«Русская Православная Церковь Заграницей». Андрей Кострюков

В нашей студии был доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Андрей Кострюков.

Разговор шел об истории Русской Православной Церкви Заграницей, как ее формировали священнослужители и миряне, вынужденно покидавшие Россию после революции и какими были их путь и служение вне Родины.

---

А. Пичугин

— Друзья, здравствуйте, «Светлый вечер» на Светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, рад вас приветствовать. С удовольствием представляю нашего гостя. Ближайший час, эту часть «Светлого вечера», вместе с нами и вместе с вами здесь Андрей Кострюков, доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Здравствуйте. Добрый вечер.

А. Кострюков

— Здравствуйте, дорогие друзья.

А. Пичугин

— Мы сегодня будем говорить про Русскую Православную Церковь за рубежом, про РПЦЗ. У Андрей Александровича буквально на днях... в октябре, не на днях, вышла книга «История Русской Зарубежной Церкви. 1920-2007». И я так понимаю, что это далеко не первая ваша работа, посвященная Русской Зарубежной Церкви, несколько монографий уже было. Но это вот такая общая работа по истории Зарубежной Церкви, правильно?

А. Кострюков

— Да, все так. Дело в том, что белых пятен в истории Русской Зарубежной Церкви или, по-другому, Русской Православной Церкви Заграницей, РПЦЗ сокращенно, очень много. И для того, чтобы все эти белые пятна упразднить, приходилось работать очень много. К большому сожалению, на протяжении советского периода о Русской Зарубежной Церкви исследований не появлялось, были труды либо обзорного характера, либо освещались отдельные сюжеты. Ну и не надо забывать, что Московский Патриархат и Зарубежная Церковь не находились в общении, поэтому друг друга критиковали, обличали, понятно, никакой беспристрастности в описаниях не было. Ну и поэтому, начиная с 90-х годов, только стали появляться какие-то труды. Но чтобы все черные дыры убрать, здесь приходилось действительно писать еще очень много. И как мне представляется, только после того как вот все эти недоумения были упразднены, уже и появилась возможность написать учебник для высших учебных заведений, которым и является книга «Русская Зарубежная Церковь. 1920-2007».

А. Пичугин

— А мне кажется, что в нашей программе сегодня очень важно поговорить вот на какую тему. Мы много говорим о новомучениках, мы много говорим о людях, которые остались здесь, которые не имели возможности уехать, которые добровольно решили здесь остаться, которые вернулись сюда и тоже погибли или по крайней мере пострадали. И поговорить о людях, которые уехали, которые составили ядро Зарубежной Церкви. Вот есть ли здесь какой-то нравственный выбор? Кому было проще. Ведь можно очень легко сказать, что ну как же, вот они уехали, и все хорошо, они сохранили себя, они остались в живых, они не пострадали. Но это тоже будет неправдой. Более того, первый настоящий разговор про новомучеников и пострадавших от репрессий здесь, в Советском Союзе пострадавших, начинался именно внутри Русской Зарубежной Церкви, насколько я понимаю.

А. Кострюков

— Да, все так, у каждого был свой выбор. Говорить, что такой-то выбор правильный, а другой нет, было бы несправедливо, у каждого свой путь и, безусловно, тяжело было всем. И тяжело было оставаться в России, где складывался тоталитарный режим, и где вера в Бога фактически оказалась под запретом, где шли не только репрессии, но также и атеистическая пропаганда, которая развращала детей. Понятно, оставаться здесь и наблюдать, как твои дети развращаются этой пропагандой, крайне тяжело. Ну а с другой стороны, как-то люди все-таки и шли на мученичество, либо шли путем Никодима, верили тайно, и воспитывали детей в христианской вере, как-то преодолевали все это, ну и в конце концов все-таки пронесли эту веру, сохранили ее до падения коммунистического строя. Что касается эмиграции, то это другой путь. Неверно было бы считать, что им было легко. Потому что после Первой мировой войны, когда первая волна эмиграции устремилась из нашей страны, многие страны сами находились в тяжелом экономическом положении, устроиться на работу было крайне тяжело. И обычно говорят как об унижении для русских офицеров, когда они работали таксистами, но это на самом деле не совсем так. Потому что таксист в Париже в то время это статус достаточно высокий. Действительно много русских...

А. Пичугин

— Но несопоставимый, наверное, с тем положением, которое эти люди занимали еще несколько лет назад.

А. Кострюков

— Ну в целом да, конечно, люди, безусловно, так снизили свой статус. Но во всяком случае работа таксистом, она приносила стабильный и неплохой доход в те годы. И, в принципе, такая же ситуация после Второй мировой войны, когда из Советского Союза устремилась еще одна волна эмиграции.

А. Пичугин

— А еще часть, которая уходила или была угнана и осталась.

