Поделиться
Николай Котрелёв
У нас в гостях был историк, филолог, специалист по русской культуре Николай Котрелёв.
У нашего гостя четверо детей, 18 внуков и одна правнучка. И говорили мы не о науке, а о семье: о том, как строится семейное счастье в большой семье и что значит быть отцом священника.
Ведущие: Анна Леонтьева, Константин Мацан.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Леонтьева:
- Добрый светлый вечер! Сегодня с вами в студии Анна Леонтьева…
К.Мацан:
- … и Константин Мацан. Добрый вечер!
А.Леонтьева:
- Сегодня у нас в гостях очень почётный гость – Николай Всеволодович Котрелёв, историк, специалист по русской культуре XIX и первой половины ХХ века, но что важно сегодня в нашей передаче – отец четверых взрослых детей, дед восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки.
Добрый вечер!
Н.Котрелёв:
- Добрый вечер!
А.Леонтьева:
- Николай Всеволодович, мы, наверное… вот, по тому разговору, который начался у нас до программы, мы поняли, что Вы не просто к нам пришли, а Вы просто смирились с необходимостью прийти и поговорить про свою прекрасную семью.
Н.Котрелёв:
- Семья у меня хорошая, но… смирился… про неё можно рассказывать увлечённо…
А.Леонтьева:
- Вот…
Н.Котрелёв:
- … но не всегда с удовольствием!
А.Леонтьева:
- Вот, хотелось бы вот… как раз, сегодня увлечённо с Вами об этом поговорить.
У нас в гостях был Ваш сын – отец Фёдор Котрелёв – и… как-то, знаете… Николай Всеволодович, поскольку мы сегодня говорим на такие простые, семейные темы, я должна признаться, что когда я готовилась к программе, и когда увидела нашего гостя, я подумала: «Как же я завидую людям, у которых какая-то вот такая необыкновенная семья!» – вот.
И, в начале программы, я говорю: «Отец Фёдор, вот у Вас – такая семья… ну… известная, богемная…» Он говорит: «Нет, нет, у моих родителей – никакая не богемная семья…» – и сразу начал как-то поправлять нас.
Вот, можно ли начать сначала… хочется и про Ваше детство поговорить, но хочется начать с начала Вашей семьи, с начала её основания. Как она начиналась?
Н.Котрелёв:
- Моя семья начиналась не с меня. И никакая семья, в счастливом течении времени, и в правильном развитии человеческих судеб, не начинается с родоначальника – с одинокого человека, который прилепляется к человеку противоположного пола, и составляют… и живут в плоть едину, плодятся и размножаются. Всегда есть предшествие.
Если мою семью сегодня считать хорошей и счастливой по-настоящему, то заслуга в этом – не моя, а – моих родителей, моих дедов. Я вырос именно – в семье, но не отца и матери, а в семье отцовской матери и светлой, святой памяти моих дядьёв и отца об их отце и самой Марьи Владимировны, Царство ей Небесное, об её покойном муже, который умер до моего рождения – с одной стороны.
С другой стороны, я вырос в семье родителей моей мамы. Я помню своего прадеда. И это всё была – одна семья.
Они были – это два моих корня – были в разных городах и между собой почти не имели общения. Мама была – курская, отец был – московский, курский дед был серб – так, что во мне нету только самой чистой русской крови северной.
Один дед – смоленский, другой дед – сербский, одна бабка – владимирская, другая – курская… то есть, во мне смешалося, соединилося всё, что очень полезно генетически. И я убеждён, что если бы я не видел того культа папы и мамы, который я видел в своей маме, и того почитания памяти отца и мужа в отцовской семье, то, может быть бы и ничего не вышло из моей семьи.
Я хотел, чтобы у меня была семья. И – семья есть! Но есть и большая семья. Лет 15-20 назад, как-то под Пасху, я подумал: «А что ж – Котрелёвы-то? Вот, теперь старшего поколения – нет, что – они так и разбредутся?» Я позвонил своим двум кузенам – двоюродным братьям, позвонил своему родному брату, и сказал… не помню, там… на Светлой Неделе: «Прошу всех – ко мне!»
С той поры, раз в год бывают «Котрелёвки» – человек 60. Мы не из дворян, но это – память. Вот, собираются, по очереди, теперь уже из нас четверых… дело в том, что сначала был московский… Котрелёвы, вообще… на Духовщине ( это в Смоленской губернии такой городок есть ) – там много Котрелёвых, но они не знают даже, в каком родстве, свойстве или однофамильничестве состоят с моим дедушкой, но их там – много. А в Москве был – один, и от него произошло трое сыновей. И он этих троих сыновей – произошло ещё четверо, и всё мальчишки. А от нас четверых – уже… как-то… раскинулося шелестящее ветвями и листочками дерево. Нас вот собирается за столом человек от 50 до 60, в зависимости от того, кто здоров, кто присутствует в Москве в этот момент. И там – детвора бегает, обычно, шумит.
Все друг друга знают, и, должен сказать, что отношения после того, как стали встречаться, заметно изменились. Кто-то сдружился и с четвероюродными, кто-то уважительно относится издалека, но это – память рода. И вот это – большая семья.
К.Мацан:
- Но мы, когда, как раз, с отцом Фёдором беседовали, тоже я этот вопрос задавал: а в чём смысл для человека вот так собираться – компанией из 60-ти человек? И он признался, что смысл, безусловно, есть, хотя, есть и дискуссия о том, насколько это нужно, не является ли это каким-то просто таким формальным… формальной данью некоторой традиции?
