Прежде, чем мы с вами услышим первую «закладку», мне хочется сказать два слова. Повесть Лидии Чуковской «Софья Петровна», – небольшое сочинение об исполнительной работнице машбюро конца 1930-х, ленинградке, у которой неожиданно арестовывали откомандированного на Урал сына-инженера, была написана, что называется, «там и тогда». То есть это единственная русская проза, написанная о безумии тридцатых, об эпохе «сталинских чисток» – в тридцатые же. Об этом следует знать и помнить.
Публикации этой вещи в России автору пришлось ждать почти полвека.
Голос Лидии Чуковской, читающей фрагменты повести в начале 1990-х у себя дома в Москве, под громкое – как вы услышите – тиканье часов, – сохранился каким-то чудом: Лидия Корнеевна не любила записывающие устройства.
«Было уже совсем светло. Беззвучно, с поразительной дружностью, на Литейном мосту погасли фонари. Нева была завалена кучами грязного, желтого снега. "Наверное, сюда снег свозят со всего города", – подумала Софья Петровна. Она обратила внимание на большую толпу женщин посреди улицы. Одни стояли, облокотившись на парапет набережной, другие медленно прохаживались по панели и по мостовой. Софью Петровну удивило, что все они были очень тепло одеты: поверх пальто закутаны в платки и почти все в валенках и в калошах. Они притоптывали ногами и дули на руки. "Видимо, они уже давно тут стоят, если так замерзли, – размышляла от нечего делать Софья Петровна, – а мороза-то нет, снова тает". У всех этих женщин был такой вид, будто на полустанке, много часов подряд, они ожидали поезда».
Скоро, очень скоро Софье Петровне предстоит узнать, кто они – все эти закутанные в платки женщины, ожидающие, пока откроется то или иное заветное окошечко и станет ясно, закончено ли следствие, выслан или не выслан, можно или нельзя передать вещи и деньги… Очень скоро Софья Петровна сможет считать себя здесь уже почти «своей», если бы не – выражаясь сегодняшним языком – неприятный статус всех этих людей, стоящих сзади и впереди неё.
Тех самых, через чьи плечи она иногда заглядывает в свежие газеты, полные статьями о новых и новых «врагах народа».
«…Подсудимые подробно рассказывали про убийства, про отравления, про взрывы – и Софья Петровна была возмущена вместе с прокурором. “Это как называется?” – со сдержанным негодованием спрашивал у подсудимого прокурор. “Подлость!” – сокрушенно отвечал подсудимый.
Нет, Софья Петровна недаром сторонилась своих соседок в очередях. Жалко их, конечно, по-человечески, особенно жалко ребят, – а все-таки честному человеку следует помнить, что все эти женщины – жены и матери отравителей, шпионов и убийц».
А это был голос народной артистки Ии Савиной, которая когда-то читала «Софью Петровну» по радио в «перестроечные» годы.
Потерявшей работу, стремительно постаревшей женщине, на чью комнату уже нацелились соседи по коммунальной квартире; матери, твёрдо знающей, что у нас «зря не сажают», что недоразумение вот-вот прояснится и её Колю (чья фотография еще вчера была в газете) – торжественно вернут домой с извинениями, вдруг сообщают, что сын сознался в своих злодеяниях и получил двадцать лет «дальних лагерей».
Земля уходит из-под ног.
В конце повествования Софья Петровна сжигает чудом пересланное и чудом полученное ею письмо от сына с просьбой о скорых хлопотах («мамочка, меня бил следователь Ершов и топтал ногами»). Сжигает, чтобы не сделать хуже и ему и ей (как когда-то и саму Чуковскую, героиню повести позабыли выслать из города).
[И.С.] «…Оно горело, медленно подворачивая угол, свертываясь трубочкой. Оно свернулось совсем и обожгло ей пальцы. Софья Петровна бросила огонь на пол и растоптала ногой».
[Л.Ч.] «Ноябрь 1939 – февраль 1940. Ленинград»
Дальний потомок гоголевской «Шинели» и антипод горьковской «Матери» – повесть Лидии Чуковской не только о добровольном самоослеплении «соборного» советского человека, для меня она ещё и о незаметно-добровольной утрате в себе того, что названо по Писанию «образом и подобием». Добавлю ещё, что, кажется, помимо собственной воли, автор всё-таки жалеет свою несчастную героиню, это слышится, и это тоже важно.
Датировка же под этой несомненной притчей, этим великим художественным свидетельством, – сообщает нам, повторюсь, куда больше, чем просто о времени написания.
Не откладывайте. Наталья Сазонова
Недавно читала книгу о докторе Гаазе.
За бескорыстную помощь вся Москва 19 века называла его «святым доктором». Я задумалась над его призывом: «Спешите делать добро».
«Делать добро» — здесь всё понятно, но почему «спешите»? Разве можно не успеть?! Можно...
Живёт человек. И всю жизнь только для себя живёт, только о себе заботится. А к концу этой жизни понимает, что бесполезно прожил. Пустая она. Потому что ничего-то в ней для других сделать не успел.
Только не успеть, точнее, опоздать, можно не только к концу жизни, но и пока живёшь. Пока есть силы, и есть потребность и есть случай.
Как-то в интернете наткнулась на документальный фильм о пожизненно заключённых. Осуждённые рассказывали о себе; за что сидят, о чём сейчас думают, о чём сожалеют или... не сожалеют. Меня потрясло интервью с одним заключённым. Мужчина сорока лет, двадцать из них уже отсидел. На вопрос журналиста о чём он сожалеет, ответил: «Знаете, я в тюрьме Евангелие впервые прочёл. Переосмыслил многое в своей жизни. Столько бы мог людям пользы и добра сделать. И никто меня в этом не ограничивал, а не сделал ... А сейчас есть у меня на то и силы и желание, но ограничений много. Столько сделать нужного людям, как на свободе бы мог, в тюрьме не удаётся. Стараюсь, но знаю, что мог бы больше. Вот о чём сожалею».
