились в Париже, митрополит Антоний включил в ритм богослужебный ритм вот этого человека, отца Михаила Фортунато, который стал отцом в 69-м году, а перенял клирос в 64-м. И вот митрополит Антоний такая фигура – я сейчас оставляю в стороне вот проповеднический его талант, а вот я помню, я его знал последние пять лет жизни и служил вместе с ним как регент, приняв хор от отца Михаила Фортунато в Лондоне. И я помню, что меня поражало и что, собственно, было вот уникальностью этого иерарха: он никогда никуда не спешил. Он был человеком расположенным, чрезвычайно расположенным к шутке, к юмору, каким-то даже проделкам – он играл в волейбол с молодежью, он мог сесть на колени, опуститься на колени перед женщиной, с кем разговаривал, потому что она сидела, а ему не хотелось стоять перед ней, а сесть было некуда. И он из какого-то неудобства или удобства опускался на колени, и они были два собеседника – есть такие фотографии. Но этот человек был абсолютно серьезен в алтаре. Там никто никогда не позволял себе не только там перемолвиться словом, даже по делу –там дело было уже распределено до входа в алтарь. И вот у него был совершенно особый темп. У него был совершенно особый голос, произнесение. Я не помню случаев, когда они не совпадали в тонах. И это было совершенно как-то очень естественно, вот это вот попадание хора регента в тон служащего священника, а митрополит Антоний большинство служб года служил как священник – это называется иерейским чином. Вот в нем было человеческое и архиерейское достоинство. Ведь архиерей на службе символизирует присутствующего Господа. И вот он был таким на службе. И вот это все удивительным образом передалось, было воспринято отцом Михаилом. Хор тоже никуда не спешил. Хор – наполовину, а может быть, на две трети состоящий из англичан – удивительно ясно выпевал церковнославянский текст, что вообще является, может быть, самым главным моментом, который хор должен доносить до присутствующих, да, собственно, до самого себя. Это что касается отца Михаила. Вот его уникальность – это соединение французской культуры, русской культуры – ведь он, его и мать, и отец русские, это встреча с митрополитом Антонием и вхождение в его ритм, в его темпоритм богослужения, и это продолжение той традиции, которую он воспринял от своего тестя, Михаила Ивановича Феокритова. А это культура всей петербургской школы, потому что Касторский, учитель Феокритова, это ученик Римского-Корсакова, а за Римским-Корсаковым стоит Бортнянский, Львов, Турчанинов, Разумовский – мы начнем перечислять, и мы увидим, что это сплошь великие люди. Архимандрит Матфей...

К. Мацан

– Давайте про архимандрита Матфея после небольшой паузы, чтобы большую тему не начинать перед перерывом.

Е. Тугаринов

– Хорошо.

К. Мацан

– Я напомню, что у нас сегодня в «Светлом вечере» Евгений Тугаринов, регент, педагог, художественный руководитель детской православной хоровой студии «Царевич», кандидат искусствоведения. И мы говорим о великих русских регентах, и вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Не переключайтесь.

К. Мацан

– «Светлый вечер» на радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья, у микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Евгений Тугаринов, регент, педагог, художественный руководитель детской православной хоровой студии «Царевич», кандидат искусствоведения, член Союза писателей России, член правления Московского музыкального общества, автор книги «Русские регенты» – и о трех величайших из них мы сегодня говорим. Архимандрит Матфей (Мормыль) – руководитель хора в Троице-Сергиевой Лавре, Николай Михайлович Осоргин – регент на Сергиевском подворье – это Свято-Сергиевский институт в Париже. И, соответственно, Лондон – протоиерей Михаил Фортунато, как я уже говорил, сподвижник, соратник митрополита Антония Сурожского. Ну и только что наш гость рассказывал, что сам Евгений несколько лет руководил хором в Успенском соборе в Лондоне, у митрополита Антония. Ну и вот мы начали такую галерею портретов, уже личных, каждого из них, и вот теперь переходим к архимандриту Матфею.