Я так понимаю, из Ваших слов, что вот именно – память рода, ощущение того, что ты – не один, что есть связи горизонтальные… и вертикальные для вас важны?
Н.Котрелёв:
- Да, конечно, конечно! Я благодарен своей племяннице двоюродной – врачу – за обо мне врачебное попечение, которое несколько отличается от среднестатистического врачебного вмешательства…
К.Мацан:
- Во всё – своя польза!
Н.Котрелёв:
- Да…
А.Леонтьева:
- В семье должны быть врач и юрист.
Н.Котрелёв:
- Вот, юристов – нет. Пока. Ну, потом, может, заведётся…
Я очень рад, что мой двоюродный племянник работал какое-то время у моего брата. И – так далее. То есть, здесь – иные отношения. И, кроме того, за этим стоит ещё две немаловажные вещи.
Во-первых, вообще человеку нехорошо быть одному, как мы читаем в Писании. Во-вторых, осознание, что плоды сознательного – в веках – воспитания одиночества – это то, что дало сегодняшнюю американскую культуру, цивилизацию, и европейскую, где – почти закон, что бабушка не касается детей, что наступает холод в отношениях. И, разумеется, может быть, никому, или двум-трём всего из собирающихся на «Котрелёвке» это парафилософское рассуждение приходит на ум.
Есть ещё один аспект, который, по-моему, очень важен. Вот, если мой сын, дай Бог ему здоровья, сказал, что есть какие-то аспекты внешне-формальные…
К.Мацан:
- Он так не сказал… он сказал, что – это обсуждается, это некий вопрос…
А.Леонтьева:
- Это, скорее, был наш вопрос, да…
К.Мацан:
- Это был наш вопрос, но это была реплика о том, что: «… и мы это обсуждаем, чтобы это не превратилось в некое внешнеформальное…»
Н.Котрелёв:
- А человек должен иметь в себе – любой человек – ресурс подчинения внешним требованиям, если они разумны, или даже архиразумны. Человек должен… это – вежество: знать, что он тебе – старший, уважение к старшим, уважение к старшим по крови, уважение к старшим по званию, положению в обществе – это всенепременное, долг. И, если ты… ну, скажем даже… как-то и не заинтересован, и безразличен по отношению к троюродному дядюшке, ты должен ему… ну… говоря по-старинному, кланяться – и тебе воздастся. За твоё смирение, за твою память о правиле.
Я считаю так, и тут разговора противного быть не может.
А.Леонтьева:
- Очень весомо Вы говорите! Николай Всеволодович, вот, от этих встреч, которые Вы чудесно назвали «Котрелёвки», кто счастливее становится? Вот, Вы смотрите на своих родственников – для кого они важнее? Для внуков, для правнуков, для детей… там… не знаю… для дядей? Какое поколение – счастливое?
Н.Котрелёв:
- А – для всех!
К.Мацан:
- Для Вас?
Н.Котрелёв:
- Для семьи. Для меня – так это, действительно, счастливые. Для моих…
А.Леонтьева:
- Главное – для меня!
Н.Котрелёв:
- … покойного двоюродного брата, покойного родного брата, Царствие ему Небесное, для моего живого двоюродного брата – это и есть счастье! Вот оно – молодое поколение, кучерявится… это – продолжение, в каком-то смысле, и нас. Вопрос – не бессмертия, бессмертие – личное… а вопрос продолжения жизни.
Погоня за счастьем – это погоня за каким-то фантомом, это – огромный соблазн современной цивилизации. Потому, что что такое счастье – это очень… как правило, к сожалению, давящее неправильное представление о счастьи. Это – когда сытый, пьяный, сам – в кабаке, нос – в табаке, удовольствие – полное, живи – не хочу! Это – не факт.
Счастливым человек может быть и больной, и бедный – потому, что счастье совсем не в полной тарелке, не в мягком стуле, не в бабе-мужике. Счастье – гораздо более сложная вещь, гораздо более сложная вещь…
Счастье может быть в преодолении испытаний, а испытания могут быть сложные, строгие, тяжкие…
Поэтому, безбедная жизнь, молочные реки и кисельные берега… во-первых, и кисель-то теперь искусственный, и молоко – ложное.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Мацан:
- Николай Котрелёв, историк, специалист по русской культуре конца XIX – начала ХХ века, отец четырёх детей, дедушка восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки сегодня проводит с нами этот светлый вечер.
Николай Всеволодович, а в Вашей жизни вот это счастье в преодолении испытаний случалось на практике? И что это были за испытания, если – да?
Н.Котрелёв:
- Ой…
К.Мацан:
- Вы так уверенно об этом говорите…
Н.Котрелёв:
- Конечно, было… было всякое…
К.Мацан:
- А можете рассказать, например?
Н.Котрелёв:
- Можно, я воздержусь?
К.Мацан:
- Понятно.
Н.Котрелёв:
- Потому, что…
А.Леонтьева:
- Не хватит нам программы…
Н.Котрелёв:
- Во-первых, долго будет объяснять, в чём же состояло испытание. Во-вторых, лучше это сохранить для исповеди.
К.Мацан:
- Понятно.
А.Леонтьева:
- Николай Всеволодович, простите, пожалуйста, а можно я вас обоих, как часто бывает в программе, немножко «приземлю»? Потому, что вы уже очень высоко летаете, а я…
К.Мацан:
- Это Николай Всеволодович только…
А.Леонтьева:
- Николай Всеволодович… но такую птицу пригласили – что делать? Высоко летает. Просто Вы сейчас говорили о счастьи, а до этого говорили о том, что счастливая семья – она вырастает из древа других счастливых семей, которые были предками этой счастливой семьи. Это просто очень здорово!
