«Шелонская битва 1471 года». Исторический час с Дмитрием Володихиным

Поделиться

Вместе с доктором исторических наук Дмитрием Володихиным мы говорили о сражении на реке Шелонь 1471 года между московскими войсками и новгородским ополчением, в результате которого Новгород присоединился к Москве. Разговор шел о причинах битвы, о том, как происходило сражение, и почему Новгород потерпел поражение. Дмитрий рассказал, каким образом эта битва, со дня окончания которой прошло 550 лет, способствовала объединению нашей страны.

Ведущий: Дмитрий Володихин

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Сегодня мы поговорим — ну вроде бы подворачивается слово «юбилей», но столь много дискуссий вокруг этого события, что радостное, праздничное слово «юбилей» не очень подходит. Скорее мы с вами поговорим об одной знаменательной дате. Итак, в этом году исполняется 550 лет сражению на Шелони. А сражение на Шелони своими последствиям имело то, что Новгородская вечевая республика стала частью юного, можно сказать, находящегося в пеленках, Московского государства. Московское же государство — это то государство, в котором мы сейчас живем, это Россия. Собственно, с конца XV века можно говорить, что существует единое независимое государство Россия, созданное великим князем Московским Иваном III. До этого была чересполосица разного род раздробленных политических формирований — княжеств, вечевых республик, — уходящая своим традициями вглубь веков. В первой половине XII века была более или менее единая Древняя Русь, империя Рюриковичей, впоследствии она распалась и в середине XII века вступила в полосу бесконечных междоусобных войн. И вновь через несколько веков, точнее говоря, через 300 лет, она начала объединяться и объединилась в государство Россия — повторяю, создание московского князя Ивана III Великого. Вот одним из важнейших актов этого объединения и стало присоединение Новгородской вечевой республики. Прежде чем мы начнем говорить о событиях, которые составили этот процесс — о том, кто вел московские войска, новгородские войска, как дипломаты обеих сторон улаживали свои дела и почему Новгород проиграл, хотелось бы поговорить о вещах, далеких от практики, о вещах теоретических, о том, что собой представляли две огромные державы с принципиально разным политическим строем. А именно Московское княжество — еще пока не Россия, не Московское государство, а именно что Московское княжество — и Новгородская вечевая республика на начало 70-х годов XV века. Собственно Новгород хранил свои древние традиции, когда хозяевами в городе были боярские семейства. Эти боярские семейства опирались на три чрезвычайно мощных ресурса. Ресурс номер один — значительные земельные вотчины. Это были богатые семейства, которые могли нанимать собственные маленькие войска и они, собственно, и проводили большую политику в Новгороде. Тот или иной поворот ее сочетался с борьбой между представителями этих боярских семейств, иногда борьбой не на жизнь, а на смерть. Что же касается людей бедных, людей, которые не принадлежали к этой боярской верхушке — ее порой называли «300 золотых поясов», — то их мнения принимали к сведению, учитывали только тогда, когда в Новгороде начинались серьезные социальные волнения, и когда низовые слои новгородского общества брались за оружие. Так вот к середине XV века Новгородская вечевая республика — это государство чрезвычайно богатое, колоссальное по территории. Ну, правда, север и северо-восток Новгорода очень редко заселены, там скорее можно говорить о том, что новгородцы приходят и собирают дань с этих владений в большей степени, чем осваивают их. Правда, опять-таки и здесь оговоримся, тогда уже существуют огромные монастыри новгородские, из которых вырастут знаменитые обители будущей Московской Руси, будущей России — например, Соловецкий монастырь. Так вот, собственно, второй ресурс новгородской госпо́ды, как они себя называли, «300 золотых поясов» — это богатейшая европейская торговля, связанная и с немецкими городами, Ганзой, и скандинавскими державами. И, конечно же, эта торговля давала и таможенные пошлины, и торговые пошлины, и барыш, собственно, от торговых операций. Держало эту торговлю в руках опять-таки новгородское боярство. Наконец последний ресурс, чрезвычайно важный — это ресурс политической власти. По обычаю, именно из этих родов избирались на вече или ставились иным способом, как бы это правильно сказать, представители высшей администрации Господина Великого Новгорода — это посадники, тысяцкие (тысяцкий возглавлял народное ополчение и вел суд по торговым делам) и иные администраторы. Собственно соглашением боярских родов определялось, кого из русских князей позовут в Новгород, для того чтобы он осуществлял деятельность вождя новгородского воинства и арбитра в наиболее сложных судебных делах. Новгород никогда не давал своему князю в его руки полновластия, князь фактически служил Новгороду, а не Новгород князю. Новгород обеспечивал очень значительные доходы для князя, но относился к нему чрезвычайно требовательно: князя заставляли воевать за Великий Новгород, князя эксплуатировали, скажем так, как судью. Но никогда князь не мог, например, сместить посадника или тысяцкого, или тем более главу церковной власти Новгородской республики, на территории Новгородской республики, архиепископа Новгородского. Князя могли прогнать. Новгородцы говорили ему: тебе, княже, вот путь чист, не надобен более еси. И князю приходилось уходить. Собственно полновластие боярского, как бы это правильно сказать, ну вот если использовать современную терминологию, олигархата, новгородской олигархии на многих людей производит впечатление чего-то романтического. И я помню статью из детской энциклопедии, что на фоне междукняжеских смут Новгород — это прекрасный цветок демократии. Но надо понимать, что никакой там демократии не было, а была скорее олигархия: несколько сотен семейств имели в своих руках всю власть в городе, время от времени ссорились и тогда, совершенно как в 90-е годы у нас, наезжали друг на друга, решали вопросы с оружием в руках. Могли тех, кто им прекословит, наказать поджогом, разгромом, могли ограбить людей, которые послабее них, и в общем, имели в своих руках не только власть законную, но и незаконную, способы подавить того, кто ими недоволен. Что касается Московского княжества, то оно не напоминало будущую Россию, оно было очень скромным по размерам, и ну включало в себя приблизительно пять-шесть субъектов федерации наших времен — я имею в виду области, как Московская, так и несколько областей вокруг нее. И надо сказать, что Московское княжество также было населено редко. И постоянная необходимость напрягать военные ресурсы, сражаться с ордынцами, сражаться с осколками Золотой Орды, так же как с татарскими государствами, она натренировала москвичей до такой степени, что они могли постоянно, как тогда говорили, «всесть на коня» — то есть отправиться в поход, постоянно готовы были выйти с оружием в руках против любого недруга. И сражались хоть и с переменным успехом, но, в общем, неплохо. Так вот этот спартанский, небогатый чрезвычайно мир Московского великого княжества, он включал в себя несколько десятков городов — Ростов, Суздаль, включал в себя Владимир, Юрьев, Коломну и так далее, которые давали воинов, и эти воины чрезвычайно часто находили себе применение. То есть Низовская земля, подчиненная великому князю Московскому, находилась в состоянии боевой готовности — изо дня в день, с часа на час могла драться с кем угодно, набралась опыта. И надо сказать, что совсем недавняя вот для последнего, финального конфликта с Новгородом война между Москвой и Казанью — длилась она больше двух лет, она дала бесценный опыт боевых действий с чрезвычайно жестким и искусным противником. Хотя, в общем, эта война с Казанью закончилась скорее в пользу Москвы, скажем так, победа по баллам. И вот в этих условиях получается так, что на Руси было своего рода разделение труда. Одни служат живым щитом — я имею в виду Москва и Низовские земли — сражаются со степными противниками, с ордынцами, с представителями осколков Золотой Орды, казанцами, Большой Ордой, нагайцами. А другие в этот момент зарабатывают деньги. По образному выражению современного историка Николая Сергеевича Борисова, Новгород был «банком всея Руси» — богатейшей сокровищницей. Эти ресурсы должны были уходить на нужды общерусской обороны, ее организации. Новгород без особенной охоты с ним расставался. С другой стороны, он чрезвычайно нуждался в том, чтобы южнее, юго-восточнее его границ находился русский щит из Низовских земель, которые, что называется, держали удар. Ну вот прежде, чем мы продолжим, мне хотелось бы, чтобы в воспоминание о новгородской вольности сейчас в эфире прозвучал фрагмент из оперы «Садко» Николая Андреевича Римского-Корсакова.

Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с вами говорим о знаменательной дате: в этом году отмечается 550 лет сражению на Шелони 1471 года, которое фактически поставило точку в истории независимости Новгородской вечевой республики. Итак, вот этот странный симбиоз двух различных миров — боярского вольного вечевого Новгорода и княжеского, чрезвычайно дисциплинированного и милитаризированного общества Великого княжества Московского, Низовской Руси, он не мог длиться чрезвычайно долго. Но для открытого вооруженного противоборства нашелся даже не повод, нашлась очень серьезная причина. И, по большому счету, этой причиной было нависание над этими двумя чрезвычайно разными русскими государствами государства третьего, гораздо более сильного в военном, экономическом, политическом отношении, чем каждое из этих двух первых государств — я имею в виду Великое княжество Литовское. Оно по территории, безусловно, превосходило и Новгородскую республику, и Великое княжество Московское, и к середине XV века выглядело как государство-мастодонт, вот такое чудовище на просторах Восточной Европы. А для того, чтобы было понятно, до какой степени оно было огромно, хотелось бы сказать, что вот это совершенно не похожее на территорию современной Литвы государство-монстр, владения которого доходили на востоке до Вязьмы, то есть фактически до дальнего Подмосковья. Смоленск, Чернигов, Гомель, Киев, фактически вся Белоруссия — литовские. И надо сказать, что по неравноправному договору 1449 года, заключенному великим князем Московским Василием Темным, и владыкой Литовским Казимиром, а он, кстати, был еще и королем польским, Литва могла влиять на дела Великого княжества Тверского и Великого княжества Рязанского, то есть, иными словами, они были официальной сферой влияния Литвы. Москва с этим соглашалась, потому что была слабее, притом намного слабее. В особенности учитывая то, что до начала 50-х годов XV века на территории Великого княжества Московского шла страшная кровавая гражданская война. Так вот, собственно, с тех времен много воды утекло. Москва начала постепенно усиливаться. То есть она поглотила последние остатки Ростовского княжества, Ярославского княжества, восстановила силы после этой страшной войны и начала постепенно нажимать на Новгород, пытаясь добиться от него несколько больших степеней подчинения. Новгород огрызался. Но вот одна из больших войн между Новгородом и Москвой закончилось страшным поражением новгородцев у Старой Русы — 1456 год, новгородцы подписывают Яжелбицкий мирный договор, платят большие деньги Москве, признают свое поражение. Но тем не менее этот договор показывает, что они остаются независимым государством, именно независимым государством, куда принимают на службу князей. Хотя формально вроде бы Новгород подчиняется власти великого князя Московского и Владимирского. До какой степени формально? Войском руководит не великий князь, суды рассуживает не великий князь. И более того, Новгород может, имеет право брать на службу противников великого князя. В 1470 году обстоятельства складываются так, что новгородцы готовы пойти на обострение отношений с Москвой. Причем обострение чрезвычайно сильное. Раньше бывало так, что Новгород брал, что называется, на свои пригороды, на дальние города служебного князя из числа князей литовско-русских — могли взять Рюриковича, могли взять Гедеминовича, служащего Литовскому великому князю. Но в этот раз взяли не на пригороды, не на окраину, а взяли в сам Новгород князя, который приходился родным братом правителю киевскому. А правитель киевский был вассалом — то есть верноподданным того самого Казимира, короля польского, великого князя Литовского. Этого самого приглашенного князя звали Михаил Олегович, он был Рюрикович, но он был одновременно с этим человеком вовсе не из орбиты, на которую распространялась власть великого князя Московского, он был из числа врагов. Причем врагов совершенно откровенных. Более того, в Новгороде произошли волнения. Там скончался тамошний архиерей, владыка Новгородский, ему на смену по жребию избран был архиепископ Феофил, и он должен был пройти утверждение в Москве, у митрополита Московского. Первоначально все шло, собственно, именно таким путем — новгородцы отправили посольство, в Москве их обнадежили: да, конечно, утвердим. А вместе с тем и сам Феофил не имел ни малейшего желания затевать какой-то конфликт с Москвой. Но огромная боярская партия, богатейшая госпо́да Новгорода, как тогда говорили, «восколебалась» — вот это замечательное словечко: «восколебалась». И иное словечко, которое использовалось в XIV веке — «взбесенилась». Ну вот именно эти два словечка очень хорошо характеризуют ситуацию. Для того, чтобы было яснее, я приведу слова летописи, передающей позицию вот этих самых боярских родов, пожелавших порвать отношения с Москвой и с великим князем Московским целиком и полностью. Цитирую: «Не хотим за великого князя московского, не зватися отчиною его, вольни есми люди, Великий Новгород, а московский князь велики многие обиды и неправды над нами чинит. Хотим за короля польского и великого князя литовского Казимира». Ну выдвижение этого лозунга положило начало открытом расколу в новгородском обществе. Потому что часть новгородцев хотела все-таки добрых отношений с Москвой, часть хотела добрых отношений с Литвой, а сам Новгород, в общем, привык к тому, что он лавирует между двумя сильными противниками и ни одному из них не отдает свою власть целиком и полностью. Вот это лавирование, оно составляет политику Новгородской республики, складывавшуюся веками, это была традиция. В данном случае литовская партия оказалась чрезвычайно сильной, и подумали о том, что хорошо бы и Феофила отправить уже не в Москву, а в Киев. И здесь возникает коллизия гораздо более сложная. Дело в том, что в Москве со времен митрополита Ионы сидели митрополиты, главы Церкви Автокефальной, то есть Церкви, которая ставила своего главу и распоряжалась своими делами вне зависимости от воли и желания патриарха Константинопольского. Что же касается Киева, то там сидел, скажем так, митрополит по-старому, который подчинялся Константинополю — на тот момент это был митрополит Григорий. А Константинополь, между тем, находился в состоянии унии с Римом. Поэтому получается так, что новгородцы готовы были отправить на утверждение в Киев архиерея своего, архиепископа Феофила, митрополиту-униату. Поворот очень серьезный и фактически он означал то, что Новгород начинает дрейф за пределы того, что называлось, собственно, Русской державой, Русью и дрейфует он в сторону постепенного включения в общественный механизм Великого княжества Литовского. С королем Казимиром велись на этот счет переговоры, многое ему обещали, но для Москвы это было абсолютно неприемлемо. И закончилось все это для Новгорода печально. В 1471 году Иван III выходит в поход, берет в союзники Псков — а Псков склонен был видеть в Московском князе не равноправного контрагента в политических отношениях, а именно что своего государя. То есть Псков, с одной стороны, сохранял внутреннюю независимость, а с другой стороны, полностью признавал право великого князя Московского ставить наместником на Псков того, кого он сочтет нужным, то есть высшего управленца принимали от Москвы. И, кроме того, в пользу Москвы выступила Тверь. Тверь, которая, казалось бы, должна придерживаться Литовской ориентации, так гласил договор 1449 года. Но Иван III был брачными узами связан с тверским княжеским родом, и Тверь выступила в пользу Москвы. Началась огромная страшная война. Десятки тысяч людей представляли армии двух больших коалиций, потому что за Новгородом тоже стояла коалиция. На восточных рубежах Новгорода в его пользу выступали жители полузависимых от него территорий — двиняне, жители Заволочья, с таким необычными названием: заволочане, пермяки — имеются, очевидно, в виду местные народы. И поэтому, в общем, ожидалось грандиозное столкновение. Этого не произошло. Велись относительно незначительные боевые действия между псковичами и новгородцами, удачные, в общем, для Пскова. Московское войско постепенно двигалось по новгородской земле, разоряя ее. И одна из передовых колонн, скажем так, не основные силы, а силы незначительные оказались под командой князя Даниила Холмского. И он в трех сражениях не то что разгромил, а буквально размазал всю новгородскую военную мощь. Поэтому, я думаю, будет правильным, если сейчас в эфире прозвучит музыка к трагедии «Князь Холмский» Михаила Ивановича Глинки.

Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы прерываем беседу с вами буквально на одну минуту, чтобы скоро вновь встретиться в эфире.

Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И разговариваем мы с вами о знаменательной дате — о 550-летии сражения на Шелони 1471 года, которое поставило точку в истории независимости Новгорода Великого. И надо сказать, что как раз подошло время поговорить о действиях князя Холмского. Он сначала разгромил близ Ильменя, рядом с Коростынью, одну новгородскую передовую рать, потом у Русы разгромил вторую. Обошелся с необыкновенной жестокостью с пленными новгородцами — Иван III ему таких заданий не давал, тут князь из тверского рода, издавна недружного с Новгородом, очевидно, руками Москвы, ее мощью отомстил Новгороду за прежние поражения Твери. Он пленникам велел резать уши, губы, носы — то есть искалечил тех новгородцев, которые попали в плен. Это должно было, очевидно, по его мнению, произвести устрашающее впечатление и лишить защитников Новгорода храбрости, но этого не произошло. Тогда он встретился со своим передовым отрядом с основными силами новгородцев на реке Шелони. И надо сказать, что сражение, которое произошло 14 июля 1471 года, стало одной из важнейших вех в исторической судьбе нашего государства. Новгородцы писали в своих летописях, что они атаковали московское войско, но вот какой-то засадный полк выскочил, ударил по ним, обратил в бегство, там были татары — в общем, много интересного рассказали. По разрядам воинским того времени у Холмского татар не было. А вот то что всадники его, все войско Холмского было конным, имели, скажем так, ориентализированное вооружение, снаряжение — то есть дрались с татарами и от них переняли воинский обычай и значительную часть вооружения имели по восточным образцам — так вот их могли действительно принять за татар. Но так или иначе Москва об этом сражении в своих летописях высказывается пренебрежительно, говорит, что кованая рать новгородская побежала, «немного щит подержаше» или «недолго щит подержаше» — то есть фактически расстроена была действиями московских лучников и самым легким соприкосновением. Поскольку новгородская военная мощь оказалась колоссом на глиняных ногах: народу много, но нет ни порядка, ни дисциплины, ни единого вооружения, очевидно. Кроме того, значительная часто новгородского воинства это, как говорили московские летописи, плотники, гончары, которые, в общем, не имели навыков настоящего военного искусства, толком не могли ездить на лошадях и ожидали от войны только убытка для себя — это была ненадежная часть воинства. Конечно же, боярские дружины, дружины олигархов Новгорода Великого были значительно сильнее, но дисциплины от них добиться не удалась. И, кроме того, та рыцарская, копейная тактика, которой Новгород придерживался по образцам Западной Европы, в соприкосновении с ориентальной, такой схожей с ордынской тактикой войск Москвы потерпела положение гарантированно. Короче говоря, этот колосс на глиняных ногах рухнул в час. Скорее всего то, что пишут московские летописи, правда, поскольку они отмечают, что, например, на востоке, там где оборону Новгорода возглавил служилый, служащий Новгорода князь Василий Васильевич Шуйский (Гребёнка), новгородцы соединились с отрядами двинян, заволочан, пермяков и сошлись на реке Северной Двине в страшном, чрезвычайно упорном, долгом сражении с силами московского боярина по прозвищу Образец, который возглавил также помимо собственно московских отрядов еще и устюжские, и отряды Вятки. Собственно Вятка — это не московское владение, это скорее несколько ненадежный союзник Москвы, ее потом тоже придется завоевывать. Но в данный момент вятчане выступали на стороне Москвы. И здесь московский летописец говорит, что бой был упорный, и потери были серьезные. Поэтому, в общем, видно то, что когда битва действительно стоит упоминания, когда