Е. Тугаринов

– Я не учился специально у отца Матфея, чтобы брать у него какие-то уроки. Но у нас с ним было немало разговоров в проходной в братский корпус в Троице-Сергиевой Лавре, когда мы садились и час или два мы могли разговаривать. Я его спрашивал – он отвечал, он меня спрашивал – я отвечал, он какими-то делился своими мыслями. Был момент, когда он, у него слеза выкатилась, и не одна, когда он говорил с болью о том, что пение церковное в семинариях сокращается, и что как-то не удается убедить этого не делать. А ведь он смотрел вперед, что сокращение церковного пения повлечет за собой потери в церковном пении вообще в Русской Церкви. Ведь это тоже сокращается у тех, кто становится священниками, регентами, архиереями, мирянами – то есть это весь срез тех, кто составляет нашу Церковь. Вот думая, что же является уникальностью отца Матфея – ну это его природа, он из казаков: родился в станице Архонская, вблизи Владикавказа, в поющей семье. Его мать пела, уже будучи старой, продолжая петь на клиросе, будучи слепой и старой. И отец Матфей о ней говорил с необычайной нежностью, что его вот матушка на клиросе и ждет, когда сыночек приедет в отпуск, на каникулы, как лев Бонифаций, и кому-то там что-то подскажет. А он говорил, что наоборот, старался вести себя очень скромно, кротко, прятался, скрывался. Я думаю, что уникальность отца Матфея в том, что он стал монахом. И что он сумел взять то, что могли передать вот первые регенты после открытия Троице-Сергиевой Лавры – и академии, и монастыря. И то, что он пел, а служащими были Патриархи – это патриарх Алексий (Симанский), это патриарх Пимен (Извеков) и патриарх Алексий (Ридигер). Вот каждый из них по-своему относился к пению, но патриарх Пимен был регентом когда-то, и поэтому здесь уже на отца Матфея был направлен любящий глаз, любящее ухо ценителя, знатока и главы, того кто мог сказать: петь надо так, петь надо иначе. Я помню, когда патриарх Кирилл пришел в Елоховский собор – это была первая моя служба в качестве регента Елоховского собора с патриархом, и он спросил меня, почему мы исполнили тропарь Богоявления каким-то иным напевом, чем обиходный. Я сказал, что это гармонизация Кастальского, и что благословил спеть настоятель, это я не делаю это от себя. А он меня спросил: а ты как думаешь, мог тебе подпевать народ? Я говорю: ну наверное, не мог, все-таки это гармонизация знаменного распева. Ну вот видишь. Надо петь так, чтобы мог подпевать народ. Вот я думаю, что патриарх Пимен тоже что-то чем-то делился с отцом Матфеем. И думаю, что вот его уникальность – уникальность вот вождя народа, всех тех, кто находится в храме. Я помню службу Воздвижения, и там кульминационный момент – это поднятие несколько раз Креста от земли к небесам, которое совершает служащий. Я вот помню, когда это происходило в Успенском соборе, в Лавре, в 97-м году, я стоял на клиросе у отца Матфея. Я помню, как он сопровождал вот эти действия пением хора. Даже можно сказать, пением народа. Вот это вот стоял вот вождь, это стоял человек, ответственный за то, что происходит в этот момент в храме, смело берущий на себя инициативу, ответственность. И он вел так, как вот мог вести только прирожденный регент. Ну а уникальность Николая Михайловича – это невероятная его родовитость и наследственность. Его дед (кажется, дед) открывал Московскую консерваторию, он входил в Попечительный совет, вместе с Николаем Рубинштейном, с Чайковским. Его отец стал первым регентом. И в их семье была память о предке семьи, родовом предке – это святая праведная Иулиания Лазаревская. И это покровительство преподобного Сергия – их имение в Калужской области имело имя Сергия, Сергиевское подворье было в Париже, на котором он родился, Сергиевский богословский институт. И я думаю, что вот эти фигуры, эта родовитость, они создали уникальность и Николая Михайловича.

