«Путь к священству». Иеромонах Стефан (Игумнов)

В нашей студии был секретарь по межхристианским отношениям Отдела внешних Церковных связей Московского Патриархата иеромонах Стефан (Игумнов).

Наш гость рассказал о своем пути к вере и к решению принять монашество и стать священником.

---

К. Мацан 

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева — 

К. Лаврентьева 

— Добрый вечер. 

К. Мацан 

— И я, Константин Мацан. И сегодня с нами и с вами в этом часе «Светлого вечера» в студии светлого радио — иеромонах Стефан (Игумнов), секретарь по межхристианским отношениям Отдела внешних церковных связей. Добрый вечер. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Добрый вечер. 

К. Мацан 

—У вас такая должность — очень дипломатичная, международная. Но мы сегодня с вами хотим поговорить не по повестке, а о личном — о пути вашем к вере и в вере, о том, что вас привело к вашей нынешней работе по межхристианским отношениям. Я думаю, что это тоже вопрос, который для вас как-то проходит через рефлексию вообще о вере, об отношениях разных христиан с Богом и к Богу. Вот об этом хотелось бы сегодня с вами поговорить. Но начну я вот с чего. Мне кажется, и это как-то подтверждает опыт многих верующих, что путь к вере — это путь этапов. И есть разные встречи, разные открытия, которые человек для себя совершает и постепенно, шаг за шагом что-то ему открывается. Вот если обернуться на вашу жизнь вы можете, то с каких этапов ваш путь к вере состоял и продолжается сейчас? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Спасибо, Константин, за вопрос и за предложенную тему для общения. Мне кажется, путь к вере бывает самым разным. И, наверное, хорошо, когда всё происходит поэтапно — шаг за шагом человек движется к своей цели, которая в начале пути ему, может быть, еще до конца и не ясна. Эта цель может присутствовать в его сердце в виде некоего предчувствия, предчувствия той встречи грядущей, самой главной, которой должна венчаться наша жизнь — встречей с Богом. Потому что, вставая на путь веры, двигаясь по нему, мы, конечно, должны прежде всего понимать, что это процесс, что это именно путь, а не какой-то свершившийся факт. Знаете, раз уж мы начали вводную часть нашей программы с того, что вы представили меня, как человека, который занимается инославными исповеданиями. 

К. Мацан 

— По должности представили. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Я сразу могу такой пример привести. Например, в протестантском мире принято считать — мы знаем эту протестантскую доктрину очень хорошо, что человек раз и навсегда уверовавший во Христа, он уже спасен. Это очень известный тезис протестантизма, с которым православная Церковь полемизирует. И вот почему. Потому что мы понимаем, что жизнь человека состоит не только из сегодняшнего дня, не только из  текущего момента — это некий континуум, некая продолжительность, некий путь, как мы с вами обозначили. И поэтому вот этот акт веры, акт принятия веры, акт уверования во Христа человек должен подтверждать каждый момент своей жизни, каждый день и каждый час. И до тех пор, сколько Господь ему отпустит в этом мире пребывать. Поэтому в вере мы укрепляемся день за днем. Вера наша может ослабевать, можем ее возобновлять в своем сердце — то есть это путь, это жизнь. 

К. Мацан 

— А как у вас это начиналось? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Мне всегда очень сложно ответить на этот вопрос, потому что я не помню, как это начиналось. 

К. Мацан 

— Вы всегда были верующим? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Этот вопрос задавали неоднократно и задают его в общении с людьми, конечно, этот вопрос возникает. Я помню себя с детства человеком, который ощущал в своем сердце некий голос Божий и старался его слышать, во-первых, этот голос и как-то следовать тому, к чему Господь призывает. Конечно, имея в виду, что мое детство проходило в советские годы и в тех условиях, когда даже не было храма рядом. И семья была самая обычная советская, без каких-то религиозных установок или традиций семейных. Вместе с тем я могу четко зафиксировать этот факт своей, так сказать, ранней биографии, что голос Божий в сердце был слышен. И, может быть, слышнее, чем в зрелые годы это происходило в детстве. И, наверное, Господь только Ему ведомыми путями выводил меня на последующую дорогу. 

К. Мацан 

— А с церковью как вы познакомились? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Конечно, важно отметить тот факт, что крещен я был в раннем детстве. Несмотря на то, что храма рядом не было, но родители нашли такую возможность и крестили меня, когда мне было 4 года. Я думаю, что это тоже имеет значение. Когда мы дискутируем на тему крещения младенцев — крещения детей в разном возрасте или нужно ли креститься в сознательном возрасте. Конечно, очень много аргументов, очень много важных моментов, которые нужно учитывать. Но, я думаю, сыграло свою роль и то, что независимо от меня, в то время, когда я еще ничего не понимал, я был крещен в православной церкви. Как это сыграло впоследствии — конечно, и благодать Божья действовала в сердце ребенка. И тот факт, что когда ты взрослеешь и понимаешь, что ты уже крещеный православный христианин, наверное, какой-то отпечаток на тебя накладывает. Ты уже жизнь свою выстраиваешь, учитывая этот факт. 

К. Мацан 

— Я вот помню, что когда в студенчестве я осознанно начал приходить к вере, для меня как-то не стояло вопроса — к какой из конфессий. Ну, во-первых, я тоже был в детстве родителями крещен в пятилетнем возрасте, хотя, как и у вас, никакого религиозного воспитания потом не было. Но вот, действительно, этот факт, что ты уже крещен, он многие вопросы закрывал тогда. Ну, понятное дело, что сейчас я не пойду искать за тридевять земель — вот есть свое, близкое, знакомое, тут и останусь. А потом, со временем, в течение разных разговоров я так или иначе оказывался перед вопросом: а, может быть, все-таки надо было как-то проверить? Может быть, надо было изучить католицизм, протестантизм — просто познакомиться, чтобы этот выбор был осознанным? Вдруг это было какое-то слепое следование по пути наименьшего сопротивления? У вас была такая рефлексия? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Ни одного момента у меня не было такой рефлексии никогда. Это совсем не значит, что какой-то акт, связанный с принятием веры, совершённый над нами в детстве, он как-то нас детерминирует — я имел в виду не это. Я имел в виду то, что конкретно со мной произошел такой счастливый случай, что именно в православной вере я был крещен, в православной Церкви. И имел счастливую возможность выстраивать с определенного момента свой дальнейший жизненный путь с учетом уже этого фактора. Никогда не было никаких сомнений или сожалений относительно этого, потому что по мере продвижения по этому пути я и открывал для себя эту истину — какое великое счастье, великая благодать, что всё случилось именно так. Я не знаю, что чувствуют люди, с которыми произошло то же самое в других конфессиях или в других религиях, но вот я могу говорить о своем опыте в этом смысле.  

К. Мацан 

— Мы в этих программах постоянно и неминуемо проходим через такую точку, как встреча со Христом. Кто-то это выражение приемлет, кто-то не приемлет, говоря, что это вся жизнь, она и есть некая длящаяся большая встреча со Христом, какого-то одного щелчка, в который это произошло, нет. Другие говорят, что есть, вот я переживал такой поворотный момент, после которого уже не можешь быть прежним. Как было у вас? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Не могу я обнаружить в своей жизни какой-то переломный момент — всё как раз происходило очень постепенно. Что касается встречи со Христом — понимаете, Христос всегда с нами. Если мы хотим, мы эту встречу опознаем в каждый момент своей жизни — через самые разные другие встречи, через самые разные события, которые происходят с нами. Если мы не хотим, если мы не видим, если мы закрываемся от Бога, то мы можем и никогда не увидеть и не встретить Христа в своей жизни. Вот это, мне кажется, самое важное — Христос всегда с нами. Он всегда нам открывается, это истина православной Церкви. И моменты, когда я осознавал, что вот сейчас Христос рядом, конечно, в жизни были. И о них вспоминать очень радостно. И эти воспоминания воодушевляют и вдохновляют на дальнейшее шествование по этому пути веры. 

К. Мацан 

— Вы рассказываете, что вы росли в нецерковной семье и тем не менее, в какой-то момент что-то происходит и вы приходите в церковь уже осознанно. Вот когда это было, что это был за момент, с чем он связан? И как дальше жизнь складывалась после этого? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Давайте вести отсчет, наверное, с того момента, когда я принял решение, что моя жизнь не просто быть должна быть связана с верой во Христа, а она должна быть целиком отдана служению Церкви. Такое решение у меня возникло как раз в тот период перехода от детства к юношеству, наверное, это было в 17-18 лет. И тогда я в полноте осознал уже себя и православным христианином. Но и, наверное, такой феномен, как юношеский максимализм, он тоже в нашу природу заложен на определенном этапе нашей жизни не просто так Господом, наверное, какие-то положительные следствия этого явления в нем тоже есть. Вот, возможно, осознав себя до конца православным христианином в какой-то момент своей жизни, то есть, подойдя к тому, что ощущалось сердцем, подойдя уже к этому с головой, осознанно, узнав очень много о православной вере, одновременно я и принял решение как бы сделать так, чтобы вся моя жизнь проходила в Церкви. И Господь даровал такое счастье. 

К. Мацан 

— А почему… Я  еще отдельно вас спрошу: как это счастье выглядело? То есть вы нашли свой приход, вы нашли духовника? Вы нашли какую-то компанию людей, в которой было хорошо вот так воцерковляться? Но мне для начала интересно другое. 17-18 лет. Если молодой человек принимает решение не просто, что он будет верующим, что он верит в Бога и это наполняет его сердце — но то, что он именно хочет осознанно, скажем так, на уровне своей социальной активности именно быть связанным с Церковью, то это свидетельство некоего глубокого духовного запроса, мировоззренческого запроса. Как будто всё, что было до этого, всё, что в миру, оно не удовлетворяет, пустое, обманчивое. А вот тут — настоящее. Это может так со стороны выглядеть. Или как? Ответом на какой запрос было это решение? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Вот вы очень тонко уловили, Константин. На тот момент для меня это было выглядело именно так, что вот здесь именно то настоящее, чего я хочу в своей жизни. 

 
К. Мацан 

— Иеромонах Стефан (Игумнов), секретарь по межхристианским отношениям Отдела внешних церковных связей сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Ну, тогда вопрос следующий, который я уже начал озвучивать. Вот это решение вами было принято как некая устремленность к Церкви. И вы сказали, что Господь даровал счастье этой устремленности реализоваться. Как это выглядело? Что началось потом? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Это выглядело так, что у меня было желание, но не было понимания, как его реализовать. А Господь очень быстро, Сам всё устроил таким образом, что оно реализовалось. То есть на уровне человеческих таких наших понятий, на буквальном уровне, это выглядело так, что я уже был готов к тому, чтобы получать духовное образование. Я уже к этому времени получил светское высшее образование, был готов к тому, чтобы получать духовное образование. Совершенно не знал, куда пойти, как это должно происходить. И буквально случайно, в своем городе, где я на тот момент проживал, я увидел объявление о наборе людей в духовное училище. И более того, после того, как я его увидел, я еще размышлял и не совсем решался: а то ли это, не то ли это? Потому что я совершенно ничего не знал о вот этой стороне церковной жизни, то есть об устройстве образования духовного и так далее. Но так получилось, что в храме я встретил человека, который был связан именно с этим духовным училищем — совершенно случайно. И совершенно случайно завязался разговор. И оказалось, что всё очень просто. У меня еще была мысль: а примут ли меня? Как это делается вообще? Оказалось, что нужно просто пойти к правящему архиерею, познакомиться с ним. И так получилось, что встреча с архиереем она вообще меняет твою жизнь. То есть владыка, я думаю, что это универсальный совершенно закон духовной жизни: архиерейское благословение и твой жизненный путь выстраивается именно так, как он должен выстраиваться по воле Божьей. Вот так у меня происходило. И затем, после духовного училища была духовная семинария и так далее. 

К. Лаврентьева 

— А не было ли сомнений каких-то? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Никогда. Вот я без какой-то тени лукавства, самообмана — я совершенно ясно и четко, вот с радостью могу сказать, что сомнений ни относительно… 

К. Лаврентьева 

— Выбранного пути? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Относительно выбранной веры и относительно выбранного пути в рамках этой веры, Ни одного момента в жизни я не сожалел о том, что я пошел по пути духовного образования, ни одного момента я не сожалел о том, что я принял монашество, стал священником. Это отдельный разговор, потому что мы не выбираем до конца все-таки, быть нам священниками или нет — это за нас решает уже церковное руководство. Но тем не менее здесь наше желание тоже должно присутствовать — какое-то согласие на то, чтобы принять священный сан. И, конечно, ну какое может быть сожаление? Мне даже непонятно, о чем тут можно сожалеть? 

К. Лаврентьева 

— Ну, какие-то кризисы, какие-то моменты кризисные, когда человек начинает задумываться: а, может быть, надо было мне пойти другим путем? Или еще какие-то варианты себе начинает раскладывать. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

—Другим — каким? 

К. Лаврентьева 

— Ну, разные батюшки говорят разные ответы. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Нет, у меня никогда такого не было. Конечно, у нас бывают самые разные состояния, самые разные, так сказать, духовные моменты в нашей жизни. Но это никак не связано с тем, что ты сожалеешь об избранном пути. 

К. Мацан 

— Но все равно — путь. Все равно путь, который разный. Вот это две совершенно отдельные темы: принятие монашества и, скажем так, принятие священства. Может быть, и не совершенно отдельные, но и там и там есть о чем поговорить. Вот вы сказали, что вы хотели получить духовное образование. Но ведь можно получить образование и на этом остановиться. Многие люди после первого светского высшего образования идут и получают духовное образование. Иногда и в семинарии. Но это для общего развития, для своего — чтобы быть больше, что называется, «прокачанным» христианином. Не обязательно автоматически из этого следует рукоположение. Или вы шли уже с целью и с желанием быть священником? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Ну, на самом деле, когда человек идет в семинарию, подразумевается, что он все-таки станет священнослужителем. Поскольку для этих целей, которые вы описали — когда человек просто хочет глубже узнать православную веру, есть другие учебные заведения, в том числе и богословские институты. Сейчас у нас с этим нет проблем, недостатка в них. 

К. Мацан 

— Я согласен. Но даже выпускники семинарии не все автоматически становятся священниками. Все равно это вопрос выбора и желания, направленности. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Это вопрос выбора и вопрос воли Божьей. Я думаю, что из тех, кто поступает в семинарию, наверное, абсолютное большинство, 99 процентов поступают с той целью, чтобы принять священный сан. Возможно, в процессе обучения они понимают, что они могут послужить Церкви иным образом. Есть и такие, которые по-прежнему очень стремятся к тому, чтобы принять священный сан, но какие-то жизненные обстоятельства этому препятствуют. А другими словами, всё определяет воля Божья. Потому что какое бы ни было у человека желание стать священником, это то желание, которое может быть реализовано только при наличии воли Божьей. 

К. Мацан 

— А вы шли с этим желанием? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Безусловно, я поступал, имея в виду, что я хочу посвятить свою жизнь Церкви, хочу, чтобы вся моя жизнь происходила в Церкви — чтобы не было ничего, никакой части этой жизни вне Церкви, вне церковной ограды. И я думаю, что да, я имел в виду и священный сан, понимая, что, конечно, это очень долгий путь. Что нужно много учиться, что нужно, чтобы было очень много других факторов и что, в конце концов, Господь должен это определить. 

К. Мацан 

— А вот как Господь определяет такие вещи? Как в этом смысле считать волю Божью? Это какие-то обстоятельства? Это, как вы сказали, решение церковного руководства — что если есть благословение, то значит, есть воля Божья? Это какое-то вслушивание в какие-то знаки? Это молитва? Как можно с уверенностью говорить, что Господь так распорядился? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Во-первых, есть то, что происходит в твоей душе. И это в первую очередь молитва. Опытные священники, опытные духовники говорят, что если человек не любит молиться, то ему вообще о священстве помышлять не следует. Это первое. И этот навык, конечно, как ни странно, дает и семинария. Мне иногда очень странно слышать, когда говорят, что семинария кого-то оттолкнула от Церкви или еще что-то. Не знаю, я учился 5 лет, полный курс в одном из основных учебных заведений Русской Православной Церкви, в Московской духовной семинарии. И это не только не оттолкнуло меня каким-то образом, но там была такая уникальная атмосфера, когда ты имеешь возможность — совершенно уникальную — обмениваться опытом с людьми, которые приехали со всей России, из разных стран, со всей территории Русской Церкви. И у которых очень разный духовный и жизненный опыт. Преподаватели, то есть те, кто старше тебя, те, кто младше тебя, уже на разных курсах — и это всё происходит в совместной молитве, потому что ведь семинаристы молятся и утром и вечером и за трапезой. И есть много служб. И на самом деле, в семинарии получаешь этот навык молитвы, без которого, наверное, ты приобретал бы гораздо дольше. И это тоже способ проверки: а любишь ли ты молиться, любишь ли ты службу? Потому что семинаристы, конечно, очень много участвуют в богослужебной жизни. Это один из таких критериев внутренних. И, вообще, семинария — это возможность еще раз определиться для себя: действительно ли ты осознанно подходишь к такому выбору? То есть первый момент — это внутреннее определение. Но, как вы понимаете, мы все люди — мы все люди, которые в определенный момент сталкиваемся с вопросом: да, я так решил, а вдруг я себя обманываю? А вдруг нет воли Божьей, а вдруг я себе вообще это всё придумал и совсем всё не так? Непременно мы с этим сталкиваемся. И вот здесь срабатывает тот фактор, тот момент уникальный, который тоже присутствует. Но я думаю, что, в первую очередь, в православной Церкви. Вот то, что мы не привыкли учитывать или как-то к этому привыкли относиться, действительно, поверхностно или как-то даже полушутя  — вот то, о чем вы упомянули: решение руководства. В Церкви это называется благословением. Благословение духовника, благословение архиерея, того епископа, в чьем каноническом ведении ты находишься в этот момент своей жизни — это вот как раз и есть то, что напрямую указывает тебе волю Божью, когда ты уже подготовил себя к определенному решению, когда ты уже внутри принял это решение. Но вот этот момент сомнения: а так или нет так? Не обманываю ли я себя? И в этот момент тебе дается благословение или тебя призывают на определенное церковное служение — сто процентов воля Божья. 

К. Мацан 

— Иеромонах Стефан (Игумнов), секретарь по межхристианским отношениям Отдела внешних церковных связей сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». В студии Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к вам буквально через минуту. 

 
К. Лаврентьева 

— Еще раз здравствуйте, уважаемые радиослушатели. В гостях у «Светлого вечера» иеромонах Стефан (Игумнов), секретарь по межхристианским отношениям Отдела внешних церковных связей. С вами мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Отец Стефан, мне все равно очень хочется задать один вопрос. Прежде всего вы — священнослужитель. И насколько вам практически удается времени и душевных сил уделять сейчас именно своему основному служению? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Каждый священник обязан и имеет возможность, какую бы он должность ни занимал помимо этого, совершать Божественную литургию в те дни, когда это обязательно. Это воскресные и праздничные дни. Есть возможность это делать и в будние дни. Я очень люблю, конечно, пастырское служение и вот те его аспекты, которые связаны с общением с людьми, помимо непосредственно совершения службы. Но, вы знаете, может быть, где-то у меня не хватает уделять достаточную часть времени непосредственно своим прихожанам. У меня есть приход, который я очень люблю. И есть постоянные прихожане, с которыми мы всегда вместе, когда это возможно. Конечно, иногда мне хочется уделять им больше времени, больше общаться. Но  Господь возмещает отсутствие такой возможности тем, что Он дает что-то другое в этой жизни, в том числе и через служение, которое я несу в Отделе внешних церковных связей, потому что оно связано и с поездками в том числе, и со встречами с людьми самыми разным в самых разных странах. И с той работой, которая, понимаете, имеет цель: когда ты что-то делаешь и понимаешь, что ты это делаешь не зря, — что у всего этого есть какая-то благая цель. Это, конечно, и облегчает труды. И наполняет твою жизнь смыслом. Ну, вот так вот Господь меня благословил, к такому служению Он меня призвал, чтобы у меня была и пастырская составляющая в моей жизни и вот такая иная, связанная с другими занятиями. Как в пропорции это выстраивается? Ну, наверное, человек никогда не может быть доволен на сто процентов — ему всегда чего-то хочется. Когда ты слышишь звон церковных колоколов, которые призывают на богослужение, а ты бежишь с какой-то встречи и думаешь: опоздаешь или нет. С очень важной встречи, результатом которой могут стать целые годы очень плодотворной и важной для Церкви работы, наверное, тебе кажется: ну, как же так, вдруг ты опоздаешь. Лучше, может быть, ты пораньше закончил бы эту встречу и пришел на службу. Но в другой момент ты понимаешь, что нельзя ее было раньше закончить — что эта встреча так же важна, наверное, как и что-то другое, что ты совершаешь в своей жизни. Поэтому человек может рассуждать как угодно. А нужно делать так, как велит Господь. 

К. Лаврентьева 

— Отец Стефан, заранее прошу прощения  за то, что я сейчас скажу. Вы получили духовное образование. У вас очень высокий уровень духовного образования и вы имеете возможность его использовать. То есть каждый день вы, получается, трудитесь на ниве Отдела внешних церковных связей, если уж так сказать напрямую. То есть вы учились, и вы можете это применить. И мне очень сложно представить, как вы общаетесь с очень простыми людьми, отвечаете на очень простые вопросы. Мы любим задавать этот вопрос, особенно батюшкам, которые закончили семинарию, академию. Далеко ведь не все подходят и спрашивают о правилах VI Вселенского Собора, например. Ведь очень часто спрашивают такие простые, обывательские вопросы. И насколько вам легко взаимодействовать вот в такой форме с прихожанами? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— С одной стороны, вы правы — на простые вопросы отвечать гораздо сложнее, чем на вопросы трудные. Но мне говорить о правилах VI Вселенского Собора, наверное, тоже сложнее, чем отвечать на простой, казалось бы, вопрос какой-нибудь моей прихожанки о том, как правильно подготовить ребенка к крещению или что для этого нужно. Или почему апостол Павел вот в таком-то послании сказал именно так, а не иначе. Кстати говоря, не нужно думать, что вот есть уж такой разрыв между интеллектуальным уровнем духовенства и интеллектуальным уровнем прихожан. Это далеко не так. Люди порой задают такие вопросы, что нельзя понять — это сложный или простой вопрос? 

К. Лаврентьева 

— Безусловно. Но мы не должны забывать, что 70 лет безбожия царило у нас в стране. И сейчас на плечах священников лежит такое бремя — вывести немножко из суеверия к свету православия людей. Вы — секретарь по межхристианским отношениям, вы постоянно ездите по разным странам. У вас постоянно встречи интересные, разговоры, переговоры, разные совещания. И тут вы приходите в храм, а какая-нибудь бабушка вас спрашивает: «Батюшка, ты мне скажи, я правильно делаю, что я ладан пожевала от головной боли?» Мы очень любим вспоминать этот пример. И нет ли у вас какого-то внутреннего снисхождения такого? Это же такое сильное искушение: ну, ладно, отвечу тебе, снизойду к твоей немощи. Просто я это чувство переношу на себя — мне бы, наверное, это было бы очень сложно. Но, слава Богу, я женщина и не могу быть священнослужителем.  

К. Мацан 

— И ты не секретарь по межхристианским отношениям. 

К. Лаврентьева 

— Да, и я не секретарь по межхристианским отношениям. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Вы начали с того, что 70 лет безбожия, этот груз и так далее. Но мы же все такие — и священники, и прихожане — все люди. Все мы с этим грузом, все мы плоды этой, в каком-то смысле советской эпохи. Да, конечно, совсем единицы есть священнослужителей, которые потомственные, которые впитали веру от своих родителей, дедов, которые тоже были священниками. И я считаю, что именно на таких людях держится и сохраняется та цепочка очень важного для нас духовного опыта, без которого совершенно немыслимо было бы что-то построить. Но мы с вами, наверное, одинаковые люди, наверное, как и большинство наших прихожан. Поэтому в этом смысле, если людей интересует что-то, касающееся тонких или более глубоких церковных вопросов, которым нас учили в семинарии — ну, так на то и моя обязанность им это рассказать, поскольку я этому учился. Если их интересуют другие вопросы — но я ведь такой же человек, как и они: почему нельзя на них ответить? Но если речь идет, как вы рассказали, о каких-то суевериях, то я люблю с определенной степенью жесткости отвечать на такие вопросы, потому что я считаю, что этот конкретный момент, который вы затронули, крайне важным. Мне очень хочется, чтобы в церкви было как можно меньше суеверия и как можно больше осознанной, правильной ясной веры. Это не значит, что эта вера какая-то замудренная, что это что-то очень сложное и непонятное. Когда я крещу людей, главным образом, детей, это чаще всего происходит. Но общаешься-то все равно со взрослыми и объясняешь смысл. И практически каждый раз я пытаюсь объяснить, что вот то, что сейчас произойдет — это не некий магический акт, это не просто некое действо, которое мы тут сейчас совершим: священник что-то пошепчет, вы тут постоите и что-то произойдет. Ни в коем случае. Даже при крещении младенцев я пытаюсь объяснить, и, наверное, каждый священник, самую главную вещь, — что младенца-то мы крестим только потому, что есть вы — крестные и родители, у которых должна быть ясная и осознанная вера, точно такая же, как у человека, который принимает крещение в этот момент. А что значит: ясная и осознанная вера? Это значит, что мы должны очень просто и четко понимать, во что мы верим. Ведь истин православной веры не так уж и много — тех, которые для нашего спасения необходимы. И у нас в сердце должен гореть огонь — жажда быть со Христом, жажда к Нему идти. Жажда узнать, если мы только на первом этапе, только входим в Церковь — жажда узнать. Вот это желание — это самое главное. И когда присутствуют какие-то суеверия, то тут, конечно, нет Христа — это очень важный момент.  

К. Лаврентьева 

— Владыка Иоанн Шанхайский однажды сказал: «Огонь — всегда огонь. Но от прикосновения к нему получается и пепел, и сталь, в зависимости от того, что прикасается. Так происходит и с человеком, и всё зависит от того, что принесет он к огню Божественному — в каком состоянии он прикоснется к Богу. Если держит себя как железо, то железная сила станет стальной. Если распускается до слабости соломы — сгорит». Отец Стефан, а что вы думаете об этом? Где та грань и как быть сталью, а не соломой в наши, слава Богу, мирные времена, когда нет открытых гонений на Церковь? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Я думаю, что святитель Иоанн не только имел в виду здесь эпоху гонений. 

К. Лаврентьева 

— Безусловно. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Это универсальное правило, универсальные слова, которые можно применить, причем к самым разным этапам духовной жизни. Речь идет и о самом высшем проявлении веры, когда человек действительно стоит перед выбором: либо он умирает за Христа, либо он теряет Христа. К сожалению, или к счастью, мы видим и сегодня то, что происходят очень часто такие вещи — мучеников за Христа сейчас очень много в самых разных частях мира. По крайней мере, мы должны эти примеры знать и как-то назидаться ими. Конечно, это относится и ко всем прочим этапам духовной жизни, к нашим состояниям каждодневным. Я думаю, что святитель Иоанн, произнося такие слова, прежде всего хотел призвать каждого из нас в каждый момент жизни делать такой выбор: быть как сталь относительно состояния нашей веры, а не как солома. То есть либо мы верим, либо нет — либо мы горячи, либо мы теплохладны. То есть здесь речь идет об этом. И еще раз вернусь к тому, с чего мы начинали: веру мы принимаем и подтверждаем и утверждаемся в ней в каждый момент своей жизни. Не бывает такого, по крайней мере, вот относительно себя мы можем это сказать — что мы уверовали и можем успокоиться и расслабиться. И вдруг неожиданно мы станем как солома. Святые говорят, что есть такое непадательное состояние, которого можно достичь в исключительных случаях, особо призванные к этому святые этого достигали. Но я думаю, что нам об этом говорить рано и не совсем уместно. А к нам очень применимы как раз эти слова святителя Иоанна. 

К. Мацан 

— Есть такая вещь, как послушание. Вы монах, иеромонах и для вас это одна из основных таких направляющих вещей, наверное, как именно для монаха. Но мы под словом «послушание» часто понимаем интуитивно или на уровне таких простейших ассоциаций какой-то большой диктат некоего, значит, старца или какого-то духовного наставника в русле таких вот комедийных, несколько ироничных вещей из древних патериков, когда старец какого-нибудь послушника заставляет сажать цветы вниз головой в землю, катать квадратное, как круглое и так далее. 

К. Лаврентьева 

— Для смирения. 

К. Мацан 

— Чему-то такие вещи должны учить. Но это все-таки монастырское, монашеское такое, вот именно из патериков. А вот на практике в жизни секретаря по межхристианским отношениям — что такое послушание для вас? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Нужно помнить о том, что послушание — это все-таки понятие, относящееся к монашеской жизни прежде всего. Собственно говоря, это тот обет, который и отличает монаха от мирского человека. Потому что все остальные обеты, которые дает человек при постриге, они в той или в иной степени относятся и к любому христианину. Любой христианин должен ограничивать себя в каких-то плотских проявлениях. То есть если он в браке, то он живет брачной жизнью и прочие какие-то вещи для него должны быть недоступны. Да и в брачной жизни целомудрие, как мы знаем, хранится и проявляется в полном соответствии с заповедями Христовыми. Обет нестяжания, может быть, в более крайней степени проявляется у монахов. Но любой христианин, конечно, не должен быть скупым, жадным и стяжательным. И так далее и так далее. Но вот обет послушания, он, конечно, относится прежде всего к монахам. То есть кто такой монах, в чем его отличие от мирянина? Это тот человек, который решил, что свою волю он отныне отдает в полное подчинение Богу через подчинение братии, настоятелю того или иного монастыря, куда он приходит. Вот это самое главное. И раз и навсегда, переступив этот порог, ты уже живешь по-другому. Это, наверное, в определенной степени касается и священников как таковых. Но если говорить о такой необычной ситуации, когда монах, давший обет и принявший постриг, часть своей жизни проводит в монастыре — я насельник монастыря, одного из московских монастырей. И в то же время есть какая-то другая часть жизни — работаю, послушание по благословению. Если это рассматривать именно так — как послушание, как исполнение воли Божьей, как исполнение послушания. Мы тоже иногда путаем эти слова:  послушание воспринимаем, как некую работу, которую нам поручили. Нет, послушание — давайте употреблять это слово в прямом его смысле — послушание, это когда человек свою волю забыл и пытается на сто процентов жить так, чтобы действовала только воля Божья. Что в полноте относится и к монахам. И тогда всё становится ясно и просто на самом деле. 

 
К. Мацан 

— Иеромонах Стефан (Игумнов), секретарь по межхристианским отношениям Отдела внешних церковных связей сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Я уже как-то в этих наших беседах этот пример приводил. Но поскольку вы сотрудник дипломатического ведомства церковного, не могу не вспомнить его еще раз. Мне довелось однажды как журналисту быть на крупной международной межцерковной конференции — Всемирный совет Церквей в Корее в 2010-м году. Да, именно в Пусане. И для меня это тоже стало своего рода интересным каким-то мировоззренческим опытом, потому что, общаясь с протестантами, просто наблюдая за ними, вдруг понимаешь, что какие-то вещи в своей традиции православной ты не замечал, не ценил и воспринимал как должное. Например, вот такое внимание к творениям Святых отцов, вообще, ко всему корпусу святоотеческой литературы, которая для многих протестантов не более, чем некие древние образцы какой-то христианской словесности, письменности, но не что-то живое, жизненное, относящееся к моим духовным запросам здесь и сейчас. А в православии это есть. И когда это везде вроде как — когда на святых отцов постоянно ссылаются, к ним апеллируют, то кажется, что это так естественно, даже чуть поднадоело — всё мы к какой-то древности обращаемся, к чему-то такому «нудному», «скучному» (в кавычки эти слова беру). А вот есть живая жизнь, бьющая ключом. Когда понимаешь, что у кого-то в  христианском мире этого нет, начинаешь воспринимать это не как должное, а как большое богатство, как преимущество в каком-то смысле, которое нужно ценить. Вот таким образом общение, допустим, с протестантами, для меня позволило по-новому открыть для себя православие. У вас, при вашем опыте общения с инославными, что-то похожее когда-нибудь происходило? Вообще, есть ли какое-то в эту сторону движение — на контрасте с другими христианами — еще более рельефно для себя постигать свою веру? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Да, я бы с вами согласился, Константин. Что-то подобное происходило и со мной много раз, потому что мне действительно приходится общаться очень много и глубоко с представителями самых разных конфессий. Это не только протестантские сообщества, это и римско-католическая Церковь, это и очень интересные древние восточные Церкви, такие как коптская, эфиопская, армянская апостольская Церковь. Это и тот же Всемирный совет Церквей, в мероприятии которого вы участвовали. Конечно, возникает очень часто чувство, опять же, радости, что мы находимся при такой возможности, когда мы можем прикасаться к огромной богатейшей сокровищнице нашего духовного наследия, в том числе святоотеческого. Потому что когда говоришь с теми же православными о каких-то истинах, которые для тебя-то совершенно очевидны, а для них это звучит, как нечто совершенно новое, как открытие, это производит впечатление. Но и не только с протестантами или представителями других конфессий — с людьми, которые еще не открыли для себя веру или с представителями даже иных религий. Это интересно, я очень люблю такие разговоры, когда мы рассказываем друг другу о своей вере — каждый о своей вере. То есть происходят какие-то соприкосновения. И, как правило, я чувствую, что вот у меня в душе такое богатство, связанное с тем, что я имел возможность черпать из вот этого неисчерпаемого источника православной веры и православной традиции, что никогда, наверное, у меня не закончатся ни аргументы, ни примеры, ни какие-то доводы в пользу того, что все-таки в православной Церкви стопроцентная благодать Божья и сто процентов всего потребного для спасения хранится. 

К. Лаврентьева 

— Причем очень разные православные славят Бога все равно по-разному, традиции разные. Сирийская Церковь, Коптская Церковь, греческие православные — у них же все равно разночтения есть небольшие в каком-то таком каноническом, может быть… Хотя в каноническом вряд ли. Но, например, греческие женщины не носят платки, у них по-своему это идет, из своих исторических, еще с турецкой историей у них это связано. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Совершенно верно. Нам очень важно, конечно, отличать главное и второстепенное в иных традициях. Вообще, очень важно сегодня, на мой взгляд, со всей открытостью и любовью подходить к нашим взаимоотношениям с кем бы то ни было. Нас окружают самые разные люди. Да даже в России. Мне очень странно слышать разговоры, что православные должны замкнуться в неком таком своем внутреннем мире и ни с кем общаться и ни с кем не контактировать. Это, конечно, очень странно, учитывая хотя бы то, что мы живем здесь бок о бок с представителями самых разных мировоззрений, я бы так сказал. Потому что даже если человек традиционно относится к какой-то конфессии по рождению своему, или не относится ни к какой, но у него могут самые разные взгляды в голове. Но если мы заговорим даже с кем-то из таких людей, мы можем обнаружить очень интересные вещи, совершенно неожиданные, если спросим, во что он верит или во что он не верит. А, как правило, мы столкнемся с тем, что очень значительная часть и наших представителей, людей, которые называют себя православными и представители других конфессий, верят в одно и то же в суеверие, в гороскопы, в гадание и во всё прочее. И в то, что если куда-то пошепчешься, то что-то произойдет. Понимаете? Вот это самая главная проблема. И сегодня вопрос по большому счету встает именно таким образом: когда те люди, которые, по крайней мере, какую-то веру осознано исповедуют и у них есть религиозные и нравственные принципы, но они находятся перед тем вызовом, что они совместно должны что-то вообще остальному обществу доносить. То есть то, о чем вы говорили тоже. Самое главное, наверное, искушение и самый главный вызов — эти суеверия, которые проявляются во всем остальном.  

К. Лаврентьева 

— И обрядоверие во многом. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— И обрядоверие. В конце концов, тот либерализм, натиск которого мы сегодня тоже ощущаем, это ведь тоже связано в той или иной степени с таким состоянием неверующего сердца. Потому что суеверие — это не вера. И я очень удивлен бываю часто, когда человек говорит, что он атеист, что он не верит ни в какого Бога и что он вообще ни во что не верит — и читает гороскопы. Или идет к гадалке. Вот это просто удивительно. 

К. Лаврентьева 

— Или по дереву стучит. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Или по дереву стучит, чтобы не сглазить. И утверждает, что он не верит ни во что. То есть это вещи тоже взаимосвязанные — неверие и суеверие. Вот у вас очень хорошее название радио — радио «Вера». Конечно, это самое главное в нашей жизни — вера. И хочется, чтобы наша вера была осознанной. Чтобы мы понимали, во что мы верим, чтобы она была ясной, не затуманенной никакими суевериями. Чтобы мы понимали, что наша вера — это то, что движет нас по жизненному пути, конечной целью которого является встреча со Христом, уже такая полноценная, полномасштабная. И встреча навсегда.  

К. Мацан 

— Вот вы упомянули неверующих. И нередко можно со стороны людей, которые, будучи неверующими или просто скептиками, или просто смотрящими на Церковь со стороны, от них можно услышать такой вопрос: как вы, христиане, говорите что-то о Церкви, о вере, если сами между собой не можете договориться — так много конфессий. Как после этого вас можно слушать? И каждый из вас — и православные, и католики и протестанты — говорят, что, конечно, вот мы самые христиане. Все христиане равны, «но некоторые равнее». Вот вы наверняка с такими вопросами сталкивались. А это еще и проблематика вашего послушания, вашей работы. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Конечно, это большая проблема — то, что те люди, которые называют себя христианами во всем мире сегодня, а это более двух миллиардов, что они вот так относятся к совершенно разным Церквям, разным общинам, которые, слава Богу, уже не враждуют друг с другом, как это происходило в какие-то прежние эпохи, но, по крайней мере, еще не смогли прийти к тому, чтобы эти барьеры устранить. Мы, конечно, находясь в православной Церкви, убеждены в том, что такое вот устранение барьеров может быть связано только с возвращением всех к традиции первых веков, которые, как мы верим, убеждены, хранятся в православной Церкви в полноте. Кто-то из наших партнеров в межхристианском диалоге даже соглашается с этим в определенной степени. Но, к сожалению… Откуда возникли эти разделения? Он и возникли из-за того, что в церковную жизнь на определенных этапах вмешивался тот или иной человеческий фактор. Мы посмотрим на историю Вселенских соборов, мы посмотрим на то, что как происходило разделение древних восточных Церквей, уж не говоря про XI век, когда Запад и Восток разделились. Это был исключительно человеческий фактор, человеческая гордыня, которая, конечно, привела впоследствии к тому, что та часть христиан, которая оказалась вне общения с православной Церковью, она все более и более стала отличаться по своим воззрениям. И так далее и так далее. А вот этим моментам, когда разделение это наступало, конечно, предшествовал процесс, который шел веками, десятилетиями. Нам в этом смысле тоже нужно очень внимательными быть, потому что и в Православной Церкви, и в Русской Православной Церкви есть разномыслие, очень разные мнения по разным поводам. Но нам всегда нужно знать, что главное, а что второстепенное. Мы можем дискутировать о чем угодно, но есть предметы веры, которые не могут являться объектом дискуссии. 

К. Мацан 

— Что для вас самое радостное в священстве? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Самое радостное — это молитва, это Божественная литургия. Если возвращаться к теме нашей передачи, я думаю, что если бы каждый человек знал, как это радостно — совершать Литургию, я думаю, каждый захотел бы стать священником. У меня какое-то такое мнение: ну, как же так, ничего лучше нет. 

К. Мацан 

— Это такой тезис, с одной стороны, я понимаю, что он продиктован всем вашим умозрением, жизненастроением и миросозерцанием. С другой стороны, я вспоминаю, что где-то я читал историю про подвижника, священника или иеромонаха, ну, священнослужителя, который говорил, что я лучше буду две недели выполнять тяжелейшее послушание какое-нибудь, чем один раз послужу Литургию, потому что это такая ответственность, это такая сила благодати, что просто я боюсь не выдержать. То есть человек настолько сознавал то величие, к которому он приступает. И тот страх и трепет, которые он испытывал, те страх и трепет были настолько сильны, что он даже как-то боялся к этому приступать, боялся это делать часто, если угодно. Я сейчас своими словами пересказываю. Но даже если это история легендарная, такая притчевая, то она просто показывает высокую ответственность, перед которой оказывается человек, совершающий Литургию. Вот как в вас эта история отзывается? 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— Эта история в таком, наверное, крайнем варианте, как у нас часто бывает в подобного рода историях, подчеркивает то, что при совершении литургии и даже когда мы просто причащаемся, дожжен присутствовать страх Божий — это аксиома, это безусловная истина. Но в то же время, сколько святых говорили совершенно иные вещи — о том, что какая это радость и благодать и как Литургия, ее совершение восполняет твои немощные силы. Что такое Литургия? Что происходит во время Литургии? — происходит Евхаристия. Евхаристия — это благодарение. То есть в этот момент, в момент самой сконцентрированной, самой главной молитвы мы приносим всего себя Богу — со всеми немощами своими, со всеми недостатками. Мы Бога благодарим и получаем взамен от Него величайший дар — Его Тело и Кровь. Вот что происходит в Литургии. Происходит это через священника, через его молитвы, через его предстояние у Престола Божия. Конечно, безусловная истина, что происходит это всё не потому, что священник сам по себе такой или иной — достойный или какой-то особый человек. Естественно, каждый священник (я думаю, что вообще не может быть иных вариантов), приступая к совершению Литургии, он осознает свою немощь и недостоинство. То есть это непременное условие приступления к совершению таинства. И, безусловно, мы должны понимать, что совершает Литургию не священник, а сам Господь — Таинство совершает. Но литургические действия совершает священник. Здесь нет противоречий. Здесь нет противоречий — здесь есть понимание того, кто ты в момент совершения Литургии и понимание того, как Господь действует во время этого великого Таинства. 

К. Мацан 

— Спасибо огромное за эту беседу. Напомню, сегодня в студии светлого радио с нами и с вами был иеромонах Стефан (Игумнов), секретарь по межхристианским отношениям Отдела внешних церковных связей. В студии также была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания. 

К. Лаврентьева 

— Всего хорошего. 

Иером. Стефан (Игумнов) 

— До свидания.