Но я вернусь настойчиво к своему вопросу, поскольку, передача у нас про семью. И, всё-таки, когда эта семья, выросшая из многих счастливых семей предков, встретилась? Вы и Татьяна Фоминишна, которая – известный художник в Москве, и даже есть такое прозвище – «Чуда».
Н.Котрелёв:
- Ну, это прозвище не от… её прозвище пишется не «Чудо», а «Чуда»…
А.Леонтьева:
- Да, ага…
Н.Котрелёв:
- … поскольку – чистое прозвище от фамилии. Она – Чудотворцева по фамилии.
К.Мацан:
- Можно я сразу спрошу? После одной из программ на радио «Вера», Николай Всеволодович, мы с Вами ехали в одной машине – это была программа «Философские ночи» на радио «Вера», и Алексей Павлович Козырев – ведущий – подвозил нас, и Вы с кем-то разговаривали по телефону – я подозреваю, что с супругой – и сказали: «Ну, Чудушка, я еду домой!» – Вы к жене обращались, да?
Н.Котрелёв:
- Да.
К.Мацан:
- Потому, что я подумал тогда: «Вот, какая трепетность осталась, на протяжении лет, в отношениях мужа и жены!» – а это ещё, оказывается, и такое вот… как сегодня говорят, никнейм – «Чуда».
Н.Котрелёв:
- Больше 50 лет мы вместе, и вот тут – другой поворот, важный, видимо, для вашей темы, для темы ваших передач.
Мы оба хотели семьи. Это был выбор, основанный не на каком-то… прости, аудитория… физическом влечении, а на достаточно сложном, я так понимаю, комплексе чувств, волевых установок, социальных установок.
Начинали мы… что ж, у нас было счастливое начало! По советским временам. Мы сразу получили, отдельную от родителей, комнату в коммуналке.
Это – очень важные… уйдёт человек от родителей, прилепится к жене – всё описано, сознавалось всё вековечно, и мы жили, сами строили.
Я должен был – так уж получилося – большую часть бюджета обеспечивать. Татьяна Фоминишна, она же – Чуда, обеспечивала другую часть бюджета, а главным образом - попечение о детях, попечение о доме. Но мы этого – хотели.
В этом смысле, мы счастливо противилися той установке, которую взяла советская власть. Советская власть, особенно в начале своём, была направлена своими вожаками, выстраивалась – на разрушение семьи. На разрушение традиционной цивилизации, которая построена именно на поддержании и сохранении семьи.
Это – страшный социальный опыт, который пережила не только моя семья. Моя семья, как я говорил, в своих корнях – она, как раз, наоборот, сохранила – благодаря Церкви, благодаря своим основателям – сохранила скрепы человеческие. Но, в принципе, большевистская власть ставила задачу преодоления семейной традиции.
Если угодно, я нарочно принёс вам цитату Троцкого – это уж супостат первого градуса…
К.Мацан:
- Так…
Н.Котрелёв:
- … наивысшего…
А.Леонтьева:
- Ага… сейчас – цитата, а потом я Вас буду «приземлять» обратно…
Н.Котрелёв:
- Хорошо. Но она – архиважна.
В середине 30-х годов Троцкий уже был в изгнании… в изгнании – вышвырнут был…
К.Мацан:
- В побеге.
Н.Котрелёв:
- В побеге… вот… и вдруг он заметил, что советская власть ( ему казалось, что это – главная вина Сталина ) изменяет задачам революции. И вот что он пишет: «Когда жива была ещё надежда сосредоточить воспитание новых поколений в руках Государства, власть не только заботилась о поддержании авторитета старших, в частности, отца с матерью, но – наоборот, стремилась как можно больше отделить детей от семьи, чтобы оградить их от традиций косного быта. Ещё совсем недавно, в течение первой пятилетки, школа и Комсомол широко пользовались детьми для разоблачения, устыжения, вообще – перевоспитания пьянствующего отца, или религиозной матери. Этот метод означал потрясение родительского авторитета в самых его основах.
Ныне и в этой немаловажной области произошёл крутой поворот. Наряду с седьмой ( то есть, о грехе прелюбодеяния ), пятой ( о почитании отца и матери ), заповедь полностью восстановлена в правах – правда, ещё без Бога.
Забота об авторитете старших повела уже, впрочем, к изменению политики и в отношении религии. Ныне штурм небес, как и штурм семьи – приостановлен. По отношению к религии, устанавливается постепенно режим иронического нейтралитета, но это только первый этап».
То есть, Троцкий, который был ответственен, по решению Ленина, за все антицерковные зверства первых, 20-х, годов – но только, чтобы Ленин сказал, чтобы его никто не видел, чтобы не говорили, что он – еврей, а организатором всех зверств и безобразий был Лев Давыдыч.
Так, он и говорит, что наша задача была – потрясти семью, оторвать детей от родителей.
А.Леонтьева:
- Ну, да, подорвать авторитет – очень правда…
Н.Котрелёв:
- Да…
А.Леонтьева:
- Видимо, с этого начинаются все беды.
Н.Котрелёв:
- С этого начинается всё… и, собственно говоря, нынешние дети и внуки Емельяна Ярославского, Троцкого, с какого-нибудь «Пересмешника Москвы» или «Нестарой газеты» – они продолжают именно это разрушение семьи, разрушение Церкви.