К. Мацан

– Давайте что-нибудь еще послушаем.

Е. Тугаринов

– Да. Мы сейчас услышим тропарь Пасхи: «Христос воскресе из мертвых», который написал Александр Дмитриевич Кастальский, сын известного на Москве протоиерея Дмитрия Кастальского, и человек, который в наибольшей степени ассоциируется с тем движением, с тем явлением, которое носит название «новое направление». Тропарь Пасхи.

К. Мацан

– А кто исполняет?

Е. Тугаринов

– Исполняет объединенный хор Троице-Сергиевой Лавры под управлением архимандрита Матфея (Мормыля).

К. Мацан

– Евгений Тугаринов, регент, педагог, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Я бы вот еще о чем хотел спросить. В одном из ваших интервью, где вы рассказывали о вашем пути в вере, к вере, к регентству, меня поразило (и вы об этом рассказывали, как о таком важном моменте в вашей жизни), когда отец Михаил Фортунато, ну в рамках какой-то передачи опыта вам, сказал вам, музыканту: забудьте, что вы музыкант. И вы признавали, что вообще для музыканта такое услышать, это странно как минимум. Но речь шла об обучении регентскому искусству, то есть чтобы стать руководителем церковного хора, ну не то что стать руководителем, а чтобы постигнуть это искусство, нужно на время забыть, что ты музыкант, а потом через какое-то время к этому вернешься мыслями и поймешь, о чем речь. Вот могли бы вы вкратце, во-первых, напомнить, что имел в виду отец Михаил Фортунато. И вот как это, скажем так, видимо вот реализовывалось на опыте тех, о ком мы говорим. Ведь и не каждый из них был выдающимся музыкантом и регентом при этом, то есть руководителем церковного хора.

Е. Тугаринов

– Да. Вот я думаю, что Церковь одно из единственных таких мест, а может быть, единственное, где человек, не учась чему-то специально, может достичь невероятных высот, может быть даже совершенства. И вот к регентству это относится в полной мере. Николай Михайлович не заканчивал консерваторию, не учился музыке специально. Может быть, мать ему преподавала там, но это все было на уровне, когда мальчики еще ходили в платьицах, а не в брючках. Но он стал регентом, перенимая все от своего отца. Отец Матфей – он тоже не учился музыке. В его семье пели, он пошел учиться в Ставропольскую семинарию, потом стал монахом – то есть у него тоже нет специального музыкального образования. Но он стал выдающимся регентом, с ним не могут сравниться те регенты сегодняшние или вчерашние, которые заканчивали консерватории, которые учились в академиях хоровых. Отец Михаил – да, он параллельно с богословским институтом учился частным образом в Русской консерватории имени Рахманинова, но его учителями были Кедров, Ковалевский, ну музыканты отчасти. И опять все перешло к ним через традицию. Теперь возьмем меня – музыкальная школа, музыкальное училище, консерватория, аспирантура, ассистентура, докторантура, кандидатство, работа в хорах Минина, Соколова, в Богословском институте, заведование кафедрой. И вот я приезжаю в Лондон в 2001 году уже жить и работать...

К. Мацан

– А до этого вы уже там были и руководили там хором.

Е. Тугаринов

– Бывал. С 88-го года я ездил тренировать хор как специалист-хормейстер.

К. Мацан

– А тут вы приехали уже работать.

