«Путь к священству». о. Алексей Лымарев

о. Алексей Лымарев

У нас в студии был настоятель храма преподобного Алексия, человека Божия, в Садовниках священник Алексей Лымарев.

Мы говорили с нашим гостем о его пути к вере, о выборе для себя священнического служения, а также о том, что дает человеку молитва.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

К. Лаврентьева 

– Добрый вечер, уважаемые слушатели, «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас. Меня зовут Кира Лаврентьева. И у нас в гостях священник Алексей Лымарев, настоятель храма преподобного Алексия, человека Божия, в Садовниках. Добрый вечер, отец Алексей. 

Иерей Алексей 

– Добрый вечер.  

К. Лаврентьева 

– В этом цикле программ мы говорим о пути к вере и о пути к священству. И наши гости – это верующие, которые выбрали для себя особый путь служения у престола. Почему совершается этот выбор и чем руководствуется молодой человек, посвящая себя пастырскому служению, об этом и о многом другом хотелось бы сегодня поговорить. Отец Алексей, в одном из интервью вы сказали, что ваше первое знакомство с верой было с помощью «Детской Библии». Можете рассказать об этом? 

Иерей Алексей 

– Да, совершенно верно. Библия попала именно в том варианте, в котором она была мне необходима. Потому что чуть позже, когда я уже был верующим человеком, я очень хотел найти текст Священного Писания, но тогда было это сделать очень трудно, это конец 90-х, и мне по большой дружбе моя одноклассница принесла Новый Завет. Поскольку она была родом из священнического рода, у нее была эта заветная для меня книга. Я как порядочный человек, как меня с детства учили делать, от А до Я, открыл первую страницу и стал читать: «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его...» И я думаю: так, что-то не цепляет. Посмотрел вперед на несколько стихов, да: «Иосиф родил Зоровавеля, Зоровавель родил Авиуда...» Я посмотрел еще несколько стихов вперед – и там примерно то же самое. Я думаю: неужели эта вся священная книга написана в таком варианте? Ну поскольку времени у меня не было и разбираться сил не хватило, я закрыл ее, и она долго-долго лежала у меня, до тех пор, пока я уже на какой-то на следующей стадии своего духовного какого-то поиска открыл ее снова, уже совершенно с новыми чувствами. Поэтому Господь, видимо, мне, ну тогда еще школьное время было, послал мне то, что было необходимым. Послал «Детскую Библию» в таком замечательном издании женевском – ламинированная, точнее мелованная бумага, с картинками. И папа однажды открыл – папа коммунист тогда был, вот такой очень идейный, – он открыл и сказал: слушай, даже не хочешь верить, так поверишь, прочитав такую книгу. И в этой книге были написаны очень простые слова. Господь сказал: помолись Отцу своему тайно и Отец твой, Иже в тайне, воздаст тебе явно. Молитесь же так... – и была молитва написана на русском языке – «Отче наш». Ну а тогда вопросов никаких не возникало. Ну, наверное, советские школьники воспринимали все, как положено: сказано там, сдать 20 килограмм макулатуры – сдаешь 20 килограмм макулатуры. Сказано, металлолом – идешь с Крокодилом Геной собирать металлолом. Поэтому то же самое и здесь: сказано, молись – ну я и стал молиться. И вот, наверное, отсюда и пошло первое знакомство и с верой, и дальнейшее какое-то развитие в моей жизни.  

К. Лаврентьева 

– Вы стали искать эту молитву, насколько я помню, вы говорили в интервью. Не так просто было достать молитвослов, но вы начали прямо искать целенаправленно. 

Иерей Алексей 

– Нет, ну молитва, она была дана уже – «Отче наш». Вот уже гораздо позже, когда хотелось научиться читать по-славянски, тогда не было вообще никаких пособий, ни книг. И тогда мне в руки одновременно, как это ни странно, с «Детской Библией» попалась в руки, мама принесла, у нее были очень большие обширные знакомства. И вот одна из служителей храма, видимо, свечница, подарила ей «Детскую Библию» и Канонник – ну то есть разница величайшая, да. 

К. Лаврентьева 

– Да, конечно. 

Иерей Алексей 

– Между, скажем, «Детской Библей» с картинками и Канонником, который там читают монахи в течение там целой недели, как свое собственное правило. И вот я одновременно читал и «Детскую Библию», и Канонник. Но в Каноннике я ничего не понимал, но так хотелось научиться по-славянски читать, что я просто-напросто выписывал слова, которые там мне были незнакомы (они почти все были незнакомы), и с этими словами бежал уже к тому батюшке, через которого Господь мне постепенно открывал границы веры. Так что вот этот вот Канонник послужил мне такой, определенным образом, дорогой и к семинарии впоследствии, ну и к своему развитию. 

К. Лаврентьева 

– Тут всегда напрашивается вопрос: а откуда у мальчика из коммунистической семьи, атеистического воспитания, желание изучать церковнославянский язык, тяга к церкви, к храму, что этому все-таки поспособствовало? 

Иерей Алексей 

– Нельзя ответить человеческими какими-то правилами или доводами, здесь доводов вообще никаких нет человеческих. 

К. Лаврентьева 

– Ну было ли это переломом? 

Иерей Алексей 

– Не было. Это то, что постепенно в тебе зреет и то, что, без чего ты потом жить не можешь. Это то что, наверное, переживал каждый верующий человек. Дело все в том, что мы иногда себе не отдаем отчета в том, что с нами происходит, и кажется, что случайность за этим за всем стоит. На самом деле случайностей нет. Потому что за этой случайностью стоит одна большая идея с таким глобальным замыслом о тебе и о тех людях, которые рядом с тобой. И даже не идея, это Сам Господь стоит, Он ведет. Знаете, вот как хитрый такой, мудрый родитель, который ребеночку в свое время подкладывает то одну книгу, то приводит его в тот или иной вид спорта – и так постепенно происходит становление личности. То же самое и здесь. Господь в свое время посылал либо того человека, либо ту книгу, либо некоторая встреча была, которая потом позволила переосмыслить свою жизнь и себя. Вот буквально на днях я перечитывал святителя Иоанна Златоуста, и вот он тоже рассматривает вопрос, как Господь привел его друга Василия к священству, святителя Василия Великого и как его привел. И вот как раз вопрос-то и решается так, что Господь премудро устраивает жизнь каждого, Он не дает нам, это нам кажется, что мы сами идем, сами предпринимаем какие-то решения. Да, конечно, свобода у нас есть, но тем не менее каждый шаг, он настолько рассчитан Богом, что мы это начинаем осмысливать уже спустя много-много лет проживши, когда оцениваем свою жизнь. 