действительно с двух сторон была энергия, отвага, желание победить, московский летописец не лжет. Так зачем же ему рассказывать байки о Шелонской битве — отразил то, что было. Новгородская кованая рать, как гнилой орех, была расколота усилиями Даниила Холмского, а ведь он даже не основные силы возглавлял, а просто, повторяю, передовой отряд. Новгород пошел на мирное соглашение с Иваном III, и в этом мирном соглашении Иван III был назван Новгородским господином или госпо́дой, он получил огромный выкуп, он получил в свое распоряжение возможность судить тех, кого назвал изменниками, и четверо из новгородского боярства были казнены. Однако чрезвычайно важный момент: вот этот договор, Коростынский мирный договор 1471 года — это все еще не окончательное исчезновение новгородской независимости. Просто на Шелони была подрублена военная мощь Новгорода, он больше не мог бороться на равных с Москвой и даже изобразить по-настоящему серьезное вооруженное противоборство с ней не мог и не смел. Однако Новгород пока еще сохраняет своего посадника, сохраняет независимость суда, чеканит собственную монету, руководится в жизни внутренней собственными законами. И, более того, по-прежнему владеет собственной армией, хотя и уже поредевшей, это понятно. Так что же в итоге? А в итоге то, что присоединение Новгорода началось, но не было завершено в 1471 году. Фактически Шелонь предопределила финал всего этого процесса. Решающее сражение придало всей истории Северной России на несколько лет вперед вектор, который в конечном итоге приводил к полному падению новгородской независимости. Но этот вектор, что называется, еще надо было политически отработать. В 1475 году Иван III едет в Новгород миром, и он принимает жалобы новгородцев, совершенно не считаясь ни с властью наместника, ни с властью тысяцкого, он ведет суды. И более того, уехав в Москву из Новгорода, призывает к себе тех, кто обвинен. И новгородцы с ужасом смотрят, как развивается процесс: никто никогда знатного новгородца не судил за пределами его родного города — это было потрясение основ для Новгородской республики. И тут вдруг Иван III делает это. И, в общем, после этого часть новгородского боярства понимает, что все, конец независимости неизбежен. И пытается договориться с Иваном III на условиях, позволявших спасти собственное имущество, как минимум, собственные вотчины, собственные деньги от торговли, по-прежнему сохранить высокий статус в социуме средневекового Новгорода. Часть боярства оправляет Ивану III посольство и это посольство говорит о том, чтобы признать Ивана III государем. Значит, господин и госпо́да, как тогда говорили — это человек, по отношению к которому некий другой человек — область, страна, народ, государство — оказывается в вассальном положении, то есть признает подчинение. А вот государь — это человек, в отношении которого признается не просто подчинение, а подчинение полное и безоговорочное. И как только Иван III начинает разбираться в этом вопросе, чувствуя, что боярство новгородское постепенно теряет позиции, нервничает и в этом споре с Москвой раскалывается, в самом Новгороде начинается волнение. По старой традиции эти волнения сопровождаются смертоубийством. Ну олигархическое по сути своей общество иначе не может, многие вещи решаются за счет ликвидации политических противников без всякого закона порой, путем пошлой расправы. И, собственно, в 1477 году последняя вспышка новгородской независимости, новгородской вольности и новгородской политической строптивости заставляет его вновь собирать полки, вновь вступать на Новгородскую землю, вновь вести боевые действия на территории Новгорода Великого. Вот это будет уже последняя война. Но пока мы ее не начали, пока Иван III не вошел грозной поступью в Новгородский детинец, звучит отрывок из симфонической картины «Кремль» Александра Константиновича Глазунова «Встреча и въезд князя».

Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы обсуждаем битву на Шелони и ее последствия. 550 лет прошло с времен этого знаменательного события в истории Руси. А в истории Новгорода Великого по мере нашего разговора прошло всего шесть лет. И вот Иван III, вновь собрав полки, отправляется на Новгород, и вновь вместе с ним войной на Новгород идет тверская рать и рать псковская. Таким образом, новгородцы оказываются опять перед лицом огромной коалиции. Договориться с Литвой, за которую они, по терминологии того времени, хотели задаться или с немецким орденом в Прибалтике, который время от времени выступал не только врагом, но и союзником Великого Новгорода, в отношении Пскова так и неоднократно выступал, договориться не удалось, те помощи не прислали. А вот Иван III оказался скор на организацию воинского выхода и на то, чтобы пройти по новгородской земле скорым маршем, добраться до самой столицы Новгородской державы, встать на Волхове. Собственно, суровая зима, холода, морозы. Но войска Ивана III достаточно быстро берут монастыри вокруг Новгорода, занимают Городище — то есть великокняжескую резиденцию, у них есть возможность зацепиться за эти самые оазисы тепла посреди суровой северной русской зимы, они готовы стоять месяцами. Что же касается новгородцев, то они, в общем, попали в чрезвычайно сложную ситуацию: они не запаслись продуктами, в городе голод, в городе шатание умов. И та партия, которая вроде бы готова была договариваться с Иваном III, проиграла. Другая партия, воинственная, видит, что ничего сделать не может, начинает переговоры, новые переговоры, и в ходе этих переговоров постепенно сдает позиции. То есть речь идет о подтверждении предыдущих соглашений — соглашений 1471 года Кростынского мирного договора. Иван III, даже особенно и не обсуждая этого, отпускает их назад и продолжает дело блокады Новгорода, все более тесной и все более грозной для той ситуации голода и смятения, которое воцарилось в этом городе. И в дальнейшем новгородцы постепенно уступают. Ну уже был вариант: пускай в Новгороде будут тиуны великого князя на каждой улице, пускай часть судебной власти перейдет к Ивану III. Но тот очень хорошо понял, рассчитал, будучи своего рода политическим гроссмейстером, к чему идет дело, и на такие варианты он уже не соглашался. Ему нужно было нечто гораздо большее. Поэтому раза два новгородские послы, прибывая в лагерь Ивана III, видят, то что сила собралась огромная и вместе с этой силой еще и последний довод королей — артиллерия, вопрошают: чего же ты хочешь, Иван III? А им передают: да вы и сами знаете, что великому князю Московскому нужно. Вот раз им сказали: вы сами знаете... Второй им сказали: вы сами знаете... Новгородцы начали понимать, что, видимо, падение их независимости неизбежно. И в конце концов они получили ту самую формулировку из уст вельможи тех времен, приближенного человека в окружении Ивана III, князя Ивана Юрьевича Патрикеева. Он сказал им следующее: в Новгороде не будет... вернее даже так — давайте попробуем говорить выражениями того времени: посаднику не быти, колоколу не быти, вечу не быти. Все государство держать великому князю. То есть, иными словами, речь пошла о том, что Новгород должен превратиться в область, абсолютно идентичную по своему политическому строю всей Низовской земле, находящейся во власти у Ивана III. Ну новгородцы заколебались, было страшно, это был, в общем-то, скажем так, финальный свисток перед крушением всего здания государственного строя Дома Святой Софии, иными словами, Новгородской вечевой республики. Они просили: ну давайте хотя бы не отбирать церковную землю нашего архиепископа, давайте хотя бы не выводить нас из Новгорода, не лишать нас наших вотчин. Иван III, видя то, что в основном вопросе новгородцы готовы ему уступить, в общем, давал обещание не трогать церковную землю или вернее, скажем так, договорились о том, какие размеры церковной земли, земли владычной перейдут во владение великого князя, не более того. И просто ждал, так сказать, дожимая Великий Новгород, находящийся уже почти на лопатках. Дождался того, что служилый князь Новгорода, все тот же самый отважный ратоборец Василий Васильевич Шуйский (Гребёнка) перешел к нему на службу и дал присягу великому князю Московскому Ивану III. Декабрь-январь зимы 1477–1478 годов это решающее время. И мы видим, как на глазах у Руси, изумленной таким поворотом дел, рушится здание Новгорода Великого, казалось бы, незыблемое, простоявшее в полной почти независимости более трех веков. Порядка даже трех с половиной веков. И в конечном итоге январь 1478 года завершается тем, что никакого мирного договора не было заключено. Потому что мирные договоры заключают между собой стороны политически равные или хотя бы сравнимые, а вот государь со своими подданными никаких договоров не заключает. И Иван III не заключал договоры и, как тогда говорили, не целовал креста новгородцам. Историк Юрий Георгиевич Алексеев очень четко выразился по этому поводу, приведу цитату. «В январе 1478 года кончилось историческое бытие старой феодальной республики и началась история Великого Новгорода как одного из крупнейших городов молодого Русского государства. Падение вечевой боярской республики в январе 1478 года — последний акт исторической драмы, суть которой в решительной борьбе нового со старым, традиции единства Русской земли с традициями феодальной обособленности». Да, это действительно очень точно сказано: победила традиция единства. И, собственно, для Новгорода это было так же полезно, как и для Москвы. Сейчас мы об этом поговорим, но важно сказать следующее. Очень часто говорят о том, что каким-то ритуальным актом лишения политической независимости стало снятие вечевого колокола и отправка его в Москву. Да, в общем, это не так. Иван III приехал в Москву, оттуда отдал распоряжение как о чем-то забытом: ах да, снимите-ка вечевой колокол, привезите его к нам — в Кремле будет со всеми остальными колоколами звонить. Для него не символы были важны, для него, конечно, была важна политическая практика. А политическая практика была такова, что Новгород со всеми своими огромными ресурсами, огромными территориями подчинился Москве и стал частью России. Впоследствии подчинится Тверь, Вятка, несколько десятков городов Литовской Руси. И в начале XVI века юная Россия будет уже той державой, громадой, на которую любо-дорого посмотреть на исторических картах. Время от времени мне приходилось слышать разговоры на тему: какая беда, что новгородская независимость пала, ведь было бы здорово, если бы сейчас не было этого государства-монстра Россия, а было бы относительно небольшое количество компактных государств, как в демократической Европе. Ну вот, кстати, и Новгородская демократическая республика очень здорово украсила бы эту ситуацию, очень хорошо смотрелась бы. Была бы она, может быть, размером там, допустим, с Финляндию или с Австрию — ну и что? Зато управлялась бы она по-настоящему эффективно и, в общем, не было бы ни тирании, ни деспотизма и так далее и так далее. Признаться, в ответ я цитирую старый советский анекдот. Многие, наверное, слышали его, и состоит он в том, что воскресший ненадолго советский лидер через несколько десятилетий после своей смерти слушает радио и жадно вслушивается: что же там сообщат о судьбе СССР? А ему сообщают, что на финско-китайской границе все спокойно. И вот, видимо, падение Новгорода, оно предотвратило этот вариант. Собственно, Низовская земля сама по себе была недостаточно сильна для того, чтобы остановить мощь Орды и даже ее осколков, даже той же самой Большой Орды. Новгород был недостаточно силен для того, чтобы не быть включенным в Литву или в шведскую корону. И в конечном итоге у нас, конечно, было бы не несколько небольших компактных, как иногда говорят, демократических государств, у нас было бы совершенно другое — у нас была бы граница между Ордой и шведской короной, ну или как вариант, граница между Большой Ордой и Речью Посполитой, проходящая где-то между Вязьмой, Торопцом, Бежецким верхом — ну и прикиньте, как там дальше ее провести до саомго Севера. И, собственно, мечтания о том, что вот эта сама замечательная вечевая вольность дала бы какую-нибудь русскую Австрию или русскую Словакию, они, в общем-то, беспочвенны. С одной стороны границы сидел бы тудун и раздавал пайцзы, с другой стороны сидел бы маркграф или префект и ставил печать на документы. А о возможности какой-то великой державы, какого-то самостоятельного политического творчества, о том, чтобы оставить по себе значительные воспоминания в мировой истории, уже не приходилось бы и говорить. Вот это вариант наиболее, на мой взгляд, правдоподобный. Так что Новгород, который пал к стопам Москвы, обрел одновременно и спасение — то есть его политическая независимость исчезла, зато политический суверенитет России родился, и внутри нее огромная Новгородская область сыграла еще очень значительную культурную и социальную роль. Так что Шелонь, несмотря на то что пролилось много крови, и страшно печально думать о том, сколько народу — наших же с вами соотечественников и единоверцев — легло тогда, все же была благом, потому что способствовала объединению страны. Время нашей передачи подходит к концу, и мне осталось сказать вам, дорогие радиослушатели, только одно: благодарю вас за внимание, до свидания.