Светлый вечер с Владимиром Легойдой (эф. 30.12.2016)

К.Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера», здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Алла Митрофанова и я — Константин Мацан

А.Митрофанова

— Добрый вечер.

В.Легойда

— Добрый вечер.

К.Мацан

— У нас в гостях сегодня Владимир Романович Легойда, как вы уже по голосу догадались. Сегодня пятница.

В.Легойда

— По грустному голосу ведущих, извините, пожалуйста.

К.Мацан

— Традиционная встреча по пятницам. Главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ.

Наше досье

Владимир Легойда. Родился в Кустанае в 1973 году. Окончил МГИМО, стажировался в Соединенных Штатах, кандидат политических наук, профессор МГИМО. Некоторое время возглавлял кафедру международной журналистики. Оставил эту должность после назначения на пост председателя Синодального информационного отдела Московского Патриархата. С 1996 года Владимир Легойда — главный редактор журнала «Фома», он также входит в состав различных государственных и церковных органов. Таких как Президентский Совет по правам человека, общественный совет при Минюсте, Патриарший совет по культуре, Высший церковный совет. С декабря 2015 года Владимир Легойда является председателем Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ.

К.Мацан

— Наша сегодняшняя беседа — последняя в этом году, традиционно такое подведение итогов. И мы конечно, к сожалению, не можем не начать эту беседу с темы, которая всю неделю, не сказать осветила, а омрачила скорее, бросила тень на всю неделю, может быть даже на весь год — это катастрофа самолета ТУ-154 над Черным морем. 26 декабря был в стране день траура по погибшим, их 92 человека — члены экипажа, журналисты, участники ансамбля имени Александрова, их руководитель — Валерий Михайлович Халилов, и также на борту была Елизавета Петровна Глинка, всем известная и любимая, как доктор Лиза. Вот такая новость, которой мы в принципе всю неделю так, или иначе живем. Владимир Романович, в такие моменты всегда возникает один и тот же вопрос и к сожалению, мы всегда вынуждены его задавать и себе в том числе, а не просто по-журналистски в эфире, как в этой ситуации, в такие дни христианину рассуждать и мыслить, как на вопросы себе о смысле происходящего отвечать?

В.Легойда

— Я, с одной стороны, не считаю себя в праве какие-то давать окончательные советы, с другой стороны, мне кажется, что это понятно как. Вообще у нас, мы призваны к богообщению и одним из основных способов общения с Богом для христианина является молитва и поэтому не только в такие моменты, но в любые значимые и вообще повседневные моменты жизни человек обращается к Богу, он призван обращаться к Богу и находить в этом... Но опять же, важно понимать, что это не есть какая-то вещь сугубо инструментальная, или какая-то такая, есть такое слово «обязаловка», а это то, что действительно дает силы и то, что помогает пережить и радость, потому что радость тоже надо уметь переживать, и горе. И об этом, в общем, говорит нам Евангелие, которое мы также должны читать и проживать, не просто прочитывать, а проживать все то, что там сказано. Потому что в этом и уникальность Евангелия, в том, что оно обращено к каждому читающему, не как художественный текст, не как какой-то образ, иносказание, метафора, а как то, что имеет самое непосредственное отношение к твоей жизни. Я понимаю, что, наверное, Ваш вопрос связан с таким воплем, который неизбежно в таких случаях у многих людей вырывается: «Почему?», или «Для чего», что, наверное, ну нельзя сказать более правильно, «Почему?» — это такое эмоциональное. Мы кстати сейчас в социальных сетях видим, сразу может видеть реакцию очень многих людей. Может быть не очень хотелось бы об этом говорить, потому что сложное впечатление, местами тяжелое от дискуссии, причем это же ситуация и время, когда нужно молчать и молиться, может быть как-то сугубо, а... ну не хочется даже повторять то, что приходилось читать, причем с разных сторон, что называется. Человек не выдерживает, наверное, этого всего. А с другой стороны конечно этот вопрос есть. Вы знаете, здесь опять же два момента. Я долго говорю, наверное, уже, но на рациональном уровне, можно какие-то вещи объяснить — почему, для чего. Причем для меня лично в каком-то смысле эти объяснения удовлетворительны, но проблема в том, что, когда тебе что-то удовлетворительно на рациональном уровне, оно же автоматически не лечит рану, а тут рана, взяли этой ситуацией и по сердцу. И тут понимаешь — это произошло потому то и потому то, но у тебя же от этого рана не затягивается сама по себе. Поэтому, я всегда боюсь давать эти рациональные объяснения, потому что на фоне эмоций, горя, они звучат немножко сухо и отвлеченно. Но мне кажется, что это «Почему?», если оно превращается в Карамазовское такое... оно не помогает постичь замысел Творца, потому что Господь уже сказал по этому поводу, что Мои пути, не ваши пути. Единственное, что мы верим... Вы знаете, я тут одному священнику своему близкому другу написал, все же об этом сейчас говорили эти дни, что такая ужасная ситуация, какие у нас проблемы по сравнению с тем, что людей просто больше нет в этой земной жизни. А он мне ответил с такой верой, это конечно для неверующего человека не аргумент, но для верующего... Он говорит: «Им то сейчас хорошо, они с Богом. А вот скорее горе для близких и для нас какое-то такое». И это тоже, знаете, у меня в жизни были такие ситуации, слава Богу, не такие с потерей близких, но какие-то тяжелые со здоровьем и именно священники, что называется, приводили в чувства. А для чего — тоже, к сожалению, из того, что мне довелось читать и в СМИ, и в социальных сетях, какие-то такие богословские экзегетические вещи, они, на мой взгляд, далеки от такого смиренно молитвенного восприятия того, что произошло.