А. Кострюков

— Еще были и такие, были и пленные, которые не хотели возвращаться, и угнанные на работу. Понятно, что тяжело было, и немалое число наших эмигрантов и беженцев, они не могли найти работу, и некоторые из них и опускались, и спивались, все это, к сожалению, было. Но главное здесь было то, что можно было безбоязненно исповедовать веру. И тоже со временем все устроилось и у русских эмигрантов, которые все это перенесли. И все-таки эмиграция действительно сделала многое. Потому что Московский Патриархат в целом был вынужден молчать о гонениях, молчать о тех несправедливостях, которые творятся и в отношении народа, и в отношении православной веры. А у эмиграции, которая разделилась на несколько ветвей — Русская Зарубежная Церковь, там Западноевропейский русский экзархат, Северо-Американскую митрополию, — такая возможность все-таки была. И прежде всего, конечно, у Русской Зарубежной Церкви. Они говорили о гонениях, они говорили о репрессиях, они говорили об уничтожении храмов и о гибели мучеников. Ну и, конечно, вот эта память о наших новомучениках во многом была сохранена благодаря Русской Зарубежной Церкви, именно она в начале 80-х годов совершила канонизацию Царской семьи и сонма новомучеников и исповедников Российских.

А. Пичугин

— Ну об этом мы еще подробнее поговорим. Вот вы пока говорили про тяжелое положение людей эмигрировавших, я подумал, что очень тяжело было, например, простым священникам. Может быть, у нас, конечно, по сравнению с тем количеством священников, которые здесь остались, в советской России, количество простых, не архиереев, а простых священников, уехавших было не так много, но можно себе представить, просто насколько качество жизни людей, которые переехали, которые сохранили себя и свои семьи, часто стало хуже. Поскольку здесь они были на каком-то, каком-никаком обеспечении, у них хватало на пропитание, они могли обеспечивать насколько-то свои семьи, а там все снова, там никто их просто так кормить не мог.

А. Кострюков

— Ну я бы сказал так, что положение подавляющего большинство духовенства, которое не эмигрировало, которое осталось в России, было хуже, чем положение священников эмигрантских. Почитаешь жития наших новомучеников и видишь, в каких-то условиях приходилось жить, когда и храм давили и душили налогами, когда уплотняли, выгоняли семью священника из дома, и при этом еще постоянный вот этот вот дамоклов меч репрессий висит надо тобой. Что касается духовенства эмигрировавшего, то мне представляется, их положение было все-таки получше. Ну все-таки священник всегда востребован, всегда может служить, всегда может совершить требу. Многие уходили в Поместные Церкви — в Сербскую Церковь, Болгарскую Церковь. Количество эмигрировавших священников поэтому очень трудно определить. Если по архиереям известно, архиерей фигура заметная, то вот количество священников — это действительно проблема. Некоторые действительно себя и не проявляли как эмигранты, а просто влились в Сербскую, Болгарскую и другие Поместные Церкви. Но в целом священник в эмиграции все-таки находил, как устроиться, становился все-таки центром и лидером той или иной общины русских беженцев, ну и, стало быть, все-таки имел какие-то средства к существованию.

А. Пичугин

— Давайте об истории поговорим Зарубежной Церкви. Как она вообще возникла?

А. Кострюков

— Русская Зарубежная Церковь — явление уникальное. Все-таки не было в мировой истории подобных прецедентов, которые бы растянулись на десятилетия и в таком количестве. Образовалась Русская Зарубежная Церковь и благодаря массовому исходу русских беженцев. У нас, согласно данным Лиги наций, было более миллиона беженцев из России во время и после гражданской войны. Ну а затем еще и были территории, которые оказались за пределами России после поражения большевиков в Первой мировой, в советско-польской войнах. И из-за этого, понятно, количество выросло еще больше, до нескольких миллионов. Ну и впоследствии все-таки эта подпитка шла. Все-таки из советской России и в 20-е, и в 30-е годы, а особенно во время Второй мировой войны ушло еще немало народа. И о чем говорили эмигранты — что необходимо хранить Россию в изгнании, но кто может быть лидером. Неверно считать, что все эмигранты были монархистами, к тому же среди монархистов тоже существовали разные партии — одни за Николая Николаевича, другие за Кирилла Владимировича.

А. Пичугин

— Ну тем более Дом Романовых тоже находился в изгнании. Это у нас такое есть распространенное клише, что вот убили императора Николая II — и все, и как бы на этом все. А в зарубежье вот эта история о преемственности, споры о том, кто может в перспективе стать во главе Императорского дома, они велись, и продолжаются, в общем, до сих пор.

А. Кострюков

— Да, все так, но единства из-за этого не было. И шутили так, что в эмиграции оказались все, от Мартова до Маркова. Мартов — лидер коммунистов-меньшевиков, и Марков — это такой правый монархист, то есть кого только не было. Ну а основной массе народа все это было и неинтересно, главное устроиться в безопасности и жить вот своей жизнью. И поэтому главным объединяющим началом для русской эмиграции была Церковь. Но какая Церковь? Подчиниться Поместным Церквам? Но им идеи об исторической России как-то не особо были интересны, своих проблем хватало. Кто может, Московская Патриархия? Ну с ней отношения были нарушены, а после 1927 году, когда митрополит Сергий (Старгородский) пошел на компромисс с большевиками, то и тем более уж с ней как-то не хотелось особо иметь дела. И поэтому просто была необходимость в своей Зарубежной Церкви, которая должна была временно, до падения коммунистического режима в России, русскую эмиграцию окормлять. Вот эту роль и взяли на себя архипастыри, ушедшие за границу, было их около тридцати человек.

А. Пичугин

— Напомню, друзья, что в гостях у Светлого радио сегодня Андрей Кострюков, доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. И мы говорим об истории Русской Православной Церкви Заграницей. А как они себя мыслили внутри вот этой семьи церковной православной? Потому что мы понимаем, что канонически есть вот Поместные Церкви, они в общении находятся или по крайней мере должны находиться, но признают друг друга, даже если общение временно прерывается. А тут появляется Русская Православная Церковь Заграницей, которая числит себя частью Русской Православной Церкви, но при этом ни с кем, по крайней мере долгое время, в общении не находилась.

А. Кострюков

— На самом деле Русская Зарубежная Церковь находилась формально в общении со святителем Тихоном, патриархом Московским, с патриаршим местоблюстителем Петром.

А. Пичугин

— Ну до 25-го года.

А. Кострюков

— Так что отношения формально, конечно, были. Русская Зарубежная Церковь считала себя частью Московского Патриархата, ну вот временно так отделенная из-за политических проблем. И кроме того, другие Поместные Церкви относились к этому с пониманием, и вплоть до конца Второй мировой войны с Русской Зарубежной Церковью совершенно спокойно сослужили представители всех Поместных Церквей. Кроме того, в 1921 году Архиерейский Собор Сербской Православной Церкви взял Русскую Зарубежную Церковь под свое покровительство и, хотя потом от этого покровительства Сербская Церковь отказалась, ну это уже в конце Второй мировой войны, все равно продолжала находиться с ней в евхаристическом общении, сослужении между сербским епископатом и духовенством и духовенством Зарубежной Церкви до нулевых годов, фактически до объединения Русской Зарубежной Церкви с Московским Патриархатом. И неслучайно владыка Вениамин (Федченков), который, хотя и был эмигрантом, но остался в подчинении Московского Патриархата, он говорил, что благодаря вот этой поддержке Сербской Церкви Русская Зарубежная Церковь сохраняет каноничность, и поэтому он не дерзнет называть ее расколом.

А. Пичугин

— Хотя вот почему-то в целом, но хотя, наверное, вот эта такая обидная достаточно приставка «карловацкое сборище», «карловацкий раскол» — это все-таки явление позднее, сильно послевоенное, нет? Ну штамп вот этот, я имею в виду штамп.

А. Кострюков

— Да, понятно. Этот штамп появился все-таки до войны. Штамп, который очень обижал Сербскую Православную Церковь, потому что у главы Сербской Церкви титул еще и патриарх Карловацкий, по городу Сремские Карловцы в Сербии. Но дело в том, что ведь и патриарх Тихон, и священномученик Петр, его преемник, против Зарубежной Церкви не выступали, хотя от них такие требования были. И когда к патриаршему местоблюстителю, митрополиту Петру, обращались с требованиями осудить Зарубежную Церковь, то владыка Петр отвечал: за главой Зарубежной Церкви, митрополитом Антонием (Храповицким), никаких церковных преступлений нет. А если у него есть какие-то государственные преступления, то пусть советское государство занимается этим, не вмешивая Церковь. И владыка Петр (Полянский) отчасти и был отстранен и отправлен в заточение в конце 1925 года из-за того, что он отказывался применить прещение к Русской Православной Церкви Заграницей. Ну а затем уже, при митрополите Сергии, преемнике владыки Петра (Полянского), там уже отношения сложились сложно. Поначалу владыка Сергий (Старгородский) говорил, что не может быть судьей в конфликтах между зарубежным епископатом, что зарубежный епископат должен максимально отмежеваться от Московской Патриархии. Ну а потом, уже в 27-м году, после этого давления, которое испытал на себе владыка Сергий, их отношения, конечно, испортились, и затем уже Русская Зарубежная Церковь действовала самостоятельно. Поминала все равно на богослужениях владыку Петра (Полянского) как первоиерарха. И если из Московской Патриархии кто-то бегал за границу, то таких священников принимали сразу же к сослужению, не требовали ни покаяния, ничего. В отличие от обновленцев, чьи хиротонии не признавались.

А. Пичугин

— А принимали уже после войны?

А. Кострюков

— Ну мало кто сумел покинуть Советский Союз до войны. Но даже таковых принимали. Ну там среди них можно назвать отца Михаил Польского, известного автора книги «Новые мученики российские». А после войны, конечно, уже таких священников было больше, их принимали без покаяния, и как раз вот эти влившиеся в Зарубежную Церковь епископы и священники восполнили число тех, кто вот на волне победы в Великой Отечественной войне и вернулся в Россию, и вернулся в Московский Патриархат. Так что Зарубежная Церковь и после войны продолжила свое существование, прежде всего из-за того, что в ней была необходимость. Ну паства не особо доверяла Московской Патриархии, да и не особо она была представлена в эмиграции. Ну а кроме того и правительства государств тоже ей не доверяли и не особо давали возможность епископам и священникам из Советского Союза обосновываться за границей. А священникам Русской Зарубежной Церкви доверяли, так что они взяли на себя окормление наших православных русских беженцев.

А. Пичугин

— Может быть, мы так особо и не задумываемся над историей, которая была почти сто лет назад, но все же само создание Русской Православной Церкви Заграницей не так гладко проходило. Потому что мы видим сразу две церковные структуры, которые появились в Европе — это так называемый впоследствии Русский экзархат в составе Константинопольского Патриархата и то, что мы называем РПЦЗ, Русская Православная Церковь Заграницей. А почему эмигранты создали две церковные структуры? Как так получилось, что две достаточно разные по своей сути, но тем не менее церковные абсолютно — это не просто люди Церкви, это священники, архиереи, — люди пошли по разным направлениям?

А. Кострюков

— Ну тут несколько причин. Как говорил сам владыка Антоний (Храповицкий), глава Зарубежной Церкви и человек, отличавшийся острым и достаточно грубым способом выражаться, назвал это так: два старых дурака поругались, остальные раздули. То есть он в этом видел во многом личностный фактор, что два друга до революции, владыка Антоний и владыка Евлогий, возглавлявшие Западноевропейский экзархат, дружили, а потом вот поссорились «из-за выеденного яйца», как говорил митрополит Антоний. Ну кроме того и на того, и на другого серьезно влияло их окружение. Если на митрополита Евлогия (Георгиевского) в Париже больше влияла демократическая эмиграция, то на владыку Антония (Храповицкого), который жил в Югославии, больше влияла эмиграция, настроенная монархически. Это с одной стороны. Другая причина в том, что для Западноевропейского экзархата важно было сохранить максимальную каноничность, вследствие чего они пошли под власть Константинопольской Церкви, а Русская Зарубежная Церковь стояла больше на позициях вот сохранения исторической России в эмиграции, а каноничность на втором месте, им хватало того, что Сербская Церковь им предоставила право покровительства, но они за это не особо и держались. И вот в этом как раз такая проблема. Затем еще одна проблема это в том, что уже начались и столкновения на почве там богословской, философской, все-таки Париж стал центром...

А. Пичугин

— Парижская школа.

А. Кострюков

— Русской интеллектуальной эмигрантской мысли. Парижская школа. Там замечательные наши и библеисты, и историки, и владыка Кассиан (Безобразов), Антон Карташев, протоиерей Сергий Булгаков, перечислять можно долго. И в Зарубежной Церкви все-таки, вот в отличие от Западноевропейского экзархата, столь ярких философов и историков не было. Хотя там тоже появлялись, но все-таки не столь яркие. И вот еще из-за этого произошел конфликт. Руководство Зарубежной Церкви считало, что Парижская школа идет каким-то модернистским путем, что ее философские воззрения тоже нарушают православную догматику, начались обвинения, что получают деньги они не от тех, кого нужно, от масонов. Ну то есть наша эмиграция, она всегда ссорится друг с другом, деньги не от того получают — вот здесь мы прекрасно видим на примере русской церковной эмиграции XX века. Но и дело еще и в том, что была третья очень мощная ветвь русской эмиграции — это Северо-Американская митрополия, которая охватывала Северную Америку и которая тоже отделились от Русской Зарубежной Церкви. Возглавлял эту митрополию изначально владыка Платон (Рождественский). Но засядь цели были другие — это организовать независимую Православную Церковь в Америке. Так что идеи руководства Зарубежной Церкви о сохранении России тоже были чужды и непонятны. Тут была больше идея о национальном православии. Это стало причиной того, что и Северо-Американская митрополия тоже отделилась от Русской Зарубежной Церкви. Ну и вот что мы получили, что вне Русской Зарубежной Церкви осталась и Парижская богословская школа, и Парижские мученики — там матушка Мария (Скобцова), отец Дмитрий Клепинин и другие. И остался отец Александр Шмеман, отец Иоанн Мейендорф, которые как раз связывали себя уже с американской богословской православной школой.

А. Пичугин

— Вообще же вышли из Парижа больше. А отец Александр Шмеман напрямую оттуда вышел.

А. Кострюков

— Да. Ну вот это показательно, что, переехав из Парижа в Америку, он присоединился не к Русской Зарубежной Церкви, а ведь у той в Америке оставались приходы, а присоединился все-таки к Северо-Американской митрополии, потому что она была ему ближе. Вот этот такой сугубо национальный, такой патриотический подход Русской Зарубежной Церкви как-то некоторым претил. Все-таки считали, что православие имеет вселенский характер, и нужно православие продвигать именно в этом направлении. Ну, кстати, и сам отец Александр Шмеман говорил так, что изначально был период апостольский, когда Церковь вот еще развивалась, подпитываемая духом Христа и Его непосредственных учеников, затем период имперский, когда Церковь жила под руководством императоров и царей и затем, в XX веке, уже наступил третий период — этот новый период, когда уже Церковь не находится под покровительством, под давлением государства, а должна развиваться самостоятельно, как раз не обращая внимания на чью-либо политику, что наступает время новой христианизации мира. И понятно, что монархические идеи вот эти, может быть, уже устаревающие идеи Зарубежной Церкви, таким людям, как отец Александр Шмеман, был уже непонятны.

А. Кострюков

— Напомню, друзья, что мы сегодня говорим об истории Русской Православной Церкви Заграницей. Говорим с Андреем Александровичем Кострюковым, доктором исторических наук, профессором Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. У Андрея Александровича как раз на днях вышел большой труд «История Русской Зарубежной Церкви. 1920-2007». Я Алексей Пичугин. И буквально через минуту мы вернемся в нашу студию, а вы никуда не уходите.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию Светлого радио, где мы сегодня говорим об истории Русской Православной Церкви Заграницей. Говорим с Андреем Кострюковым, профессором Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, доктором исторических наук. Вы знаете, Андрей Александрович, хотел вот что спросить. Ведь в 34-м году все-таки в Советском Союзе иерархи Русской Православной Церкви были фактически осуждены, да, запрещены в служении. Они не признали, но тем не менее вот это запрещение, оно как-то повлияло вообще на самоощущение их что ли? Так как они не мыслили себя в отрыве от России и, несмотря на то что они не принимали митрополита Сергия, собственно, и термин «сергианство», в большей степени он, наверное, вышел от зарубежников. Нет? Или изнутри страны?

А. Кострюков

— Ну это появлялось и внутри страны, и за границей. Мне сложно сказать, кто впервые этот термин вбросил.

А. Пичугин

— Но вопрос не в этом. Вопрос в том, вот ощущали ли они все равно вот какую-то неполноценность, в связи с этим решением?

А. Кострюков

— Такой неполноценности они не ощущали. Так же, как и не ощущали противники митрополита Сергия (Старгородского) внутри страны. Владыка Сергий оказался в очень тяжелом положении, потому что фактически руководил Русской Церковью, но, с другой стороны, такой стопроцентной каноничности у него тоже не было. Потому что патриарх Тихон имел право поставить себе преемника по завещанию. Хотя каноны это запрещают, но Поместный Собор 1917 года разрешил это сделать патриарху Тихону, он и поставил митрополита Петра после себя. А вот уже после митрополита Петра нового первоиерарха должен был избирать Собор, но большевики не позволяли Собору состояться. И вот у владыки Сергия тут возникла такая ситуация, когда, с одной стороны, на власть претендовал священномученик Кирилл (Смирнов), возмущавшийся еще и компромиссной политикой владыки Сергия, а с другой стороны, рассудить этих архипастырей никто не мог — невозможно было созвать Собор. И владыка Сергий своих оппонентов начал просто запрещать в священнослужении единолично. Русская Православная Церковь впоследствии этих прещений не признала, и при канонизации наших новомучеников, которые были противниками компромиссов владыки Сергия, эти прещения даже не снимались, как абсолютно ничтожные. Тут можно назвать, помимо священномученика Кирилла (Смирнова), и священномучеников Дамаскина (Цедрика), Серафима (Звездинского), Серафима (Самойловича) и многих других. То же самое и в эмиграции. Владыка Сергий их запретил, но православный мир всерьез к этому не отнесся, с сербский патриарх Варнава, покровительствовавшей Русской Зарубежной Церкви, даже написал владыке Сергию, что эмиграция несет крест изгнания, и что эти прещения наложены по политическим причинам, а потому ничтожны. И с Зарубежной Церковью продолжали служить все Поместные Церкви, и никакого ущерба она не чувствовала. Там уже прекращение постепенное вот сослужения между Зарубежной Церковью и другими Церквами стало развиваться только где-то с 50-х годов. С одной стороны, из-за того, что и Московская патриархия требовала от Поместных Церквей разрывать общение с Зарубежной Церковью, а с другой стороны, и сама Зарубежная Церковь, увлеченная вот идеей о своей чистоте, сама стала разрывать отношения с Поместными Церквами, которые она считала слишком модернистскими или ступившими на путь экуменизма. И поэтому это уже другая история, там Русская Зарубежная Церковь 60-х, 70-х, 80-х годов. Но если мы говорим о периоде довоенном, периоде 40-х годов, то конечно, никакого ущерба от прещений владыки Сергия Русская Зарубежная Церковь не испытывала.

А. Пичугин

— Доходили ли до русского зарубежья, церковного зарубежья известия о большом терроре, о гибели тысяч священнослужителей и мирян Церкви в Советском Союзе?

А. Кострюков

— Ну конечно, такие сведения доходили. Все-таки да, конец 20-х годов и вообще 30-е годы — это были самые страшные годы для Церкви. Когда Сталин в конце 20-х годов пришел к власти, отстранив там всех своих конкурентов, то он развернул небывалые прежде гонения на Русскую Церковь. Все это еще и совмещалось с коллективизацией, страшным голодом начала 30-х годов. Конечно, это скрыть было нельзя, все-таки Россия находилась не на необитаемом острове. А в Россию приезжали по делам и иностранные представители, и сведения все равно приходили, так что для Зарубежной Церкви все это не было секретом. Тем более как скроешь, например, снос храмов, монастырей. А конец 20-х, начало 30-х годов — это массовое уничтожение храмов, ну уж соборов Московского кремля, храма Христа Спасителя, да и вообще по всей стране. Наши слушатели могут сами это проверить — просто посмотреть кафедральные соборы по нашей стране, когда были снесены. Там в подавляющем большинстве случаев — это конец 20-х, начало 30-х годов. Так что, безусловно, в Зарубежной Церкви об этом знали, об этом свидетельствовали и звонили во все колокола и требовали от иностранных государств вмешаться в ситуацию.

А. Пичугин

— Когда русское зарубежье стало осознавать необходимость... Вернее, знаете, нет, неправильно, скорее так. Когда Русская Церковь стала ощущать мучеников и вот этот феномен мученичества? Потому что большинство людей, которые еще там в 50-е, 60-е, а уж в 80-е, когда пошли канонизации, были живы, помнили репрессии или по крайней мере они были прямыми потомками или теми людьми, которые бежали из Советского Союза. Я так понимаю, что большую роль в этом сыграл уже покойный там к 60-м годам отец Михаил Польский.

А. Кострюков

— Ну на самом деле о мучениках знали изначально. Все-таки Зарубежная Церковь...

А. Пичугин

— Нет, знали. А вот отношение к ним как к святым.

А. Кострюков

— Как к мученикам? Отношение к ним как к мученикам тоже уже имело место с 20-х годов. Ну вспомним, 1918 год — убийство в Киеве митрополита Владимира (Богоявленского). Еще иерархи, впоследствии составившие Зарубежную Церковь, находились в России, то есть это все они знали. И уже в Соборных постановлениях, в частности Второго Всезарубежного собора 1938 года о пострадавших в России архипастырях говорилось как о мучениках и говорилось как о мученике об императоре Николае. И другое дело — это, конечно, сведения, которые стали поступать. Книга отца Михаила Польского сыграла огромную роль. Напомню, что он перед войной сумел выбраться из Советского Союза и написал три тома вот этой своей книги, два эти тома изданы были в эмиграции. И, конечно, это серьезно подтолкнуло Русскую Зарубежную Церковь к тому, чтобы канонизировать этих мучеников. Другое дело, что отец Михаил, конечно же, собирал все сведения, о которых знал, но там проследить судьбу всех страдальцев и тем более ознакомиться со следственным делами он не мог, и поэтому, безусловно, предстояла большая работа. Вот так сходу, только на основании его книги, кого-то канонизировать Русская Зарубежная Церковь не могла.

А. Пичугин

— Хотя вот были прецеденты, я бы даже вас попросил рассказать эту историю, вы лучше меня это сделаете, про канонизацию священника, который на момент канонизации был жив.

А. Кострюков

— Да, я об этом тоже скажу. Но все-таки, знаете, я сначала вот еще скажу о таком моменте. Все-таки в Зарубежной Церкви долгое время опасались вот совершить канонизацию в отрыве от Церкви Отечественной, считали, что это не канонично. Только уже в 1964 году прославили отца Иоанна Кронштадтского в Русской Зарубежной Церкви и тем самым создали прецедент, и уже потом канонизировали других святых, в том числе и новомучеников.

А. Пичугин

— Ну у митрополита Филарета не было таких, я так понимаю границ, и он уже все-таки сильно в отрыве от Московской Патриархии себя ощущал.

А. Кострюков

— Да, митрополит Филарет (Вознесенский), третий глава Зарубежной Церкви, он как-то во многом уже свернул на курс изоляции Русской Зарубежной Церкви, уже не ориентировался больше на Московскую Патриархию. При нем были очень важные решения — там, например, о анафематствовании Ленина в 1970 году, та же канонизация новомучеников. Ну вот что еще, боялись совершить ошибку. Многие верили, что жив император или кто-то из Царской семьи. Только после того, как уже убедились, что они умерли, только в 1968 году совершили заочное отпевание Царской семьи в Русской Зарубежной Церкви, ну и тем самым вот уже как-то открыли дорогу для канонизации. Что касается самой этой канонизации, то вот здесь существует такое ошибочное мнение, что Зарубежная Церковь без разбору канонизировала кого попало, в том числе инославных слуг Царской семьи, и вот священника, о котором вы сказали, отца Александра Макова, который был жив на момент канонизации. Но на самом деле это не совсем так. Дело в том, что список прославленных новомучеников Русской Зарубежной Церковью, он был достаточно короткий. Его можно найти в документах и в прессе того времени. Включал этот список только Царскую семью, святых Елизавету и Варвару, святителя Тихона, нескольких архиереев, двух протоиереев и, в общем-то, и все. Об остальных именах и не говорилось в официальном постановлении. Ну а дальше формула была такая же, какая была принята и Московским Патриархатом в 2000 году: «и всех мучеников, явленных или неявленных». И только после это уже стали пополнять святцы Зарубежной Церкви именами. Но список поименный вышел только в 1999 году. Список этот был достаточно большой, при публикации было сказано, что именно он одобрен в 1981 году, при канонизации новомучеников, но на самом деле этот список в 80-е годы и в 90-е годы пополнялся. И, конечно, на момент 81-го года отец Александр Маков, это безусловный подвижник и исповедник, был еще жив.

А. Пичугин

— И буквально через несколько мгновений мы о нем подробнее.

А. Пичугин

— Друзья, напомню, что в гостях у Светлого радио сегодня Андрей Кострюков, доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Итак, отец Александр Маков.

А. Кострюков

— Отец Александр Маков — замечательный исповедник, который служил на Кубани, который был арестован за сопротивление красному обновленчеству, отправлен в ссылку в Среднюю Азию, откуда он не вернулся. И на Кубани считали, что он там и погиб. И в таком именно качестве он там и фигурировал в черновых списках в Русской Зарубежной Церкви. А на самом деле он остался жив. Вернулся, правда, он не на Кубань, а на Черниговщину, и там потом служил тайно, служил нелегально. Но после Второй мировой войны он присоединился к Московскому Патриархату и дожил он до 80-х годов, то есть на момент канонизации новомучеников он был еще жив. Но вот все-таки на момент публикации списков новомучеников в 1999 году он все-таки уже отошел ко Господу. Так что ну вот это все-таки не совсем верно, что он был жив на момент канонизации.

А. Пичугин

— Но в списке 81-го года он числился.

А. Кострюков

— В черновом списке — да, он числился.

А. Пичугин

— Откуда эти имена узнавали? Ну вот был отец Михаил Польский, были еще какие-то сведения. Но список тот же, 81-го года, он достаточно большой. И туда попадали люди, которые пострадали уже после того, как Русская Православная Церковь Заграницей могла получать какие-то сведения от людей, непосредственно находившихся, уехавших. Как-то же узнавали все равно?

А. Кострюков

— Да, Зарубежная Церковь даже обратилась с официальным объявлением ко всем эмигрантам — сообщать сведения, которые есть у людей относительно их погибших в Советском Союзе родственников, погибших священнослужителей, так что от них получали информацию. Но, безусловно, информация эта была очень скудная. Люди могли знать, что тот или иной расстрелян, или тот или иной отправился в заключение, но подробностей, конечно, не знали. Из-за этого-то список новомучеников 81-го года был достаточно небольшим. Но дело в том, что пусть даже вот случай с отцом Александр Маковым, он не такой уж скандальный, но все-таки в итоговом списке новомучеников Зарубежной Церкви оказалось немало имен тех, чья судьба не особо-то известна. Допустим, там в списках говорится так: такой-то архимандрит или мирянин был арестован и пропал бесследно. Или там: арестован и отправлен в ссылку, дальнейшая судьба неизвестна. И потом эти имена мы видим уже в окончательном списке новомучеников Русской Зарубежной Церкви.

А. Пичугин

— Это значит, что какие-то сведения прояснились? Или это значит, что они просто из одного списка попали в окончательный, из первого, чернового, в окончательный. Но все равно просто уже прошло слишком много времени, чтобы считать их или живыми на этот момент или просто вот попали.

А. Кострюков

— Да знаете, дело в чем, думается, что просто не уделили должного внимания, к сожалению. Ведь как, следили за тем, чтобы новомученик не был последователем митрополита Сергия (Старгородского) — вот на что обращали внимание в 70е годы, к сожалению. Да, и при этом вот допустили то, что в календарь попали те, чьи судьбы дальнейшие неизвестны. А ведь человек мог после ареста и выжить, и там отпасть от Церкви, уйти в какой-нибудь обновленческий раскол.

А. Пичугин

— Мы об этом с отцом Дамаскиным (Орловским) говорили. Он как раз конкретных примеров не приводил, но говорил о том, что обращались за канонизацией в отношении тех людей, которые потом, при проверке выяснялось, что действительно переживали лагеря, выходили, но уже к активной церковной ли деятельности не возвращались или про них было известно, что они просто жили обычно светской жизнью и зачастую достаточно далекой от Церкви. Хотя вот уходили в лагеря как люди, безусловно, церковные.

А. Кострюков

— Да, ну то, что люди себя потом не проявляли, это не значит, что не исповедники.

А. Пичугин

— Нет, я часто привожу пример священника церкви, куда я много лет ходил, где я был прихожанином. Про него было известно на тот момент, вот когда я был прихожанином этого храма, только то, что настоятель пережил репрессии и работал бухгалтером где-то на заводе — это частая история. И мне всегда казалось, что человек прожил, наверное, достаточно длинную жизнь, если он там дожил хотя бы до 70-х годов благополучно. Потом уже, в конце, вернее много лет спустя выяснилось, что он был расстрелян, потому что параллельно с бухгалтерской работой совершал тайные богослужения, крестил детей, и в итоге был арестован и в Бутово где-то расстрелян.

А. Кострюков

— Да, таких случаев, конечно, было немало. Но вот дело в том, что как-то в Зарубежной Церкви действительно не озаботились поисками некоторых из таких страдальцев, чья дальнейшая судьба была не особо известна, но это легко проследить. Например, как они не знали фамилию того или иного страдальца, так он без фамилии потом и входил вот в этот список 1999 года. И на самом деле, конечно, тут необходимо это еще выяснять и святцы как-то согласовывать. Но я напомню для интересующихся, что вот этот список, черновой список Русской Зарубежной Церкви, был мной опубликован в журнале «Церковь и время» в 2020 году. Так что можно его найти, он есть и в интернете. Но также я уделяю этому большое место в книге «Русская Зарубежная Церковь при митрополите Филарете (Вознесенском)». Там у меня об этом целая глава. И, конечно, этот вопрос надо решать.

А. Пичугин

— А как они сейчас согласуются, эти списки? Вот есть Русской Православной Церкви, наш список, который от 2000 года пополняется, и есть все тот же список 99-го года, на основе списка 81-го, который тоже, в общем, действует, и в РПЦЗ он принят.

А. Кострюков

— Ну вот никак они не согласуются на самом деле. Что эти два списка существуют параллельно друг другу, была создана комиссия при объединении Московского Патриархата и Зарубежной Церкви 2007 года, но эта комиссия так ни одного вопроса, в принципе, не решила.

А. Пичугин

— Вплоть до того, что разные даже есть, понятно, что, наверное, в вечности это абсолютно неважно, но вот царь-мученик, Царская семья мученики или же, как у нас это принято, скорее уже страстотерпцы.

А. Кострюков

— Ну я думаю, что этот как раз не проблема, потому что страстотерпчество это частный случай мученичества. Ну а вот, например, там такие архипастыри как владыка Иосиф (Петровых), владыка Феодор (Поздеевский), которые вошли в календарь Русской Зарубежной Церкви, но не входят в календарь Московского Патриархата — вот такие вещи, конечно, надо как-то согласовывать. Ну что, комиссия, насколько мне известно, все-таки поспособствовала тому, что Московский Патриархат признал святыни и включил в свои святцы имена святителей Иоанна (Максимовича) и Ионы (Покровского), потом мученика-врача Евгения Боткина, одного из слуг Царской семьи. Но вот остальные вопросы как-то у нас, по-моему, боятся затрагивать. Хотя, думается, все-таки следовало тут проявить большую активность.

А. Пичугин

— Есть ли у Русской Зарубежной Церкви свои мученики?

А. Кострюков

— Ну наиболее известный мученик — это мученик Александр Шморель, который пострадал от гитлеровского режима. Так что канонизирован он был в 2012 году, уже после объединения.

А. Пичугин

— И изначально еще в 2007 году, по-моему, он был канонизирован, еще до объединения, а даже, может быть, еще в 2004, до объединения Берлинской епархии.

А. Кострюков

— Ну я знаю только, что в 2012 году это состоялось, точный год, когда он стал почитаться в Германской епархии я назвать не могу. Но, конечно, он почитался, безусловно, его знали как верующего православного...

А. Пичугин

— В Мюнхенской, извините.

А. Кострюков

— Верующего православного христианина, пострадавшего, пусть опосредованно, но за Христа. И, конечно, его почитали, а потом уже завершили официальным прославлением.

А. Пичугин

— Потому что своя история — это все-таки история у Русской Зарубежной Церкви скорее людей, пострадавших в годы войны. Несмотря на то, что Русскую Православную Церковь Заграницей времен митрополита Анастасия (Грибановского), конечно, обвиняли в сотрудничестве с немецкими властями, и местами не беспочвенно.

А. Кострюков

— Ну на самом деле это тоже плод советской пропаганды. На самом деле сотрудничества с гитлеровским режимом не было. Владыка Анастасий не согласился написать послание к русскому народу с призывом поддержать Гитлера и, наоборот, пытался в начале войны переехать в нейтральную Швейцарию. Ну и наоборот, как-то запрещал даже молитвы за Гитлера, за победу Гитлера. Где за его победу молились, и где молились вообще за него, как за христолюбивого вождя — это только было в Германской епархии. Там митрополит Серафим (Ляде) православный немец, ну вот из русских немцев.

А. Пичугин

— Ну я говорю, не сам митрополит Анастасий, а времен митрополита Анастасия.

А. Кострюков

— Да, ну там уже, знаете, каждый архипастырь действовал по своей совести, по своему убеждению. Это было наивно полагать, что архиерей или священник в Англии или в Соединенных Штатах Америки, он будет выступать в поддержку Гитлера. Ну конечно, нет. И как выясняется мнение Церкви? В Соборных постановлениях, в Синодальных постановлениях. Ничего подобного Архиерейский Синод Зарубежной Церкви, Архиерейские Соборы Зарубежной Церкви никогда не принимали. А уже отдельные священнослужители, даже архиереи, могли выступить в поддержку Гитлера. С другой стороны, известно, что святитель Иоанн (Максимович), если поначалу поддерживал гитлеровскую Германию, то где-то на рубеже 42-43-го годов он изменил свое отношение. Известно, что совершил, как минимум, один благодарственный молебен, а некоторые считают, что и больше, в связи с победой над Гитлером, и совершал денежные сборы на нужды Красной армии. А другой святой русского зарубежья, святитель Серафим (Соболев), он, хотя находился в Болгарии, формально бывшей союзницей Германии, но за победу Гитлера не молился. А его ближайшие духовные чада сотрудничали с болгарским антифашистским Сопротивлением. И при этом он еще и говорил, что воевать против своей родины грех и не благословлял деятельность каких-то там русских антисоветских формирований. Так что у каждого было свое мнение, но вот опять же на официальном, формальном уровне Зарубежная Церковь никогда Гитлера не поддерживала.

А. Пичугин

— Спасибо большое. Мы, конечно, и десятой доли того, что можно было обсудить в связи с Зарубежной Церковью, не обсудили, очень много вопросов есть. Поэтому приходите к нам, с удовольствием поговорим про русское зарубежье, церковное зарубежье с вами еще. Спасибо вам огромное. Наша уже сегодняшняя программа подошла к концу. Андрей Александрович Кострюков, доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского университета, был с нами. Мы говорили о истории Зарубежной Церкви в контексте мученичества, о том, как в Русской Церкви относились к мученикам в Советском Союзе, о канонизации, которая там еще в 80-е, начиная с 60-х годов этот процесс длился, до 90-х проходила, о том, были ли мученики у самой Зарубежной Церкви и обо всем, что с этим связано. Спасибо большое. Прощаемся с вами. Всего доброго, до новых встреч.

А. Кострюков

— Большое спасибо. Всего вам доброго.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Знаменский храм в селе Яковлево». Александр Воробьев
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Журнал от 17.01.2025». Алена Рыпова, Алексей Соколов

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов