«Путь к священству». Протоиерей Александр Белый-Кругляков

У нас в гостях был настоятель храма всех святых в земле Российской просиявших города Усть-Илимска Братской епархии протоиерей Александр Белый-Кругляков.

Наш гость рассказал о том, как он пришел к решению стать священником, какие люди повлияли на этот выбор, и что для него самое трудное и самое радостное в священническом служении.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на радио ВЕРА.

Здравствуйте, уважаемые друзья!

В студии — моя коллега Кира Лаврентьева...

К.Лаврентьева:

— Добрый вечер!

К.Мацан:

— ... и я — Константин Мацан.

В гостях у нас сегодня протоиерей Александр Белый-Кругляков, настоятель храма Всех Святых в земле Российской просиявших города Усть-Илимска, Братской епархии.

Добрый вечер!

О.Александр:

— Добрый вечер!

К.Мацан:

— Где это? Расскажите нашим радиослушателям.

О.Александр:

— Это примерно 1000 км на север от Иркутска.

К.Мацан:

— Красота! У нас — гость из далёкой Сибири!

Я Вам расскажу, и нашим слушателям напомню, что в этих беседах мы говорим со священником о его пути к вере, и в вере, и о том, какая цепь событий привела к тому, что человек стал священником. И нам кажется, что этот путь всегда сопряжён с вопросами, с поиском ответов, с вопросами, кто такой Бог, и в каких мы с Ним отношениях. И, вот, те ответы, которые для себя нашёл человек, который, в итоге, стал священником, наверное, могут как-то оказаться созвучны и интересны всем нашим слушателям, всем тем, кто, в разной степени церковности и религиозности, задумывается о том, что такое вера. А нас слушают, я напомню, люди, как верующие, так и неверующие, и те, кто просто наблюдают со стороны за церковной традицией, или неопределившиеся, или просто размышляющие.

И, вот... вообще, конечно, спрашивать Вас о вере и Вашем пути трудно — потому, что Вы написали книгу, где...

К.Лаврентьева:

— «Белые дороги».

К.Мацан:

— ... «Белые дороги», где рассказали множество прекрасных и трогательных историй о том, как Вы к вере приходили, как стали священником. Вот, может быть, какие-то из них будем вспоминать, и задавать вопросы на уточнение.

Я бы вот с чего начал. Вы рассказывали, что появился в Вашей жизни священник — отец Иаков, — чьи дети стали ходить к Вашей супруге заниматься музыкой, и, вот, так вы с ним познакомились, в итоге, когда были ещё семьёй совершенно нецерковной.

И, вот, вы пригласили их с матушкой к вам домой, и вам казалось, что вы положите его на лопатки вашими вопросами о вере, какими-то, вот, вашими тезисами из... такого... видимо, атеистического... какого-то... коммунистического методического прошлого.

Вот, а что Вам казалось, Вы должны у него спросить, чтобы поставить его в тупик? Какой вопрос Вам казался, ну, просто, вот, сногсшибательным для священника?

О.Александр:

— Ну... прошло почти сорок лет... трудно уже сейчас это вспомнить... но я постараюсь.

Вряд ли, это были вопросы из какого-то коммунистического мировоззрения, потому, что я его никогда не придерживался. И, вообще, моё поколение уже глубоко скептически относилось к подобному мировоззрению. Но... вот... два вопроса — точно могу вспомнить.

Потому, что один из них был такого характера: я ему говорил, что, вот, если, например, человек не верит в Бога — и он умер, и он попал в ад — что же это получается? Бог отомстил человек за то, что он в Него не верил? Ведь, месть — это, в общем, чувство, не достойное даже просто человека в приличном обществе, а Бог — тем более... Он совершенен — это что же за месть такая? «Я не верил», — «Значит, иди в ад».

К.Мацан:

— Давайте, пока от этого вопроса... а что бы Вы сегодня, сами себе тогдашнему, ответили на этот вопрос, как священник на сегодня?

О.Александр:

— Ну, я ответил бы то же самое, что мне сказал отец Иаков. Он мне сказал: «А кто Вам сказал, что неверующий человек попадёт в ад? Мы этого не знаем».

Я ему сказал: «Что, значит — не попадёт?» Он говорит: «Мы этого не знаем. Поэтому, не можем ничего об этом утверждать».

Вот... казалось бы, простой ответ, без всяких подробностей — он меня совершенно разоружил.

А второй вопрос был такого характера ( из тех, что я помню ), что: «Вот, православные говорят, что у них истина, — Ну... нужно иметь в виду, что я тогда был человеком, совершенно неграмотным в таких вопросах, религиозных вопросах... я был совершенно далёким от Церкви, — А католики говорят, что у них истина. И... как же так? Где правда? Кто-то один может говорить истину, не могут говорить все истину?»

И, вот, мне отец Иаков тогда сказал, что: «Ну, а кто Вам сказал, что у католиков нет истины? Или — у православных нет истины? Может быть, и там, и там — есть какая-то истина...»

Ну, в общем, он... какими-то, вот, такими простыми вещами, он меня совершенно разоружил.

Потом... я понимаю, что человеку дают сначала манную кашу, а потом уже шашлык, да?... он потом уже, постепенно, когда я уже бросил свою работу и перешёл в храм работать, он мне какие-то серьёзные стал вещи говорить — такие... концептуальные, я бы сказал, в вопросах веры. Но изначально он этого избегал. И, мне кажется, это было очень правильным. Потому, что нужно очень бережно с людьми обходиться. Нельзя сразу в лоб им какие-то вещи говорить, даже если ты сам убеждён в них. Человек должен что-то пережить и к этому прийти самостоятельно. Ну, вот, так у нас было с отцом Иаковом.

К.Лаврентьева:

— В одном из интервью, Вы говорите следующее: «Когда мне попалась в руки принесённая женой книжка Александра Шмемана «Крещение водой и Духом», я её открыл с желанием разоблачить «эту религиозную пропаганду». Как мы знаем, пропало у Вас желание что-то разоблачать уже после первой страницы...

О.Александр:

— Да-да-да...

К.Лаврентьева:

— Отец Александр, а Вы помните, что именно тогда Вас тронуло в этой книге?

О.Александр:

— Нет, я не помню, что меня тронуло. Просто, понимаете... ну... у меня была какая-то завышенная самооценка, и я считал, что я во всех вопросах понемножку разбираюсь — ну, вот, так я о себе думал. Потому, что, объективно, мы очень много читали в детстве — такая семья была. А тут, вдруг, я обнаружил, что это, вообще, некая область, некая вещь, о которой я не могу судить никак — просто, я её не знаю... прошла мимо меня! И это был... как... взрыв какой-то, понимаете? Вот, когда... как в научной фантастике — тебе что-то открылось... другая реальность какая-то совершенно! И мне просто стало интересно это прочитать до конца. Хоть я и... может быть, сразу и... я не помню свои ощущения... может, я этому и не верил, но мне хотелось просто понять — о чём это?

А читать Шмемана сразу — это довольно сложно. Это — непросто. И там я, как минимум, половину не понимал. Думаю, что я там восемьдесят процентов не понимал, что там написано! Но у меня это ещё больше вызывало интерес и любопытство: почему? Что это такое? И я эту книжку одолел до конца. И закрыл я её с чувством, что — где бы ещё что-нибудь такое почитать? Мне это стало интересно. И, вот, от этого родилась жажда... такая... чтения.

