Поделиться
У нас в гостях были основатель хосписа в Ленинграде, врач Андрей Гнездилов и психолог этого хосписа Алена Шиманская.
Мы говорили о том, как относились к онкобольным в Советском Союзе, история создания хосписа в Ленинграде, как проходит помощь больным сейчас, и, как помогают в лечении такие методы, как сказкотерапия.
______________________________________
Л. Горская
— В эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер». Здесь с Вами в студии Алексей Пичугин...
А. Пичугин
— Здравствуйте! И Лиза Горская.
Л. Горская
— И сегодня у нас в гостях Андрей Гнездилов, один из основателей первого в России хосписа в Санкт-Петербурге
А. Шиманская
— Здравствуйте.
А. Пичугин
— Здравствуйте.
Л. Горская
— Ну, естественно, первый вопрос — как вообще возникла идея основать хоспис, и сложен ли был путь от идеи до стен и до реализации?
А. Гнездилов
— Ну, наверное, на этот вопрос можно долго и (нрзб.), а можно и коротко отвечать. Смысл в том, что я работал в Институте Бехтерева и собирался там продолжать работать. У меня уже была почти закончена диссертация. Но я столкнулся с одной женщиной, которая заболела раком. Она не могла войти в институт, просто переступить через ступени. Она попросила помощи у меня, я ей помог. Но стал свидетелем того, как происходило общение персонала с больными. Тогда было принято, в те времена, не говорить правду больным об их диагнозе, а если говорили, так это считалось ошибкой. Ну, во всяком случае, когда я увидел, сколько ошибок возникает на фоне того, что ложные какие-то взаимоотношения, фальшивые происходят, и я начал думать, что даже моих скромных знаний, которые я получил или уже которыми я владел в Институте Бехтерева, просто необходимы, потому что создание общей атмосферы в больницах — очень важное дело, потому что от нее, от этого часто зависит прогноз заболевания. У человека в глубине души складывается определенное представление о заболевании, и, в какой-то степени, при таком тяжелом диагнозе, о котором они узнают, развивается предвидение или непредвидение, сколько ему осталось жить.
А. Пичугин
— Андрей Владимирович, но Вы говорите, что о диагнозах в советское время пациенту не сообщали, но, тем не менее, были же онкологические отделения в больницах...
А. Гнездилов
— Были!
А. Пичугин
— ...куда люди попадали и понимали, что с ними.
А. Гнездилов
— Но чаще об этом говорили, что это доброкачественно
Л. Горская
— А почему вообще, из каких соображений не говорили людям правду об их диагнозе?
А. Гнездилов
— А считалось в то время, что правда о диагнозе повергает человека в депрессию, и пускай он лучше поживет в неведении, но довольный, тот кусок жизни, который ему остался.
Л. Горская
— «Блаженное» в кавычках неведение, да?
А. Гнездилов
— Ну, да. Но, во-первых, когда человек хочет знать свой диагноз, он, так сказать, его узнает. Во-вторых, это часто люди были уходящими, обреченными, и уж не почувствовать, что человек уходит из жизни, он не мог просто-напросто. А потом, когда мы развернули свою психотерапевтиче
Л. Горская
— А были случаи действительно, что люди впадали в депрессию, узнав диагноз, или это, наоборот, их так мобилизует?
А. Гнездилов
— Конечно, конечно, были. Но дело в том, что все-таки человек переживает, и затем для него очень важна поддержка, которую мы могли оказывать ему. Самих среди депрессий очень много тех состояний, с которыми можно бороться, справиться, настроить больного. Лишняя улыбка врача, который подходит к больному, придает силы больному на много шагов вперед. И, конечно, заранее предвидеть, какой больной нуждается в чем, в каком-то типе терапии, вот это была наша задача. И она была блестяще подтверждена, потому что мы видели больных с определенными чертами характера. Мы вначале их трактовали, как самых тяжелых больных — больных, которые плакали, догадывались о своем заболевании, потом пели прощальные песни, когда их везли на операцию. Но оказывается, что самыми тяжелыми больными были как раз не эти демонстративные больные, а больные, которые молчали и, так сказать, стиснув зубы, шли на операцию и так далее. У них вот это...
А. Пичугин
— Андрей Владимирович, скажите, пожалуйста, ведь само понятие хосписа появилось относительно недавно — только в конце 60-х годов. Если не ошибаюсь, в 1967 году первый хоспис возник. То есть прошло, наверное, совсем немного лет после того, как возник первый хоспис в Европе. Такое же заведение появилось и у нас. Когда это произошло? Я так понимаю, что первопроходцем в данном случае были именно Вы.
А. Гнездилов
— Ну, как только я столкнулся с той ситуацией, которая была в онкологическом институте и начал писать письма в министерства, мне помогали мои коллеги... И все равно нам отвечали, что «у нас нет средств для перспективных больных, а Вы хотите бесперспективных
Л. Горская
— От патриарха.
А. Пичугин
— Это в те времена еще, когда он уже был патриархом, да?
А. Гнездилов
— Да, да.
А. Пичугин
— Тогда он был Ленинградским митрополитом еще.
А. Гнездилов
— Тогда митрополитом он был. И его благословение сыграло большую роль. И благословение митрополита Антония Сурожского. Вообще, это поддержано было — и само учреждение, хосписная служба, оно как бы являлось повторением евангельских притч. В частности, хоспис можно определить как повторение ночи в Гефсиманском саду, когда Христос обращался и говорил, что «побудьте со Мною», обращался к ученикам, а они, так сказать, засыпали...
А. Пичугин
— Призвал их не спать.
А. Гнездилов
— И вот «побудьте со Мною» — это, наверное, тот эталон, которого мы пытаемся достичь. Прийти к больному, утешить его, успокоить и напомнить о том, что смерти никто не избежит, но, тем не менее, помочь в этом деле, помочь в осознании своей жизни, поискать смысл в действиях, успеть рассчитаться с какими-то долгами, которые у него есть, — в общем, целый комплекс такой духовной помощи, которую мы собирались делать.
И главное — это было наше основание, что мы говорили, что мы откроем хосписы, и тогда умирать будет не больно, не страшно и не одиноко. Но насколько это нам удалось, не знаю. Но это, конечно, слишком сильная была задача, которую, в общем-то, выполнить иногда и невозможно.
А. Пичугин
— Напомним, друзья, что сегодня в гостях у программы «Светлый вечер» на радио «Вера» Андрей Гнездилов — один из основателей первого петербургского хосписа, и психолог этого хосписа Алена Шиманская.
Л. Горская
— Алена, а Вы вообще давно в хосписе работаете?
А. Шиманская
— В хосписе я работаю вот четыре года будет как.
Л. Горская
— Просто иногда, когда речь заходит о хосписах (сейчас, слава Богу, об этом говорят много), в какой-то момент сложно даже понять — пускай наши слушатели не сочтут это кощунством каким-то или цинизмом, — для кого больше пользы — для тех, кто находится в этих хосписах и не чувствует себя оставленным и списанным вообще со счетов, сброшенным с парохода современности, ненужным и так далее, или для тех людей, которые здоровы и вокруг помогают болящим, и помогают им провести остаток дней с максимальной пользой, утешить, — они же, эти люди, волонтеры, или как угодно их назови — психологи-профес
А. Шиманская
— Действительно, Вы правы в том, что раз мы встречаемся в каком-то месте вдвоем, эти встречи неслучайны, и эта встреча полезна для двух сторон. Потому что когда я первый день отработала в хосписе, я вышла на улицу и сказала: «Господи, у меня больше к Тебе нет ни одной претензии, и вообще ни к чему в жизни у меня больше нет претензий — со мной все в порядке. Руки у меня есть, ноги у меня есть, голова у меня есть, и потребностей каких-то чрезмерных уже нету». То есть вот эту благодарность жизни за все, что у меня есть, и благодарность за то, что я могу помочь другому человеку... Ну, «помочь» — может быть, это очень громкое слово звучит, потому что человек идет своей дорогой, и мы его сопровождаем, мы просто находимся рядом с ним. Стакан воды, выслушать, поговорить с родственниками. То есть мы не решим проблему, но мы присутствуем с человеком, пока он идет своим путем к Богу.
А. Пичугин
— А сколько у Вас сейчас пациентов? Я не знаю, можно назвать их пациентами — этих людей, которые находятся в хосписе. Вот одномоментно сколько там находится?
А. Шиманская
— Одномоментно у нас может быть 40 человек.
А. Пичугин
— А правда... Мне кажется, это важно отметить, мне рассказывали сотрудники московского хосписа, что бывали случаи, когда человек находился в хосписе — естественно, с очень страшным диагнозом, — но вот так случалось, что он выздоравливал? Среди Ваших пациентов были такие примеры?
А. Шиманская
— Вот в моей личной практике такого не было. Я знаю просто одного человека, который уже был размещен в хоспис. Он писал стихи. И вот Андрей Владимирович про него очень хорошо знает — Олег Шлиговский. Он сказал: «Ну, я уже, собственно, тонул на подводной лодке, и вряд ли я умру от онкологии». И уже будучи в хосписе, он писал стихи — он сам себя восстановил. В общем, он жив и здравствует до сих пор, и написал книжку.
А. Пичугин
— А, ну вот, один из примеров.
А. Шиманская
— Да, самотерапия, стихотерапия. Это вообще уникальный человек. Андрей Владимирович вот с ним часто встречается. Он жив до сих пор.
А. Пичугин
— Андрей Владимирович, да, расскажите, пожалуйста.
А. Гнездилов
— Про что Вы говорите?
А. Шиманская
— Про Олега Шлиговского рассказываю.
А. Гнездилов
— Нет, я понимаю. Я просто хочу сказать, что тот вопрос, который Вы подняли, действительно имеет большое значение. И в свое время великий врач древности Парацельс говорил, что придет время, и каждый врач должен стать лекарством для больного. Вот это как раз то, что и Алена говорит, — что участие в жизни больного — это, собственно, предоставление ему возможности исповеди в своей жизни. А психотерапевтиче
Но в моей практике были вот эти случаи. Я бы мог, конечно, рассказать поподробнее, конечно, рассказать поподробнее, но смысл в том, что женщина, которая была как будто бы обречена (то есть ей был поставлен диагноз — рак, и, в общем-то, паллиативная была наложена гастростома(?)).
А. Пичугин
— Ну, то есть врачи уже отдали ее паллиативной помощи?
А. Гнездилов
— Да-да-да. Она говорит: «Я не могу умереть, потому что у меня ребенок не устроен, муж алкоголик и так далее». И она стала говорить: «Я все равно буду жить». И она жила — жила вместо нескольких месяцев полтора года. И она превратилась в свечку буквально, но она продолжала жить. И вдруг дела ее устроились, и приехала какая-то женщина, которая стала ухаживать за ее ребенком и так далее. Она сказала: «Ну все, слава Богу! Все пристроено — я могу умереть». И она умерла. А когда ее вскрыли, то оказалось, что опухоль рассосалась. Вот бывают такие вещи.
И, конечно, возможности хосписа, может быть, даже не побеждая смерть, в то же время побеждать ее своим отношением, когда человек начинает понимать, что жизнь имеет какой-то определенный смысл и более высокий смысл, чем мы можем себе представить. Потому что, как говорил Антоний Сурожский, что не важно, живешь ты или умираешь, — важно, во имя чего ты живешь и ради чего ты можешь умереть. И здесь возможности очень большие, когда человек переносит какие-то определенные понятия, и для него возможность победить обстоятельства заключается в своеобразном настрое. И это, в общем-то, когда он уходит из жизни уже с каким-то определенным выводом, какими-то открытиями, это уже другое — другая жизнь, другая смерть. И, наверное, к этому можно отнестись достаточно серьезно.
Л. Горская
— Андрей Владимирович, а Вы говорили, что Вам часто приходится помогать людям отдать долги. И, наверное, Вы говорили, во всяком случае, не только про деньги, да? Вот какого рода долги чаще всего?..
А. Гнездилов
— Вы знаете, почему в «Отче Наш», в молитве, говорится: «И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим»? Вот этот момент, наверное, и объясняет, что облегчение сердца — когда ты не имеешь врагов или каких-нибудь обид, которые ты нанес другому, а это освобождение от греха, от понятия греха. Вот это то, что я имел в виду, когда говорил о долгах наших.
Л. Горская
— Прощение, да?
А. Гнездилов
— Прощение, да. В общем, иногда кажется, что человек сам себя держит в руках, пытаясь создать какое-то новое представление о жизни. И, в общем-то, для нас так важны уходящие, которые умеют улыбаться. И мало того, что улыбаться, — они проявляют определенного рода героизм. Все-таки бороться со смертью одиноко и страшно часто бывает.
А. Пичугин
— А сколько всего в России хосписов сейчас?
А. Гнездилов
— Ну, я думаю, больше сотни.
А. Пичугин
— Больше сотни?
А. Гнездилов
— Да.
А. Пичугин
— Алена вот с этим не согласна.
А. Шиманская
— Нюта Фидермейстер(?) говорила — 80, где-то больше 80 с небольшим — 81-82.
А. Пичугин
— Ну, все равно, примерно к сотне?
А. Шиманская
— Ну, да.
А. Пичугин
— Я смотрю картинку в Интернете, где фотография Вашего здания на берегу Финского залива. Такой красивый, уютный деревянный домик. Не очень далеко от города, но все равно за городом. Я думаю, что обстановка там тоже соответствующая. Расскажите. Вот мы все говорим в целом... Расскажите про Ваше заведение, расскажите про то, как он устроен, про то, как Вы его создавали, почему за пределами города, почему... Я знаю, что рядом храм, что у Вас работают сестры — монахини-послушн
А. Шиманская
— (Смеется.) Монахинь у нас нет. У нас часть медперсонала — медицинские сестры, младший персонал — они в сестричестве Святой Елизаветы. У нас сестричество и так.
А. Пичугин
— То есть они просто не в постриге, они как сестры милосердия, да?
А. Шиманская
— Да, да.
А. Пичугин
— Ну, расскажите про хоспис, расскажите про то, почему он за городом. Почему такой вот небольшой уютный деревянный дом.
А. Шиманская
— Уже не деревянный. Мы уже пять лет как переехали в кирпичное новое здание...
Л. Горская
— Алексей, ты пользовался каким-то устарелым Интернетом, устаревшим.
А. Пичугин
— Ай-яй-яй мне, да, да-да. Мне стыдно.
Л. Горская
— Интернету ай-яй-яй.
А. Шиманская
— Хотя у нас персонал на 70% — это те люди, которые пришли работать в 1990 году. Вы представляете, да? То есть костяк — это те люди, которые работали много лет назад. Сейчас — в современном здании. У нас есть горячая вода, у нас все электрифицирован
Но что самое удивительное — когда я разговариваю там с работниками кухни, с теми девочками, которые начинали, врачами, они говорят о том, что тогда было лучше. «Мы кипятили воду, мы носили воду в ведрах, мы готовили». Но вот их, видимо... «Лучше», я, наверное, понимаю — то, что они были у самого основания, они организовывали новое дело, новое пространство, были вдохновлены Андреем Владимировичем..
Л. Горская
— Они были моложе...
А. Шиманская
— Ну, это тоже, да. (Смеется.) Поэтому как-то есть такая ностальгия в коллективе, что вот «а в старом здании было так-то». Хотя мне, как человеку, который пришел работать в новое здание, очень нравится именно новое здание. Потому что у нас там и палаты оборудованы для пациентов, и у нас о персонале большая забота. У нас только два больших релаксационных зала. То есть у нас лучше, чем в других хосписах, все обустроено.
Вот. Что Вы хотели еще узнать? (Смеется.)
Л. Горская
— А я вот хотела...
А. Гнездилов
— А я вот еще добавлю...
А. Шиманская
— Да, да, именно почему вот это здание — там была больница. Андрей Владимирович расскажет.
А. Гнездилов
— Это была больница для бедных. И в ней, собственно, продолжались традиции отношения к больным с большим милосердием. Интересно, что тогда, вдохновленные просто той деятельностью, которой мы занялись, это сплачивало нас настолько, что мы не нуждались в той иерархии, которая уже существенно принадлежит
любой больнице. Ведь Вы зайдете в больницу — кто самый главный здесь? Главный врач. А за ним кто? За ним — начмед. Затем — врач, потом — сестра, потом — волонтер.
А. Пичугин
— Ну, и так далее, и так далее, и так далее.
А. Гнездилов
— Да. И так далее.
А. Пичугин
— Иерархическая лестница.
А. Гнездилов
— И вот мы настолько доверяли друг другу, и уже работали как партнеры, что у нас каждый отвечал сам за себя, у каждого была судьей сама совесть. И поэтому наша деятельность была... Почти первый раз за свою жизнь столкнулся вот с таким порывом энтузиазма, когда все доверяли друг другу. Некому было ссориться, и все силы были направлены на больных. И это очень важно — когда в коллективе, который работает с больными, нету дрязг, нету каких-то подозрений, зависти и прочего. Все были при деле.
А. Шиманская
— А больницу почему вот именно эту выбрали?
А. Гнездилов
— А, больницу... Вот Вы отметили, что так уютно на берегу моря иметь помещение, и действительно, на природе легче уходить — рядышком с деревьями, рядышком с цветами...
А. Пичугин С морем.
А. Гнездилов
— С морем. В свое время к нам приехал один режиссер, он сказал, что «о, это у Вас такое прекрасное место для смерти»? Мы удивились — как так?
А. Пичугин Страшно звучит — «прекрасное место для смерти».
А. Гнездилов
— А он говорит: «Взгляните: Вы стоите как на аэродроме. Поверхность залива — и взлет к солнцу». (Смеется.)
А. Пичугин Мы продолжим через минуту вместе с Андреем Гнездиловым, петербургским врачом, основателем первого петербургского хосписа, и психологом этого хосписа Аленой Шиманской. Здесь также Лиза Горская, я — Алексей Пичугин, и через минуту — снова в этой студии.
Возвращаемся в программу «Светлый вечер», где сегодня мы говорим с Андреем Гнездиловым, петербургским врачом, основателем первого петербургского хосписа, и психологом этого хосписа Аленой Шиманской.
Я предлагаю поговорить вот еще на какую тему. Вас, Андрей Владимирович, называют «доктором-сказоч
А. Гнездилов
— Ну, дело в том, что я как-то занимался с детьми и рассказывал им сказки. Они иногда слушались, иногда не слушались меня. Тогда я их как-то обозвал волчатами, они сказали: «Ах, раз мы волчата, то Вы — медведь!»
А. Пичугин Это медведь из «Маугли».
А. Гнездилов
— И не просто медведь, а киплинговский медведь. Да. И эта кличка ко мне так подошла, что даже моя матушка меня перестала называть по имени, а называла «Балу».
А. Пичугин А «доктор-сказочни
А. Гнездилов
— Это сказкотерапия. Дело в том, Что это на самом деле очень серьезная вещь, когда... Ведь в куклах мы имеем персонажей тех или иных сказок и сюжетов. И, собственно, даже понятие бессмертия — оно вводится, когда человек получает куклу. Ребенок получает куклу, оживляет, и кукла является первым другом для ребенка. Потому что ночью помогает справляться со страхом темноты, днем — со скукой, когда он идет гулять и может развлекать себя как угодно. Но я делал упор немножко на другое — в каждом человеке сохраняется дитя, детское «я», внутренний ребенок. И часто этот ребенок не замечает того прекрасного или того ужасного, что вокруг него происходит. И тогда приходит на свет сказка — сказка для взрослого человека, который не видит, что в его жизни было прекрасного, а что было не очень. И я стараюсь ориентировать сказки на те истории жизни, которые рассказывают о себе больные. И, соответственно, многим нравится это, многие находят какой-то смысл. Ведь для человека очень важно, чтобы его жизнь признали. Потому что каким-то образом человек иногда перебарщивает в своем самоосуждении и не видит в своей жизни ничего хорошего — что вот прошла жизнь, а он и не заметил этого, и сейчас приходится уходить. Но сказка помогает немножко иначе даже духовно взглянуть на жизнь, заметить, что человек проявляет героизм, жертвуя собой, своим ребенком или родственником. И это, в общем-то, утешает больного и дает ему возможность где-то переориентироват
Не знаю, я так достаточно сумбурно об этом говорю, но поверьте мне, что в этом есть определенный смысл — в сказкотерапии, и, в общем-то, ее применение создает целый...
А. Пичугин У нас в гостях уже неоднократно были московские онкопсихологи, которые занимаются как раз сказкотерапией. Да, они тоже рассказывали... Они как раз ссылались на Ваш опыт, в первую очередь.
Л. Горская
— Алена, мне кажется, хочет что-то добавить.
А. Шиманская
— Да, я как раз о своем опыте сказкотерапии хочу рассказать. Меня пригласили к пациентке. Она лежит на животе уже давно, и у нее только одна рука шевелится. И она была в совершенно депрессивном состоянии. Мы с Андреем Владимировичем, когда пересекаемся в хосписе, обсуждаем, кто, что, как себя чувствует. И мы с ней стали... Андрей Владимирович подарил ей какую-то сказку с розой, и она говорит: «Я роза». А я говорю: «Кем ты была раньше?» Она говорит: «Я вообще педагогом работала». Я говорю: «А давай вот — ты все равно лежишь — чем-то займемся!» То есть сначала установился контакт близкий такой с человеком. И она стала писать сказку. То есть я к ней прихожу, она придумывает сказку. Себя она назвала Розой, ее партнер — Кактус. И каждую встречу она надиктовывала мне новую сказку. Всего 13 сказок она сочинила, пока она лежала. То есть у нее появился смысл в том, что она лежит. Причем, каждая сказка — это было — знаете, как дидактические сказки бывают, да? — смысл. И когда она написала 13-ю сказку, она мне сказала: «Ты знаешь, — говорит, — я поняла, что все, что делал мой муж для меня, он делал с лучшими побуждениями». Потому что когда она через сказку рассказывала — Кактус ее то в болото повел... То есть это постоянно был какой-то адреналин, постоянно она испытывала стресс в этих отношениях, и она сделала такое резюме, прописав эти сказки, осознав, что муж делал ей хорошо, и после этого она, осознав, что все было для нее, и он ее любил, она с какой-то спокойной душой умерла. То есть это — реальность, да, можно переписать в виде сказки, и ей это очень помогло.
Л. Горская
— А я правильно понимаю, что еще эти архетипы, какие-то признанные схемы взаимоотношений, которые в сказках присутствуют, помогают еще людям признать как бы существенность собственной жизни и собственных выборов на жизненном пути? Вот просто Андрей Владимирович привел такой пример. Может быть, я попрошу подробнее его как-то расписать, что ли. Вот Вы говорили о том, что человеку может жизнь собственная казаться бессмысленной и совершенно безрезультатной, а с другой стороны, он при этом всем пожертвовал ради ребенка и этого не замечает и не придает этому значения. Так вот, да? Вы про это говорили.
А. Гнездилов
— Да-да.
Л. Горская
— Вот какая сказка в этом случае, как?..
А. Гнездилов
— Вот Вам маленький пример. Женщина с доброкачественно
Л. Горская
— Героического.
А. Гнездилов
— Она осталась в хосписе, среди тяжелейших больных, где каждый день может происходить трагедия. Женщина удивительной силы, воли. и на нее опирается даже персонал, который приходит утешать ее. И я написал сказку о волшебных сапогах, которые помогли ей снова ходить и проходить через время. И она оказывается... попадает в тюрьму, где томится король и ждет казни. И она, естественно, начинает ухаживать за ним, помогает ему, и, в конце концов, перед ней стоит дилемма: короля должны казнить, и либо она даст ему свои волшебные сапоги и сама останется при монастыре, а он уйдет. Ну, и, разумеется, выбор один — она ради него жертвует собой. И, выслушав это, больная вдруг заплакала. Но это уже были очистительные слезы, которые помогают как-то более-менее воспринять ситуацию.
А. Пичугин А есть надежда, что она сама вот, настоящая Ваша пациентка, будет ходить?
А. Гнездилов
— Нет, надежды нет. Хотя я думаю, что...
А. Шиманская
— Она говорит: «Пролежу тридцать лет, три года и три месяца, встану и пойду».
Л. Горская
— Как Илья Муромец?
А. Шиманская
— Да. Вот она так шутит! (Смеется.)
А. Пичугин Друзья, напомним, что сегодня у нас в гостях в программе «Светлый вечер» один из основателей первого петербургского хосписа врач Андрей Гнездилов и психолог этого хосписа Алена Шиманская.
А. Гнездилов
— Я хотел просто сказать, что мы не только обслуживаем больных — мы учимся у наших больных и иногда слышим такую мудрость, которую можно положить в основу целой философии. Одна женщина сказала, когда я с ней разговаривал: «Говорите откровенно, я не боюсь смерти». Я говорю: «Как так? Мы все боимся смерти, тут нет ничего постыдного». Она говорит: «В моем случае другое. Я хотела... Я не была богатой, но я вышла замуж по любви. Я хотела иметь ребенка и имела ребенка — девочку. Я захотела внучку — я получила внучку. Мне кажется, что я прожила и получила все, и узнала обо всем, что меня окружило, что я способна понять. И теперь мне хочется большего». То есть она в смерти хочет увидеть смысл жизни. И это настолько неожиданно и настолько подчеркивает оптимизм людей, что грешно думать о смерти. (Смеется.)
Л. Горская
— Я вот, если Вы не возражаете, хотела бы поговорить подробнее о персонале, о людях, которые работают в хосписе. Я так поняла, что существует сестричество во имя преподобной мученицы Великой княгини Елизаветы — Елизаветы Федоровны Романовой. Причем, где-то мы смотрели тоже информацию, что это не только сестричество, но и братья там участвуют в деятельности, так?
А. Шиманская
— Волонтеры.
А. Гнездилов
— Волонтеры.
Л. Горская
— А кто эти люди, откуда они приходят, с чем они приходят?
А. Гнездилов
— Из Духовной Академии приходят. Много студентов, которые заинтересованы понятиями смысла жизни и своего применения.
А. Шиманская
— Еще приходят люди, пережившие утрату. Вот у нас сейчас идет курс обучения сестер милосердия — как раз под патронажем сестричества. Это медсестры или просто студенты, или обычные люди, которые хотят ухаживать — научиться ухаживать за больными. И действительно, кто-то пришел, потому что произошла трагедия, и он не знал, как надо было раньше ухаживать. Удивительно много молодых людей, которые приходят учиться этому делу и говорят: «Мы очень хотим помогать людям». Вот это потрясает очень. У нас сейчас группа была — вот 45 человек, мы целый год показывали им хоспис, врачи читали лекции, медсестры читали лекции, мы читали лекции. Это удивительные люди, у которых такая искра — поделиться. Даже если у них какая-то была беда в жизни, они переосмыслили какие-то свои ценности, они изменились, они поняли, что мы можем получать, только отдавая другим людям.
Л. Горская
— Вы, когда говорите «молодые люди», какой возраст имеете в виду? 30 лет, 20 лет, 16 — кто самые молодые Ваши помощники?
А. Шиманская
— Это между 20-ю и 30-ю, я бы так сказала.
Л. Горская
— То есть это студенты и постстуденческий такой возраст?
А. Шиманская
— Да, это студенты... Вот у нас как раз было три мужчины — один 70 лет, другой — 40 лет и 27 лет, на этом курсе.
Л. Горская
— А это вот именно тенденция последних лет? Вот, наверное, к Андрею Владимировичу вопрос. Или всегда молодых людей привлекало вот это делание, вот эта помощь больным, уходящим людям?
А. Гнездилов
— Вы знаете что, сейчас все-таки как-то более активные люди.
Л. Горская
— Да?
А. Гнездилов
— Вообще, когда мы открыли хоспис, мы поразились, что у нас снизилась криминогенная обстановка. Более того, наркотики — то же самое, где-то уменьшились.
Л. Горская
— Это как — в отделении милиции Вам сказали или как?
А. Пичугин И где это — в районе, где хоспис?
А. Гнездилов
— Это в районе, где мы работаем и сталкиваемся с родителями детей, и это абсолютно точно, потому что я смотрел еще, интересовался проблемами суицидологии, суицидов, и снижена была цифра суицидов. Потому что люди, долгое время не зная ничего о смерти, ее видели гораздо более страшной, чем то, что на самом деле иногда происходит. И, в общем-то, вот этот энтузиазм — мы поддерживали его сейчас, и наши мечты создать проект, Дом сказочника, где каждый бы мог прийти, обменяться мнениями о своих деяниях, и в какой-то степени побыть в том образе, в котором ему хочется побыть, это театр, который мы устроили на дому. Театр называется «Комтемук» — «Компанейский театр музыкальных картинок», где люди переодеваются в театральные наряды. И очень часто принимают участие родственники больных, которые в тяжелом, что называется, после гибели или при грозящей гибели их родственников... Все это возможно сделать и без оскорбления этого чувства горя, потому что многие родственники, потеряв своего близкого человека, испытывают чувство вины, хотя, может быть, вложили в своего родственника все свои силы.
Л. Горская
— Ну, чувство вины и, может быть, чувство того, что что-то не так сделали даже. «А мог бы я... А мог бы тут, а мог бы тут...»
А. Гнездилов
— Да, да. И здесь очень важно найти для себя человеку применение, когда он может переменить свой стереотип жизни и стать более чутким и внимательным. Ну, вот, например, потеряв мать, один уже достаточно взрослый человек впал в депрессию, и трудно было его вывести. Он вообще думал уже о самоубийстве. Но ему дали хороший совет — он пошел ухаживать в гериатрическое отделение за стариками. Причем, ухаживая за старушками, старичками, он как бы отдавал долг своей матери, с которой был груб или недостаточно почтителен, и вот это его поведение как раз и помогло ему выйти из депрессии.
Л. Горская
— Ну, и, наверное, еще помогло научиться ценить жизнь, да?
А. Гнездилов
— Мы вообще считаем, что мы учимся у больных гораздо большему, чем...
А. Пичугин Чем они.
А. Гнездилов
— ...чем они у нас.
А. Пичугин Давайте поговорим о такой важной вещи, как помощь хоспису. Нас слушают совершенно разные люди, которым, с одной стороны, может быть, не дай Бог, конечно, нужна помощь, с другой стороны, которые, может быть, могут помочь как-то. Вот расскажите, пожалуйста, какая помощь нужна петербургскому хоспису.
А. Шиманская
— На самом деле, есть фонд «Вера» — может быть, Вы слышали, — который оказывает благотворительну
А. Пичугин Так что да, давайте, дорогие слушатели, обозначим фонд «Вера» как организацию, в которую можно обращаться, если Вы хотите оказать какую-то посильную помощь петербургскому хоспису.
А. Пичугин Время наше уже подходит к концу. Я напомню слушателям, что сегодня в гостях у нас были совершенно замечательные люди, которые делают очень и очень важные вещи: один из основателей первого петербургского хосписа Андрей Гнездилов — врач, врач-сказочник, доктор Балу, как его еще называют в Петербурге, и Алена Шиманская, психолог этого хосписа. Спасибо Вам большое, что пришли, что рассказали! Также мы — Лиза Горская...
Л. Горская
— ...Алексей Пичугин.
А. Пичугин Спасибо, всего доброго, и будьте здоровы!
А. Шиманская
— Спасибо, будьте счастливы!
Уравнение. Наталия Лангаммер
Поделиться
«Ну, почему нужно перестраиваться из ряда в ряд так медленно? Чего ты плетешься?» — возмущалась я за рулем в адрес попутной машины, которая мне мешала.
И тут в голове всплыло слово «уравнение». Недавно мои очередные размышления, почему судить людей нельзя, нашли ответ в одном слове: «уравнение»
Причем, оно не решаемое. Состоит практически полностью из неизвестных. Каких?
Смотрите. На примере того же нерасторопного водителя.
Что я знаю? Что он едет медленно. А почему?
1. Он может не считать, что едет медленно. Полагать, что двигается осторожно.
2. У человека может болеть или кружиться голова. Может быть высокое или низкое давление.
3. В машине может ехать пассажир, которому страшно или которого укачивает.
4. Водитель может быть расстроен, убит горем.
5. Он может не спешить, так как сильно заранее выехал. А может не хотеть ехать туда, где ждут проблемы, неприятный разговор, трудное решение.
6. Машина может быть неисправна.
7. А может он вспоминает и проживает снова недавнее свидание с любимой и в хорошем расположении слушает медленную романтическую музыку.
8. Или говорит по телефону со старенькой мамой. Нельзя за рулем по телефону, но как маме отказать?
Стоит дальше продолжать этот список предположений. Он бесконечен! Ведь каждый из пунктов можно расширить до огромной истории. Истории человеческой души, которую нам не дано знать.
«Уравнение» — слово, которое теперь помогает мне не только удержаться от осуждения, оно помогает перестать хотеть судить. Все, что я знаю про этого водителя в соседней машине — это то, что мне лично он мешает в данной полосе. Ну, перестроюсь в другую. Помоги и ему, и мне Господь!
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Исидор и Ида Штраус
Поделиться
Фото: PxHere
Исидор и Ида Штраус родились и умерли в один день. Американский бизнесмен и благотворитель прожил вместе со своей верной и преданной супругой больше сорока лет. Они вели скромный образ жизни, не стремясь к публичности и славе. Мир узнал о них и их любви, после трагедии на корабле «Титаник», с которой имена супругов Штраус навсегда остались связаны.
Молодые люди встретились в 1861 году в городке Талбот американского штата Джорджия, куда их семьи иммигрировали из Германии. У юноши и девушки оказалось много общего. Оба любили лошадей, увлекались литературой. Оказалось, что даже дни рождения они отмечают вместе — 6 февраля. Правда, с разницей в 4 года. Разделяло их лишь положение в обществе. Семья Иды была очень состоятельной, в то время как Исидор был всего-навсего сыном мелкого небогатого лавочника. Он даже на наследство не мог претендовать, поскольку был младшим братом в семье. Молодые люди очень быстро поняли, что любят друг друга. И вскоре Штраус попросил у родителей Иды её руки. Как и следовало ожидать, жених без капитала не вызвал у них одобрения. Исидор получил отказ. Ида со слезами умоляла отца и мать изменить решение. И они, наконец, смягчились. Жениху поставили условие: помолвка должна длиться три года. За это время станет ясно, серьёзные ли у юноши намерения, действительно ли он любит свою избранницу и не за богатством ли её гонится. Исидор и Ида согласились — они были готовы ждать друг друга.
И дождались. Обвенчались. Со временем у Штраусов родился первенец — сын Джесси. А когда Ида ждала второго ребёнка, Исидор решил уехать из Талбота. Супруги мечтали о большой семье, им хотелось иметь много детей. А их нужно обеспечивать. У Исидора была задумка открыть большой собственный магазин. Провинциальный городок не подходил для реализации такого плана. Родным и друзьям Штраусов идея отъезда показалась безрассудной. Но Ида поддержала супруга. В 1876 году семья отправилась в Нью-Йорк.
Поначалу на новом месте пришлось нелегко. На свет появился второй малыш. Исидор устроился продавцом в крупный универмаг. Ровно половину каждой его зарплаты супруги откладывали на будущий магазин. За несколько лет семья Штраусов выросла — Ида родила ещё пятерых детей. Такая большая семья жила в маленькой съёмной квартирке. Но бытовые тяжести не огорчали супругов. Позже Штраусы будут вспоминать эти годы как самые счастливые в их жизни.
В 1896 году Штраус стал владельцем огромного универмага «Мэйсис» на 34-й улице. «Всё это смогло осуществиться только благодаря тебе. Твоё терпение, доброта и поддержка сотворили чудо», — писал Исидор своей жене.
Шли годы. Штраусы уже нянчили внуков. Занимались благотворительностью, путешествовали. Зиму 1912 года Исидор и Ида провели в Европе. Вернуться в Америку супруги решили на чудо-корабле, который все называли непотопляемым. Новейший трансатлантический лайнер «Титаник» отправлялся в свой первый рейс...
Есть фотография, на которой счастливые, улыбающиеся супруги Штраус запечатлены на палубе «Титаника» пред отплытием. А через несколько дней случится катастрофа, которая войдёт в историю. А вместе с нею войдут в историю Исидор и Ида Штраус, и их безграничная любовь друг к другу. Например, в знаменитой картине Джеймса Кэмерона «Титаник» Штраусы показаны утешающими друг друга в момент гибели лайнера, когда их каюта заполняется водой.
Как только стало очевидно, что корабль пойдёт ко дну, пассажиров стали эвакуировать. Однако шлюпок на борту оказалось гораздо меньше, чем требовалось. Капитан принял решение: сажать в них только женщин и детей. Нос «Титаника» уже наполовину погрузился в океан, когда Исидор, наконец, уговорил жену занять место в спасательной лодке. Но когда был отдан приказ спускать шлюпку на воду, Ида не выдержала. Она попросила матросов помочь ей снова сойти на палубу. «Я не оставлю мужа. Мы всегда были вместе, куда он, туда и я», — сказала она. Последний раз супругов видели стоящими на верхней палубе тонущего корабля. Они крепко обнимали друг друга и слушали, как музыканты «Титаника» играют христианский гимн «Ближе к Тебе, Господь».
На кладбище Вудлон в пригороде Нью-Йорка устроен мемориал в честь Исидора и Иды Штраус. Памятник выполнен в виде корабля. «Даже глубоким водам не под силу ни погасить любовь, ни утопить», — написано на нём.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
20 апреля. О Христе
Поделиться
В 9-й главе Послания апостола Павла к евреям есть слова: «Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лицом Божиим».
О Христе, — епископ Черняховский и Славский Николай.