И, к сожалению, этот процесс зависит… они – пешки, малоталантливые, но очень злобные… это – выбор европейско-американской цивилизации. Антисемейный, антицерковный, античеловеческий, в конечном счёте.
Противостоять этому очень трудно. Но… я не скажу, ни в коем случае, что мы с Татьяной Фоминишной ставили себе задачу – преодолеть. Нет, нам хотелось детей, нам хотелось семью, нам хотелось, так сказать, простых вещей, и мы ими жили. Слава Богу! Это была – специальная благодать. Но – поддержанная предыдущими поколениями, памятью о них, и теми, кто был жив.
Дядюшка забегал, Алексей Николаевич, бездетный. Забежит: «Ну, что? Ты мне нальёшь стопочку?» Он не пил, но – символически… «Ой, какой суп!...» – и так далее.
Отец мой, уже больной, за нами очень следил. Приедешь в гости: «О… Татьяна, сделай мне сырничков!»
Вещи очень простые, элементарные, но… до сих пор мои дети помнят «Курскую бабушку», и как они гостили у неё в городе Курске, как она иногда приезжала к нам – помнят её ласку, и её тепло, и я вижу, что это в них – живёт.
Так, что – это нас поддерживало. Но были и вполне благодатные поддержки со стороны наших ровесников, которые ценили наш дом, со стороны старших людей – предыдущего поколения – из других семей, которые привечали, заботились… это – дар Божий. Слава Богу за всё!
К.Мацан:
- Николай Всеволодович Котрелёв, историк, специалист по русской культуре конца XIX – начала ХХ века, отец четверых детей, дедушка восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки сегодня проводит с нами этот светлый вечер.
В студии – Анна Леонтьева и Константин Мацан. Мы прервёмся, и вернёмся к вам буквально через несколько минут.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Леонтьева:
- Сегодня мы говорим о семье с Николаем Всеволодовичем Котрелёвым, который хотел представить себя как историк, специалист по русской культуре XIX – первой половины ХХ века, а мы, от себя, представляем Вас, Николай Всеволодович, как отца четверых детей, дедушку восемнадцати внуков и прадедушку одной правнучки.
То, что Вы говорите, необыкновенно весомо, Николай Всеволодович ( я ещё раз это слово повторю, простите ), но я хотела бы спросить: Вы сказали, что вас поддерживал ближний круг. И я… так… знаю, что Ваша семья – она, как бы, была таким… ну, как сказать… открытой моделью семьи. У вас был свой… или был, или – Вы сейчас расскажете – может быть, появлялся постепенно круг людей-единомышленников, которые приходили к вам в гости – ну… простите, я знаю, что у вас было всегда очень много таких людей – и Вы в одном интервью сказали: «В нашем кругу, у христиан…» – при этом, речь идёт… там… о 60-х, 70-х годах, когда вот это вот звучит, как, в общем, резкий контраст с тем, что происходило.
Вот, как этот круг образовывался, как он стал христианским, или – как он остался христианским – вот этот миллион вопросов… прошу Вас?
Н.Котрелёв:
- Объяснить это иначе, как вмешательством Ангелов, нельзя.
А.Леонтьева:
- Так, хорошо…
Н.Котрелёв:
- Я был, может быть, даже чересчур доволен тем, что я был из христианской семьи – и материнская семья хранила церковную память, и отцовская. У меня не было проблемы, которая возникла перед многонациональной советской молодёжью – войти в церковь, перекреститься и так далее.
Не то, чтобы я был… я и до сих пор-то не очень образован в этой части, но бытово – я был христианин.
А.Леонтьева:
- Бытово?
Н.Котрелёв:
- Да.
А.Леонтьева:
- Как это?
Н.Котрелёв:
- Ну… я ходил в церковь. Не часто, к сожалению, иногда – на бегу, но мне нужно было – раз у меня есть жена, то чтобы на Масленицу – были блины ( первые блины пёк я сам ), на Пасху – была тёртая пасха и куличи ( первую пасху тёр я сам ) – потом Москва вся восхищалась, какая пасха у Котрелёвых!
Куличи пекла моя мама. Теперь Татьяна Фоминишна печёт куличи сама – замечательные куличи!
И… собиралися – за столом, и не за столом – друзья именно такие! Покойный, замечательно талантливый, и бессмысленно задавленный автомобилем Юра Дунаев, уже доцент в Суриковском, новокрещёные какие-то приходили, старокрещёные, друг замечательный – покойный отец Алексей Беляев – живёт в Киржаче, но, приезжая в Москву, останавливается у нас.
К.Мацан:
- Не было опасно?
Н.Котрелёв:
- А кто ж его знает? Наверное… потому, что, скажем, отец Фёдор – будущий отец Фёдор – ходил пел в подпольном хоре, который вела покойная матушка Нина, отца Николая Ведерникова супруга. Иногда раздавался звонок: «Нет, нет, мы сегодня не собираемся!» – значит, там появилось что-то на горизонте опасное, чтобы…
Но в это время уже, на самом деле, не было того страха ни в ком, и той жестокости, которые долетали из 30-х годов.
К.Мацан:
- Ну, вот, когда у нас в гостях был отец Фёдор, мы тоже его об этом спрашивали, и меня очень зацепила его мысль, что… он сказал: «В нашей семье никто не считал себя диссидентами».
Вот, я, может быть, по-своему пересказываю, но мысль была… я её так услышал – его мысль. Не дословно, но вот так смысл считал, что это не было… в этом не было какой-то борьбы с обществом, такого… противопоставления себя системе, но – просто жизнь по вере, естественная, и вот… без дополнительных каких-то… обременений вот такими смыслами.
А.Леонтьева:
- Без оппозиционерства, да?
Н.Котрелёв:
- Ну…
К.Мацан:
- Такого… публичного, может быть.
Н.Котрелёв:
- … оппозиционность витала в воздухе, но она никогда меня не захватывала.
Разумеется, между друзей, я знал, и близко знал многих людей – откровенных борцов – борцовского темперамента, борцовских устремлений. И сам я вполне… был недоволен многим, если не всем, в культурной жизни Советского союза, идеологией и так далее. Но во мне не возникало идеи начать какую-то регулярную деятельность. С меня хватало просто той жизни… я не могу сказать, что она формулировалась в голове как «живите по правде» Солженицынское, или как он там говорил… но – что я живу так, как, по моим скудоумным представлениям, человек и должен жить.
Надо ходить в церковь? Надо. Когда мы поселилися на Сивцевом вражке с молодой женой, я было пошёл в Филипповскую церковь. Раз сходил, два сходил… тут в голове возникает: «Да-да, но вот известно, что дядя Володя ( отцовский брат ) никогда не ходит в одну и ту же церковь – чтобы не примелькаться, чтобы не навлечь на себя… и я перешёл. Думаю: «Нет, пойду куда-нибудь подальше от дома. Тут – соседи…» – кого-то я из соседей увидел.
Это – жило в воздухе. Прихожу в Обыденскую церковь… но это – конец 60-х годов, мы в 1966 году оказались с женой на Сивцевом… и вдруг я вижу, что тут – один, второй, третий – из моих друзей! Это были приятели по Университету, по университетскому двору. Это был пик такого наплыва молодёжи – русских, евреев, наверное, татар – в Церковь.
К.Мацан:
- И в Обыденский приход, легендарный в те годы… ну, и сейчас – тоже.
Н.Котрелёв:
- Да. Вот… и тут, как-то забылось о том, что не надо ходить всегда в одну церковь… ладно – эта будет наша. И – так уж пошло.
Но возникли постепенно… при том, что мои дядья – они всегда ездили исповедоваться и Причащаться за город, в одну церковь. Так, на Праздник, ходили по Москве – ко Всенощной, может, к обедне… бабушка, естественно, московская ничего не боялась – раз надо, так надо, но дядья – нет, они – туда, в сторону Лианозово…
А.Леонтьева:
- …ездили Причащаться туда, да? На Праздники.
Н.Котрелёв:
- Да. Вот… но они были выучениками 30-х годов. Они выросли на церковном дворе. На Зубовской площади, где такое серое большое здание какой-то телефонной станции, стояла церковь Знамения в Зубове. Вокруг неё стояло несколько домов небольших. В одном из них жили Котрелёвы. И тьма друзей, и даже, к счастью моему – глубокому счастью – наша коммуналка состояла из людей, переселённых оттуда, когда храм и окружающие его дома сломали. А я жил в замечательной семье Капустиных.
А.Леонтьева:
- Коммуналка единомышленников, да?
Н.Котрелёв:
- А… каких «мышлеников»? Это не мысль! Это – жизнь.
На кухне – что Котрелёвы, что Капустины – месили куличи, варили студень к Пасхе, появлялися – поскольку единственная дочь в большой семье Капустиных была… так сказать… в обслуге в храме Николы в Хамовниках – появлялись замечательно красивые на Пасху яйца, делавшиеся… поскольку, это был один из немногих храмов, который не закрывался и в 50-е годы жил полноценно, и, естественно, туда попадали и из Лавры, и из каких-то… видимо… подпольных рукоделий замечательные яйца! Ух, какие красивые!
Церковный календарь, Журнал Московской Патриархии – я всё это читал. Потому, что Антонина Филипповна, или, как её звали – Антонида – она всё это приносила.
Это была – наша квартира. Небольшая квартира в деревянном доме – тут, недалеко, на теперь Нагорной улице ( тогда – Катуаровском шоссе ), и – это и было счастье! Но я не задумывался об этом – я жил. Уже когда не мальчишкой был, а отрок – куда там! Родители уедут – ну, придём с кем-то из друзей, ночью ехать далеко… утром, главное, старуха Капустина – замечательная русская купчиха – стучит: «Ну, ребята… я вам картошечки пожарила!»
То есть, совсем другие отношения, и во мне нет этого страха перед коммуналкой – я, наоборот, чувствовал там себя как у Христа за пазухой. Это и есть – счастье!
Поэтому, я и говорю, что обо мне заботились особенно, нарочито просто. Вытаскивали из всяких – если я их не пересиливал – пакостей Ангелы.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Мацан:
- Николай Котрелёв, историк, специалист по русской культуре конца XIX – начала ХХ века, отец четверых детей, дедушка восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки сегодня проводит с нами этот светлый вечер.
А.Леонтьева:
- Николай Всеволодович, а можно из разговора о Вашей среде перейти к разговору о воспитании детей? Потому, что это очень важная часть вопросов, которые мне хотелось Вам задать.
Я, во-первых, знаю, что дети у Вас очень по-разному определились в жизни. Отец Фёдор, который был на нашей программе – священник, второй Ваш сын – вот, Вы можете сами рассказать про своих детей, кто кем стал. И… вот, такая сейчас есть тенденция: все говорят, что детям нужно дать свободу выбора, уважать их выбор… вот, как это в Вашей семье происходило? Потому, что они явно выбрали очень разные вещи.