Ну, слава Богу, у отца Иакова было много книжек! Хотя, в то время, было очень многое — в ксерокопии. И мы читали в ксерокопии труды, например, Игнатия Брянчанинова.

У меня был друг в то время в Иркутской епархии, секретарь был такой — Ярослав, он у владыки Хризостома, а потом — Вадима... сейчас это известный тоже протоиерей в Санкт-Петербурге... и ему какие-то родственники прислали полное собрание сочинений Игнатия Брянчанинова из-за границы.

Боже мой! Для нас это было... вот... такой предмет зависти! Как будто, он «Жигули» купил, я не знаю... ну, в то время... автомобиль! Потому, что всё было в ксерокопии. Мы читали книжки, которые переписывали от руки, иногда. Вот, такое было время...

Ну, слава Богу, у отца Иакова была хорошая библиотека. Да и сам он — человек был, такой, очень грамотный. Он мою жажду, в то время, удовлетворял вполне.

К.Лаврентьева:

— Он Вас познакомил со священнослужителем, который, впоследствии, стал вашим общим духовником. Могли бы Вы рассказать об этом?

О.Александр:

— Ну... отец Анатолий Ковин — он, вообще, был духовником Гусь-Хрустальского благочиния Владимирской епархии. Действительно, очень известный в тех местах священник. Его знали очень многие и в Москве — потому, что он был покровителем, так сказать, художников. Очень многие известные иконописцы, которые, в своё время... вот... начинали восстанавливать Данилов монастырь, и, там, вокруг Зинона они сплотились как-то... вот... они очень...

К.Мацан:

— Отец Зинон — это тоже очень известный иконописец современный...

О.Александр:

— Ну, да... да-да-да... вот, они все ездили к отцу Анатолию. Ну, не все... очень многие ездили к отцу Анатолию — и просто на исповедь, и поговорить, пообщаться. Во-первых. И, во-вторых — он помогал материально. Я не знаю, откуда у него брались средства, но он помогал и материально. Он покупал иконы, которые они не могли в то время каким-то образом реализовать. И даже свой первый иконостас в Сибирь я приобрёл, благодаря, как раз, отцу Анатолию. Потому, что... там... если Вы читали про храм, там я рассказываю об этом. Что московский иконописец Илья Кручинин — дай Бог ему здоровья, он, наверное, и сейчас здравствует и трудится — написал иконостас, и... как-то, вот... священник из Подмосковья отнёсся к нему не очень... так скажем — небрежно. Потому, что художнику всегда хочется, чтобы священник был втянут в процесс — и эмоционально, и молитвенно, и как угодно — какой-то интерес бы проявлял к его работе. А он — сделал заказ, и даже не появлялся в мастерской, не смотрел на эти иконы. И, когда они были готовы, просто прислал машину с деньгами — вот, я тебе плачу, отдай мне иконостас. Ну, художник как-то, вот... обиделся.

Отец Анатолий об этом узнал. И он мне позвонил: «Срочно выкупай этот иконостас. Потому, что хороший иконописец, хороший иконостас, вот, такая история...» — и я приехал в Москву и его купил. Он тогда был неполный, потом он дописывался несколько лет. Ну, вот, отец Анатолий был такой человек.

И он, действительно, был молитвенником. Его многие называли старцем, но я думаю, что это некое преувеличение — он просто был хорошим священником. Очень хорошим. Таким, какими должны быть все мы, на самом деле. Вот, у него просто получилось.

И он был очень молитвенный, все знали об этом. Потому, что, если он сказал, что «я помолюсь», значит, действительно, он будет молиться о тебе. И, более того, результаты его молитв — они были совершенно налицо.

Вот, например, мы с матушкой как-то попросили у него... значит... детишек себе, а потом ему писали письмо: «Прекратите молиться!»

К.Лаврентьева:

— У Вас же — пятеро!

О.Александр:

— Да-да-да...

К.Мацан:

— А что такое «хороший священник»? Вот, Вы сказали: «Он был просто хорошим священником»...

К.Лаврентьева:

— Да-да-да...

О.Александр:

— Ну, хороший священник... вы знаете... хорошие священники, которые встречались мне в жизни — они были очень разные. Но, мне кажется, их объединяла одна такая вещь, которая для всех была характерна: они все были добрые. Не «добренькие», знаете... такие... попустительством занимавшиеся... а именно — добрые. По-настоящему. Которые были способны на какую-то жертвенность по отношению к своей пастве, по отношению к людям, которые встречались на их пути. И которые готовы были жертвовать и временем своим — это, на самом деле, очень серьёзная вещь. Потому, что отец Анатолий... к нему ездили со всей страны священники — ну, кто знал его... и, иногда, приезжая к нему в далёкую глубинку, в деревню, в которой стояло, на самом деле, двадцать домов ( деревня Пятница )... ну, сейчас, может быть, их там двадцать и осталось, этих домов... и можно было встретить и священника из Якутии, и монаха из Австралии, или... там... отца Петра Перекрестова из Америки... то есть, к нему съезжались отовсюду.

Ну, естественно, матушке приходилось постоянно готовить, непрестанно! Готовить всем постель, готовить еду... и жить в этом ритме — очень сложно. В итоге, они даже немножко с матушкой разделились — то есть, она стала жить в одном доме с детьми, а он — в другом. Потому, что она просто не выдерживала уже, вот, этого ритма: постоянно люди, люди, люди...

А священник отдавал себя им всем — всего целиком. Вот, наверное, это и есть настоящий священник.

К.Лаврентьева:

— Отец Александр, потрясающе!

Когда Вы оставили работу, и начали... в общем... продвигаться по служебной лестнице в Церкви... Хотя, на самом деле, я это говорю, конечно, с некоей... такой... иронией. Потому, что — что такое «служебная лестница»? Сторож, послушник, пономарь, петь на клиросе... то есть, такая, «стремительная служебная лестница»...

К.Мацан:

— Служебная лествица...

К.Лаврентьева:

— ... лествица, да...

О.Александр:

— Да, да...

К.Лаврентьева:

— Вы понимали уже, к чему это, вообще, всё идёт, отец Александр? Ну, так, положа руку на сердце...

О.Александр:

— Ну, да, я понимал...

К.Мацан:

— ... до чего Вы дойдёте...

О.Александр:

— Ну, да. Хотя, отец Иаков мне ничего про это не говорил, я, где-то, понимал, куда он клонит...

К.Лаврентьева:

— Как Вы к этому относились? Что у Вас тогда были за чувства?

О.Александр:

— Я... мне кажется, пребывал в прелести глубочайшей! Мне казалось, что у меня всё получится. Мне казалось в то время, что мне есть, что сказать людям, и я, вот, пойду... и буду вещать... ну, в общем... сплошная такая вот... прелесть...

К.Лаврентьева:

— Синдром молодого специалиста.

О.Александр:

— Ну, да. Вот... и... знаете, в то время, в нашем провинциальном городке очень было мало молодёжи в храме — её почти не было, были бабушки, в основном — и, поэтому, мои друзья... они думали, что я сошёл с ума.

