Светлый вечер с Михаилом Щепенко (эфир от 21.04.2015) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Светлый вечер с Михаилом Щепенко (эфир от 21.04.2015)

* Поделиться

Щепенко1В гостях у программы "Светлый вечер" был основатель и руководитель Театра Русской Драмы Михаил Щепенко. Разговор шел о том, какое место в театре для детей лучше – в зале или на сцене, что детям может дать театр и какими должны быть детские спектакли, а также о Фестивале детских школьных театров.

Ведущие: Владимир Емельянов, Лиза Горская

В. Емельянов

— Здравствуйте, на радио «Вера» программа «Светлый вечер». В студии Владимир Емельянов и Елизавета Горская. Мы приветствуем нашего гостя. У нас в гостях Михаил Григорьевич Щепенко, театральный режиссер, актер и педагог, руководитель театра русской драмы, заслуженный деятель искусств России.

Здравствуйте, добрый вечер.

М. Щепенко

— Здравствуйте.

Наше досье:

Михаил Щепенко. Родился в Новокузнецке в 1945. С 11 лет жил с семьей в Липецке, учился на юридическом факультете Воронежского университета. Позднее закончил Всесоюзный заочный юридический институт, театральный институт имени Щукина и православный Свято-Тихоновский богословский институт. Единственный в России профессиональный режиссер с богословским образованием. В 29 лет вместе с супругой Татьяной Басниной организовал театральную студию при Московском химико-техническом институте. Первый собственный спектакль супруги поставили в 76. Во второй половине 80-х студия получила статус профессионального театра, тогда же у него появилось собственное помещение на Земляном валу. Сейчас детище Михаила Щепенко и Тамары Басниной носит название Московский театр русской драмы.

В. Емельянов

— Вы у нас уже не первый раз и мы вас рады снова приветствовать. Если есть те радиослушатели, которым не удалось послушать предыдущую программу, нас сейчас слушают, пару слов о нашем театре сейчас скажите, чтобы ввести их в курс дела.

М. Щепенко

— Пару слов о таком явлении, которое мы, собственно, с Тамарой Сергеевной Басниной умудрились создать более 40 лет назад. Пара слов мало что выразят, но, наверное, надо что-то сказать. Наверное, у нашего театра есть собственное лицо и это лицо имеет некие принципы, которые были изначально — 40 лет назад, когда мы начинали, когда мы были атеистами, затем по прошествии некого времени у нас было очень серьезное увлечение восточными учениями и затем для нас стало очевидным, что путь у нас един и другого быть не может. Мы можем и должны служить только одному — христианским ценностям. Ну в духовный мир, так или иначе, мы пытаемся вторгнуться со своими творческими намерениями. Несмотря на то, что такой странный, трехступенчатый, что ли, путь наш, очень существенный, были некие принципы, которые всегда были на присущи.

Мы всегда мыслили наш театр как театр-семью. Не театр-производство, не театр-машина, которая производит спектакли, не театр-команду, которая собирается... Сейчас очень явные такие в этом смысле проявления в социуме — это театр-антреприза. Люди собрались, катают сколько-то, затем нужно собирать или входить в другую команду. То есть такие более легкомысленные связи. У нас связи наши очень не простые, очень надолго, на всю жизнь. И если происходит разрыв с кем-то, это всегда, трагедия, наверное, сильно сказано, но это очень большие удары. Люди делаются родными, не по крови, естественно. Хотя все наши продолжатели рода — это театральные люди, в нашем театре. Но главное, конечно, это родство по другим принципам. Как Гоголь говорил: «Породниться по душе, а не по крови может только один человек». Вот эта родственность она лежит в основе нашего союза.

В. Емельянов

— Вы, можно сказать, проповедуете принципы репертуарного театра. Театр как дом, как семья. А как вы относитесь к антрепризе, в принципе? Ведь антреприза — это не сегодня возникло. Если вспомнить конец XIX века, огромное количество антрепризных труп, актеров, которые потом стали очень известными, очень популярными, так вот вниз по Волге, на пароходе, в каждом городе есть...

М. Щепенко

— Вероятно. Я плохо знаю это явление, потому что оно мне не очень интересно. Но я предполагаю, что там возникают интересные индивидуальности и даже интересные спектакли, но все-таки для нас тот идеал, который в идею театрального организма вложил Станиславский, этот идеал остается для нас путеводной звездой. Отказываться от него мы не хотим. Потому что антреприза — все-таки такое коммерческое начало там очень звучит явно. Я не тот человек просто, который не то, что умеет, но хочет или имеет способности делать деньги на театре. Потому что театр может быть и не выгоден в материальном плане, но необходим для тех, кто приходит в зрительный зал. Я плохо знаю антрепризу. Но основываясь на том, что я знаю, я отношусь прохладно.