К. Лаврентьева 

– Но тем не менее мы совершенно свободны, у нас есть свобода выбора. 

Иерей Алексей 

– Да.  

К. Лаврентьева 

– С одной стороны, каждый шаг под контролем, с другой стороны, делаем выбор мы сами.  

Иерей Алексей 

– Но ведь контроль не предполагает ограничение свободы, да. То есть я могу вот смотреть за своими детьми, как они играют, резвятся, но могу ничего не говорить. А могу, наоборот, так взять его руку в свою руку и начать играть в теннис, да, допустим, когда ребенок сам уже не владеет своей рукой, а я владею ей. Поэтому и когда мы говорим о свободе и о Промысле, то, значит, одно дело видеть, а другое дело, именно брать ситуацию в свои руки – это разные вещи. 

К. Лаврентьева 

– Но все равно, наверное, от нас нужно какое-то желание, чтобы нас взяли в свои руки. Было это желание от вас? Вы же все равно внутренне тянулись вероятно к храму, к церковному образованию. 

Иерей Алексей 

– Вы знаете что, по поводу желания – сложный вопрос. Если изначально мы будем смотреть, то желания как раз никакого и не было. Более того, было желание жить и поступать вне, так скажем, пространства Церкви. И в некоторый момент даже я и просил Господа, там все что угодно, только чтобы не стать священником 

К. Лаврентьева 

– Ничего себе. 

Иерей Алексей 

– Потому что в сознании молодого человека, который привык, да, держать под контролем, как тогда, так скажем, в конце 80-х – в начале 90-х, все молодые были задорные, и все пытались решить свою судьбу самостоятельно. Собственно, к этому нас приучали в советское время, да, ковать счастье собственными руками, поэтому мы все стремились переделать, перестроить там и так далее. Поэтому вдруг оказавшись в стенах храма и увидев, что сорок раз «Господи, помилуй» поют, пятьдесят раз «Господи, помилуй» поют или что ты приходишь – сегодня там вечерня, и завтра опять та же вечерня, и послезавтра та же вечерня – ничего не меняется. Думаешь: неужели вот можно всю свою жизнь провести вот так вот? Это же какой кошмар, это вот одни и те же стены, одни и те же люди – это же как может быть скучно, это вот ну хуже в своей жизни ничего представить невозможно. И несмотря на то, что вот внешняя церковность такая увлекала, наверное, каждый человек по-разному приходит к вере, и интересно было, сам состав, может быть, богослужения как-то внешне, но абсолютно без внутреннего понимания. И в то время, когда мы пришли в храм, даже одна из первых воскресных школ тогда на Ваганьково открылась, я на Ваганьково в храм пришел, мы ходили в воскресную школу, но у нас службы никто не посещал. А невозможно представить жизнь священника без богослужения. И поэтому, когда вдруг мы оказывались на службе, мы так, ну свечку поставили и уходили, то есть служба нас мало привлекала. И когда нас, так сказать, отец Николай стал понемножку готовить к тому, чтобы участвовать в службе, не просто читать где-то на уроках, а читать именно уже во время литургии, каждому раздавал определенный текст и готовил, тогда мы стали потихонечку осмысливать, что же происходит. Ну на тот момент, буквально вот первый год, когда я только оказался в воскресной школе, сама мысль о священстве, она был настолько далека, и желания никакого не было. И я помню одну встречу, это же, наверное, 10 класс был, мы стояли во дворе напротив памятника Высоцкому, и несколько моих друзей и товарищей высыпали как раз вот на солнечную, так скажем, площадочку, для того чтобы немножко размяться между уроками. И отец Николай Соколов, а через него, значит, меня как-то Господь потихонечку приводил к вере, он сказал: ну что же вы все, поступаете кто в один институт, кто в другой, единственный нормальный человек – вот Лымарев, собрался в семинарию поступать. Я так несколько поежился, плечами пожал: в общем-то, какая семинария? Никакого желания, у меня не было, с чего это он взял. Ну думаю, ладно, не буду, так скажем, разочаровывать батюшку, пусть будет так, как оно есть. И желание формировалась постепенно. То есть вот от полного какого-то нежелания идти по этому пути до действительно какого-то горячего желания, уже впоследствии, идти только этим путем. 

К. Лаврентьева 

– Поразительно. А что это был за путь-то такой, сколько он длился по времени?  

Иерей Алексей 

– Мне очень нравится такой пример. Иногда человек может сам ничего не делать... Сколько он длился? Ну не знаю, может быть, года два-три. Но пример вот какой, простой. Мы много должны пережить, перетерпеть, наверное, находиться в среде каких-то людей для того, чтобы что-то изменилось в нас, для того чтобы вот эти внутренние качественные характеристики, они стали другими. Ну вот взять, допустим, огурец в банку, да, с рассолом положить – он ничего там не делает, он просто лежит. Но через какое-то время ты достаешь хрустящий замечательный огурчик. Вот то же самое, наверное, в жизни человека. Мы можем ничего не делать для этого, но если Господь создает среду, в которой постепенно открывается нам одна или другая сторона настоящей жизни, то тогда и сами наши чувства, они раскрываются, они становятся другими. И вот тогда в этой ситуации меняется и желание. То есть вроде было оно и вне нашей воли – то есть я осознанно не хотел к этому прийти. Но тем не менее сама новая открывающаяся картина мира, она давала совершенно новые какие-то другие, другое понимание тех горизонтов, тех перспектив, которые должны обязательно произойти в жизни каждого человека. И тут уже как раз постепенно стало появляться желание для того, чтобы идти тем путем, который, может быть, самый совершенный и равного которому ничего нет. 

К. Лаврентьева 

– А родители никогда не говорили: сынок, ну может быть, ты сначала получишь светское образование, а потом уже пойдешь в семинарию и будешь делать, что хочешь? 

Иерей Алексей 

– Еще как говорили. Ну надо сказать, что Господь дал мне замечательных родителей. К сожалению, папочки уже нету, вот он более... нельзя сказать, что лояльный, но он как-то знал, наверное, изнутри и меня, и очень мог ценить свободу человека. Несмотря на то, что я был еще юношей, никогда он не делал никаких категорических выводов и замечаний, никогда он не говорил, что не надо этого делать. Несмотря на то, что он был в то время член коммунистической партии и при должности, и для него, конечно, наверное, это была большая трагедия, чем, может быть, для всех остальных. А мама как раз переживала. Ну поскольку женщины, наверное, они более эмоциональны, тем более вот единственный ребенок в семье. И особенно у мамы в то время было очень такое большое переживание, что ее единственный сын может стать монахом – ну это вообще тогда конец всему, поскольку каждая нормальная женщина хочет не просто детей, а и внуков и чтобы их было много, ну вот и чтобы иметь возможность послужить еще вот, да. И поэтому мама, она, конечно, предлагала другие варианты. Более того, она даже со мной в духовную школу поехала и имела такой очень серьезный разговор с инспектором. Мне об этом, конечно, никто не говорил, но Господь потом открыл. У нас с отцом Всеволодом (Варющенко), он был очень строг, но, несмотря на свою строгость, как-то ко мне почему-то проникся каким-то доверием. И мне потом рассказывал: ты знаешь, что мама твоя приезжала, она очень была, так скажем, категорически настроена в отношении твоего решения. Поэтому ну несмотря ни на что, может быть, как раз благодаря маме-то меня, наверное, и взяли, что увидели, может быть, неподдельное какое-то желание учиться, поэтому. Ну хотя в семинарию я поступил тоже не сразу. Поэтому, конечно, были различные варианты предложены, ну так чтобы мне кто-то противоречил или, так скажем, запрещал мне – такого, конечно, не было. Потому что на свой юный возраст я уже был достаточно самостоятельным человеком и, в общем-то, уже, как показала потом жизнь, мог самостоятельно реализовывать задуманное. 

К. Лаврентьева 

– Священник Алексей Лымарев, настоятель храма преподобного Алексия, человека Божия, в Садовниках, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Вы сказали, что не с первого раза поступили в семинарию. 

Иерей Алексей 

– Раньше была такая традиция: в первые годы после того, как открылись духовные школы, брали большое количество студентов, наборы были действительно очень огромные по тем временам. У нас было три, по-моему, или четыре первых класса, в семинариях тогда классы, в классе по тридцать пять человек. Но их были единицы, семинарий – это Московская духовная, в Одессе, в Киеве и в Питере. Больше, по-моему, не было у нас духовных школ в то время. Поэтому в открывшиеся двери свободы ринулось огромное количество людей. Но тем не менее был какой-то конкурс и, естественно, по каким-то причинам не всех брали. Но несмотря на то, что я два года уже ходил в храм, тем не менее все-таки опыта церковной жизни у меня было немного. Поэтому меня взяли в разряд кандидатов, то есть тех людей, которые ожидают своей очереди, если кто-то из студентов отчислится или переведется там в другую семинарию. Поэтому первые полгода я не учился, а ожидал своего времени. И как раз я считаю, что в этом тоже был огромный промысл Божий, потому что если бы я, наверное, сразу попал в семинарию, много было бы искушений. А тут я оказался в живой действительности приходской жизни, конца как раз советского периода и начала периода перестройки, где, с одной стороны, еще были жесткие рамки, когда боялись, чтобы кто-либо что-то не сказал, да, или там с кем-то начал говорить о вере. С другой стороны, уже появилась одна из первых воскресных школ, куда стали ходить и дети, и взрослые. Поэтому эти первые погода я провел в послушании алтарника, чтеца, и это дало большой опыт, сделало очень большой опыт для моей жизни.  

К. Лаврентьева 

– Отец Николай Соколов, которого сегодня уже упоминали, рассказывал нам как-то на эфире, что он своего священства ждал годами. Было ли это ожидание у вас после окончания семинарии? 

Иерей Алексей 

– Да. Конечно, годы не прошли, но в то время я еще достаточно молодой был и, наверное, по свойству своего характера, все должно быть быстро, сразу и сейчас, и моментально. И, конечно, это ожидание... Я хочу немножко отмотать ленту назад, и мы сейчас говорили о поступлении в семинарию. 

К. Лаврентьева 

– Да. 

Иерей Алексей 

– Я вспоминаю владыку Александра, который проводил собеседование со мной, и он меня пытался утешить после того, как я не смог ответить на какой-то вопрос, он говорит: ты не переживай, я, говорит, четыре раза в семинарию поступал. Ну я тогда не понял, к чему он ведет этот разговор. Но в дальнейшем открылось, конечно, что не сразу меня взяли, но тем не менее. Вот эта история была, наверное, для многих моих и одноклассников впоследствии, и однокурсников. Допустим, мы поступали со многими ребятами, которые точно так же, как и я, через кандидата пришли – сейчас они служат в священном сане, в разных уголках нашей Церкви. Так вот, когда мы говорим о принятии священного сана, с одной стороны, здесь и не было какого-то долгого ожидания, с другой стороны, для меня все это было очень долго. Потому что, когда с точки зрения канонической ты можешь принять священной сан, то есть через исполнение всех правил ты как бы готовый кандидат. Не внутренне, конечно, я сейчас о внутреннем не говорю... 

К. Лаврентьева 

– А формально. 

Иерей Алексей 

– Да, по формальным таким признакам, да. Необходимо было пройти все процедуры для того, чтобы да, пройти и собеседование, необходимую комиссию, собрать все документы, потом ждать свою очередь там, ну и так далее. И, конечно, это время тянулось для меня. Потому что даже человек, который любит, для него, наверное, и несколько минут кажутся вечностью целой, а тут хотелось уже ну послужить, чем-то заняться настоящим делом каким-то, да, вот как говорится, горело все в руках. И поэтому, с одной стороны, это и мгновенно произошло, а с другой стороны, прошло какое-то время. Это то что касается принятия диаконского сана. А спустя полтора года владыка Александр, в прошлом Дмитровский, рукоположил меня в сан пресвитера. А для этого послужило случаем, очень такое курьезное происшествие произошло. Когда уже, в общем-то, было определено, что да, были все решения о том, что да, необходимо рукополагать меня, вот, но пока никуда не вызывали, ни комиссии, ничего не было, я ожидал ну в тягостных днях, да, когда будет решение о моей судьбе. И тут произошел случай, который, с одной стороны, как-то вот все очень быстро решил и расставил все по местам. У нас на приходе служил священник, в храме святителя Николая в Толмачах, у которого произошла какая-то такая необычная история. Он ехал в машине, и вдруг услышал удар. И когда он вышел посмотреть, в чем происшествие, оказалось, что в то время традиционные для Москвы люди, которые как-то «разводилово» их называли, они решили поиметь некоторые денежки и кинули бутылку пластиковую по автомобилю, в надежде, что он остановится. И когда он вышел, они говорят: ну мужик, ты попал, смотри, что ты с нашей машиной сделал. А там весь бок разодран, а у него ничего нет. Он говорит: да вы что, ребята? Посмотрите, говорит, на свою машину и на мою. Ну они, долго не думая, расправились с ним по-мужски, причем очень серьезно – то есть у него был перелом челюсти, и он оказался в больнице. А поскольку отец Николай, у нас на тот момент отец Николай служил, батюшка этот, ну и я там диаконом помогал, отец Николай остался в одиночестве. А надо сказать, что у отца Николая очень обширная деятельность, там порядка семи или восьми приписных храмов, то есть человек на разрыв. И тогда он пошел к Владыке и говорит: служить-то некому, Великий пост идет. И буквально за один день меня вызвали, даже без комиссии, вызвали, скажем, на беседу с духовником. И на следующий день вызвали даже Владыку специально, Александра, чтобы он служил. И когда я предстал пред его светлые очи, он сказал, что, слушайте, а в чем такая необходимость, что вас так надо быстро рукоположить? Я понял, что для него даже вот специально определили день служения, для того чтобы меня рукоположили. Но хотя Владыка, конечно, очень интересный и святой очень жизни. И вот таким образом я как-то вот моментально, буквально вот за два дня стал священником. А день был очень интересный. О решении Святейшего мне сообщили 1 апреля, и я звоню маме, говорю: мам, завтра меня рукополагают. А она в тот момент уже была очень довольна, что я закончил семинарию, что я, значит, вот служу и в таком храме еще. Ну и как, по-женски, любила там иногда в разговоре об этом упомянуть. И все время спрашивала: ну хорошо, диакон ты диакон, а священником ты когда будешь? Я говорю: не знаю, говорю, как воля Божия будет. И вот 1 апреля я ей звоню: мам, завтра меня рукополагают. Она: да ну тебя. Я говорю: да рукополагают меня завтра. Ну положила трубку и перестала со мной разговаривать. Я говорю: ну как хочешь, мое дело сказать. Не шути так, 1 апреля. Я говорю: я знаю, что сегодня 1 апреля, все, заканчиваем разговор. Ну я всех собрал, кого смог. Всем своим друзьям, знакомым позвонил, говорю: молитесь завтра, кто хотите, приходите, всех пригласил. Вечером звонок от мамы: что, правда, тебя рукополагают? Уж там матушка стала звонить. Я говорю: да нет, не шучу. Ну ладно, говорит, пойдем, посмотрим. Ну вот и так и случилось, что 2 апреля владыка Александр меня в Черкизово рукоположил в сан пресвитера. Вот такая история была интересная. 

К. Лаврентьева 

– Священник Алексей Лымарев, настоятель храма преподобного Алексия, человека Божия, в Садовниках, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». У микрофона Кира Лаврентьева. И мы вернемся после короткой паузы. 

К. Лаврентьева 

– Еще раз здравствуйте, уважаемые радиослушатели. «Светлый вечер» на радио «Вера» приветствует вас. У нас в гостях священник Алексей Лымарев, настоятель храма преподобного Алексия, человека Божия, в Садовниках. Меня зовут Кира Лаврентьева. И мы продолжаем наш разговор о пути к священству. Отец Алексей, а что это был за день рукоположения, вы помните его, священнической хиротонии?  

Иерей Алексей 

– Да. 

К. Лаврентьева 

– А что вы чувствовали тогда? 

Иерей Алексей 

– Это 2 апреля, родительская суббота, Великий пост. Для прихода это обычный рядовой день, с огромным поминовением записок и, в общем-то, ничего особенного в этот день как бы и не должно было произойти. Конечно, пока мы все юные, молодые, хочется, чтобы твоя диаконская хиротония была в праздник Рождества Христова, а пресвитерская именно на Пасху, ну или как минимум на Преображение, и хочется связать свою жизнь с какими-то...  

К. Лаврентьева 

– Серьезными церковными датами. 

Иерей Алексей 

– Яркими датами, чтобы это вошло на всю жизнь. Но надо сказать, что священническая хиротония это и Пасха, и Преображение одновременно, несмотря на то, что где это совершается. Пусть это приходской храм, пусть это в храме и людей немного, пусть даже никто не пришел, но для тебя это является самым главным, я не знаю, ну таким поворотом в жизни, после которого, наверное, все должно быть разделено на до и после. И, в общем-то, этот день мне показал каких-то совершенно новых людей, которых я до этого не знал, с такой очень какой-то, новой абсолютно точки зрения. Владыка Александр Дмитровский, настоятель храма пророка Илии в Черкизове, в этот день свершал литургию, с каким благоговением он читал записки об усопших. И как-то я много время видел архиерейскую жизнь, поскольку мне пришлось келейничать... Ну пришлось – не то понятие, да, наверное... 

К. Лаврентьева 

– Посчастливилось. 

Иерей Алексей 

– Да, посчастливилось, совершенно верно. И у владыки Сергия покойного, (Соколова), который был большим примером, и у владыки Ростислава, который сейчас митрополит Томский, и их жизни это был огромный для меня пример. Но тем не менее вот Владыка, он перебирал записочки, которые подавали ему бабушки, и каждое имя прочитывал со вниманием. И когда ему диакон сказал уже при выходе на панихиду после литургии: Владыка, ну мы же уже поминали эти записки, – он говорит: ну а если я хочу еще раз поминать, так вам-то что? И я так этому удивился, что вот он, с одной стороны, в такой простоте в общении с диаконом, абсолютно не возносясь, как-то на равных ему ответил. С другой стороны, насколько он вот с любовью, как настоящий... а он до этого был приходским священником, как он с вниманием относился к нуждам этих людей, которые его окружают. Для меня это был огромный опыт. И потом мне о нем рассказывали (ну может быть, при жизни человека нехорошо об этом говорить, но тем не менее я считаю, о таких вещах можно упомянуть, поскольку навряд ли Владыка когда-нибудь об этом услышит), говорили про него, что он прозорливый. Ну я думаю: ну, прозорливый и прозорливый, у нас много прозорливых в Церкви. И вот в тот момент, когда Владыка вручает Агнец, а каждому недопоставленному священнику на дискоске вручается часть Агнца, Тела Христова, и епископ с такими грозными словами обращается к новоположенному, говорит: «Прими залог сей, за него же будешь истязан в страшный день пришествия Христова». И говорит: молись. Ну молись, молись. Ну я молюсь, как могу молиться. А мысли сбиваются, и молиться-то уже, в общем-то, ну о чем помолиться, в общем-то и так все понятно, да. Помолился я минутку, а дальше от растерянности – всё, от напряга мысли в голове скисли, да, и что дальше сказать, о чем молиться? И Владыка на меня так посмотрел и говорит: читай 50-й псалом. Я думаю: ну вот момент в момент. Я на него не смотрел, к нему не обращался, ну вот действительно вот это внутреннее какое-то единство с Богом, оно открывает человеку то, что необходимо нам. Поэтому этот день для меня открылся, с одной стороны, в простоте такого архиерейского, священнического, настоящего священнического служения. С другой стороны, как красота явления вот этого мира духовного, мира любви, мира правды, мира ну справедливости Божественной в конце концов. 

К. Лаврентьева 

– Вам не было страшно? Вы же говорите о очень серьезных богослужебных каких-то важных молитвах, деталях, которые может, быть обычного, человека, не готового внутренне, могут просто обжечь. 

Иерей Алексей 

– Если бы было страшно, никто бы, наверное, не принимал бы священный сан. Вот опять же вспоминая, помните, судьбы святителя Иоанна Златоуста и Василия Великого, когда они настолько единодушны были, Василий Великий говорил Златоусту, говорит: если ты примешь священный сан, и я приму. Он говорит: как ты мыслишь, так и я мыслю. Я тебе открываю всю свою жизнь, все свои мысли и всю свою душу. Тот говорит: да, давай, принимаем священный сан. Там пришла делегация, и говорит: все, тебя рукоположат, и потом я тут рядом. И когда рукополагали святителя Василия Великого, Златоуст сбежал. 

К. Лаврентьева 

– То есть страшно все-таки, да? 

Иерей Алексей 

– И когда святитель Василий потом обращался к нему: что же ты наделал? Если это хорошо и благочестно, почему ты сбежал? А если это так, недолжным образом, да, совершается для нашей жизни, зачем ты меня тогда к этому подвел? Ну наверное, благо то, что в то время все мы юные вот такие и грешные, безусловно, и гордые, ну как, наверное, многие люди и все желающие, может быть... Вот это смешанное чувство, оно, конечно, видимо, специально Богом как-то оставлено было для нас, потому что в противном случае никто бы тогда священный сан не принял. Как, допустим, там опять же история с Василием Великим и Ефремом Сириным. Давай, тебя рукоположим. Нет-нет, – Ефрем Сирин говорит, – нет-нет-нет. Ну ладно, давай, тогда помолимся, говорит, не хочешь, чтобы тебя рукополагали, давай помолимся. И когда Ефрем Сирин колена преклонил, Василий Великий так над ним руки возоложил, прочитал молитву на диаконскую хиротонию. И когда Ефрем Сирин восстал, он сказал: ну ты теперь диакон. Или когда Исаака Сирина рукоположили во епископа, на второй день к нему пришел какой-то проситель с вопросом, после чего Исаак Сирин сказал: нет, ребята, я больше не буду вами управлять, епископство – это не мое. Так вот если бы мы в те юные годы понимали, что это такое, то, наверное, священников единицы были бы, наверное, тогда бы невозможно. Поэтому Господь, в некотором смысле используя нашу вот эту вот, ну не всех, наверное, мою лично дурноту, Он, наверное, и сохранил меня от всякого страха. И вот эти какие-то вещи, они открываются со временем только, когда ты вот сталкиваешься, как говорится, лбом ко лбу с ситуацией, ты понимаешь, насколько это страшно, и великолепно, и прекрасно, когда всякие слова уже перестают иметь всякий смысл, да, ты описать этого не можешь. 

К. Лаврентьева 

– Сейчас уже, спустя столько лет после вашей священнической хиротонии, когда, наверное, много пройдено, пережито, вы могли бы сказать, что вы изменились, что вот тогда, когда вы рукополагались, вы были одним человеком, а сейчас вы другой человек? Или таких явных изменений не было, для вас, во всяком случае, они не очевидны?  

Иерей Алексей 

– Конечно, люди уже не узнают: седая борода, там вес значительный в обществе.  

К. Лаврентьева 

– Просто было ли такое, что тогда был один Алексей, а сейчас другой отец Алексей?  

Иерей Алексей 

– Ну оценку себе давать, наверное, не стоит, это было бы... 

К. Лаврентьева 

– Я не к тому, что вы сказали о том, что да, тогда я был грешен, а сейчас я очень свят или тогда я был очень свят, а сейчас очень грешен – не в этом значении. А скорее в значении какого-то внутреннего отношения к миру, к Церкви, к литургии, к верующим.  

Иерей Алексей 

– Нет, отношение, конечно, меняется. Я думаю, каждый человек, проживая ну хотя бы несколько лет в той или иной сфере, со вниманием и хотя бы с достоинством выполняешь свои обязанности, так или иначе все равно будет уже другим человеком. Поэтому я ну про себя могу однозначно сказать, что отношение меняется. 

К. Лаврентьева 

– Вопрос сложный. 

Иерей Алексей 

– Если в юности было много ригоризма и такого очень жесткого отношения к окружающим людям... 

К. Лаврентьева 

– Категоричного.  

Иерей Алексей 

– Да, то здесь, я думаю, что со временем это уходит. Когда ты видишь страдания людей, ты понимаешь, что, Господь как сказал: Я пришел, чтобы льна курящегося не угасить и трости надломленной не переломить. И людям нужна любовь, и без любви ну просто все бессмысленно. Хотя, конечно, наша любовь – это еще та «любовь», в кавычках. Поэтому, конечно, отношение меняется. Ну, наверное, по-другому быть и не должно.  

К. Лаврентьева 

– Вы стали мягче относиться к людям? 

Иерей Алексей 

– Хотелось бы так думать. 

К. Лаврентьева 

– У нас было один священнослужитель в гостях, который говорил: когда я был молод и когда мне приходили на исповедь, я начинал говорить очень правильные вещи, давать очень верные советы с моей точки зрения. А сейчас у меня только одно желание, когда производит человек плачущий – обнять его и поплакать вместе с ним.  

Иерей Алексей 

– По-разному бывает. На некотором этапе было такое желание, что всех простить, закрыть на все глаза и, ну да, везде всё, безграничная любовь, только вот все для человека. Но в определенный момент я понял, что это играет злую шутку с людьми. Потому что человек, находясь в таком пространстве, он понимает, что ему все можно, все дозволено. И если священник не может говорить «нет», то просто-напросто он становится – ну я про себя могу сказать, да, – может стать лицемером и человекоугодником.  

К. Лаврентьева 

– А ведь это же очень важная тема... 

Иерей Алексей 

– Апостол как говорил: если бы я угождал людям, я бы не был рабом Христовым. Вот приходит человек с каким-то явным – ну простите, иллюстрация... 

К. Лаврентьева 

– Конечно, да. 

Иерей Алексей 

– Приходит один человек и... Ну я не имею право говорить, кто, что, когда там, девочка, мальчик, мужчина, женщина... 

К. Лаврентьева 

– Человек.  

Иерей Алексей 

– И просит, да, благословения на грех. Я говорю: ну как такое возможно? Он говорит: ну а жить-то по-другому как? Я говорю: слушайте, но это же грех. И человек уходит расстроившийся, что я так много лет одобрял, поддерживал, да, его воодушевлял. А тут вдруг я ему сказал «нет». Еще на заре своего священнического служения... Хотя, конечно, люди очень часто учатся видеть то, что им хочется увидеть и слышать то, что им хочется услышать. На заре своей священнической судьбы я встретил человека, который пришел и в буквальном смысле (ну наверное, я могу об этом говорить, потому что я даже не помню, кто это и что это и, наверное, где вообще этот человек, никто его не узнает) говорит: вот я там выполнял спецзадание, меня поставили, мне надо там расправиться с моими предателями. Благословите меня всех, так скажем, к стеночке поставить. Я говорю: да что вы, говорю, вы о чем говорите, разве так можно? И вот мы с ним часа полтора говорили-говорили, говорили-говорили, все что можно, все что я знал, все доводы, которые я мог, я привел ему. И уходя, он похлопал по плечу меня и говорит: отец Алексей, спасибо вам, вы меня поняли, вы меня благословили. Понимаете, какая вещь? 

К. Лаврентьева 

– То есть человек вообще по-своему все расценил. 

Иерей Алексей 

– Да, то есть человек мало того, что приходит брать благословение на грех, он еще и слушать не хочет то, что ему говорят. Он в этом понимает, опять видит какое-то, видит то, что ему хочется увидеть. Поэтому задача священника сказать, не только утешить человека, но сказать правду. Почему, потому что не скажешь правды – будут страдать сотни людей вокруг этого человека. Потому что грех, он искажает не только собственную природу, он все искажает вокруг – семьи рушатся, дети получают травмы психологические там и так далее. 

К. Лаврентьева 

– Но одно дело – благословение на грех. Тут ситуация, она такая довольно очевидная, что благословение давать нельзя, как ни крути. А с другой стороны – тут же очень тонкий этический вопрос. Сейчас такая тенденция все равно идет, что люди, вот ты пришел – вот спасибо, что ты пришел. То есть все равно нас как-то к этому подвигают, что мы должны в первую очередь (и я считаю, что это правильно, это наверняка хорошо и прекрасно, что человек пришел), что главное Христос, а вот такие формальности как подготовка к причастию, там какой-то пост, правило вычитывать или еще что-то – ну какие-то вот такие вот правила, внутрицерковные – это уже дело второе, что главное это любовь к Богу, сердечное горение. И вот мне кажется, что под этим, в этом свете, в этом смысле можно очень многое что пропустить, очень важных каких-то дисциплинарных, может быть, для своей собственной души даже правил. Например, вот приходит человек из раза в раз, вот из раза в раз и говорит: вот, отец Алексей, вот я опять там не постился, но вот мне так надо причаститься. Ну вот так надо, прямо душа болит, – второй, пятый, десятый. Бывают же приходы, где к этому относятся очень лояльно. С другой стороны, бывают приходы, где настолько все строго, настолько все по монашескому уставу, что ты даже боишься подходить на исповедь. И где здесь золотая середина? Получается, где любовь ко Христу, чтобы она была живая, твоя вера, чтобы она не уходила ни в обрядоверие, ни в выполнение правил, просто сухое выполнение правил и все. Вот я подготовился и я иду к причастию – всё. С другой стороны, чтобы и сердце горело, и чтобы ты не расхолаживался совсем уж до такой степени, что ничего не читаю, ни к чему не готовлюсь – вот прихожу с открытым сердцем, любовью ко Христу, и вот он я такой хороший к вам пришел. Где здесь эта граница? Вот вы просто сказали, вы молвили, что одно время вам хотелось всех простить и всех отпустить, и все хорошо, а потом вы поняли, что это не на пользу человеку. И где вот эта вот граница этой пользы? 

Иерей Алексей 

– Ну тут, думаю, это индивидуально в каждой ситуации. Но вспоминаю слова Христа, которые обращены к фарисеям были, да, к начальникам иудейским, о том, что вы накладываете на других...  

К. Лаврентьева 

– Бремена неудобоносимые. 

Иерей Алексей 

– Бремена тяжкие, неудобоносимые. Я вот вспоминаю сразу свою юность: я ведь и поститься не сразу начал, я даже не знал, что поститься надо по средам и пятницам, так причащался, приходил. И никто, так скажем, ко мне не приступал там с какими-то требованиями, да, или там с договором, что я должен то-то или то-то выполнить. Но постепенное узнавание церковной жизни, оно само порождало, во-первых, сначала вопрос, а зачем это нужно. А потом, ну раз это, есть в этом необходимость, да, то постепенно привыкал к опыту церковной жизни. Я думаю, что многие люди таким же образом должны входить в Церковь – свободно. Хотя есть некоторые обстоятельства, которые очерчивают каноническую границу, за которую человек уже переступать не может. Ну например там, если есть там, ну не дочитал он правило – ну если мы знаем историю происхождения правил, то мы поймем, что правило не всегда существовало в Церкви, и были времена, когда вообще никаких правил люди не читали. Поэтому... Но если человек пришел, там говорит: я там две-три молитвы не дочитал или там еще что-то – ну что, это будет препятствием к тому, чтобы он подошел к Чаше? Конечно же нет. Тем более если мы возьмем даже современную практику, каждый молитвослов, разница там пятьдесят процентов тех молитв, которые мы читаем. Но если человек пришел с явным каким-то каноническими грехом – там, допустим, свершенный аборт там, да, или не примиренное сердце, находится во вражде – конечно, в таких ситуациях приступать нельзя. И тут с человеком надо отдельно разговаривать на эту тему, объясняя ему, почему мы сейчас, в данный момент не можем его допустить к Чаше. Ну вот, наверное, вот граница здесь и проходит в том, что мы называем смертным грехом: вот есть смертный грех, а есть, так скажем, уже быт наш, да. 

К. Лаврентьева 

– Ну а вот если человек, например, смертными грехами такими очевидными не грешит, он это сам о себе знает, и здесь же можно вообще докатиться до кризиса такого, что вроде как я тут себе поблажку сделал, здесь поблажку сделал, там, тут – и как-то ты все дальше и дальше... 

Иерей Алексей 

– Ну почему дальше... 

К. Лаврентьева 

– Может быть, я придумываю, может быть, это вообще не так. 

Иерей Алексей 

– Смотрите, давайте мы все переведем на человеческие отношения. Вот вы приходите к Чаше... У нас уже тема немножко другая пошла совершенно куда-то не туда. 

К. Лаврентьева 

– Нубуквально вот этот вопрос, закроем его и двинемся дальше. 

Иерей Алексей 

– Нет, пожалуйста, на эту тему могу. 

К. Лаврентьева 

– Просто очень интересно, вы обмолвились о своем опыте, и мне захотелось спросить. 

Иерей Алексей 

– Да, вот маленький такой пример. Давайте сопоставим. Ведь Господь недаром в притчах Он всегда сравнивает отношение Бога к человеку, как отношение человеку к человеку. Да, вот возьмет женщина и положит закваску в три меры муки, да, или закинет человек невод, да, или еще что-нибудь, или как пастух там, который там овцу спасает и так далее. То есть вот давайте мы переведем на эти человеческие отношения. Вот представим, что к вам должен прийти ваш самый любимый в мире человек, ваш единственный, которого вы, может быть, всю жизнь ждали, да, вот не знаю там жених или для кого-то это невеста может быть. И что вы будете делать? Да, вы займетесь сейчас, да, пойдете с друзьями на вечеринку какую-нибудь мыльную, да, там просидите в интернете, в Ютубе и, да, и вдруг где-то там, между прочим, там где-то встретите в метро, на переходе? Нет, конечно же, вы пойдете, будете готовиться, уберете, наведете порядок, пойдете там, букли накрутите, как следует пирсинг поправите, да, – все как положено, и только после этого... Да, купите потом, молодой человек, может цветочки купит, а может быть, наоборот гамбургер, кому что ближе. И то есть мы готовимся ко встрече, правильно. И представить так, что после встречи человек вот сел и сидит, друг на друга смотрит – вот такого не бывает. Он желает общаться, он желает узнать, он желает рассказать, поделиться самым главным. То же самое молитва. Вот если человек не молится – значит, он не любит Бога. Или по крайней мере, вот эта любовь, она еще в нем не совершенна. И естественным образом, когда человек приходит в церковь, и ничего не думал ни о Боге, ни о вере, так скажем, жил, вот как пришлось – тогда стоит задаться вопросом: а что у тебя внутри, что у тебя в сердце? И именно подготовка, она как раз нужна для того, чтобы внутренне собраться и понять вообще, Кто рядом с тобой. И когда мы такие аналогии рисуем, у нас не возникает вопроса, надо вечерние молитвы читать или не надо. Вот ты домой приходишь, ты там детей своих не поцелуешь, не обнимешь, не спросишь, как у них день прошел, да, там не поинтересуешься как самочувствие супруги, не поделишься самым главным, что у тебя произошло? Конечно же не будет, ты будешь, особенно если ты не видел человека там день, а то, я не знаю, многие каждые пять минут эсэмэски отправляют друг другу, если по-настоящему любят друг друга. Точно так же верующий человек – для него не может быть вот этого надо или не надо, это вообще какая-то формализация. Тогда в этой ситуации Бог для нас вообще становится, кем Он становится? Я не знаю, каким аппаратом, который выдает там за монетку там нам стакан газировки или что.  

К. Лаврентьева 

– То есть тут сердечное общение с Богом важнее, поэтому потребность в молитве. 

Иерей Алексей 

– Поэтому если потребности нет, то надо вопросом задаваться: зачем ты вообще тогда приходишь? 

К. Лаврентьева 

– Почему нет потребности. 

Иерей Алексей 

– Да, конечно, ты молодец, ты приходишь причащаться. Ну а что у тебя в сердце? 

К. Лаврентьева 

– Священник Алексей Лымарев, настоятель храма преподобного Алексия, человека Божия, в Садовниках, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Алексей, цель каждого христианина это встреча со Христом. И сегодня мы уже сейчас к этому подошли, к этому разговору о потребности молиться, о потребности разговора с Богом. Но эта потребность наверняка появляется, когда ты уже знаком с Тем, с Кем хочешь поговорить. Была ли у вас явная встреча с Богом? 

Иерей Алексей 

– Ой, как говорит апостол Павел, сейчас дойду до откровений. Давайте мы все-таки... 

К. Лаврентьева 

– Можно подробности совершенно не рассказывать. 

Иерей Алексей 

– Давайте все-таки эти обстоятельства мы сейчас оставим, да.  

К. Лаврентьева 

– До времени. 

Иерей Алексей 

– Да, до того времени, когда будет необходимо этому открыться или там, наоборот, вскрыть наш действительно ужасный внутренний мир, который должен быть, наоборот, преображен. Ну а вообще отсутствие желания молиться – это показывает внутреннее опустошение человека, что он, в общем-то, идет не тем путем и не туда. Вот и все.  

К. Лаврентьева 

– А желание молиться – это говорит о том, что он все-таки подвигается, медленно, но верно, к Богу, так? 

Иерей Алексей 

– Бывают разные ситуации. Будучи студентом семинарии, перед нашими глазами проходили сотни судеб и, я думаю, каждый может вспомнить много историй. Вот в одной из параллелей был один молодой человек, который молился взахлеб, как бы мы сказали. Из его рук молитвослов просто не выходил, он вставал в пять часов, ложился там в час или в два ночи, и везде там – в туалете, в коридоре, на уроках – мы его видели с молитвословом, да. Поэтому, с одной стороны, может показаться: вот действительно человек молится, вот тот образ, к которому, может быть, мы должны стремиться. Но в один прекрасный момент на утренних молитвах у нас одному товарищу стало плохо – ну может быть, заболел там температура у него, – все кинулись помогать ему. Он отодвинул всех рукой и сказал: не трожьте, я его сейчас исцелю, – и стал произносить молитвы, делать пасы руками в его сторону. Ну с очевидностью, что, к сожалению, этот человек вместо того, чтобы молиться Богу, он, увы, к сожалению, молился, не знаю, своему собственному «я». Да, он получал наслаждение от этой молитвы, от того, что он, от сознания того, что он такой молитвенник, от того, что он несет такие подвиги большие, от того, что он много может и все ему доступно. Но опыт с исцелением не удался, в связи с неудачной сдачей этого экзамена он был отчислен. К сожалению, поэтому... 

К. Лаврентьева 

– Это же прелесть называется, да? 

Иерей Алексей 

– Да. Поэтому что мы подразумеваем под словом «молитва». Знаете как, если ты по-настоящему молишься, ты не будешь об этом рассказывать. И недаром Господь говорит: затвори клеть твою и помолись Отцу твоему, Который втайне, да. Недаром молодые люди, когда любят друг друга, они встречаются на задних рядах кинотеатра, а не на Красной площади, поэтому пытаясь скрыть свое чувство, естественно, не рассказывая об этом, кроме своих близких друзей. То же самое можно сказать о Боге – это та жемчужина, которою человек не будет ей хвастаться, да, не рассказывать. Христос об этом говорит, что вы останавливаетесь на углах улиц для того, чтобы показаться молящимися перед людьми. Поэтому, конечно же, ну это вопрос скорее уже к людям, которые являются делателями молитвы, да, к людям, которые, ну по крайней мере, живут в безмолвии, к монахам, наверное, да, а не тем, кто живет в городской суете и... 

К. Лаврентьева 

– Нет, я скорее не про хвастовство – просто докручу вопрос, чтобы закрыть уже эту тему. Скорее для наших радиослушателей я спросила, есть ли внутренний барометр, правильно ли ты действуешь или нет. То есть, получается, если хочется молиться – то хорошо, если не хочется – значит, есть какая-то проблема. Вот, пожалуй, единственное, что я хотела спросить. 

Иерей Алексей 

– Вот опять же согласен с тем, что сказал некогда отец Николай нам, будучи, когда мы еще были совсем юными, мысль его немножко перефразирую. Если при молитве человек готов служить ближним или не отказывается от помощи ближним – тогда он поступает правильно, потому что он действует по любви. Если он в своей молитве закрылся – мне не мешайте, – то тогда, наверное, он поступает неправильно. Вот отец Николай рассказывал случай, потому что детские, ну не детские, а юношеские воспоминания, они такие очень живые. У него дедушка, Николай Евграфович, он любил очень молиться. И в то же время, он говорит, ну никогда не было того, чтобы кто-то, подбегая из детей, внуков, подергав его за руку, получил отказ. Он всегда оставлял молитву и всегда обращался к ребенку, чтобы поговорить с ним и понять, в чем проблема у малыша. И вот эти вот вещи, они абсолютно правильные, да: если ты молишься, спрячься, чтобы никто тебя не видел. Но если твоя жизнь связана с молитвой, но ты не помогаешь ближним, то смысл этой молитвы в чем?  

К. Лаврентьева 

– То есть молитва, как и вера, без дел мертва. Отец Алексей, а что для вас самое радостное в вашем священническом служении? 

Иерей Алексей 

– Все, все отрадно. У священника столько направлений жизни, что это весь мир. Это устройство приходской жизни, это строительство храма, это общение с людьми. А самое главное, возможность, если человеку хоть немного стало лучше, если он мог измениться, то это уже просто счастье и та радость, которая, наверное, самая главная именно для приходского священника, да. Поэтому и социальное служение, и просветительская деятельность – тут нет, наверное, той области, которая не была бы, наверное, охвачена современным священником. Поэтому здесь нельзя сказать. Если ты что-то делаешь, и ты это любишь, то тебе все приносит радость, неважно там, какой работой ты занимаешься.  

К. Лаврентьева 

– А есть что-то, что дается сложно? 

Иерей Алексей 

– Своя собственная жизнь. 

К. Лаврентьева 

– Ты сам. 

Иерей Алексей 

– Самая большая проблема – это ты, ну в смысле я. Поэтому если себя преодолеть, то все остальное гораздо проще становится. 

К. Лаврентьева 

– А что такое для христианина преодолеть себя? 

Иерей Алексей 

– Это научиться жить для других. Но только не так, как ты задумал, а так как Христос задумал. 

К. Лаврентьева 

– Владыка Антоний (Сурожский) однажды рассказывал, что стоял у гостиницы «Украина», ждал машину, к нему подошел молодой человек и так немножко с претензией к нему обратился и сказал, спросил: вы священник? Он сказал: да. Он говорит: а вы знаете, я в Бога не верю? – так, с вызовом. Покажите мне Его вот на ладони, как это можно показать, покажите мне, – и он протянул свою руку. И владыка Антоний увидел на его руке обручальное кольцо. Он говорит: а вы женаты? Он говорит: да. У вас и дети, наверное, есть. Молодой человек отвечает: да. Вы их любите, наверное. Говорит: ну конечно, люблю. Он говорит: а покажите мне сейчас на ладони вашу любовь к своей жене и детям. Молодой человек задумался и сказал: надо же, с этой стороны я на этот вопрос еще не смотрел. Ведь у каждого священника есть люди, которые говорят: а я в Бога не верю! – на самом деле надеясь, что их переубедят. В вашей священнической практике были такие случаи? 

Иерей Алексей 

– С одной стороны, можно сказать, что были, но немножко в другом разрезе. В том отношении, что люди, которые не верили, но спустя какое-то время они, точно так же, как и я, приходили к вере. И бывали случаи, когда мы с людьми долгое время разговаривали, и я рассказывал все что я знаю, все что мне дорого, на что они отвечали: без бутылки не разберешься – да, ну как это принято в советском обществе. И эта тема, она уходила опять куда-то очень далеко из наших отношений. Но проходили годы, и я видел этого человека, который читал Евангелие, который перед закатом своей жизни венчался уже, будучи достаточно зрелым уже человеком, имеющим внуков. Были такие случаи. Но тут как-то скорее всего Господь как-то Сам жизнь этих людей менял. Сказать, что я изменил жизнь другого человека – это будет неправильно. Потому что ну что-то мы могли, мы можем что-то сделать, да, но в конечном итоге все равно только Господь меняет человека. Мы можем показать ему что-то, да, там рассказать, но человек может увидеть, что да, ты тоже, как и другой человек, можешь поговорить, можешь ошибаться, можешь посмеяться, можешь, наоборот, так же косячить, как и другие, ну если простым языком. Поэтому, наверное, только вот с этой стороны. Сейчас, так вот если подумать, может быть, и можно вспомнить, но сейчас вот я таких ярких примеров не расскажу вам. 

К. Лаврентьева 

– Спасибо огромное, отец Алексей, за этот интересный, честный, глубокий разговор. В гостях у «Светлого вечера» был священник Алексей Лымарев, настоятель храма преподобного Алексия, человека Божия, в Садовниках. У микрофона была Кира Лаврентьева. Огромное спасибо, уважаемые радиослушатели, и всего вам доброго. 

Иерей Алексей 

– Всего хорошего.