Потому, что... ну... у меня была совершенно не благочестивая юность, так скажем — наоборот. И я помню, когда я пришёл из армии, и... Сначала я прибыл в Москву — я служил в Афганистане, как вы в книжке прочитали — я прибыл в Москву, и там мы встретились с друзьями, с которыми я жил в общежитии, до армии, какое-то время. А потом уже я в Сибирь отправился, из Москвы. Но, когда мы встретились ( в этом же общежитии ), пока готовилась какая-то снедь... что-то, там, на стол... я лёг на диван и заснул.

И мне приснился сон — как будто, я стал священником. Я проснулся, и мне показался этот сон таким необычным и смешным — комичным, я бы сказал, что я рассказал его друзьям. Они смеялись ещё больше, чем я. Потому, что представить себе меня — зная меня — что я... вот, так... могу быть священником... это было очень смешно.

Действительно, это было смешно! И, поэтому, когда ( лет через пять ) я встретился с отцом Иаковом, мои друзья тоже думали, что я сошёл с ума. И, самое интересное, что меня это устраивало. Потому, что... ну, меньше вопросов... раз ты сумасшедший — какие вопросы? Сошёл с ума...

Я даже специально носил хромовые сапоги и брюки галифе...

К.Лаврентьева:

— Для антуражу...

О.Александр:

— ... да... и мне сестра старшая всё время говорила: «Тебе плётки не хватает в руку — цыган, цыган!»

Ну, вот... супруга моя — она относилась к этому отрицательно. В смысле — к возможности стать мне священнослужителем. Она не хотела этого. Откровенно не хотела. Прямо это говорила. Потому, что она преподавала в музыкальной школе фортепьяно, успешно довольно, её ученики некоторые поступали в Новосибирскую консерваторию, и менять свою жизнь на какую-то другую... а какую другую?

Вот, я себе представлял, что это — какая-то изба деревянная, сундуки чёрные, матушка — вся, как Пистимея из «Вечного зова»... там... или... замотана в платочке, до полу платье... мне это нравилось, кстати! У меня были такие... замашки... мусульманские... так скажем. Вот, так я себе это иногда представлял!

Но, на самом деле, всё оказалось по-другому. И... в общем... ну... как-то получилось, как мне кажется... не знаю... Несмотря на мои заблуждения и прелести — всё получилось.

К.Мацан:

— Протоиерей Александр Белый-Кругляков, настоятель храма Всех святых, в земле Российской просиявших города Усть-Илимска, Братской епархии, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

А когда прелесть прошла?

К.Лаврентьева:

— Прелесть... так называемая...

О.Александр:

— Ну... вы знаете... когда я столкнулся, наверное, с владыкой Хризостомом, наступило совершенно другое... состояние.

К.Мацан:

— Вы ещё не были священником?

О.Александр:

— Не был... да, конечно. Владыка Хризостом — это... вот... в хорошем смысле... он был настоящая глыба какая-то... духовная. Я с такими людьми до этого просто не встречался.

Во-первых, у него была совершенно феноменальная память. Он говорил очень чётко, понятно и откровенно на любую тему. Он был человеком очень смелым. Он не терпел никакой фальши совершенно... притворства, театральности... это было совершенно для него неприемлемо. И, вот, этот уровень его... Он сразу стал спрашивать: «Какие книги Вы читаете? Какие книги Вы читали? Что Вы собираетесь читать в будущем?» — то есть, он к этому подходил очень серьёзно.

К.Лаврентьева:

— Всё по делу...

О.Александр:

— Да. Это совершенно как-то всё поменяло. Потому, что именно в то время я познакомился с другим, в будущем известным, протоиереем Анатолием Стальбовским, ныне покойным, к сожалению, который, в своё время, в стихах написал Азбуку для детей, православную, и она печаталась где-то здесь, в Москве, в Синодальном отделе её одобряли.

Вот... это был такой уровень... знаете... Мы читали, допустим, в то время русских философов — впервые в жизни. Мне уже было 27, кажется, лет, и впервые я столкнулся с тем, что существует огромный пласт русской философии. А мы ничего об этом не знали! В советское время это было как-то сокрыто от нас — что есть... там... Соловьёв и... так далее.

Мы читали их, и мы просто спорили именно об этом, задавали друг другу вопросы, мы это обсуждали... это было настолько интересно, что просто, наверное, счастливее тех бесед... хотя, наверняка, в них было очень много глупостей всевозможных наших... но ничего интереснее не было, потому, что, всё время, открывалось что-то новое! Это наступила новая жизнь.

А потом, когда уже я стал дьяконом... дьякон должен заниматься очень многими вещами в храме, во время Богослужения он гораздо активнее, чем священник, и это, конечно, занимало меня всего, целиком. Но, когда прошёл месяц, и я уже освоился, так сказать, в этой ипостаси своей, я просто ощутил какое-то блаженство — я хотел всю жизнь быть дьяконом! Мне так это нравилось!

Потому, что... Ну, во-первых, я любил петь. Во-вторых... простите... минимум ответственности.

К.Лаврентьева:

— Да...

О.Александр:

— Не нужно никого ни исповедовать, ни крестить, ни проповеди говорить, ничего — просто вышел: «Паки, паки...» — какое счастье! Как это здорово! Вот, именно в этот момент, я ощутил всю прелесть ( в хорошем смысле ) Православия, радость жизни!

И, именно в этот момент, ко мне подошёл архиерей, и сказал: «Ты долго собираешься дьяконом быть?» Вот...

К.Мацан:

— Это... обычно случается!

К.Лаврентьева:

— Это был владыка Хризостом?

О.Александр:

— Это уже был владыка Вадим.

К.Лаврентьева:

— Я, просто, хотела процитировать... Когда Вы говорили о том, что... Вы готовились к священству, к дьяконству, владыка Хризостом подошёл к Вам и сказал: «Если ты пришёл в храм искать хороших, добрых людей, доброе общество, в котором тебе будет комфортно, то ты ошибся, очень трагично ошибся. Здесь — такие же люди, как везде, а иногда ты встретишь хуже, чем за стенами храма. Но если ты пришёл искать Бога, ты правильное место выбрал — ты здесь Его найдёшь». И Вы сказали, что это очень многое определило в Вашей жизни.

О.Александр:

— Да. Потому, что... ну... несовершенств ведь очень много вокруг нас, и внутри нас, особенно, и в Церкви, в том числе. Потому, что Церковь состоит из людей, а люди все грешные. И, вот, когда ты ждёшь какого-то идеала... это, кстати, болезнь очень многих. Даже, вот, в современном мире я сталкиваюсь с людьми, и они говорят: «Почему? Вы же — церковные люди, вы же — верующие, вы же — христиане... это же Церковь...» — совершенно не понимая того факта, что Церковь, как раз, объединяет грешных людей, которые понимают, что с ними происходит что-то не так, но они хотят это изменить — иногда безуспешно, иногда успешно, но они пытаются что-то поменять! Но, в принципе, грехами они никак не отличаются от других людей.

И, вообще, я хочу сказать, что... многие люди боятся исповедоваться, и считают, что их грехи — самые страшные. Они не подозревают, что грехи, на самом деле, у всех людей абсолютно одинаковые. Ну... в основном. И суть-то не в том, какие у тебя грехи, а суть в том, что ты об этом сам думаешь. Если ты думаешь, что это нормально — все так живут, всё в порядке — это одно. А если ты мучаешься совестью — это совершенно другое. Вот, это, как раз, важно в тебе. Интересуют не твои грехи, а твоё отношение к тому, что происходит.

Ну, вот... тогда Хризостом как-то определил всё это сразу. И мне приходилось встречаться в Церкви очень со многими недостатками, очень многими. Тем более, зная жизнь Церкви изнутри, ты иногда видишь какие-то вещи, которые другие могут не видеть. Вот, это меня никогда не смущало. Именно из-за установки Хризостома.

К.Мацан:

— Вот, Вы сказали, что как только Вы ощутили полноту бытия, радость жизни и счастье, что Вы — дьякон, вот, в этот момент Вас, устами архиерея, Господь призвал к священству... скажем так. А почему это так случается? Вот, как бы Вы это объяснили человеку, который вопрос задаёт?

Ну, казалось бы, так хорошо! Зачем меня с этого места Господь вырывает? Причём, это ж не только про дьяконство и священство! Очень часть мы все — в любом деле, в любой ситуации — это переживаем. Вот, ты к чему-то шёл, вот... и, казалось бы, «остановись, мгновенье — ты прекрасно»... и именно сейчас тебя зовут на какой-то новый подвиг. Причём, может быть, даже ты об этом подвиге и мечтал, но уже перестал мечтать, уже тебе хорошо там, где ты есть... и, вот, теперь тебя зовут туда, куда ты, до этого, мечтал!

О.Александр:

— Нечего было мечтать!

К.Мацан:

— Да, «бойтесь своих желаний — они могут сбыться»!

О.Александр:

— Совершенно верно!

Я думаю, что на этот вопрос ответить может только Господь Бог. Потому, что Он замыкает этот круг по Своему какому-то, неведомому нам, небесному калькулятору, и это происходит совершенно каким-то... часто очень, непонятным образом. И мне кажется, что на любые обстоятельства в жизни своей — вот, какие-то перемены серьёзные, — как бы это дерзко ни звучало, нужно попытаться взглянуть с точки зрения Бога. Бог хочет всем спастись, и каждому человеку устаивает именно такие обстоятельства, которые наиболее этому способствуют. И вера в этом и заключается — в том, чтобы довериться Богу. Ну, довериться Богу! И... тем более, что... если уж нас призвали вообще отринуть себя — самого себя, взять Крест и идти за Ним — ну, что нам переживать о каких-то обстоятельствах? Ну, вот, так, в идеале, нужно к этому относиться.

Конечно, это трудно. Легче это сказать, чем это пережить и это принять. Но, тем не менее, хотя бы головой, умом нужно это понимать верующему человеку. Тогда будет проще принимать то, что посылает в нашу жизнь Промысел Божий.

К.Лаврентьева:

— Отец Александр, Вам в 90-е годы выпало восстанавливать храм, как и многим священнослужителям, особенно тех лет, когда всё возвращалось Церкви, люди шли в Церковь в огромном количестве, принимали Крещение, становились священниками, монахами — в том числе, иногда и по ошибке, если можно так выразиться. Так, как крестили — массово, и рукополагали тоже — массово. Время такое было.

У Вас была жена, естественно, уже в тот момент, детки были маленькие, Вы восстанавливали этот храм... то есть, наверное, такой жизни вы с матушкой для себя, на заре вашей юности, не мыслили — со всеми этими трудностями, настоятельством, священством, людьми бесконечными, которые врываются в ваше, в том числе, личное пространство. Было ли трудно тогда? Или, наоборот, это был тот неофитский светлый период, когда всё легко проходило, как на крыльях?

О.Александр:

— Нам просто повезло. Я считаю, нам просто повезло. В том смысле, что... мы любили друг друга.

Это не всегда бывает. И это вовсе не обязательно, чтоб так было всегда. Можно... знаете... как-то выстроить... Один знакомый мой публицист православный такую мысль высказал, что любой здоровый мужчина с любой здоровой женщиной может создать крепкую семью, если их целью будет создание семьи, а не что-либо другое. Вот, когда люди ждут друг от друга каких-то, вот... не знаю... вкусняшек, образно говоря — это... одно, а когда именно хотят иметь крепкую семью — это совершенно другое.

Но, вот, нам повезло, потому, что, помимо крепкой семьи, мы, действительно, на самом деле... вот... с детства, можно сказать, любили друг друга.

К.Лаврентьева:

— Со школьной скамьи, дорогие радиослушатели, да...

О.Александр:

— Со школьной скамьи... И мы были очень влюблены, и... не знаю... в то время, когда ещё не умер эпистолярный жанр, мы писали... там... в год по сто писем, может быть, друг другу, когда мы в разных городах жили. Потом все эти письма сжигали, уже когда был в возрасте, боясь, что дети прочитают наши... потому, что там много было всяких откровений...

Но мы, вот, по-настоящему любили друг друга, и любим до сих пор. Поэтому, всё, что происходило — нам было легче из-за этого пережить, наверное. Потому, что... вот... ну, просто, так повезло.

Хотя... я знал крепкие священнические семьи, в которых, может быть... ну... таких, прям, чувств горячих друг к другу не было у мужа с женой, но, тем не менее, они вырастили прекрасных детей, построили храм, и были счастливы по-настоящему, и по-христиански они жили — просто, подавая пример всем окружающим.

Я знал священника, который учился в Московской семинарии. И, когда он закончил, поступил в Академию — вдруг он почувствовал, что его склоняют к монашеству. Руководство. А он не хотел. И он, не желая быть монахом, он просто зашёл в отделение, где учились девчонки ( регентский класс ), и спросил: «Кто хочет сейчас за меня замуж?» И одна какая-то девчонка сказала: «Я хочу».

К.Лаврентьева:

— Радикально!

О.Александр:

— Да, радикально. Они тут же пошли к старцу Кириллу, он их благословил, и, вот, они... уже прошло, наверное, сорок лет... они кучу детей вырастили, внуков... и живут себе, припеваючи! Бывает и так.

К.Мацан:

— Прекрасная история! Я думаю, что мы ещё больше услышим прекрасных историй...

К.Лаврентьева:

— Костя, у тебя вдохновлённый вид! Батюшкиными словами...

К.Мацан:

— Я пропущу мимо ушей эту бестактность... ещё больше историй, я думаю, мы в следующей части программы услышим.

Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» протоиерей Александр Белый-Кругляков, настоятель храма Всех святых, в земле Российской просиявших, города Усть-Илимска, Братской епархии — это далеко в Сибири, но он сегодня у нас в гостях.

Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан.

Мы вскоре вернёмся — не переключайтесь!

К.Лаврентьева:

— Ещё раз, здравствуйте, дорогие радиослушатели!

«Светлый вечер» на радио ВЕРА продолжается.

В этом часе с нами — протоиерей Александр Белый-Кругляков, настоятель храма Всех святых, в земле Российской просиявших города Усть-Илимска, Братской епархии.