В. Емельянов

— А вы охотно своих актеров отпускаете на съемки в фильмах, сериалах, рекламе?

М. Щепенко

— В рекламу я вообще противник. К сожалению, социум навязывает эту продажность: что такое реклама? Я рекламирую то, что надо продать. Я свой талант, свою индивидуальность вкладываю, я продаюсь. Актер, в принципе, это не секрет, даже педагоги театральные, причем, когда продается, причем, когда выпускается из вуза, даже термин такой есть — куда продаться? Надо продаться.

Л. Горская

— Как лошади в зубы смотрят.

М. Щепенко

— Да. Актер в этом смысле изначально в нем это заложено. И наша сейчас буржуазная жизнь, бизнес диктует продажность и в области культуры, к сожалению. Для меня это неприемлемо. Никто у нас еще не спрашивал, они знают, наши артисты, что мы относимся к рекламе отрицательно, к участию актера серьезного, поэтому даже этого нет.

В. Емельянов

— С другой стороны, это их заработок.

М. Щепенко

— Можно идти зарабатывать костюмы шить и можно идти на панель, так что тут заработок — заработок. Если критерий самый большой — это определенная сумма, тогда — да. Но есть и другие критерии, которые для меня очень дороги. То есть критерии личности. Когда, я не знаю, уже говорил я или нет здесь, когда у Ван Гога спросили: «Что важнее в искусстве — что или как?» Он ответил: «Кто». Так вот кто, кто есть художник, для меня важнее всего. Ну а на фильмы, когда съемки фильма, отпускаем, стараемся. Действительно, это возможность заработать. Редко бывают фильмы, в которые надо вкладывать сердце целиком. Такое редко случается, но не всегда получается. Потому что, прежде всего интересы театра, прежде всего, интересы того творческого процесса, который происходит в театре. Мы — вахтанговцы. Для нас очень важно не только служить определенной идее. Для нас важно выражать свою идею в той самой форме, которую надо нафантазировать, как Вахтангов говорил, в единственно возможной форме для данного спектакля. Но это идеал. Эта форма творчества, театр, любое искусство, должно совершать открытия всегда. Если нет открытия, если нет остраненного взгляда, то нет и искусства. Чехов об этом говорил. И говорил, что труднее всего в формах самой жизни это делать. Но вот он это умел. Это его гениальное качество.

В. Емельянов

— Тоже в театр Антон Павлович шел с большим трудом. Вспомним, с чего начиналась «Чайка» в Петербурге, какой дикий был провал. А потом во МХАТе тоже, там же пауза какая-то повисла чуть ли не в минуту. Он уже был готов с собой, я не знаю что, сотворить. Но уже потом по шквалу аплодисментов он понял, что да.

М. Щепенко

— То, что происходило в Петербурге, это спектакль. Чехов написал пьесу, а спектакль — это уже нечто иное. Поэтому Чехов это или не Чехов? А во МХАТе там произошло удивительное слияние коллектива, пьесы, режиссуры, это особый конгломерат. Который абсолютно создал другой спектакль, чем тот, который был в Петербурге.

Л. Горская

— А что у вас происходит? Когда вы у нас были в прошлый раз, ваше здание было в ремонте после пожара, и вы скитались, дружественные театры предоставляют сцену.

М. Щепенко

— Продолжают предоставлять. Хотя с большим еще трудом. Еще ремонт не начался. Еще идет проектирование. Этот год уходит на проектирование. Следующий год предполагали до углубления кризиса существенный ремонт, реставрацию даже, с большими изменениями внутренними. Но вот не знаю, что дальше будет. Сейчас, во всяком случае, стадия проекта продолжается, и что будет, пока не совсем ясно.

Л. Горская

— А с репертуаром что происходит?

М. Щепенко

— Играем наши спектакли. Мы не все можем спектакли играть на любой площадке. Нужна достаточно профессиональная площадка с колосниками, со штанкетами, глубина сцены и так далее. И какие-то спектакли мы играем на менее профессиональных площадках. Вот у нас такое сотрудничество с Центральным домом работников искусств, с Центральной детской библиотекой. Но там сцены, увы... Но играем, играем, залы всегда переполнены. Сложно нам жить. Потому что огромное время тратим на эти перевозки, перестановки. В смысле финансов то же самое, ведь за все надо платить и за аренду помещения, и за перевозки, и надо при этом еще умудряться ставить спектакли.

В. Емельянов

— То есть надо еще репетировать где-то.

М. Щепенко

— Конечно. Репетируем мы в нашем здании, где произошел пожар. Для репетиций там есть возможность. Нет возможности давать спектакли.

В. Емельянов

— Мы продолжаем наш «Светлый вечер», и у нас в гостях сегодня Михаил Григорьевич Щепенко. Почти половину вашего репертуара занимают детские спектакли и вообще спектакли для детей и юношества — это особый разговор и особая тема. Давайте немножко поподробнее остановимся. Какие названия вы можете порекомендовать нашим слушателям и на какие спектакли их пригласить вместе с детьми?

М. Щепенко

— У нас очень много спектаклей, на любой из них, детский, я с удовольствием приглашаю всех, у кого возникнет желание. Для самых маленьких у нас есть «Кошкин дом», и мы, и зрители очень любят этот спектакль. Спектакль «Морозко», «Два мороза», это все оригинальные трактовки традиционных начал русских народных сказок, но это, повторяю, оригинальный взгляд. Тоже их очень любит зритель. Есть сказка «Три брата», такая очень серьезная, с серьезным содержанием, очень красочная. Про спектакли рассказывать сложно, потому что их надо смотреть все-таки.

Л. Горская

— Мы тут и про мультфильмы рассказываем и про художественные фильмы, про спектакли можем.

М. Щепенко

— Могу еще и еще, конечно. Но особый спектакль у нас — это спектакли, в которых задействованы как взрослые актеры, так и дети. Это особый конгломерат, особое взаимодействие взрослых актеров и детей. Особая форма и обучения детей, и особая форма воздействия и на актеров детской непосредственностью. Это феномен очень интересный и очень плодотворный.

В. Емельянов

— Простите, а есть мнение, что переиграть животного и ребенка на сцене практически невозможно.

М. Щепенко

— Если ребенок не знает, что на него смотрят. А когда ребенок знает, что он в центре внимания, что он на подмостках, у него тоже возникают те самые болезни — зажим, скованность, неловкость и так далее. Все эти болезни театральные, они и на ребенка переходят. Если он в жизни ребенок себя ведет, это правильно. Потому что кошка-то не знает, что она на сцене, ей безразлично. Она в жизни всегда. А здесь уже другая реальность. У нас существуют при театре детская студия, юношеская студия, они перерастают, потом кто-то, те, кто хочет посвятить жизнь свою театру, поступают в вуз, я руковожу курсом и актерским, у нас уже четвертый курс получается.

В. Емельянов

— Это в Ярославле?

М. Щепенко

— Да, у нас такой союз с Ярославлем. Когда специальные предметы изучаются здесь, на базе нашего театра, ну а теоретические предметы, они ездят туда.

В. Емельянов

— А почему Ярославль именно, потому что это родина профессионального русского театра?

М. Щепенко

— Вы знаете, я уже не знаю, как сказать. Перст Божий... Так уж случилось. Мы обращались в Щукинское училище, предполагали там, первый набор это где-то в 88 году, но там оказалось, не буду сильно рассказывать об этом, сложно очень. А здесь возник очень плодотворный союз, возникли единомышленники. Ректор Ярославского вуза Литин Станислав Сергеевич. И затем еще следующий ректор Шалимов Вячеслав Сергеевич, к сожалению, покойный ныне. Ну и дальше традиция возникла. Я просто убежден, что эта возможность подготавливать актеров курсом... Руководство вуза очень бережно относится к нашей системе. Потому что есть такая установка у некоторых педагогов, что надо дать систему Станиславского независимо от того, в каком вузе, кто преподает. Но дело в том, что система Станиславского дается в состоянии том, как понимает данный педагог эту систему или режиссер. А здесь возникают очень интересные отклонения. Они должны возникать. Потому что система, на самом деле, всюду того режиссера, того лидера, который ведет коллектив. А общие законы творчества, о которых говорит Станиславский, да, они есть, но главное... Эта идея Станиславского о том, что автор спектакля — это коллективный художник, что это коллектив единомышленников, эту идею Станиславского можно осуществить, вероятно, только таким образом, что мы и пытаемся сделать.

Сейчас же, вы знаете, пишут плакат, на нем написано: автор спектакля — режиссер такой-то. Это неправда. Потому что автор спектакля...

В. Емельянов

— Это весь коллектив. И осветитель...

М. Щепенко

— А куда драматурга деть?

В. Емельянов

— И монтировщики.

