«Русские святые». Светлый вечер с прот. Александром Лыковым (08.06.2018)

А. Пичугин

— В студии светлого радио приветствую вас я — Алексей Пичугин. Добрый вечер! Сегодня вместе с нами и с вами этот час проведёт протоиерей Александр Лыков — клирик храма Рождества Христова в селе Ямкино. Отец Александр, здравствуйте!

Прот. Александр Лыков

— Добрый вечер!

А. Пичугин

— Вот у нас на второй неделе после Троицы, после Пятидесятницы, ещё один замечательный праздник, для меня он даже какую-то особенную роль, мне кажется, играет, в моей какой-то церковной личной жизни: именно накануне Дня всех святых, в земле Российской просиявших (в земле Русской просиявших — по-разному называют этот праздник), как-то я в первый раз осмысленно пришёл в церковь, мне почему-то захотелось вдруг. Я был в деревне, на даче, учился в школе и вдруг почему-то мне захотелось пойти в церковь — не знаю, почему, вот вдруг. Я пришёл, и как выяснилось, был как раз этот День. Поэтому как-то вот так я от него и отсчитываю...

Прот. Александр Лыков

— Да, если вы позволите, хотел тоже с вами поделиться такой радостью, тем более мы с вами, видите, практически так вот по времени одновременно пришли, потому что у меня мой приход связан с праздником Святой Троицы. То есть у нас с вами неделя разницы, я отсчитываю с Троицы 1991 года.

А. Пичугин

— А у меня ровно через десять лет.

Прот. Александр Лыков

— Я имею в виду не по годам...

А. Пичугин

— А! По времени года, скорее, да.

Прот. Александр Лыков

— Да, по событиям, в силу того, что мы живём в подвижном календаре — Троица у нас двигается.

А. Пичугин

— Всё равно от начала лета.

Прот. Александр Лыков

— Да. Так что мы с вами, видите, практически одновременно пришли по времени, по литургическому времени — вот так, наверное.

А. Пичугин

— Да, оно же, кстати, по десятилетиям не делится, литургическое время всегда практически одно. Интересна же сама история этого праздника. Я никогда не задумывался, несмотря на то, что этот праздник для меня какое-то такое личное значение имеет, но я никогда не задумывался об его истории: ну праздник и праздник, казалось бы. И вот только готовясь к нашей с вами программе, я решил посмотреть его историю. История эта очень необычная: он два раза появлялся, исчезал, потом снова появлялся. Вообще, история русской святости — это же очень интересное явление. У нас до конца синодального периода прославлялось весьма немного святых. Сначала, ещё в первое патриаршество, в семнадцатом веке... до конца, вернее, первого патриаршества, в шестнадцатом веке, когда в период царствования Ивана Грозного прославили довольно много, да, святых новых — несколько десятков. Это стал такой первый явный случай прославления. Потому что, ну, первые святые Борис и Глеб, потом ещё сколько-то там, местночтимое поминание. И вот в шестнадцатом веке вдруг так. А вот есть какие-то святые, отец Александр, русские святые, которые для вас играют особенную роль?

Прот. Александр Лыков

— Да, но прежде всего я с раннего детства, ещё когда только, наверное, учился как-то уже ориентироваться в пространстве, во времени, я знал Александра Невского. Дело в том, что мама мне всегда говорила, что я назван в честь благоверного князя. И я так его себе представлял всегда на коне, таким юношей в шлеме. Кроме того, я родился в один день с дедушкой моим, папой моей мамы, это 27 августа, у нас с ним ровно 60 лет разницы: он 1908 года, я 68-го. Но в большей степени мама, будучи глубоко верующим человеком и церковным человеком, она была прихожанкой практически до конца своих дней храма Воскресения Словущего — это сейчас, по-моему, улица Неждановой...

А. Пичугин

— Это была Неждановой, сейчас — Брюсов переулок. Это был один из самых знаменитых незакрывавшихся московских храмов.

Прот. Александр Лыков

— И мама могла бы делать как-то вот, видите, акцент на своём отце, на Александре Степановиче, но я очень хорошо помню, что мама мне всегда говорила: «Сынок, ты запомни, что у тебя имя Александр — это защитник бедных и обездоленных». Видимо, она хотела, чтобы с детства у меня было такое сердце. Я — один мальчик в семье, у меня ещё есть сестра, и поэтому как-то вот папа с мамой хотели, чтобы я рос таким мужественным человеком. Поэтому пример благоверного князя Александра Невского для меня, наверное, ближе, потому что я знаю его с раннего детства. А в последствии уже, наверное, это уже связано с моим приходом в Церковь — я не был церковным человеком, наверное, до начала 90-х годов, хотя я был всегда верующим человеком, у меня никогда не было сомнения в Боге...

А. Пичугин

— А вот это интересно: ведь росли-то вы в 70-е годы, в начале 80-х, ещё не 88-й год. Уж после крещения-то Руси институт уполномоченных сохранялся, стало проще чуть-чуть, но всё равно до 91-го не так уж просто.

Прот. Александр Лыков

— Совершенно верно, да.

А. Пичугин

— А как, откуда у вас была эта вера-то?

Прот. Александр Лыков

— Вот семя веры заронили мои родители: Валентина Александровна и Владимир Васильевич. Они ушли уже оба, но я очень чувствую их поддержку и молитву. Они как-то друг друга нашли, они поженились поздно, им было уже 30 лет. Дело в том, что мама защищала диссертацию, она училась и как-то проблему брака оставила на потом. Папа очень долго её ждал, когда она наконец закончит своё учебное поприще. Они поженились в 67 году, в 68 году уже появился я. И с младенчества, я это сейчас часто людям говорю, особенно новоприходящим мамам, папам, которые приносят своих младенцев, я говорю: «Вы знаете, как важно, чтобы младенец, малыш, которого вы крестите, приобщаете Богу, видел с рождения, с появления на свет молящихся родителей». Я имел счастье это видеть и для меня это было настолько естественно, что я как-то иначе себе и не представлял жизнь. И родители меня всегда благословляли, я помню, утром, вечером, причём мама это делала вслух — читала молитву.

А. Пичугин

— Несмотря на советское время.

Прот. Александр Лыков

— Да-да-да. У нас всегда были иконы. Дело в том, что у нас в роду был священник, о котором очень мало известно, потому что родители, видимо, не очень хотели об этом как-то распространяться.

А. Пичугин

— Но это уже в двадцатом веке, да?

Прот. Александр Лыков

— Да. Одна из моих тёток была замужем за ним. Это протоиерей Сергий Благонравов, он служил во Владимирской епархии. У нас остались его книги, вот вы упомянули, когда мы до эфира с вами говорили, о чудном Служебнике. А у нас был совершенно дивный Правильник, с таким золотым околышем, в кожаном переплёте. Был он издан в Киево-Печерской лавре, такие там были крупные буквы — вот эти буквицы, которые меня сводили с ума, такой красной киноварью сделанные, в виде драконов, каких-то рыб. И там были совершенно дивные гравюры, я их помню тоже с раннего детства — это Божия Матерь, стоящая на месяце, на Луне, держащая Иисуса Христа. И я помню икону, которая меня поражала, Успение Божией Матери, где был изображён на коленях грешник с отрезанными руками, его руки лежали на одре. Я не знал историю, почему он пострадал так. А Ангел ему отсёк руки — это я уже много позже узнал о том, что он дерзнул как-то усомниться в девственности Божией Матери и как-то коснулся одра, и Ангел ему отсёк руки. И вот эта капающая кровь с его обрубков, она на меня производила впечатление, я очень боялся эту картинку, но каждый раз... У нас же тогда фильмов ужасов не было, я и сейчас их не люблю.

А. Пичугин

— В детстве, думаю, да, производит впечатление.

Прот. Александр Лыков

— Да, я очень боялся эту картинку, но её всегда смотрел с затаённым сердцем. И таким образом, видите, получилось, что вера очень органично вошла в мою жизнь благодаря моим родителям, но церковным человеком я не был. Вот мама не пропускала ни одной воскресной службы, я это точно знаю, потому что у нас каждый воскресный день в нашей семье начинался... вот пока мы смотрели «Будильник», была такая программа, «Утреннюю почту» с Юрием Николаевым в 11 часов, и мама как раз приезжала со службы...

А. Пичугин

— А мама рано уезжала в храм, да?

Прот. Александр Лыков

— Мама уезжала рано, потому что мы в тот момент жили в Бирюлёво, в Москве здесь.

А. Пичугин

— А ехать на улицу Неждановой.

Прот. Александр Лыков

— Да, и вот мама каждую неделю... И у нас утро начиналось с «благословенного хлебушка», как она называла просфору, и со святой воды, которая разливалась по чашечкам. И собственно, такой у нас был ритуал, если так можно сказать. Наверное, на этом вот моё видение жизни церковной ограничивалось. Мы несколько раз были в храме, может быть, нас причащали — я это не помню. Видимо, родители всё-таки побаивались...

А. Пичугин

— Но покрестили, естественно?

Прот. Александр Лыков

— Да, я был крещён через год. Я в 68-м году родился, в 69-м году меня крестили, я даже знаю этот храм, храм Рождества Христова — это в Алтуфьево, такой стоит под мостиком там.

А. Пичугин

— Тоже не закрывавшийся.

Прот. Александр Лыков

— Да, он не закрывался. И вот крестили меня там, в этом храме.

А. Пичугин

— У нас есть друзья такие — музей истории «Вера и люди в Советском Союзе». Это музей — исследовательский центр, он на базе московского храма Сергия Радонежского в Крапивниках и Московской духовной академии существует. Он только недавно появился — это я вам после эфира расскажу, думаю, что постоянные слушатели о нём знают, потому что к нам приходят его основатели, учредители, сотрудники: Ксения Толоконникова, протоиерей Александр Абрамов, Алексей Константинович Светозарский. И мы как раз с ними обсуждали открытие выставки, которая у них не так давно проходила в Московском энергетическом институте. Они собирают разные воспоминания и такие живые свидетельства быта и веры простых людей с послевоенного времени до крещения Руси — праздника тысячелетия. И вот интересно, что у них есть такая не то чтобы статистика, но как-то подсчиталось, что церковных людей больше всего, если говорить о Москве, церковные люди чаще всего жили как раз вот... это не какие-то ближайшие к Москве за МКАДом посёлки, потому что там всё-таки пятилетки борьбы с религией, колхозы, закрытые храмы, превращённые в зернохранилища...

Прот. Александр Лыков

— Да, было выжжено пространство.

А. Пичугин

— Да. В центре Москвы такая партийная номенклатура, которая, скорее нет, чем да: они детей, может быть, в церковь отнесут, но ходить не будут.

Прот. Александр Лыков

— Или их бабушки, наверное, скорее всего.

А. Пичугин

— Да, а вот московские окраины или районы, которые поздно вошли в состав Москвы, или районы, которые чуть-чуть дальше от центра — вот там как раз было такое сосредоточие христианской жизни, то есть люди могли ходить в открытые храмы в центре, но жили в основном там. Вот интересный такой феномен, что церковная жизнь и сами церковные люди чаще всего в таких московских районах находились.

Прот. Александр Лыков

— Да, но дело в том, что они, как правило, оказывались там тоже из центра, потому что центр расселяли. Я помню, знаете, как личную трагедию воспринял, когда бабушка уехала с Малой Бронной — мамина мама, она жила там недалеко от Патриарших прудов. Этот путь от станции метро «Маяковская» через Театр сатиры я сейчас пройду, наверное, с закрытыми глазами: через арку такую большую я помню, мы с сестрой намного опережали родителей, бежали вот к ней. И им дали квартиру на «Планерной», я помню, и что-то, какой-то кусок жизни был вырван, потому что там совершенно дивная была атмосфера, и я чувствовал вот эту Старую Москву. А мама у меня родилась и выросла в Среднем Кисловском переулке.

А. Пичугин

— Там, в общем, рядом и храм.

Прот. Александр Лыков

— Да, поэтому, собственно, этот храм, её туда привела её тётка.

А. Пичугин

— Он ближайший, наверное, открытый был.

Прот. Александр Лыков

— Он был ближайший, да. И они жили прямо на задах консерватории, и они все мечтали поступить... или там рядом учились театральные, и вот консерватория. Но все стали технарями. Интересно, что вот двор у них — они все закончили институты.

А. Пичугин

— А время такое было — романтика технических профессий.

Прот. Александр Лыков

— И выучились, хотя условия были очень тяжёлые. Я был в этом доме, сейчас там идёт реконструкция полным ходом, недавно туда заходил. И жили там на четырнадцати метрах очень много. Там вот дедушка пришёл из ссылки, в маминой семье было четверо — вот у неё два брата было, и папа с мамой, в общем, там жило человек 10, наверное.

А. Пичугин

— «Все жили вровень, скромно так: система коридорная», да.

Прот. Александр Лыков

— И удивительна вот эта атмосфера Старой Москвы — вот мама мне об этом рассказывала. А папа жил на Проспекте Мира, там, где был когда-то магазин «Ригонда». Так получилось, что потом мы получили сначала в Амстердамском переулке квартиру, потом в Выхино какое-то время пожили. Но в школу я пошёл уже в Бирюлёво — там новая квартира у нас трёхкомнатная была. Это потом уже стал такой урбанистический район, даже больше он промзона такая, потому что заводы, заводы, заводы. А так там раньше были посадки, леса.

А. Пичугин

— Митрополит Истринский Арсений, который тоже вырос в Бирюлёво, вспоминает иногда, как у него тоже оттуда начиналась в том числе его церковная жизнь.

Прот. Александр Лыков

— Путь такой, да...

А. Пичугин

— Протоиерей Александр Лыков — клирик храма Рождества Христова в селе Ямкино — это Богородское благочиние или Ногинский район Московской области.

Прот. Александр Лыков

— Да, сейчас уже Богородский округ — уже переименован.

А. Пичугин

— Сейчас уже не Ногинский район?

Прот. Александр Лыков

— Округ переименован в Богородский.

А. Пичугин

— Мы с вами в преддверии праздника Всех святых, в земле Русской просиявших выходим в эфир. Мы начали говорить об истории этого праздника, о том, что впервые он возник в шестнадцатом веке, но и в шестнадцатом веке он постепенно же и был забыт в конце. То есть он в обиход церковной жизни вошёл, но не настолько серьёзно, чтобы укорениться. И следующий всплеск интереса к русской святости происходит только в начале двадцатого века, когда опять начинается массовая, относительно массовая, канонизация. За всё время синодального периода, тут даже есть такая небольшая справочка: за всё время синодального периода у нас было канонизировано для общецерковного почитания всего лишь... всего 10 канонизаций, пять из которых пришлось на время царствования Николая Второго, то есть на начало двадцатого века. И возвращаются забытые святые, например, все мы знаем, многие знают, город Кашин — Анна Кашинская.

Прот. Александр Лыков

— С ней же тоже история связана очень некрасивая...

А. Пичугин

— История с деканонизацией совершенно какой-то непонятной. И снова возвращается её почитание только в начале двадцатого века. Заканчивается синодальный период, он существует, но заканчивается, и вот новый Собор, тот самый, о котором очень много говорят, 17-18 годов, практически возвращает этот праздник и службу, большими трудами профессора Петроградского университета Бориса Тураева. Сам Борис Тураев участвовал вместе с Афанасием (Сахаровым), будущим епископом, в написании службы. Но Тураев не дожил, и службу эту заканчивает тогда уже епископ, а перед этим архимандрит Афанасий (Сахаров). И вот в 17-й камере в 22-м году, в 17-й камере Владимирской тюрьмы, того самого Владимирского централа, он встречается с архиепископом Крутицким Никандром — вот сколько человек в одной камере Владимирской тюрьмы находилось: архиепископ Крутицкий Никандр (Феноменов), архиепископ Астраханский Фаддей (Успенский) — знаменитый тверской, кстати говоря, святой, кончина которого была, честно говоря, совершенно ужасной: его утопили в яме с нечистотами, но он был прославлен ещё до юбилейного Собора в 97-м году...

Прот. Александр Лыков

— Как и Рижский Иоанн тоже погиб страшно. Там есть описание, я помню, тоже на меня очень произвело впечатление.

А. Пичугин

— Епископ Вяземский Корнилий — все они, конечно, погибли. На Корнилия напали преступники в 33-м году, он умер. Ещё один человек, с которым он встретился в этой камере, был епископ Суздальский Василий (Зуммер), тоже рано погибший — в 24-м году, спустя два года, в ссылке в Туркестане. И вот так получилось, что он встретился со своими единомышленниками, которые поддерживали его в написании этой службы. Там среди них был ещё и отец Сергий Дурылин, в общем, очень много людей, с которыми они вместе в этой камере отслужили самую первую службу Всем святым, в земле Русской просиявшим. Представляете, какая история? В камере тюремной, 22-й год, по абсолютно надуманным обвинениям собираются епископы и священники и служат ту самую службу, которую мы так совершаем, с одной стороны, торжественно, с другой стороны, это ну и не самый, наверное, такой явный праздник в нашей Церкви. Но если задуматься, в каких условиях была написана эта служба, конечно...

Прот. Александр Лыков

— Да, и знаете, сейчас мне прямо на сердце легло слово, что эта служба была и написана, и она была выстрадана буквальном смысле слова. Потому что мы сейчас сидим в студии, у нас прохладно, всё хорошо, а условия ведь были нечеловеческие совершенно. И со дня на день люди ожидали расстрела или дальнейших каких-то действий со стороны вот этой безбожной власти. Когда ты немножко оглядываешься назад, ты видишь, как всё вовремя у Бога случается. Иногда в последний момент что-то рождается новое и очень нужное, иногда вот это нужное намного десятилетий, даже столетий опережает время. Как мы говорили, был опыт уже почитания русских святых, но что-то, видимо, не прижилось. Прежде всего, наверное, это не прижилось как-то в народе, потому что народ, бывает, предвосхищает какие-то вещи, даже те же самые канонизации официальные, когда какие-то святые начинают уже почитаться задолго до их канонизации, мы их называем местночтимыми. А вот в этом случае как-то произошло так, что почему-то, видимо, внимание людей того времени было в большей степени приковано к святым, скажем, византийским, которые тоже достаточно известные. Даже если в народе спросишь человека, считают, что святитель Николай, конечно, русский святой. А какой же ещё святой? Хотя, конечно, это совершенно не так, но тем не менее вот такое, наверное, было восприятие жизни. Может быть, это связано было со временем, переживаемым в то время, потому что эта служба создавалась уже в условиях, как мы сказали, очень непростых, в нечеловеческих условиях. Может быть, поэтому, что она, собственно, как-то на крови возникла, она имеет такое действие сильное. И вот эти песнопения — сейчас мы сидим, они у меня звучат даже: «Русь Святая, храни веру Православную, в ней же тебе утверждение». Конечно, очень вовремя это случилось. Я думаю, что до сих пор, может быть, даже мы не вполне это осмыслили. Я думаю, что вот этот эфир, ваш рассказ и ваши справки, которые вы даёте, будут очень многим людям интересны. Потому что я каждый раз узнаю что-то новое, хотя вроде я немножко ориентируюсь, новое, которое меня заставляет копать глубже, узнавать. Поэтому, если людей, которые нас сейчас слушают, это заставит обратиться к русским святым, посмотреть историю создания праздника, людей, которые создавали его и донесли до нас с вами, это будет замечательно.

А. Пичугин

— Собственно говоря, ведь кто-то из тех, кого я сейчас перечислял... например, Фаддей (Успенский) — знаменитейший святой, пополнит потом сонм новомучеников и исповедников. И это самая, наверное, массовая, масштабная канонизация в истории Русской Церкви — это современники наших современников, современники людей, с которыми мы знакомы. Я думаю, что, наверное, среди ваших прихожан ещё в Электроуглях были в 90-е годы бабушки, помнившие храмы до закрытия.

Прот. Александр Лыков

— Так и есть. И они живы до сих пор, вот у нас есть прихожанка Мария, ей сейчас уже 97 лет. Она на ногах, она не пропускает ни одной службы. 97 лет — а с виду даже и не скажете, лет 60 с копейками, может быть, дадите. В очочках она такая, сухенькая, но 97 лет.

А. Пичугин

— И ходила в те годы?

Прот. Александр Лыков

— Она и ходила, и ходит, она помнит этот храм до закрытия, помнит священников, которые там служили — это удивительно, конечно. И один из храмов, дружественных нам — это в селе Новосергиево такой протоиерей Виталий Бабушин, он сейчас служит в Стокгольме, тоже в Сергиевском храме, сейчас они готовятся, будет юбилей миссии нашей там, в Скандинавии. И он нам в дар сделал стенды новомучеников и исповедников Московской епархии, совершенно потрясающие стенды — это фотографии и даты жизни там. И я неоднократно говорил и говорю до сих пор, что когда я совершал каждение в храме — ну каким-то иконам, я уже к ним так немножко привык, а вот мимо этих стендов, они у нас стоят вытянуты по северной стене храма, я никогда не мог пройти равнодушно, потому что многие фотографии сделаны накануне расстрела. Эти фотографии всем известны хорошо по книгам Дамаскина (Орловского), собственно, они оттуда взяты, скачены оттуда. Но вот эти лица, которые в нас всматриваются, в наше поколение, и как бы вопрошают: а что дальше? На этих лицах, знаете, нет растерянности, но есть какое-то ощущение безысходности, потому что, как я говорю, эти снимки сделаны незадолго до расстрела. Многие из них, как нам рассказывали на Бутовском полигоне, делались большого формата для НКВДшников, и по ним сверяли людей, привозимых в частности на Бутовский полигон или в «Коммунарку», чтобы ночью не смотреть мелкие фотографии.

А. Пичугин

— На «Коммунарке» не расстреливали, туда привозили... на «Коммунарке» только захоронения партийных работников репрессированных. (Ведущий, а за ним и гость, явно ошибаются: на полигоне «Коммунарка» производились и массовые расстрелы, см.: http://hram-poligon-kommunarka.ru/content/view/4/3 — примечание расшифровщика.)

Прот. Александр Лыков

— Да, там только захоронения были, да. А вот на Бутовском полигоне, как нам рассказывали, подгонялась машина, из неё по очереди выходили люди, называлась фамилия, и вот смотрели в эту фотографию, сделанную в тюрьме, в Таганской или какой-то ещё. И, собственно, человека ставили к яме, и там пьяные вот эти расстрельные бригады делали своё дело, людей закапывали — но, наверное, эту историю знают все.

А. Пичугин

— Важно об этом говорить, мне кажется, очень важно!

Прот. Александр Лыков

— Очень важно! Простите, что я вас перебиваю!

А. Пичугин

— А вы простите, что я вас перебил.

Прот. Александр Лыков

— Нет, что вы — вы ведущий, а я ведомый. Но хочу сказать, что каждый человек, я думаю, хотя бы один раз в жизни просто должен побывать — я это слово очень не люблю, я обычно его заменяю словом «призван», но в этом случае я скажу, что должен побывать на Бутовском полигоне. И лучше, если это будет сопряжено с богослужением там, то есть с исповедью, Причастием там. А потом уже, после службы, как мы это делали с нашими прихожанами, потом уже пройтись и пройти по этому месту. И конечно, восприятие совершенно иное, когда ты не просто приезжаешь на автобусе и смотришь, а когда ты отслужил Литургию, когда звучат имена этих людей, невинно убиенных там. И они ведь там до сих пор и находятся.

А. Пичугин

— В безвестных могилах.

Прот. Александр Лыков

— Да, рвы обозначены уже. Но я считаю, что каждый человек должен приехать сам и привезти детей туда, и внуков, может быть, если человек уже в возрасте, имеет внуков. Но обязательно нужно побывать, потому что, как вы верно сказали, что, конечно, такие вещи должны быть всегда перед нами.

А. Пичугин

— Да. У нас сейчас небольшой перерыв, минута буквально. Мы вернёмся в нашу студию, где сегодня, я напомню, мы говорим с протоиереем Александром Лыковым — клириком храма Рождества Христова в селе Ямкино.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что в гостях у нас сегодня протоиерей Александр Лыков — клирик храма Рождества Христова в Ямкино. Мы говорим о русских святых, в преддверии праздника Всех святых, в земле Русской просиявших. И говорим о новомучениках сейчас. И вот спасибо вам большое за то, что вы сейчас рассказали. Я совершенно с вами согласен. Тоже не люблю слово «должен», но вот это тот случай, когда оно оправдано: приехать на Бутовский полигон. Мы вещаем в разных регионах России, вот так вот поездив по нашей стране, я понимаю, что практически в каждом регионе, в каждой области есть свои такие полигоны. И не обязательно священнослужителей, а просто без вины оказавшихся там людей, как опять у того же самого Высоцкого, которого уже цитировали в начале: «Эх, Киська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие: мои безвестно павшие, твои безвинно севшие». И везде одно ощущение, вот я хорошо помню своё ощущение в Катыни, например. Кстати, не Каты’нь, а Ка’тынь — многие делают эту ошибку в ударении, и я делал, меня там в Ка’тыни поправляли. Когда мы с коллегами с радио «Вера» приехали в Смоленск и ночевали мы в таком небольшом гостевом доме, именно там, где этот мемориальный полигон. И я утром — хорошая погода, весна такая ранняя довольно, март, но тепло уже, — я пошёл, пока все спят, один прогулялся по этому мемориалу, и вроде бы ничего. И надо отдать должное полякам как всё сделано: там среди огромного количества имён расстрелянных офицеров одно женское — одну женщину расстреляли. И это имя выделено крупно среди всех прочих, два раза продублировано в списке. К сожалению, наша, российская часть... там же полигон НКВД, там расстреливали, естественно, и русских, и поляков. И русская часть практически ничем не выделена, там просто эти ямы, по которым можно ходить. Я спрашивал, почему, но говорили, что вот так вот, разве что церковь построили при входе и...

Прот. Александр Лыков

— А церковь православная там, да?

А. Пичугин

— Церковь православная, да. Там есть католический престол в польской части, куда приезжает периодически ксёндз, совершает мессу. И при входе есть православный храм, где совершают Литургию.

Прот. Александр Лыков

— Интересно, да.

А. Пичугин

— Да, там это всё хорошо сделали, но, к сожалению, почти пока... я надеюсь, что как-то это исправят — обозначат эти места, потому что расстрельные ямы, по которым просто можно практически ходить. И вот потом мы уже с экскурсией туда вернулись через пару часов, и вот тут-то меня и накрыло: я вдруг ощутил, что это действительно ямы, в которых до сих пор частично лежат те люди, которые абсолютно без всякой вины, большинство из них, там оказались. И таких мест очень много: Сандармох — второй соловецкий этап расстрельный, найденный Юрием Дмитриевым. Ещё, помимо Сандармоха... но вот Бутовский полигон — действительно это такое огромное средоточие русских святых. Туда хорошо, конечно, приехать на службу Патриаршию в День памяти святых новомучеников и исповедников...

Прот. Александр Лыков

— Да, мне вот посчастливилось быть несколько раз.

А. Пичугин

— А ещё лучше туда приехать, мне кажется...

Прот. Александр Лыков

— В тишине.

А. Пичугин

— В тишине какой-то, да.

Прот. Александр Лыков

— Вот, видите, мы с вами одновременно сказали одно слово, совершенно верно. Потому что, да, есть вещи такие, которые, да, вот как-то... но я знаю, что всегда, может быть, первое знакомство возможно вот так вот: когда ты приезжаешь с группой или как-то вот... Но есть места, в которые ты хочешь вернуться и как-то вот один на один побыть. Вот у меня сейчас родители ушли мои уже, и иногда мы собираемся так вот — на Родительскую или группой какой-то. Тут я возвращался со службы уже, из Ямкино ехал, и думаю: «Заеду к родителям», — они лежат в Электроуглях на кладбище. И я заехал, у меня было время — я обычно всегда куда-то тороплюсь и вечно опаздываю, а тут думаю: заеду. Причём не было даты никакой, у меня ни цветочка с собой не было, просто думаю: заеду. И там никого не было, и пел соловей рядышком, каштан... уже немножко, правда, он отцветал — там на могилке стоит. Я там был очень небольшое время, у меня, к сожалению, как у многих, наверное, современных людей, ноги всё время тебя куда-то несут: что-то делай, действуй.

А. Пичугин

— Это же важно.

Прот. Александр Лыков

— Это важно, но в то же время — вот это слово, я не упускаю его, я за него ухватился — за это слово «тишина». Вот так мало, знаете, мгновений тишины: осмыслить какие-то вещи, как-то почувствовать их, оказаться где-то на глубине возможно только в тишине. Мы знаем из Евангелия, что Господь достаточно бурную деятельность вёл: и ходил, и проповедовал, и ругался, и спорил, в то же время как человек Он нуждался и уходил в пустынные места, где Он молился Отцу, и ученики искали Его, тоже Его укоряли: «Что же Ты ушёл? Все Тебя ищут, Ты всем нужен». А Ему тоже необходимо было побыть в тишине. И вот это одно из тех мест, где можно побыть в тишине, там вот этот лес, который вокруг, он стеной окружает этот полигон Бутовский. И сейчас, если ранней весной туда поехать, это, конечно, пение птиц, как и было в то время. А расстреливали там круглогодично, если по датам посмотреть. И вот представишь себе, что собственно ничего в природе не изменилось: точно так же пели птицы и точно так же какие-то облачка ходили,точно такие же звёзды стояли над полигоном ночью, то есть в природе ничего не изменилось. А тут вот вершилась вот эта жуткая история, которую мы до сих пор, наверное, ещё не вполне осмыслили.

А. Пичугин

— Вот вы сказали про тишину, и я вспомнил про целый сонм русских святых, которых мы, кстати, не очень много знаем. Они не на переднем плане, и это хорошо, мне кажется, потому что у них и жизнь такая была. Вот есть такой термин «Русская Фиваида» — русские северные монастыри. И когда читаешь о жизни этих людей, которые почему-то, по самым разным причинам, они ведь все были довольно образованные, благополучные, вышли из больших городов, но если можно называть городами большими Москву пятнадцатого века или какие-то другие важные центры, и ушли в те непроходимые, никому неизвестные места, основали там маленькие общинки монашеские, которые в итоге разрослись до огромных, спустя уже полтора столетия, монастыри, куда тут же стекались люди, тоже непонятно, откуда вышедшие: из тайги, из лесов, пришедшие туда, каждый по своим причинам.

Прот. Александр Лыков

— По сути дела образовывались такие духовные города, потому что они уходили из городов, но тогда всё-таки и храмы, конечно, не рушили, но тем не менее в поиске тишины, о которой мы с вами сейчас... видите, как-то это слово захватили. В поиске тишины они действительно уходили, но со временем, видите, на этих местах всё равно образовывались тоже такие города : если в лавру приедешь, там огромное количество народу, там уже не спрячешься, благо там есть место, где монахи могут спрятаться — живущие там насельники — куда там особо не пускают. А так, конечно, никуда не деться, сейчас и Троице-Сергиева лавра окружена большим городом.

А. Пичугин

— Да, но и ученики Сергия Радонежского так уходили.

Прот. Александр Лыков

— Да, они разлетелись, они тоже разлетались — это вообще, конечно, удивительно.

А. Пичугин

— Кирилл Белозерский, собственно, живший в благополучном, большом, важном монастыре московском, рядом с Москвой тогда — в Симоновом монастыре. И вдруг выходит из Москвы, идёт куда-то на берег Белого озера — где это Белое озеро, никто же в Москве толком и не знал — и основывает там монастырь. Замечательный Антоний Сийский — тоже в озёрах где-то в Архангельской области, сейчас-то туда не так просто добраться, а тогда вообще непонятно, как. Замечательный святой Павел Обнорский, который вообще в дупле дерева жил. И до сих пор это такой красивый, маленький, тихий, уютный монастырь между Вологдой и Ярославлем. Вот это вот тоже феномен русской святости. Мы часто ведь вспоминаем про таких вот святых, которые действительно прославились своими подвигами, благословляли воинов — всё это важно. А часто мы забываем ещё и вот про этих тихих святых.

Прот. Александр Лыков

— Да, забываем просто потому, что, как я уже пытался сказать о том, что, видимо, нет, не вполне, наверное, находится отклик вот этой тишине, потому что нам как-то более привычно шумное что-то. И нам кажется, что это значимо — что чем больше ты шумишь, тем больше ты вроде производишь каких-то действий. На самом деле ведь мы знаем, и вы замечательные примеры привели, святых, которые не особо шумели и бежали и молвы, шума. Но это, видимо, зависит тоже от склада какого-то, характерных особенностей человека, потому что всё равно человек, когда уже потихонечку обретает уже такую сознательность и осмысливает жизнь, прожитые годы, он стремится к тому, что составляет его склад, его нрав. И поэтому такие иногда являлись совершенно неожиданные примеры, когда человек, который, казалось бы, мог многое сделать на поприще каком-то... Всем известна слушателям история Сергия Радонежского: как он отказывается от митрополии, которую предложил ему святитель Алексий, хотя, конечно, это открывало такие возможности — можно было бы многое делать, созидать эти монастыри. Но он сказал «нет» и от креста золотого отказался, сказал: «Никогда, владыка, я не носил золото и сейчас не буду», — и снова уходит в эту тишину.

А. Пичугин

— И ведь он уходил из монастыря, когда монастырь, основанный им, разросся. Он же ушёл чуть дальше. По нынешним меркам ну что там — от Сергиева Посада на машине до Малинников этих доехать. А тогда — это же всё те же непроходимые леса, начало самой тайги, через которую Кирилл Белозерский из Москвы на север шёл к Белому озеру. Да, мы как-то недооцениваем наш Русский Север в этом отношении.

Прот. Александр Лыков

— Знаете, когда я сегодня ехал и тоже так размышлял, о чём буду говорить, хотя я никогда, к стыду своему, не готовлюсь вот так, как вы это делаете; и я подумал о том, что действительно, видимо, в разные периоды жизни, скажем, страны нашей, в которой мы живём, являются святые, сообразно с той ситуацией духовно-нравственной, которая, собственно, их окружает, в которой они находятся. И тогда, когда приходит время относительного благополучия, спокойствия, размеренной жизни, тогда кто-то приспосабливается к этой жизни, начинает, что называется, делать деньги, ещё что-то такое. А кто-то понимает, что вот эта жизнь его не устраивает вполне, и, собственно, места подвигу, как мы сейчас вспоминали новомучеников, нет, потому что власть расположена и гонений нет. А ведь что-то надо делать, ведь некоторые люди не могут успокаиваться, что называется, почивать — им надо что-то делать. И тогда, наверное, их Господь зовёт куда-то вот в эти отдалённые места, где они могут приложить свои силы, старания, молитву. Они находят единомышленников и действительно обретают в этом радость большую. Знаете, мне очень нравится ваша станция тем, что всегда, практически везде красной нитью проходит вот это ощущение радости. Потому что на самом деле для меня тоже в советское время это было проблемой. Потому что для меня вера — это всегда правило, это всегда такой порядок, уже потом я узнал слово «устав». И все эти вещи нужные, безусловно: мы подчиняемся литургическому календарю, и всё действительно должно быть благообразно и по чину, как говорит апостол. Но вот это слово «радость», которое, кстати говоря, в Евангелии очень часто звучит.

А. Пичугин

— «Радостная весть».

Прот. Александр Лыков

— «Радостная весть» само Евангелие, да. И Господь говорит «радуйтесь!» — не тому радуйтесь, что бесы повинуются, а радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах. И второе слово очень важное «не бойтесь!» — не бойся, малое стадо; не бойтесь, я сделаю вас ловцами человеков. Так вот, это ощущение радости веры. Да, вы вот когда сказали об аскетах таких, об исихастах, о Северной Фиваиде, и хочется представить таких старцев с бородами, вот что-то они все ходят...

А. Пичугин

— Я думаю, они были радостными людьми.

Прот. Александр Лыков

— Вот я о чём и говорю, что вот это созидание и вот эта жизнь, возможность действовать сообразно с тем, что ты любишь, что хочется тебе, что у тебя получается, это не может не приносить радость. Просто один человек более такой темпераментный, как Амвросий Оптинский — он вообще человек такой с юмором, такой жизнерадостный человек, облекал в афоризмы какие-то... он известен как такой творец афоризмов таких. В то же время в Оптиной пустыни были вполне такие старцы строгие. Вот на Макария посмотришь — у него такой вид, во всяком случае. Но ощущение радости, ещё раз говорю, от возможности послужить Господу вот таким образом или иным образом, без него, мне кажется, ничего и невозможно было бы построить. И это всегда было, есть и будет. Вот я почему вашей станции благодарен — что вы всегда стараетесь донести до человека ощущение радости веры. Вот возьми любую передачу.

А. Пичугин

— Спасибо вам большое!

Прот. Александр Лыков

— Я не хочу подхалимажничать, я на самом деле не готовился об этом даже говорить, но вот это просто очень важно. Я поэтому намеренно делаю на этом акцент — что вот это ощущение радости веры и служения Богу и людям, оно обязательно идти должно рука об руку собственно с деланием, которое предполагает радость не только в конце делания, но и в процессе.

А. Пичугин

— Я напомню, что протоиерей Александр Лыков, клирик храма Рождества Христова в селе Ямкино, сегодня в программе «Светлый вечер».

Прот. Александр Лыков

— Добрый вечер!

А. Пичугин

— Да, ещё раз добрый вечер. И мы говорим о том, что русские святые, да, радостные святые. Вот Павел Обнорский, о котором мы говорили, жил в дупле, к нему звери приходили лесные, он их кормил. Я думаю, что какой-то унылый, безрадостный человек не стал бы так делать, и звери бы к нему не пошли.

Прот. Александр Лыков

— Да. Уныние вообще, думаю, человеку деятельному не свойственно, потому что уныние когда приходит? Когда человек начинает заболачиваться, вот я по себе знаю: когда ты начинаешь что-то надумывать себе, как-то вариться в своих мыслях, вести какие-то диалоги вот эти совершенно ненужные. А когда ты находишься в делании... вот это очень хорошо ощущается в паломничестве, которое мы совершаем, потому что там некогда унывать, там всё время какое-то движение, ты всегда в молитве. Тут недавно к нам приехал знакомый, который вернулся с Афона, где, к слову говоря, подвизался наш тоже очень известный святой Силуан Афонский и другие русские святые. И вот он принёс совершенно дивный рассказ о том, как они вчетвером, причём двое нецерковных людей, а двое верующих людей — вот у них такая разношёрстная была компания. И он рассказал как вот за эти восемь дней, которые они там пребывали, как менялись их отношения, как они ругались там страшно, как там один на другого кричали, что-то происходило такое неимоверное, причём, как выяснялось потом, зря, и как Господь давал силы не ответить злом на зло. Он так интересно рассказывал — он два с половиной часа нас держал, а мне уже нужно было готовиться к службе воскресной, это было с субботы на воскресенье. И как действительно всё было: вот и немощь там где-то сказывалась человеческая, но не было уныния. То есть вот это, конечно, удивительно. Это, может быть, в качестве такого рецепта, наверное, всегда можно иметь, в качестве такой духовной аптечки с собой: что как только начал унывать, мысли тебе какие-то закружили голову, можно отправиться не так далеко в местное паломничество. Благо, кто живёт в Москве, в Москве есть масса храмов, в которых, может, человек никогда не был. И обязательно будет какая-то дивная встреча. В каждом храме сейчас можно купить книжечку какую-то об истории храма и о святых. К слову говоря, наверное, нет ни одного храма ни в Москве, ни... да, пожалуй, нет ни одного храма, в котором не было бы вот этой истории святости.

А. Пичугин

— Да, потому что какой-нибудь святой, новомученик скорее всего — храмы-то закрывались, а перед закрытием часто там настоятелями были люди, которых репрессировали. И вот такой впоследствии репрессированный человек, священник мог за несколько лет послужить в десятке храмов. А потом он таким образом освятил историю храма. И вот у них уже есть свой святой. Вы знаете, у нас последняя часть программы, я бы хотел поговорить про ещё один такой аспект русской святости. Вот для меня они, по крайней мере, отдельно совершенно стоят — русские святые времён Второй мировой войны. Я намеренно говорю не Великой Отечественной, а Второй мировой войны, потому что, может быть, когда-нибудь их тоже выделят, ещё кого-то канонизируют, выделят в отдельный сонм.

Прот. Александр Лыков

— Особым образом как-то, да. Интересная тема.

А. Пичугин

— Да, как-то особенно. Александр Шморель — мы о нём вообще ничего практически не знаем, он прославлен в Русской Православной Церкви За границей, прославлен как местночтимый в Оренбургской митрополии. Человек, который родился в Оренбурге в 1917 году, а в 1943-м был убит в Мюнхене — он был одним из участников антифашистского сопротивления «Белая роза», которое действовало в Германии. Сам он солдат Рейха, он призван был в армию, он гордился тем, что ни разу не выстрелил, не стрелял, но он побывал на Восточном фронте. И после того, что он увидел перед оккупацией Франции и потом впоследствии здесь, под Смоленском, вернувшись в какой-то момент в Германию, он стал одним из лидеров вот этого антифашистского, антигитлеровского сопротивления. Но он никогда идеологически не принимал Гитлера и вообще саму власть Рейха. Он всегда как-то был в оппозиции, но потом это всё у них вышло в сопротивление «Белая роза». Про это два фильма снято интересных: «Белая роза» и ещё одно название, к сожалению, вылетело из головы. Их можно в интернете найти. Он святой, он канонизирован — Александр Шморель.

Прот. Александр Лыков

— А канонизирован он как кто?

А. Пичугин

— Он канонизирован просто как мученик, как святой мученик. Естественно, очень важные для меня святые, о которых, мне кажется, надо говорить больше, потому что и так мы здесь, на радио «Вера» о них говорим, но мне кажется, надо ещё больше говорить, чтобы действительно знали, что есть такие люди — это мать Мария (Скобцова) и с ней священник Дмитрий Клепинин, Илья Фондаминский, её сын Юрий Скобцов — они тоже канонизированы и прославлены Православной Церковью, канонизированы Католической Церковью и в иудаизме они почитаются как праведники мира.

Прот. Александр Лыков

— Да, потому что спасали в то время...

А. Пичугин

— Да, они же выдавали свидетельства о крещении евреям, таким образом избавляя их от...

Прот. Александр Лыков

— Да, это тоже поразительная история такая.

А. Пичугин

— И вот это совсем уже близкое к нам время, это даже не 30-е годы репрессий — 40-е. Мы до сих пор, слава Богу, видим ветеранов и 9 мая поздравляем их, и нам показывают, что ещё есть и достаточно много людей, которые воевали в годы Великой Отечественной. И мы с детства помним — вы, наверное, лучше помните, я — чуть хуже, но тоже рассказы своего деда, ветерана войны, о том, как это было, о тех годах. И в то же самое время вот, пожалуйста, мать Мария (Скобцова), отец Дмитрий Клепинин, в Германии — Александр Шморель. Это ведь тоже... У нас очень важный для страны праздник 9 мая, но это тоже часть этого праздника, мне кажется, история этих святых.

Прот. Александр Лыков

— Конечно, и неотъемлемая часть. Вы знаете, у меня военная тема очень звучит, я сейчас такие расстояния проделываю на машине, благо сейчас очень много книг, которые начитаны на радио и можно слушать, находясь за рулём длительное время. И вот я и Виктора Некрасова, и сейчас я слушаю последнюю книгу Виктора Астафьева, она такая очень неоднозначная, даже лексика такая сохранена, видимо, он очень хотел максимально приблизить всё это. Но он писал её, вы знаете, в начале 90-х годов, уже заканчивал. Хотя можно сказать, что это книга всей его жизни, потому что он как бы ей подводит итог. И сейчас я вот как раз вторую книгу слушаю, а это очень много часов текста. Вот вы сейчас говорите о святости на войне, и вот он рассказывает о командирах, которые думали о солдатах, которые не бездумно бросали их в пекло, а старались сделать так, чтобы... понятно, что уберечь там всех не могли, но во всяком случае, вот удивительные люди — они, может быть, никогда не будут канонизированы, может быть, они были и коммунистами, но по отношению к жизни, по отношению к человеку, даже по отношению к врагу — враг есть враг, понятно, — но тем не менее они являли такие чудеса и аскетики, и героизма, и жертвенности. И это потрясающе. Вот просто война очень многие вещи обнажает, так же, как, собственно, мы говорим, что есть святые мирных времён, которые ищут тишины, потому что ну что там города? — понятно, они сыты, они благополучны, в них промышленность, всё работает, чиновники пишут. А человека это не устраивает, поэтому он уходит в тишину лесов, болот, озёр. А когда начинается какая-то страшная заварушка в виде войны или революции, там вот являются святые мученики, которые действительно... как они находят в себе силы? Причём ни один из них, я уверен, никогда не чувствовал себя героем каким-то, что вот он шёл куда-то там в атаку или куда-то ещё — вот я герой. Конечно, и боялись, и всё, как вот Астафьев говорит, ходили под себя со страху, но при этом совершали совершенно невообразимое... Кстати, есть же рубрика такая «герои нашего времени», где говорится о простых людях — там очень часто какие-то мальчишка, девчонка, школьники, которые вот просто... ведь в какой-то момент человек не думает ни о героизме, ни о чём, он бросается или в полынью какую-то, или в дом горящий — вытаскивает ребёнка. А потом с ним интервью, а он даже не понимает, что он такого сделал, просто он даже не понимает, как это всё произошло, потому что у него страх, может быть, пришёл позже, что он мог бы погибнуть, мог бы захлебнуться или задохнуться в дыму, но он это делает. И как то раз — и он герой. Поэтому это тоже удивительно, за эту тему я очень вам благодарен.

А. Пичугин

— Знаете, да, что сейчас записали уже аудиокнигу Николая Никулина «Мои воспоминания о войне»? Для меня, пожалуй, это... Это такая очень правдивая и резкая — не всем нравится эта книга, но тем не менее он написал... в основном это его именно воспоминания. Николай Никулин — первый заместитель директора Эрмитажа. Он умер уже несколько лет назад, но он прошёл всю войну в пехоте — пехотинцы же практически не выживали. Вот он выжил, с ранениями неоднократными, и он написал свой военный опыт. Его часто критикуют, критиковали, эта книга 30 лет пролежала в столе, потом он её как-то дополнил, только в 2000-е она вышла у него.

Прот. Александр Лыков

— Так же, как и роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» — вот я осилил его. И тоже своим детям говорю: «Вот станете постарше — обязательно посмотрите, почитайте, потому что есть вещи, которые надо как-то, видимо, тоже уложить себе...»

А. Пичугин

— Но я считаю, что Николай Никулин — это обязательная книга о войне.

Прот. Александр Лыков

— Я обязательно посмотрю тоже. Вот мы сегодня, да, говорим: должен... Действительно, какие-то вещи не должны просто пройти мимо, потому что кажется, что, подумаешь, что мы потеряли? — не прочитали что-то. На самом деле, если мы вот Владимира Семёновича Высоцкого вспоминали, помните, там есть у него такие слова замечательные, кстати, «Баллада о книгах» называется: «Если в бой не вступил с подлецом, с палачом, значит, в жизни ты был ни при чём, ни при чём». А в конце: «А когда ты увидел смерти оскал... значит, нужные книги ты в детстве читал», — потому что книги формируют отношение к жизни, к человеку. Сейчас, к сожалению, видите, я вот тоже по своим детям смотрю. Вот старшие девочки читают, младших как-то приходится заставлять. Хотя, вы знаете, я тоже, к стыду своему скажу, это в качестве исповеди такой, что очень поздно взял книгу, хотя у нас совершенно потрясающая библиотека была собрана моими родителями, и ещё даже их родителями. Какие-то книги были привезены из Майкопа, откуда у меня папа родом, и это журнал «Нива», такой известный дореволюционный, где тоже интересные вещи печатались. Но с открытием книги, конечно, совершенно изменилось ощущение мира, человека. Вот я помню, какое впечатление на меня Достоевский произвёл. Вот он мне очень помог, кстати говоря, войти в Церковь, увидеть Церковь как-то на глубине. Потому что есть вещи внешние, с которыми человек неминуемо сталкивается — и с грубостью, хамством, бывает, к сожалению, до сих пор. Хотя у нас, например, и знаю, что в Московской епархии тоже, в смысле в Москве ни проходит ни одного собрания с духовенством, где бы Святейший, а в нашем случае это владыка Ювеналий, не говорил бы, не подчёркивал важность бережного отношения к человеку, начиная от ящика церковного, от свечницы, и кончая, собственно, священником, до которого пока человек дойдёт, он встретит несколько матушек благообразных. Поэтому очень важно, чтобы было бережное отношение к человеку, потому что мы не можем терять людей, не имеем права. Потому что когда человек входит в Церковь, перед ним открывается совершенно потрясающий пласт жизни. Вот та тема, которая стала темой передачи — это русская святость. И когда человек узнаёт, что, оказывается, где-то рядом с ним, может быть, на его улице даже, жил прославленный святой, а он об этом не знал ничего, конечно, то это удивительно.

А. Пичугин

— Спасибо вам большое за этот разговор, мы уже будем заканчивать программу. Протоиерей Александр Лыков, клирик храма Рождества Христова в селе Ямкино, был с нами сегодня. Спасибо вам большое.

Прот. Александр Лыков

— Пользуясь случаем я очень хочу поздравить Павла Фахртдинова — это автор-исполнитель, совершенно замечательный человек, очень глубоко верующий человек, вот у него день рождения в ближайший день.

А. Пичугин

— Павла мы знаем, да.

Прот. Александр Лыков

— И хотелось поздравить его с днём рождения. Он сейчас, по-моему, на гастролях в Америке — у него большой тур. Хочу пожелать ему всего доброго, мира, благополучия, и конечно, всем нашим радиослушателям.

А. Пичугин

— И мы присоединяемся. Павел был у нас в программах, Павла песни у нас играют в эфире, поэтому присоединяемся и желаем всего самого доброго.

Прот. Александр Лыков

— Многая и благая лета!

А. Пичугин

— Да, до свидания! Спасибо огромное!

Прот. Александр Лыков

— Всего доброго, храни вас Господь!