У микрофона — Константин Мацан и Кира Лаврентьева.

Дорогие радиослушатели, обозначу вам, что отец Александр — папа нашего дорогого и любимого гостя, тоже на радио ВЕРА, отца Иакова Белого-Круглякова, и, в свете этого, вот что я хотела спросить.

Отец Александр, знаете, меня потрясло совершенно... когда мы записывали программу «Путь к священству» с отцом Иаковом, ну... наверное, пятьдесят процентов, если не больше... может быть, даже семьдесят процентов внимания, во время вот этого часового разговора, уделял своим родителям, уделял вам.

И я-то его видела... у нас видеосъёмка не ведётся во время «Пути к священству», и я видела его лицо — мы сидели вдвоём тогда в студии. И он, действительно... это звучит очень пафосно... но он, действительно, озарялся... у него лицо озарялось, когда он говорил «папа», «мама»...

О.Александр:

— Мы ему заплатили...

К.Лаврентьева:

— Да-да-да... я знаю, что Вы не любите этих «лишних» восхищений! Но, действительно, отец Александр... ну, а что бы об этом не сказать, да? Что бы об этом не сказать?

И у него такая любовь чувствовалась к вам, такая благодарность, что для меня сейчас — большое счастье спросить Вас об этом. Как удалось вам... вот... в детях... дать им такую любовь... и такие тёплые отношения дружественные сохранить? Взаимоуважительные...

О.Александр:

— Не знаю даже, что Вам ответить на это. Потому, что это... это не специально получилось!

К.Лаврентьева:

— Конечно, конечно...

О.Александр:

— Ну... просто, как-то мы, всё время, были со своими детьми. Мы их любили. В отпуск — с детьми...

К.Лаврентьева:

— Жили одной жизнью...

О.Александр:

— ... поехать — с детьми. Мы с ними обсуждали...там... мы с ними смотрели одни и те же «киношки»... там... боевики... или сказки... неважно... и... ну, как-то так сложилось! Даже не знаю, что об этом сказать... просто, вот, жили семьёй со своими детьми — вот, и остались, действительно, друзьями. Мы до сих пор с ними дружим, и... я, рядом с ними, чувствую себя молодым — потому, что обсуждаем какие-то их... там... молодёжные всякие проблемы. И... потом гляну на себя в зеркало — и стыдно становится...

Ну, в общем, так сложилось. Я не знаю, что об этом сказать, честное слово! Нету каких-то... не было специальных методических каких-то, вот... действий... по педагогике, или что-то такое... Вот — просто, так сложилось.

Может быть, они видели наши отношения с Любой — с матушкой... в смысле, что, вот, мы так с ней дружно... да. Может быть, потому, что мы, действительно, их везде с собой возили. Потому, что многие... ну, не многие, наверное... но есть родители, которые стараются отдохнуть от детей — тем более, когда их много. Мы — наоборот. Мне всегда хотелось быть с ними! И... наверное, вот, такой результат и получился.

Потом, мы никогда не мучили их особо религиозностью какой-то. Они, наверное... где-то, лет с 12, или с 11, стали какие-то вопросы задавать серьёзные уже, мировоззренческие — тогда мы начинали об этом говорить. Потому, что, действительно... вот, мы, в своё время, жили в атеистическом государстве, и для нас вот это открытие духовного мира — это был такой взрыв своеобразный! Это было потрясением. А они — это была их среда! Тем более, что мы большинство лет своей жизни прожили на территориях храмов — которые строили, в которых служили, и сейчас я живу на территории храма. Ну, и, поэтому, они привыкают к этой атмосфере, для них она не является каким-то чудом. Ну, может быть, только, вот, Пасха... там... Рождество... когда подарки, и, вообще — много людей... все нарядно одеваются... Вот, поэтому, они до этого доходили сами, постепенно.

Как-то, я помню, попросили они... ну, в основном, матушка этим занималась... но почему-то попросили меня почитать им на ночь. А читала всё время Люба. Я... в общем... не читал. И я не знал — что читать. У меня под рукой не было никакой книжки. И я взял Древний патерик. И стал какие-то истории из Древнего патерика им читать — ну, просто, они... они оказались — как сказки какие-то удивительные! Там... про старцев... про чудеса про всякие...

Вот, они и заснули. Ну, заснули — и заснули... может, не интересно. А на другой день они меня стали просить: «А ты нам вот эту ещё книжку почитай!» А потом — и на третий день. И так, вот, я стал с ними читать этот Древний патерик. Потом какие-то вопросы стали они задавать... Вот, так всё это происходило.

К.Мацан:

— А расскажите, пожалуйста, нашим слушателям — тем, кто, может быть, книгу не читал, — историю про то, как... если не ошибаюсь, это была бабушка Ваша, которая умирала... и там роль сыграли пельмени.

К.Лаврентьева:

— Звучит интригующе...

О.Александр:

— Да, да... Ну, эта история — из совершенно... какого-то раннего моего детства.

Я был самый младший в семье — у нас ещё две сестры и у меня сводный брат, старший. И бабушка была верующая. Наверное, какие-то и её молитвы сыграли роль в моей судьбе, в нашей судьбе. Один Бог это знает.

Как выяснилось, она постилась. И, чтобы не раздражать никого — у нас семья была... такая... в общем, совершенно атеистическая — она никому, видимо, об этом не говорила, а потихонечку... так... сторонилась обеденного стола, и говорила, что «я уже поела», «я ещё не голодная», и сухариками, там, питалась какими-то с водичкой. И довела себя до состояния, что она просто уже слегла и не могла вставать.

Родители, ничего не подозревая, вызывали врача. Тот приходил и успокаивал: «Ну, у Вас уже возраст, бабушка... держитесь... всё нормально...» Давление померяет, какую-то, может, таблеточку даст. И она дошла до того, что стала умирать.

Вот, тогда обзвонили родственников из близлежащих сибирских городов. Приехали родственники. И самый старший из братьев моей мамы — он, как раз, к бабушке наклонился ( говорится об этом в книжке ) и спросил: «Бабуся, может быть, ты что-то хочешь?» — и она сказала полушёпотом, что пельменей хочет. Ну, а так, как все знали, что она долгое время ничего не ест почему-то, все боялись, что это её убьёт просто. Если человек голодал-голодал — и вдруг пельменей поел.

А Виктор, мой дядя старший, был человек военный. Он походил, походил по дому, и говорит: «Всё. Варим пельмени», — и послал всех: кого-то в магазин за пельменями, кого-то воду ставить...

Накормили её пельменями, и она встала, и ещё прожила лет десять. Вот... ну, вот... так получилось.

Мама ещё моя её каким-то образом убеждала, что: «Бабушка, ты же уже старенькая, тебе не обязательно поститься, тебя Бог и так простит...» — для нас это были совершенно непонятные слова, мы ничего не понимали — что такое «пост», почему надо поститься, и почему Бог простит.

Вот, такая история была. Она подробно описана в книжке «Белые дороги» — покупайте во всех магазинах города Москвы!

К.Мацан:

— А можно ещё попросить Вас — раз уж мы про эту историю заговорили, — там, у этой же истории, Вы описываете, очень тёплое и трогательное есть продолжение. О том, что бабушка молилась, но Вы, будучи ребёнком, не понимали, что она говорит... что-то бормочет... Расскажите об этих своих ощущениях детских.

О.Александр:

— Бабушка часто оставалась с нами, маленькими детьми. А мы жили в двухкомнатной квартире в городе Усолье Сибирское вшестером: папа, мама, бабушка и я, с двумя сёстрами. Всё очень скромно... тесно мы жили. И в одной большой комнате жила бабушка и мы трое. Спали и на полу иногда.

И иногда бабушка оставалась с нами. И она ходила кругами по одной комнате и что-то шептала. И нам казалось, что она просто старенькая, и что-то... там... заговаривается, видимо, уже... может у неё...

К.Мацан:

— Сама с собой.

О.Александр:

— Да. Сейчас бы сказали, что, может быть, у неё маразм, или деменция... тогда мы этих слов не знали, но примерно так мы понимали, что что-то с ней происходит не то.

Мы даже сзади пристраивались к ней, и, нога в ногу, держась за поясок от её халата, ходили за ней. И нас ужасно смешило, что она нас не видит, и не чувствует, что за ней «паровозик» целый из детей ходит по комнате.

А она всё бормотала. И, я помню, даже однажды спрашивал её: «Бабушка, а что ты говоришь?» — а она мне просто говорила: «Да, помру я скоро...» Ну, и, как-то, мне это было... в общем... не очень понятно.

А потом уже, в своей церковной жизни, я услышал слова, которые вдруг я вспомнил — что это было, конечно же, от бабушки услышано! И «Живый в помощи Вышняго...», и «Отче наш...», и некоторые другие вещи. Она просто молилась. Совершенно это не афишируя. Видимо... я так подозреваю, что, может быть, ей родители установки какие-то дали, типа «ты наших детей не смущай».

В то время, во-первых, и боялись, а, во-вторых, боялись не только власти, но и будущего своих детей — что... не дай Бог... Потому, что верующий человек — он, автоматически, лишался каких-то привилегий в обществе.

Вот, даже я, когда стал уже священником — это было уже горбачёвское время, вторая половина 80-х — во-первых, весь советский народ платил подоходный налог 12%, а священники платили 13%. Они должны были самостоятельно придти в Сберкассу, заполнить специальный бланк и заплатить налоги со своей зарплаты. Вот, даже... я платил — я помню это прекрасно.

Во-вторых, чтобы получить разрешение где-то на приходе служить... Ну, если ты служишь с владыкой в Кафедральном соборе — нет проблем. Но если ты самостоятельно служишь — то есть, ты — настоятель, — нужно получить так называемую регистрацию. Это такая бумажка, которую подписывал уполномоченный по делам религии при облисполкоме. Это были, как правило, работники КГБ, которые... там... не знаю... на пенсию выходили, и их так удачно пристраивали — они в возрасте, в основном, все были. Вот... и задавали, там, всякие провокационные вопросы. Где-то отношения с уполномоченными складывались у кого-то, у кого-то — не складывались. Они разные тоже были по характеру. Кто-то более лояльно к Церкви относился, кто-то просто жёстко прижимал всех, как только мог. Ну, и, поэтому, боялись этого. Крестили людей под чужими именами в храмах в других городах, договаривались со священником, чтобы не записывать их в регистрационную книгу, и так далее... Я думаю, в этом была причина того, почему родители говорили: «Нашим детям ничего не говорите». Вот, такие дела...

К.Лаврентьева:

— Ну, получается, что Вы — один из тех священников, один из тех верующих людей, которым веру передала бабушка — как ни крути! Очень много такого... очень много таких прекрасных историй, когда, вот, именно бабушки передают вот это...

О.Александр:

— Вы знаете...

К.Лаврентьева:

— ... светлое зерно вот это...

О.Александр:

— Простите, но сказать, что она мне что-то передала — вряд ли так правильно будет... честно. Потому, что я с ней об этом ни о чём не говорил — просто, наверное, её молитвы каким-то образом повлияли, да...

К.Лаврентьева:

— Да, да, я это и имею в виду...

О.Александр:

— Но решающим для моего поколения, для тех, кто стали тогда священниками, мне кажется, всегда была встреча с конкретным батюшкой. Священников тогда было мало, и встретить их можно было гораздо реже, чем... как Кураев когда-то писал... членов Союза композиторов, и, как правило, это были, всё-таки, люди харизматичные такие, яркие. Потому, что это... определённая решимость нужна была в то время, чтобы стать священнослужителем. Тем более, в Сибири. И встреча с такими священниками — она имела решающее значение, как правило, в жизни.

К.Мацан:

— А с какими трудностями Вы столкнулись, став священником? Я имею в виду трудности внутреннего, духовного порядка. Всегда, вступая в какую-то новую область жизни, даже имея о ней представление и наблюдая со стороны, всё равно, проживая какие-то вещи на себе, ты новый опыт обретаешь, и встречаешь то, чего не ждал. Вот, было что-то такое?

О.Александр:

— Ну... меня всегда мучило, и, наверное, и до сих пор это не прошло... ощущение своего несоответствия тому идеалу священника, который я сам себе представляю — это, конечно, не простой, такой, психологический момент, и, наверное, большинство нормальных священников с этим сталкиваются.

А, второе, самое трудное — это, всё-таки, семья. Потому, что... вот... нужно удержать этот баланс, когда ты должен всего себя отдавать храму, приходу, прихожанам — недаром, ведь, священник снимает кольцо обручальное, потому, что он обручается, по сути дела, своему приходу... и... вот... удержать этот баланс, когда семья твоя — а они тоже твои прихожане...

Знаете... Иоанн Крестьянкин, по-моему, говорил, что твоя семья — это твои первые прихожане. Если у тебя с ними не получится, то всё остальное — бессмысленно. Вот... это непросто, это сложно.

Например, я знаю, что здесь, в Москве, очень многие священнослужители имеют огромное количество послушаний общецерковных. Помимо прихода, им нужно заниматься — одним, вторым, третьим, четвёртым... и это — проблема. Потому, что семья может разрушиться просто напросто, если ты не будешь уделять ей должного внимания.

У нас, допустим, в Сибири — проще с этим. Потому, что нет таких огромных расстояний, и многозадачность свою реализовать проще. Потому, что за день можно сделать очень много дел в небольшом городке. И, всё равно, даже при строительстве храма, невольно — ты постоянно находишься «где-то», вне семьи.

Ну, вот, это, наверное, самое трудное было. А всё остальное — мы были к этому готовы. Нам было важно, чтобы мы были вместе с женой, всегда вместе везде — вот, это решающее.

К.Мацан:

— Протоиерей Алксандр Белый-Кругляков, настоятель храма Всех святых, в земле Российской просиявших города Усть-Илимска, Братской епархии, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

А... всё-таки, Вы сейчас, скорее, сказали про такие трудности... трудности жизни священника. А есть что-то, в чём Вы, как священник сегодняшний, не равны себе — десять лет назад, двадцать лет назад? Что бы Вы сейчас сказали себе, как молодому священнику?

О.Александр:

— Какой трудный вопрос... интересно, конечно... и трудный вопрос. Что бы я себе сказал?

К.Мацан:

— Знаете... пока Вы думаете, я... из чего вопрос вырастает... то и дело, такие истории слышу, когда священник говорит: «Когда я был молодым священником, я долго исповедовал, много говорил людям, что-то рассказывал... А рядом стоял другой иеромонах, и он молчал. И к нему на исповедь выстраивались просто очереди благодарных людей, потому, что он просто молчал». И, вот, священник говорит: «Мне тогда не хватало мудрости того иеромонаха. Вот, если бы сейчас я оказался бы молодым священником, я бы себе сказал: молчи побольше!» Ну, вот, это просто пример, который я слышал.

О.Александр:

— Ну, я понял... теперь я понял Ваш вопрос... я отвечу Вам, конечно.

Много было ошибок в жизни, но... я занимался строительством большого каменного собора, и, одновременно, строительством ещё одного — в посёлке, и — реставрацией старого храма... в общем, много занимался строительством.

Когда ты занимаешься строительством, ты невольно сталкиваешься с очень многими и разными людьми — это и бизнесмены, это работники... там... администрации, всевозможного уровня, это — строители, инженерные работники, это даже и какие-то люди из криминала... там... и многие, многие... совершенно разные люди.

И мне... когда я был молодой, мне всё время хотелось быть для них для всех — своим. И я пытался с каждым... вот... пытался показать, что я — такой же, как вы. Ну... вот, это, мне кажется, была ошибка. Потому, что... потом я это понял — что люди, в любой ситуации, хотели видеть во мне не «своего» человека, а хотели видеть именно священника.

Это было неправильно. И это имело некоторые последствия. В некоторых случаях. Хотя... должен, с такой, вот, радостью сказать, что большинство людей, с которыми я сталкивался, они, всё-таки, постепенно воцерковились. Но, наверное, этот вопрос... этот процесс решался бы гораздо быстрее, если бы я себя правильно вёл. Вот. Это я вижу, как свою ошибку.

А что касается исповеди... вот, знаете... я это очень давно понял. Ну... может быть, по своей лености какой-то... или что-то... что человек приходит на исповедь покаяться в грехах. Он приходит — покаяться в грехах. О чём это говорит? Во-первых, он уже осознал, что это — грех. Во-вторых, он хочет от этого очиститься просто. Зачем к нему ещё лезть в душу, и что-то ему говорить? Всё — слава Богу! Он пришёл покаяться, и сказать: «Бог! Я — грешный. Прости меня!» — ну, что тут ещё можно сказать?

Конечно, если он задаёт какие-то вопросы и просит какой-то помощи, то можно ответить. Но, опять же, на исповеди — лучше всего, делать это кратко, чётко формулируя, что ты хочешь — безо всяких лекций и проповедей. Вот.

Но... монахи, кстати... бывают часто людьми одинокими, им не с кем поговорить...

К.Мацан:

— Им хочется поговорить!

О.Александр:

— Да... им хочется выговориться, да... а тут — кто-то что-то спросил! Как здорово! Сейчас мы поговорим... Ну, как с таксистом — сядешь иногда, и чувствуешь, что, до тебя, его никто не хотел слушать. А он, наконец, нашёл человека, который молчит. И он ему выскажет — всё, что он думает о Москве и москвичах! И так далее...

К.Мацан:

— Я где-то слышал историю... вот, к вопросу об отношениях с разными людьми. Как — тоже, в небольшом городе — священник строит храм, и к нему приходят какие-то люди из города, у которых есть деньги... я уже не знаю, криминал это или не криминал... но... какие-то люди, такие, вот... которые имеют влияние.

И они предлагают священнику помощь какую-то И, желая вовлечь его в свою компанию, как-то говорят: «Давайте, батюшка, с Вами в баню сходим!» Священник думает, думает... как-то, вроде... деньги на храм нужны... но как-то неловко. Думает: «Нет. Всё-таки, наверное... пусть деньги пропадут, но не пойду я с ними в баню». И, когда он отказался, они сказали: «Вот, теперь мы Вам денег дадим! Мы Вас проверили, Вы — нормальный священник, Вы „не повелись“, что называется! Тогда мы Вам можем верить».

О.Александр:

— Ну, к счастью, меня так не проверяли! Меня так не проверяли...

К.Лаврентьева:

— Отец Александр, заранее прошу прощения за вопрос, но не спросить тоже не могу, как говорится...

Знаю, что Вы не очень любите разговаривать о Вашей службе в Афганистане. Но, в свете сегодняшних событий, наверное, неправильно было бы не спросить Вас об этом опыте — трудном, труднопереносимом для человека, экстремальном, тяжёлом... Но, также, знаю о том, что Вы не раз рассказывали в Ваших интервью, и в книге тоже, что Вы обращались к Богу, не понимая до конца, к Кому Вы обращаетесь, и, тем не менее, как говорят — на войне, в больнице и в самолёте неверующих нет — это, как раз, Ваша, вот, эта история полностью подтверждает. И, также, Вы говорили о том, что с Вами там случались такие истории, которые сейчас, вот, расскажи — и даже... вот... тебя, может, люди и всерьёз не воспримут.

И, наверное, вот, в свете нашего сегодняшнего разговора, хотелось бы, всё-таки, попросить, чтобы Вы, хотя бы немного, рассказали нам об этом.

О.Александр:

— О чём? Страшные истории, да?

К.Лаврентьева:

— Не знаю, не знаю, какие, отец Александр!

О.Александр:

— Знаете...

К.Мацан:

— Это светлый вечер на радио ВЕРА

!

О.Александр:

— Да, светлый...

К.Лаврентьева:

— Не страшные, не страшные! Важные для Вас.

О.Александр:

— Мы однажды были в хорошей компании — нас было восемь человек — в паломничестве на полуострове Афон. Мы путешествовали между монастырями, и, каждый раз, вечером, когда в келье ложились спать, я рассказывал страшные истории. И, в конце концов, мне однажды сказали: «Пожалуйста, больше не надо». «Почему?» «А мы перестали спать. Мы боимся». Поэтому, я страшные истории не рассказываю.

Я, знаете, не буду говорить о себе. Я, вот, расскажу о своём друге, например.

Священник тоже. Он служил вертолётчиком в Афганистане. И, однажды, группу вертолётчиков перебрасывали в другой регион. Их всех посадили в вертолёт, и они полетели.

Он сидел у борта. О чём-то думал о своём. И вдруг он услышал просто... вот... чёткий голос, который ему в ухо сказал: «Пересядь к другому борту». Он не понял, что это такое, но, на всякий случай, пересел к другому борту. И, именно в том месте, где он сидел, пулемётная очередь пробила стенку вертолёта. Вот. Он, после этого, принял твёрдое решение — ушёл из армии, когда отслужил своё, и стал священником, в итоге. Вот, такие истории бывали.

Ну... знаете... сравнивать то, что сейчас происходит на Украине с тем, что было в Афганистане — не совсем это корректно. Другая совершенно история...

К.Лаврентьева:

— Нет, нет, тут дело даже не в сравнении, а тут дело в Вашем личном восприятии, опыте... поиске Бога, в том числе. Там.

О.Александр:

— Ну, там... знаете... наверное, Вы правильно сказали: на операционном столе, в самолёте, на войне — атеистов, практически, нет. Когда наступает ситуация, когда у тебя, так сказать, мурашки по телу, и ты понимаешь, что — вот, всё... вот, сейчас что-то страшное... невольно обращаешься к Кому-то. Я даже помню какие-то фразы такие: «Помогите, кто-нибудь, Там... если есть... помогите!» Вот...

К.Лаврентьева:

— И помогали.

О.Александр:

— Ну... во всяком случае... я тогда не задумывался об этом — помогали или не помогали, но как-то, вот, из этой ситуации выходил... значит...

Я слышал истории, гораздо более... такие... очевидные. Например, от тех, кто прошёл Чеченскую войну. Я так понимаю, это всегда было на войне. Всегда это было. Почему? Во время Великой Отечественной войны, если мы помним, открывались храмы — по истории нам говорили, да? Потому, что, вот... такая ситуация — война есть война. Потом снова стали, после войны, потихонечку зажимать Церковь... как-то опять... в Хрущёвское время стали притеснять... а во время войны храмы открывались.

К.Лаврентьева:

— Вот, этот опыт — он Вам пригодился в священстве... или больше, может быть, мешает?

О.Александр:

— Ну... я Вам скажу такую вещь... откровенную. У нас тоже есть духовник епархии, и иногда... вот... как-то мы с ним встретились на епархиальном собрании... я не помню... или это было чтение епархиальное... и я ему говорю, что у меня проблема: я мысленно иногда убиваю людей. Такое бывает со священником. Ты, вот, внешне, вроде, хороший, добрый... но какие-то ситуации наступают, когда ты сдерживаешься, когда ты никому не показываешь — все думают: «Вот... какой смиренный... как он терпит!» — а ты мысленно просто берёшь и убиваешь кого-то. Вот. Ну, конечно, ты...

К.Лаврентьева:

— Фигурально выражаясь...

О.Александр:

— Да, да... но, просто, ты быстренько очень спохватываешься, и говоришь: «Господи, Господи! Что со мной происходит?!» — но, вот, это, мне кажется, тоже из... какого-то того опыта приходит. Да? Я думаю, что это переживают многие и сейчас, которые участвуют в этой спецоперации, и те, кто прошёл Чечню, и Афганистан... это у всех есть. Недаром, люди по нескольку лет молчат. Я, например, знал таких людей, которые в Афганистане служили — они просто молчали, не говорили.

Вот, у меня был друг. Он, вообще, оказывался в ситуациях, когда... извините... но просто по трупам ходил. И он, просто, молчал года три — он не мог говорить ничего. Просто молчал. Потом как-то отошёл... тогда не было психологов, и какой-то психологической службы специальной... просто отошёл постепенно, и... всё стало на место.

К.Лаврентьева:

— Как выходить из такой ситуации?

О.Александр:

— Конечно...

К.Лаврентьева:

— Не застрять в ней на всю жизнь...

О.Александр:

— ... очень многое зависит от человека — от того, в какой ситуации он вырос, и что он в жизни видел, какие у него установки от родителей. Понятно, что верующему проще. Потому, что у него, всё-таки, есть молитва, у него есть вера в Промысел Божий, и надежда на помощь Божию.

Как быть неверующему — я не знаю. Сложно, очень сложно. Таких людей всегда жалко.

К.Лаврентьева:

— Мне очень понравились Ваши слова в одном интервью, когда Вы сказали, что чем говорить с человеком неверующим о смысле веры, лучше за него помолиться. Лучше молиться за него, чтобы он уверовал, чтобы свет Христов ему открылся.

О.Александр:

— Ну, да.

К.Лаврентьева:

— «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал», — говорит нам Господь.

О.Александр:

— Да-да-да...

К.Лаврентьева:

— Но, при этом, Вы стали верующим, как раз, благодаря вот этим беседам — с отцом Иаковом...

О.Александр:

— ... и с его матушкой Ниной. Она, слава Богу, жива до сих пор, мы с ней общаемся. И ещё не известно, с кем было интереснее общаться — с матушкой Ниной или с отцом Иаковом! С обоими. Мы проводили просто удивительные вечера в их доме, и общались очень активно.

К.Лаврентьева:

— Вы отца Иакова — в честь батюшки назвали?

О.Александр:

— В том числе, да... безусловно, да. В благодарность отцу Иакову.

К.Лаврентьева:

— А у Вас были люди ( или есть ли ), которые так же от Вас получают вот это вот — зерно?

О.Александр:

— Это... я не знаю... это надо у них спросить.

К.Лаврентьева:

— Люди, которые приходят к вам домой, беседуют с вами...

О.Александр:

— Нет, ну, к священнику всегда приходят домой...

К.Лаврентьева:

— Духовно голодные такие...

О.Александр:

— Да, приходят домой, общаются... это у каждого священника. Но насколько они что-то получают — это надо у них спрашивать. Потому, что священник — занимается своим делом, и общается с людьми, молится за них, отвечает на их вопросы, но какое, при этом... что они получают — это, наверное, один Господь знает.

К.Лаврентьева:

— Я, просто, сама из Сибири. И, вот, насколько я видела, особенно в 90-х, в 2000-х, грань... вот... как мне кажется... грань между священнослужителем и прихожанами — она настолько тонка, что иногда её даже и не видно. То есть, беда у человека, и он — берёт и бежит к батюшке домой: «Батюшка, спасай! Батюшка, помоги! Батюшка, посоветуй! Вытащи, придумай что-нибудь!»

Вам знакомо это?

О.Александр:

— Да. Но сейчас стало проще — потому, что появился вотсап...

К.Лаврентьева:

— Телефон...

О.Александр:

— ... и телеграм. И... вот, у меня сейчас кратковременный отпуск... я почему и нахожусь в Москве? Потому, что владыка благословил 10 дней в счёт отпуска, и мы с супругой побывали — 4 дня на Байкале, потом — на 4 дня к детям, в Москву. Ну... к части наших детей, которые здесь живут. И... до сих пор... я в отпуске, а мне приходят смс-ки, и по ватсапу — просят или помолиться, или спрашивают, как поступить, посоветуйте, и так далее. Всё стало проще. Это раньше всё время приходили домой, а теперь — по-другому.

К.Мацан:

— Ну, вот, Вы сказали, что в отпуске — а Вы у нас на радио...

К.Лаврентьева:

— Всё равно, работаете, батюшка!

К.Мацан:

— Не с детьми ( для чего приехали ), а тут время тратите на то, чтобы с нами разговаривать...

Поэтому, мы будем Вас отпускать!

О.Александр:

— Спасибо!

К.Мацан:

— Спасибо огромное!

Протоиерей Александр Белый-Кругляков, настоятель храма Всех святых, в земле Российской просиявших, города Усть-Илимска, Братской епархии, был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

В студии у микрофона была моя коллега Кира Лаврентьева, и я — Константин Мацан.

До свидания!

К.Лаврентьева:

— Всего хорошего!

О.Александр:

— Спасибо! Всего доброго!

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Путь к священству». Протоиерей Алексей Митюшин
• «Поэзия и поэтические переводы». Олег Скляров, Владимир Макаров
• «Святость». Священник Александр Сатомский