«Тюремное служение». Священник Кирилл Марковский

диак. Кирилл Марковский

У нас в гостях был исполняющий обязанности куратора тюремных храмов города Москвы священник Кирилл Марковский.

Разговор шел о том, с какими трудностями сталкивается священник, окормляя заключенных, о чем чаще всего жалеют совершившие преступления люди, и какой может быть церковная жизнь в местах лишения свободы.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте. «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. И я с удовольствием представляю нашего гостя — ближайший час, эту часть «Светлого вечера» вместе с вами и вместе с нами проведет священник Кирилл Марковский, исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими. Здравствуйте, добрый вечер.

Иерей Кирилл

— Здравствуйте.

А. Пичугин

— У нас с вами несколько тем сегодня. Мы многократно встречались со священниками, и с вами в том числе мы проводили программы, посвященные тюремному служению. Но мне кажется, мы вот в каком-то обозримом прошлом не затрагивали вопросы общие: как священник несет свое служение в местах заключения, какие у него есть трудности или даже, может быть, не всегда трудности, а особенности, с которыми сталкивается он и не сталкиваются обычные приходские священники. И еще одна тема, на которую мы, наверное, хотели бы сегодня поговорить и даже, может быть, стоит с нее начать. У нас вот 11 сентября — День трезвости, в церковном измерении недавно относительно восстановленный, День трезвости, приуроченный к Усекновению главы Иоанна Предтечи. И хотели бы поговорить о том, что многие преступления, за которые люди оказываются в местах не столь отдаленных, за решеткой, происходят далеко не всегда в состоянии трезвости, да, часто очень люди совершают правонарушения и серьезные преступления, находясь в состоянии алкогольного опьянения, наркотического опьянения. Это вот все то, о чем тоже хотелось бы поговорить, поскольку бывает так, что люди уверены абсолютно, что с ними никогда ничего не произойдет. Есть у нас такая пословица: от тюрьмы и от сумы не зарекайся, но вот люди, считающие себя непьющими, трезвыми людьми, не нарушающими закон, думают, что ну как-то для них все истории из тюремной жизни это что-то очень далекое, если даже их касается, то это фоновые знания. Но вдруг (я знаю нескольких таких людей, которые никогда не думали, что они по пьяному делу окажутся за решеткой) с ними это происходит. Я бы, наверное, попросил вас, отец Кирилл, как-то прокомментировать эту ситуацию. Потому что одно дело, когда мы говорим об этом с точки зрения теории, не соприкасаясь, а другое дело, когда вы как священник. А мне кажется, когда человек приходит в себя, да, — что я наделал, что я натворил? я не думал, что такое может произойти со мной! — и вот психологи и священники, это те люди, перед которыми он, наверное, может в этот момент выговориться как-то.

Иерей Кирилл

— Да, действительно, вот вы сейчас, когда говорили о том, что иногда люди никак не могут ожидать, что случится с ними после того, как они употребят, например, алкоголь, даже вот вспоминается прямо сразу сравнительно недавняя история вот с Михаилом Ефремовым.

А. Пичугин

— Да, я тоже прямо сейчас, когда приводил этот пример, его вспоминал, думаю: ну может быть, не очень красиво как-то вот еще раз это переговаривать. Это безумно жалко, безумно талантливый актер. И не менее жалко, еще более, конечно же, человека, который вот в результате погиб.

Иерей Кирилл

— Да, действительно, я бы так сказал, очень большой процент преступлений, очень большой, совершается именно в состоянии алкогольного опьянения. Причем речь идет не о той ситуации, когда человек, например, задумал что-то совершить и выпил для храбрости — нет. То есть человек никогда бы не совершил то, что он совершил, если бы он был трезвый. Это касается самых разных преступлений — убийств, изнасилований, грабежей, таких очень страшным, скажем, преступлений как вот против половой неприкосновенности несовершеннолетних и так далее. То есть алкоголь приводил к тому, что, в общем-то, человек совершил то, что, в общем-то, он, как я уже повторюсь, никогда бы не сделал то, что он сделал. Потом человек приходит в себя и, значит, уже потом припоминает, что же было, и что же он, собственно говоря, совершил. Что здесь происходит, какие механизмы? То есть очевидно, что когда человек в состоянии алкогольного опьянения находится, то у него как бы отключаются все его сдерживающие какие-то механизмы, и на волю выходит вот все его внутреннее, скажем, что в нем действует — какие-то страсти и все зло, которое существует до того момента, когда все-таки этот контроль не ослаб. То есть некоторые осужденные мне даже говорили, что они как марионетки, в таком состоянии находятся, что они как бы одержимы. Ну, наверное, все-таки речь идет не об одержимости, а о неконтролируемом таком выходе страстей человека на волю, на свободу, когда ослабляется контроль и человек вот совершает это зло.

А. Пичугин

— Мы можем здесь разделять людей, которых можно назвать рецидивистами, которые уже неоднократно совершали преступления в любом состоянии или, наоборот, более склонны к совершению этих преступлений в состоянии опьянения и людей, которые действительно никогда не были замечены в том, что они нарушают закон, в том, что они ведут како-то неправильный образ жизни. Но вот тут так случилось, никто не мог прогнозировать, что человек выпил — попал ли он в ДТП, или не сумел себя проконтролировать, или что-то в нем в состоянии опьянения произошло такое, что он сотворил нечто страшное.

Иерей Кирилл

— Да, конечно, такие люди есть, и таких много примеров. К сожалению, я, конечно, я не буду называть здесь фамилии, но были в свое время известные резонансные истории, когда, в общем-то, человек... Да нет, наверное, может быть, даже и стоит сказать об этом — это была известная резонансная история с майором Евсюковым, известная история была, да, что здесь собственно...

А. Пичугин

— Ну майор Евсюков, я не думаю, что он был прямо такой белый и пушистый.

Иерей Кирилл

— Да, согласен. Но он никогда бы не совершил в трезвом виде то, что сделал. Никогда. Я беседовал с ним в свое время, и я помню, что он говорил мне: батюшка, вы не поверите, но я никогда в жизни бы — у меня там дед фронтовик, другой фронтовик, — я никогда в жизни бы не выстрелил в человека. Когда мне показали потом, кого я убил и что я делал, я был в таком ужасе, что, говорит, я просто помыслить не мог. И вы знаете, что еще интересно: человек, казалось бы, принявший изрядную долю спиртного, вроде бы находится в таком состоянии достаточно расслабленном и плохо там ориентируется, иногда ему помогают выйти из того заведения, где он употреблял. Но когда дело доходит до какой-то конкретной ситуации, он вдруг, понимаете, как-то приходит в себя, появляются какие-то силы. Для тех, кто наблюдает эту ситуацию извне, кажется, что он ведет себя адекватно, последовательно, четко. Вот это вот о таком тоже мне многие говорили. И причем потом он ничего не помнит, что с ним произошло — то есть сознание отключается у него полностью, и только потом ему рассказывают, что он, собственно говоря, сделал. Вот известен мне один осужденный, тоже на пожизненном лишении свободы, который мне рассказал, например, такую историю, что он занимался в свое время переделыванием вот оружия там пневматического под боевое, и вот такое одно из своих изделий он продал. Но дальше они выпили с человеком, с которым у них сделка состоялась. А дальше, он говорит, я полностью отключился и даже не помню, почему это оружие опять оказалось у меня. Он пошел в какой-то магазин, в кафе зашел потом, у кассира стал требовать деньги, угрожая этим, значит, оружием. Какие-то копейки ему кассир, собственно, дала. Кто-то в кафе сказал: да у него оружие ненастоящее — он выстрелил в него, убил насмерть, убил кассира, взял двоих в заложники, отвел в какой-то гараж, и только там пришел в себя. И увидев двух людей, которые напротив него находятся, он спросил: а где я и что это? Ну ему сказали, что, ты ничего не помнишь? Он говорит: я не помню ничего. Ему говорят: давай мы поможем тебе выйти, потому что уже гараж окружен там с заднего хода где-то. Ну в итоге все равно его взяли. Другая история есть с человеком, который совершил ряд изнасилований — ну можно назвать его даже маньяком, скажем так, хотя не знаю, маньяк или нет. Замысел на преступление возникал у него только в состоянии алкогольного опьянения. Человек был очень скромный. Все, кто его знал, никогда бы не подумали на него. Но как только он выпивал, значит, он плохо помнил, как он выходил, из заведения питейного, дальше мысль у него начинала, наоборот, работать четко. Он видел, например, если была ночь, какую-то девушку молодую, у него возникало сразу желание, он шел, убивал там, пытался насиловать или что-то еще, потом душил ее и потом опять отключался. И как он дошел до дома, он тоже не помнил. То есть алкоголь выдает очень странные иногда вещи, либо, наоборот, мобилизует человека, так что он вдруг, будучи в состоянии, так сказать, полного отсутствия сил, начинает мыслить хорошо в какой-то момент и, наоборот, когда он полностью отключается.

А. Пичугин

— Ну раскрывает какие-то внутренние потаенные вещи, которые в человеке, возможно, каким-то образом переживаются.

Иерей Кирилл

— Да, я думаю, что да.

А. Пичугин

— Может быть, человек как-то это в себе ощущает, но он сам это гасит и не дает этому выхода. И понимает, что это какая-то злая сторона.

Иерей Кирилл

— Да, совершенно верно.

А. Пичугин

— А эта злая сторона, и ей ничего не мешает выйти наружу, и что...

Иерей Кирилл

— Бытовые конфликты. Сколько раз люди, когда возникал конфликт на почве распития спиртных напитков и кончалось это все убийствами. И причем человек опять не помнил: он убил, не он убил, как все происходило, развивалось. Просто и в личных беседах своих вот, и на исповеди, и в беседах с несовершеннолетними подозреваемыми, обвиняемыми, и в проповедях, и в местах лишения свободы — если я вижу, что человек злоупотребляет, он мне об этом говорит, я всегда его предупреждаю о том, к какой в конечном итоге ситуации может все это дело привести, чем это может кончиться, то есть какое на самом деле страшное, разрушающее зло там находится иногда в алкоголе. Конечно, речь идет не вообще об алкоголе, потому что понятно, что употребление там вина или в разумных пределах — это да. Но если человек уже понимает, что он становится зависимым, то даже с точки зрения не только разрушения своей жизни и жизни ближних людей, и вообще алкоголик выпадает из жизни — это такая болезнь, которая вообще человека за грань жизни выбрасывает. Если с любой другой болезнью человек может оставаться в строю и, даже будучи больным, он может работать, очень много делать, алкоголь вообще его из жизни, скажем, на обочину куда-то выталкивает. Но еще и последствия могут быть даже еще такого рода уголовными. Вот в чем дело.

А. Пичугин

— Ну да, конечно, все это очень страшно, и мы здесь, на радио, часто об этом говорим. Вот, собственно, на государственном уровне даже принимаются какие-то меры, национальный проект «Здоровье», я слышал, есть, он направлен на сокращение потребления алкоголя в том числе. Ну и Церковь уделяет этому особое внимание, как мы уже говорили, даже возродили не так давно ежегодный День трезвости — 11 сентября, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи. Мы об этом, кстати, тоже каждый год накануне говорим, и в общем, очень, конечно, хочется верить, что ситуация будет меняться.

А. Пичугин

— Друзья, напомню, что в гостях у светлого радио сегодня священник Кирилл Марковский, исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими. Что священник может сказать человеку (опять же понимаю, что все случаи разные, уникальные), но когда речь идет не о рецидивисте, а о человеке, который пришел в себя в отделении полиции, в наручниках, и он не просто там бутылку в витрину кинул, а он совершил что-то действительно из ряда вон, страшное, и что ему грозит пожизненным заключением, для кого-то это стало трагедией — вот наверняка вам или вашим сослужителям приходилось с такими случаями сталкиваться. Что может в этот момент священник сказать человеку? Ведь все уже произошло.

Иерей Кирилл

— Да, все уже произошло. Но здесь единственное, что только можно действительно как бы сказать человеку в утешение изначально и направить его, скажем, дальнейшую жизнь в правильное русло — это, конечно, задуматься, первое, о своих отношениях с Богом. И прийти к той мысли, что несмотря на то что человек, как говорится, определенной свободой обладает и, конечно, по своей собственной свободе он совершает зло, но ситуация в конечном итоге, в которой человек оказывается, попускается Богом. И что человек должен осмыслить прежде всего вот эти вещи — то есть он должен увидеть промысл Божий, скажем так, в своей дальнейшей жизни: о том, что Бог попустил ему совершить вот это и по какой причине попустил, чтобы он, может быть, первое — осмыслил все-таки свою предыдущую жизнь, о том, как он жил. И обычно, вы знаете, вот человек, бывают более, может быть, сложные ситуации, когда человек уже совершил зло, ему, скажем, проще смириться с тем положением, в котором он оказался. Но бывают ведь случаи, когда человек, скажем, ну не совсем за свое дело осужден или, скажем, совершил частично то, за что его осудили, ну и так далее, или вообще не совершал — вот ему принять такое положение уже гораздо сложнее. Но здесь вот, я говорю, вспоминается тоже история Ефрема Сирина, когда он тоже оказался в числе, так сказать, скажем так, подсудимых за преступление, которого не совершал, и вместе с тем еще два человека — это из жития его известная история. Но тогда голос ему был: вспомни как бы свою другую жизнь. И он тогда вспомнил, что однажды он тоже совершил одно зло, в общем-то, которое, в принципе, было достаточно большим грехом, и он увидел связь не вот этого своего поступка, а того. И вот также бывает и с человеком. То есть если люди, скажем, выражают недовольство приговором, считают, что он слишком суровый, но когда они беспристрастно смотрят на свою жизнь в плане ее соответствия Божественной воле, Божественным заповедям, то тогда они понимают, что если даже они не совершали за то, за что их привлекли, но их сама жизнь, она, в общем-то, привела их сюда.

А. Пичугин

— Разные бывают ситуации. Опять же мы знаем с тем же Чикатило истории, когда вместе него расстреляли какое-то количество невиновных. Причем я не уверен, что эти невиновные люди нагрешили настолько, что пускай они не Чикатило, но к стенке их все равно ставить там надо было. Хотя никого, наверное, не надо ставить к стенке. Но дело в том, что это же тоже судебная ошибка, никто от нее не застрахован, а люди, которые — вот мы тут недавно разбирали какой-то кейс, когда человек, по-моему, в Соединенных Штатах просидел, ему там, конечно, огромные компенсации выплатили, но 25 лет жизни у него было вычеркнуто.

Иерей Кирилл

— Да, все было бы действительно, вы абсолютно правы, но все было бы действительно ужасно, если бы все-таки жизнь с нами замыкалась бы рамками земного существования. Тогда, наверное, я бы первый Бога назвал несправедливым. Потому что в жизни действительно очень много такого, как бы сказать, на первый взгляд кажущегося несправедливым: один рождается здоровым, успешным, умным, другой — с определенной патологией; у одного были замечательные родители и все условия для продвижения и так далее, другой вообще родился, так сказать, отдали его в детский дом, у него была такая жизнь; одни умирают рано, другие поздно... То есть, конечно, если бы мы жили с вами только эту земную жизнь, то да, это было бы ужасно несправедливо, и наверное, к Богу были бы вопросы. Но все-таки когда мы знаем, что земная жизнь — это только первый этап нашей жизни, которая в вечность простирается, и очень важный, очень болезненный этап, и Господь сказал, что в этой жизни, так сказать, не будет безбедного существования, Он сказал, что в этой жизни будут испытания.

А. Пичугин

— В поте лица будешь добывать хлеб твой.

Иерей Кирилл

— Да, и в поте лица, и что в мире будете иметь скорбь, если гнали Меня, будут гнать и вас и так далее. То есть, конечно, каждый человек не должен смотреть на испытания как на что-то, как бы сказать, какое-то приключение для вас странное, да, по слову апостола, что это все-таки вещи, о которых Бог сказал, которые нужны, и которые, к счастью, временны. Но все-таки если земная жизнь — это первый этап, очень важный, очень болезненный и очень короткий, то тогда совсем другую ценность здесь обретают наши страдания и испытания. И мы понимаем, что да, судебная ошибка, она случилась, да, даже расстреляли человека — это ужасно. Отсюда, кстати, вопрос о том, что все-таки смертная казнь, ну я считаю, категорически против нее по ряду причин, но даже в том числе по этой, что судебная ошибка тогда будет неисправима и необратима. Но все-таки если мы помним слова Христа о том, что без воли Божией малая птица не упадет на землю, не две ли птицы ценятся, то мы понимаем, что все-таки за всем за этим стоит Господь, Его промысл о человеке, Его любовь к человеку. И если человеку суждено было пережить вот такую ошибку и, скажем, невиновному ему уйти из жизни, то, наверное, это огромная возможность и залог его вечного счастья, безусловно. Вот это очень важный момент в плане, конечно, общения с осужденными пожизненному лишению свободы, для которых жизнь скорее всего закончится именно там.

А. Пичугин

— Я правильно помню, что у нас люди, осужденные к пожизненному заключению, в общем, через 25 лет выходят?

Иерей Кирилл

— Да, по закону через 25 лет, в случае отсутствия нарушений последние три года, положительных характеристик и так далее, могут быть освобождены от дальнейшего отбывания наказания....

А. Пичугин

— Ну у нас такое было, по-моему, всего несколько раз или один раз.

Иерей Кирилл

— Такого не было ни разу.

А. Пичугин

— А, не было.

Иерей Кирилл

— Не было ни разу. Да, то есть по УДО ни один осужденный к пожизненному лишению свободы у нас на свободу не вышел. То есть были случаи пересмотра приговоров, в связи с изменением законодательства, когда там одни считались отягчающими, потом не считались. Были случаи, несколько человек там, около пяти, по-моему, или шести, которые отбыли от 15 до 23 лет, они вышли. Но люди, которые, так сказать, на условно-досрочное освобождение подавали документы, все суды по понятным причинам — потому что не было прецедента, и, значит... Ну есть категория среди них, о которых мы понимаем, что эти люди точно не выйдут — это преступления насильственные против несовершеннолетних и так далее. То есть никто и никогда, и даже священник не скажет: я уверен, отпустите, он больше не будет.

А. Пичугин

— Ну это никто не может поручиться.

Иерей Кирилл

— Да. И даже сам человек говорит, что, батюшка, я буду с вами искренен, но пока, вот если меня отпустить, вот эти стены, они помогают мне быть с Богом и они меня хранят от, в общем-то, тех движений, которые я чувствую в себе.

А. Пичугин

— Ну у любого человека, наверное, есть воля к свободе, и даже если он привык... Вот тут тоже, знаете, мы переходим к каким-то особенностям, наверное, служения тюремного священника. Для меня достаточно сложно представить, как для человека, который провел, например, жизнь свою, ну какие-то годы в заключении и вышел на свободу, у него какая-то тяга обратно есть. Есть же такие люди?

Иерей Кирилл

— Есть, вы знаете.

А. Пичугин

— И сложно поставить по ряду причин как-то вместе с людьми, которые вот, не знаю, живет человек, да, вот работает дальнобойщиком, приезжает — я сколько с дальнобойщиками разными общался, они говорили, что вот хочется домой, уже такие эти рейсы надоели, хочется к жене, к детям, домой. Потом приезжаешь домой — три дня, и уже хочется назад, в дорогу. Очень много таких профессий. Даже вот бездомные люди многие, они уже не могут жить дома на одном месте, вот эта тяга к бродяжничеству, она зачастую превалирует. Так меня всегда удивляло, что есть люди, которым хочется за решетку.

Иерей Кирилл

— Ну вы знаете, я бы все-таки вот не сказал, что их сама решетка — все равно заключение, оно время тяжелое и для рецидивиста, который уже там как рыба в воде, все равно туда никто не хочет. За исключением ситуации, когда человеку негде жить, вот бездомных, которых вы упоминали, и когда он вспоминает: а в тюрьме сейчас (как в известном фильме, да?) макароны дают. Понимаете, то есть когда человек намучается здесь по подъездам, по холоду, по голоду, он вспоминает, что там и тепло и покормят и так далее.

А. Пичугин

— И еще обстановка, к которой он привык, стал частью этой обстановки, этого мира. И там вот эти люди из этого мира, а здесь непонятные какие-то обычные, которые в магазин ходят, в очереди стоят, домой возвращаются.

Иерей Кирилл

— Да, вы знаете, вот вы мне сказали, и я вспомнил тоже женщину одну, которая, в общем-то, не раз была судима. И вот, вы знаете, она, в очередной раз оказавшись в следственном изоляторе, с ней сотрудники общались (я с ней не общался, это с их слов) и сказали: ну как же так, опять ты, значит, у нас, к нам приехала? И она говорит: вы знаете, а я вот так скучала по колонии. Я вам сейчас покажу фотографии, как мы там жили (у нее все фотографии хранятся, значит, вот с места предыдущего отбывания наказания): вот у нас тут клуб, вот этого медведя я сшила, вот тут я выступала, вот тут у нас был конкурс мод и так далее. Ну это был едва ли не единственный случай, который я помню, когда женщина — ну она сама из детского дома, кстати говоря, и, конечно, жизнь у нее по освобождении была совсем опять несладкой и начались проблемы. Ну вот понимаете, там ей было лучше, чем на свободе. Но это очень редкий случай. Все-таки общаясь с рецидивистами и в конечном итоге получившими пожизненный срок, например, они мне говорили, что все-таки нет, тюрьма — нет, там плохо. Там плохо. Хотя все понимают, что сядут. Каждый преступник говорит, что я все равно сяду, я понимаю это. Как, говорит, земля за колхозом, так тюрьма закреплена, я все равно сяду. Но остановиться многие не могут.

А. Пичугин

— Напомним, что в гостях у светлого радио сегодня священник Кирилл Марковский, исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими. Я Алексей Пичугин. Через минуту мы продолжим нашу программу.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомним, друзья, что в гостях у нас сегодня священник Кирилл Марковский, исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими. Тут недавно была новость о том, что у нас следственные изоляторы заполнены на 96%. О чем нам это говорит?

Иерей Кирилл

— Ну не на 96%, а уже перевалило за 100%.

А. Пичугин

— Да, ну вот новость была таковой.

Иерей Кирилл

— Да, сейчас перелимит в следственных изолятора, и достаточно большой перелимит. Ну вызвано — я даже не знаю, может быть, не стоит так уж углубляться в эту тему, она слишком, как бы сказать, немножко отвлеченная от именно пастырской работы. Она больше вопрос к судам, которые избирают меру пресечения в виде заключения под стражу, хотя могли бы, может быть, ограничиться домашним арестом или подпиской. И еще вызвано это — ну да, то есть раньше у нас апелляционных подозреваемых и обвиняемых, которым уже суд вынес приговор, отправляли на время по разгрузке в другие регионы, где они ждали апелляцию и оттуда уже к месту отбывания наказания этапировались. Но сейчас в регионах тоже учреждения переполнены, они тоже не берут. Поэтому вопрос даже не к системе исполнения наказаний, вопрос к судам и к следствию. Потому что, вы знаете, среднее время пребывания человека в следственном изоляторе, прежде чем будет осужден, год и семь, представляете? Год и семь он находится в условиях фактически самого строгого заключения.

А. Пичугин

— Хотя суд его может, в принципе, оправдать, и он пойдет домой, а вот этот год и семь, проведенные в нечеловеческих условиях, потом...

Иерей Кирилл

— Да. Ну конечно, скажем так, очень старается система, чтобы эти условия были человеческими.

А. Пичугин

— И оправдательных приговоров у нас немного.

Иерей Кирилл

— Да, немного. Но тем не менее, как бы даже система не старалась, само ограничение лишения свободы, нахождение вместе с людьми, которых не выбирали для общения и так далее — это уже очень и очень тяжело. Хотя Господь утешает, конечно, и там людей тоже. И там люди привыкают. Вы знаете, то есть общаешься вот уже с человеком, который отбыл больше года, и он говорит, что самое тяжелое время было вначале, когда просто я вообще еще не знал, куда меня и как я выживу здесь. А потом, вы знаете, привыкает. И как-то даже, наверное, ко всему может человек привыкнуть. Особенно если у него какие-то духовные искания начинаются.

А. Пичугин

— Я был в нескольких колониях, в том числе строго режима, в Архангельской области. И мы тогда, я помню, в рамках той поездки — а там у нас и губернатор области, и еще несколько чиновников, и они выходили из этой колонии очень удивленные тем, что, во-первых, она заполнена тоже сверх всякого лимита, и люди даже не ходят на работу, поскольку работы на всех не хватает. Ну это строгий режим, но почти все осуждены за наркотики. А дальше уже, наверное, там градацию посчитать сложно, потому что люди, которые действительно планомерно торговали большими партиями, и вместе с ними на очень большие сроки осуждены какие-то студенты, которые там в метро где-то что-то продали. Но у них не было никаких смягчающих обстоятельств — им по 20 лет, у них нет пожилых родителей, на иждивении никого нет, нет несовершеннолетних детей, — то есть нет никаких обстоятельств, которые могли бы им срок смягчить, им дают по максимуму. И вот они, в 20 лет садясь, выходят оттуда, ну выйдут оттуда под сорок — в другой стране, в другом мире, в других обстоятельствах, вообще во всем другом, чужом. Как сейчас выходят у нас в другом мире, фактически в другой стране люди, севшие в 90-е вот за тяжелые преступления, так же и они. И вот понятно, что это не наш с вами разговор, мы ничего тут сделать не сможем. Но вот я, неоднократно наблюдая такие истории, общаясь с заключенными, которые как раз в 20 лет сели за то, что они по глупости... Совершили они правонарушение? Конечно, совершили, но по глупости они это сделали и получили огромный срок. Вот тут даже и не знаешь, что сказать.

Иерей Кирилл

— Да, наверное, здесь нужно учитывать все эти вещи — и возраст, и так далее. Вот правильно вы сказали, большой процент на самом деле среди женщин, кстати говоря, очень большой процент за наркотики, может быть, даже наибольший процент — больше 50%.

А. Пичугин

— Да, я был в подмосковной колонии, где в основном там две категории заключенных. Там не было заключенных женщин, которые сидели за особо тяжкие преступления, там две категории — это наркотики, и в основном это вот такая история, как я рассказал, и вторая категория — это экономические преступления.

Иерей Кирилл

— Да. Или экономические.

А. Пичугин

— Бухгалтер какой-нибудь фирмы.

Иерей Кирилл

— Да, который иногда даже и ни при чем бывает, или кассир, как бы тоже такие бывают случаи. Серди несовершеннолетних, которые содержатся в СИЗО, ведь сейчас стараются суды несовершеннолетним избирать меру пресечения в виде заключения под стражу в случае тяжких и особо тяжких преступлений — то есть это убийство, вот наркотики, изнасилование, например, тоже бывает. И очень большой процент несовершеннолетних — действительно он тоже за наркотики. Легкие деньги, понимаете, вот, и так надо трудиться, а тут перенес, там сделал закладку, еще что-то сделал. Ну они понимают, что пока они несовершеннолетние, больше десяти лет срока не дадут за это.

А. Пичугин

— А 10 лет — это уже огромный срок.

Иерей Кирилл

— Да, для молодого человека или для девушки, когда девушки. Иногда они начинают и сами употреблять. Практически вот несовершеннолетние, которые торгуют, они употребляют сами, понимаете. И опять-таки, начиная употреблять сами, ну что же, они иногда и совершают другие преступления.

А. Пичугин

— А давайте от этой темы перейдем к особенностям все-таки, о чем мы хотели сегодня поговорить, к особенностям служения священника в тюрьме. Мы когда общаемся с приходскими священниками, да я думаю, даже и приходским священникам тоже зачастую все особенности тюремного служения незнакомы, неизвестны, удивительны. Я общался со священниками, которые там годами несут свое послушание в тюрьме, и когда они рассказывают какие-то вещи, не какие-то прямо страшные, но они рассказывают какие-то особенности, и даже возникает вопрос, почему так, а почему, странно, вроде бы... Ну вот что для вас было удивительно в свое время?

Иерей Кирилл

— Да. И то, о чем мы священнослужителям, которые только назначаются на вот это послушание, о чем мы тоже стараемся им сказать, чтобы они уже были к этому готовы. Например, бывают случаи, когда приходят люди в тюремный храм и выясняется, что они позавтракали — и у священника, значит, возникает тоже вопрос, некоторые в таком случае не причащают даже людей. И мы всегда говорим в этом случае о том, что надо разобраться, по какой причине человек, собственно говоря, с утра вкусил пищу. И очень часто бывает, что это не потому, что люди относятся к таинству причастия вот так вот, скажем, небрежно, да, что там я позавтракаю и ничего — нет. А потому что бывают случаи, когда действительно, например, камера (если речь идет про следственный изолятор) не была предупреждена заранее о том, что ее выведут на службу. То есть такие вещи бывают, изоляторы у нас огромные в Москве.

А. Пичугин

— А как это происходит? Ищутся желающие? То есть приходят в камеру и спрашивают: хотите вы попасть на службу или нет?

Иерей Кирилл

— Да, система, конечно, бывает по-разному. В разных учреждениях по-разному устроено: где-то волонтеры, под контролем волонтеров православных осуществляется, скажем так, обработка заявлений осужденных, и когда формируют списки подозреваемых и обвиняемых, которые потом, понятно, согласовываются с оперативным отделом и так далее. А бывает, где сотрудники сами составляют график, и по этому графику они осуществляют вывод. Бывает, что, конечно, мы стараемся и просим, и требуем о том, чтобы людей предупреждали заранее, хотя бы за сутки, о том, что их выведут на службу. Но поскольку и сотрудников не хватает, и бывают самые разные ситуации, когда, например, камера одна сказала: мы пойдем. Потом она утром, после бурно проведенной ночи, значит, все спят, и никто не пошел. Это редко бывает, но бывает, к сожалению.

А. Пичугин

— Сейчас должны спросить: а как же так, какая бурно проведенная ночь-то?

Иерей Кирилл

— А ну там разные бывают бурно проведенные ночи. Несмотря на то, что, конечно...

А. Пичугин

— Режим.

Иерей Кирилл

— Режим существует, да, но, к сожалению, там бывают всякие разные нарушения, с которыми ведется борьба.

А. Пичугин

— Но речь о камере, вот мы с вами говорим о СИЗО. А если это колония, и там общежитие, и люди живут?

Иерей Кирилл

— Нет, в колонии, конечно, нет. В колонии таких случаев практически не бывает. Потому что там священник приходит в четко определенное время, уже осужденные знают, когда он придет, они готовятся.

А. Пичугин

— Заключенные ходят по территории колонии. Ну если это там не какие-то ограничения по режиму, они просто ходят по территории колонии свободно, это поселок, по которому они могут ходить. Опять же, знаете, мы вот с вами эти темы обсуждаем, но мне кажется, надо еще и оговорить, потому что в представлении многих слушателей тюрьма — это вот камера, откидывается шконка какая-то там вот эта, как полка в плацкарте, и там сидит. Проснулся, ее откинул — и все, и дальше ходишь по камере. Я знаю, что так многие это представляют.

Иерей Кирилл

— Это в карцере так.

А. Пичугин

— В карцере, наверное, да. А колония — это поселок, да, за колючей проволокой и с вышками, но туда очень сложно войти, там нужно пройти определенные там процедуры досмотра, но это поселок, где есть магазин, где есть клуб, где заключенные могут там, в случае наличия у них каких-то денег, купить продукты, у них там чем-то, если они зарабатывают, ходят на работу, получают деньги, могут улучшить свой рацион, могут пойти в храм в тот же.

Иерей Кирилл

— Да. Ну есть исправительные колонии, есть тюрьмы — если мы говорим об осужденных. Тюрем всего восемь, где люди отбывают наказание в камере.

А. Пичугин

— Но это надо постараться.

Иерей Кирилл

— Да, это, конечно, за тяжкие и особо тяжкие. Есть исправительные колонии осужденных пожизненно лишения свободы. Несмотря на то, что они называются исправительными колониями, то содержание там все равно по камерам. Осужденные к пожизненному лишению свободы отбывают наказания строго в камерах. Ни в каких не в отрядах, не в общежитиях, по камерам — от двух-трех до четырех человек они в камере содержатся. А в следственных изоляторах люди ожидают, значит, окончания следственных действий суда, тоже находясь в камерах. Иногда камеры эти на двадцать человек, но могут быть и на четыре, могут быть и на два. И вот мы говорим о том, что сложно очень организовать вот, скажем так, тюремное служение именно в изоляторе, там по ряду причин, сейчас законодательных моментов не будем касаться. Но если речь даже просто о выводе в храм, то иногда вот не по своей вине камеру подследственных выводят на службу, и они уже позавтракали. И в таком случае, конечно, у нас существует правило, что, если люди не знали — хотя они, так сказать, писали заявление за определенное время, но утром открылась дверь, когда уже после завтрака, и сказали: пойдете на службу. И они пошли. Священник не должен этим смущаться, и мы причащаем в таком случае подследственных, даже если они позавтракали. Потому как, так сказать, человек находится в особых условиях, человек страдает, человеку нужно утешение обязательно, и вот так вот лишать его причастия на том основании, что не по своей вине вот он позавтракал — это недопустимо. Казалось бы, вещи простые, но вы знаете, это с трудом, вот у приходского священника с трудом они вмещаются. Потому что он привык, знаете, привык на приходе: ты, не дай Бог, там человек попил водички, иногда там глотнул что-то — уже все, к причастию не допускают.

А. Пичугин

— Все-таки это редкость, мне кажется, сейчас это не так часто бывает.

Иерей Кирилл

— Хотелось бы в это верить, да. Но в тюрьме, как и, в общем-то, в больницах, кстати говоря, тоже эти вещи. Еще бывает ситуация, может быть, даже более сложная. Когда, например, человек кается священнику, что он совершил убийство, и убийство он совершил сравнительно недавно. Вот что священнику делать? То есть, например, полгода назад. Вот пришел и говорит: я, батюшка, здесь нахожусь по делу вот об убийстве — я убил человека. Я очень раскаиваюсь, я просто вот ну как это, выпивши был, часто говорят, поссорились, там что-то еще. Я раскаиваюсь, я понимаю... Что делать священнику, причащать его или нет? То есть понятно, что если такая ситуация возникнет на приходе, то священник, он скорее всего, конечно, не будет. Если прошло несколько месяцев, он скорее всего не будет причащать человека, совершившего убийство.

А. Пичугин

— Ну мне кажется, тут нет каких-то стандартных подходов, шаблонных для священника.

Иерей Кирилл

— Правильно, правильно.

А. Пичугин

— И священник каждый раз должен сам делать этот выбор.

Иерей Кирилл

— Да, называется, на пастырскую совесть, как говорится. Но все-таки в тюрьме надо учитывать следующее: что если человек не скрывает что-то, если он сознается, если признает свою вину, перед следствием в том числе, и ему грозит срок, то это и будет для него епитимьей. То есть тюремное заключение — это уже епитимья. И налагать на нее еще одну епитимьею, не допустить человека до причастия — все-таки это уже неправильно. То есть, как правило, при раскаянии человека, если убийство совершилось не совсем прямо вот недавно, когда обычно человек даже сам говорит: батюшка, я не готов причащаться, потому что у меня руки еще в крови, я не готов. Вопросов нет.

А. Пичугин

— Это решение человека.

Иерей Кирилл

— Да. Но если прошло, например, полгода, скажем, и человек уже понимает, что ему предстоит впереди 15 лет, проведенных в заключении, если он раскаивается, то мы его причащаем. Потому что ведь все-таки мы понимаем, что епитимья — это не наказание, это лечебное средство. Лечебное средство Бог на него уже возложил — всё, это срок, который он, и сколько он переживет тоже за это время, только Господь знает. И какой смысл лишать человека Христа в такой ситуации? Вот что, ведь кто, как не Господь опять-таки сможет человека привести к еще большему раскаянию. Потому что все-таки раскаяние — процесс постепенный. У человека, который совершил убийство, например, а может быть, и не одно, что в душе происходит? Откуда у него сразу возникнет вот прямо такое глубокое покаяние, слезы, которого мы ждем, и общество ждет от него. Это процесс постепенный. Сначала уже для него большим делом, если он скажет: да, я поступил плохо, я раскаиваюсь, я этого никогда бы больше не сделал. Потом, со временем, с Божией помощью, конечно, весь ужас, что он совершил, перед ним откроется. И сколько таких случаев было и в моей тоже практике, когда люди именно через 10 или 15 лет вдруг совесть у них начинала подавать такие, так проявлять себя, что человек не находил себе места. Он вдруг вот только через 15 лет, когда душа уже и страданиями была утончена и истощена, и какой-то духовной жизнью, и какой-то даже близостью Бога на фоне этой благодати и, скажем так, переживание святого Бога вблизи себя, он увидел, то что в каком состоянии его душа находится и находилась — конечно, люди приходили в ужас. И поэтому мы ведь понимаем, что без Божией помощи человек не придет к покаянию, не изменит свою жизнь. А какой смысл лишать его Бога, если, может быть, он вообще даже на свободе никогда не причащался, что для него это отлучение будет иметь? Поэтому тоже священник должен быть готов, мы и причащаем иногда. Но за исключением ситуации, когда человек, например, говорит: в принципе, батюшка, убил, ну так ведь я же, так ведь он же, например, там сам виноват.

А. Пичугин

— Убил, но не раскаиваюсь. Убил и еще раз бы убил.

Иерей Кирилл

— Да, и еще раз убил бы, тогда...

А. Пичугин

— Ну еще раз бы, конечно, нет. Но при этом: а что?

Иерей Кирилл

— Да, ну он же там ударил мою жену, но он же там мне сделал такое-то, и я же ведь... Поэтому, да.

А. Пичугин

— Друзья, напомним, что в гостях у светлого радио сегодня исполняющий обязанности куратора тюремных храмов Москвы, помощник начальника УФСИН России по городу Москве по организации работы с верующими, священник Кирилл Марковский. Какие еще особенности есть в тюремном служении, которые заметно отличаются от приходской практики?

Иерей Кирилл

— Ну вот, например, бывает ситуации и нередко, когда аудитория, к которой обращается священник, представляет из себя не только православных, но и представителей не только других конфессий, но даже религий. Нередки случаи, когда священник, скажем так, ведет групповую работу и заходит в камеру, в камере двадцать человек — из них половина православных (а может быть, даже и не половина, а четверть, или даже, может быть, и меньше) и мусульмане. И вот они все, как говорится, тут стоят и внимают. И вот священник — я думаю, что случай уникальный, и нигде больше такого в пастырской практике у священника не может быть, когда он говорит проповедь, обращаясь не только к православным, но и к мусульманам. И здесь даже не то, что он должен подбирать слова, скажем, нет. А удивительно то, что иногда мусульмане являются слушателями гораздо более внимательными, чем православные. То есть не раз бывало такое, что я, когда общался с группой подследственных, которая передо мной находилась, невольно замечал несколько взглядов, особенно внимательно вот устремленных, слушающих, вот, знаете, все внимание. Видно: кто-то вот, так сказать, посматривает, кто-то думает о своем, по сторонам, а кто-то вот ловит каждое твое слово — это были мусульмане. Это было как среди женщин, как среди несовершеннолетних, так и среди мужичин. И, вы знаете, даже более того: иногда мусульмане какие-то вещи понимали, скажем так, более, может быть, правильно, чем наши православные. Ну вот, например, обычный случай. То есть всегда я говорю: ну хорошо, вот, допустим, вы обвиняете следователя, вы обвиняете судью, что они не разобрались, что они там вам, значит, «шьют» там то, что вы (простите за жаргон) не совершали. Но вы же понимаете, что надо всем над этим есть Господь, без воли Которого, вы понимаете, ничего в жизни не происходит. Если Он попустил вам — ну может быть, это надо принять и осмыслить то положение, в котором вы находитесь в настоящий момент. На это мне православные очень часто говорят: батюшка, ну Бог-то не хочет, чтобы я здесь был. Вот судья от сатаны. Точно, прямо дословно цитирую одну реплику, значит: судья от сатаны. А мусульмане на это говорят: нет-нет, мы понимаем, на все воля аллаха, он нас здесь очищает, мы значит, все принимаем с покорностью и со смирением. Православные начинают бунтовать: нет, Бог не хочет, чтобы я здесь был, это вот ему мешает там судья-дьявол и так далее. И вот здесь начинается опять разговор о том, что хорошо, если судья вмешивается в Божественный промысл, если судья не дает воли Божией осуществиться относительно вас, то что же у нас за Бог такой, понимаете, что человек стал на его пути? То есть Бог считает, что вам здесь нечего делать, вы не виноваты, но он ничего не может поделать, потому что судья такой попался. И вот мы обращаемся к Богу: Господи, так сказать, помоги. А Господь говорит: я не могу помочь, потому что следователь такой попался.

А. Пичугин

— Это следователь такой.

Иерей Кирилл

— Понимаете, вот эти вещи иногда, к печали, вот мусульмане понимают лучше, чем мы, у них как бы в этом плане. Но и священник должен быть очень осторожен. Он должен понимать, что, в принципе, в камере, конечно, мир есть, и на фоне религиозном чрезвычайно редко возникают какие-то конфликты — то есть все-таки там стараются уважать веру другого человека. Но тем не менее священник должен быть очень осторожен. И у нас, к сожалению, был такой случай, что однажды священник допустил такое вот высказывание против, значит, веры, против ислама, и вы знаете, был очень серьезный конфликт, который потом с трудом удалось, в общем, уврачевать. Это было давно, но понимаете, после этого, когда совершался крестный ход по территории, значит, учреждения, одного из учреждений, то мусульмане прямо кричали из окон, бунтовали и, в общем, прямо вот настроены были очень агрессивно. То есть надо понимать, что мы-то уйдем, а они-то там остаются. И что нужно все-таки этот хрупкий мир, чтобы он был. Вот тоже как бы такая вот особенность. Знаете, вообще я вот ловлю себя на мысли, что тюремный священник, он иногда... То есть у нас диалог с другими религиями ведется на самом высоком уровне, мы же это понимаем — на уровне Отдела внешних церковных связей, в крайнем случае священники, которые, скажем, проходят особое обучение, они выходят на контакт с представителями других религиозных организаций, осуществляют с ними какие-то взаимодействия, программы и так далее. Тюремный священник, он вольно или невольно ведет межрелигиозный диалог практически постоянно. Потому что он видит, что вместе с ним приходят тюремными имамы, приходят раввины, и общение, оно очень часто у них бывает между собой. Но вы знаете, надо отдать должное, что, слава Богу, у нас очень добрые отношения и с представителями Духовного управления мусульман, и Федерации еврейских общин России, Конгресса еврейских общин, религиозных организаций и объедений — то есть мы обходим острые углы, мы общаемся очень по-доброму. И опять-таки, вы знаете, не могу не отметить, но иногда мусульмане ну вот для меня лично, имамы, вот тоже являются тоже примером смирения и терпения. Ведь у священника очень часто бывают сбои в организации работы. Какого плана? Священник пришел — никак не приходит сотрудник, чтобы его проводить в храм. И вот он ждет на КПП, иногда за КПП, иногда мороз, иногда холодно, иногда толпа людей и так далее. И вот батюшки, они периодически, конечно, начинают возмущаться. Один священник мне вообще однажды сказал, что я ждал полчаса, и вообще, если подобное будет продолжаться, я вообще ходить не буду.

А. Пичугин

— Ну он же автобус ждет полчаса иногда. Он же не будет возмущаться и говорить, что а я больше не буду ездить на автобусе.

Иерей Кирилл

— Вы представляете, а здесь вот имело место такое. И мы даже не говорим о распоряжении Патриарха там, по которому он в СИЗО направлен, даже не про это, а про то, что, конечно, священник должен быть готов к этим вещам. И что в тюремном служении все продвигалось — ну, наверное, как и не только в тюремном, оно все продвигалось и развивалось, понимаете, подвигом. Подвигом, я бы даже сказал, кровью, трудами. Когда священники изначально приходили, просили, обивали пороги. А если бы все рассуждали так: за мной не пришли, так я и не пойду, то о каком тюремном служении вообще могла идти речь и о его развитии? Ну так вот. Так вот, а мусульманские имамы — ну никогда я от них слова какого-то возмущения не слышал. Наоборот, они мне говорили: да, говорит, — я и сам спрашивал: как, за сколько пришли за вами? — да вы знаете, батюшка, я постоял там полтора часа, на улице был мороз тогда. Но я же, говорит, ведь понимаю, я же понимаю, что их там не хватает, зарплата маленькая у сотрудников, вечно не комплект — и поэтому, конечно, ну я все понимаю. Поэтому ну ничего, подождал, да, померз немного. Вот буквально с такими же интонациями этот имам мне говорил об этой ситуации, представляете?

А. Пичугин

— Я думаю, что и священники есть такие, которые точно также будут рассуждать.

Иерей Кирилл

— Конечно, я уверен, что, конечно, есть. Но вот услышать такое все-таки от мусульманина, на фоне вот прямо сравнительно диалога, предшествующего этого — ну для меня был контраст такой.

А. Пичугин

— Ну тут ведь никто никому ничего не должен.

Иерей Кирилл

— Согласен. Абсолютно согласен, конечно.

А. Пичугин

— А есть такая тема, не раз я ее обсуждал с разными священниками — и некоторые говорили, что в их практике такого никогда не было, некоторые говорили, что да, они знают такие случаи — это очередность похода к Чаше разных заключенных. Об этом уже много копий сломано. А что вы можете по этому поводу сказать? Разных категорий заключенных.

Иерей Кирилл

— Ну опять-таки, понимаете, священник пришел и ушел, а осужденным там жить. И вот эти вот, к сожалению, определенные понятия, ну они, наверное, очень долго еще будут действовать и существовать в тюремной среде. Хотя надо сказать, что им сейчас начинает противопоставляться другое движение уже, мусульманское — вот эти джамааты, которые не признают эти понятия все, и вообще, как говорится, у них там свое. Но тем не менее это еще пока действует. то есть категория осужденных с так называемым низким социальным статусом, она существовала и будет существовать. И любой человек, который вступил в общение — там поздоровался, в какое-то близкое общение, поел там из одной посуды и так далее — он, понимаете, переходит в эту категорию. И поэтому если священник будет говорить, в общем, совершенно правильные вещи — о том, что пред Богом все равны...

А. Пичугин

— Что Чаша одна, мы все равно из одной причащаемся.

Иерей Кирилл

— Да, Чаша одна, что мы вообще в храме, а не у вас там, что я там по вашим законам волчьим жить не собираюсь. И даже если он, допустим, своей властью священнической там понудит причащаться всех в произвольном порядке, и первыми пойдут там с низким социальным статусом, потом пойдут все остальные — он это все скажет, и он уйдет, понимаете. Но это все потом заметят, и ничего ни Патриарх, ни Владимир Владимирович Путин, никто эту ситуацию изменить не сможет. Понимаете, никто. Всё, человек, в котором, значит, признали, что он вступил в такой вот, скажем, близкий контакт с низким социальным статусом, переходит в эту категорию, понимаете. И жизнь у него потом будет, если даже никто не будет там, так сказать, его уравнивать уж сто процентов с такими вот людьми, все равно это будет, уже он переходит в другой опять статус, и жизнь его очень осложнится. Священник должен учитывать эти моменты и понимать, что он все-таки в первую очередь думает о людях, которые там, чтобы никого не подставить. И да, обычно они подходят, так сказать, последними. Но опять-таки здесь тоже золотая середина. Были попытки заставить священника служить на двух Чашах — из одной Чаши, значит, эта категория, и других. Но священники обычно на такие компромиссы уже не соглашаются. Были категории, два креста, значит, давайте нам крест одним —один, другим — другой.

А. Пичугин

— То есть вообще не давать крест.

Иерей Кирилл

— Да. Ну нет, здесь уже, конечно, священник... Вот мне один тюремный священник рассказывал, например, что вот тоже возник такой конфликт у него, что из одной Чаши все причащаются. И, значит, кто-то не захотел подходить там вместе с ними там потом и так далее. Но священник сказал: значит, братия, дорогие, вот смотрите, вы меня уважаете? Говорят: уважаем. Ну вот я потом за вами за всеми я буду все потреблять Святые Дары.

А. Пичугин

— Этот тоже у меня вопрос, кстати.

Иерей Кирилл

— Да. Вот, говорит, причастились последними вот те осужденные, которых вы там презираете и так далее. Но последним буду причащаться я как бы за всеми — потреблять Святые Дары за всеми. Ну вы что, будете меня не уважать теперь? Вы не будете... Задумались. И говорят: да нет, батюшка, ну как же, мы вас будем уважать. Вы как бы вы священник, вы приходите... Он говорит: ну а почему же тогда?

А. Пичугин

— Видимо, еще у этого священника был какой-то авторитет.

Иерей Кирилл

— Да.

А. Пичугин

— И действительно его уважали и знали.

Иерей Кирилл

— Да. Он уже много лет был в тюремном служении, и конечно, его уважали. Безусловно.

А. Пичугин

— Я думаю, что еще много вопросов, которые мы с вами хотели бы обсудить, могли бы обсудить, но оставим их на следующий раз, тем более что время нашей программы уже подошло к концу. Спасибо большое — говорим мы священнику Кириллу Марковскому, исполняющему обязанности куратора тюремных храмов Москвы и помощнику начальника УФСИН России по Москве по организации работы с верующими. Спасибо. Приходите к нам. Я Алексей Пичугин. До свидания.

Иерей Кирилл

— Благодарю.

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Сербский композитор русского происхождения Алексей Бутаков: музыка из концлагеря». Елена Зелинская
• «Особенные дети в многодетной семье». Валентина и Михаил Михайловы
• «Современный русский историк Олег Куц»