Е. Тугаринов

– А тут я приехал работать и мне говорят: подожди, поучись. И забудь, что ты музыкант, относись к тому, что все что ты, вот глаза, которые смотрят на мир через ноты, через нотные линейки, через скрипичные ключи, через знаки, диезы, бемоли – они смотрят глазами музыканта, для которого важна музыкальная форма, музыкальная интонация, темпоритм, тембр, сила звука – да множество категорий, которые музыкант не может не учитывать, иначе он не профессионал. И отец Михаил вот этими словами поворачивал меня к тому, что составляет основу церковного пения – это слово. Что в церковном пении слово определяет скорость, силу, тембр, баланс голосов – что это вторично, а не первично. Разве может государственный хор петь одним тенором и пятнадцатью сопрано? Да нет. Дирижер скажет: мы не можем так петь, вот надо чтобы выздоровели эти четырнадцать теноров, тогда мы будем петь. В Церкви совсем не так. Отец Михаил говорит: вот придут ко мне десять сопрано два альта и не будет теноров. Я скажу сопрано: кто из вас сегодня будет петь тенором? А я уж подпою басом. То есть там не было никакого баланса, никакого равновесия. И тем не менее хор звучал, потому что не это ставилось во главу угла. Так что забудь, что ты музыкант, – это относилось ко мне и к таким, как я, которые за спиной имели годы обучения и сформировавшееся мировоззрение музыканта, который пришел руководить церковным хором. Так вот, чтобы руководить церковным хором, нужно стать церковным человеком, а церковного человека создает слово. Не зря сказано ведь: «В начале бе Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Не сказано, что вначале был звук. Хотя ребенок, рождаясь, он не произносит первые слова, первые слова там в два, в три года, а он сначала издает звуки, причем совершенно правильные с точки зрения вокала. Он берет дыхание, задерживает его и прорывает связки сильным толчком, ударом – это и есть основа пения. И кто хочет научиться – смотрите, как поют птицы и кричат или плачут младенцы. Вот и будут ваши лучшие учителя.

К. Мацан

– Интересно.

Е. Тугаринов

– Вот. А мне хотелось бы сказать, что все-таки музыка тем или иным образом присутствует на клиросе. Да, ведет слово, главенствует слово, но оно окрашивается той или иной мелодией. И поскольку мелодий у нас, слава Богу, множество, может быть, значительно меньше, чем было у наших предков, которые накапливали вот это вот богатство знаменного распева, малых распевов, которые были поначалу одноголосные или с исоном в каких-то монастырях северных. Но вдруг пришла эпоха многоголосия. Ну, конечно, не вдруг, но она пришла, и вот мы уже четыре века живем в эпоху многоголосия. Отец Михаил повторял, несколько раз я это слышал: друзья, да, знаменный распев велик. Но Церковь не отвергла многоголосия, она его приняла и воцерковила. И мы должны не морщиться, а постигать законы уже распева в многоголосии. Посмотрите, какая мысль. Не говорить: да, вот там все наше богатство, вся наша красота, а сейчас мы, дескать, терпим. Нет. И вот отец Михаил и отец Матфей в 90-е годы предприняли удивительное дело: они провели в России с интервалом в год, начиная с 94-го года, если я не ошибаюсь, восемь семинаров, на которых съезжались певчие и регенты со всей России. Эти семинары происходили в Троице-Сергиевой Лавре, в археологическом кабинете, и вели семинары два человека: Фортунато и Мормыль. Они за считанные минуты делали из приехавших людей, незнакомых друг с другом, хор и три дня они с этим хором занимались, рассказывая им о красоте распева, или о темпе богослужения, или о том, как давать тоны, или о том, как относиться и работать над словом, или еще множество этих вещей ставилось во главу угла. Я бывал на этих семинарах, даже отец Михаил однажды поручил мне расшифровывать материал одного из семинаров, а я попросил об этом своих учеников. Увы, не все семинары расшифрованы, не все опубликовано. Мне кажется, вообще ничего не опубликовано. Но это все равно сохраняется в памяти. Так вот нашлась небольшая группа людей, и мы решили повторить этот вот путь этих двух людей. Мы вновь проводим семинары для регентов, и уже первый провели в Муроме, в июле этого года. Через три недели предстоит семинар в Москве. На первый семинар приехало более сорока человек, сейчас мы ожидаем человек семьдесят, он будет происходить частично в Консерватории, частично в нашей школе. Это будет снова два богослужения – всенощная воскресная и литургия, – в разных храмах, с разными регентами, в том числе мы ждем Кедрова из Парижа...

К. Мацан

– Отца Александра.

Е. Тугаринов

– Овсянникову из Амстердама. Мы подключаем к семинарам Гилла из Чикаго, Красовского из Сан-Франциско, у нас участвуют педагоги из Петербурга, из Москвы, к нам приезжают люди из Зауралья, с Севера России. И я знаю, сколько заявок уже есть на второй семинар, потому что являюсь руководителем этого проекта. И мы ведем разговор о том же самом. Вот прошло 20 лет с последних семинаров отец Михаила и отец Матфея, а говорить нужно о том же самом. Это новое поколение, которое должно знать, откуда, через что и как жило и живет, и будет жить наше церковное пение.

К. Мацан

– Вы говорили в одном интервью и сегодня вы упоминали о том, что вот отец Матфей сетовал, что сокращается количество часов на церковное пение, по крайней мере тогда это было так, а это влечет за собой последствия, что, значит, и священники будущие будут к этому менее серьезно относиться и будущие епископы и так далее. И вот сегодняшние регенты, с которыми вы встречаетесь, вот какие они? То есть вот вы говорите, что нужно говорить о том же самом – а вот о чем, что главное, как вам кажется, сегодня, что следует донести до вот участников ваших семинаров? Но этот вопрос я задаю, скажем так, с расчетом на то, что это что-то, что нужно донести, то что важно не просто регентам, не в плане просто ремесленного мастерства, а что-то, что, может быть, каждому, кто живет в Церкви или хочет познакомиться с Церковью, важно знать об этой певческой традиции, о музыкальной традиции в Церкви?

К. Мацан

– Во-первых к нам приехали в Муром и сейчас приедут люди – младшему было 15 лет, даже 12, а наверное, старшему было ну под семьдесят – то есть это срез вот сегодняшней России даже, можно сказать. И, собственно, идея семинара возникла оттого, что мы понимаем, что каждому человеку на определенном этапе жизни приходит сомнение в том, то ли он делает в выбранном деле. То же самое у регентов. И я себя вспоминаю: ты попадаешь в какой-то момент кризиса. А кризис – это не опасность, это очищение...

К. Мацан

– Это возможность нового.

Е. Тугаринов

– Это сознание мысли нового движения, куда-то. И в этот момент тебе нужны те, кто через это прошли, и кто тебе подскажет, куда идти или на что опереться, и что, оказывается, твой кризис, он не на пустом месте, что это как бы естественное состояние человека. Но есть вещи, которые людей беспокоят вот сейчас, вот сей момент. Например, архиерей попросил, надо срочно организовать хор при воскресной школе – и вот человек не знает, он никогда не сталкивался, и он спрашивает: как это делать, с чего начать? А второй человек говорит: ну поем одно и то же уже 20 лет, нужен новый репертуар, дайте. А третий скажет: сменился настоятель, тот смотрел так, этот смотрит иначе – а я не знаю, как повернуть, опять проблема. То есть есть вещи, которые сейчас случаются, и нужно на них ответить. А есть вещи глобальные – это чтобы человек понимал, на что он должен опираться безусловно, что он должен ставить во главу угла безусловно, что является не временным, а можно сказать, вечным, то, на чем стоит само богослужение. Ведь это же самые важные вопросы, которые должны для себя, может быть, всякий раз священник, идущий в алтарь: что я сегодня, как я буду сегодня взаимодействовать с этими двумя певчими или с псаломщиком, или с хором в тридцать голосов. Но таких сейчас почти нет. А наш семинар, например, вот собрал в Муроме 42 человека, да еще стали все преподаватели, а в Москве мы сейчас ждем 70 и 80 человек – то есть это встанет такой хор, которого нет на клиросах – ну в соборах, да, есть сводные хоры раз в год. Но мы тоже вот пытаемся это сделать, пусть раз в год, два там, три-четыре. И в разных местах, еще очень важно, чтобы этот семинар прошел по России. Потому что не все могут приехать, а мы можем приехать. Мы такие с моим другом и сокурсником Ильей Вашеруком, мы такие «летучие голландцы», мы свободны. Я регент, но я не принадлежу ни одному приходу сейчас. Вот я 13 лет принадлежал Успенскому приходу в Лондоне – я дал обещание митрополиту Антонию не менее пяти лет пробыть в Лондоне и не бросить хор. Пробыл тринадцать. И я вот хотел еще подчеркнуть, что вот наша инициатива регентская, она была подхвачена Фондом президентских грантов культурных инициатив. И мы благодарны этому фонду за то, что он увидел в нашем проекте, в нашей заявке некую государственную пользу. Ведь это же государственный фонд, Президентский фонд, и который поддержал и продолжает, так сказать, курировать наш проект. Вот за это мы очень признательны Фонду культурных инициатив при президенте.