Н.Котрелёв:
- А Вы попробуйте не уважать выбор! Жизнь семьи определяется отнюдь не отцовской или материнской волей. На воспитание, на жизнь оказывают влияние – да, иногда очень сильное влияние – родители. Иногда – полная, так сказать, безотцовщина, хотя и при живом отце даже. Это очень сложный процесс.
Сильно, очень сильно влияет общество. И от него – никуда не денешься.
По крайней мере, с древнегреческих времён, всё пишут о воспитании. Дошли до нехорошего, до какой-нибудь ювенальной юстиции. Есть великие воспитатели – целые томы написаны по теории воспитания. Они…
А.Леонтьева:
- Николай Всеволодович, ну… вот… в Вашей семье – прошу прощения, что Вас перебила – это Вы можете сказать, что семья как-то подвергалась вот таким влияниям общества? Ведь вы жили, по-моему, в каком-то отдельном мире…
Н.Котрелёв:
- Да, конечно! Конечно, подвергалась. И иногда невозможно уследить за тем, как общество влияет. Я и не знал, что… я помню… одно из таких… ключевых воспоминаний – о том, что я никого не воспитывал.
Я лежу, у меня… лето на дворе, у меня – температура 39, какой-то грипп, или ещё что-то. Любящая супруга – где-то с детьми и внуками в деревне. В Москве – никого нет. Иногда только зять появляется на пороге моей комнаты, и говорит: «Я Вам сок принёс!» Аппетита, естественно, никакого, сок я пью, сбрасываю температуру, плаваю, соответственно, в простынях… потом опять начинает трясти – я мёрзну в простынях, и вдруг вбегает радостный сын – Тихон Николаевич: «Папа, я поступил!»
Я, в некотором остолбенении, хотя лежу пластом, говорю: «Куда ты поступил?» – «В ГИТИС!» – «На какой?» – «На актёрский! Курс – Фоменко».
Я говорю: «Тиша, но чтобы учиться актёрству, нужно хоть иногда ходить в театр…» – «Папа, ты ничего не знаешь! Я каждый день хожу в театр».
Ну, а я и не знал. Он уже был… я только знал, что его никакими уговорами – палки уже было недостаточно – нельзя было заставить написать диплом в РГГУ. А он, оказывается, хитрый был человек – не делился. Чтобы получить право на второе образование бесплатное, он и не писал диплом, и окончил свой ГИТИС. Теперь вот и Кузьма Фёдорович – во МХАТе пребывает. Что-то, может быть, в крови… потому, что был момент, когда я сам в театральной студии объявился – к счастью, ненадолго. А дядюшка – всю свою жизнь – был актёром в Вахтанговском театре. Так, что… усмотреть – невозможно! И это вот – давление общества.
Я знаю, что, из воспитательных средств, у нас лет до 14 будущего отца Фёдора, не было телевизора. И это была наша с супругой воля. Даже когда вдруг как-то утром раздался звонок, и кто-то из отъезжающих в эмиграцию далёких приятелей входит с телевизором в обнимку: «Нате – я вам принёс чернила!» – как в том анекдоте… не знаете анекдот? … замечательный анекдот:
«На краю кладбища стоит дом. А тут – гроза, светопреставление, огоньки по болоту бегают… и раздаётся стук в дверь громовой.
- Кто там?
- У вас чернила есть?
- Нет у нас чернил, нет!
Проходит полчаса, час. Опять стук. А те – уже совсем перепугались: небо раскалывается, молнии, болото хлюпает, вода поднимается…
- Да я ж сказал: нету у нас чернил!
- Нате – я принёс!»
Вот, так нам телевизор принесли.
А.Леонтьева:
- И что вы с ним сделали? Только не говорите, что выбросили!
Н.Котрелёв:
- Нет! Я его… значит, мальчишки жили в своей комнате на двухэтажной кровати, и всё не было времени построить лестницу наверх, и телевизор служил ступенькой, чтобы залезать наверх – он большой был…
А.Леонтьева:
- Не пропал телевизор!
Н.Котрелёв:
- … пока вдруг… мы где-то с женой были – на даче, или где-то такое… возвращаемся, будущий отец Фёдор – наладил телевизор! И с той поры… А теперь – попробуйте! Я не знаю, как он справляется с этим ужасом всех фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)ов и прочих безобразий – это гораздо страшней телевизора!
К.Мацан:
- Николай Всеволодович, а вот я не могу Вас не спросить, раз уж мы заговорили о Ваших сыновьях, что это за опыт, является ли он каким-то отдельным, особым, духовным, экзистенциальным – что сын стал священником? Или это просто – ну, выбрал человек такой путь… вот… один – ГИТИС, другой – священство, и это, в принципе… разницы нет.
Н.Котрелёв:
- Ну… как это в нём зрело – я, опять-таки, сказать не могу. Ну, я знаю, что я держал его на руках. Потом, к ужасу Обыденской церкви, я держал его на плечах иногда, поскольку народу там было – тьма, держать было трудно. Потом – водил за ручку. Потому он… вот… у Нины Аркадьевны – пел.
Потом он хотел быть медиком – не получилось. Опыт медбрата – готовясь к повторной попытке в мединститут сдавать, он работал в больнице. Говорят, хорошо работал. Кто ж его знает?
Армия. В армии он пел, уходя в увольнения, в церковном хоре – это был уже его выбор.
К.Мацан:
- А для Вас…
Н.Котрелёв:
- Я очень рад.
