«Вера, поэзия, поэты». Павел Крючков

Нашим собеседником был заведующий отделом поэзии и заместитель главного редактора журнала «Новый мир», ведущий научный сотрудник Государственного литературного музея Павел Крючков.

Мы говорили с нашим гостем о людях, повлиявших на его приход к вере, о духовных поисках в литературе и поэзии, а также о творчестве поэта Юрия Левитанского.

Ведущий: Константин Мацан

---

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Кстати, это выражение, которое я повторяю в начале каждой программы — у микрофона Константин Мацан, мне очень нравится эта формулировка, презентация ведущего в студии «у микрофона». В ней есть что-то такое теплое, очень такое... Качество старых мастеров, я бы так сказал.

Павел Крючков:

— Старомодное.

Константин Мацан:

— Я ее подслушал у Павла Крючкова, который сегодня у нас в гостях. Павел Крючков. Добрый вечер.

Павел Крючков:

— Добрый вечер. А я подслушал ее у Бориса Пастернака. Но мы об этом еще поговорим.

Константин Мацан:

— У микрофона сегодня Павел Крючков в нашей студии.

Павел Крючков:

— Здрасьте.

Константин Мацан:

— Для аудитории радио «Вера» не нужно представлять Павла Михайловича Крючкова. Но я все-таки это сделаю для тех, кто, может быть, задается вопросом, тот ли это самый Павел Михайлович, хотя по голосу все же понятно. Научный сотрудник Государственного музея истории российской литературы имени Владимира Даля, сотрудник отдела, который называется «Дом-музей Корнея Чуковского в Переделкино», и заместитель главного редактора журнала «Новый мир», заведующий отделом поэзии, ну и для наших слушателей, автор программ «Закладка» и «Рифмы жизни» на радио «Вера».

Павел Крючков:

— Да, все точно.

Константин Мацан:

— Все точно, все правильно?

Павел Крючков:

— Очень хорошо, спасибо, Костя.

Константин Мацан:

— Парадоксально, что впервые на радио «Вера» мы хотим поговорить, я хочу, чтобы мы с вами поговорили о вашем пути к вере. На радио «Вера» вы рассказываете о замечательных поэтах, писателях, эссеистах, о критиках. Вскрываете христианские смыслы в том, о чем рассказываете, в стихотворениях, которые, казалось бы на первый взгляд, могут ничего общего не иметь с тем, что мы привычно ассоциируем со словами христианская литература и так далее. Для этого нужно, чтобы внутри был личный интерес, личный опыт духовный, чтобы это видеть, чтобы познавать религиозные мотивы, например, в поэзии. Я читал, что на вашем пути к вере важную роль сыграла встреча со стихотворением «Встреча» Юрия Кублановского.

Павел Крючков:

— Ну это такое есть. Хотя я, забегая назад, должен вам сказать, что на вопрос, сформулированный примерно так, расскажите о вашем пути к вере, знаете, что хочется сразу ответить? Хочется сказать: Константин Михайлович, дорогой, покажите мне хотя бы одного живого человека, который может что-нибудь рассказать о своем пути к вере, потому что о каком пути к вере можно говорить, в моем, например, случае. Господь сделал нам с вами необыкновенный подарок, совершенно непонятный, ничем не объяснимый. Я очень хорошо помню, был такой период в моей жизни, когда я, как и старший любимый мной герой, недавно отошедший, Петр Николаевич Мамонов, почти каждый день по одной проповеди аудиозаписи старенькой, 90-х годов, отца Дмитрия Смирнова слушал, очень их любил. И вот была одна такая проповедь у него, она мне особо нравилась, по-моему она называлась «О послушании», где как раз он говорит в конце, обращаясь к пастве. Он говорит: Господь совершил необыкновенный поступок, дал нам с вами дар веры, почему он нас выбрал, совершенно непонятно. Ну непонятно. Огромное количество людей живут без всего этого, и знать не знают ничего этого. Какая ответственность вообще колоссальная. Поэтому, какой путь к вере, ну что вы? Если говорить о каком-то пути, то он и не может закончиться никогда, этот путь, если это вообще путь. Конечно, это подарок необыкновенный. Удастся ли его отработать, хоть в малой степени, это разговор.

Константин Мацан:

— Хорошо, спрошу по-другому. Получив подарок, жизнь человека меняется, и возникает та самая ответственность и вопрос к себе, я должен освоиться с этим подарком, а что мне теперь с ним делать?

Павел Крючков:

— Я не думаю, что я с ним освоился, с этим подарком. В лучшие свои минуты я радуюсь пониманию того, мозг, мозг, сердце-то к сожалению спит, но я радуюсь тому, что я знаю, что это есть, что Господь рядом, что за плечом ангел-хранитель — эти лучшие детские, как я их называю, минуты. А так, живешь эту жизнь, смотришь на все происходящее вокруг, видите, как я вздыхаю горько. Нет, Константин, дорогой, я действительно не знаю, что об этом можно сказать и как об этом рассказывать.

Константин Мацан:

— Так я спросить даже не успел.

Павел Крючков:

— Да, да, да. Ну вы сейчас спросите. Просто ответственность в лучшие минуты действительно напоминает о себе. Потому что куда-то приезжаешь, подходят люди, которые никогда тебя не видели, и начинают говорить тебе слова, к которым ты не имеешь совершенно никакого отношения. Вот вы говорите поэты, я, какие-то христианские смыслы. Совершенно не прибедняясь вам скажу. Если обнаруживается христианский смысл после передачи «Рифмы жизни», четыре минуты она длится, в моей душе или моей жены, которая услышала в машине эту программу новую, слава Богу. Я просто во многом следую за интуицией, понимаете. За интуицией. Вот я сейчас сделал для журнала «Фома», нашего дружественного, в январе, разворот, посвященный столетию Юрия Давидовича Левитанского. Я ничего не знаю о его духовном пути. И вообще что это такое — духовный путь Юрия Давидовича, которого я видел пару раз в жизни и которого нет на свете уже довольно долго. Но, во-первых, я не могу поверить, что поэт настоящий, то есть который не рифмует слова, не занимается голым версификаторством, а который записывает продиктованные ему — будем пользоваться старомодными такими формулами, вдохновение, душа — стихи, он не может жить и существовать без того, что принято называть духовным пространством, духовным путем. Этого не бывает, я в это не верю. Недавно мы в Абрамцево преподавали с ребятами, замечательными поэтами, замечательными кстати говоря поэтами, и я бы так и сказал, замечательными христианскими поэтами, Александром Переверзеным и Еленой Лапшиной, мы преподавали молодым ребятам стихотворцам, от Союза писателей Москвы такие велись семинары. И один мальчик мне очень понравился, мы с ним после занятий вышли на улицу, он сказал: «Но я как атеист»... Я засмеялся. «А что вы смеетесь, Павел Михайлович?» Я говорю: «Но ведь не бывает поэтов-атеистов». То есть вы, может быть, в храм никогда не заходили, и вам кажется, что это все собрание легенд. Но неужели вы никогда не удивлялись — вам пришло стихотворение, вы сегодня читали про маму, вы не удивлялись тому, вы же сами не можете его написать, кто вы такой? Вы можете только попытаться удержать рисунок стиха и привести его в порядок. Но ведь там же участвовало вдохновение? Он говорит: да. Так какой же вы атеист, если вы сейчас разговариваете со мной, используя духовный словарь? Понимаете? Он очень удивился. Надо, говорит, подумать. Я говорю, тут и думать нечего, дорогой мой. Тут и нечего думать. Это такие простые вещи. Я на этом, что называется, собаку съел.

Константин Мацан:

— Возвращаясь к моему вопросу. Стихотворение Юрия Левитанского «Встреча».

Павел Крючков:

— Это стихотворение не Левитанского.

Константин Мацан:

— Я оговорился, Кублановского, Юрия Кублановского, конечно.

Павел Крючков:

— Очень хорошо, что вы оговорились, потому что огромное количество русских поэтов на -ский кончается. Стихотворение Юрия Кублановского «Встреча», я помню, попало мне... Это моя любимая история, и я ее про себя очень люблю, потому что в ней есть какая-то такая...

Константин Мацан:

— А можете прочитать?

Павел Крючков:

— Вы меня не подготовили к этому. Корней Иванович Чуковский, в Доме которого я работаю, на своих праздниках-кострах без конца читал «Мойдодыра» и всегда держал в руке книжку открытую с этим текстом. Ему некоторые люди простодушно говорили: Корней Иванович, а зачем вы держите текст, вы же его, ну, это... Он говорил: а вдруг я собьюсь и потеряется рисунок стиха. Мы можем рискнуть, Константин Михайлович, если вы готовы.

Константин Мацан:

— А я открыл текст у себя на ноутбуке.

Павел Крючков:

— Тогда подскажете мне. Нет, показывать мне не надо, я попробую вспомнить. А вы, когда я запнусь, подскажете. Это будет красиво. Вы мне напоминаете... Тем более Юрий Михайлович, раз у нас такая домашняя беседа, не просто один из самых любимых, если не самый любимый мой современный русский поэт, но это еще и мой близкий старший друг и мой крестный. Я помню, что давным-давно на самой-самой заре перестройки этой самой я читал какую-то статью о поэзии Юрия Михайловича, и по-моему, может быть, я это придумал, я читал статью-рецензию в тамиздатском журнале типа «Континента». Это на дворе стоял какой-нибудь там 87 или 86 год. То есть еще ничего не началось. И там, в этой рецензии, в этой статье или в обзоре,.. хорошо бы это найти и узнать, кто это. Сейчас мне почему-то кажется, что это был поэт Василий Бетаки, Царство ему Небесное. Но я не уверен, это надо проверять. И там был кусочек этого стихотворения, кусочек. И он меня так задел, что я довольно быстро, через одного парня, который у нас на вечернем отделении журфака МГУ мог достать все, я довольно быстро достал это стихотворение. Оно было посвящено Борису Михайлову, он потом стал священником. «Встреча» Борису Михайлову.

Когда в мильон­ной гидре дня
узнаю по бие­нью сердца
в ответ узнав­шего меня
молчальника-единоверца,

ничем ему не покажу,
что рад и верен нашей встрече,
губами только задрожу
и посильней ссу­тулю плечи...

Не потому что я боюсь:
вдруг этим что-нибудь нарушу?
А потому что я — вернусь
и обрету род­ную душу.

Не зря Все­выш­него рука
кла­дёт клеймо на нас убогих:
есть нити, тай­ные пока,
уже свя­зу­ю­щие многих.

Наверное, это год какой-нибудь семьдесят...

Константин Мацан:

— Шестой.

Павел Крючков:

— Шестой, видите.

Константин Мацан:

— По той страничке в интернете, по которой я смотрел.

Павел Крючков:

— 76-й, похоже. Учитывая, что Юрий Михайлович появился на свет в 47-м году, можем с вами посчитать, сколько было лет ему, когда он это написал. Сколько, Константин? Человек родился в 47-м, в 76-м году написал. В общем совсем молодой.

Константин Мацан:

— Двадцать девять?

Павел Крючков:

— Да, тридцати нет. И это конечно, чудо. В этом стихотворении меня поразило даже не то, как оно сделано, написано и прочее, а мысль, что идут люди, которые ни разу друг с другом не обменялись ни одним словом, они не знакомы, но невидимо связаны уже. Чем? Верой. Понимаете?

Константин Мацан:

— Павел Крючков, научный сотрудник Дома-музея Корнея Чуковского в Переделкино, заместитель главного редактора журнала «Новый мир» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вы упомянули, что вас поразила мысль в стихотворении «Встреча» Юрия Кублановского. Вообще это для меня очень интересный и радостный пример того, как то, что вы рассказываете, судя по всему, как стихотворение может поразить, перевернуть и в чем-то изменить жизнь.

Павел Крючков:

— Я думаю, что это случилось... в любом случае, это был промысл такой, и я бы поостерегся так прямо взять и сказать: после этого стихотворения я постепенно начал делаться православным христианином. Да упаси Бог. Но тогда что-то дрогнуло. Я просто помню, что дрогнуло. Значит, я подумал, что есть люди, которые действительно веруют в такое.

Константин Мацан:

— А Юрий Кублановский, как человек, как крестный, если угодно, чему главному научил, что от него о вере, о жизни, о церкви, о человеке услышали такого, что он стал вам важен.

Павел Крючков:

— Юрий Михайлович стихотворец. И как он сам мне всегда говорил, это очень мудро, он мудрый человек, он мне всегда говорил и сейчас говорит: мы светские люди, не надо ничего изображать. Мы светские люди. И он светский человек, любящий Христа, любящий православную веру, сам верующий, любящий Русскую Церковь, любящий таинства, любящий службу церковную, любящий читать святых отцов. Он очень в этом смысле деятельный христианин. И при этом он спокойно говорит о себе и правильно делает, о нас, мы светские люди. Не надо ничего... От того, что нам с ним удавалось в разные времена, конечно, я не могу равнять, за одним столом сидеть, предположим, с епископами, что с того? Ничего с того. А когда я всерьез думаю, какие люди к вам, например, Константин Михайлович, на эфир приходили, то просто, как говорила одна моя знакомая — подобрать юбки и бежать из студии. Ну и что с того? Да ничего с того. Чему научил? Научил главному, любви к русскому языку, к русской литературе. Он дал мне один гениальный совет, не только мне, он об этом публично, по-моему, говорил: очень полезно для нашего брата, литературного человека, то есть любящего русскую литературу, а мы с вами любим ее, перед сном читать стихотворения, лучше Пушкина. Очень полезно, это такая гимнастика замечательная для всего, в том числе и для души. Но если говорить о каких-то условно духовных уроках, то — не забывай ходить в храм.

Константин Мацан:

— Просто и по делу.

Павел Крючков:

— Вот что крестный может сказать крестнику. Пашенька, не забывай бывать в храме.

Константин Мацан:

— Перед эфиром вы рассказывали историю, которую я не могу не попросить вас повторить для слушателей.

Павел Крючков:

— Так, а что это было, я там болтал.

Константин Мацан:

— О том, как вы не встретились с архимандритом Павлом (Груздевым).

Павел Крючков:

— Константин, вы используете запрещенные приемы, как настоящий журналист. Ну давайте, я попробую это рассказать. Это я задним числом думаю, что я сейчас скажу вам, и вам и слушателям дорогим. Это задним числом, конечно. Я действительно несколько лет тому назад открыл для себя личность архимандрита Павла (Груздева), отца Павла, — слезы сразу подступают, я так его люблю, что подступают слезы — о котором я стараюсь, когда мне удается, поминать, у меня в помянничке он. Я уверен, что это святой человек и что он будет прославлен Русской Церковью.

Константин Мацан:

— А что вас так в нем цепляет, поражает?

Павел Крючков:

— Что цепляет, что цепляет? Он в Бога верил и жил внутри этой верой, в сердцевине духовного переживания. Он был то самое, что так замечательно, кротко и просто ответил когда-то, это, по-моему, есть на видео снято, один из таких людей, их немного всегда было. И живем-то, благодаря им, может быть. Недавно отошедший ко Господу отец Кирилл (Павлов), такая была — вокруг него, детишки стояли, и один мальчик спросил, в чем смысл жизни. И он, как обычно отец Кирилл думал секунду, он так подумал и ответил: Богообщение. Вот в чем смысл жизни. А зачем еще-то собственно говоря корячиться?

Константин Мацан:

— Гениальный ответ.

Павел Крючков:

— Я не знаю, какой он: гениальный или не гениальный, но он правдивый. Смысл жизни в Богообщении. Один раз ты услышишь и не можешь этого забыть. Отец Павел (Груздев) жил в Боге, понимаете, в Боге. А когда начинаешь с кем-нибудь говорить о нем, тебе говорят: а, это тот батюшка, который мог ругнуться скверными словами. Он в лагере, понимаете, босиком по снегу ходил. Понимаете, босиком. Его били, били так больно, мы не знаем, что такое больно, когда бьют, а он знал. Да, чудеса были. Когда его привязали там, это все известно, и зимой грибы, и он поел и не умер. Ну что говорить, что такое отец Павел? Константин Михайлович, мы с вами самые счастливые люди в мире, я так думаю. Мы жили и живем в одно время со святыми людьми, с людьми, которые осенены святостью. Когда всерьез об этом думаешь, то не знаешь, плакать, смеяться, танцевать от радости — что делать? Я знаю, что я жил в одно время с отцом Павлом (Груздевым), с отцом Иоанном (Крестьянкиным), с отцом Николаем Гурьяновым. Для меня это больше, чем популярные брошюры или книги чьи-то, понимаете, как людей, которые ближе их знали. Для меня это абсолютное чудо.

Константин Мацан:

— Та-ак.

Павел Крючков:

— Пушкин жил во времена, вы понимаете,.. а мы вот так. Что же отец Павел? Он настоящий святой в том отношении, что в нем нет ничего выигрышного. Как-то так наш брат интеллигент любит, чтобы была красивая одежда, чтобы ряса была красивая, чтобы такие рукава, борода подстриженная серебристая, чтобы был похож на ветхозаветного пророка. А вот лохматый в лаптях и ругающийся не годится, как бы. Отец Павел был лохматый, в лаптях и ругающийся. Нет, это великий, конечно, святой человек. Не знаю, для меня отец Павел (Груздев) это человек, зная о котором, стыдно жить так, как ты живешь. Вот стыдно. Я недавно купил в Ярославле, что я вам говорил, издали факсимильно его записные книжки. Этот человек, у которого в хозяйстве был полный бардак, есть фотография и съемка комнатки его, ну там все перепутано, он был очень аккуратен, а сколько молитв он сохранил, старых акафистов. А помянник его. Я не знаю вообще, как он жил, я вообще не знаю, как он жил. А то, как наша невстреча, это мои уже задним числом мысли. Мы приезжали с моим старшим другом туда, в город Тутаев-Романов-Борисоглебский. На ту сторону Волги за маленькую денежку переплывали в этот знаменитый храм, где находится образ Спаса, который когда выносят на Крестные ходы, это самая большая икона Спасителя. Самая большая, наверное, в мире по размеру, ее несут несколько человек. Известная очень. Кстати говоря, да что там, скажу сейчас да и все. У нас же есть еще студия в Токмаковом переулке и там если вы зайдете в студию, там маленький образок стоит деревянный, это я как раз поставил из Тутаево. И там в Тутаеве на кладбище он лежит, отец Павел (Груздев). Я был на его гробнице, зимой мы приехали с Юрием Михайловичем.

Константин Мацан:

— Кублановским?

Павел Крючков:

— Кублановским, да. Юрий Михайлович говорит: Паша, мы должны сначала к старцу. Мы приехали и я, забегая вперед, скажу. Всю дорогу, пока мы шли по этому кладбищу, там указатели, могила, сами понимаете, это место паломничества. Мне нужно было одну тему решить, звонить или не звонить одному человеку, почему-то мне все время это лезло в голову. И я про себя решил, по-детски, немножко кривляясь внутренне, что я когда подойду к могиле, батюшку спрошу. И когда я подходил к могиле, я понял, что надо обязательно позвонить. И потом я вытащил телефон, позвонил и дело мое решилось. Я вдруг сообразил, что когда мы с моим старшим другом приезжали туда в 90-е годы, последние годы жизни батюшки, мы однажды вечером вошли в ограду этого храма, и там домик, сторожечка, где он был. И горело окошечко, я помню, задернутое занавесочкой. Мы зашли так, посмотрели просто на этот храм и дальше пошли куда-то там в шалман. Сейчас прошло много лет, я понимаю, что там за этой занавесочкой сидел живой отец Павел (Груздев). А я, придурок несчастный, шел мимо. Все равно радостно знать, что ты рядом с ним ходил. Это детский сад, конечно, такой, но я этот детский сад ни за что никому не отдам. Это мой детский сад духовный. Все, я болтлив, давайте, Константин.

Константин Мацан:

— Нет, я бы слушал и слушал, потому что история...

Павел Крючков:

— Ну, такая она трогающая.

Константин Мацан:

— Проникающая, трогательная. А вы в интервью рассказывали, что когда начали только воцерковляться, вашим духовником стал священник Георгий Чистяков.

Павел Крючков:

— Да.

Константин Мацан:

— А какие воспоминания о нем?

Павел Крючков:

— Ну, какие воспоминания. Это человек, который горел любовью к людям, Христовой настоящей. Кстати, я должен сделать такую сноску к вашему высказыванию сейчас, Константин. Видит Бог, я очень вас люблю, но когда вы произносите в микрофон фразу «вы в интервью», то слушатель, который не знает нас с вами, может подумать, что Павел Крючков примерно раз в год дает интервью о своем духовном пути или подвиге. Я в жизни давал одно интервью, единственное, оно чудом попало в интернет, потому что саратовский журнал, где я это рассказывал лет семь назад или сколько по просьбе моей приятельницы... Понимаете, о чем я говорю?

Константин Мацан:

— Понимаю, о чем вы говорите.

Павел Крючков:

— Пожалуйста, я вас умоляю.

Константин Мацан:

— Я сейчас вам верну алаверды. Заметьте, я не говорю по-журналистски в ваших интервью.

Павел Крючков:

— Нет, это я заметил, но слушатель-то наш простодушный, может подумать, что я без конца хожу на всякие интервью.

Константин Мацан:

— Нет, это единственное интервью, которое я как журналист готовясь к программе читал, на него опираюсь. В продолжение этого маленького отступления, именно поэтому мне и хотелось, чтобы вы на радио «Вера» пришли и рассказали в том числе о том, что вы так не любите называть путем к вере.

Павел Крючков:

— Не то, что я не люблю, а я просто не представляю, как это ко мне все применимо. Путь к вере, это удивительный такой журналистский оборот. Подарок, да.

Константин Мацан:

— Хорошо. Отец Георгий Чистяков.

Павел Крючков:

— Отец Георгий Чистяков. Первый в моей жизни священник, с которым я находился рядом, близко, разговаривал, он венчал нас с моей женой Еленой, он крестил моих детей. Он отошел к Господу довольно давно. Когда еще он был жив, мои воззрения о православии уже стали приобретать более консервативный что ли извод, чем тот, внутри которого привык существовать молодой совсем тогда, как я теперь понимаю, отец Георгий. Но это не имеет отношения к делу. Каждое утро, когда я захожу в свою комнатку, где мы живем, я вижу его портрет, уже больного, опухшего от лекарств, и я встречаюсь глазами с его фотографией. Он окормлял больницу с больными детишками.

Константин Мацан:

— РДКБ.

Павел Крючков:

— РДКБ да, и он их хоронил, и он их отпевал, он их исповедовал, причащал. Это был человек ангельского замеса. Что касается его, как богослова, так скажем для краткости, это не мое дело, я не хочу об этом думать. Потому что здесь начнется всякие разговоры. У нас в нашем православном царстве есть партии разные, деления.

Константин Мацан:

— Не хочется об этом говорить.

Павел Крючков:

— Я об этом не хочу. Я могу только об одном. Этот человек для меня был воплощение любви. Любви. Вот я видел человека, который любит людей. Я и сейчас, когда вспоминаю, как он говорил проповеди, он горел. Перед вами стояла живая свечка на ножках, он горел. Все остальное, Господь рассудит, это не наше дело. А вот, когда ты видишь человека, который выделяет любовь к ближнему. Делает это деятельно, а это же большой расход, колоссальный расход, и такие люди не долго живут. Господь их рано или поздно забирает, еще через страдания, как мы с вами знаем. Я думаю, что его последние времена были омыты страданиями. По-моему, у него был рак, и это боли страшные и прочее. Кстати, недавно мне одна знакомая сказала, ссылаясь на другую свою знакомую, а та на третью знакомую, что рай забит онкологическими больными. Мне запомнилась эта фраза. Мне до сих пор в какие-то минуты жизни в голове звучит его голос. У него был необыкновенный голос. Голос мальчика, такого, знаете, как бы это сказать, такого русского православного Питер Пэна что ли. Звонкий, высокий, такой голос, который тянул тебя за собой. И как он делал такой жест, растопыривая ладонь, как будто он берет мячик сверху рукой. Я все это помню и очень скучаю. Ну а когда совсем тоска уж такая по нему, я... слава Богу, сохранился его голос, его записи, а для меня голос человека очень много значит, вы знаете об этом, Костя, и видео.

Константин Мацан:

— Сейчас поговорим об этом.

Павел Крючков:

— Поэтому я, конечно, бережно по-сыновьи просто, хотя я понимаю, что я... Сколько лет отцу Георгию было, когда он почил?

Константин Мацан:

— Я не помню.

Павел Крючков:

— Вот жалко, мы не умеем мгновенно открывать википедию. Если бы могли, мы бы посмотрели. Мне страшно интересно это стало. Мне кажется, я его уже пережил по возрасту. Мне кажется, я его пережил. А если это так, то это самая немыслимая вещь, которую можно только вообразить. Он для меня всегда был старший, старший, старший, старший. Ну открыли? Давайте посмотрим.

Константин Мацан:

— 53 года.

Павел Крючков:

— Мне 55, скоро 56 будет через два месяца. Представляете, я его пережил. Это невероятно. Э-то невероятно.

Константин Мацан:

— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Павел Крючков, научный сотрудник Государственного музея истории российской литературы имени Владимира Даля, в частности отдела «Дом-музей Корнея Чуковского в Переделкино», заместитель главного редактора журнала «Новый мир», заведующий отделом поэзии, ведущий автор программ «Закладка» и «Рифмы жизни» на радио «Вера». В студии Константин Мацан. Не переключайтесь.

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. У нас сегодня в гостях Павел Крючков, сотрудник Дома-музея Корнея Чуковского в Переделкино, заведующий отделом поэзии журнала «Новый мир», автор программ «Рифмы жизни», «Закладка» на радио «Вера». Я сегодня пригласил Павла Михайловича с просьбой порассказывать о личном, биографическом, о пути к вере. Вы упорно не соглашаетесь с выражением «путь к вере», говорите, что...

Павел Крючков:

— Нет, ну как упорно, Константин.

Константин Мацан:

— А я сейчас объясню, что я имею ввиду. Подарок, да, дар, милость. В словах «путь к вере» нет такого героизма, что человек шел-шел и пришел и это его заслуга, с одной стороны. С другой стороны, почему мне это выражение кажется вполне уместно, что, согласитесь вы или нет не знаю, но вера, мы о вере часто говорим, как о том, что является таким стержнем в жизни. Религиозная идентичность человека, который себя определяет по отношению к миру, к Богу через свою веру, это такой, ну повторюсь стержень, источник света, который озаряет все остальное, дает всему остальному... наделяет смыслом все остальное. И в этом смысле уместно говорить о том, как человек по этому пути идет. Если бы вера была чем-то дополнительным второстепенным: есть жизнь нормальная обычная, а еще я верующий, то можно было бы говорить, какой я верующий, это не про меня. Но если согласиться, что я такой-то журналист, такой-то муж, такой-то отец, такой-то литературный критик, потому что я верю во Христа, тогда вопрос становится уместным, какое это место занимает. Что вы об этом думаете?

Павел Крючков:

— О том, что вы сейчас говорили?

Константин Мацан:

— Да.

Павел Крючков:

— Что я об этом могу думать? Если я думаю об этом обо всем всерьез, то мне как мы говорили, хочется подобрать юбки и бежать. Потому что мне кажется, что православная жизнь начинается с понятия о грехе. В моем случае, по крайней мере. Я могу сказать вам, что если я всерьез начинаю об этом думать поверх...

Константин Мацан:

— Барьеров.

Павел Крючков:

— Барьеров и всего остального, то сразу вспоминаются знаменитые строчки «молчи, скрывайся и таи» и так далее. Не знаю. Я только удивлен милости Божией, вот и есть мой путь к вере, мое бесконечное удивление. Во всем, просто удивлен. Я стараюсь, плохо очень, но я стараюсь помнить о том, что случилась со мной такая история — я бываю в православном храме. Я вспоминал отца Дмитрия Смирнова. По-хорошему, вы думаете что, я каждое воскресенье бываю на литургии, что ли? Да, Господь с вами. Больше того я вам скажу. Отец Смирнов жалел все-таки людей, батюшки жалеют паству и правильно делают. Он говорил, что по старому укладу человек, который три раза не побывал, автоматически отлучается. Вы все это знаете, что я вам рассказываю, Константин Михайлович. Если мне удается в моих деяниях любых не забывать, что у меня на шее висит крест, на котором распят в страшных муках Господь — сейчас я торжественно говорю — слава Богу, я прекрасно знаю, что далеко не всегда. Количество плохого, сделанного вашим гостем сегодняшним в моем понимании, в моем сознании перевешивает все размышления о хорошем. Поэтому день прожит, удалось чуть-чуть что-то такое на шажочек и слава Богу. За что я нежно люблю действительно медийного, в отличие от меня, человека, он взвалил на себя эту миссию... Петра Николаевича Мамонова того же. Он как будто видел, что он вот-вот умрет. Последний годы он из последних сил ходил на все эти бесконечные интервью, я не хочу даже называть имена тех людей, с которыми он беседовал и которые приезжали к нему домой. Но он ощущал в себе эту миссию, это подвиг, конечно. Дерзновенный, кстати, дерзновенный. Он все время говорил об одном и том же, заметьте. Мне это очень нравилось в нем, я хочу, чтобы его не забыли, дядю Петю замечательного нашего. Потому что это единственный человек из этого гламурного, так называемого, ну не гламурного, конечно, из этого мира медийного, единственный человек, который эту тему держал все время, публично. Это очень трудно. В любом случае это как юродство. Да его и называют, вы это знаете, современным юродивым. Это не может нравиться никому. Но он понимал, что ну вот надо. Мне это кажется драгоценным. Я еще раз хочу понять, что вы хотите от меня узнать.

Константин Мацан:

— А я уже очень много услышал из того, что хотел узнать.

Павел Крючков:

— Я хотел сказать только одно: о себе говорить невозможно, но ощущение праздника, только начни говорить о православии, никуда не девается. Как оно может куда-то деться? Ну как?

Константин Мацан:

— Очень интересно вас спросить о другом. Хотя в чем эти вопросы все равно связаны.

Павел Крючков:

— Да.

Константин Мацан:

— Вы существуете, работаете, насколько я могу судить, окружены очень плотным миром литературы. Ваш круг общения — поэты, писатели, как раньше говорили, творческая интеллигенция.

Павел Крючков:

— Есть такое дело, да.

Константин Мацан:

— Журнал «Новый мир».

Павел Крючков:

— Да.

Константин Мацан:

— Журнал с многолетней историей, легендарный журнал. Есть ли ощущение того, что вы существуете в каком-то небольшом мирке, очень наполненном смыслами, очень настоящим.

Павел Крючков:

— Есть ощущение.

Константин Мацан:

— Но и одновременно, что вокруг мир враждебный, бессмысленный и другой, вас не понимающий.

Павел Крючков:

— Нет. Нет-нет-нет-нет-нет, это не так. Вокруг мир такой, какой он и всегда. А что касается некоторой элитарности, замкнутости этого мира. Ну, конечно. Так же было и во времена Пушкина. Ну что вы думаете, когда его хоронили, там переспрашивали в толпе, какого Пушкина-то хоронят? Да, нет, ну конечно, конечно, это некоторым образом мир элитарный. Наш журнал, условно говоря, полуакадемического свойства. В нем печатаются огромные тексты всякие сложные и прочее. Что вы хотите спросить?

Константин Мацан:

— Вы отвечайте на мой вопрос, который я вам задаю. Когда вам говорят, что, условно говоря, мир ушел вперед, длинные тексты не читают, поэтов читают тысяча человек их преданных поклонников и все.

Павел Крючков:

— Это нормально. Так же было и раньше. Когда у Баратынского вышла книжка «Сумерки», тираж был две сотни экземпляров, половина вообще лежала не разрезанной. Ничего в этом такого нет. А сколько христиан от общего количества людей, благожелательно думающих о высших сущностях? Это же капля в море. Это все вещи такие, которые меня... Количественностью меня не удивишь. Я прихожу, оказавшись в гигантском микрорайоне, где на весь микрорайон один храм, прихожу утром на литургию на позднюю, и он не полон. Я же отдаю себе отчет, какое это количество людей от живущих в этом микрорайоне, кто сейчас в кроватях лежит. Ну и что? Да ничего. Вы знаете, Лидия Корнеевна Чуковская, когда ее исключали из Союза писателей — это трогательно и немножко смешно было бы сегодня об этом говорить, но это такая трогательная, донкихотского замеса — произнесла имя кого-то из правозащитников, кто держал голодовку в то время, какого-нибудь там условного Буковского. А чиновник какой-то, писатель, который ее исключал, сказал: я такого не знаю. Она сказала: жалею о вас. Я жалею о тех, кто не знает этой радости, радости прочитать стихотворение, радости прикоснуться к этому так называемому элитарному кругу. Почему? В лучших его изводах что находится? Мне далеко не все нравится в этом круге. Но что в лучшем находится? В течение всей нашей жизни, сейчас я скажу дико банальные вещи. Наша душа растет, она растет всю жизнь, мы телом перестаем расти где-то до двадцати лет, а душа продолжает расти и в пятьдесят и в семьдесят, до смертного часа, бывает сильно скачок роста за минуту до кончины, правда? Мы же помним с вами, когда умирал Александр Сергеевич, уже тело холодело, уже пульс был нитевидный, видимо. Доктор Спасский спросил, хотите ли вы священника и какого. Пушкин, который уже был еле жив, сказал: любого. И послали за отцом Петром из Конюшенной церкви Спаса Нерукотворного образа. И этот отец Петр, старенький, который прошел всю войну 12-го года и видел много оторванных рук и ног... Я толком не знаю, понимал ли он, кто таков Пушкин. С ним потом говорила княгиня Мещерская, дочка Карамзина. И он ей сказал, что необыкновенной была его встреча с умирающим Пушкиным. Она, видимо, на лице выразила какое-то сомнение, и он сказал: послушайте, я старый человек, мне незачем врать, я прожил жизнь, если бы мне умирать, то я бы хотел, как он, ваш этот Александр. Вот, понимаете в чем дело? Душа может расти вот так. Вот священник, все повидал, войны, много кого причастил, исповедовал, отпел. Пришел к умирающему литератору, человеку высоколобому, который отращивал ногти на руках, а чтобы не ломался, на большом пальце надевал наперсток, верил во все приметы, плевал через плечо и так далее. И вот он умер. И пред смертью что-то такое сказал о себе, о своих грехах, так принес свое покаяние в руки отцу Петру, что тот вышел в слезах. Вот так может быть, понимаете. Но я к чему это веду? К тому, что люди, у которых душа организована тоньше, не знаю, чем у кого, но тоньше, бывает, есть возможность что-то такое поколебать и передать нам, от чего и наша душа истончается. Это хорошо. С другой стороны, я сегодня только думал о том, где-то читал, кто-то говорит, апостол Павел был ученый человек, а остальные-то? И зачем это все? Но, понимаете, в чем дело, Константин, ученость, то есть знание, когда Пушкин родился-умер это одно, а вот если вы заплакали над стихотворением, это совсем другое. Я вот про слезы. Я про это. Не надо мне знать, что Блок был символист, что на него повлияли неоромантики, все это Корней Иванович написал когда-то в книжке о Блоке. Мне важно другое, что у Блока была внутри вот эта штука, про которую, как писал Корней Иванович, слово старомодное, скомпрометирована душа. Вот все к ней возвращает.

Константин Мацан:

— Перед вами открыт журнал «Фома» на развороте, который вы уже проанонсировали в начале программы, сказали, что вышел разворот, посвященный Юрию Левитанскому. Сейчас юбилейный год Юрия Левитанского.

Павел Крючков:

— Да, столетие.

Константин Мацан:

— И я не могу вас об этом не спросить. Кроме того, что юбилейный год... Я вовсе не знаток поэзии Левитанского, как не знаток поэзии вообще.

Павел Крючков:

— Я тоже не особенный знаток, но думаю, что песню «Диалог у новогодней елки»: «Что происходит на свете» вы же слышали?

Константин Мацан:

— Я даже из самых известных стихотворений Юрия Левитанского, даже в разговорах в программах на радио «Вера» постоянно цитирую одно, очень известное.

Павел Крючков:

— Какое?

Константин Мацан:

— «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу».

Павел Крючков:

— Да.

Константин Мацан:

— «Дьяволу служить или пророку каждый выбирает для себя» И дальше больше. «Каждый выбирает по себе слово для любви и для молитвы, шпагу для дуэли, меч для битвы каждый выбирает по себе». И для меня эти слова какие-то очень...

Павел Крючков:

— Дорогие слушатели, он прочитал наизусть это, Константин Мацан только что.

Константин Мацан:

— Спасибо, что оценили. Очень точно не потому что слово религия или молитва употребляется...

Павел Крючков:

— Конечно.

Константин Мацан:

— А потому что именно то есть молитва, для чего ты выбрал свое слово. Даже если это слово из молитвослова, то есть молитвы святого, но оно должно стать твоим, чтобы стать молитвой. Юрий Левитанский, как вы сами до эфира говорили, трудно заподозрить в религиозности и так далее. Расскажите об этом.

Павел Крючков:

— Во-первых, на многих своих вечерах, когда его спрашивали, религиозен он или нет, он никогда не говорил: я не религиозен. Он говорил, что его эта тема волнует, вот об этом он говорил. Но он был человек своего поколения. И это все объясняет. Сейчас нет времени, но прекрасно и мы с вами и слушатели наши понимают, о чем идет речь. Все-таки должен быть какой-то посредник обязательно. Это может быть текст, как в моем случае, может быть, было, я толком не знаю, или еще что-то. Но вообще я продолжаю придерживаться того, что это такой дар: то, что мы оказываемся в церкви, то, что мы можем молиться и прочее. Что касается Левитанского. О том, что у него столетие мне напомнил мой друг. Левитанский не в круге чтения моих поэтов. Это человек, которого я люблю издали. Люблю за тот десяток текстов, в том числе и тот, который вы сейчас читали, и мне от этого радостно. Но я не знаток поэзии Левитанского. Если бы мне пришлось выступать на вечере его памяти и, предположим, устроители по какому-то непонятному решению решили бы меня пригласить, чтобы я о нем что-то рассказал, мне пришлось бы либо долго готовиться, либо отказаться. Но не сделать к его столетию разворот в «Фоме», не помянуть его, не перечитать пользуясь случаем его стихи, я не мог. Поэтому я взял представительскую его большую книжку, выпущенную в Издательстве «Время», и прочитал его от начала до конца за три дня. И я нашел там чудеснейшие стихи, которые я либо не знал, либо забыл. Но все подтвердилось, когда мы сделали этот разворот с моими коллегами Арсением Русаком, Виталием Капланом, то оказалось, что мы попали на хорошую почву. Люди звонили писали мне по электронной почте, благодарили за этого Левитанского. Это был мой Левитанский, да. И закончил я стихотворением редким «Это я, Господи». Просто радостно...

Константин Мацан:

— Может быть, прочитать?

Павел Крючков:

— Да, оно написано, кстати говоря, таким не особенно ритмизованным стихом

«Есть любимые книги,

есть любимые названья,

существующие как бы отдельно,

независимо

друг от друга.

В наше время демонстраций,

манифестаций,

всевозможных шествий

вижу себя

в одной из колонн

с транспарантом,

на котором начертано

самое мое любимое,

заповедное,

сокровенное,

от которого дух у меня захватывает —

нет, не названье,

нечто гораздо большее,

чем названье

(жизни? судьбы? пути?),

возглас отчаянья,

крик о помощи,

мольба о помилованье —

это я,

это я, Господи,

Господи,

это я!

Константин Мацан:

— Павел Крючков, сотрудник Дома-музея Корнея Чуковского в Переделкине, заведующий отделом поэзии журнала «Новый мир» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вот заговорили мы о Левитанском и уже два с половиной стихотворения прочитали. Я, зная, что нас ждет сегодня, что вы пришли не с пустыми руками делать то что задумали, как раз и скажем об аудиоархивистике, звукоархивистике. Давайте напомним, что это такое и, предваряя то удовольствие, которое нас ждет, послушаем голос Левитанского.

Павел Крючков:

— Хорошо, я кратко скажу, что я действительно занимаюсь много лет явлением литературной звукоархивистики, тут важны все слова. Меня волнует явление авторского чтения. Мне кажется, и я здесь солидарен с Максимилианом Александровичем Волошиным, который в начале 20-го века написал в одной из своих статей, что в голосе поэта сокрыта, отпечатана его душа. Вот и все, остальное надо лекцию читать. Я подозреваю, что времени осталось мало. Давайте сделаем себе в честь столетия Юрия Давидовича Левитанского, в частности такой эфирный подарок что ли. Дело в том, что когда вышел этот разворот в «Фоме», мне пришла смска от жены Юрия Давидовича замечательной Ирины Машковской, с которой я знаком и очень ее люблю. И она мне написала добрые слова. А я ей рассказал, что у меня есть идея соединить когда-нибудь стихотворение Левитанского 70-х годов о том, как он пришел в один дом, и ему поставили виниловую пластинку с голосом Бориса Пастернака. Он не называет поэта в этом стихотворении, он не говорит, кто это читает, не говорит. Он чуть-чуть дает понять, о каком стихотворении идет речь, ключевые слова летчик, полет. И вот я говорю Ирине, что мне бы очень хотелось когда-нибудь — может быть, перед студентами, может быть, перед какой-нибудь аудиторией, вот мы сейчас с вами попробуем, Константин, это сделать — соединить это стихотворение рядом с другой записью, самого голоса Пастернака, читающего то стихотворение, о котором пишет Левитанский. Вот если у нас есть эти самые пять минут, мы попробуем это сделать, только давайте подумаем, какую же поставить первой. Мне кажется, лучше сначала послушать Пастернака.

Константин Мацан:

— Конечно.

Павел Крючков:

— И я скажу, что это стихотворение «Ночь», 56-го, кажется, года Борис Леонидович Пастернак написал под впечатлением прозы Экзюпери, «Ночного полета», в частности. Вот сейчас, когда мы с вами записываемся, в Париже открылась выставка, повсященная Экзюпери, где впервые показывают рукопись «Маленького принца». Это стихотворении о летчике, который летит вокруг земли, помните? Вот мы его сейчас будем слушать. А Левитанский, видимо, услышал эту запись в доме, с виниловой пластинки, она была довольно рано издана. Я думаю, что имеется ввиду пластинка «Говорят писатели», где это стихотворение представлял Ираклий Луарсабович Андроников. Вот, наверное, и все, что следует сказать. Записан голос Пастернака в 58-м, кажется, году, в Переделкине, где я живу, и где его Дом-музей. Перед тем, как Борис Леонидович начнет читать, он очень трогательно и смешно говорит, это возвращает нас к началу нашей с вами сегодняшней беседы: «У микрофона русский писатель Борис Пастернак».

Константин Мацан:

— Давайте послушаем.

Звучит голос Б.Л. Пастернака

Павел Крючков:

— Это был Борис Пастернак.

Константин Мацан:

— Да. Уникальный момент. На радио «Вера» голос Бориса Пастернака звучит, благодаря Павлу Крючкову, нашему сегодняшнему гостю. И мы теперь слушаем...

Павел Крючков:

— В авторском же чтении стихотворение Юрия Левитанского, где говорится об этой самой записи, сделанной двумя шведскими словистами в Переделкине в 58-м году. Читает Юрий Левитанский, стихотворение 76-го года.

Звучит голос Юрия Давидовича Левитанского

Павел Крючков:

— Сейчас мы слышали авторское чтение Юрия Левитанского о том, как в какой-то московской квартире он слушает голос Бориса Пастернака.

Константин Мацан:

— Какая это непередаваемая радость ощущать через звукоархивистику причастность к жизни этих людей, к их слову.

Павел Крючков:

— К их личностям. Понимаете, в чем дело, ведь я, как попугай, все эти годы занимаясь этой странной профессией — не порфессией, я в литературной звукоархивистике выбрал для себя одну главным образом деталь. Конечно, я сам записываю людей, это правда. И конечно, у меня есть какое-то собрание звукозаписей. И я пишу об этом статьи, в том числе научные. Но главная моя миссия в этой истории, если можно так сказать, это попытаться, как я говорю, вернуть звукоархивистику в широкое поле культуры, где она когда-то была. И это удалось, я поучаствовал в этом, и слава Богу. Самое для меня драгоценное то, что когда-то Лев Шилов, мой учитель, которому в этом году 90 лет в мае будет, наш выдающийся звукоархивист, ученик Сергея Бернштейна, который записывал на валики еще поэтов, Лев Шилов выступал на конференции Ахматовой и говорил об ее наследии. В какой-то момент он кончил говорить некие научные вещи и сказал: ну послушайте, товарищи или господа, я не знаю, это было уже в перестроечные годы, но ведь голос человека это же маленький вариант бессмертия. Он умер давно, его нет, вы включаете его голос — он жив, это его голос, это живой голос, это не актер читает, это он, в эту минуту он жив, благодаря технике. И когда в 62-м году в своей самой первой книжке ленинградский поэт, наш живой классик Александр Кушнер простодушно, как вроде бы можно думать, написал: «Техника спасает наши души и берет с собой на Небеса» в стихотворении «Магнитофон», он был очень близок в этом отношении. Потому что в голосе человека его личность, а в личности душа и так далее.

Константин Мацан:

— Утешение нам всем, работающим на радио «Вера».

Павел Крючков:

— Это правда. Ничто так не воздействует на человеческое сознание и на его внутреннюю сущность, если говорить о нашем медиа мире, как голос человека.

Константин Мацан:

— Я знаю, что у вас есть еще одна любопытная новость, скажем так.

Павел Крючков:

— Которая меня очень жгет и греет.

Константин Мацан:

— Аудиоархивистика и прикосновение к личности кого?

Павел Крючков:

— Я с удовольствием об этом говорю, хотя никакой моей заслуги здесь нет. Эта книжка у меня стоит на кухне на стеллаже. Пока микроволновка разогревает вчерашние макароны, я снимаю, куда рука потянется. И вот мне кто-то подарил, не кто-то, а тут даже карандашиком написано товарищ один, подарил мне книжечку архимандрита Августина (Никитина) «Православный Петербург в записках иностранцев». Видимо он, трогательный человек, думал, что я буду это читать. Разумеется у меня нет ни сил, ни времени это читать, я полистал-полистал. И вот я несколько раз к ней обращался, пока микроволновка крутится, я немножко говорю, конечно, ёрничая. И вот я открыл главу, там фотография, называется «Встреча с протоиереем Иоанном Кронштадтским», в тот момент протоиереем, конечно. И вот последний абзац. «Завершит наше повествование о Кронштадтском подвижнике, причисленном ныне к лику святых Русской Православной Церковью можно упоминанием о довольно необычном по тем временам событии. В 1898 году в Кронштадт прибыл из Америки один из учеников Эдисона». Напомню, изобретателя фонографа, это я от себя говорю. «Он обратился к отцу Иоанну с просьбой записать какую-либо его речь на фонограф. Отец Иоанн охотно согласился и сказал для записи Обращение к преосвященному Николаю, епископу Алеутскому. В настоящему времени, сообщалось в прессе». Здесь действительно есть сноска на журнал «Паломник», это я сейчас говорю. «В фонографе собраны и воспроизведены речи уже многих выдающихся современных деятелей, теперь увековечен голос и слово отца Иоанна. И долго будет передаваться из края в край по белу свету». Конец цитаты. Таким образом, Константин Михайлович, мы можем предположить, что в институте Эдисона в Америке, где-то там в комнате, которая отвечает за русский отдел, на какой-то полочке и в какой-то коробочке может стоять фоновалик, сделанный в конце 19-го века, на хрупкие восковые бороздки которого уложен голос святого праведного отца Иоанна Кронштадтского. Это, конечно, невероятно. Я мечтаю, когда-нибудь попытаться об этом узнать чуть более подробнее. Благодаря вот этому абзацу.

Константин Мацан:

— Потрясающе. Значит у нас есть надежда, скажем аккуратно, услышать голос святого праведного Иоанна Кронштадтского. И дай Бог, чтобы это произошло, тогда я думаю мы вас еще раз позовем в студию радио «Вера».

Павел Крючков:

— Спасибо. Я с большим волнением это сообщил сейчас.

Константин Мацан:

— Если совсем будет все удачно, то может быть, на волнах нашей радиостанции этот голос и прозвучит.

Павел Крючков:

— Попробуем такие невероятные вещи представить, попробуем.

Константин Мацан:

— Спасибо огромное. Вы сегодня много говорили о даре, милости Божией. Может быть такой дар и такая милость к нам будет проявлена. Я вас благодарю за нашу беседу.

Павел Крючков:

— Спасибо вам за внимание и за терпение.

Константин Мацан:

— Я получил громадное удовольствие. Павел Крючков, научный сотрудник Государственного музея истории российской литературы имени Владимира Даля, отдела «Дом-музей Корнея Чуковского в Переделкино», заместитель главного редактора журнала «Новый мир», заведующий отделом поэзии и автор ведущий программы «Рифмы жизни» и «Закладка» на радио «Вера» был сегодня с нами в программе «Светлый вечер». У микрофона, теперь я с еще большим вдохновением эти слова буду произносить, зная что они восходят к Борису Пастернаку, у микрофона был Константин Мацан. До свиданья.

Павел Крючков:

— До свиданья.