К. Мацан

– Спасибо огромное за этот разговор наш сегодняшний. Я подумал о том, что неслучайно вот те три фигуры, о которых мы сегодня рассказывали – это архимандрит Матфей (Мормыль), Николай Михайлович Осоргин и протоирей Михаил Фортунато – представляют собой такой своеобразный срез Церкви. Это монах – отец Матфей, о чем вы сказали. Это женатый священник, белый священник – отец Михаил. И это мирянин – Николай Михайлович. И это какая-то важная мысль, по итогам нашего сегодняшнего разговора, о том, что плоды церковной жизни могут с одинаковой красотой раскрываться в людях разного духовного пути. И нам это напоминает, что Церковь – это не люди в черном – это не только священники и епископы, это все верующие и миряне, это такая же важная часть Церкви, которая, повторюсь, может своим трудом, своим творчеством приносить плоды церковной жизни даже вот для всех, вот такие как церковная музыка. Я уж не говорю о плодах духовных. И давайте под занавес нашего разговора еще что-то послушаем под конец.

Е. Тугаринов

– Мы сейчас послушаем песнопение, которое предвосхищает Пасху. «Да воскреснет Бог» – это одни из последних слов, которые поет хор, которые произносят канонархи или священники поют в алтаре, на утрени Великой пятницы: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его». И удивительно, что вот эта запись соединяется с чтением Евангелия, которое читает митрополит Антоний Сурожский.

К. Мацан

– Потрясающе.

Е. Тугаринов

– Вообще послушать его голос, послушать вот ту глубину, которую его голос вот несет в каждом слове и пытается воспроизвести это слово с той, может быть, полнотой и с той сущностью, равной которой я не слышал ни у кого. Причем в этом не было никакой театральности, в этом не было никакой преднамеренности и нарочитости. Он просто вот был таким, он так воспринимал слово Божие. В 14 лет он хотел оспорить слово Божие, опровергнув слова священника, что Бог есть. Для него в 14 лет Бога не было и Церкви не было. Он был таким – ну шалопай, не шалопай, но сорванец из культурной семьи. И в 14 лет, желая опровергнуть, что Бога нет, он этого Бога увидел стоящим напротив.

К. Мацан

– Читая Евангелие от Марка, да. Знаменитая история обращения к вере будущего митрополита Антония Сурожского, тогда просто Андрея Блума. То есть запись, которую мы сейчас услышим – это хор Успенского собора в Лондоне.

Е. Тугаринов

– Хор Успенского собора под управлением протоиерей Михаила Фортунато. А Евангелие читает митрополит Антоний Сурожский. Запись 70-х годов.

К. Мацан

– А у нас в гостях сегодня был Евгений Тугаринов, регент, педагог, художественный руководитель детской православной хоровой студии «Царевич», кандидат искусствоведения, член Союза писателей России, член правления Московского музыкального общества. Я благодарю вас за беседу, наших слушателей благодарю за внимание, и мы оставляем вас наедине с музыкой.

Е. Тугаринов

– Спасибо.

---