"Поэт русского севера Феодосий Савинов". Гость программы - Анастасия Чернова

Гость программы: кандидат филологических наук, писатель, поэт, биограф Феодосия Савинова Анастасия Чернова.

Мы говорили о поэте русского севера Феодосии Савинове, о его судьбе и о том, как в его творчестве отразилась жизнь страны на стыке 19 и 20 веков.

---

Ведущий Дмитрий Володихин

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С Вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы сегодня поговорим о судьбе человека, который, в общем, не очень хорошо известен историкам и литературоведам, хотя когда-то на время обрел странную известность, а впоследствии прославился уже честным, широким, светлым путем. Другое дело, что главное свершение в жизни этого человека вошло в историю без его фамилии, и это в какой-то степени подкашивает известность нашего сегодняшнего героя. Представлю его Вам — это северный русский поэт, уроженец Тотьмы Феодосий Савинов. Какое у него там было главное свершение, я думаю, мы поговорим попозже. Сейчас перед нами поэт, который жил в одно время с Брюсовым, с Фетом, с начинающим Блоком и не получил известности, канул в Лету, хотя у него были все задатки для того, чтобы прославиться. Слава коснулась его дважды перстами и прошелестела мимо, как будто листва, сорванная в октябре холодным ветром. Феодосий Савинов — человек, который достоин самого пристального внимания, хотя когда-то он и прошел мимо первых страниц учебников и первых страниц газет, и, может быть даже, его судьба — отчасти трагическая, его забвение — действительно трагическое — это есть признак эпохи, эпохи конца XIX — начала ХХ века в русской литературе, в русской общественной мысли. Ну, а для того, чтобы мы разговаривали об этом забытом поэте, сегодня в гости к нам приглашена Анастасия Чернова, кандидат филологических наук, писатель, поэт и биограф Феодосия Савинова. Здравствуйте, Анастасия!

А. Чернова

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Ну что ж, я хотел бы традиционно начать этот разговор со, своего рода, визитной карточки портретируемого. Когда мы обсуждаем какую-то историческую личность, всегда и неизменно мы просим нашего гостя буквально в паре фраз сказать главное, о чем надо вспоминать, если разговор заходит об этом историческом персонаже. Прошу Вас!

А. Чернова

— Поэт Феодосий Савинов. Его мы знаем по стихотворению «Вижу чудное приволье, вижу нивы и поля — это русское раздолье, это русская земля». Вот, пожалуй, я сразу раскрою карты, чем же он прославился, прославится. Это стихотворение известно как народная песня, но поэт Феодосий Савинов не только это стихотворение написал.

Д. Володихин

— Вот Вы сразу вынули из моей колоды козырного туза — я его хотел поберечь и выложить минуте так на 20-й нашего разговора. Но, видимо, ничего не сделаешь. Говоря о Феодосии Савинове, мы объясняем, почему мы сегодня взяли его в программу, чем он знаменит, а знаменит он именно вот этим. Ну, прежде всего, мы...

А. Чернова

— Визитная карточка!

Д. Володихин

— Да, ничего не сделаешь! Скажите, тем не менее, хотя это и человек, фактически, одной вещи, но у него есть своя судьба, и есть довольно обширное по объему творчество, так что, наверное, стоит начать с азов — его детство, его корни, его связь с Русским Севером, которая, наверное, сыграла немаловажную роль в становлении его как творческой личности.

А. Чернова

— Феодосий Савинов родился в Тотьме. В этом году 5 февраля исполняется 155 лет со дня его рождения, уже исполнилось. Действительно, поэт Севера, поэт, у которого будет очень характерная, типичная судьба для поэта, пожалуй, конца XIX века, который решил идти своим путем, но при этом использовать уже разработанные поэтические схемы, модели. Это довольно-таки трудный путь — думаю, позднее я поясню, почему это так сложно, невероятно сложно. Но пока про жизнь Феодосия Петровича. Жизнь не менее такая трудная, даже печальная. Родился он в Тотьме, и вот у него было два брата, две сестры, но рано он осиротел, потерял отца. Отец умирает, и появляется отчим. А с отчимом...

Д. Володихин

— А вот как они жили? Семья имела положение в обществе? Собственно, кто его родители?

А. Чернова

— Он из рода священника. То есть дедушка был священником, отец по этой стезе не пошел, но был уже чиновником, был коллежским секретарем, то есть работал, служил на этой ниве. Сам Феодосий учился в гимназии. Ну, соответственно, получается, средний достаток, но нету лишних каких-то средств. Семья потом будет нуждаться, нету лишних денег, чтобы получить какое-то очень хорошее образование, продолжать. Вот он будет учиться, но при этом он будет болеть — это тоже такая ранняя, можно сказать, трагедия. Он не сможет до конца даже доучиться — с перерывами, потом будет возвращаться к учебе в гимназии. Не складываются отношения с отчимом. Ну, то есть брать детские годы — такая довольно-таки грустная будет картина.

Д. Володихин

— То есть, резюмирую: семья обеднела из-за смерти отца, который был, ну, небогатым чиновником, но давал достаток всем им. Учеба прерывалась из-за хворей, отношения в семье не ладились из-за, насколько я понимаю, достаточно сурового, если не сказать, свирепого нрава отчима.

А. Чернова

— Отчима, да. У него были свои дети уже, которые, там... другое к ним отношение. Ну вот он невзлюбил мальчика, тоже с ним не ладилось никак.

Д. Володихин

— Тем не менее, из этой, в общем, достаточно скудной и тусклой, можно сказать, почвы рождается цветок поэзии у молодого человека в душе. Как это происходит, и, в общем, чем Савинов руководствовался, когда вступил на этот путь?

А. Чернова

— Феодосий начал писать стихи еще в юношеские годы, и постепенно он, со временем, будет печататься в разных изданиях. Ну вот 1885 год — время, когда поэзию Савинова узнают, пожалуй, на всероссийском уровне. Его печатают журналы, газеты. Параллельно он работает чиновником, работает нотариусом. То есть у него довольно-таки такая обычная, с бумагами (писцом он работал) такая служба. Но он, конечно, чувствует, что главное призвание — это стихи, это поэзия. Савинов ощущает себя поэтом. И он начинает сотрудничать с разными изданиями. Параллельно он желает продолжить свое образование. После гимназии он учился в юнкерском училище, но не закончил его. То есть где-то год проучился. Опять же, у этого поэта очень много «белых пятен» в биографии. Мы не знаем точно, в каком именно он училище учился. Юнкеры есть в Лефортово, есть Александровское, но туда поступали дворяне, выпускники военной гимназии, поэтому, скорее всего, Савинов учился в Лефортовском.

Д. Володихин

— Ну вот здесь хотелось бы уточнить. Вот мы его «бросили» в Тотьме — в Тотьме он родился, в Тотьме он, насколько я понимаю, учился. Гимназия тотемская была?

А. Чернова

— Да, гимназия тотемская.

Д. Володихин

— И когда же он попал в Москву?

А. Чернова

— Затем он переезжает в Москву уже учиться...

Д. Володихин

— Сам или с семьей?

А. Чернова

— Нет, сам он, сам учится. И есть даже сведения, что он учился в Московском императорском университете, но где именно, какое отделение, факультет, опять же, сведений нет. И, например, Мезинцев Николай Анатольевич предполагает, что поэт, видимо, был вольным слушателем, то есть он просто посещал отдельные лекции, отдельные занятия.

Д. Володихин

— А Мезинцев — это исследователь его творчества временный?

А. Чернова

— А Мезинцев — это как раз... Он, скорее, биограф, да, популяризатор, исследователь. Мезинцев — он родом из Тотьмы. Это уже к вопросу, как мы, почему мы о поэте сегодня узнаем. Да, юбилей, но кто бы знал о юбилее, если бы не его земляки, которым дорога память, которым хочется знать о поэте больше, а не только одно стихотворение, не стали поднимать эту тему? И можно сказать, что Мезинцев — он земляк, он одновременно коллега, потому что он тоже нотариус, работает в московском нотариате, и он поставил вопрос: а что же Савинов сделал еще? Одно стихотворение, которое стало знаменитой песней, это хорошо, но, скорее всего, у него было написано не одно стихотворение. Николай Анатольевич пошел в библиотеку Тотьмы, но в библиотеках не оказалось ни одного сборника поэта, хотя это вот их местный поэт. И так вот встал вопрос...

Д. Володихин

— Когда-то, я бы сказал, местная знаменитость.

А. Чернова

— Конечно, да. И еще в 70-х годах он рассказывал, что он участвовал в конкурсе, и там был вопрос — а кто же автор строк «Вижу чудное приволье»? Он думал, что это народное, мама сказала, что «нет, это наш поэт, наш тотемский поэт». То есть как-то так, можно сказать, из уст в уста, может быть, несмотря на публикации в прессе (а в прессе нередко объявляли — на радио, на телевидении, что это народные слова), все равно сами местные жители знали: это наше стихотворение, поэт — наш земляк.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, сейчас трудами Мезинцева, патриота северной тотемской литературы, будет создана книга, в которой статьи о Феодосии Савинове будут читаться с его уже, фактически, забытыми и полузабытыми стихами. И это издание, которое выходит после чрезвычайно долгого периода, когда ничего не печаталось ни о Савинове, ни самого Савинова.

А. Чернова

— Конечно, да, не было какого-то аналогичного издания, чтобы отдельная книга. Но если говорить — вообще кто-то исследовал, обращался к теме — то да. Есть исследователь Леонид Каленистов, и в 70-х годах он написал несколько статей, посвященных поэту, посвященных этому стихотворению. Конечно, в первую очередь, Савинов интересовал как автор знаменитых строк. Кроме Каленистова, Смолкин писал про историю песни, и тоже это выходило в прессе. А сегодня впервые будет готовиться книга уже со стихами Савинова, с биографией, где собрано воедино то, что мы знаем, то, что мы имеем. И можно сказать, что более 100 лет о нем не было подобного издания.

Д. Володихин

— Ну что ж, мы подходим к одному важному рубежу в жизни этого человека — 1885 году. И Вы сказали, что около этого времени молодой Савинов востребован в журналах, он устроился в Москве на работу — пусть и невысокого уровня, но все же устроился на работу, учился в университете, учился в юнкерском училище и набрал известность. Ну, наверное, некоторой неожиданностью будет то, каким образом он эту известность набрал. Я специально так медленно говорю и даже пытаюсь как-то интриговать Вас, дорогие радиослушатели, поскольку способ, предпринятый этим провинциальным юношей, он, в общем, довольно экзотический. А сейчас для того, чтобы подержать Вас еще дольше в неведении, каким же таким способом можно обрести славу начинающего, молодого литератора, напомню: в 1885 году ему 20 лет. Всего-навсего 20 лет — он уже известен. Так вот, для того, чтобы оттянуть, оттянуть время, я попрошу поставить сейчас наигрыш на гуслях Валерия Гаранина. В конце концов, мы говорим о Русском Севере — это будет очень уместно.

(Звучит наигрыш на гуслях В. Гаранина.)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, ну что ж, побродив по сказочному лесу этих гусельных мелодий, я с удовольствием напоминаю Вам, что это Светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы с кандидатом филологических наук, писателем, поэтом, биографом Феодосия Савинова — госпожой Черновой Анастасией Евгеньевной — обсуждаем сейчас судьбу и творчество этого поэта. Ну что ж, приступим к экзотике. Итак, способ, каким этот человек добился известности?

А. Чернова

— Феодосий Савинов стал работать в Вологде — ну, город, который ближе к Тотьме. Это 1884 год. Он служит канцелярским чиновником в губернском управлении. Но такая произошла история — про нее писали даже дореволюционные газеты, настолько она потрясла своей историей, своим сюжетом. Как-то раз в городе скончался вологодский губернатор Кормилицын. Губернатор хорошо относился к поэту — как пишут газеты, к поэту, к проказам поэта, к шаловнику, шалуну. Ну вот такая трагедия — не стало губернатора. И Савинов решил такую штуку сделать: он написал официальное письмо, официальное приглашение на панихиду и разослал городу, высоким городским лицам, кто по статусу — начальство. И, в общем, они получают письмо — приглашение в кафедральный собор на панихиду. Это письмо приходит в рабочее время, и сама панихида назначена на тот час, когда кипит работа. День будничный. Ну, в общем-то, это скандал. Скандал, и Савинова арестовывают на несколько дней.

Д. Володихин

— Ну, а он сам заказал панихиду, или она была назначена родней усопшего губернатора?

А. Чернова

— Панихида-то, видимо, была назначена, но он выслал такое приглашение, подготовил официальное. То есть он нарушил трудовую дисциплину — он не имел права отсылать.

Д. Володихин

— Ну, ему, очевидно, хотелось почтить память человека, который относился к нему по-доброму?

А. Чернова

— Хотелось. Да, но это только начало истории, такая первая часть. Довольно затейливо пишут дореволюционные газеты — позвольте, я зачитаю строчку: «День был, кажется, выбран проказником нарочито будничный». Да, вот почему-то они считают, что это проказа, хотя, действительно, это, возможно, такой искренний порыв и желание поэта почтить память. Итак: «Во всех канцеляриях ключом кипела самая плодотворная чернильная работа. За эту импровизацию поэт был посажен вице-губернатором под арест на трое суток, в течение которых и сочинил от обиды и от нечего делать обстоятельную сатирическую поэму, разошедшуюся по городу в рукописи под именем «Савиниада». Ну, поэма содержала критику порядков, критику губернатора, чиновников, была наполнена разными пикантными подробностями. Такая вышла поэма. Причем, она стала очень популярна, о Савинове узнали. Поэма распространялась в списках, конечно, ее официально не издавали. Но все — его имя гремит. Я думаю, что «Савиниаду» так вот переписывали, читали, смеялись. А с другой стороны, на службе — конечно, какая теперь служба, когда вышла такая поэма про коллег и начальство?

Д. Володихин

— То есть, если я правильно понимаю, содержание пьесы может быть передано одним старинным русским словом — «озорнина»?

А. Чернова

— Верно, да. Причем, мы не знаем сюжета, не знаем никакой строчки — ничего не дошло, не сохранилось, нигде ее не обнаружили.

Д. Володихин

— То есть она ходила в списках, она никогда не была напечатана?

А. Чернова

— Да. Эти списки — тоже они не дошли до нашего времени.

Д. Володихин

— Но славу она все же принесла, хотя очень рискованную славу!

А. Чернова

— Славу творческую! А вот на работе уже дела не складываются, поэта лишают не только места, но и права на мундир и пенсию, то есть всех... любой привилегии. И он едет в Москву. В Москву! Он понимает, что он поэт, что его читают, что стихи звучат. Это был год еще до выхода первой книги. Он выпускает первую книгу в 1887 году. Там содержатся эпиграммы на чиновников, стихи, которые Савинов уже к тому времени довольно-таки скопил в большом количестве. И поэт надеется продолжить свою творческую деятельность, литературную жизнь. Но пока он будет работать по-прежнему чиновником, учиться. В общем, такие у него планы.

Д. Володихин

— А книга называется невзыскательно — «Стихотворения».

А. Чернова

— «Стихотворения». Да, ну, в принципе, названия такие встречались — у Бунина, например, тоже были «Стихотворения». Несколько примеров — у Ахматовой, по-моему. То есть такое название бывает, да.

Д. Володихин

— Ну вот я хотел бы уточнить: 1887 год — это выход сборника, а 1885 год — это появление самого известного его стихотворения. Но для того, чтобы напомнить, хорошенько напомнить, что это было за стихотворение, я прочитаю три самые знаменитые строфы из него, которые, собственно, и сделали Савинова величиной:

Вижу чудное приволье,

Вижу нивы и поля —

Это русское раздолье,

Это русская земля.

Вижу горы-исполины,

Вижу реки и моря —

Это русская картина,

Это родина моя.

Слышу пенье жаворонка,

Слышу трели соловья —

Это русская сторонка,

Это Родина моя.

И у нас еще будет исполнение этих стихов в виде романса. Голос человека, который будет его исполнять, не чета моему скрипучему, но тем не менее. Мы очень хорошо знаем, что при создании песни была использована лишь часть большого стихотворения Феодосия Савинова.

А. Чернова

— Малой части. Стихотворение действительно очень длинное. Тут не три четверостишия, а в два раза больше. И лучше я, наверное, прочту то, что не вошло, чтобы мы представили, о чем же еще поэт писал, как он представлял родной простор.

Д. Володихин

— Ну вот прекрасный голос колокольчика мне несколько скрасит недавнее звучание моего, несколько подзамшелого.

А. Чернова

— Собственно, тут продолжается традиция Лермонтова — Вы сейчас угадаете, почему (догадаетесь, думаю) — и Алексея Константиновича Толстого.

Слышу песни хоровода,

Звучный топот трепака.

Это радости народа,

Это пляска мужика.

Коль гулять — так без оглядки,

Чтоб ходил весь белый свет.

Это — русские порядки,

Это — дедовский завет.

Далее он повторяет:

Вижу горы-исполины,

Вижу реки и леса —

Это русские картины,

Это русская краса.

Всюду чую трепет жизни,

Где ни брошу только взор.

Это матушки-Отчизны

Нескончаемый простор.

Внемлю всюду чутким ухом,

Как прославлен русский Бог.

Это значит — русский духом

С головы я и до ног.

Это финал стихотворение, и вот так оно заканчивается — русским Богом и русским духом «с головы и до ног».

Д. Володихин

— Ну что ж, прекрасное, и даже жалко, что в песню-то вошли только начальные строфы.

А. Чернова

— Получается — да, пейзаж вошел в песню, то, что он видит. А он еще описал характер, описал пляс мужика. Вот, конечно, вспоминается Лермонтов и его Родина. Описал максимализм чувств — «коль гулять — так без оглядки, чтоб ходил весь белый свет!». Это, помните, у Толстого Алексея Константиновича — «коль любить — так без рассудку, коль грозить — так не на шутку, коль ругнусь — так сгоряча, коль рубну — так уж сплеча!». Ясно — это позиция максимализма, честности, искренности. Вот он тоже признается...

Д. Володихин

— И, в общем-то, влюбленности в свою землю.

А. Чернова

— Да, в землю, в русского человека.

Д. Володихин

— Если я правильно помню, то это не единственная песня на стихи Савинова?

А. Чернова

— Есть еще две песни, они менее известны.

Д. Володихин

— Ну, эта — наиболее известная из всех?

А. Чернова

— Да, да. То есть то, что все знают, это, пожалуй, единственная такая.

Д. Володихин

— И тоже ведь эти песни были, как и «вижу чудное приволье», сделаны на стихах раннего Савинова, верно?

А. Чернова

— Да. Ну, пожалуй, если говорить о раннем, наверное, да. Потому что у него два сборника, но, в принципе, второй сборник — он частично первый тоже включает. Что-то там новое идет, что-то повторяется.

Д. Володихин

— А когда вышел второй?

А. Чернова

— В 1900 году выходит второй сборник, называется «Стихотворения» — это уже прозвучало название.

Д. Володихин

— Опробованное название — чего менять то, что и так хорошо работает!

А. Чернова

— Ну и, кроме того, читатели — загадка, да, интересно, что же будет? В «Стихотворениях» нету даже намека, в каком будут они стиле, про что. Тоже такой ход — интрига названия.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, вот эти два сборника — то, что поменьше, ранний, и то, что побольше, большой, но частично пересекающийся — это, в сущности, две единственные книги, которые дошли до наших дней от творчества этого поэта?

А. Чернова

— Кроме этих сборников, есть еще публикации в журналах. Он активно печатался. Журналы «Иллюстрированный мир», «Живописное обозрение», «Русское обозрение» и так далее. То есть, есть даже публикации в «Будильнике» и прочих юмористических журналах, но там под псевдонимами, то есть мы не можем сказать, какие именно шуточные стихотворения принадлежат Феодосию Савинову. Наибольшее количество, пожалуй, удалось обнаружить в журнале «Иллюстрированный мир», в журнале «Волна» — тоже там есть стихи. В остальных журналах, возможно, тоже содержатся стихи, неизвестные стихи поэта, но это нужно еще изучать. Никто не переводил его стихи, напечатанные в журналах, в книжный формат или хотя бы в электронный формат.

Д. Володихин

— Любопытно. Вот Вы назвали журналы, а они относятся к разным, ну вот выразимся по-старорежимному, лагерям общественной мысли. То есть, например, «Русское обозрение» — это великолепный журнал очень высокого качества литературы — консервативной, христианской, монархической мысли. В то же время «Русская мысль» — о ней обыкновенно пишут, что, фактически, духовным наследником ее стала Кадетская партия. То есть это такой умеренно-либеральный, что ли, журнал. И получается так, что Савинов оказался одновременно в разных лагерях. Видимо, для этого его душа была устроена вполне удобно. Он не пытался ее переводить в какой-то один узкий формат. Видимо, где печатали, туда и шел.

А. Чернова

— Но, видимо, еще подходило то, что он писал, и туда, и в одно издание, и в другое. Причем, лично я находила стихи в «Иллюстрированном мире» и в «Волне» — вот в этих. «Русское обозрение», «Русский вестник» еще я тоже просматривала, но я лично не нашла там, чтобы он печатался. Однако, в биографии исследователь Каленистов, который изучал тему, писал, что есть публикации, и порядка 800 стихотворений — такое огромное количество — в разных журналах он нашел. К сожалению, до нас этот архив тоже не сохранился, мы его не имеем.

Д. Володихин

— Ну вот «Вижу чудное приволье» — это стихотворение, как будто специально сделанное для «Русского обозрения». Что ж, я думаю, что настало время, чтобы наконец прозвучала песня. И уверен, дорогие радиослушатели, что Вы получите от нее удовольствие.

(Звучит песня на стихи Ф. Савинова «Вижу русское приволье».)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, вот видите, какая разница — то его исполнял я, а то его исполняет Лемешев. Согласитесь, в этом виде все великолепие стихов Феодосия Савинова становится яснее. Ну, мне остается добавить, что это Светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы ненадолго прерываем нашу беседу, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.

Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С Вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях кандидат филологических наук, писатель, поэт, биограф поэта Русского Севера Феодосия Савинова Анастасия Евгеньевна Чернова, и мы обсуждаем жизнь и творчество этого старинного русского литератора. Ну что ж, вот мы обозначили антивершину и вершину в творчестве Савинова — его знаменитую, а скорее, пресловутую «Савиниаду», которая принесла ему известность, его блистательность в творении «Вижу чудное приволье». Мы сказали, что у него вышло два сборника и множество стихотворений в разного рода журналах. Но очевидно совершенно — человек, который умер уже в изрядном возрасте, в первые десятилетия своего творчества, с юных лет претерпевал определенные духовные изменения. То есть нельзя сказать, что Савинов как начал писать стихи, так, уже имея чувство и навык устоявшегося поэта, и продолжал до конца жизни. Там были довольно серьезные перемены в его творчестве.

А. Чернова

— Феодосий Савинов, как подлинный литератор, все-таки он действительно имеет развитие — духовное, внутренний путь, ощущение ритма внутреннего пути. Блок писал, что поэту очень важно чувствовать ритм жизни. Но что вот интересно в плане Савинова — ну, даже сборничек он назвал «Стихотворения». Как-то это просто, это не обещает ничего — «Стихотворения». Если мы откроем «Стихотворения», мы увидим, что поэт пользуется довольно-таки известными литературными формулами, образами, если не сказать, шаблонами, штампами. Ну вот он берет то, о чем писали очень-очень многие, — о любви, о любви несчастной, о том, как поэт страдает, о том, что есть толпа, которая поэта не понимает. Это романтическая традиция, но она была уже очень-очень много использована — у Надсона того же это все звучало, и не раз.

Д. Володихин

— И, притом, это было время Надсона. Мне кажется, что этот поэт, в общем, не являясь безусловной вершиной в истории Золотого века русской литературы, тем не менее, для современников на какое-то время, Пушкина с Лермонтовым затмил.

А. Чернова

— Ну, по расхожести тем — да. Потому что их волнуют вот эти образы. Наверное, да, современники так вот и восприняли. Но при этом все-таки это начинается Серебряный век — век, когда уже идут очень такие мощные творческие искания. Поэты обращаются к музыкальности, они проводят эксперименты над стихом, они уже не пишут по-традиционному все ровно и гладко. Обязательно какие-то взрывные звуки...

Д. Володихин

— Что-нибудь вычурное...

А. Чернова

— ...неожиданные образы... А тут вдруг Савинов, вдруг «Стихотворения», и он принципиально пишет по старинке, традиционно, используя всю разработанную лирическую образность, которая была до него.

Д. Володихин

— Ну, традиционалист — это еще далеко не плохо. Многие великие люди были традиционалистами в творчестве и в жизни своей.

А. Чернова

— Да, но следует же найти, что надо сделать так, чтобы традиция не стала мертвой. Потому что она должна быть живой, должно быть какое-то развитие дальше в этом направлении. В плане традиционности, конечно, в этом смысле Савинов стоит очень твердо, очень прочно. Он не сомневается, где добро, а где зло. Он знает, у него координаты тверды, он не смущается духовными веяниями. А они были очень разными у Серебряного века, очень опасными. Вот здесь Савинов, действительно, можно сказать, даже православный в чем-то поэт, православной позиции. Он не сомневается в том, что есть заповеди, что есть некий нравственный закон в душе человека, что обидимого нужно утешить, что несчастному нужно посочувствовать. Вот это у него твердо. Это русская традиция, пушкинская, когда «и милость к падшим призывал» (Пушкин).

Д. Володихин

— У меня такой вопрос. Вот то, что Вы сейчас говорите, это уже зрелый Савинов, это Савинов, состоявшийся как поэт, или он начинает с этого в юные годы? А Вы сказали, что он на гимназической скамье начал писать стихи... И вот оно трудно поверить, что сразу же обрел себя в амплуа блистательного поэта-традиционалиста — православного, консервативного и, вместе с тем, обладающего звонким, ярким языком. Вот то, что Вы говорили, — это плод развития, или это было в самом начале?

А. Чернова

— Да, думается, плод развития. Постепенно... Ну, 1900 год — у него всего два сборника, у него не так много... не такое большое поэтическое наследие. Но он отходит, конечно, от юмористического, иронического взгляда на мир. Вот эта тема крепнет, но не всегда он по своему состоянию точно все, верно расставляет акценты. Например, мечта — у него очень часто встречаются образы мечты, грезы. Тут он уже вполне человек-символист Нового времени. Потому что символисты обращались к каким-то иным мирам, к мечтательности, грезам, для них это все было важно, как бы отрывались. Даже ранний Блок прошел этот путь. Начинал он с неких мистических видений — более лирика абстрактная, холодная, а потом он становится... опускается на землю, смотрит трезво по сторонам и пишет о том, что видит. Савинов, в каком-то смысле, проделывает такой же путь. Да, он изначально, думается... Семья священника все-таки... То есть нравственность, понимание добра и зла — вот «куда», «что такое хорошо», «что такое плохо» — у него было привито с детства. Но одно дело — привито, а как это написать, как это проявляется — тут у него есть и влияние времени, и его собственные такие вот воззрения. Что-то стоит прочно, традиционно, что-то меняется. То есть очень сложно тут переплетаются в разное время разные мотивы.

Д. Володихин

— Давайте же, давайте же попробуем почитать то, что он написал! У нас за всю передачу пока прозвучало только одно стихотворение, а ведь наследие-то его гораздо шире одной вещи, как мы уже говорили.

А. Чернова

— Пожалуй, я прочитаю строки из стихотворения «Удивительное время», потому что хочется потом порассуждать на эту тему. Вот он пишет — напомню, что это уже начало Серебряного века, такое время:

Удивительное время!

Что за люди, что за нравы!

Что за мелочное право!

Где же дней минувших слава?

Где певцы и где пророки,

Где их вещие глаголы,

Что гремели так далеко,

Оглашая веси, долы?

Где рокочущие струны

Гусляра, где песни-были?

Или гневные Перуны

Звучных лир не пощадили?

Или время уж приспело,

Или вправду дни настали,

Чтоб скворцы лишь только пели,

А соловушки молчали?

Д. Володихин

— Ну, получается, такое «скворечное» время... (Смеется.)

А. Чернова

— Смятенность. Чувствуется, что поэт ценит именно старинную русскую жизнь. Вот гусляры — он страдает: «А где же песни-были? Где настоящий поэт-пророк?». Все как-то мелочно. Но иногда хочется подумать. А это же время, по сути, когда творит, начинает Блок писать свои стихи. Когда Бальмонт... В 1900 году у него стихотворение «Безглагольность». Удивительная такая невесомость, стихотворение совершенно прозрачное, но при этом, по Савинову, выходит, что это время заката творчества, заката настоящей литературы. Так это я к чему говорю? Вот я сегодня тоже нередко слышу мнения, что сегодня закат литературы, культуры, искусства. Читая Савинова, я поняла, что это не про время, а это общая такая тенденция. Всегда, когда бы человек ни жил, очень сложно разобраться, увидеть сразу достижения. Провалы — они, может быть даже, виднее — графомания, массовая литература. Но настоящая литература есть всегда. И вот, как ни странно, поэзия Савинова меня к этой догадке подвела, когда я читала и думала: а почему же он так страдает, что он в такое плохое время живет?

Д. Володихин

— Ну, может быть, отчасти-то он прав? То есть он обвиняет свое время в том, что оно измельчало, в том, что все поэты стоят по колено в стихии творчества и не погружаются с головой, поскольку погружаться-то некуда. Потому что он не видит мощных характеров, он не видит величия своего народа, своей земли — он видит некое борение вычурностей, некое, может быть, определенное наступление распущенности. И наступающему Серебряному веку он бросает в лицо: «Ты — не то, что нам нужно! Мы не туда идем!». В сущности, позиция-то не такая уж и беспочвенная!

А. Чернова

— Да, он наблюдает игру. Он, пожалуй, еще против... Литературная игра... Ведь увлечение техникой, но потеря ощущения подлинного творчества, глубинного, с характерами, с бытийными... Творчество, которое ставит бытийные вопросы, — вот к этому стремится Савинов, и этого ему не хватает в современности. Это станет таким лейтмотивным сюжетом его поэзии — постоянно поэт и толпа, толпа не понимает. Даже жалко становится, что он силы тратит, обличая толпу, — толпа лишь хохочет.

Д. Володихин

— Вот на этой печальной ноте мне хотелось бы ненадолго отступить назад и напомнить, что Савинов не только плод традиционного воспитания, не только дитя, родившееся в семье, которая уходит корнями в священство, в стихию социального слова — духовенства. Он еще и дитя Русского Севера. И впоследствии у него будет нечаянный наследник — может быть, и не знавший о самом Савинове, но, конечно, песню его слышавший. Это другой замечательный поэт Николай Рубцов, также принадлежащий Тотемской земле по праву. И поэтому сейчас прозвучит песня на стихи Рубцова «Тихая моя Родина». Исполняет Анна Широченко.

(Звучит песня «Тихая моя Родина» на стихи Н. Рубцова.)

Д. Володихин

— Есть ли сердце у того человека, который слышал только что эти две песни и не расслышал переклички между ними, между двумя временами, между двумя большими поэтами, между двумя русскими душами? Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях кандидат филологических наук, писатель, поэт Анастасия Евгеньевна Чернова. Мы обсуждаем труды и дни замечательного поэта Русского Севера Феодосия Савинова. И мы продолжаем разговор, который начался с нескольких фраз об одиночестве поэта, которое очень хорошо слышится в стихах Феодосия Савинова.

А. Чернова

— Одиночество — это, пожалуй, как обратная сторона того, что мечты не исполнились. Одиноким поэт действительно себя чувствовал очень-очень сильно. Он понимал, что у него нету друзей, нету любимой девушки. Это в стихах постоянно проходит лейтмотивом, где он страдает от того, что вот у него нету настоящих таких друзей и любви. Но насколько оригинален, опять же, вот этот мотив одиночества? Одиночество... Например, в эпоху классицизма такая тема поэтов не волновала. Державин мог писать про одиночество — один, но в значении «един», то есть немножко другое было семантическое значение. Затем одиночество появляется уже у сентименталистов, романтиков. И разный, разный будет лик — у Лермонтова вселенское...

Д. Володихин

— «Выхожу один я на дорогу»...

А. Чернова

— ...да, уже такое вселенское одиночество — человек перед лицом целой Вселенной. У Савинова, скорее, одиночество не вселенское, но вот именно от того, что разные жизненные неурядицы его огорчают.

Д. Володихин

— То есть, в сущности, мы можем сейчас подумать: одиночество его происходит от того, что он противостоит времени и время к нему неласково, он не может найти тех, кто будет близок его душе с ее высокими идеалами, или его одиночество — это поэтическая игра, своего рода рисовка? Что здесь больше видно из его стихов?

А. Чернова

— Думается, что это не игра, что, конечно, он переживает все это очень искренне. Когда он вообще стал писать стихи, он поставил на кон, мне кажется, все. У него не было каких-то других вариантов жизни, развития, каких-то других интересов. Ну, работа — работой, это да, то, что необходимо, чтобы пропитание иметь. А он чувствовал, что его призвание — поэзия и что он поэт настоящий, который устремлен туда, к гуслярам, к старинной жизни, а это время его не понимает и отклика на его стихи не находит. Он это чувствовал, переживал, и он это тоже выразил в своей поэзии.

Д. Володихин

— Ну, я думаю, стоит прочитать что-нибудь, показывающее, до какой степени глубоким было его чувство одиночества и непонятости.

А. Чернова

— Ну, пожалуй, я прочитаю несколько строчек, несколько примеров из разных стихов, где как раз тема «Поэт и толпа» и что поэта не понимают:

Поверь, на все твои стремленья

Толпа ответит лишь враждой,

Насмешкой дерзкою презренья

Над пылом жизни молодой.

В другом стихотворении опять будет насмешка:

Когда я пыл восторженных мечтаний

Перед толпой разоблачал,

В ответ на мир душевных упований

Злорадный смех звучал.

При этом лирический герой понимает, что, несмотря ни на что, он все равно будет идти своим путем, он будет говорить правду, какая бы она горькая ни была для окружающих. Они могут ее даже принять, понять, осмыслить. Он говорит: «Иди! Пусть грянет над тобою суда толпы враждебный гром». Он все равно говорит: «Иди!». Он не сходит со своего пути, не отказывается от призвания. А в жизни так все и было. Вот вышла книга — 1900 год, второй сборник. Савинов очень большие надежды возлагал на эту книгу, он считал, что теперь-то он прославится, его будут покупать, будут читатели, может быть, свое направление будет. Но книга лежала в книжных, никто ее не брал. Пришлось потом тираж забрать, выкупить обратно. Рецензии тоже не выходили. Вышла одна — единственная рецензия была отрицательная. Автор посмотрел, полистал, написал, что стихи унылые, неинтересные. Ну, и все — вердикт поставил, поставил точку.

Д. Володихин

— Ну, стоит обратиться к духу того времени с определенной укоризной. Парадоксально получается: когда молодой парень написал охальнические стихи, вот эту самую «Савиниаду», обругал свое начальство и попал в опалу, хоть и невеликую, но, тем не менее, неприятную для него, общество рукоплескало: «Боже мой! Он прекрасен! Да что за удивительная душа у человека! Давайте же возьмем его везде и признаем!». Как только человек начинает говорить о вещах несколько более серьезных, и у него иссякает порыв вот такого сиюминутного занятия общественной борьбой (знаете, вот, словами классика, «борьбой за то, чтобы борьба была более активной»), общество смотрит на него глазами, вроде бы, ведущих своих людей литературы и оценивает: «А! Фу, занудство!». Вот таков был дух этого времени. Не больно-то он был добрый.

А. Чернова

— Да даже стихотворение, которое стало песней, оно уже было в этом сборнике. Не заметил критик, не нашел, за что зацепиться, да?

Д. Володихин

— А были еще вещи, которые показывают обращенность Феодосия Савинова к его земле, к народу? Есть ли что-нибудь показывающее, что вот эти горькие переживания — не единственное, что было в его душе, в его творчестве?

А. Чернова

— У поэта есть несколько стихотворений, посвященных Родине, родной земле, примерно в направлении, которое стало песней: «Вижу чудное приволье»... К сожалению, я сейчас не могу процитировать на память, но есть два-три стихотворения, есть про гусляра стихотворение, и, наконец, есть такие, где он пишет о том, что нужно жалеть ближнего и что вообще нужно верить в лучшее. Вот одно из стихотворений так и называется — «Кредо»:

Что все грозы и все тучи,

Шум и грохот всяких бурь,

Если снова с дальней кручи

Глянет ясная лазурь?

Освеженная грозою,

Мать-Природа горячей

Встретит, радуясь покою,

Ласку солнечных лучей.

Здесь, надо сказать, он пытается... Он не жалуется, не страдает, а именно говорит: «Ну, ничего страшного! Пусть бури будут, а мы все равно сейчас будем жить дальше, и лазурь будет ясная, а не запачканная красками каких-то уже других оттенков». Ясное чувство, светлое такое чувство у стихотворения.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, человек вовсе не пытался ядом собственных переживаний отравлять душу себе и окружающим.

А. Чернова

— У него слово «жизнь» 101 раз встречается в стихотворениях. Слово «смерть» или «война»... «Война» — вообще ни разу нет. «Битва» — раза три. То есть, по идее, если смотреть по лексике, у него очень такая более жизнеутверждающая лирика.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, человек хотел бы света в этой жизни?

А. Чернова

— Он к нему стремился.

Д. Володихин

— Ну, а принят он не был, поскольку для высокоинтеллектуальной публики столиц эта поэзия была, ну, совсем не то, что какое-нибудь, я уж не знаю, изощрение в стиле поэтического рококо, по тем временам очень и очень востребованное. И судьба Феодосия Савинова сложилась тяжело. Он скончается в возрасте 50 лет. До этого будет болеть и, честно говоря, прикладываться к хмельному неоднократно. Его будут от страшного, тяжелого переживания лечить врачи. И под конец жизни он, в общем, утрачивая память, будет узнавать только мать. Скончается он безвестным человеком, фактически, забытым.

А. Чернова

— И до сих пор мы не знаем, где его могила. Она утеряна. Под Тотьмой, Кувшиново, где рядом с лечебницей... Маму он очень любил, и даже его сборник стихов посвящен «дорогой маме». То есть это чувство он сохранил на всю жизнь. Вот еще про Родину — я подумала, что странно, жалко даже, что нет у него стихотворений, посвященных Тотьме...

Д. Володихин

— Или мы их пока не знаем.

А. Чернова

— Или пока не знаем, да. Или хотя бы природа, может быть, отражается местная. Там такая река Сухона, очень красивое место, очень такое старинное, храмы белокаменные с лепниной, только на Севере встречается.

Д. Володихин

— Храмы будто корабли — великолепное тотемское барокко XVIII века. Один раз побывал в городе — всю жизнь не забудешь.

А. Чернова

— Вот хочется... Может быть, когда-нибудь и найдем такие стихи Савинова. Но пока есть и более обобщенный образ Родины — это тоже важно, безусловно. Это традиция народной поэзии, традиция обобщений. Зато такое стихотворение подойдет любому краю — не только Северу, но и Югу нашей России.

Д. Володихин

— И напомните еще раз нашим уважаемым радиослушателям, что планируется в этом году выпустить книгу стихов Феодосия Савинова и биографических материалов о нем.

А. Чернова

— Все, что есть, мы собрали в отдельное издание. Стихи — последний сборник 1900 года, затем большая подборка стихов, обнаруженных в журналах, в газетах, в которых он печатался. Там будут биографические статьи — как раз Мезинцева, будет моя статья про творчество, анализ. То есть такой сборник. Издательство «Языки славянских культур» уже готовит, уже в работе. Обещали, что к июню мы успеем выпустить.

Д. Володихин

— Анастасия Евгеньевна, ну вот Вы все сказали, кроме главного — называется-то как эта книга?

А. Чернова

— «Поэзия Феодосия Савинова». Я думаю, что так и будет. Просто в процессе, возможно, что-то поменяется, название уточнится в процессе издания. Но имя «Феодосий Савинов», конечно, будет на обложке.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, мы в течение этой передачи пытались воскресить полузабытое имя, и мы считаем, что выход книги, посвященной памяти этого человека, воскресит, в какой-то степени, его стихи и позволит не только уроженцам Тотьмы, но и вообще людям Русского Севера, да и тем, кто является патриотом русской поэзии эпохи Золотого века и начала Серебряного века, получить наслаждение от соприкосновения с личностью этого человека. В жизни Савинова было много трудного, много тяжелого. Конец его трагичен. Но остались-то от него стихи, которые помогают людям жить, которые дают им свет. Поэтому будь к нему милостив, Боже! Мне осталось от Вашего имени поблагодарить Анастасию Евгеньевну Чернову за ее просветительский час, проведенный вместе с нами, и сказать Вам, дорогие радиослушатели: «Благодарим Вас за внимание! До свидания!».

А. Чернова

— До свидания!