А.Митрофанова

— Вы в начале программы так сыронизировали по поводу тона ведущих, что как-то немножечко печально Вас здесь поприветствовали, Вы уж простите. Я должна сознаться, что вообще только недавно сумела начать говорить снова после того, что случилось — это было ужасно непрофессионально, я себя чувствовала неловко, но я садилась к микрофону и понимала, что я не могу говорить. И это действительно была большая проблема, Вы понимаете, моя работа с этим связана. Но, что касается нас, действительно, здесь оставшихся, мы чаще, как мне кажется, горюем о себе. Мне понравилось очень то, что там протоиерей Игорь Фомин сказал сейчас в «Журнале» по поводу того, как встречать Новый год и вообще праздники какие-то, которые будут в нашей жизни после того, что случилось, как жить после этого условно говоря, ведь такие вещи постоянно происходят в нашей жизни и на прошлой неделе мы с Вами про Андрея Геннадьевича Карлова говорили. Дело в том, что, вот он очень правильную вещь сказал: «Деятельная любовь должна быть в нас, если мы действительно хотим как-то поддержать тех людей, которые были нам близки и дороги». Если Елизавета Петровна Глинка, на ее примере, эту ситуацию пояснил, всю свою жизнь посвятила тому, что помогала бедным, кормила бездомных, оказывала помощь старикам, она сама нам об этом рассказывала на радио, тоже только что буквально мы повторяли этот комментарий, и вытаскивала больных детей из горячих точек, то по мере своих сил каждый из нас в память о ней может делать подобные вещи. И мне бы очень хотелось, чтобы мы сейчас всю нашу скорбь об этих людях не спустили, не выпустили пар через эмоции и через публикации в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), а сконцентрировались бы на каких-то таких деятельных что ли вещах. У всех есть пожилые соседи, наверное, всегда можно приехать на вокзал и туда привезти какую-то еду людям, которые там все время живут. Мне кажется — это было бы правильно. Что Вы думаете?

В.Легойда

— Я с Вами совершенно согласен, конечно и вот эти эмоции, которые с одной стороны неизбежны, а с другой стороны, эмоции вещь сильная, но поверхностная, их надо, простите за плохое слово, конвертировать в то о чем Вы говорите, в деятельную любовь. Причем, знаете, если посмотреть, вот опять же, Вы спросили про чувства христианина, опять же, я не беру на себя ответственность с какой-то категоричностью об этом говорить, но посмотрите, допустим, чин отпевания, вот богослужение, панихида — это же светлое очень богослужение, там нет безысходности. Меня в свое время это потрясло, потому что я с детства не мог переносить похороны, похоронный марш. У меня просто одноклассник утонул, в пятом, или шестом классе мы были и нас всех повели туда и это было... я тяжелейшим образом это переживал и именно не столько событие, потому что насколько мы в подростковом возрасте, или может в четвертом классе мы это все понимали, а вот именно музыку и надрывные речи такие, заплаканные дети перепуганные. А когда, я помню, что умерла моя бабушка, ее отпевали, это было первое отпевание в моей жизни близкого родственника и очень дорого человека, которая много нам дала с сестрой, то у меня было совершенно другое чувство. Я конечно был старше уже намного, но все же. И вот мне кажется, что, вот почему... и я даже когда столкнулся в первый раз с той реакцией священника о которой я вам сегодня сказал, мне даже она показалась какой-то отстраненной, я думал, что как же он может так спокойно говорить о жизни и смерти. А он потому и может говорить спокойно, что он понимает, что эта фраза «у бога все живы», которую я сам много раз произносил, она для него не просто фраза, он верит и он понимает, что это не так, как в каких-то американских фильмах, что-то куда-то улетает, переодевается, прилетает и так далее, а что вот он понимает, что да, прекращена земная жизнь, но люди живы. И это действительно совсем другая перспектива, мы часто говорим об этом, что если нет вечности, все бессмысленно и так далее и так далее, но насколько мы, даже хотя бы осознаем, прочувствуем и так далее. Если бы это так было, ну я для себя говорю, прежде всего, то, наверное, и отношение было бы другим. А вот что касается, именно того, о чем Вы говорите — это скорее такая человеческая память, выражение своего отношения к ушедшим людям, да, наверное, это... ну это такая, мне кажется, человеческая, в данном случае история, она правильная, но да, конечно, это в том числе и то, что ты можешь продолжить, если у тебя есть возможность для этого хоть какая-то и заниматься, или помочь, чтобы дело человека, которому он всю жизнь посвятил, оно как-то существовало. Я единственное о чем бы хотел сказать, понятно, совершенно по понятным причинам чаще всего назывались некоторые имена, но поскольку вы спросили о христианском отношении, то мы должны помнить, что жизнь любого человека уникальная в глазах Божьих и конечно мы скорбим обо всех погибших, жизнь которых прервалась и каждый из них, наверное, очень много сделал и уж по крайней мере, повторяю, и в глазах Божьих это уникальная жизнь, и для многих близких — это были самые родные и самые дорогие люди. Вот об этом тоже хотелось бы сказать.

К.Мацан

— Владимир Легойда — глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Наверное, к другой теме перейдем, все-таки у нас, как я уже сказал, последняя беседа в этом году и традиционно в такие дни, несмотря ни на что возникает вопрос о том, с чем мы к концу этого года подходим, сразу вспоминается такой уже немного даже печальный, но и одновременно все-таки ироничный афоризм, как люди в 1916 говорили, что вот закончился тяжелый год, наконец-то наступает новый светлый будущий 1917 год. Вот мы сейчас...

А.Митрофанова

— В 1940 году тоже также говорили.

К.Мацан

— Вот мы сейчас на том же рубеже находимся двух лет. Владимир Романович, итоги бывают личные, бывают какие-то профессиональные, с какими итогами, если так можно поставить вопрос, Вы к концу этого года подходите? Что было может быть самым важным и запоминающимся?

В.Легойда

— Вы знаете, я как-то сейчас не знаю, может быть я себя плохо знаю, я как-то не то чтобы подвожу итоги обычно, пересматриваю ежедневник. Я на день какие-то планы свои итожу, а так в плане года... Это ведь такая условная граница, так сказать, во многом. Но если тем не менее от этой условности как-то отталкиваться, можно посмотреть. Но мне кажется, что самое главное, если говорить о том, чем пытаешься заниматься в меру силу и что является главным в служении Церкви, то это все-таки то поле, которое Федор Михайлович назвал «сердцами людей» и не изобрели еще такого прибора, которым можно измерять изменения этого состояния. А для Церкви это самое главное, мы можем только по каким-то косвенным признакам судить о том, что есть и положительные изменения. В том числе и по тому, как люди откликаются на беду, на горе, как они оказывают друг другу помощь и как, вы знаете, я с одним батюшкой недавно говорил и зашел разговор о чем-то из серии плохих новостей. Он говорит: «Вы знаете, я когда-то в молодости удивлялся, что мало хороших людей, а сейчас я радуюсь, что они в принципе есть», — и это была не пессимистическая какая-то оценка, а какая-то грустная пастырская констатация с его стороны. Но мне кажется, что здесь, я как-то не вижу сверхпринципиальных каких-то изменений, но слава Богу, люди продолжают любить, помогать, надеяться, верить, терпеть, прощать, как со всей лествицей молитвы оптинских старцев. А если говорить о каких-то вот... скажем, о профессиональном поле, может быть я как-то стал ближе еще смотреть, но очень я печально гляжу на поколение наших коллег современных, из них же первый может быть первый и есмь аз, в каком-то смысле, но какие-то фундаментальные сдвиги произошли в профессии. Это связано с целым рядом вещей, о которых мы в том числе и в этой студии много раз говорили. Но мне кажется, что какая-то критическая масса накапливается. Знаете, это же где-то в воздухе, когда уже актер Дензел Вашингтон дает какие-то, на мой взгляд, сверхточные оценки того, что происходит в медиапространстве, надо как-то крепко задуматься. И я много раз произносил эту фразу, никто ни разу со мной не стал спорить, когда я говорю, что выпускающий редактор, неважно где, вот он сидит новостной и у него дилемма, перепроверить и оказаться вторым, или даже третьим, или дать первым, а дальше разберемся. Мне никто никогда не сказал, что нет, мы будем перепроверять — это же ужасно, это же какой-то тектонический сдвиг. Может быть это как-то наивно будет звучать, но это же... это как бы другая профессия уже.

А.Митрофанова

— Это как игра на бирже, наверное, мне кажется с долей риска.

В.Легойда

— Я до конца никак не могу разобраться, как они там играют, это для меня всегда очень далекая тема. Но вот профессионально мне как-то кажется, что... плюс изменения конечно информационно технологические. Вот опять же, я может быть стал больше внимания на это обращать, но важно понимать, что мы стоим не то чтобы на пороге, а что скорость, с которой они происходят, они конечно очень сильно будут менять все и говорят об отмирании профессий, говорят о перспективе фундаментальных изменений в социальной сфере в ближайшие два-три-пять лет и это действительно, я думаю, что здесь нужно без какого-то алармизма, но внутренне и не только внутренне к этому готовиться, потому что очень серьезные изменения действительно будут происходить в том, какой будет вообще наша жизнь. Причем я думаю, что фантастические фильмы и прогнозы футурологов будут лишь отчасти сбываться, а как всегда, ты готовишься к одному, а происходит иначе. Мы это ощутим все еще при нашей жизни.

К.Мацан

— Возникать будет то, чего никто не мог предсказать и написать в романах.

А.Митрофанова

— «Есть многое на свете, друг Горацио», — что невозможно передать по рации. Вы знаете, я помню, как в конце 1990-х годов, я это помню, у некоторых людей, а может быть даже и у многих, здесь у меня статистики нет, не было дома стационарных телефонов. Понятно, что мобильных телефонов тогда у людей еще тоже не было в массе своей. Были такие огромные трубки с которыми с гордостью люди ходили, если уж она у человека была, то ее нужно было предъявить миру, что называется, но у многих не было даже стационарных телефонов. Сейчас, ну как мы с вами понимаем, любой формат этой трубки, через которую можно информацию передавать, он доступен, практически любому человеку, все зависит от размера кошелька, но даже на самый небольшой бюджет все равно что-то подходящее можно найти. И для нас — это как-то, знаете, мне кажется, естественно произошло, я в этом смысле, вот Вы сказали про алармизм, про то, что надо что-то ожидать, будет одно, потом другое, или мы ожидаем одного, а будет другое — я наблюдаю то, как мы быстро привыкли к компьютерам, как мы быстро привыкли к мобильным телефонам и ко всему остальному, я вообе...

В.Легойда

— Простите, Вы совершенно правы, но я о другом говорил. Я же говорил о социальных изменениях. Те информационно-технологические прорывы, которые будут дальше происходить, они приведут к тем социальным явлениям, которых еще не было. Что я имею в виду?

А.Митрофанова

— Отомрут профессии некоторые, Вы имеете в виду.

В.Легойда

— Да, смотрите, скорее всего будет происходить довольно быстро алгоритмизация, автоматизация, роботизация очень многих процессов в совершенно разных отраслях, причем не только в промышленности, но и может быть даже в сфере обслуживания, тут у меня есть свои сомнения, но у меня недавно один умный человек, безусловно, уверял в том, что автоматы будут производить качество блюд совершенно автоматически в любом количестве и так далее, и так далее.

А.Митрофанова

— Они не смогут сделать кое-что очень важно эти автоматы.

В.Легойда

— Алгоритмизация в сфере обслуживания, то есть, человек, с которым я разговаривал совершенно серьезно мне сказал, что у меня в одном из... у него большая компания, он говорит, что у меня сейчас работают 600 человек, через полгода я оставляю половину, а через год я думаю, что 10%. Он говорил об этом без большой радости, но иначе он просто может потерять вообще, что называется бизнес. И это серьезно социально, потому что все эти люди должны где-то работать. Посмотрите, что происходит в западных странах, существует эта тенденция некая минимума, обязательная заработная плата, в Финляндии, по-моему, или где-то, то есть человек в любом случае будучи гражданином страны, он получает некий minimum minimorum, это даже не называют уже пособием по безработице. То есть, будучи гражданином он может ничего не делать и в принципе сводить концы...

А.Митрофанова

— Социальное пособие так называемое.

В.Легойда

— Это даже как-то сейчас по-другому называется, некий обязательный минимум дохода, что-то такое, который позволяет человеку сводить концы с концами и так далее. Я сейчас не хочу ни в коем случае нагнетать, но конечно, какие-то серьезные социальные сдвиги будут происходить. И я думаю, что конечно, это нужно как-то осмыслять естественно и с точки зрения мировоззренческой, потому что... собственно все с этой точки зрения нужно осмыслять.

А.Митрофанова

— Мне кажется, только мировоззренчески это и можно попытаться осмыслить для того, чтобы не стерлась грань между тем, где заканчиваюсь я, и где начинается машина.

К.Мацан

— Давайте к этой теме вернемся после паузы небольшой. Это очень интересная тема, как раз про мировоззренческие осмысления еще поговорим. У нас сегодня в студии Владимир Романович Легойда — глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ. В студии моя коллега — Алла Митрофанова, я — Константин Мацан. Буквально через минуту вернемся.

А.Митрофанова

— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели. Константин Мацан, я — Алла Митрофанова и напомню, в гостях у нас, как всегда по пятницам и теперь уже в последнюю пятницу в уходящем году — Владимир Легойда — глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ. Коль скоро у нас в этом году такой уже эфир прощальный, мы решили попытаться некие... посмотреть на то, что с нами происходило в течение этого года и обозначить какие-то основные тренды, которые выделяются на фоне общего такого информационного, новостного потока, и вообще жизненного потока. И вот Владимир Романович обратил внимание на то, что стремительно меняющийся мир и технологии, которые завоевывают все больше и больше место в нашей жизни — это тоже определенный вызов, потому что через некоторое время вполне возможно, в социальной жизни наступят очень серьезные перемены и мы к ним, неизвестно, окажемся готовы, или нет.

В.Легойда

— Да вот, вы знаете, смотрите, даже исходя из того примера, который мы с вами уже привели — автоматизация, роботизация, сокращение рабочих мест в какой-то конкретной допустим отрасли, она ведь как минимум перед человеком работодателем христианином ставит вопрос о том, как быть в той ситуации, когда ему придется увольнять и увольнять многих людей. Он может их не увольнять, но тогда просто в какой-то момент потеряют работу все, включая его самого и это, на мой взгляд, наименьший из вызовов, потому что он как-то с этим справится, может быть какие-то пособия выдаст максимальные и прочее. А люди, которые окажутся? А компетенция, которая у них есть и которая уже в этом новом раскладе будет мало востребована, а других у них нет, а кому-то уже поздно переучиваться. И так далее и тому подобное, то есть это конечно какие-то вещи, которые потребуют, наверное, какого-то нового проявления солидарности, милосердия. Мне кажется, что это не случайно все происходит. Дай Бог, чтобы как-то это происходило без каких-то драматических изменений, но все равно, так, или иначе, здесь очень много вопросов и конечно, в каком-то смысле, конечно любое время уникально, но когда-то вековое течение мало что меняло в социальной антологии, как говорят некоторые философы и политологи, а сейчас оно как-то очень быстро меняется, на наших глазах.

А.Митрофанова

— В общем, да, буквально на наших глазах. Как показывает кстати опыт истории перехода от века XIX к веку XX, когда... там же не всегда этот переход такой календарный, четко 1 января.

В.Легойда

— В каком-то смысле он конечно и не календарный.

А.Митрофанова

— Конечно, это как-то ощущается в воздухе, что наступила новая эпоха, наступило новое время. В этом смысле вполне возможно, что XXI век начался чуть раньше, или чуть позже — это не суть. Но вот тогда, что было на рубеже веков — это же понимаете, это конвейерное производство, наращивание скоростей и скорость передачи информации, которые тоже очень сильно увеличились в связи с тем, что вошли в жизнь телефоны, телеграфы и так далее. Это же очень здорово человеку по мозгам ударило.

В.Легойда

— Конечно, это нагрузка на психику, это испытание и нравственного чувства человеческого, потому что это все... ну даже то, о чем мы сегодня говорили. Ты погружаешься в среду, которую ты, в общем-то, в каком-то смысле мог раньше избегать, кто-то сознательно, кто-то в силу... а сейчас... И это очень такие, тут вопросов конечно больше, чем ответов, безусловно. Но понятно, что нет такого вызова, который человек не мог бы как-то, мне кажется, внутренне с ним соотнестись с помощью Евангелия. Но другое дело, что каким будет этот правильный ответ.

А.Митрофанова

— Вы знаете, какой вопрос меня здесь очень беспокоит — я поскольку женщина, живущая в XXI веке, у меня много всяких прибамбасов хозяйственных, которые облегчают мне жизнь, начиная от стиральной машинки, заканчивая какими-то менее распространенными вещами, понимаю, что я гораздо больше выигрываю времени на экономии своих сил и у меня на другие занятия время остается, когда загружаю вещи в стиральную машинку. Этого моя бабушка не делала, она стирала все руками, у нее от этого, даже от холодной воды были узелки на руках. С другой стороны я понимаю, что всегда ли я продуктивно трачу то время, которое у меня освобождается от этой важной работы. Ведь помимо того, что бабушка стирала, она еще месила тесто. Мы сейчас в хлебопечку все это быстренько сгрузили ингредиенты, во всяком случае, как часто это делают люди сегодня, она там сама все перемешает, сама все доведет до ума и так далее. А это же какой-то очень важный творческий процесс, когда человек месит тесто.

В.Легойда

— Не знаю, насколько этот процес...

А.Митрофанова

— Вы не знаете, хорошо, женщины знают...

В.Легойда

— Я знаю, потому что у меня бабушка еще тоже этим занималась, я имею в виду, я не уверен, что это какой-то сверх творческий процесс, но то, что здесь есть отношение с вещами — это конечно лучше говорить может быть с теми, кто этим непосредственно занимается. Я насколько знаю, хорошо вам известный отец Павел Великанов очень любит на эту тему не просто рассуждать, у него при храме много всего такого, где дети каллиграфией занимаются.

А.Митрофанова

— Рукотворного такого.

В.Легойда

— И рукотворного и он говорит, как это человека меняет и прочее. Но понимаете, тут можно конечно чем угодно заниматься и даже тесто месить по субботам с утра, но мы говорим о каких-то глобальных вещах, которые не будет несколько миллиардов населения, даже если возьмем только женщин, не будут они месить тесто сейчас, они все равно будут пользоваться хлебопечками.

А.Митрофанова

— Так в том то все и дело — это объективный процесс.

В.Легойда

— И вопрос в том, как это будет менять человека, к чему он... как эти изменения, которые будут происходить, они... как в свое время Алексей Федорович Лосев писал, что человек, который ест мясо, он мировоззренчески отличается от того, кто мясо не ест, а тут у нас иногда намного серьезнее произошли изменения по отношению с тем, как жили наши предки и это...

А.Митрофанова

— К этому надо как-то отнестись, надо как-то это в себе проанализировать что ли. Но никто, наверное, не понимает, как.

В.Легойда

— Тут очень сложно анализировать то, что еще не наступило, тут мы все равно будем реагирующую занимать позицию.

К.Мацан

— Давайте поговорим о том, что наступило. Мы уже поговорили про...

В.Легойда

— Взял и нас вернул на землю, так ба-бах.

К.Мацан

— Простите, я сейчас совершу прямо обратное и постараюсь поднять нас с земли туда, куда мы, в общем-то, наверное, в той, или иной степени все стремимся. Уже прозвучали слова про сменяющие друг друга скорости технологических прорывов, про обилие информации в которой мы живем. Мне вспоминается уже такая ставшая анекдотом история про журналиста, которому поручили сделать телесюжет про Рождество и он сказал: «Я не могу делать сюжет про новость, которая случилась 2000 лет назад».

А.Митрофанова

— «Про новость, которой 2000 лет», — точнее.

К.Мацан

— Да, и мы к этой новости каждый год и сейчас тоже приближаемся и в каком-то смысле, наверное, на все наши вопросы, как отнестись, где черпать силы, где видеть критерии — в каком-то смысле Евангелие, которое в известной степени начинается с Рождества отвечает. Владимир Романович, если к этой истории про журналиста обратиться и про новость, которая случилась 2000 лет назад, как бы Вы задание формулировали такому автору, чтобы сделать сюжет о Рождестве?

В.Легойда

— Для меня тут, поскольку....

К.Мацан

— Я понимаю, что вопрос для Вас не из теории, а из практики.

В.Легойда

— И он просто не впервые для меня звучит, то мне кажется, что здесь все понятно. Журналистика — это профессия о людях, это рассказ о людях, поэтому надо показывать, что значит Рождество для конкретных людей, как оно меняет их жизни и, если журналист хочет это показать, то как раз здесь у него есть все возможности. Потому что действительно, Вы совершенно справедливо сказали, это самое непосредственное отношение ко всему имеет и тут я не вижу как раз какой-то сверхсложности, просто нужно правильно понять задачу и не уходить в повторение каких-то вещей, которые действительно много-много раз за 2000 лет проговаривались. Хотя и тут можно найти, понимаете, совершенно неожиданный ракурс, потому что меняющаяся жизнь даже те же хорошо известные события, она все время по-новому заставляет прочитывать. И это тоже очень важно, поэтому, мне кажется, что это задание, оно только на первый взгляд такое неподъемное, и это действительно такой... хотя случай реальный, но оно вполне себе по-журналистски решаемое.

К.Мацан

— Владимир Легойда — глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ сегодня проводит с нами «Светлый вечер».

А.Митрофанова

— Вот Костя очень важный вопрос поднял по поводу Рождества, а Вы Владимир Романович говорите, если с точки зрения новостей подходить к этому вопросу, главное то, как Рождество меняет людей. Я пытаюсь понять, если у человека есть какая-то перед собой задача, или может быть не задача, а ощущение того, что хочется хоть что-то в этой жизни почувствовать такого положительного, какой-то сдвиг такой, говорят, что нужно начинать с себя. Как Вы считаете, вот это самое «начни с себя», оно с чего может начинаться?

В.Легойда

— Да, тут не ухудшить бы себя, потому что освобождается много времени, которое можно бесцельно потратить, например, в ФЕйсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) тыкая на страницы и в какой-то момент поймав себя на том, что а зачем я... это зачем мне все? Для чего я все это делаю? Лучше же что-то хотя бы почитать, или какую-то хорошую музыку послушать.

А.Митрофанова

— Ну, «потупить» иногда тоже хочется, вы меня простите.

В.Легойда

— Не всем, хотя я думаю, что конечно большинству. Вы знаете, когда-то мне один священник дал совет, он сказал, что в ситуации выбора каких-то таких материальных вещей, он всегда выбирает самую простую, вот самое простое, самое скромное и здесь, мне кажется, я это воспринял, как совет важный для меня, скажем так. Потому что мне кажется... не чтобы это какой-то железный закон для всех и на все случаи жизни, но мне кажется, что это интересное размышление, такое важное, над которым стоит задуматься.

А.Митрофанова

— То есть, выбираешь какую машину — выбираешь самую простую?

В.Легойда

— Наверное, да, условно говоря, что выбираешь машину, а не сенокосилку с вертикальным взлетом, как шутили у нас в детстве. То есть машину у которой не обязательно есть супер много дополнительных функций и еще чего-то, и где ты...

А.Митрофанова

— Понтов.

В.Легойда

— Наверное, да, где ты много тратишь на это денег и прочего, если они вдруг есть, а она, в общем, от этого не перестает быть машиной все равно. Хотя есть какой-то минимум и так далее. Но вы знаете, мне даже еще одно размышление этого же священника в связи с той дискуссией, которая у нас тогда была, мне показалось еще более важным, хотя немножко в сторону от Вашего вопроса, но в этой же где-то орбите, если угодно. Что-то мы там говорили как раз о материальных вещах, я говорю, что это же ради детей же делается. А он говорит: «А я не согласен с этой установкой — ради детей родители света белого не видят и прочее». Я даже так немножко опешил, потому что мне это казалось настолько каким-то общим место и безусловный какой-то трюизм, аксиома совершенно очевидная такая, не требующая каких-то оснований. Он говорит: «Дети должны жить так, как живут родители. И родителям не нужно выпрыгивать из одежды для того, чтобы создать детям какую-то совершенно невообразимую... особенно, если это никак не бьется с той жизнью, которой живут родители». И скажем, я сейчас боюсь ошибиться, но примерно такой разговор, что в ситуации, какой выбрать район для жизни, если вы собираетесь жилье себе искать, то это должно быть жилье, которое удобнее родителям с точки зрения работы и прочего и дети тоже должны приучаться к тому, что есть какие-то... сложно сказать, насколько это...

А.Митрофанова

— Что мир не вертится вокруг них.

В.Легойда

— Опять же, вопрос такой непростой и, наверное, тут могут быть разные точки зрения.

А.Митрофанова

— Да, и они есть, безусловно.

В.Легойда

— Да, но мне просто это показалось важным, я над этим так, или иначе размышляю, возвращаюсь к этому много раз, потому что... Он тогда жестко мне сказал этот батюшка, потому что родители все для детей делают, а дети потом вырастают и так с родителями поступают, что мама не горюй, потому что они привыкли быть центром вселенной и в них не воспитано это чувство, что не все для себя. Это знаете как, может быть более мелкая такая история, но говорят, что не вполне правильно детям все время говорить, что вот тебе самая сладкая конфетка, вот последний мандаринчик — это тебе. Мандаринчик последний — маме, потому что мама устала, потому что мама тебя купала, кормила, вот мандаринчик давай маме, или пополам. Это такой важный момент.

К.Мацан

— Очень точная мысль, мне так понравилось то, что Вы рассказали.

В.Легойда

— Ну слава Богу.

А.Митрофанова

— Вы не ответили кстати на мой вопрос.

В.Легойда

— Естественно.

К.Мацан

— Для меня, как для родителя, потому что, если брать пример, в каком районе выбрать квартиру — так, чтобы было удобно родителям. Ребенок от этого, наверное, не перестает быть, что называется, в центре внимания в хорошем смысле слова, ему по большому счету все равно, его и так будут любить, то есть это просто здравый смысл торжествует над какой-то излишне неправильным...

А.Митрофанова

— Детоцентричностью.

К.Мацан

— Поведением родителей, не той расстановкой акцентов просто.

В.Легойда

— Ну это вопрос такой, ведь смотрите, длительное время ведь вообще такой детской культуры как таковой не было отдельной, мы с вами знаем, что и детская одежда на определенном этапе появляется, как таковая, не было детской одежды, одевались также, как взрослые, только маленький размер, еще что-то. А у нас сейчас маятник совершенно в другую сторону качнулся, что это такая... и у нас даже в детство впадают взрослые.

А.Митрофанова

— А это кстати еще один тренд. Но это ни хорошо и ни плохо, это просто так есть.

В.Легойда

— В целом, да, но исключительно безоценочно тоже, наверное, к этому нельзя относиться — это какие-то изменения производит в человеке.

К.Мацан

— А про это я тут недавно читал у Честертона, что именно христианство целостно утвердило такую святость и ценность детства в том виде, в котором мы сейчас относимся к детям. То есть, для языческого мира далеко не так, вообще не было такого отношения к ребенку, как к святыне...

В.Легойда

— Он не человек просто пока.

А.Митрофанова

— До определенного возраста.

В.Легойда

— Он же пока еще не человек, даже мальчик, поэтому, что там, конечно другое отношение.

К.Мацан

— Это я все возвращаюсь к празднику Рождества, к еще одному, возможно самому главному в мире ребенку, который родился. Мы всех наших слушателей и Вас, Владимир Романович, поздравляем с наступающим Рождеством Христовым, и с Новым годом и желаем хороших праздников и сил, и Божьей помощи в новом году.

В.Легойда

— Спасибо!

К.Мацан

— Сегодня, как всегда у нас была в пятницу программа с Владимиром Романовичем Легойдой — главой Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главным редактором журнала «Фома» и профессором МГИМО. Спасибо большое за этот разговор. В студии была моя коллега — Алла Митрофанова, и я — Константин Мацан. До свидания!

В.Легойда

— Спасибо! Всего доброго!

А.Митрофанова

— С наступающим!