К.Мацан6
- … когда Вы осознали себя – папой священника, папой отца? Вот, это, как для верующего человека, для христианина – стало чем-то особенным?
Н.Котрелёв:
- Я у почтенного протоиерея спросил: «А как же вот теперь – власть отцовская распространяется на отца Фёдора?» – «Теперь-то и особенно!» – сказал мне многоуважаемый протоиерей.
Это, естественно… не приходилось ни разу к власти этой прибегать – как и Папа Римский – он же только один раз вот это вот своё «право на безошибочное суждение» применил за 150 лет! Так и мне – ни разу пока не приходилось.
Надеюсь, что если какая-то будет совершенно строгая потребность, я скажу: «Отче… ну… ты – по линии человеческой – должен подчиниться» – он, может, и подчинится. А может и не подчинится. Всё-таки, и ему лет – столько, что… седеет, и так далее. Вот.
Нет, я был, конечно, очень доволен. Очень волновался за его… как сказать… вот… в дьяконах – когда же его рукоположат во священство, и так далее… а почему в дьяконы не ставят – всё он в хоре поёт… конечно, волновался. И сейчас волнуюсь. Я ощущаю живо… почти ничего ему не говорю, но иногда – делюсь своими сомнениями. Он мне говорит: «Это – неважно…», или: «Да», – иногда соглашается.
А.Леонтьева:
- То есть, даёт Вам советы духовного содержания?
Н.Котрелёв:
- Это – другой вопрос.
А.Леонтьева:
- Да?
Н.Котрелёв:
- Отношения душеводительства между отцом и сыном – это другой вопрос. Самое трудное, что было в моей жизни – это передача… прямая передача моих профессиональных знаний детям. Когда родилась и стала подрастать до произнесения нечленораздельных звуков дочка старшая, первая, я было попробовал говорить с ней только по-итальянски, и понял, что ничего из этого не выйдет. С той поры я не пытался детям напрямую передать то, что я знаю или умею.
Время от времени случалось, что я их посылал для себя в архиве что-то списать, время от времени я что-то им рассказывал, и внукам, по возможности, но учителем я им никогда не был.
И, поэтому, опыт общения с сыном-священником, как со священником… я иногда подхожу к нему под благословение Причаститься, но на исповедь я к нему никогда не хожу. Это – сложный очень вопрос.
Бывают другие отношения, когда потомственные… там, скажем… отец и сын – в одной профессии – математики, бывает, даже и больше – два, три поколения…
А.Леонтьева:
- Ну, математикам исповедоваться не нужно!
Н.Котрелёв:
- Ну, они передают математику… или, там, арабский… это – бывает. Но… по крайней мере, мне – этого не дано. Начну помирать, и ближайший священник окажется мой сын – ну, тогда будем думать, что делать.
К.Мацан:
- Спасибо огромное за эту беседу, Николай Всеволодович! И напомню – сегодня в «Светлом вечере» с нами и с вами был Николай Всеволодович Котрелёв, историк, специалист по русской культуре конца XIX – начала ХХ века – так скромно наш гость попросил себя сегодня представлять. А мы, от себя, добавляем, что он – отец четырёх детей, дедушка восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки…
Н.Котрелёв:
- … Устиньи Кузьминичны.
К.Мацан:
- … Устиньи Кузьминичны. Как красиво звучит!
А.Леонтьева:
- Николай Всеволодович, спасибо огромное за то, что… я бы сказала, что разговор, может быть, только начат… но, всё равно…
К.Мацан:
- Даже и не начат ещё, по-моему!
А.Леонтьева:
- … даже ещё и не начат, да… вопросов ещё осталось – море, но, всё равно, было очень полезно, очень ценно услышать главу счастливой семьи, счастливого мужа, счастливого деда…
К.Мацан:
- … прадеда…
А.Леонтьева:
- … да, прадеда, отца, и… спасибо Вам за этот разговор!
К.Мацан:
- Анна Леонтьева и Константин Мацан. До свидания!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».
Послание к Евреям святого апостола Павла
ПоделитьсяЕвр., 322 зач., IX, 24-28.
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Христианская традиция существует уже около двух тысяч лет. Для её изучения созданы целые институты. Как же простому человеку, который хочет жить в согласии с правилами Православной веры, не потеряться в этом объёме информации? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 9-й главы послания апостола Павла к евреям, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 9.
24 Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие,
25 и не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровью;
26 иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею.
27 И как человекам положено однажды умереть, а потом суд,
28 так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение.
В только что прозвучавшем отрывке апостол Павел сравнивает Иисуса Христа с ветхозаветным первосвященником. Однако служение Спасителя качественно отличается от того, что делает при помощи религиозного ритуала человек. Если священник входит для совершения жертвоприношения в рукотворный храм, то Спаситель, по слову апостола Павла, вошёл в самое небо. То есть совершённые Христом действия имели мгновенный отклик от Бога-Отца. Хотя были совершены вне храмовой постройки. Всё, что сделал Господь, происходило в присутствии Небесного Родителя, с Которым у Иисуса Христа была теснейшая связь. Если священник приносил в жертву кровь животных, то Спаситель окропил жертвенник собственной кровью. Наконец, если священник по закону Моисееву был вынужден совершать жертвенный обряд каждый год, то жертва, принесённая Христом, совершилась один раз. И этого было достаточно, чтобы искупить грехи всех людей, которые когда-либо жили и будут жить на этом свете. На Голгофе Спаситель вновь открыл человеку путь к Богу. Открыл его раз и навсегда. Теперь дело только за нами. Мы призваны принять этот дар, чтобы благодать спасения и любви Божией поселилась в нашем сердце.
Весь вопрос — как это сделать? Казалось бы, ничего проще: вступи в церковную общину, посещай богослужения, принимай участие в таинствах Церкви, молись, держи пост, одним словом, соблюдай церковный устав, не отступай от благочестивых обычаев. Однако бывает, что даже самое дотошное исполнение этих очевидных предписаний, которые освящены временем и авторитетом православной традиции, не даёт сердцу удовлетворения. Будто что-то важное, чем обладали святые, ускользает от нас. Будто в общей картине нашей религиозной жизни постоянно не хватает какого-то важного пазла. Всё делаю, а покой на сердце не приходит. И бывает даже так, что традиция благочестия ложится на меня тяжким грузом, а порой и невыносимым бременем. Что же это за недостающая деталь?
Приглядимся к образу Спасителя. Он не просто Небесный Первосвященник, для Которого существует мир и Который правит Вселенной. Он вместе с этим и смиренный служитель, Который существует для мира и является нашим Вечным Слугой. Нам кажется это странным, парадоксальным. Но в этом-то и беда. Ведь это означает, что у нас просто нет опыта подобного служения. Если мы служим, то или по необходимости, словно тянем лямку, или преследуя свои собственные цели и увлечённые собственными идеями. Евангелие же говорит нам, что дар спасения усваивает тот, кто всю свою жизнь организует так, чтобы служить Богу и людям. Бескорыстно. Во всех своих делах. В любых ситуациях. На ежедневной основе. Это и есть та самая недостающая деталь. Именно сознательное и бескомпромиссное служение — тот ключ, который запускает весь сложный, формировавшийся столетиями комплекс, который мы именуем церковная традиция. Для того, кто служит, она оживает. Она становится лёгкой и прозрачной. Всё в ней оказывается на своём месте. Не важно, кто я и какой у меня опыт, она очень органично усваивается моим умом, моими чувствами и моими сердцем. Во мне словно открывается источник благодати. И душа обретает долгожданные мир и покой.
«Cохраните любовь, и этого будет достаточно для вашего спасения»
Поделиться
Апостол Иоанн Богослов дожил до ста лет. И когда у него уже не было сил посещать церковь и церковные собрания, его приносили туда на руках ученики. От старости апостол не мог много говорить и проповедовать. Все другие апостолы к тому времени уже погибли от руки гонителей. И только Иоанн Богослов ещё был жив. На него смотрели и слушали с особым вниманием. Апостол только повторял: «Детки, любите друг друга». И когда у него спрашивали: «Почему ты часто это повторяешь»? Иоанн Богослов отвечал:
«Cохраните любовь, и этого будет достаточно для вашего спасения».
Все выпуски программы Слова Святых
Прийти утром первым в храм или как православные болгары просят Бога о помощи?
Поделиться
Фото: Alexandr Bormotin / Unsplash
Русская Православная Церковь до сих пор находится в стадии восстановления после крайне непростых для нее семидесяти лет коммунистической власти в нашей стране. Схожая по сложности история имеется у Болгарской Православной Церкви. В Болгарии, хоть и не было столь жестоких гонений за веру, как в Советском Союзе, но и здесь последствия антирелигиозной пропаганды до сих пор видны.
Выражаются они, эти последствия, в том, что на современном этапе многие болгары, считая себя православными, тем не менее, по большей части являются людьми нецерковными. Они редко посещают богослужение, еще реже участвуют в церковных таинствах. Даже на богослужениях главы Церкви, Патриарха Болгарского, молящихся крайне немного.
Чаще всего, приход того или иного жителя Болгарии в храм обусловлен какими-то несчастьями, неприятностями, которые с ним приключились. Случилось подобное событие — человек идет просить Бога о помощи. В общем-то, картина привычная и для нашей страны. Но — в Болгарии на протяжении столетий существует обычай, который местные православные христиане стремятся исполнить, если хотят, как они верят, чтобы молитва их была Небом услышана.
Обычай этот состоит в том, что желающий получить от Бога помощи православный болгарин берет на себя обет — в течение какого-то времени исполнять обязанности церковного сторожа. Не в полной мере. Человек обещает приходить в храм раньше всех и отпирать церковные двери.
Данному человеку вручаются ключи от церкви. И он в течение нескольких дней рано утром отпирает храмовые двери, зажигает лампадки, свечи. Делает все необходимое, чтобы подготовить церковь к началу утреннего богослужения. Отпирая двери, зажигая лампады и свечи, взявший на себя обет человек в это время молится Богу и просит Его помочь в решении волнующего вопроса.
Естественно, что подобный обет может исполнять человек, священнику знакомый. Бывали случаи, что данной традицией пользовались люди бессовестные, которые под предлогом благочестия просто обворовывали тот или иной храм, получив от него ключи.
Кто-то может спросить — а что такого трудного в том, чтобы прийти в храм раньше других? В чем подвиг? Отвечать на этот вопрос нужно, зная особенности болгарского менталитета. Современные болгары, как и многие южане, люди неторопливые, живущие по принципу «один день — одно дело». Для них это действительно труд — понудить себя встать с утра пораньше и прийти в храм.
Здесь еще нужно учесть и такую вещь. Каким бы маленьким ни был труд, если он совершен во имя Бога, никогда он без ответа не останется. Господь потрудившегося ради Него человека без своей помощи не оставит.
Все выпуски программы Вселенная православия