М. Щепенко

— И монтировщики. Если нет этой группы... Для нас этот принцип был одним из изначальных принципов. Потому что без этого единства, без этой соборности, по большому счету, мне театр не интересен. Если не возникает этот самый дух и дух творчества истинного. Так вот, мы чуть-чуть уклонились...

В. Емельянов

— Нет-нет, наоборот, мне кажется интересно, чем глубже, тем интереснее. Более того, тем запутаннее, потому что помимо метода Станиславского и метода Михаила Чехова очень много разных театральных практик, Ежи Гротовский, Анатолий Васильев, это разговор не на час...

М. Щепенко

— Да. Но мы говорили о детях. О том, что у нас студия. Руководит студией Юлия Щепенко, дочь. Так случилось, что она и артистка, и режиссер, и талантливый драматург, потому что спектакли многие мы ставим по её пьесам, поскольку они не только в эстетическом плане нас устраивают, но такое не всегда бывает, когда дочь созвучит с родителями по сути, по духу. Здесь это есть, это радость наша большая. И вот у нас такое наше сотрудничество, уже длительное. Она руководит детской и юношеской студией, и вот спектакли, повторяю, спектакли, которые написаны... Спектакль «Бенгальские огни», она инсценировала, так сказать, рассказы Николая Носова, которые очень любят дети. И этот спектакль «Бенгальские огни», он сверхпопулярен в Москве, зрительские симпатии его относят к лучшим спектаклям в Москве. Точно так же — спектакль по прозе Крапивина «Каникулы Джонни Воробьева», это уже 80-е годы, время проведения Олимпиады в Москве, той, летней — то же самое, очень популярен. Зрители очень-очень любят эти спектакли, где дети сосуществуют на сцене со взрослыми артистами.

В. Емельянов

— В одном из интервью ваших я прочел, что вы были изначально противник детского театра.

М. Щепенко

— Да.

В. Емельянов

— Почему?

М. Щепенко

— Это тема не простая, поскольку театр для человека, не говоря о ребенке — это очень большое искушение. Недаром Церковь относилась либо неоднозначно, либо крайне отрицательно к театру. Это же так. И тут причины — это отдельная тема и очень большая. И одна из.., я могу коснуться каких-то только аспектов. Первый аспект — это аспект искушения великой гордыней. Известная такая истина, что человек выдерживает огни и воды, а медные трубы не выдерживает. Опасность медных труб для людей, которые занимаются театром, она сверхвелика.

В. Емельянов

— Мне кажется, вообще для более или менее публичных людей это искушение вообще. Популярностью, известностью.

М. Щепенко

— Конечно. Для актера это безусловное искушение, огромное. Недаром даже святые отцы благословляют чад своих заниматься простой работой — плести корзины... А здесь человек выходит, он делается таким... Кем? Пророком на сцене, якобы тем, кто не просто возвышен, но и ведет куда-то. То есть...

В. Емельянов

— Но это же не он, это его персонаж, а он лишь представляет.

М. Щепенко

— Вот если бы человек мог это спокойно разграничивать, но человек чаще всего себя идентифицирует с этим персонажем, ну не важно. Сам факт — мы поднимаемся на 70 сантиметров, и уже возникает мизансцена поклонения. Мне почему-то поклоняются. Это сладко. Это искушение немыслимое по силе. И его преодолеть и взрослый актер не может. А что делать с детьми? Тем более, дети получают успех за счет шарма своего детского. Выходит умилительное существо, им не нужно быть сверхталантливыми, сердца растаяли у всех. Ребенок мил, в основном. И уже эта милота действует. А потом человек вырастает, а таланта нет, а уже потребность в аплодисментах сформирована ого какая. Это что? Это несчастный человек. И отказаться от установок, от такой системы отношений, уже отказаться человек не в силах. И это просто несчастный человек.

В. Емельянов

— Это один аспект, а второй, о котором вы хотели сказать?

М. Щепенко

— Это какое-то прикосновение к лицедейству. То есть к вранью. Лицедейство — это существование в иной реальности, в ином качестве, так или иначе, какая-то необходимость, в какой-то мере, в какой-то степени создавать образ. То есть быть не тем, что ты есть. Лицедейство, у меня даже публикации были, в книжке моей эта тема очень внятно звучит. Лицедейство — это огромная опасность. В этом именно... Там ряд, пять мощных моментов, но один из них — это раздвоение личности, добровольная шизофрения, потеря самого себя. Мы и так... мир-то наш какой сейчас? По-моему, старец Паисий Афонский, когда у него спросили, какие самые большие потери в духовном мире современного человека, он назвал неблагодарность и утрату целомудрия. Целостной личностью быть человеку в современном мире очень трудно. Невозможно даже, если человек вне Церкви, вне веры.

В. Емельянов

— Мы продолжаем наш «Светлый вечер». Здравствуйте! И мы приветствуем снова нашего гостя сегодняшнего Михаила Григорьевича Щепенко.

Л. Горская

— Я предлагаю все-таки разобраться с детским театром. Вы говорили о негативной стороне детского лицедейства, что вы относились негативно. Тем не менее, у вас есть детские спектакли, в них участвуют дети, есть даже детская студия. Что изменилось в вашем отношении?

М. Щепенко

— Я чуть-чуть договорю по поводу лицедейства. Эта попытка создавать образ толкают человека существовать, если мы говорим о потере целомудрия в целом в мире человеческом, то здесь усугубленная проблема. Здесь сама профессия актерская диктует: теряй себя, здесь ты Отелло, здесь ты Гамлет. И чтобы быть убедительным для зрителя, надо самому поверить, что ты Отелло, что ты Гамлет.

Л. Горская

— А ведь можно себя от противного находить, не бывает такого?

В. Емельянов

— Подождите, подождите. Я хочу поспорить с вами. Дети же в принципе лицедействуют. Эти детские игры — дочки-матери, в больницу. Или кто-то играет в войну: я — Чапаев, вы будете немцами, мы будем красными. Это же тоже лицедейство, своего рода. Ребенок с самого раннего детства лицедействует.

Л. Горская

— Ну да, он себя с кем-то отождествляет или не отождествляет, и у него поиск себя таким образом происходит.

М. Щепенко

— Это не простой феномен, конечно же. Это большой разговор. Это степень отождествления, какая она, как этот механизм происходит, тут надо распутываться. Во всяком случае, очевидно, что образ, который ты создаешь, на тебя влияет. Я на своей шкуре это испытал. Особенно отрицательный образ опасен. Хотя и положительный не так безопасен, как кажется. Даже играет Чапаева, вы говорите. Это хорошо, образ Чапаева воздействует, а ребенок... Ведь все любят играть положительных, немцев играть не очень-то хотят или Бабу Ягу. Не хотят. Это особый случай, когда ребенок любит играть Бабу Ягу. Это формирование личности. Тут много таинственного, в двух словах не скажешь. Влияние образа очевидно. И если актер, профессиональный, который много лет работает, у него сто образов, актер начинает в жизни жить цитатами своих образов. Тут Офелия пошла, тут Дездемона, тут еще кто-то. А где сам человек? Человек и так, кто сказал, не скажу точно, кто-то сказал, что сейчас не человек разумный тип преобладает, а человек заблудившийся. Вот как раз возможность заблудиться.

Л. Горская

— Мне кажется, для этого не обязательно быть артистом. Многие, не являясь артистами, на работе у них включается один сценарий, дома — второй, в магазине — третий, они эти маски меняют...

М. Щепенко

— Когда я цитировал старца Паисия, я это и имел в виду. Все мы подвержены, все мы...

В. Емельянов

— Артисты. Весь мир театр, и люди в нем актеры, цитируя Шекспира.

М. Щепенко

— Да. Но у актера, я не знаю, сугубая, назвать, опасность жить в мире и театра, и мира. Для ребенка, у которого критерии еще не очень установились, еще сложнее.

В. Емельянов

— А давайте вернемся к вопросу, который Лиза задала: как вы сдались в итоге по поводу детского театра?

М. Щепенко

— Я, как сейчас я изложил, считал, что для ребенка это вредно. Но получилось так, что у нас рядом с нашим театром находится храм, наш храм сейчас, храм Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе. И там настоятель храма — протоиерей Владимир Регин. Мы очень тесно взаимодействуем. У нас одно время и воскресной школе давали возможность заниматься, праздники совместные. Отец Владимир говорит: «Вы — наши, мы — ваши». Мы часть этого прихода, можно... Вернее не мы, потому что все равно каждый человек самостоятельно, личностно идет в храм, но все-таки очень многие, и молебны происходят. В общем, наш близкий нам и дорогой нам храм и настоятель.

Поскольку мы предоставили помещение на какое-то время для занятий воскресной школы. Рождество. Они ставят спектакль к Рождеству. Я это смотрю. Драматургия никакая. Это проблема, к сожалению, такая, это всем известно, что литература... Драматургия всегда проблема и для взрослого театра, а для православного детского театра драматургии практически нет. Пишется довольно много, в основном, эта макулатура, к сожалению. Пишутся правильные вещи, замечательные, а они не касаются сердца. Потому что искусство, если не проникает в сердце, то это не искусство, это профанация. И этой профанацией переполнены сборники, для того чтобы ставить эти самые пьесы. Это очень опасная вещь, это отдельный тоже разговор. И вот они ставят, ставят беспомощно. Потом говорят: «Михаил Григорьевич, помогите, скажите...» В общем, я стал помогать, поставили, ну более-менее прилично. Потом отец Владимир говорит: «Ну Михаил Григорьевич, скоро Пасха». Я говорю: «Пьес нет, нет нормальных пьес». Он говорит: «А есть тут пьеса». «Какая?» «Вот наш прихожанин один написал». Сейчас этот прихожанин дьякон, а мы учились в Щукинском на параллельных курсах. Тогда я еще слабо был с ним знаком. Оказывается, отец Владимир его попросил, и он написал пьесу, притчи, как уж это назвать, о том, как взаимодействует Мария Магдалина с Тиберием, императором, как яйцо это покраснело. «Вы читали?» «Да». «Ну и как?» «По-моему, нормально». И там дети тоже участвуют... Я прочитал: да, неплохо. Поставили. Успех. Отец Владимир говорит: «Ну давай, теперь к Рождеству уже готовься...» Я говорю: «Нет, нет...» И тогда я Юле как раз: «Давай, пиши». И она написала «Небесный гость». Хорошо написала. Небольшая пьеса, поставили её с детьми воскресной школы. Успех был просто сногсшибательный. Все рыдали. Но это приход все еще. Отец Владимир: «Ну давай теперь к Пасхе». Юля написала «Небесную гостью». Тоже огромный успех. Но тут был момент, когда мы сомневались, быть ли нам в театре. Это многие испытывают люди, которые приходят к Православию. И он мне говорит: «Михаил Григорьевич, положа руку на сердце, хорошее дело вы делаете». Я несколько раз его спрашивал, он каждый раз отвечал так. Ну что? Продолжили мы это. А потом я понял что, вы уже немного говорили об этом, что дети все равно будут создавать театр. Все эти игры, в войну и другие, все это театр, который они создают. Все равно дети будут лезть на сцену, ничего не попишешь.

В. Емельянов

— Потому что дети любят играть.

М. Щепенко

— Именно в игре человек и познает мир. Это же известно это.

Л. Горская

— С одной стороны. А с другой стороны, мне кажется, что дети гораздо более целостные, чем взрослые, им, может быть, это и не так страшно это.

М. Щепенко

— Как не страшно? Ну все равно страшно. То, что я назвал — это реальная опасность. И мы сейчас все равно это чувствуем. В общем, я понял, что дети будут в театре. Им нужен этот театр. Падшее естество присутствуем в человеке изначально. Но это есть. И получается что? Детей этих в руки тех, кто не будет говорить об идеях православных, высоких идеях, ну будет просто общаться с детьми так, что театр — это высшая ценность, мы с этим не согласны, и на основе этого взращивать то самое, с чем мы антагонисты .

Л. Горская

— А можно же и просто в компьютерные игры засесть. И вообще никакого театра.

М. Щепенко

— Возможно. Но это немного другая тема.

Л. Горская

— Это вопрос детского досуга, тоже списывать со счетов нельзя.

В. Емельянов

— Я согласен с тобой. Вообще надо детей выгонять на улицу к таким же детям, в том смысле, чтобы они побольше гуляли. И тогда возникают эти игры, и тогда, может быть, меньше интереса к играм компьютерным.

М. Щепенко

— Но тогда понимаете, в чем дело. В том, что театр — это та почва, на которой прекрасно растут и добрые растения, и сорняки. Причем сорняки гораздо лучше растут.

Л. Горская

— Вы заметьте, мы вас продолжаем убеждать, что детский театр — это хорошо, а вы все еще как-то сопротивляетесь...

М. Щепенко

— Нет, почему? (Смеются.) Я как раз говорю, что понял — я просто не договорил, что меня убеждать? — вам трудно меня убедить. Во всяком случае, очевидно, что надо с детьми работать и в театре тоже. И мы пытаемся теперь это делать. Спектакли, которые мы поставили для прихода, у нас уже детская студия, уже не при школе воскресной, а это уже многие годы действует театральная студия. Мы пытаемся привносить в души детей то самое единственное, что, я пока в этом убежден, что извиняет нашу грешную профессию. То есть наличие сверхзадачи, угодной Богу. А сверхзадача это очень не простая штука, она должна быть в сердце. И как её... Это очень процесс не простой. Во всяком случае, для меня извиняет наше творчество, и взрослое, и детское, только наличие этой сверхзадачи.

В. Емельянов

— Мы напоминаем, что вы слушаете программу «Светлый вечер», у нас в программе сегодня Михаил Григорьевич Щепенко.

И мы продолжаем разговор о театре, в том числе и о детском театре, потому что Михаил Григорьевич руководит детской театральной студией.

Л. Горская

— И юношеской театральной студией.

М. Щепенко

— Юлия Щепенко, я уже сказал, руководит. Я хочу сказать, что когда мы решили создать детскую студию при театре, жизнь стала диктовать дальнейшее. Дети-то вырастают. Куда их денешь? Не выбросишь же. Они уже тоже делаются частью семьи, частью нашего театра. И студии перерастают в... И возникает новый организм в театре. Это юношеский театр. Вот сейчас идет спектакль «Последний звонок», это по пьесе тоже Юлии Щепенко. И они очень активно это делают, очень любят, дорогой спектакль для них. Но затем и юноши вырастают, а дальше человек выбирает свой путь. Мы не ставим целью делать всех профессиональными актерами. Гораздо важнее сам процесс, все равно это воспитательный процесс, процесс формирования личности. На этапе, когда человек заканчивает школу, это совпадает как-то, кто-то идет в профессию, совсем не связанную с театром. Но, конечно, навсегда остается то, что человек испытал такое единение, такую близость, причем близость в творчестве, объединение в идее, которую мы пытаемся воплотить в театре, это производит неизгладимое влияние на душу детей. И кто-то идет, у нас есть возможность, с какой-то периодичностью набирать курс в театральном вузе. И кто-то идет, кто-то делается актером, кто-то связывает жизнь с этой профессией.

В. Емельянов

— Михаил Григорьевич, расскажите, пожалуйста, о международном фестивале школьных театров.

М. Щепенко

— То есть видите, я отрицал детский театр, а потом сам пошел в министерство образования тогда и договорился... Меня встретили там люди, которые очень сочувственно отнеслись, не просто сочувственно, а стали деятельными созидателями и участниками нашего фестиваля. Прусакова Татьяна Николаевна, то есть она создала базу, сама организационная структура, она вложила в наши руки. И была директором довольно долго фестиваля. Это явление очень значимое, именно для тех людей, которые хотят учиться. Школьный театр мы трактуем не как театр в школе какой-то конкретной, а именно школьный — для тех людей, которые учатся дальше.

Это могут быть и взрослые люди. Во всяком случае, очень большая популярность этого фестиваля, приезжают со всех концов России, это когда он был всероссийским фестивалем, потом стали уже проситься и из Прибалтики, и из Казахстана, из Украины тогда, сейчас, наверное, это уже невозможно, Белоруссия, то есть Ближнее Зарубежье стало тянуться к этому фестивалю.

Основа этого фестиваля — отечественная драматургия, отечественная литература. Поэтому «русская драма» называется. Для нас уже давно стало актуальным, тогда это острее чувствовалось, чем сейчас, необходимость обращения к основам нашей культуры. Потому что это тяготение внутреннее к Западу, оно... Я не против, это нормально. Но нельзя при этом оставлять то, на чем мы стоим, те корни, которые нас питают. И духовные корни, и православные корни. И нашу великую русскую культуру, у которой есть очень внятное, отличительное свойство. О которой Иван Саныч Ильин, например, говорил, он отмечал, что русская культура — это культура любви, и есть два качества, которые её отличают — это совестливость и сердечность. Но это не только он отмечал, достаточно внятные качества. И от них отказываться нам нельзя.

Мы берем на фестиваль только отечественную литературу, то есть спектакли, созданные на основе отечественной литературы. Ну и еще ряд моментов. Сейчас самодеятельное творчество, которое питает профессиональное творчество, оно находится в очень тяжелом состоянии, потому что перестают финансировать. Государство очень мало финансирует все эти коллективы, которые занимаются на бесплатной основе театром. И дети, часто талантливые, не могут заниматься, потому что надо платить. А здесь все-таки есть подвижники, есть бескорыстные люди, которые вкалывают. Театр создавать, заниматься театральным делом — это безумие. Театр строят безумцы. Ну есть такие безумцы, которые просто отдают детям, есть ряд таких коллективов, это просто удивительные люди и на них держится очень много. К нам приезжают на фестиваль истинные театры. Потому что подчас заходишь в профессиональные театры, а это холодный театр, это театр, который сердца не может коснуться. Этого очень много. Навыки есть, умения есть, а сердца нет. А здесь приезжают горячие сердца. Почему я еще горячо отношусь к этим людям? Быть руководителем любительского коллектива — это гораздо сложнее. Это уникальные люди, поддержать их — тоже наша задача.

