
диак. Кирилл Марковский
У нас в гостях был исполняющий обязанности куратора тюремных храмов города Москвы священник Кирилл Марковский.
Разговор шел о том, с какими трудностями сталкивается священник, окормляя заключенных, о чем чаще всего жалеют совершившие преступления люди, и какой может быть церковная жизнь в местах лишения свободы.
Ведущий: Алексей Пичугин
А. Пичугин
— Дорогие слушатели, здравствуйте. «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. И я с удовольствием представляю нашего гостя — ближайший час, эту часть «Светлого вечера» вместе с вами и вместе с нами проведет священник Кирилл Марковский, исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими. Здравствуйте, добрый вечер.
Иерей Кирилл
— Здравствуйте.
А. Пичугин
— У нас с вами несколько тем сегодня. Мы многократно встречались со священниками, и с вами в том числе мы проводили программы, посвященные тюремному служению. Но мне кажется, мы вот в каком-то обозримом прошлом не затрагивали вопросы общие: как священник несет свое служение в местах заключения, какие у него есть трудности или даже, может быть, не всегда трудности, а особенности, с которыми сталкивается он и не сталкиваются обычные приходские священники. И еще одна тема, на которую мы, наверное, хотели бы сегодня поговорить и даже, может быть, стоит с нее начать. У нас вот 11 сентября — День трезвости, в церковном измерении недавно относительно восстановленный, День трезвости, приуроченный к Усекновению главы Иоанна Предтечи. И хотели бы поговорить о том, что многие преступления, за которые люди оказываются в местах не столь отдаленных, за решеткой, происходят далеко не всегда в состоянии трезвости, да, часто очень люди совершают правонарушения и серьезные преступления, находясь в состоянии алкогольного опьянения, наркотического опьянения. Это вот все то, о чем тоже хотелось бы поговорить, поскольку бывает так, что люди уверены абсолютно, что с ними никогда ничего не произойдет. Есть у нас такая пословица: от тюрьмы и от сумы не зарекайся, но вот люди, считающие себя непьющими, трезвыми людьми, не нарушающими закон, думают, что ну как-то для них все истории из тюремной жизни это что-то очень далекое, если даже их касается, то это фоновые знания. Но вдруг (я знаю нескольких таких людей, которые никогда не думали, что они по пьяному делу окажутся за решеткой) с ними это происходит. Я бы, наверное, попросил вас, отец Кирилл, как-то прокомментировать эту ситуацию. Потому что одно дело, когда мы говорим об этом с точки зрения теории, не соприкасаясь, а другое дело, когда вы как священник. А мне кажется, когда человек приходит в себя, да, — что я наделал, что я натворил? я не думал, что такое может произойти со мной! — и вот психологи и священники, это те люди, перед которыми он, наверное, может в этот момент выговориться как-то.
Иерей Кирилл
— Да, действительно, вот вы сейчас, когда говорили о том, что иногда люди никак не могут ожидать, что случится с ними после того, как они употребят, например, алкоголь, даже вот вспоминается прямо сразу сравнительно недавняя история вот с Михаилом Ефремовым.
А. Пичугин
— Да, я тоже прямо сейчас, когда приводил этот пример, его вспоминал, думаю: ну может быть, не очень красиво как-то вот еще раз это переговаривать. Это безумно жалко, безумно талантливый актер. И не менее жалко, еще более, конечно же, человека, который вот в результате погиб.
Иерей Кирилл
— Да, действительно, я бы так сказал, очень большой процент преступлений, очень большой, совершается именно в состоянии алкогольного опьянения. Причем речь идет не о той ситуации, когда человек, например, задумал что-то совершить и выпил для храбрости — нет. То есть человек никогда бы не совершил то, что он совершил, если бы он был трезвый. Это касается самых разных преступлений — убийств, изнасилований, грабежей, таких очень страшным, скажем, преступлений как вот против половой неприкосновенности несовершеннолетних и так далее. То есть алкоголь приводил к тому, что, в общем-то, человек совершил то, что, в общем-то, он, как я уже повторюсь, никогда бы не сделал то, что он сделал. Потом человек приходит в себя и, значит, уже потом припоминает, что же было, и что же он, собственно говоря, совершил. Что здесь происходит, какие механизмы? То есть очевидно, что когда человек в состоянии алкогольного опьянения находится, то у него как бы отключаются все его сдерживающие какие-то механизмы, и на волю выходит вот все его внутреннее, скажем, что в нем действует — какие-то страсти и все зло, которое существует до того момента, когда все-таки этот контроль не ослаб. То есть некоторые осужденные мне даже говорили, что они как марионетки, в таком состоянии находятся, что они как бы одержимы. Ну, наверное, все-таки речь идет не об одержимости, а о неконтролируемом таком выходе страстей человека на волю, на свободу, когда ослабляется контроль и человек вот совершает это зло.
А. Пичугин
— Мы можем здесь разделять людей, которых можно назвать рецидивистами, которые уже неоднократно совершали преступления в любом состоянии или, наоборот, более склонны к совершению этих преступлений в состоянии опьянения и людей, которые действительно никогда не были замечены в том, что они нарушают закон, в том, что они ведут како-то неправильный образ жизни. Но вот тут так случилось, никто не мог прогнозировать, что человек выпил — попал ли он в ДТП, или не сумел себя проконтролировать, или что-то в нем в состоянии опьянения произошло такое, что он сотворил нечто страшное.
Иерей Кирилл
— Да, конечно, такие люди есть, и таких много примеров. К сожалению, я, конечно, я не буду называть здесь фамилии, но были в свое время известные резонансные истории, когда, в общем-то, человек... Да нет, наверное, может быть, даже и стоит сказать об этом — это была известная резонансная история с майором Евсюковым, известная история была, да, что здесь собственно...
А. Пичугин
— Ну майор Евсюков, я не думаю, что он был прямо такой белый и пушистый.
Иерей Кирилл
— Да, согласен. Но он никогда бы не совершил в трезвом виде то, что сделал. Никогда. Я беседовал с ним в свое время, и я помню, что он говорил мне: батюшка, вы не поверите, но я никогда в жизни бы — у меня там дед фронтовик, другой фронтовик, — я никогда в жизни бы не выстрелил в человека. Когда мне показали потом, кого я убил и что я делал, я был в таком ужасе, что, говорит, я просто помыслить не мог. И вы знаете, что еще интересно: человек, казалось бы, принявший изрядную долю спиртного, вроде бы находится в таком состоянии достаточно расслабленном и плохо там ориентируется, иногда ему помогают выйти из того заведения, где он употреблял. Но когда дело доходит до какой-то конкретной ситуации, он вдруг, понимаете, как-то приходит в себя, появляются какие-то силы. Для тех, кто наблюдает эту ситуацию извне, кажется, что он ведет себя адекватно, последовательно, четко. Вот это вот о таком тоже мне многие говорили. И причем потом он ничего не помнит, что с ним произошло — то есть сознание отключается у него полностью, и только потом ему рассказывают, что он, собственно говоря, сделал. Вот известен мне один осужденный, тоже на пожизненном лишении свободы, который мне рассказал, например, такую историю, что он занимался в свое время переделыванием вот оружия там пневматического под боевое, и вот такое одно из своих изделий он продал. Но дальше они выпили с человеком, с которым у них сделка состоялась. А дальше, он говорит, я полностью отключился и даже не помню, почему это оружие опять оказалось у меня. Он пошел в какой-то магазин, в кафе зашел потом, у кассира стал требовать деньги, угрожая этим, значит, оружием. Какие-то копейки ему кассир, собственно, дала. Кто-то в кафе сказал: да у него оружие ненастоящее — он выстрелил в него, убил насмерть, убил кассира, взял двоих в заложники, отвел в какой-то гараж, и только там пришел в себя. И увидев двух людей, которые напротив него находятся, он спросил: а где я и что это? Ну ему сказали, что, ты ничего не помнишь? Он говорит: я не помню ничего. Ему говорят: давай мы поможем тебе выйти, потому что уже гараж окружен там с заднего хода где-то. Ну в итоге все равно его взяли. Другая история есть с человеком, который совершил ряд изнасилований — ну можно назвать его даже маньяком, скажем так, хотя не знаю, маньяк или нет. Замысел на преступление возникал у него только в состоянии алкогольного опьянения. Человек был очень скромный. Все, кто его знал, никогда бы не подумали на него. Но как только он выпивал, значит, он плохо помнил, как он выходил, из заведения питейного, дальше мысль у него начинала, наоборот, работать четко. Он видел, например, если была ночь, какую-то девушку молодую, у него возникало сразу желание, он шел, убивал там, пытался насиловать или что-то еще, потом душил ее и потом опять отключался. И как он дошел до дома, он тоже не помнил. То есть алкоголь выдает очень странные иногда вещи, либо, наоборот, мобилизует человека, так что он вдруг, будучи в состоянии, так сказать, полного отсутствия сил, начинает мыслить хорошо в какой-то момент и, наоборот, когда он полностью отключается.
А. Пичугин
— Ну раскрывает какие-то внутренние потаенные вещи, которые в человеке, возможно, каким-то образом переживаются.
Иерей Кирилл
— Да, я думаю, что да.
А. Пичугин
— Может быть, человек как-то это в себе ощущает, но он сам это гасит и не дает этому выхода. И понимает, что это какая-то злая сторона.
Иерей Кирилл
— Да, совершенно верно.
А. Пичугин
— А эта злая сторона, и ей ничего не мешает выйти наружу, и что...
Иерей Кирилл
— Бытовые конфликты. Сколько раз люди, когда возникал конфликт на почве распития спиртных напитков и кончалось это все убийствами. И причем человек опять не помнил: он убил, не он убил, как все происходило, развивалось. Просто и в личных беседах своих вот, и на исповеди, и в беседах с несовершеннолетними подозреваемыми, обвиняемыми, и в проповедях, и в местах лишения свободы — если я вижу, что человек злоупотребляет, он мне об этом говорит, я всегда его предупреждаю о том, к какой в конечном итоге ситуации может все это дело привести, чем это может кончиться, то есть какое на самом деле страшное, разрушающее зло там находится иногда в алкоголе. Конечно, речь идет не вообще об алкоголе, потому что понятно, что употребление там вина или в разумных пределах — это да. Но если человек уже понимает, что он становится зависимым, то даже с точки зрения не только разрушения своей жизни и жизни ближних людей, и вообще алкоголик выпадает из жизни — это такая болезнь, которая вообще человека за грань жизни выбрасывает. Если с любой другой болезнью человек может оставаться в строю и, даже будучи больным, он может работать, очень много делать, алкоголь вообще его из жизни, скажем, на обочину куда-то выталкивает. Но еще и последствия могут быть даже еще такого рода уголовными. Вот в чем дело.
А. Пичугин
— Ну да, конечно, все это очень страшно, и мы здесь, на радио, часто об этом говорим. Вот, собственно, на государственном уровне даже принимаются какие-то меры, национальный проект «Здоровье», я слышал, есть, он направлен на сокращение потребления алкоголя в том числе. Ну и Церковь уделяет этому особое внимание, как мы уже говорили, даже возродили не так давно ежегодный День трезвости — 11 сентября, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи. Мы об этом, кстати, тоже каждый год накануне говорим, и в общем, очень, конечно, хочется верить, что ситуация будет меняться.
А. Пичугин
— Друзья, напомню, что в гостях у светлого радио сегодня священник Кирилл Марковский, исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими. Что священник может сказать человеку (опять же понимаю, что все случаи разные, уникальные), но когда речь идет не о рецидивисте, а о человеке, который пришел в себя в отделении полиции, в наручниках, и он не просто там бутылку в витрину кинул, а он совершил что-то действительно из ряда вон, страшное, и что ему грозит пожизненным заключением, для кого-то это стало трагедией — вот наверняка вам или вашим сослужителям приходилось с такими случаями сталкиваться. Что может в этот момент священник сказать человеку? Ведь все уже произошло.
Иерей Кирилл
— Да, все уже произошло. Но здесь единственное, что только можно действительно как бы сказать человеку в утешение изначально и направить его, скажем, дальнейшую жизнь в правильное русло — это, конечно, задуматься, первое, о своих отношениях с Богом. И прийти к той мысли, что несмотря на то что человек, как говорится, определенной свободой обладает и, конечно, по своей собственной свободе он совершает зло, но ситуация в конечном итоге, в которой человек оказывается, попускается Богом. И что человек должен осмыслить прежде всего вот эти вещи — то есть он должен увидеть промысл Божий, скажем так, в своей дальнейшей жизни: о том, что Бог попустил ему совершить вот это и по какой причине попустил, чтобы он, может быть, первое — осмыслил все-таки свою предыдущую жизнь, о том, как он жил. И обычно, вы знаете, вот человек, бывают более, может быть, сложные ситуации, когда человек уже совершил зло, ему, скажем, проще смириться с тем положением, в котором он оказался. Но бывают ведь случаи, когда человек, скажем, ну не совсем за свое дело осужден или, скажем, совершил частично то, за что его осудили, ну и так далее, или вообще не совершал — вот ему принять такое положение уже гораздо сложнее. Но здесь вот, я говорю, вспоминается тоже история Ефрема Сирина, когда он тоже оказался в числе, так сказать, скажем так, подсудимых за преступление, которого не совершал, и вместе с тем еще два человека — это из жития его известная история. Но тогда голос ему был: вспомни как бы свою другую жизнь. И он тогда вспомнил, что однажды он тоже совершил одно зло, в общем-то, которое, в принципе, было достаточно большим грехом, и он увидел связь не вот этого своего поступка, а того. И вот также бывает и с человеком. То есть если люди, скажем, выражают недовольство приговором, считают, что он слишком суровый, но когда они беспристрастно смотрят на свою жизнь в плане ее соответствия Божественной воле, Божественным заповедям, то тогда они понимают, что если даже они не совершали за то, за что их привлекли, но их сама жизнь, она, в общем-то, привела их сюда.
А. Пичугин
— Разные бывают ситуации. Опять же мы знаем с тем же Чикатило истории, когда вместе него расстреляли какое-то количество невиновных. Причем я не уверен, что эти невиновные люди нагрешили настолько, что пускай они не Чикатило, но к стенке их все равно ставить там надо было. Хотя никого, наверное, не надо ставить к стенке. Но дело в том, что это же тоже судебная ошибка, никто от нее не застрахован, а люди, которые — вот мы тут недавно разбирали какой-то кейс, когда человек, по-моему, в Соединенных Штатах просидел, ему там, конечно, огромные компенсации выплатили, но 25 лет жизни у него было вычеркнуто.
Иерей Кирилл
— Да, все было бы действительно, вы абсолютно правы, но все было бы действительно ужасно, если бы все-таки жизнь с нами замыкалась бы рамками земного существования. Тогда, наверное, я бы первый Бога назвал несправедливым. Потому что в жизни действительно очень много такого, как бы сказать, на первый взгляд кажущегося несправедливым: один рождается здоровым, успешным, умным, другой — с определенной патологией; у одного были замечательные родители и все условия для продвижения и так далее, другой вообще родился, так сказать, отдали его в детский дом, у него была такая жизнь; одни умирают рано, другие поздно... То есть, конечно, если бы мы жили с вами только эту земную жизнь, то да, это было бы ужасно несправедливо, и наверное, к Богу были бы вопросы. Но все-таки когда мы знаем, что земная жизнь — это только первый этап нашей жизни, которая в вечность простирается, и очень важный, очень болезненный этап, и Господь сказал, что в этой жизни, так сказать, не будет безбедного существования, Он сказал, что в этой жизни будут испытания.
А. Пичугин
— В поте лица будешь добывать хлеб твой.
Иерей Кирилл
— Да, и в поте лица, и что в мире будете иметь скорбь, если гнали Меня, будут гнать и вас и так далее. То есть, конечно, каждый человек не должен смотреть на испытания как на что-то, как бы сказать, какое-то приключение для вас странное, да, по слову апостола, что это все-таки вещи, о которых Бог сказал, которые нужны, и которые, к счастью, временны. Но все-таки если земная жизнь — это первый этап, очень важный, очень болезненный и очень короткий, то тогда совсем другую ценность здесь обретают наши страдания и испытания. И мы понимаем, что да, судебная ошибка, она случилась, да, даже расстреляли человека — это ужасно. Отсюда, кстати, вопрос о том, что все-таки смертная казнь, ну я считаю, категорически против нее по ряду причин, но даже в том числе по этой, что судебная ошибка тогда будет неисправима и необратима. Но все-таки если мы помним слова Христа о том, что без воли Божией малая птица не упадет на землю, не две ли птицы ценятся, то мы понимаем, что все-таки за всем за этим стоит Господь, Его промысл о человеке, Его любовь к человеку. И если человеку суждено было пережить вот такую ошибку и, скажем, невиновному ему уйти из жизни, то, наверное, это огромная возможность и залог его вечного счастья, безусловно. Вот это очень важный момент в плане, конечно, общения с осужденными пожизненному лишению свободы, для которых жизнь скорее всего закончится именно там.
А. Пичугин
— Я правильно помню, что у нас люди, осужденные к пожизненному заключению, в общем, через 25 лет выходят?
Иерей Кирилл
— Да, по закону через 25 лет, в случае отсутствия нарушений последние три года, положительных характеристик и так далее, могут быть освобождены от дальнейшего отбывания наказания....
А. Пичугин
— Ну у нас такое было, по-моему, всего несколько раз или один раз.
Иерей Кирилл
— Такого не было ни разу.
А. Пичугин
— А, не было.
Иерей Кирилл
— Не было ни разу. Да, то есть по УДО ни один осужденный к пожизненному лишению свободы у нас на свободу не вышел. То есть были случаи пересмотра приговоров, в связи с изменением законодательства, когда там одни считались отягчающими, потом не считались. Были случаи, несколько человек там, около пяти, по-моему, или шести, которые отбыли от 15 до 23 лет, они вышли. Но люди, которые, так сказать, на условно-досрочное освобождение подавали документы, все суды по понятным причинам — потому что не было прецедента, и, значит... Ну есть категория среди них, о которых мы понимаем, что эти люди точно не выйдут — это преступления насильственные против несовершеннолетних и так далее. То есть никто и никогда, и даже священник не скажет: я уверен, отпустите, он больше не будет.
А. Пичугин
— Ну это никто не может поручиться.
Иерей Кирилл
— Да. И даже сам человек говорит, что, батюшка, я буду с вами искренен, но пока, вот если меня отпустить, вот эти стены, они помогают мне быть с Богом и они меня хранят от, в общем-то, тех движений, которые я чувствую в себе.
А. Пичугин
— Ну у любого человека, наверное, есть воля к свободе, и даже если он привык... Вот тут тоже, знаете, мы переходим к каким-то особенностям, наверное, служения тюремного священника. Для меня достаточно сложно представить, как для человека, который провел, например, жизнь свою, ну какие-то годы в заключении и вышел на свободу, у него какая-то тяга обратно есть. Есть же такие люди?
Иерей Кирилл
— Есть, вы знаете.
А. Пичугин
— И сложно поставить по ряду причин как-то вместе с людьми, которые вот, не знаю, живет человек, да, вот работает дальнобойщиком, приезжает — я сколько с дальнобойщиками разными общался, они говорили, что вот хочется домой, уже такие эти рейсы надоели, хочется к жене, к детям, домой. Потом приезжаешь домой — три дня, и уже хочется назад, в дорогу. Очень много таких профессий. Даже вот бездомные люди многие, они уже не могут жить дома на одном месте, вот эта тяга к бродяжничеству, она зачастую превалирует. Так меня всегда удивляло, что есть люди, которым хочется за решетку.
Иерей Кирилл
— Ну вы знаете, я бы все-таки вот не сказал, что их сама решетка — все равно заключение, оно время тяжелое и для рецидивиста, который уже там как рыба в воде, все равно туда никто не хочет. За исключением ситуации, когда человеку негде жить, вот бездомных, которых вы упоминали, и когда он вспоминает: а в тюрьме сейчас (как в известном фильме, да?) макароны дают. Понимаете, то есть когда человек намучается здесь по подъездам, по холоду, по голоду, он вспоминает, что там и тепло и покормят и так далее.
А. Пичугин
— И еще обстановка, к которой он привык, стал частью этой обстановки, этого мира. И там вот эти люди из этого мира, а здесь непонятные какие-то обычные, которые в магазин ходят, в очереди стоят, домой возвращаются.
Иерей Кирилл
— Да, вы знаете, вот вы мне сказали, и я вспомнил тоже женщину одну, которая, в общем-то, не раз была судима. И вот, вы знаете, она, в очередной раз оказавшись в следственном изоляторе, с ней сотрудники общались (я с ней не общался, это с их слов) и сказали: ну как же так, опять ты, значит, у нас, к нам приехала? И она говорит: вы знаете, а я вот так скучала по колонии. Я вам сейчас покажу фотографии, как мы там жили (у нее все фотографии хранятся, значит, вот с места предыдущего отбывания наказания): вот у нас тут клуб, вот этого медведя я сшила, вот тут я выступала, вот тут у нас был конкурс мод и так далее. Ну это был едва ли не единственный случай, который я помню, когда женщина — ну она сама из детского дома, кстати говоря, и, конечно, жизнь у нее по освобождении была совсем опять несладкой и начались проблемы. Ну вот понимаете, там ей было лучше, чем на свободе. Но это очень редкий случай. Все-таки общаясь с рецидивистами и в конечном итоге получившими пожизненный срок, например, они мне говорили, что все-таки нет, тюрьма — нет, там плохо. Там плохо. Хотя все понимают, что сядут. Каждый преступник говорит, что я все равно сяду, я понимаю это. Как, говорит, земля за колхозом, так тюрьма закреплена, я все равно сяду. Но остановиться многие не могут.
А. Пичугин
— Напомним, что в гостях у светлого радио сегодня священник Кирилл Марковский, исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими. Я Алексей Пичугин. Через минуту мы продолжим нашу программу.
А. Пичугин
— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомним, друзья, что в гостях у нас сегодня священник Кирилл Марковский, исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими. Тут недавно была новость о том, что у нас следственные изоляторы заполнены на 96%. О чем нам это говорит?
Иерей Кирилл
— Ну не на 96%, а уже перевалило за 100%.
А. Пичугин
— Да, ну вот новость была таковой.
Иерей Кирилл
— Да, сейчас перелимит в следственных изолятора, и достаточно большой перелимит. Ну вызвано — я даже не знаю, может быть, не стоит так уж углубляться в эту тему, она слишком, как бы сказать, немножко отвлеченная от именно пастырской работы. Она больше вопрос к судам, которые избирают меру пресечения в виде заключения под стражу, хотя могли бы, может быть, ограничиться домашним арестом или подпиской. И еще вызвано это — ну да, то есть раньше у нас апелляционных подозреваемых и обвиняемых, которым уже суд вынес приговор, отправляли на время по разгрузке в другие регионы, где они ждали апелляцию и оттуда уже к месту отбывания наказания этапировались. Но сейчас в регионах тоже учреждения переполнены, они тоже не берут. Поэтому вопрос даже не к системе исполнения наказаний, вопрос к судам и к следствию. Потому что, вы знаете, среднее время пребывания человека в следственном изоляторе, прежде чем будет осужден, год и семь, представляете? Год и семь он находится в условиях фактически самого строгого заключения.
А. Пичугин
— Хотя суд его может, в принципе, оправдать, и он пойдет домой, а вот этот год и семь, проведенные в нечеловеческих условиях, потом...
Иерей Кирилл
— Да. Ну конечно, скажем так, очень старается система, чтобы эти условия были человеческими.
А. Пичугин
— И оправдательных приговоров у нас немного.
Иерей Кирилл
— Да, немного. Но тем не менее, как бы даже система не старалась, само ограничение лишения свободы, нахождение вместе с людьми, которых не выбирали для общения и так далее — это уже очень и очень тяжело. Хотя Господь утешает, конечно, и там людей тоже. И там люди привыкают. Вы знаете, то есть общаешься вот уже с человеком, который отбыл больше года, и он говорит, что самое тяжелое время было вначале, когда просто я вообще еще не знал, куда меня и как я выживу здесь. А потом, вы знаете, привыкает. И как-то даже, наверное, ко всему может человек привыкнуть. Особенно если у него какие-то духовные искания начинаются.
А. Пичугин
— Я был в нескольких колониях, в том числе строго режима, в Архангельской области. И мы тогда, я помню, в рамках той поездки — а там у нас и губернатор области, и еще несколько чиновников, и они выходили из этой колонии очень удивленные тем, что, во-первых, она заполнена тоже сверх всякого лимита, и люди даже не ходят на работу, поскольку работы на всех не хватает. Ну это строгий режим, но почти все осуждены за наркотики. А дальше уже, наверное, там градацию посчитать сложно, потому что люди, которые действительно планомерно торговали большими партиями, и вместе с ними на очень большие сроки осуждены какие-то студенты, которые там в метро где-то что-то продали. Но у них не было никаких смягчающих обстоятельств — им по 20 лет, у них нет пожилых родителей, на иждивении никого нет, нет несовершеннолетних детей, — то есть нет никаких обстоятельств, которые могли бы им срок смягчить, им дают по максимуму. И вот они, в 20 лет садясь, выходят оттуда, ну выйдут оттуда под сорок — в другой стране, в другом мире, в других обстоятельствах, вообще во всем другом, чужом. Как сейчас выходят у нас в другом мире, фактически в другой стране люди, севшие в 90-е вот за тяжелые преступления, так же и они. И вот понятно, что это не наш с вами разговор, мы ничего тут сделать не сможем. Но вот я, неоднократно наблюдая такие истории, общаясь с заключенными, которые как раз в 20 лет сели за то, что они по глупости... Совершили они правонарушение? Конечно, совершили, но по глупости они это сделали и получили огромный срок. Вот тут даже и не знаешь, что сказать.
Иерей Кирилл
— Да, наверное, здесь нужно учитывать все эти вещи — и возраст, и так далее. Вот правильно вы сказали, большой процент на самом деле среди женщин, кстати говоря, очень большой процент за наркотики, может быть, даже наибольший процент — больше 50%.
А. Пичугин
— Да, я был в подмосковной колонии, где в основном там две категории заключенных. Там не было заключенных женщин, которые сидели за особо тяжкие преступления, там две категории — это наркотики, и в основном это вот такая история, как я рассказал, и вторая категория — это экономические преступления.
Иерей Кирилл
— Да. Или экономические.
А. Пичугин
— Бухгалтер какой-нибудь фирмы.
Иерей Кирилл
— Да, который иногда даже и ни при чем бывает, или кассир, как бы тоже такие бывают случаи. Серди несовершеннолетних, которые содержатся в СИЗО, ведь сейчас стараются суды несовершеннолетним избирать меру пресечения в виде заключения под стражу в случае тяжких и особо тяжких преступлений — то есть это убийство, вот наркотики, изнасилование, например, тоже бывает. И очень большой процент несовершеннолетних — действительно он тоже за наркотики. Легкие деньги, понимаете, вот, и так надо трудиться, а тут перенес, там сделал закладку, еще что-то сделал. Ну они понимают, что пока они несовершеннолетние, больше десяти лет срока не дадут за это.
А. Пичугин
— А 10 лет — это уже огромный срок.
Иерей Кирилл
— Да, для молодого человека или для девушки, когда девушки. Иногда они начинают и сами употреблять. Практически вот несовершеннолетние, которые торгуют, они употребляют сами, понимаете. И опять-таки, начиная употреблять сами, ну что же, они иногда и совершают другие преступления.
А. Пичугин
— А давайте от этой темы перейдем к особенностям все-таки, о чем мы хотели сегодня поговорить, к особенностям служения священника в тюрьме. Мы когда общаемся с приходскими священниками, да я думаю, даже и приходским священникам тоже зачастую все особенности тюремного служения незнакомы, неизвестны, удивительны. Я общался со священниками, которые там годами несут свое послушание в тюрьме, и когда они рассказывают какие-то вещи, не какие-то прямо страшные, но они рассказывают какие-то особенности, и даже возникает вопрос, почему так, а почему, странно, вроде бы... Ну вот что для вас было удивительно в свое время?
Иерей Кирилл
— Да. И то, о чем мы священнослужителям, которые только назначаются на вот это послушание, о чем мы тоже стараемся им сказать, чтобы они уже были к этому готовы. Например, бывают случаи, когда приходят люди в тюремный храм и выясняется, что они позавтракали — и у священника, значит, возникает тоже вопрос, некоторые в таком случае не причащают даже людей. И мы всегда говорим в этом случае о том, что надо разобраться, по какой причине человек, собственно говоря, с утра вкусил пищу. И очень часто бывает, что это не потому, что люди относятся к таинству причастия вот так вот, скажем, небрежно, да, что там я позавтракаю и ничего — нет. А потому что бывают случаи, когда действительно, например, камера (если речь идет про следственный изолятор) не была предупреждена заранее о том, что ее выведут на службу. То есть такие вещи бывают, изоляторы у нас огромные в Москве.
А. Пичугин
— А как это происходит? Ищутся желающие? То есть приходят в камеру и спрашивают: хотите вы попасть на службу или нет?
Иерей Кирилл
— Да, система, конечно, бывает по-разному. В разных учреждениях по-разному устроено: где-то волонтеры, под контролем волонтеров православных осуществляется, скажем так, обработка заявлений осужденных, и когда формируют списки подозреваемых и обвиняемых, которые потом, понятно, согласовываются с оперативным отделом и так далее. А бывает, где сотрудники сами составляют график, и по этому графику они осуществляют вывод. Бывает, что, конечно, мы стараемся и просим, и требуем о том, чтобы людей предупреждали заранее, хотя бы за сутки, о том, что их выведут на службу. Но поскольку и сотрудников не хватает, и бывают самые разные ситуации, когда, например, камера одна сказала: мы пойдем. Потом она утром, после бурно проведенной ночи, значит, все спят, и никто не пошел. Это редко бывает, но бывает, к сожалению.
А. Пичугин
— Сейчас должны спросить: а как же так, какая бурно проведенная ночь-то?
Иерей Кирилл
— А ну там разные бывают бурно проведенные ночи. Несмотря на то, что, конечно...
А. Пичугин
— Режим.
Иерей Кирилл
— Режим существует, да, но, к сожалению, там бывают всякие разные нарушения, с которыми ведется борьба.
А. Пичугин
— Но речь о камере, вот мы с вами говорим о СИЗО. А если это колония, и там общежитие, и люди живут?
Иерей Кирилл
— Нет, в колонии, конечно, нет. В колонии таких случаев практически не бывает. Потому что там священник приходит в четко определенное время, уже осужденные знают, когда он придет, они готовятся.
А. Пичугин
— Заключенные ходят по территории колонии. Ну если это там не какие-то ограничения по режиму, они просто ходят по территории колонии свободно, это поселок, по которому они могут ходить. Опять же, знаете, мы вот с вами эти темы обсуждаем, но мне кажется, надо еще и оговорить, потому что в представлении многих слушателей тюрьма — это вот камера, откидывается шконка какая-то там вот эта, как полка в плацкарте, и там сидит. Проснулся, ее откинул — и все, и дальше ходишь по камере. Я знаю, что так многие это представляют.
Иерей Кирилл
— Это в карцере так.
А. Пичугин
— В карцере, наверное, да. А колония — это поселок, да, за колючей проволокой и с вышками, но туда очень сложно войти, там нужно пройти определенные там процедуры досмотра, но это поселок, где есть магазин, где есть клуб, где заключенные могут там, в случае наличия у них каких-то денег, купить продукты, у них там чем-то, если они зарабатывают, ходят на работу, получают деньги, могут улучшить свой рацион, могут пойти в храм в тот же.
Иерей Кирилл
— Да. Ну есть исправительные колонии, есть тюрьмы — если мы говорим об осужденных. Тюрем всего восемь, где люди отбывают наказание в камере.
А. Пичугин
— Но это надо постараться.
Иерей Кирилл
— Да, это, конечно, за тяжкие и особо тяжкие. Есть исправительные колонии осужденных пожизненно лишения свободы. Несмотря на то, что они называются исправительными колониями, то содержание там все равно по камерам. Осужденные к пожизненному лишению свободы отбывают наказания строго в камерах. Ни в каких не в отрядах, не в общежитиях, по камерам — от двух-трех до четырех человек они в камере содержатся. А в следственных изоляторах люди ожидают, значит, окончания следственных действий суда, тоже находясь в камерах. Иногда камеры эти на двадцать человек, но могут быть и на четыре, могут быть и на два. И вот мы говорим о том, что сложно очень организовать вот, скажем так, тюремное служение именно в изоляторе, там по ряду причин, сейчас законодательных моментов не будем касаться. Но если речь даже просто о выводе в храм, то иногда вот не по своей вине камеру подследственных выводят на службу, и они уже позавтракали. И в таком случае, конечно, у нас существует правило, что, если люди не знали — хотя они, так сказать, писали заявление за определенное время, но утром открылась дверь, когда уже после завтрака, и сказали: пойдете на службу. И они пошли. Священник не должен этим смущаться, и мы причащаем в таком случае подследственных, даже если они позавтракали. Потому как, так сказать, человек находится в особых условиях, человек страдает, человеку нужно утешение обязательно, и вот так вот лишать его причастия на том основании, что не по своей вине вот он позавтракал — это недопустимо. Казалось бы, вещи простые, но вы знаете, это с трудом, вот у приходского священника с трудом они вмещаются. Потому что он привык, знаете, привык на приходе: ты, не дай Бог, там человек попил водички, иногда там глотнул что-то — уже все, к причастию не допускают.
А. Пичугин
— Все-таки это редкость, мне кажется, сейчас это не так часто бывает.
Иерей Кирилл
— Хотелось бы в это верить, да. Но в тюрьме, как и, в общем-то, в больницах, кстати говоря, тоже эти вещи. Еще бывает ситуация, может быть, даже более сложная. Когда, например, человек кается священнику, что он совершил убийство, и убийство он совершил сравнительно недавно. Вот что священнику делать? То есть, например, полгода назад. Вот пришел и говорит: я, батюшка, здесь нахожусь по делу вот об убийстве — я убил человека. Я очень раскаиваюсь, я просто вот ну как это, выпивши был, часто говорят, поссорились, там что-то еще. Я раскаиваюсь, я понимаю... Что делать священнику, причащать его или нет? То есть понятно, что если такая ситуация возникнет на приходе, то священник, он скорее всего, конечно, не будет. Если прошло несколько месяцев, он скорее всего не будет причащать человека, совершившего убийство.
А. Пичугин
— Ну мне кажется, тут нет каких-то стандартных подходов, шаблонных для священника.
Иерей Кирилл
— Правильно, правильно.
А. Пичугин
— И священник каждый раз должен сам делать этот выбор.
Иерей Кирилл
— Да, называется, на пастырскую совесть, как говорится. Но все-таки в тюрьме надо учитывать следующее: что если человек не скрывает что-то, если он сознается, если признает свою вину, перед следствием в том числе, и ему грозит срок, то это и будет для него епитимьей. То есть тюремное заключение — это уже епитимья. И налагать на нее еще одну епитимьею, не допустить человека до причастия — все-таки это уже неправильно. То есть, как правило, при раскаянии человека, если убийство совершилось не совсем прямо вот недавно, когда обычно человек даже сам говорит: батюшка, я не готов причащаться, потому что у меня руки еще в крови, я не готов. Вопросов нет.
А. Пичугин
— Это решение человека.
Иерей Кирилл
— Да. Но если прошло, например, полгода, скажем, и человек уже понимает, что ему предстоит впереди 15 лет, проведенных в заключении, если он раскаивается, то мы его причащаем. Потому что ведь все-таки мы понимаем, что епитимья — это не наказание, это лечебное средство. Лечебное средство Бог на него уже возложил — всё, это срок, который он, и сколько он переживет тоже за это время, только Господь знает. И какой смысл лишать человека Христа в такой ситуации? Вот что, ведь кто, как не Господь опять-таки сможет человека привести к еще большему раскаянию. Потому что все-таки раскаяние — процесс постепенный. У человека, который совершил убийство, например, а может быть, и не одно, что в душе происходит? Откуда у него сразу возникнет вот прямо такое глубокое покаяние, слезы, которого мы ждем, и общество ждет от него. Это процесс постепенный. Сначала уже для него большим делом, если он скажет: да, я поступил плохо, я раскаиваюсь, я этого никогда бы больше не сделал. Потом, со временем, с Божией помощью, конечно, весь ужас, что он совершил, перед ним откроется. И сколько таких случаев было и в моей тоже практике, когда люди именно через 10 или 15 лет вдруг совесть у них начинала подавать такие, так проявлять себя, что человек не находил себе места. Он вдруг вот только через 15 лет, когда душа уже и страданиями была утончена и истощена, и какой-то духовной жизнью, и какой-то даже близостью Бога на фоне этой благодати и, скажем так, переживание святого Бога вблизи себя, он увидел, то что в каком состоянии его душа находится и находилась — конечно, люди приходили в ужас. И поэтому мы ведь понимаем, что без Божией помощи человек не придет к покаянию, не изменит свою жизнь. А какой смысл лишать его Бога, если, может быть, он вообще даже на свободе никогда не причащался, что для него это отлучение будет иметь? Поэтому тоже священник должен быть готов, мы и причащаем иногда. Но за исключением ситуации, когда человек, например, говорит: в принципе, батюшка, убил, ну так ведь я же, так ведь он же, например, там сам виноват.
А. Пичугин
— Убил, но не раскаиваюсь. Убил и еще раз бы убил.
Иерей Кирилл
— Да, и еще раз убил бы, тогда...
А. Пичугин
— Ну еще раз бы, конечно, нет. Но при этом: а что?
Иерей Кирилл
— Да, ну он же там ударил мою жену, но он же там мне сделал такое-то, и я же ведь... Поэтому, да.
А. Пичугин
— Друзья, напомним, что в гостях у светлого радио сегодня исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими, священник Кирилл Марковский. Какие еще особенности есть в тюремном служении, которые заметно отличаются от приходской практики?
Иерей Кирилл
— Ну вот, например, бывает ситуации и нередко, когда аудитория, к которой обращается священник, представляет из себя не только православных, но и представителей не только других конфессий, но даже религий. Нередки случаи, когда священник, скажем так, ведет групповую работу и заходит в камеру, в камере двадцать человек — из них половина православных (а может быть, даже и не половина, а четверть, или даже, может быть, и меньше) и мусульмане. И вот они все, как говорится, тут стоят и внимают. И вот священник — я думаю, что случай уникальный, и нигде больше такого в пастырской практике у священника не может быть, когда он говорит проповедь, обращаясь не только к православным, но и к мусульманам. И здесь даже не то, что он должен подбирать слова, скажем, нет. А удивительно то, что иногда мусульмане являются слушателями гораздо более внимательными, чем православные. То есть не раз бывало такое, что я, когда общался с группой подследственных, которая передо мной находилась, невольно замечал несколько взглядов, особенно внимательно вот устремленных, слушающих, вот, знаете, все внимание. Видно: кто-то вот, так сказать, посматривает, кто-то думает о своем, по сторонам, а кто-то вот ловит каждое твое слово — это были мусульмане. Это было как среди женщин, как среди несовершеннолетних, так и среди мужичин. И, вы знаете, даже более того: иногда мусульмане какие-то вещи понимали, скажем так, более, может быть, правильно, чем наши православные. Ну вот, например, обычный случай. То есть всегда я говорю: ну хорошо, вот, допустим, вы обвиняете следователя, вы обвиняете судью, что они не разобрались, что они там вам, значит, «шьют» там то, что вы (простите за жаргон) не совершали. Но вы же понимаете, что надо всем над этим есть Господь, без воли Которого, вы понимаете, ничего в жизни не происходит. Если Он попустил вам — ну может быть, это надо принять и осмыслить то положение, в котором вы находитесь в настоящий момент. На это мне православные очень часто говорят: батюшка, ну Бог-то не хочет, чтобы я здесь был. Вот судья от сатаны. Точно, прямо дословно цитирую одну реплику, значит: судья от сатаны. А мусульмане на это говорят: нет-нет, мы понимаем, на все воля аллаха, он нас здесь очищает, мы значит, все принимаем с покорностью и со смирением. Православные начинают бунтовать: нет, Бог не хочет, чтобы я здесь был, это вот ему мешает там судья-дьявол и так далее. И вот здесь начинается опять разговор о том, что хорошо, если судья вмешивается в Божественный промысл, если судья не дает воли Божией осуществиться относительно вас, то что же у нас за Бог такой, понимаете, что человек стал на его пути? То есть Бог считает, что вам здесь нечего делать, вы не виноваты, но он ничего не может поделать, потому что судья такой попался. И вот мы обращаемся к Богу: Господи, так сказать, помоги. А Господь говорит: я не могу помочь, потому что следователь такой попался.
А. Пичугин
— Это следователь такой.
Иерей Кирилл
— Понимаете, вот эти вещи иногда, к печали, вот мусульмане понимают лучше, чем мы, у них как бы в этом плане. Но и священник должен быть очень осторожен. Он должен понимать, что, в принципе, в камере, конечно, мир есть, и на фоне религиозном чрезвычайно редко возникают какие-то конфликты — то есть все-таки там стараются уважать веру другого человека. Но тем не менее священник должен быть очень осторожен. И у нас, к сожалению, был такой случай, что однажды священник допустил такое вот высказывание против, значит, веры, против ислама, и вы знаете, был очень серьезный конфликт, который потом с трудом удалось, в общем, уврачевать. Это было давно, но понимаете, после этого, когда совершался крестный ход по территории, значит, учреждения, одного из учреждений, то мусульмане прямо кричали из окон, бунтовали и, в общем, прямо вот настроены были очень агрессивно. То есть надо понимать, что мы-то уйдем, а они-то там остаются. И что нужно все-таки этот хрупкий мир, чтобы он был. Вот тоже как бы такая вот особенность. Знаете, вообще я вот ловлю себя на мысли, что тюремный священник, он иногда... То есть у нас диалог с другими религиями ведется на самом высоком уровне, мы же это понимаем — на уровне Отдела внешних церковных связей, в крайнем случае священники, которые, скажем, проходят особое обучение, они выходят на контакт с представителями других религиозных организаций, осуществляют с ними какие-то взаимодействия, программы и так далее. Тюремный священник, он вольно или невольно ведет межрелигиозный диалог практически постоянно. Потому что он видит, что вместе с ним приходят тюремными имамы, приходят раввины, и общение, оно очень часто у них бывает между собой. Но вы знаете, надо отдать должное, что, слава Богу, у нас очень добрые отношения и с представителями Духовного управления мусульман, и Федерации еврейских общин России, Конгресса еврейских общин, религиозных организаций и объедений — то есть мы обходим острые углы, мы общаемся очень по-доброму. И опять-таки, вы знаете, не могу не отметить, но иногда мусульмане ну вот для меня лично, имамы, вот тоже являются тоже примером смирения и терпения. Ведь у священника очень часто бывают сбои в организации работы. Какого плана? Священник пришел — никак не приходит сотрудник, чтобы его проводить в храм. И вот он ждет на КПП, иногда за КПП, иногда мороз, иногда холодно, иногда толпа людей и так далее. И вот батюшки, они периодически, конечно, начинают возмущаться. Один священник мне вообще однажды сказал, что я ждал полчаса, и вообще, если подобное будет продолжаться, я вообще ходить не буду.
А. Пичугин
— Ну он же автобус ждет полчаса иногда. Он же не будет возмущаться и говорить, что а я больше не буду ездить на автобусе.
Иерей Кирилл
— Вы представляете, а здесь вот имело место такое. И мы даже не говорим о распоряжении Патриарха там, по которому он в СИЗО направлен, даже не про это, а про то, что, конечно, священник должен быть готов к этим вещам. И что в тюремном служении все продвигалось — ну, наверное, как и не только в тюремном, оно все продвигалось и развивалось, понимаете, подвигом. Подвигом, я бы даже сказал, кровью, трудами. Когда священники изначально приходили, просили, обивали пороги. А если бы все рассуждали так: за мной не пришли, так я и не пойду, то о каком тюремном служении вообще могла идти речь и о его развитии? Ну так вот. Так вот, а мусульманские имамы — ну никогда я от них слова какого-то возмущения не слышал. Наоборот, они мне говорили: да, говорит, — я и сам спрашивал: как, за сколько пришли за вами? — да вы знаете, батюшка, я постоял там полтора часа, на улице был мороз тогда. Но я же, говорит, ведь понимаю, я же понимаю, что их там не хватает, зарплата маленькая у сотрудников, вечно не комплект — и поэтому, конечно, ну я все понимаю. Поэтому ну ничего, подождал, да, померз немного. Вот буквально с такими же интонациями этот имам мне говорил об этой ситуации, представляете?
А. Пичугин
— Я думаю, что и священники есть такие, которые точно также будут рассуждать.
Иерей Кирилл
— Конечно, я уверен, что, конечно, есть. Но вот услышать такое все-таки от мусульманина, на фоне вот прямо сравнительно диалога, предшествующего этого — ну для меня был контраст такой.
А. Пичугин
— Ну тут ведь никто никому ничего не должен.
Иерей Кирилл
— Согласен. Абсолютно согласен, конечно.
А. Пичугин
— А есть такая тема, не раз я ее обсуждал с разными священниками — и некоторые говорили, что в их практике такого никогда не было, некоторые говорили, что да, они знают такие случаи — это очередность похода к Чаше разных заключенных. Об этом уже много копий сломано. А что вы можете по этому поводу сказать? Разных категорий заключенных.
Иерей Кирилл
— Ну опять-таки, понимаете, священник пришел и ушел, а осужденным там жить. И вот эти вот, к сожалению, определенные понятия, ну они, наверное, очень долго еще будут действовать и существовать в тюремной среде. Хотя надо сказать, что им сейчас начинает противопоставляться другое движение уже, мусульманское — вот эти джамааты, которые не признают эти понятия все, и вообще, как говорится, у них там свое. Но тем не менее это еще пока действует. то есть категория осужденных с так называемым низким социальным статусом, она существовала и будет существовать. И любой человек, который вступил в общение — там поздоровался, в какое-то близкое общение, поел там из одной посуды и так далее — он, понимаете, переходит в эту категорию. И поэтому если священник будет говорить, в общем, совершенно правильные вещи — о том, что пред Богом все равны...
А. Пичугин
— Что Чаша одна, мы все равно из одной причащаемся.
Иерей Кирилл
— Да, Чаша одна, что мы вообще в храме, а не у вас там, что я там по вашим законам волчьим жить не собираюсь. И даже если он, допустим, своей властью священнической там понудит причащаться всех в произвольном порядке, и первыми пойдут там с низким социальным статусом, потом пойдут все остальные — он это все скажет, и он уйдет, понимаете. Но это все потом заметят, и ничего ни Патриарх, ни Владимир Владимирович Путин, никто эту ситуацию изменить не сможет. Понимаете, никто. Всё, человек, в котором, значит, признали, что он вступил в такой вот, скажем, близкий контакт с низким социальным статусом, переходит в эту категорию, понимаете. И жизнь у него потом будет, если даже никто не будет там, так сказать, его уравнивать уж сто процентов с такими вот людьми, все равно это будет, уже он переходит в другой опять статус, и жизнь его очень осложнится. Священник должен учитывать эти моменты и понимать, что он все-таки в первую очередь думает о людях, которые там, чтобы никого не подставить. И да, обычно они подходят, так сказать, последними. Но опять-таки здесь тоже золотая середина. Были попытки заставить священника служить на двух Чашах — из одной Чаши, значит, эта категория, и других. Но священники обычно на такие компромиссы уже не соглашаются. Были категории, два креста, значит, давайте нам крест одним —один, другим — другой.
А. Пичугин
— То есть вообще не давать крест.
Иерей Кирилл
— Да. Ну нет, здесь уже, конечно, священник... Вот мне один тюремный священник рассказывал, например, что вот тоже возник такой конфликт у него, что из одной Чаши все причащаются. И, значит, кто-то не захотел подходить там вместе с ними там потом и так далее. Но священник сказал: значит, братия, дорогие, вот смотрите, вы меня уважаете? Говорят: уважаем. Ну вот я потом за вами за всеми я буду все потреблять Святые Дары.
А. Пичугин
— Этот тоже у меня вопрос, кстати.
Иерей Кирилл
— Да. Вот, говорит, причастились последними вот те осужденные, которых вы там презираете и так далее. Но последним буду причащаться я как бы за всеми — потреблять Святые Дары за всеми. Ну вы что, будете меня не уважать теперь? Вы не будете... Задумались. И говорят: да нет, батюшка, ну как же, мы вас будем уважать. Вы как бы вы священник, вы приходите... Он говорит: ну а почему же тогда?
А. Пичугин
— Видимо, еще у этого священника был какой-то авторитет.
Иерей Кирилл
— Да.
А. Пичугин
— И действительно его уважали и знали.
Иерей Кирилл
— Да. Он уже много лет был в тюремном служении, и конечно, его уважали. Безусловно.
А. Пичугин
— Я думаю, что еще много вопросов, которые мы с вами хотели бы обсудить, могли бы обсудить, но оставим их на следующий раз, тем более что время нашей программы уже подошло к концу. Спасибо большое — говорим мы священнику Кириллу Марковскому, исполняющему обязанности куратора тюремных храмов Москвы и помощнику начальника УФСИН России по Москве по организации работы с верующими. Спасибо. Приходите к нам. Я Алексей Пичугин. До свидания.
Иерей Кирилл
— Благодарю.
Все выпуски программы Светлый вечер
У Даши есть все шансы окончательно победить болезнь, давайте ей поможем

Иногда в жизни случаются ситуации, к которым невозможно подготовиться, например, человек сталкивается с тяжёлой болезнью. Она застаёт врасплох, забирает силы и ресурсы. В такие моменты помощь добрых людей и благотворительных фондов становится проблеском света, надеждой, которая мотивирует не сдаваться.
Воронежский фонд «ДоброСвет» объединяет десятки неравнодушных сердец со всей России и вместе с ними приходит на помощь болеющим детям и их близким. Оплачивает лечение и не только. Сейчас фонд проводит сбор в поддержку семилетней Даши Малюковой. И у нас с вами тоже есть возможность принять в нём участие.
Даша проходит лечение в онкоотделении воронежской больницы. У девочки опухоль в районе ключицы. Все необходимые процедуры и химиотерапию она преодолевает смело и даже старается подбадривать других детей. Тем, кто только прибыл в больницу, Даша рассказывает о том, как всё устроено, и что на самом деле здесь не страшно. А некоторых малышей заботливая девочка доводит за руку до процедурного кабинета.
Сама Даша прошла уже несколько курсов химиотерапии. Лечение помогало уменьшить опухоль. Однако тот препарат, который ей вводили, дал серьёзные осложнения на печень, поэтому врачи решили его заменить. Новое дорогостоящее лекарство родителям девочки необходимо приобрести самостоятельно, поскольку оно не входит в перечень бесплатно выдаваемых. Поэтому семья обратилась в фонд «ДоброСвет». На сайте фонда опубликована полная история Даши Малюковой, и есть возможность её поддержать. Подарим девочке шанс окончательно победить болезнь!
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Любовь как дар от Бога». Ольга Юревич

У нас в студии была жена священника, многодетная мама, ведущая семейной школы при Марфо-Мариинской обители Ольга Юревич.
Мы говорили о любви как даре от Бога, как о заложенном в человеке потенциале, который нужно развивать и умножать.
Этой программой мы продолжаем цикл из пяти бесед о дарах Бога человеку.
Дары Бога нам мы часто воспринимаем как данность, а потому относимся к ним потребительски. А если напомнить себе, откуда что взялось? Жизнь как дар Бога. Время как дар Бога. Земля как дар Бога. Любовь как дар Бога. Таланты (включая главный — человечность) как дары Бога. Что изменится, если к этим дарам мы начнём относиться как к заданию на пути к обоженью?
Первая беседа со священником Антонием Лакиревым была посвящена жизни как дару от Бога (эфир 15.09.2025)
Вторая беседа с протоиереем Максимом Козловым была посвящена времени как дару от Бога (эфир 16.09.2025)
Третья беседа со священником Антонием Лакиревым была посвящена Земле как дару от Бога (эфир 17.09.2025)
Все выпуски программы Светлый вечер
«Стратегия в работе и жизни». Алексей Горячев

Гостем программы «Вера и дело» был предприниматель с тридцатилетним опытом, инвестиционный банкир и инвестор, советник лидеров по личной стратегии Алексей Горячев.
Разговор строится вокруг его новой книги «Стратегия личности. Как планировать развитие в работе и жизни, опираясь на свои ценности» и вопросов, которые она поднимает. Алексей объясняет, что важно честно взглянуть на свою жизнь, определить ключевые сильные стороны и опереться на глубинные ценности, чтобы не превратиться в безличную «функцию» бизнеса. Стратегия, по его словам, — это не предсказание будущего, а навык жить с ясным вектором на год, пять и двадцать пять лет вперёд, возвращая энергию в сегодняшний день.
В беседе звучат рассуждения о лидерстве и ответственности, о том, как христианину соединить личные планы с промыслом Божиим и не перекладывать на Господа собственный выбор. Гость подчёркивает: ошибки не повод останавливаться, а материал для роста. Строя личную стратегию, мы учимся сотрудничать с Богом и открывать глубину собственной жизни.
Ведущая программы: кандидат экономических наук Мария Сушенцова
М. Сушенцова
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, у микрофона Мария Сушенцова, и сегодня мы продолжаем цикл программ «Вера и дело». В рамках этих программ мы встречаемся с предпринимателями, экономистами, иногда и чиновниками и обсуждаем с ними христианские смыслы экономики. С удовольствием представляю нашего сегодняшнего гостя — это Алексей Горячев, предприниматель с 30-летним опытом, инвестиционный банкир и инвестор, советник лидеров по личной стратегии. Добрый вечер, Алексей.
А. Горячев
— Добрый вечер, Мария.
М. Сушенцова
— Алексей, очень рада видеть вас вновь в нашей студии. Вы уже приходили к нам примерно год назад, и у нас был прекрасный разговор, один из первых в рамках этого цикла программ. Мне кажется, за этот год вы многое сделали, у вас есть такой серьезный плод вашей деятельности — это книга, которую вы опубликовали, и называется она «Стратегия личности. Как планировать развитие в работе и жизни, опираясь на свои ценности». И сегодня мне хотелось бы наш разговор выстроить, если не столько вокруг самой книги, сколько вокруг темы, которая нами поднималась уже неоднократно в этой передаче, и к нам приходили письма в редакцию о том, что «пожалуйста, давайте обсудим, как человеку ориентироваться на жизненном пути, как ему быть на развилках и карьерных, и личных в разных временных моментах своего пути». Тема эта для нас очень близкая, востребованная, и сегодня хотелось бы вот об этом поговорить. Но прежде позвольте вас спросить: всё-таки книга — дело большое и долгоиграющее — как вы к этому шли, как возникла эта идея и трудно ли было писать?
А. Горячев
— Мария, спасибо большое за вопрос. Здравствуйте, дорогие друзья. Я думаю, что идея возникла просто из той ситуации, что я сам очень люблю книги. При этом я отдаю себе отчёт, что эта книга родилась во время, когда люди всё меньше и меньше читают книги. Но всё-таки остаётся какая-то часть людей, которые книги тоже любят. У меня у самого большая библиотека — порядка семи тысяч бумажных книг дома, и мне подумалось, что было бы здорово, чтобы я мог каким-то образом отделить себя от того нарратива, который я несу, и попробовать донести это в том числе через книгу. И я нашёл соавтора, уговорил его взяться вместе за эту сложную работу — Алексея Каптерева, и вот прошло полтора года работы, иногда мы от неё здорово уставали, и от разговоров, и от редакций, версий, потому что вы знаете, что редакция какой-нибудь фразы может её полностью поменять до изменения одного слова, и потом обратно это найти иногда сложно. Но вот сейчас на столе у нас лежит эта книга, и я этому несказанно рад. Думаю, что для меня —мы и в книге это рекомендуем, и я это рекомендую тем людям, с которыми сталкиваюсь в жизни, — писать вообще очень полезно. Писать, формулировать, как-то докручивать мысль, говорить о чём-то важном для себя — важное в этом смысле упражнение. И вот я сказал не случайно «нарратив»: мне кажется, что мы все являемся носителями определённых историй. Когда я смотрю на свою жизнь, я понимаю, что всю жизнь рассказываю одну и ту же историю и она про наш человеческий выбор, про наши ценности, про принятие решений, принятие на себя ответственности за то, что мы в этой жизни делаем, и книга тоже про это. Я не случайно сказал про нарратив, потому что люди мне представляются такими историями, и как раз вот эта стратегия позволяет понять, какую историю мы рассказываем, и попробовать рассказать её до конца. Я сейчас стал видеть людей, как, к сожалению, не рассказанные до конца истории. Вот представьте, в каком-нибудь подземном переходе метрополитена мимо нас идут недорассказанные истории, многие из которых никогда не будут рассказаны, и это обидно. Эта книга может помочь человеку подумать о важных вещах, понять свою историю и постараться успеть её рассказать.
М. Сушенцова
— Какую замечательную метафору вы использовали: люди, как недорассказанные истории. Вы сейчас, на самом деле, приоткрыли нам немножечко дверь в содержание этой книги. Хотела бы уточнить у вас: название книги содержит первые два слова «Стратегия личности», и на первый взгляд, тот, кто не знаком с личностями авторов этой книги, кажется, что очень расхожее это название, даже весьма популярное, мы можем много встретить на полках книжных магазинов и в интернет-пространстве книг, посвящённых секретам успеха, секретам успешной личной стратегии или что-то психологическое, или какие-то бизнес-практики пишут о том, как строить стратегию в бизнесе или в жизни. Но, судя по продолжению названия, как вы дальше расшифровываете эти слова, чувствуется, что ваша книга какой-то иной в себе подход содержит, она на что-то опирается, явно не очень прагматическое, но и прагматическое, конечно, тоже, потому что мы все живём, мы все связаны с практикой, но в ней есть как будто что-то более фундаментальное. Вот не могли бы вы пояснить, чем ваш подход к этой популярной теме принципиально отличается от перечисленных?
А. Горячев
— Знаете, мне сложно до конца исследовать и понять, почему эта тема сейчас стала популярна, у меня есть гипотезы. Сейчас мир стал более индивидуалистичным, человек как бы увидел себя в многочисленных отражениях, может быть, социальных сетей, зеркал и так далее, и он, иногда, к сожалению, не очень глубоко, начинает задумываться вообще, как он живёт или как он хочет жить, видя какие-то образцы. Когда вы говорите о соединении личной стратегии и стратегии бизнеса, очень часто люди, которые создают стратегии для своего бизнеса, как будто бы немножко забывают о себе. И они делают бизнес и превращаются в одну из, может быть, самых крупных, самых красивых шестерёнок с каким-нибудь рубином — искусственным, а может быть, вполне себе настоящим — их Божий дар в центре, но они не обращают на это внимание, они превращаются в функцию. И вот задача, в том числе и этой книги — вернуть человеку себя самого. Прежде всего, возможно, эта книга для людей деятельных, потому что я этих людей много встречаю и встречал, они — моё окружение, люди, которые что-то делают в жизни, реализуют себя через деятельность, и мне бы хотелось помочь им вернуть формулу бизнеса человека, потому что он каким-то странным образом часто из неё выпадает. Мы видим бизнесы, как механизм швейцарских часов, где есть такие шестерёнки, которые, если хорошо смазаны, долго и хорошо работают. Но мы же понимаем, что есть какой-то фактор, который не даёт им иногда работать, но его как бы не видно. И вот этот человек, с его устремлениями, с его характером, с его мотивациями, с характером он рождается, мы сейчас это уже хорошо понимаем, какая-то часть характера формируется потом окружением, но, кстати, родители почти не влияют на наш характер, как это ни удивительно, это достаточно устойчивая часть личности. Вот книга эта как бы даёт человеку некоторое зеркало или, может быть, служит фонариком, подсвечивая какие-то важные части, о которых стоит подумать, пока не поздно. Потому что вот мы даже с вами на первой встрече говорили, что для меня успех — про то, что мы хотим в своей жизни успеть. Вот иногда говорят, что наши лучшие учителя — какие-то серьёзные кризисы, болезни, банкротства и так далее, и эта книга может оказаться таким мягким и мелодичным звоночком, чтобы не дожидаться тех неприятных моментов в своей жизни. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, думаю, что отличие человечности и прагматизма в том, что человек шире, чем понятие прагматизма, как мы его понимаем, через деньги. Прожить свою жизнь — это вполне себе прагматичная задача, но я надеюсь, что в нашей жизни есть много всего, кроме денег.
М. Сушенцова
— Да, то есть прожить свою жизнь, но прожить её на самой своей глубине, по крайней мере, заглянув туда.
А. Горячев
— Тут, мне кажется, достаточно слова «свою», потому что, если мы не определяемся с нашими выборами и с тем, как мы устроены, то обычно мы проживаем жизнь такой, знаете, щепки, которая плывёт по ручью, попадает в какие-то водовороты, направляется общим потоком. Но мы можем сделать выбор, и в той части, в которой мы можем выбирать, в которой мы можем управлять, мы можем существенно изменить это движение.
М. Сушенцова
— Алексей, хотелось бы спросить у вас, с чего начинается работа с личной стратегией для тех людей, которые к вам обращаются за советом по работе над своей стратегией? С чего вы начинаете эту работу?
А. Горячев
— Я это называют триггерным вопросом: у человека есть какая-то проблема, иногда это кризис среднего возраста просто, проблемы в бизнесе, проблемы в отношениях, какая-то история, на которую иногда не хватает энергии, и человек думает (и правильно думает): «может быть, подумав о своей жизни глубже и построив какой-то вектор в своей жизни, я смогу эту проблему, задачу решить». Действительно, это так происходит, плод вот этих размышлений, если все получилось, в общем-то, в решении каких-то стоящих задач — не все их можно решить, но многие решаются, в снижении тревожности, что позволяет нам лучше действовать, эффективнее, в повышении амбициозности, в смысле того, что мы лучше понимаем, куда мы идем, и выбираем правильные шаги, у нас появляется больше уверенности, и это так действует, в общем, на абсолютное большинство людей. То есть началось с мотивации, как многие вещи: вот каким-то образом человек почувствовал, что нужно что-то менять. А дальше мы эту мотивацию немножко откладываем в сторону, потому что, мне кажется, начинать нужно с попытки понять человека. Странно говорить о стратегии, не понимая, о чьей стратегии ты говоришь. То есть мы используем психометрические тесты, мы используем глубинные интервью, много разных подходов, которые созданы, мы стараемся использовать валидные подходы, валидные — это значит те, которые действительно работают, и не получается так, что человек получил один результат теста, прошёл его завтра и получил другой, с другими рекомендациями. Есть тесты, которые вполне признаны и хорошо работают. Поэтому первое — это мотивация, рождающаяся из какой-то конкретной задачи жизни, а на самом деле мы эту задачу откладываем и начинаем с погружения в человека.
М. Сушенцова
— То есть ваша первая задача — сделать диагностику, выяснить такой психологический профиль личности. А что происходит дальше?
А. Горячев
— А дальше у нас появляется базис, фундамент, на котором мы можем строить наше размышление о будущем. В книге предлагается выбирать этот горизонт обычно в моём подходе, потому что действительно для разных людей время это довольно условное, но для простоты я бы предложил вариант год — это период жизни, который мы обычно обдумываем в Новый год или в день рождения. Я бы предложил период пять лет, горизонт пять лет. За пять лет мы можем сделать очень многое. Мы можем начать, например, новую компанию или новый проект, по дороге понять, что, например, для нас это не работает или работает. Вот пять лет — это очень важная, мне кажется, единица жизни. То есть, если я понимаю, что мне 50, и я считаю, что трудоспособный возраст активный я себе отмерил до 65, лет — это, условно говоря, три забега по пять лет, в которые я могу что-то важное сделать, или отказаться, или продолжить дальше. И 25 лет, тоже это зависит от возраста, это такой условный интервал, когда мы можем понять — а зачем это всё? Вот я на год напланировал, это приведёт к чему-то, что я сделаю за пять лет в идеале. А к чему это вообще приведёт, как я представляю себя в 75 лет? Вот у меня 25 лет возникло как раз из того, что я об этом в этой системе для себя размышлял примерно в 50 лет. То есть я думал: вот в 75 лет я хочу работать или нет, как и где я хочу жить, ну и так далее. В книге есть целый список вопросов, ответив на которые, уже будет примерное представление. И тогда возникает определённый вектор, который проходит как раз из точки с настоящим, в котором мы чуть лучше поняли себя, потому что это путь, это путь длиной всю жизнь, нам нужно познавать себя, я очень в это верю, и мы по ходу меняемся, и познавать заново. Дальше год, пять, двадцать пять — получился вектор, в котором мы уже получаем определённую опору, и мы, простроив этот вектор, возвращаем сегодня свою энергию в настоящее. То есть стратегия, она вроде бы про будущее, но она не про угадывание будущего, она про желаемое будущее, потому что лучший способ создать будущее — это работать на то, чтобы оно было таким. И это нас возвращает в следующий шаг, который мы сделаем сегодня, потому что теперь нам понятно, куда мы двигаемся, и мы можем выбирать.
М. Сушенцова
— Вы сказали такую фразу замечательную, что вот эти размышления о выстраивании вектора возвращают энергию в настоящее, то есть они возвращает, потому что мы осмысленно что-то делаем, не сомневаясь в значимости поставленных целей, поэтому энергия возвращается, насколько я уловила?
А. Горячев
— Нет, энергия возвращается, потому что нам нужно решать задачи в настоящем, и будущего пока не существует. Бог живёт в вечности, вот для Него она существует, а у нас есть только тот момент, в котором мы проживаем сейчас. И обычно, когда мы устремляемся куда-то мечтой, там появляется очень много позитивной такой энергии, если действительно удалось понять, что я по-настоящему хочу, куда бы мне хотелось, делаю ли я что-то для того, чтобы туда прийти? Вот если я об этом задумаюсь, у меня пойдёт позитивная созидательная энергия. А возвращает нас это к тем задачам, которые нужно решать сегодня. Когда мы делаем стратегию для большой компании, а мне кажется, человек всегда больше любой, даже самой большой компании, как личность он — целая вселенная, то вот представьте, что компания в кризисе нашла для себя будущий вариант развития, стартап. Там ещё ничего нет, есть только хорошая идея, хороший рынок, ресурсы, люди, но это пока мечты, это пока гипотеза, и это пока идея, которая стоит на самом деле отрицательных денег, потому что нужно потратить деньги на её проверку. И когда мы вот это поняли, мы можем из этого будущего взять часть энергии и подумать: а что нам нужно делать с несколькими тысячами людей, которые, например, на нас сейчас работают, иногда с десятками или сотнями миллиардов выручки, за которые мы сейчас отвечаем, для того, чтобы завтра мы могли в том числе идти туда? И ровно так же с человеком, то есть вот это устремление туда даёт энергию, чтобы делать что-то уже сегодня, делать что-то для того, чтобы приближаться к тому идеальному будущему, которое мы позитивно для себя простраиваем, и делать что-то для того, чтобы продолжать работать в своём настоящем над собой и теми проектами, которые мы для себя выбрали.
М. Сушенцова
— Стратегия, получается, направлена в будущее, это вектор, который мы выстраиваем. И тут у христианина, мне кажется, может закономерный вопрос возникнуть: а как же быть с Промыслом Божиим обо мне? Не слишком ли я пытаюсь сам от своего ума запланировать всё наперёд, определить для себя вектор? Вдруг Господь хочет его как-то по-иному проложить для меня или что-то изменить? И возникает вопрос: правомерно ли в принципе человеку верующему настолько продумывать свою жизнь, пусть и не с точностью пятилетних планов (как было в советских пятилетках, например, там прямо точно всё было просчитано), может быть, и с определёнными такими округлениями, прикидками, но вот правомерно ли это, и не исключает ли такой подход соработничества Бога и человека, Его деятельного какого-то участия в жизни человека?
А. Горячева
— Очень хороший вопрос. Во-первых, важно сказать, что человеку верующему в этом смысле гораздо проще, потому что основной большой и главный вектор своей жизни верующие люди хорошо понимают, то есть у нас есть опора, у нас есть это понимание и так далее. А дальше мы возвращаемся к тому, что в Евангелии есть притча о тех талантах, которые Господь нам даёт, и вот как раз изучение себя — это попытка понять, какие же у меня на руках таланты, и что я могу сделать, чтобы их приумножить. Вы говорите о соработничестве Бога, а я возвращаю на соработничество Богу.
М. Сушенцова
— Да, наверное, ваша формулировка правильнее.
А. Горячев
— И мне кажется, что иногда мы как бы расслабляемся, и мы надеемся на Бога, а сами включиться в эту важную работу, которой от нас ждут, от нашей свободной воли, мы же не случайно получили такой тяжёлый иногда дар свободной воли, когда мы должны делать выбор и двигаться в соответствии с этим выбором. А там даже в заглавии книги вынесено: «на основе наших ценностей». И если наши ценности включают в себя наше религиозное мировоззрение, наш взгляд и то, чем у нас учит Церковь, то нам становится намного легче, то есть эта наша стратегия без сомнения не является оторванной от замысла Божьего о нас, это попытка познать этот замысел и соработать Богу, строя то, ради чего мы на этой земле оказались. Святые отцы говорят, что человек, не равен сам себе, то есть для того, чтобы человеку разогнуться в собственный рост, ему нужно принимать много решений, совершать много выборов и постоянно познавать себя. Я считаю, что наша православная литература во многих аспектах оказывается глубже и серьёзнее, чем некоторые недавние даже открытия в психологии. Глубина познания человеческой души и вот этот как раз вектор познания себя, и в каком-то смысле действительно я встречал: «не доверяй себе, пока не ляжешь в гроб» — это же процесс познания, узнавания и каким-то образом реализация того, для чего мы здесь оказались.
М. Сушенцова
— Интересно: получается, что христианство даёт вектор, но не освобождает от ответственности. Всё переложить на Господа не получится, надо самому что-то делать, как-то размышлять и выстраивать свою деятельность. Вы знаете, меня заинтересовала одна цитата в вашей книге, меня вообще много цитат там заинтересовало, но одна особенно откликнулась, и хотела бы я попросить вас её расшифровать. «Стратегия — это конфликт, и без конфликтов не бывает прогресса». Когда я прочитала эти слова, во-первых, мне показалось, что это очень жизненно и явно почерпнуто из богатого опыта, и вспомнились слова Христа о том, что «Не мир пришёл Я принести, но меч». Вы это послание имели в виду, которое я сейчас процитировала, примерно тот посыл, который выражен в этих словах Христа, или здесь предполагается что-то иное? В общем, соотнести хотелось бы стратегию и конфликтность. На мой взгляд, она кажется неустранимой, но вот христианину как с конфликтом быть: уворачиваться от него, идти в него с бронёй или как-то ещё с этим обходиться применительно к своей жизни?
А. Горячев
— Обычно у нас есть в мире задачи, которые нам кажутся трудно разрешимыми и стоящими того, чтобы на них потратить жизнь. Во многих случаях, на самом деле, мы это делаем неосознанно. Вот я понимаю, что одна из моих задач, и она отражена в предпринимательстве — это принятие на себя ответственности за собственный выбор, принятие на себя права выбирать, действовать, создавать что-то. Предпринимательство всегда социально, то есть человек создаёт для того, чтобы люди чем-то пользовались. Вот такая история, она тоже связана с верой, можно про это рассказать через веру по-другому, но вот я проще расскажу для всех, и тех людей, которые пока в себе, может быть, веру не открыли. И то, что вы говорите, конфликт — это как раз решение той задачи, на которую, по сути, нам не жалко положить жизнь. И во многих случаях мы не осознаём, как она устроена. Иногда частично эта задача в нас, у нас бывают какие-то стороны, которые мы продолжаем в себе развивать, а это и есть наша жизненная стратегия, то есть мы видим, что, преодолевая и решая какую-то задачу в мире, мы одновременно решаем какой-то внутренний конфликт и исцеляемся от какой-то важной истории, избавляемся от неё. Поэтому в этом смысле для того, чтобы родилось новое, необходимо, чтобы действительно был конфликт и было какое-то преодоление, и так развивается мир.
М. Сушенцова
— Возможно, это чисто моя интерпретация, но мне показалось, что здесь вы имели в виду не только конфликт внутренний, который безусловно нас двигает куда-то, иначе бы мы, наверное, сидели под пальмой просто, но и конфликт с кем-то из внешнего мира, потому что, когда человек начинает активно что-то делать, мир часто его за это по головке не гладит, и сопротивление среды или каких-то людей, или каких-то обстоятельств, или более обобщённых сил, оно бывает. Вот мне интересно, как с этим быть?
А. Горячев
— Я и говорю не только про внутренний конфликт, это какая-то история, которую важно решить в мире, и действительно, сопротивление будет, об этом очень хорошо написано в Евангелии. И наши близкие с большой любовью, очень сильно, например, сопротивляются, если мы встали на путь каких-то мыслей, выбрали для себя цели, сконцентрировались на них. И это путь преодоления конфликта, здесь рождается мотивация, энергия. Мы что-то преодолеваем, мы что-то меняем, какой-то свой след оставляем. Вот след — это же изменение, была какая-то поверхность, например, мы туда наступили, и что-то осталось, то есть мы её изменили. Вот это изменение требует энергии, и в каком-то смысле это, без сомнения, конфликт.
М. Сушенцова
— Спасибо. Я напомню, что сегодня в этом часе с нами Алексей Горячев, предприниматель с 30-летним опытом, инвестиционный банкир и инвестор, советник лидеров по личной стратегии. У микрофона Мария Сушенцова. Мы продолжаем с Алексеем обсуждать тему вышедшей недавно его книги, которая называется «Стратегия личности. Как планировать развитие в работе и жизни, опираясь на свои ценности». Мне кажется, что для нашей программы «Вера и дело» эта тема как нельзя лучше подходит, поскольку часто мы с нашими гостями так или иначе приходим к вопросу о том, как человеку быть, как ему выбирать, принимать важные решения на тех или иных жизненных развилках. Алексей, сейчас мне хотелось бы немножечко вернуться снова к вашей книге. Вы там пишете о том, что в личной стратегии есть три измерения — личное, социальное и трансцендентное, то есть забота о себе, о людях и о смысле. Почему важны все три измерения, как они между собой связаны?
А. Горячев
— Во-первых, потому что, как мы говорили, трагедия и стратегия человека начинается с него самого, то есть она неотъемлемо связана с личностью человека, и очень часто люди принимают на себя какие-то истории, которые им подсказывает социум, они к ним не имеют никакого отношения. Это может привести к разочарованию, к ощущению непрожитой или ненаполненной жизни и мучительному достаточно пути. Дальше стратегия, после создания, должна быть реализована в социуме, потому что стратегия — это глагол, то есть стратегия — это всё-таки действие, а не то, что мы придумали для себя какой-то документ или нарратив, какое-то понимание, которым мы делимся с другими. Это всё-таки выбор того, что мы делаем, и делание, и это всегда связано с людьми, всегда проявляется в человеческом обществе. А третий, смысловой аспект, мне кажется, важно понимать, что пока мы являемся носителями чего-то, нам помогает пройти сложные участки, когда вот рождается стартап, например, там есть даже такое определение «долина смерти» — это момент, когда действительно нужно прожить, когда всё плохо, ещё ничего непонятно, много неопределённости, и помогает прожить нам такие периоды опора как раз на что-то, что нам по-настоящему важно, на что-то большее, чем мы. Поэтому без этого аспекта прийти к чему-то значимому и осознать это что-то значимое просто невозможно.
М. Сушенцова
— И в связи с этими измерениями вы пишете в своей книге о том, что существует три типа лидеров, то есть людей, которые не обязательно занимают должность руководителя, как я поняла, но вот за ними кто-то идёт, у них есть последователь. Кстати, замечательное определение, что лидер — это не какой-то руководитель или выскочка, а тот, у кого есть последователь, то есть тот, кто привлекает так или иначе к себе людей. И там вы называете три типа лидерства — аутентичное, лидерство как служение и этическое лидерство. Вот не могли бы вы пояснить, в чём суть этих типов лидерства и привести какие-то примеры, вот как, допустим, человек может понять, к какому типу лидера он относится, как ему это в своей жизни использовать при построении своей стратегии?
А. Горячева
— В определении лидера, во-первых, я бы ещё добавил выбор направления той же стратегии в том числе, и то, как ты влияешь на эту группу своих последователей для того, чтобы двигаться в заданном направлении. То есть, получается, три важных аспекта: последователи, выбор направления и влияние на то, чтобы мы двигались в том направлении. И вот если посмотреть на эти лидерства, знаете, многие вещи не существуют в таком чистом виде, обычно это смесь нескольких направлений. Но, по сути, некоторые лидеры очень харизматичные, то есть они показывают: «я такой, иди за мной, ты будешь таким же, бери с меня пример» и честно, прозрачно рассказывают про то, что он делает, в основном. Это такое аутентичное лидерство. Лидерство как служение тоже может быть очень рядом, вот такой лидер может понимать, находясь на определенной пирамиде организации, что то, что он делает — он делает не потому, что он хозяин этих людей, которые находятся в этой пирамиде ниже, и они служат для того, чтобы он получал какие-то блага, но он должен или может понимать то, что он делает, как служение этим людям и тем людям, для которых они создают, например, какие-то продукты или сервисы. А лидерство этическое — это тоже сейчас очень такая важная и развивающаяся концепция, которая как бы подсвечивает те принципы, которые важны для этого лидера, важны для организации, в которой он служит. Вот если мы пытаемся это обсуждать, то в хорошем лидере, возможно, больше проявлено чего-то, но обычно в нём есть все эти три истории, и люди просто сталкивались, кристаллизовывали эти вещи для того, чтобы их попытаться понять. А можно ли так сказать, что, допустим, христиане, люди верующие, призваны стремиться к какому-то из этих типов лидерства — например, к этическому лидерству или к лидерству как служению, или же здесь всё упирается в психологический профиль личности, то есть, грубо говоря, каким тебя Господь создал, какие задатки у тебя есть, так ты и будешь себя в этой жизни проявлять?
А. Горячев
— Я думаю, что мы призваны как раз быть лидером, который соединяет в себе все эти три направления. На мой взгляд, гораздо эффективнее действовать, работать собой, чем пытаться работать другим человеком, как бы нам ни казалось это привлекательным. Не зря говорят: «будь собой, другие места заняты». Мы можем прожить жизнь, как процесс исследования в том числе себя, своих сильных сторон, своих талантов, которые дал нам Господь. Соответственно, это же нам даёт возможность увидеть других людей и понять, где у нас, например, не самая сильная сторона, где мы должны соединяться с другими. Я читал про то, что мы специально созданы таким образом, чтобы могли взаимодействовать, чтобы нам необходимо было взаимодействовать, потому что одни мы вряд ли являемся всеохватными, то есть где-то у других людей есть другие сильные стороны. И ведь здесь, если говорить о христианстве, то есть заповедь: «Возлюби ближнего как самого себя», то есть предусматривается изучение себя для того, чтобы осознать, как устроены мы, понять, что все устроены очень по-разному и научиться любить, мне кажется, все возможные наборы вот этих вполне реальных характеристик личности, и, соединяясь с ними, создавать что-то общее. Социальное служение для нас тоже очень понятная концепция, мы понимаем, что это абсолютно необходимо, и действительно мы являемся частью какой-то больше всегда системы, участвуя в разных процессах. Ну, а этика у нас есть христианская, там, слава богу, многие вещи очень чётко заданы, и они являются для нас важными ориентирами для того, чтобы мы понимали, куда двигаться. Наверное, исполнить всё невозможно, но путь задан очень чётко.
М. Сушенцова
— А когда вы работаете с клиентами, с людьми, которые к вам обращаются, вы делаете с ними вот такое определение типа лидерства, или, опять же, всё это перемешано, и такой вот функциональной роли это определение типа лидерства не играет? То есть в таком практическом русле работы над собой в выстраивании личной стратегии важно определиться, чего больше во мне проявлено, я вот больше такой харизматик и за моей личностью яркой идут, или же во мне больше заложена интенция к служению людям, например, или вот я смыслу высокому служу —вот это важно про себя понять, или важно просто понимать, что есть и первое, и второе, и третье, и, в общем, для работы не так важно?
А. Горячев
— Нет, мне кажется, это очень важно понять. Опять же, иногда мы устроены одним образом, а действуем в соответствии с теми примерами, которые, например, встретили на жизненном пути, и это может быть просто не очень эффективно, все-таки лучше работать собой, потому что мы созданы Творцом, каждый из нас — интересный и самобытный инструмент, который, естественно, имеет место в этой мозаике большой жизни. И плюс это определённая оптика, которая позволяет понять и увидеть, естественно, не только себя, но и других лидеров, которые рядом с нами, лучше понять какие-то примеры, понять, как это проявлено в себе, вот последовательно, надевая разные очки разных типов лидерства, мы можем понять, собственно, что нами управляет, потому что для того, чтобы управлять другими, нужно разобраться, что управляет тобой, иначе это может к таким привести не лучшим последствиям, если у нас абсолютно всё находится в тени.
М. Сушенцова
— Алексей, мне очень понравилось, в вашей книге, было такое выражение, что «стратегия — это ритуал мышления», навык, иными словами, который хорошо бы, чтобы каждый из нас в себе развивал для лучшего понимания себя, вот кто я, где моё место, которое уже занято. А скажите, пожалуйста, может ли человек, прочтя вашу книгу или прочтя что-то ещё, или дойдя до этого самостоятельно, сам выработать свою стратегию жизни, и что ему для этого нужно делать? Или же всё-таки, по вашему опыту, необходим наставник тот или иной, впереди идущий, который возьмёт за руку или отзеркалит, что-то покажет, подскажет? Вот это всё-таки самостоятельная работа, домашнее задание или эта работа всегда в паре с кем-то?
А. Горячев
— Спасибо, очень хороший вопрос, как и все остальные, впрочем. Вот мы с Алексеем сели писать эту книгу в мире, как я говорил, в котором всё меньше читают книги, для того, чтобы она могла именно помочь человеку создать стратегию. Мы думали о том, что, может быть, достаточно какой-то рабочей тетради, ведь это практическое упражнение, и тогда же мы поняли, что одна из задач, которую может решать книга — сделать человека самого стратегом для себя. Потому что, пока он читает книгу, там много разных вещей, расширяющих кругозор и углубляющих понимание того, как устроен мир, люди и сам человек, и вот ради этого писать книгу стоило. К тому же стратегия — это же не раз и навсегда заданная история, это именно навык мыслить, осмысливать определённым образом свою жизнь для того, чтобы мы могли эту стратегию корректировать, могли понимать, где сейчас находится наша цель, и как изменились мы в процессе движения к этой цели, а цели могут меняться, это не раз и навсегда заданный путь. Иногда они не меняются, но тем не менее это не значит, что нет смысла, например, раз в три месяца или хотя бы раз в год пытаться ещё раз системно осмыслить то, что для тебя важно. Говоря о человеке рядом для того, чтобы пройти этот путь — да, действительно, люди устроены так, что нам нужен другой человек для того, чтобы это осмыслить. Можно вполне, как мне кажется, обойтись без какого-то там специального консультанта или наставника, который пошёл путь, но другой человек нужен, потому что мы так устроены, что самостоятельно не можем увидеть себя. Есть такая поговорка, что для танца, для танго, в частности, в том примере, нужны двое — вот человеку тоже нужен другой человек, в котором он будет отражаться и с которым он может поделиться чем-то важным, тем, что тот человек не знает, дав другому человеку моральное право делиться чем-то об этом человеке, который тоже, в общем-то, закрыт, находится от него в тени, где-то сзади, на какой-то тёмной стороне луны его личности, и это могут быть неприятные, а могут быть очень приятные открытия. И есть области, которые долго остаются скрытыми, и другому человеку они тоже неочевидны. И вот в процессе этого познания, если нам повезёт, мы можем открывать те области, которые не видны ни другим людям, не видны нам, но, в принципе, существуют. И вот для этого, конечно, нужен человек и другие люди очень важные, с которыми мы могли бы делиться не только какой-нибудь хроникой успешных людей обсуждением Илона Маска или кого-то ещё, кого сейчас можно модно обсуждать, а какими-то важными для нас, судьбоносными вещами для того, чтобы получить этот отклик и услышать другого человека, а может быть, не одного. То есть это учебник по созданию пространства искренних важных разговоров о своей судьбе.
М. Сушенцова
— Замечательно. То есть получается, что работа над своей стратегией всё равно так или иначе подразумевает диалог именно потому, что есть теневая сторона, которую мы просто не в силах сами увидеть.
А. Горячев
— Мы, во-первых, не в силах, а, во-вторых, мы её часто видеть не хотим. И нам действительно важно чем-то делиться и что-то получать в ответ. Момент, когда мы двигаемся, ведь стратегия, я не случайно сказал, это глагол, это же создание определённых гипотез, которые мы проверяем на практике. И вот здесь тоже важен другой человек, чтобы мы поделились, как мы идём, что у нас получается, что мы чувствуем, для того, чтобы мы просто создали пространство диалога. Начать его можно с собой, можно завести дневник, и я это очень рекомендую, можно попробовать это записать, обдумать, дать себе для этого специальное время. Но в какие-то моменты бесценно участие в нашей судьбе других людей, и более того, есть побочный очень хороший эффект, что, может быть, с этими людьми мы укрепим и сделаем более глубокими наши отношения.
М. Сушенцова
— Я помню, вы упоминали, по-моему, даже в сегодняшнем нашем разговоре, что для человека вообще важно сесть и разобраться, какие у него есть слабые стороны, а какие сильные стороны. И действительно, интуитивно первое, что приходит на ум — чтобы познакомиться лучше с самим собой. А вот в этом процессе, когда мы сели, взяли листок бумаги перед собой и решили обдумать, найти, написать свои сильные и слабые стороны, как это сделать вообще? Мы можем это сами понять или нам нужно провести опрос общественного мнения среди тех, кому мы доверяем?
А. Горячев
— Я думаю, здесь важно и то, и другое, и в книге описаны алгоритмы, есть конкретные вопросы, и как это можно делать. Важно начать с того, чтобы попробовать поговорить с собой, выстроить этот внутренний какой-то диалог и здорово, если есть под рукой действительно лист бумаги и ручка, но потом очень неплохо попробовать спросить свое окружение, выработать какие-то простые вопросы. Это часто, кстати, людям предлагают на различных программах и тренингах — спросить свое окружение, вот какие у меня сильные стороны, и иногда это поражает и удивляет. То есть какой-то аспект, ты с ним не можешь не согласиться, но ты сам его не видишь, а люди тебе эту историю обратно отдают как большой дар, и ты можешь что-то с этим делать, как в позитивной, так и в негативной, в негативном спектре.
М. Сушенцова
— А я правильно понимаю, что выявление сильных сторон — это и есть определенный ключ, шаг вперед в определении личной стратегии? То есть, если я выявил и апробировал на обществе, в некоем узком кругу эти сильные стороны, то это и есть ключик к тому, как и чем мне следует заниматься, допустим, ближайший год, пять лет, то есть чему посвятить свое время, свои силы, и что-то из этого должно получиться. То есть ставку в своей стратегии лучше делать на сильные стороны? Ведь бывают подходы и наоборот, что вот надо слабые стороны подтягивать, недоразвитые какие-то, которые остались в зачаточном состоянии. Как вы считаете?
А. Горячев
— Я считаю, опираясь на позитивную психологию, что сильными сторонами важнее заниматься, и я даже приведу пример из моей работы инвестиционной. Смотрите, как устроено: представим, человек, который проинвестировал много проектов, и у него есть проекты, которые хорошо развиваются и растут, и есть проекты, у которых есть проблемы, и в которых что-то не получается. И в большинстве случаев, если человек не задаётся этим вопросом, не размышляет, естественно, мы бросаемся тушить пожары. И во многих случаях, к сожалению, пожары эти связаны не с недостатком наших усилий, а с какими-то объективными факторами, что, например, мы не нашли правильного рынка; то, что мы предлагаем, не решает ту проблему, которая есть на этом рынке; несмотря на наши усилия, эти компании перестают существовать, мы их списываем. А теперь представим другую ситуацию. А вот, кстати, успешные мы иногда продаём, мы их все хотим купить и остаёмся вот с этими пожарами, потому что это контринтуитивно. А на самом деле, если у компании есть определённый вектор движения, то, возможно, приложив какие-то дополнительные усилия, мы поможем этой компании стать ещё больше, то есть опираясь на что-то, что уже нащупано как то, что в бизнесе мы называем «бизнес-модель», как какую-то важную историю, которая работает. Тут ещё есть один аспект: мы можем менять и, наверное, должны менять какие-то вещи, которые в нас не нравятся, и про это наша христианская аскетика, но мы понимаем, что это очень долгий путь, иногда человек его проходит за всю жизнь, и дай бог успеть это сделать к концу жизни и понимать, что нам что-то удалось. Это долгий путь. Если мы говорим, что мы находимся сейчас в настоящем — на мой взгляд, у нас особо нет выбора, то есть сейчас мы можем использовать то, что у нас есть, а значит, наши сильные стороны. И при этом мы можем думать, каким образом часть или важную какую-то работу мы делаем над изменениями наших черт характера, а главное, что мы, может быть, даже не понимаем, что наших сил нам далеко не всегда хватит, чтобы это изменить, и тогда, осознавая свои слабые стороны, мы, например, можем делать паузу и в этом видеть свою свободу. Я один раз на какой-то лекции видел очень классный слайд, там какая-то наша слабая черта, когда мы её не осознаём, она, как такая обезьянка, сидит на наших плечах, и мы иногда не верим, что можем полностью от неё избавиться, но мы можем её пересадить в тележку, которую мы везём за собой. Она с нами, но она чуть дальше, она нами не управляет, она рядом с нами есть. И вот просто осознание того, что это так, даёт уже очень много. И тогда мы можем не реагировать на какой-то стимул, а как бы отвечать, делая какую-то паузу. Ну, например, если человек высокоэмоциональный и гневливый, мы можем предположить, что, возможно, он и будет таким же, но только другой человек может этого никогда не узнать, потому что, зная, что он гневливый, может сказать: «Окей, во мне много силы и эту энергию я использую как-то по-другому. А сейчас я не взорвусь и на этого человека этот свой гнев не вывалю, сделаю небольшую паузу и, может быть, уйду из комнаты, а энергию эту преобразую во что-то более позитивное». То есть он остаётся таким же, как был, быстро это изменить невозможно, но это происходит совсем по-другому. Поэтому я бы вот предложил для того, что происходит с вами сегодня, изучать и использовать сильные стороны, мы это можем делать так, что слабые стороны могут оказаться несущественными, осознавая это, мы можем ими управлять, и, если мы хотим, в долгосрочную стратегию закладывать тоже исправление чего-то, что нам хочется исправить.
М. Сушенцова
— Вы сейчас рассказывали, как с этим работать, а мне представилась такая схема или обобщение, что вот сильные стороны наши — это подсказка для направления к деятельности нашей, к такой рабочей, что ли, стороне жизни, профессиональной, творческой, а слабые наши стороны — это подспорье для духовной работы. То есть это же всё-таки разные аспекты нашей жизни, и мы время для одного выделяем, время для другого, наверное, как-то так. Ну, так мне услышалось, по крайней мере.
А. Горячев
— Да, я абсолютно согласен. И более того, мы, работая с этим, становимся полезными иногда для других людей, если нам удалось сделать пару маленьких шагов в правильном направлении, значит, мы в этом можем помочь и другому человеку. То есть в этом тоже определённый есть и внутренний конфликт, что мы, борясь с какой-то историей в себе, продолжая её, например, сживать или работать над ней, если нам удалось хотя бы сделать какие-то шаги, значит, другому человеку можем это показать, дать надежду, что этому человеку тоже удастся пройти по этому пути. И в этом может быть очень много энергии, как вот мы приводили в пример гнев, энергии там достаточно, и отцы говорят, что это энергия для того, чтобы мы боролись с грехом, а не с ближним, и действительно, мы можем это правильно канализировать.
М. Сушенцова
— А как быть с ошибками или провалами на пути реализации нашей стратегии? Вот запланировали, вроде всё просчитали, согласовали, и бах! — что-то идёт не так. Как с этим работать?
А. Горячев
— Знаете, когда-то мне встретилась в подростковом возрасте книжка такого американского писателя Курта Воннегута «Колыбель для кошки», и там есть такая фраза, которая мне прямо тогда запала в голову: «Ошибку сделать невозможно». И она такая очень освобождающая, то есть без сомнения мы делаем ошибки, но по сути у нас должна быть смелость для того, чтобы двигаться дальше. Эдисон, когда разрабатывал свою лампочку, запротоколировал больше двух тысяч неработающих ситуаций, он их проанализировал, отбросил и понял, в какой области он должен искать работающий вариант. То есть, если у нас есть силы идти дальше, а мы их должны находить, то ошибки помогают нам понять, как не работает, для того чтобы нащупывать, как это работает.
М. Сушенцова
— И главное, чтобы силы не кончались, и чтобы была энергии, чтобы двигаться дальше. Спасибо вам большое, Алексей, за этот разговор. Напомню, что в этом часе с нами был Алексей Горячев, предприниматель с 30-летним опытом, инвестиционный банкир и инвестор, советник лидеров по личной стратегии. У микрофона была Мария Сушенцова. Наша программа прошла в рамках цикла «Вера и дело», где мы разговариваем с экономистами и предпринимателями о христианских смыслах экономики. Еще раз спасибо вам большое, Алексей. Было очень интересно, даже не заметила, как час пролетел.
А. Горячев
— Взаимно. Спасибо большое, Мария. Дорогие друзья, кто послушал, я очень надеюсь, что вы сделаете свой выбор, совершите какие-то важные шаги в жизни и придете к результату, который будет для вас по-настоящему важен.
М. Сушенцова
— Спасибо большое. До встречи через неделю.
Все выпуски программы Светлый вечер