Я услышала эти слова и вспомнила:
«Спишите делать добро!» Оказывается, такую возможность можно навсегда потерять. Я и не задумывалась над этим.
А недавно поняла ещё один смысл призыва «святого доктора».
Возвращаюсь с работы. Около моего подъезда, на лавочке — бездомный. Так вот сидя, и уснул. Грязный, одет в лохмотья. Рядом с ним — пакет, в нём пол батона хлеба. Сразу захотелось его накормить чем-нибудь горячим. Поднялась в квартиру, глянула в окно; человек не ушёл, лежит, спит. Ну и решила: перекушу быстро, успею. Не обедала, есть хочется. Разогрела еду, поела. А бездомный на лавке всё спит. Стала и ему поесть разогревать. Потом в кладовой одежду подходящую нашла. Всё собрала в сумку и спустилась на улицу. Вышла... а на лавке никого нет! Я туда-сюда; нигде бездомного не видно. Ведь только что был! Две ближайшие помойки обежала — нет нигде! Так и не нашла его. Поплелась со своей сумкой обратно. Ну как же так?! И тут, как ответ, снова вспомнила: «спешите делать добро».
Спешите — значит не откладывайте! Я уверена: Бог через других людей поможет этому человеку, а я свою возможность помочь потеряла. Спешите делать добро!
Автор: Наталья Сазонова
Все выпуски программы Частное мнение
Томас Эдисон и его мать
«Меня сделала моя мать. Она искренне верила в меня», — говорил американский изобретатель Томас Эдисон. Он называл мать своим добрым гением и всегда вспоминал о ней с любовью и нежностью.
11 февраля 1847 года в городке Майлан штата Огайо у торговца зерном Сэмюэля Эдисона и его жены Нэнси родился сын. Мальчика назвали Томасом. Он рос здоровым и жизнерадостным. Едва научившись ходить, малыш всюду следовал за матерью. Отец был в постоянных разъездах по торговым делам, и воспитанием ребёнка занималась Нэнси. Всё время мать и сын проводили вместе. Знакомые и соседи Эдисонов поражались тому, как сильно мальчик был похож на мать. У него были такие же глубокие, внимательные серые глаза. Да и характер точь-в точь материнский — общительный, добрый, открытый.
Стремлением к знаниям Томас тоже пошёл в мать. Нэнси с детства очень хотела стать учительницей, и её отец, приходской священник, дал дочери прекрасное воспитание и образование. До замужества она несколько лет работала в школе. Терпеливо и обстоятельно Нэнси отвечала на все вопросы любознательного сына. А их было множество. Почему птицы летают? Почему на небе облака? Почему горит огонь? Томас с радостью и упоением постигал окружающий мир.
Когда мальчику исполнилось семь лет, он пошёл в школу. Томас ждал этого дня с нетерпением. Но учителям не пришёлся по нраву его любознательный характер. Они называли Томаса неусидчивым и часто наказывали. Так прошло около двух месяцев, и однажды мальчик вернулся из школы с запиской от преподавателя. Нэнси развернула сложенный вдвое листок. На лицо её набежала тень, глаза наполнились слезами... Но она быстро взяла в себя в руки. С любовью глядя на сына, мать прочла записку вслух: «Миссис Эдисон! Ваш сын — гений. Эта школа слишком мала для него, здесь нет учителей, способных его чему-то научить. Пожалуйста, учите его сами».
И Томас стал учиться дома. Нэнси, у которой за плечами был богатый преподавательский опыт, удивительным образом удавалось совмещать хлопоты по хозяйству с ежедневными занятиями строго по расписанию. Под её терпеливым руководством сын очень быстро научился читать и писать. Мать учила его арифметике, истории, географии и физике и всем остальным основным дисциплинам. Когда Томасу исполнилось всего 9 лет, они вместе прочли «Начала» — знаменитый фундаментальный труд Исаака Ньютона.
Миссис Эдисон скончалась в 1871 году, когда её сыну было 24 — он твёрдо стоял на ногах и уже заявил о себе как о талантливом изобретателе и инженере. А через несколько лет о Томасе Эдисоне заговорил весь мир. Благодаря его идеям в дома людей пришло электрическое освещение. Эдисон усовершенствовал телеграф, он изобрёл микрофон и фонограф, открыв эру звукозаписи.
Однажды, будучи уже на вершине своей изобретательской славы, Томас Эдисон решил разобрать старый семейный архив. Среди писем и документов ему попался сложенный вдвое листок, который показался мужчине знакомым. Томас развернул его и ахнул. Это была та самая записка, с которой много лет назад учитель отправил его из школы. Только слова в ней почему-то были совсем не те, что когда-то вслух прочла ему мать. «Миссис Эдисон! — писал учитель. — Ваш сын — умственно отсталый. Мы не можем больше учить его в школе вместе со всеми. Учите его самостоятельно дома». Томас отложил записку в сторону и заплакал.
...Как-то раз Эдисон общался с репортёрами. «Что помогло вам стать изобретателем?», — спросил один из них. И он ответил: «Не будь у меня такой матери, из меня, пожалуй, не вышло бы ничего путного. Только её безграничная вера в мои способности, любовь, соединенная с упорством, нежностью и добротой смогли сделать меня тем, кто я есть».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
26 апреля. О милосердии
В 31-й главе Книги притчей Соломоновых есть слова: «Открывай уста твои за безгласного и для защиты всех сирот».
О милосердии, — игумен Лука Степанов.