В. Емельянов

— С помощью этого фестиваля.

М. Щепенко

— Да. На фестивале происходит не просто... Жюри выносит свой вердикт.

В. Емельянов

— Это мастер-классы, наверное, в первую очередь.

М. Щепенко

— Это много: и мастер-классы, и встречи, театральные гостиные такие, там бурлит жизнь вообще-то. Главное — это общение с художественными руководителями на уровне требовательности профессиональной. Причем обязательно в доброжелательной форме. Я обычно говорю всегда: «Независимо от того, что вы показали, я уже перед вами склоняюсь». Потому что вы делаете труднейшее дело, чрезвычайно важное, каждого можно благодарить. Потому что это надо класть жизнь, причем за копейки. Ну а дальше мы беседуем и высказываем требования профессиональные. Потому что если ты вышел говорить с людьми, надо говорить убедительно. Обладать определенным мастерством. И дети должны что-то усваивать в этом смысле. Так что идет очень серьезный разговор, но обязательно в доброжелательном тоне. Обязательно с желанием помочь.

Ведь общение с творческими людьми — это болезненное общение, это самолюбие, огромное самолюбие, никуда от этого не денешься. У нас в первые дни фестивалей обычно кто-то чуть-чуть...

В. Емельянов

— Звездит.

М. Щепенко

— Нет, просто возмущается чем-то. Потом все понимают, что это не уместно совершенно. Потому что другие законы. Обязательно у нас в жюри представитель Церкви. И в конце концов возникает то, что вообще-то немыслимо. То есть режиссерское братство. Режиссеры, как говорят, волки-одиночки. Братство между режиссерами вещь немыслимая, невозможная. А здесь возникает это... Я могу говорить об этом долго, потому что еще есть качества. Ну например... Наличие обязательно очень серьезных профессионалов и в жюри, и в оргкомитете. И у детей, и у руководителей коллективов есть возможность общаться с людьми, которые... очень известными людьми. Это для них очень значимо и дорого.

Л. Горская

— А сколько лет уже у вас этот театральный фестивальный процесс идет?

М. Щепенко

— В этом году 17-й раз должны.

В. Емельянов

— Вы его в Москве проводите?

М. Щепенко

— Да, это московский фестиваль, но сейчас договоренность проводить его совместно с Центральной детской библиотекой, но, к сожалению, сейчас... В том году нас не профинансировал наш Департамент культуры, который обычно, мы были внесены в список, наш фестиваль в список общественно значимых социально-культурных мероприятий. В этом году был поставлен в государственное задание, подтвердили, что он будет, а сейчас сообщено, что не финансируется... Сейчас положение очень странное, неприятное, потому что люди уже кто-то купил билеты, уже под сто заявок будет от коллективов...

Л. Горская

— А вы не в курсе не финансируется, потому что финансируется что-то другое или бюджет сокращается?

М. Щепенко

— Сейчас бюджет сокращается, нужно кого-то сокращать. Вместо того чтобы отрезать от нашего финансирования кусок, у нас всегда просто очень хорошие подарки... В общем, понимаете, призы, это праздник. Для людей, которые попадают на фестиваль, на последний тур, сначала туры проходят на местах, это кусочек счастья. И этот кусочек счастья, мы стараемся, чтобы оно было, потому что это навсегда у них остается. Когда так попадают люди в Москву, притом в особую среду, это надолго, можно сказать, навсегда остается в душах. Сейчас у нас такая ситуация, мягко говоря, не совсем приятная.

В. Емельянов

— Будем надеяться, что с Божьей помощью удастся вам и сгоревшее здание восстановить, и найдутся средства на проведение этого фестиваля. Может быть, кто-то из наших слушателей в состоянии оказать какую-то поддержку. Михаил Григорьевич, мы благодарны вам за то, что вы нашли время прийти на нашу передачу, надеюсь, что это наша не последняя встреча, у нас много чего осталось обсудить.

В студии были Владимир Емельянов, Елизавета Горская. А в гостях у нас сегодня был Михаил Григорьевич Щепенко, театральный режиссер, актер и педагог, заслуженный деятель искусств России, руководитель театра Русской драмы. До свидания.

Л. Горская

— Всего доброго.

М. Щепенко

— Всего доброго.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем