«Путь к священству». Игумен Владимир (Маслов)

У нас в гостях был клирик Екатерининского мужского монастыря города Видное Московской области игумен Владимир (Маслов).

Наш гость рассказал о своем пути к вере в тот момент, когда получал образование и работал в сфере науки, о том, был ли в его жизни конфликт между научным и религиозным мировоззрением, а также что повлияло на его решение стать монахом и служить Богу в сане священника.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

---

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева —

К. Лаврентьева:

— Добрый вечер.

К. Мацан:

— Я — Константин Мацан. В гостях у нас сегодня игумен Владимир (Маслов), клирик Екатерининского монастыря города Видное в Московской области. Добрый вечер.

Игум. Владимир (Маслов):

— Здравствуйте.

К. Мацан:

— Отец Владимир, очень рады вас видеть в студии. И вам напомню, и нашим слушателям, что в этих беседах, которые по вторникам в восемь вечера на волнах Радио ВЕРА выходят, мы говорим со священником о пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий жизненных привела к тому, что человек захотел стать священником, дерзнул захотеть стать священником, совершать это служение перед алтарём и преподносить людям Таинства. Вот об этом хочется поговорить, потому что нам кажется, что такой путь, который увенчался принятием священного сана, для человека это путь, связанный с вопросами, с поиском ответов на вопросы, с сомнениями, с открытием, может быть, каких-то ранее неизведанных тем в жизни. Я немножко знаю вашу биографию — из того, что написано в открытых источниках. Я знаю, что у вас тоже был путь и поиск, и не сразу вы к Богу пришли. Вот об этом хотелось бы поговорить, потому что нам кажется, что те ответы, тот опыт, который есть у вас, он может оказаться релевантным для наших слушателей, которые люди разной степени церковности. Но все вопросы о жизни, о себе, о Боге, о Церкви, о человеке себе задают. Вот об этом сегодня хотелось бы с вами поговорить. И я уже упомянул аспекты вашей биографии — вот хочется сразу обратиться к тому, что у вас научное образование, физическое, МГУ — это важно.

Игум. Владимир (Маслов):

— Кафедра биофизики.

К. Мацан:

— Кафедра биофизики — вообще, это круто. И насколько вот этот конфликт, казалось бы, науки и религии, научного и религиозного мировоззрения, для вас был актуален? Насколько привычка научно мыслить о мире, с точки зрения доказательности естественных процессов, вещества этого мира, стала препятствием для того, чтобы в итоге потом прийти к видению духовного измерения в мире?

Игум. Владимир (Маслов):

— Как ни удивительно, если говорить о конфликте, это больше был конфликт не столько с научной стороны, а со стороны Церкви. Потому что для меня внутренне никакого конфликта не было никогда. Но получилось так, что в науке я, в общем-то, достаточно мало проработал. А история прихода к вере — это было связано с тем, что приятель как-то пригласил меня поговорить с верующей женщиной. И за чашкой чая беседуя, она рассказала о своей жизни, что у них было. И вот эта беседа на меня произвела очень большое впечатление. Я два дня потом ходил под этим впечатлением, что столкнулся с чем-то необычным. То есть до этого у меня было представление, что научное мировоззрение всё объясняет, что в основном я уже представляю, как мир устроен. Остались только уточнения какие-то. И тут вдруг при этом общении я понял, что ничего подобного, что эта простая женщина знает что-то такое, о чём я, в общем-то, очень плохо, даже не догадываюсь. И меня это зацепило. Через месяц мы ещё разочек пришли побеседовать. Опять было такое же впечатление, что передо мной открылась какая-то такая таинственная дверь, и я не знаю, о чём речь. Она говорила о Боге, о сатане. Но если о Боге я ещё где-то как-то задумывался, то сатана — для меня вообще это было что-то совершенно непонятное. И в конце концов я просто решил, что с этим вопросом надо разобраться. То есть для меня это был такой вызов. Я понял, что моё научное мировоззрение неполноценно. И надо было понять, в чём же дело, что там ещё такое, о чём она говорит.

К. Мацан:

— Это интересный момент, вы об этом писали, я тоже эту историю читал. К ней, конечно, хочется много вопросов задать. Во-первых: что это была за женщина? Можно имени не называть — просто интересно. Она была монахиней, это была просто мирянка?

Игум. Владимир (Маслов):

— Нет, это простая женщина была, и рассказывала она историю своей жизни. История, наверное, одна из многих: просто муж у неё заболел очень сильно. Они испробовали все варианты буквально. И в конце концов пришли в церковь. Там нашлась бабушка, которая взяла над ними шефство, приводила их к вере. И они, в общем, всей семьёй стали отмаливать мужа. У них это получилось. Потом, как это бывает, через некоторое время они успокоились — болезнь вернулась. Они опять все вместе пошли в храм отмаливать. И ещё раз отмолили. А когда заболел в третий раз и уже после этого умер, они уже столько видели и столько знали на своём опыте, что сами уже стали ходить в храм. И эта женщина рассказала об этом опыте и нам тоже.

К. Мацан:

— Но вот интересно то, что вы сейчас так приоткрыли содержание вашего разговора — вот говорила она о Боге и о враге Бога. Но ведь чтобы воспринять это всерьёз, нужно как-то быть, видимо, на это настроенным. Потому что я воображаю себе человека того самого научного мировоззрения, который просто отмахнётся от таких слов: ну, подумаешь — мало ли что рассказывают. А, видимо, что-то в вас откликнулось именно на эти слова.

Игум. Владимир (Маслов):

— Даже дело не в словах. Дело в том, что я оценил, что за женщина передо мной — вполне разумная, очень трезвая, никаких ахов, охов. То есть я точно понял, что она рассказывает действительный опыт своей жизни, ничего не выдумывая. Этот опыт, в общем-то, расходился с моим. Мне стало интересно: что же это за опыт, о каком Боге она говорит.

К. Мацан:

— И с чего вы начали поиски?

Игум. Владимир (Маслов):

— Пошёл в храм.

К. Мацан:

— Так. А там что?

Игум. Владимир (Маслов):

— Там я, слава Богу, понял, что научиться плавать можно, только войдя в воду и попробовав плыть. То есть я пошёл в храм, начал учиться как креститься, как к иконе приложиться — в общем, таким элементарным вещам. А время это было как раз после тысячелетия крещения Руси. Задним числом мы понимаем, что это очень непростое время было, когда Господь просто призывал нас. И вот так постепенно-постепенно входил в церковную жизнь. Стал ходить в храм, потом алтарничать. А потом уже стал вопрос о том, что, может быть, священником стать.

К. Лаврентьева:

— Но это же всё случилось довольно быстро: с женщиной вы встретились в 1989 году, а монашество приняли уже в 1993 году. То есть это такая молниеносная скорость какая-то, не каждому под силу.

Игум. Владимир (Маслов):

— Это для нынешнего времени молниеносная, а тогда это ничего подобного было. Дело в том, что это было время, когда спрос на священников, то есть нужда, точнее, была очень большая. И поэтому нужно было просто кому-то встать на это место. И, побывав в храме — я уже там алтарничал в это время, кое-что увидел, кое-чему научился — и, в конце концов, мне люди советовали, что у меня может получиться. И я, в конце концов, решился.

К. Лаврентьева:

— Но это даже не священство, а сразу монашество.

Игум. Владимир (Маслов):

— Для меня монашество было вторично. Я, в общем-то, думал о священстве. Просто, поскольку вариантов было только два, поэтому монашество — это был просто путь к священству.

К. Лаврентьева:

— То есть это, скорее, путь к священству, потому что вы были неженаты на тот момент.

Игум. Владимир (Маслов):

— Да, на тот момент я был неженатый, поэтому принял монашество.

К. Лаврентьева:

— Это очень такая экстраординарная история для научного человека, человека в науке. Они есть, Церковь их знает, такое случается, когда человек выходит, действительно, из какого-то научного сообщества и полностью уходит в храм, и занимается уже другой наукой — богословской. Так ли это в вашем случае?

Игум. Владимир (Маслов):

— Но тут ещё так события сложились, что ведь в это время как раз была Перестройка. И то, где я работал, начало разваливаться. И поэтому у меня даже не стоял вопрос о каком-то нравственном выборе. Господь так устроил, что я достаточно легко перешёл в Церковь. Осваивался, конечно, нелегко. Потому что человеку из научной среды прийти в Церковь очень непросто.

К. Мацан:

— А вот что было непростым? Мы так говорим легко — «из научной среды». Но там же тоже люди. У вас же не требуют в Церкви отказаться от закона Ома или признать зловредной теорию Эйнштейна — этого же не требуется там.

Игум. Владимир (Маслов):

— Конечно, этого ничего от меня не требовали. Но дело в том, что, по крайней мере вначале, когда я пришёл, в монастыре ведь только-только народ собирался. И монастырь ещё совсем не такой был, как сейчас. И народ приходил из самых разных мест, и самые разные люди. И поэтому уровень рассуждений, какой был у них — вот это очень было трудно принять. Потому что я-то, в общем-то, фактически вращался с людьми высшего образования.

К. Мацан:

— В академических кругах — понятно.

Игум. Владимир (Маслов):

— Да. И поэтому это было трудно.

К. Мацан:

— Что вы стали об этом со временем думать? Вообще, мы знаем, что к священнику много приходит людей, в общем, простых. И вовсе не обязательно, что человек, даже с высшим образованием, знает богословие, знает книги. Есть такая шутка про семинариста, которую мы часто вспоминаем, когда у семинариста в мечтах представляется, что после окончания семинарии к нему подходит в храме кто-нибудь и говорит: «Батюшка, давайте поговорим про каппадокийский синтез — я там не всё понимаю», — и он с радостью будет объяснять. А на самом деле к нему подходят и говорят: «У меня голова болит. Какую молитву прочитать, чтобы голова не болела?» То есть такое как бы снисхождение к простой народной религиозности и простым запросам человека священнику, как кажется, всё время требуется. Вот вы с этим сталкиваетесь?

Игум. Владимир (Маслов):

— Я ведь служащий священник. Поскольку службы у нас каждый день, всё время есть общение с такими людьми. И, естественно, уже и привык. И я ни от кого не требую, чтобы какие-то глубокие богословские вопросы разбирались.

К. Лаврентьева:

— В гостях у «Светлого вечера» игумен Владимир (Маслов), клирик Екатерининского монастыря города Видное Московской области. У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Владимир, вы на самом деле с таким теплом отзываетесь о той пастве, которая сейчас к вам притекает, когда отвечаете на вопрос Константина, что, конечно, нельзя не спросить: действительно, вот где священнослужителю брать любовь, брать терпение, брать выдержку в общении с очень-очень разными людьми? Ведь наверняка к вам приходят и со сложными судьбами, как к любому священнослужителю, и с неразрешимыми вопросами, и с умными вопросами, и с глупыми, и с суеверными, и с научными. То есть это же ведь постоянно нужно иметь некую такую выдержку, такой люфт терпения Божьего, потому что очевидно, что человеческого терпения может на это и не хватить. Вот где черпать силы? Может быть, у вас есть какие-то мысли по этому поводу? Тем более вы же, судя по всему, привыкали к этому, это же тоже было не сразу. Народ Божий рекой притекает в храм, но священникам же нужно быть постоянно в форме, постоянно в тонусе для каждого — прям вот как самого дорогого человека каждого принимать.

Игум. Владимир (Маслов):

— Ну, во-первых, для меня не было чем-то новым общение с людьми. Потому что ещё до того, как прийти в монастырь и стать священником, на приходе возникла такая ситуация, что батюшка один, а людей с вопросами очень много. И можно так сказать, что батюшки на всех не хватало. А поскольку у меня уже возраст был около сорока лет и какой-то жизненный опыт, и получилось так, что многие, когда к батюшке не могли пробиться, подходили ко мне. И мы просто общались, как могли. А что касается того, где брать терпение и силы, я скажу так, что во многом, конечно, помогает благодать священства. Когда я только стал священником, я обнаружил такую интересную вещь. Я служил вначале в городе Троицк Московской области. И когда поехал впервые туда искать храм, ещё не знал, где он, иду по улице и вдруг обнаружил, что все люди, идущие мне на встречу, широко улыбаются, раскланиваются. Но я прекрасно понимал, что это не ко мне обращено, понимаете? Чётко было понятно, что связано это с той благодатью священства, которая мне дана. Потом еще обнаружил одну интересную вещь, что в то время мне очень легко было вызывать людей на откровенность. Не знаю, уж как это получалось, но мне разговаривать с людьми было легко — они открывались передо мной. А дальше, как говорится, время, опыт. У нас много говорится о любви, но дело в том, что любовь — это вершина. А прежде, чем к вершине придёшь, нужно ещё научиться терпеть, надо научиться прощать, смиряться. А жизнь учит терпению. И если приобретаешь терпение, желание просто понять других людей, остальное приходит потихонечку.

К. Лаврентьева:

— Да, это действительно такая наука, как говорит владыка Антоний Сурожский. Это не цитата, это просто я вспоминаю: если ты хочешь правильно жить, правильно молиться, почаще запирайся в клети своей души. И вот иногда для человека нужно находиться в одном и том же пространстве, повторять одно и то же, чтобы углубиться и какую-то мудрость, может быть, даже стяжать через много-много лет одного и того же служения. Потому что мы — люди с клиповым сознанием уже в XXI веке, уже приученные к некоему разнообразию, когда одна картинка, как в социальных сетях, сменяет другую: тут устал — туда пошёл, там устал — туда пошёл. Это распространяется на всё: на работу, на семейную жизнь, к сожалению, очень часто, на друзей, но образ жизни, на творчество, на род занятий. Может быть, в каких-то случаях это неплохо. Но мне кажется, что у современного человека уходит глубина. И несмотря на то, что мы здесь, на радио, кажется, что мир устал от слов и даже от мыслей. Кажется, что ему нужны уже дела и молитва.

К. Мацан:

— Поэтому на этой оптимистической ноте мы продолжим говорить.

К. Лаврентьева:

— Да, но это не так, это не просто рассуждения... хотя и рассуждения тоже. Но, отец Владимир, ведь действительно надо уметь делать изо дня в день один и тот же рутинный труд. Этого никто не хочет, но это самое трудное. Я помню, разговаривала с одним архимандритом по поводу своих каких-то личных вещей, личных вопросов. И он мне сказал: «Слушай, конечно, твоё призвание — это дети». Я на него вытаращила глаза и думаю: как же самореализация, как же творчество, как же работа? Он говорит: «Это то, чего ты меньше всего хочешь делать. Это то, чем ты меньше всего хочешь заниматься, но ты должна быть с детьми». С тех пор я так немножко вектор в их сторону поменяла. И так стараюсь себя принуждать ими заниматься, их развивать, с ними общаться, но это действительно для меня колоссальный труд — чего уж греха таить. У кого-то это получается с легкостью, есть женщины, которые вот такими родились, им очень хорошо, я восхищаюсь такими женщинами. А есть люди, которым приходится себя принуждать. Вот, мне кажется, в некотором смысле для человека, который привык, может быть, к какому-то полёту мысли или к какому-то общению с умными людьми, может быть, тоже приходится себя принуждать к каждодневному общению с народом Божьим. Который на самом деле тоже может быть носителем, такой аристократией духа, как говорили святые отцы. Любая простая бабушка может быть аристократом духа больше, чем какой-то научный муж — и этого тоже нельзя исключать. Простите меня за то, что я так долго рассуждаю. Но я, скорее, про самопринуждение хочу спросить, про самодисциплину, про вот эту воду, когда один день похож на другой. Я этот вопрос сейчас часто задаю нашим гостям, потому что искренне ищу ответ на него.

Игум. Владимир (Маслов):

— Для меня немножко это непривычный такой подход — со стороны принуждения.

К. Лаврентьева:

— Ну, это грубое слово, другое немного. Как послушание своё нести?

Игум. Владимир (Маслов):

— Речь идёт вроде как о рутине. Но поскольку голова-то у меня «заточена» именно на науку была, то и когда я пришёл в монастырь и стал верующим, меня тоже очень интересовало то, что здесь происходит — понять. Но понимать не просто церковную жизнь, а меня заинтересовала очень Библия, которую я раньше не читал и незнаком был. И тут я обнаружил просто, что такой горизонт возможностей для открытий, что там просто очень интересно. И меня, в общем-то, от всей этой рутины очень спасают именно попытки понять — вот как учёного. Хочется в чём-то разобраться, познать истину. Вот мне очень интересно здесь. Во-первых, Библия, во-вторых, и сами люди. Когда общаешься и пытаешься общаться в вере, то Сам Господь подсказывает — что. Я неоднократно наблюдал такие вещи, что на исповеди, допустим, даёт тебе Господь сказать то, над чем потом просто сам задумываешься. Вот говоришь и удивляешься, что сказал что-то такое, над чем раньше не думал, но над чем стоит подумать. И это бывает достаточно часто.

К. Лаврентьева:

— То есть ты говоришь, сам не зная, что скажешь.

Игум. Владимир (Маслов):

— Нет, в тот момент, когда я говорю, конечно, понимаю, что я говорю. Но поскольку я раньше об этом не думал, для меня это вдруг оказывается ново и интересно.

К. Лаврентьева:

— Да, это глубоко. То есть получается, что ты как бы вот говоришь что-то, что Господь тебе на сердце...

Игум. Владимир (Маслов):

— Я не думаю в этом время: Господи, что мне сказать? Я просто общаюсь с человеком, пытаюсь понять его проблемы, что ему там нужно. То есть это живое общение с человеком. И в этом общении я вдруг обнаруживаю, что что-то новое появляется, чего раньше не было.

К. Мацан:

— А вот при этом я вспоминаю, где-то я читал, по-моему, это батюшка Серафим Саровский, так вот признавался, описывал своё общение с теми, кто к нему приходил. У него было много посетителей. Он писал, что вот ко мне приходит человек, я молюсь. И когда нужно ответить, я отвечаю первое, что мне сейчас на сердце ложится, вот не размышляя и не рассуждая. И это от Бога. Если начинаю от себя размышлять, рассуждать, то говорю что-то не то, ошибаюсь, в итоге потом плохо становится. Это как бы одна такая сторона. А с другой стороны, мы, уже вставая в позицию мирянина, который приходит к священнику, иногда склонны слово священника воспринимать сразу как вот глаголимую нам волю Божию. Хотя священник может вовсе такого не дерзать сказать. Но это вопрос нашего восприятия и нашей веры. С третьей стороны, мне очень памятно как у нас в студии тут тоже один гость сказал, священник очень опытный. Он сказал: «Когда ко мне приходит человек за советом, если он говорит: батюшка, в чём воля Божия? Я ему отвечаю, что думаю. Но это вопрос уже его веры, а не моей. Вот если он сейчас идёт с молитвой к Богу и верит, что сейчас через этого священника Господь что-то ему скажет, то это вопрос его веры, а не моей». Что вы об этом думаете? Как нам, мирянам, прихожанам, в этом смысле к словам священника относиться? Вовсе в них не видеть воли Божией и ответы на свои вопросы как-то странно — мы и идём за этим. Как не преувеличить, с другой стороны?

Игум. Владимир (Маслов):

— Я бы сказал так: вот Господь сказал, что если двое или трое соберутся во имя Моё, то и Я с ними. Поэтому я особо не рассуждаю: воля Божия или не воля Божия. И людям тоже никогда не говорю, что это воля Божия. Или: «Батюшка, скажите, какова там воля Божия?» — таких вопросов не стоит. Я просто пытаюсь общаться с ними, пытаюсь понять, в чём дело. И если мы при этом общаемся ради Бога, то просто обнаружится, что Господь помогает, участвует. И это участие, в общем-то, как я говорю, ощущается. Понимаете?

К. Мацан:

— Мы вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню, что сегодня с нами в программе «Светлый вечер» игумен Владимир (Маслов), клирик Екатерининского монастыря города Видное Московской области. В студии моя коллега Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Не переключайтесь.

К. Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, дорогие друзья. Напоминаем, что у нас в гостях игумен Владимир (Маслов), клирик Екатерининского монастыря города Видное Московской области. У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Вы сказали в конце первой части нашей программы: воля Божия, не воля Божия — как бы я вот просто говорю, что приходит на сердце, и не несу как бы вот себя... как истину в последней инстанции. А вот вопрос о воле Божией, если развернуть его чуть в другую сторону, вы как для себя на него отвечаете? Вот приходит к вам человек и говорит: «Батюшка, как мне узнать волю Божию о себе?»

Игум. Владимир (Маслов):

— Я на такие вопросы предпочитаю не отвечать никогда.

К. Лаврентьева:

— А что вы говорите?

Игум. Владимир (Маслов):

— А дело-то в том, что если почитать Священное Писание, то очень часто людям открывалась эта воля Божия, и после этого они её не исполняли. Когда мы посмотрим пророков в Ветхом Завете, допустим, пророки сколько говорили? Но не исполняли. То, что говорил Господь книжникам и фарисеям, они слышали, но не исполняли. Поэтому если человек узнаёт эту волю Божию, совсем не факт, что он её примет и исполнит.

К. Лаврентьева:

— Да, это такой поворот. Все же рассуждают, что хотят узнать — верующие люди.

Игум. Владимир (Маслов):

— Да, им кажется, что «если бы я знал волю Божию, вот тогда бы я...»

К. Лаврентьева:

— Изменил свою жизнь.

Игум. Владимир (Маслов):

— Ничего подобного. Дело в том, что пьяница знает, что надо бросать пить, курящий хочет бросить, то есть умом он знает, чего должно быть — а поди-ка исполни.

К. Мацан:

— А как вы сейчас, из сегодняшнего дня, вспоминаете вот ту свою церковную юность? Я спрашиваю, потому что время с тех пор прошло много. И мы, как журналисты, всё больше общаемся с людьми, которые вот тогда приходили к вере, прожили уже в Церкви, прошли большой путь и видят, как всё изменилось вокруг с тех пор: и страна изменилась, и общество, и Церковь тоже изменилась. И для кого-то конец 80-х, начало 90-х — это пора церковной юности, это пора такая, по которой ностальгируют, потому что все пылали вокруг, все горели — те, кто к вере приходили, и так далее. А сейчас, на этом фоне, можно нынешние времена расценить как время успокоенное, когда вошло в привычку у кого-то быть церковным. Уже не требуется какого-то подвига от всего отказаться и идти в церковь. Можно работать на хорошей работе, получать хорошую зарплату, ездить на хорошие курорты, при этом быть православным церковным человеком. И кто-то скажет: ну что же плохого? — замечательно. А кто-то скажет, что, нет, уходит что-то важное, какая-то струна, важно звучащая, не звучит. Вот как вы это чувствуете?

Игум. Владимир (Маслов):

— У меня даже есть такая беседа, которая называется «И был вечер, и было утро». Каждый день творения заканчивается этими словами — «и был вечер, и было утро». Но поскольку свет, который сотворил Бог, был хорош, значит, вечер — это время убывания этой благодати и доброго, хорошего, а утро — наоборот. Так вот, когда мы все приходили в храм, для нас был день. Мы чувствовали радость, мы думали: вот такие перспективы открываются, сейчас мы придём все, помолимся, жизнь изменится, будет так здорово. То есть это был свет. Но, увы, это свет вечерний был. И вечерний свет убывает. И та помощь Божия, та благодать, в которой мы буквально купались в первое время, она как бы отходит. Как с детьми бывает: вначале с маленькими детьми возятся и всё внимание на них. А потом, чем старше становится, тем больше уже требуется от самого ребёнка. Так и здесь то же самое: приходит время, когда Господь уже больше ожидает от нас: а чему ты научился? А теперь давай-ка сам подумай, сам поработай, сделай. Тут уже приходится усилия прикладывать, где-то терпеть, видеть, что у тебя что-то не получается. То есть приходит время, когда уже нельзя надеяться на то, что учитель за тебя сделает и тебя всему научит, а приходится и самому тоже напрягаться, учиться, вопросы задавать, может быть, учителю: почему у меня не получается?

К. Мацан:

— То есть для вас это изменение — это изменение того, что как бы горения стало, может быть, меньше. Но это нормально, что теперь время труда, а не такой эйфории от новизны.

Игум. Владимир (Маслов):

— Да, это неизбежно. Ведь то же самое происходит, допустим, в любви. Когда влюбляются — это день, и так замечательно, хорошо. Но после того, как поженятся, начинается вечер: вдруг обнаруживается то, чего раньше не видел, то, что тяжело терпеть, прощать — вот всё это. Кто-то проходит этот вечер — для них начинается утро, начинается настоящая любовь. А кто-то не выдерживает, и семья рушится.

К. Лаврентьева:

— Уходит в ночи.

Игум. Владимир (Маслов):

— С верой то же самое.

К. Мацан:

— Вы сказали: время задавать вопросы, может быть, учителю: почему не получается? А какие ещё вопросы к Богу у вас возникают? Под словом «вопросы» я не имею в виду претензии, ропот. А вот о чём человек вообще в этом смысле способен спросить Бога?

Игум. Владимир (Маслов):

— В этом смысле есть замечательная Книга Иова, где вся эта книга посвящена как раз, как Иов задавал вопросы Богу: почему со мной такое происходит? Потому что он вот как раз изначально присутствовал в этой благодати, помощь Божия кругом была. И вдруг он этой помощи лишается, вдруг с ним начинаются беды. Почему? За что? Разные вопросы, которых много. И вот то, что происходит в его общении с друзьями, женой, собственно, такое же у нас происходит. Эти все вопросы задаёшь тоже: что со мной происходит? почему так? Потому что первоначально наши ожидания такие, что должно быть лучше, лучше и лучше. Если я что-то делаю, если молюсь, если прошу — лучше же должно быть. И вдруг, когда обнаружишь, что не лучше, а, наоборот, всё сложнее, то, естественно, недоумение возникает. Поэтому надо как-то разбираться.

К. Мацан:

— Книга Иова большая, глубочайшая... и всякое такое. А вот как вы бы для себя и для слушателей сформулировали: какой ответ от Бога получает Иов на своё вопрошание?

Игум. Владимир (Маслов):

— Какой ответ от Бога? Ответ такой, что, понимаете, возьмите взаимоотношения учителя и ученика. Когда у ученика не получается сделать какое-то задание, учитель не торопится сразу — во всяком случае, не решает за него — это точно. А как он ему будет подсказывать, как учить — это тоже не всегда понятно бывает. Иной раз даст задачку другую, может быть, полегче. И, решив вот эту задачку, ты уже получаешь подход к другой, более сложной. То есть здесь вариантов много — как учитель учит ученика. Самое главное — это верить, что учитель тебя не бросил, а занимается тобой и пытается вразумить, помочь.

К. Мацан:

— Часто вам приходится сталкиваться в вашей пасторской практике с людьми, которым тяжело верить, что вообще Учитель не бросает? Я спрашиваю, потому что у нас на Радио ВЕРА есть такая программа замечательная «Светлые истории», которую мы очень любим. Мы в ней рассказываем истории о жизни. Вот я помню, у нас был выпуск программы, где тема была про некоторую богооставленность. И у нас есть замечательная наша коллега Аня Леонтьева, которая пережила в своей жизни тяжёлую трагедию — потерю мужа. И она рассказывала, что в этот момент был настоящий ропот, и эта претензия к Богу: за что это, почему так? И в этот момент действительно было ощущение, что Бог — не Тот, Кто постоянно тебя любит и всегда, скажем так, на твоей стороне. Я на это среагировал, что мне это не знакомо, что у меня нет опыта, в котором бы я вдруг начал колебаться, сомневаться в том, что Господь есть абсолютная любовь. Вот что бы ни случилось, я понимаю, что такого качества как нелюбовь у Бога нет. На что мне Аня по-человечески сказала, что просто, видимо, я пока не переживал этого. Может быть, я вполне допускаю, что Господь, зная мою духовную слабость, просто не попускал эти ситуации, в которых я мог бы усомниться в том, что Он всегда любит, поэтому бережёт. Но вот опыт человека, который действительно переживает сомнения, что Господь любящий Отец, у людей есть. Как вы как пастор с этим сталкиваетесь?

Игум. Владимир (Маслов):

— Тут я скажу так, что общего какого-то ответа на этот вопрос нет. Потому что разные люди свой ответ, что же этому человеку сказать, и не столько исходя из каких-то общих соображений, сколько почувствовать, что этому человеку нужно, как ответить. И тут, в общем-то, надеюсь на то, что Господь даст вот это слово. Потому что когда начинаешь абстрактные рассуждения, они, как правило не работают и ничего человеку не говорят. А когда пытаешься просто вместе с этим другим человеком понять, что же ему делать, иногда Господь что-то и подсказывает. А то, что касается богооставленности — да, это, наверное, все периодами ощущают. И мы, батюшки, тоже.

К. Мацан:

— Да, серьёзно?

Игум. Владимир (Маслов):

— Да.

К. Мацан:

— А как это выражается? Я спрашиваю, потому что слово «тоже» широкое. И вот у меня есть такое ощущение собственное, что я тоже переживал периоды, которые, может быть, можно охарактеризовать как богооставленность. Но я их переживал, как вот, что меня отрезали от источника любви. Не то, что как бы Бог меня оставил — Он нехороший, а как же мне плохо без того, что я раньше испытывал, как же я хочу вернуться к тому, что потерял. И это разные ощущения. То есть под словом «богооставленность» можно очень разные внутренние опыты иметь в виду. Как это было у вас? И в чём это проявляется?

Игум. Владимир (Маслов):

— Проявляется прежде всего в том, что чувствуешь, что становишься хуже и хуже. Когда желание молиться, чем-то заниматься, делать пропадает. Да, это вот ощущение богооставленности. Но это, другое дело, что не Бог оставил — это, как вот солнце туча загородила, а солнце продолжает светить. И что-то происходит, что мешает этому свету пробиться к тебе. Но, с другой стороны, опять же опыт подсказывает, что это периоды временные, если потерпеть, проходят.

К. Лаврентьева:

— Игумен Владимир (Маслов), клирик Екатерининского монастыря города Видное Московской области, проводит сегодня с нами этот «Светлый вечер». У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Знаете, отец Владимир, вы сказали, что когда вы были на заре своего пути в священстве, монашестве, люди вам открывались. И вот сегодняшний наш разговор с вами это доказывает на самом деле в некоторой степени. Потому что я поделилась какими-то сокровенными вещами. Костя спрашивает очень глубокие вопросы, которые непосредственно касаются именно его. И это такое редко у нас бывает, мы тут как бы так не разбазариваем секретики, не рассказываем их на каждой программе.

К. Мацан:

— Но это ты. Я люблю пооткровенничать.

К. Лаврентьева:

— Да мы все тут любим пооткровенничать. Но на самом деле это действительно очень важно, чтобы человек мог прямо и честно спросить тебя, задать тебе прямой и честный вопрос. И вот раз мы тут собрались такие прямые и честные с Константином, то я хочу спросить: вы ведь человек из науки — мы это уже сегодня тысячу сто пятьдесят пять раз повторили — с образованием МГУ, с большим опытом работы, с уже устоявшимся мышлением. Когда вы повернулись к Церкви и вошли в её ограду, вы уже были совершенно взрослый, состоявшийся человек без иллюзий и экзальтаций. Это всё-таки важно отметить — вдруг кто-то к нам только сейчас присоединился и не знает, о чём мы.

Игум. Владимир (Маслов):

— Иллюзии были, конечно, некоторые.

К. Лаврентьева:

— Ну, у всех людей есть иллюзии — уж честно скажем. Вопрос их градуса. У вас такой градус был некритичный, я так понимаю. Отец Владимир, очень редко я вообще поднимаю этот разговор, но мы уже тут такие серьёзные темы, благодаря Константину, уже подняли, благодаря вам. Вам удалось поверить во всё и сразу? Я имею в виду в то, что Христос действительно воскрес, воскрес телом, а не как-то там, как люди некоторые могут себя успокаивать. Воскреснуть в теле, что жизнь загробная действительно есть, она реальна, она продолжается и после физической смерти. И поверить в какие-то чудеса. Мы не будем сейчас их перечислять, но есть общеизвестные мировые чудеса, связанные с христианской верой, с нашей историей, есть частные чудеса. Господь всё время чудотворит в нашей жизни — для верующего человека в этом вообще нет ничего удивительного. Удалось ли вам вот взять и поверить? «Веруешь ли сколько нибудь?» — спросил Господь.

Игум. Владимир (Маслов):

— Понимаете, дело в том, что научное мировоззрение как раз позволяет здесь достаточно безболезненно, скажу так. В науке ведь существует, допустим, понятие такое «гипотеза». Это не есть что-то доказанное, но то, что привлекает твоё внимание, чем ты занимаешься. И гипотеза эта может становиться всё более и более определённой, и в конце концов это становится фактом. Вот в книге «Физики шутят» есть замечательное такое рассуждение — какой путь проходит научная теория. Первое: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Потом: в этом, может быть, что-то и есть. Потом: ну, этим, наверное, стоит заняться. А кончается: ну, это же всем очевидно.

К. Лаврентьева:

— То есть физика такая безграничная в этом смысле — в плане открытий? Она допускает всё. Многое допускает.

Игум. Владимир (Маслов):

— Но это вообще как наше познание проходит. Понимаете? Познание и в физике, и в духовной области по одним законам совершается.

К. Лаврентьева:

— Потому что одно дело, когда ты веришь неофитом молодым, полным сил, энергии, кажется, что у тебя жизнь впереди. Вы правильно сказали, что впереди столько много открытий. Но это был вечер, а потом наступает ночь: период сомнений, период самостоятельности, когда тебе нужно учиться ходить на своих ногах, какие-то иллюзии отваливаются, какие-то состояния отходят. И тебе нужно уже трезво смотреть на себя и на свой выбор. То есть ты выбрал эту веру и тебе уже трезво нужно следовать своему выбору. И вот это такой искус, наверное, для каждого христианина. Он в разной степени может быть, но он есть. И вот этот вопрос веры, как говорит владыка Антоний Сурожский, когда у вас начинаются сомнения, крайне важно не отрицать свой опыт, который ты пережил, опыт того, что тебе Господь что-то открыл, опыт какого-то познания, опыт какого-то глубокого переживания. Вот самое опасное в случае кризиса, неверия, маловерия, охлаждения какого-то — не отрицать то, что было, то, что тебе Бог уже дал, не обесценивать это. Вот это очень важно. Ты как бы держишься на каких-то вещах, которые тебе когда-то Господь открыл, в трудные минуты, как мы иногда держимся на материнской любви, которая была у нас в детстве. Вот мы вспоминаем, что у нас была мама и что у нас было детство. Так же мы, наверное, вспоминаем дары, которые были нам даны в прекрасные времена.

Игум. Владимир (Маслов):

— Я не просто вспоминаю: ах, как там было хорошо. Дело в том, что на этом пути у меня было полным-полно открытий — для себя.

К. Лаврентьева:

— Это действительно очень здорово.

Игум. Владимир (Маслов):

— И я этими своими открытиями пытался делиться с другими людьми. У нас проходило очень много бесед, которые у меня записаны и которые я могу вернуться и послушать. И мне бывает иной раз удивительно слушать самого себя — что я там тогда сказал. Потому что сейчас это вроде бы из памяти ушло, неактуально, а когда послушаешь, думаешь: интересно — о чём я тогда думал и о чём говорил. И поскольку такого опыта достаточно много, я в любой момент могу обратиться туда и сам себя послушать. И я понимаю, что это всё не прошло, это всё реально, это мой опыт и это мой интерес. Поэтому для меня это большая опора.

К. Лаврентьева:

— Просто мы знаем по Библии, что человек с мятущимися мыслями, вообще, может очень плохо закончить. И вот эти мятущиеся мысли — это вот, мне кажется, очень опасная история. Если у тебя есть какой-то пережитый глубокий опыт, он не экзальтирован и как бы неподделен, и ты точно сердцем знаешь, что это вот именно твой открытый опыт, который Господь тебе по милости Своей открыл, то важно, наверное, его не предавать. И важно стоять на этом, как на камне, чтобы тебя не смело ветром в случае урагана, чтобы фундамент твой всё-таки хоть что-то из себя представлял. Хотя, конечно, мы все ещё те немощные сосуды.

Игум. Владимир (Маслов):

— Но, понимаете, дело в том, что вы сейчас, наверное, имеете в виду какой-то особенный опыт, который был очень ярким, запомнился.

К. Лаврентьева:

— Нет, знаете, отец Владимир, что я имею в виду? Простите, что перебиваю. Я вот что имею в виду: одно дело, когда ты благополучно приходишь в храм, тебе всё понятно, ясно, радостно и прекрасно. А другое дело, когда ты начинаешь стареть, у тебя появляются болезни, или кто-то умирает, или скоро умрёшь ты. То есть всё уже становится серьёзно, игра становится серьёзной. Это уже не игра — это жизнь. И тебе приходится свои убеждения и слова, которые ты говорил когда-то, уже проверять на деле. Вот ты сказал о своей вере, а ты, дружочек, теперь покажи, сможешь ли ты с этой верой все скорби свои пройти, сможешь ли ты смерть достойно принять. Понимаете, вот это меня беспокоит. И это у нас ещё нет мучений, нет гонений пока на Церковь, слава Богу, в России.

Игум. Владимир (Маслов):

— Я как учёный как раз и привык всё проверять, понимаете? И поэтому все мои рассуждения, всё то, что я там говорил, я всегда проверяю.

К. Лаврентьева:

— Ну, есть вещи, я имею в виду какие-то метафизические, есть вещи из учения Господа, которые проверить невозможно, ты должен только поверить. «По вере вашей да будет вам» — вот об этом я и говорю. Сможем ли мы? Вот настолько ли наша вера крепка? И как её вырастить такой крепкой, чтобы выстоять в момент испытаний? Вот я наконец-то долгим мытьём и катанием задала свой главный вопрос.

Игум. Владимир (Маслов):

— Дело вот в чём: построить так, что вот есть у меня какая-то непоколебимая вера, я на этом непоколебимом фундаменте всё сейчас построю...

К. Лаврентьева:

— Это рискованно, да.

Игум. Владимир (Маслов):

— Дело в том, что даже в науке, где вроде, казалось бы, всё доказано и передоказано, и то говорят: нет, нельзя считать, что уже наука сформирована — там ещё могут быть открытия, могут быть научные революции даже. Понимаете, всё очень может сильно измениться. А здесь то же самое. Мы ни о чём не можем сказать, что верю в это абсолютно. Потому что, допустим, вот вы говорите о Воскресении Христовом. Да, я верю в Воскресение Христово. У меня нет просто варианта другого понимания, как вот события исторические могли сложиться, чтобы без Воскресения. А поскольку у меня другого ничего нету, чего мне сомневаться?

К. Лаврентьева:

— «Если Христос не воскрес, то вера наша тщетна», — говорит нам апостол.

Игум. Владимир (Маслов):

— Ну да. Сомневаться стоит только тогда, когда у тебя есть действительно серьёзные основания для сомнений. А если нет оснований для сомнений, то и ради чего начинать сомневаться?

К. Лаврентьева:

— Да, действительно.

К. Мацан:

— Мы беседовали с одним священником очень давно, и он сказал такую вещь, которая меня зацепила. Я с тех пор часто к ней возвращаюсь: а верим ли мы на самом деле в вечную жизнь, в жизнь после смерти? Не получается ли так, что мы это исповедуем как некий теоретический постулат, как часть нашей веры, что мы чаем воскресения мертвых и верим, что физической смертью всё не заканчивается? Но живём ли мы на самом деле убеждённостью, что не заканчивается? И как это проживается? Не означает ли то, что вот думаешь о конце собственном, и вроде, сколько бы ты ни был в Церкви лет, сколько бы раз ты ни говорил «Христос воскрес и смертию смерть попрал», всё равно ужас наступает, когда думаешь о собственном конце; и понимаешь, что на самом деле вот это тот самый теоретический постулат для тебя — вечная жизнь, а не реальность, которую ты чаешь и к которой ты как-то готовишься? Или нет? Вот что вы об этом думаете?

Игум. Владимир (Маслов):

— Дело в том, что есть и реальность. Когда я приходил только в Церковь, вопрос о вечной жизни, о бессмертии души для меня практически не стоял. То есть меня интересовало, вот как устроена эта наша жизнь. Но поскольку в Церкви всё время сталкиваешься с вопросами смерти — надо отпевать, надо молиться за усопших, и не просто это какие-то рассуждения, размышления, а это реальная деятельность. Понимаете?

К. Лаврентьева:

— Да, конечно.

Игум. Владимир (Маслов):

— И вот когда ты совершаешь эту реальную деятельность, то обнаруживаешь, что понимание того, что там что-то есть, приходит. У нас рядом с храмом похоронен схииеродиакон Антоний — прозорливый старец при жизни был. И я реально просто видел чудеса, которые были связаны с молитвой к нему. Понимаете? И поэтому, когда видишь вот этот ответ, то как тут сомневаться в том, что всё это реально, а не выдумка моя?

К. Мацан:

— Ну что ж, на этой, всё-таки оптимистической, ноте мы наш сегодняшний разговор вынуждены завершить.

К. Лаврентьева:

— К сожалению.

К. Мацан:

— Спасибо огромное. Игумен Владимир (Маслов), клирик Екатерининского монастыря города Видное Московской области, сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания.

К. Лаврентьева:

— До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Дни Страстной седмицы». Священник Антоний Лакирев
• «Воспитание детей с аутизмом и другими особенностями ментального развития». Светлана Шифрина
• «Кючук-Кайнарджийский мирный договор»