Гость программы — Алексей Фокин, ведущий научный сотрудник Института философии РАН, доктор философских наук.

Ведущий: Алексей Козырев

---

А. Козырев:

— Добрый вечер, дорогие друзья, в эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи» и с вами ее ведущий Алексей Козырев. Сегодня мы поговорим о патристике и античной философии. У нас в гостях ведущий научный сотрудник Института философии Российской академии наук, доктор философских наук Алексей Русланович Фокин. Здравствуйте, Алексей Русланович.

А. Фокин:

— Здравствуйте, Алексей Павлович. Здравствуйте, дорогие радиослушатели.

А. Козырев:

— Я очень рад приветствовать вас в нашей студии. Вы еще и приглашенный профессор Китайского университета национальностей, и я знаю, что сегодня выполняете вот эту непростую миссию преподавания христианства, истории православного восточного богословия в Китае, в стране далеко не полностью христианской, но где есть верующие люди и где есть интерес к этой проблематике, и это такое вот ваше миссионерское служение, насколько я понимаю, да?

А. Фокин:

— Ну, в какой-то степени, да. Хотя, конечно, сейчас это все-таки академический проект, который осуществляется в рамках, действительно, философского факультета при Центральном университете национальностей Пекина. Но, конечно, я поддерживаю связи и с местным приходом в Харбине православным и с приходом в Гонконге православным, поэтому можно и так сказать, как вы это обозначили.

А. Козырев:

— Вот вы в своих научных исследованиях очень много споспешествовали, скажем так, союзу богословия и философии — и в преподавании, и в том, что вы выполняли значительную роль в общецерковной аспирантуре и докторантуре, вот поэтому я бы хотел начать с вопроса, который в свое время поставил Тертуллиан: что Афины Иерусалиму? То есть «что» в каком смысле — что дает? То есть можно этот вопрос повернуть так, в положительном ключе: что дают Афины Иерусалиму, что дает античное философствование христианскому богословству? А можно ведь и в другом ключе — что? Ну, подумаешь, там какая-то философия, вот есть Библия, есть Священное Писание, есть предание церковное — что нам философия, что нам до нее? Как вот вы для себя прочитываете этот тертуллиановский вопрос?

А. Фокин:

— Да, хороший вопрос, Алексей Павлович. Начну, наверное, с того, что Тертуллиан, когда ставил этот вопрос, рассуждал он примерно таким образом: что общего между Афинами и Иерусалимом, между Академией Платона и Церковью, между портиком Соломона и портиком стоическим? То есть, действительно, между христианской верой и философией. Когда он ставил этот вопрос о том, что там общего, он предполагал, что там очень мало общего, и что философия является источником многих искажений христианского вероучения, например, гностических, прежде всего гностических, то есть его пафос был антигностический. Он пытался показать, что гностики, используя философию, которая, с его точки зрения является некоторым инструментом злых сил дьявола при воздействии на религиозную жизнь людей, она ведет к некоторым таким существенным искажениям христианства, христианского вероучения, христианской философии и производит совершенно невероятные системы, такие как, например, Валентин-гностик: 30 эонов, или Маркион: дуализм, «добрый бог» и «злой творец».

А. Козырев:

— Тертуллиан писал трактат «Против валентиниан», да?

А. Фокин:

— Да, действительно, у него есть и «Против валентиниан», и пять книг «Против Маркиона», поэтому его можно понять, вот этот пафос антирациональности, антифилософский можно понять, и можно также понять, почему он вперед выдвигает веру, потому как он говорит, что «вера — это для нас все, а знание, философское знание, оно только ее искажает и может увести в какие-то, так сказать, дебри, где вера потеряется или заблудится, как у гностиков», поэтому у него даже есть такая формула: «Не знать ничего против Правила веры — это значит знать все», то есть фактически достаточно знать только то, что передано Христом апостолам и апостолами их ученикам, то есть пресвитерам, епископам, и хранится в Церкви, предание Церкви, предание апостолов, этого достаточно знания для спасения.

А. Козырев:

— Но ведь такая мысль, что библиотеки надо сжечь и, вообще говоря, они не нужны после того, как пришел Христос, время от времени навещала самых разных людей, вплоть до Льва Николаевича Толстого, который, по большому счету, не был христианин в церковном смысле этого слова, не верил в Воскресение Христа, не принимал церковных Таинств, но тоже считал, что многознание уму не научает, скажем так. Но всё-таки библиотеки, слава богу, на что-то пригодились в христианской культуре, несмотря на такой экстремизм Тертуллиана. А вот можно я про гностиков спрошу? Ведь гностиков критиковал не только Тертуллиан, но и Плоти́н, который отнюдь не был христианин, он был последователь Платона, как он сам себя считал, но в то же время он считал гностиков совершенно нечувствительным к подлинной философии. Вот так ли опасна была эта ересь гностицизма, так ли много было гностиков, что Тертуллиан и другие критики — Климент Александрийский, столько много внимания уделяли опровержению гностиков?

А. Фокин:

— Да, я думаю, что их было достаточно много. Вот вторая половина II века от Рождества Христова — это как раз расцвет гностицизма и, соответственно, полемической литературы против гностиков — вторая половина II и начало III века. И они, действительно, представляли собой опасность для церковной жизни, для Вселенской Церкви, потому что могли увлечь за собой своими вот этими невероятными рассказами, переплетением религии, философии, психологии, антропологии в одну такую вот амальгаму, которая могла послужить многим как притягательная такая вот теория спасения гносиса, какое-то тайное знание, которое дает спасение, и приобщившись к нему уже, так сказать, не надо заботиться о своей участи, поэтому все-таки даже вот по полемической литературе видно, что гностическая литература, против которой писали, была очень развита. Я не специалист по гностикам, поэтому не могу более профессионально рассуждать на эту тему, но, насколько я знаю, вот утраченных сочинений гностиков, помимо апокрифических евангелий Фомы, Актов Петра и так далее, было очень много: Васили́да, Маркио́на, Апелле́са, Карпокра́та и так далее, они утрачены. То есть по количеству трудов гностики могли спорить вполне с Вселенской Церковью, с отцами Церкви тогда, апологетами: Иринеем, Тертуллианом, поэтому действительно нужно было с ними как-то бороться. Но Тертуллиан и Ириней выбрали вот такой путь противопоставления разума и веры, церковного предания и философской традиции. Но, с другой стороны, мы видим и иное, например, Александрийское христианство, на примере Александрийской школы катехизической, огласительного училища, которое возглавлял Панте́н, последователь Климента — Ориген, и дальше там Дионисий и уже епископы Александрийские, которые попытались как раз философию рассмотреть как некую пропедевтику к вере, в общем, как педагога ко Христу. То есть вторая позиция, в отличие от Тертуллиана, который разводит Афины и Иерусалим — это как раз поставить философию на службу религии, на службу вероучению, представив ее как такой естественный свет откровения, естественный разум, который ведет, поскольку все люди причастны Логосу, Разуму, а Логос есть Творец мира одновременно, или Сын в христианской традиции, Единородный Сын — Слово Божие, которому причастны все люди от рождения, поскольку все люди разумны и могут пользоваться разумом, поэтому разум является таким естественным путем к вере в Единого Бога и в Его Слово, и в творение мира и человека и так далее, и поэтому вот идея Логоса, как педагога, который ведет все человечество ко Христу, параллельно с иудейским народом, который Бог ведет через тот же Логос, через Сына, посредством закона.

А. Козырев:

— То есть вот формула Иустина: «философия как детоводительница ко Христу», да?

А. Фокин:

— Да-да, Иустин и Климент Александрийский, особенно его произведения, вот «Протрептик», «Педагог», как раз развивают вот эту тему. Вот, и поэтому вот эти две традиции: традиция иррациональная Тертуллиана и рациональное отношение к философии, как к инструменту, как к необходимому средству привлечения людей к вере, пропедевтическому, вот они так приблизительно в одно и то же время возникли: конец II-начало III века.

А. Козырев:

— То есть многие фрагменты древних философов мы тоже ведь узнаем из творений того же Климента Александрийского. То, что до нас не дошло в виде текстов Гераклита, Парменида, это все-таки древние авторы, какие-то цитаты доходят до нас через христианских авторов, так?

А. Фокин:

— Да, безусловно, не только Климент, он действительно был собирателем мудрости, но и Евсе́вий Кесари́йский, конечно, его вот эти вот «Евангельские приготовления» и другие произведения донесли до нас такие сборники, доксографический материал, который утрачен был во многом, мы по ним восстанавливаем. Отчасти «Философу́мена» Ипполит Римский тоже, автор III века. Ну и более поздние, конечно, Августин, например, «Град Божий», там первые восемь книг содержат много доксографического материала, и по истории философии там отдельная книга, и по истории религий античных. Это действительно, историки философии тоже ценят данный материал. Но всё-таки мне кажется, что вот такое собрание просто сведений, привлечение античных источников для подтверждения истинности христианства имело какой-то вес в то время, могло привести интеллектуалов того времени ко Христу, если им показать, что много общего у нас с вами, и христианство — это не просто какая-то иррациональная вера, которая не требует работы разума. Вместе с тем античные авторы, хотел их упомянуть, тоже шли навстречу христианству, вот, например, Нуме́ний Апаме́йский, известный неопифагореец, неоплатоник, он предлагал такую формулу, что «Платон — это Моисей, говорящий по-аттически».

А. Козырев:

— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами её ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость — доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии Российской академии наук Алексей Русланович Фокин. Мы говорим сегодня о патристике и античной философии. И вот если для философов всё-таки существовала такая община, которая называлась «школой философской», где была своя система передачи знания, своя система педагогии, своя система воспитания, культивирования философских идей, то что для христиан? Можно ли сказать, что вот этот образ школьной такой философии перенёсся и в раннехристианские общины? Или там вот это философское знание, оно как-то по-другому транслировалось, использовалось там в риторике проповеди или как-то ещё?

А. Фокин:

— Ну, первое, что приходит на ум — это школа Иустина, мученика и философа в Риме, которую он открыл где-то в середине II века, по типу классических философских школ, которые тогда не только классические были в Афинах, но также и в Александрии открывались, тот же Плотин, его учитель, всё это продолжалось. И то же самое и христианство, вот начиная с апологетов, помимо огласительных, скажем, задач, объяснения основ веры, Символа веры, Таинств для того, чтобы принять Крещение, поставило задачи какого-то всё-таки интеллектуального такого соперничества с античной традицией, и для этого нужно было образовать какие-то действительно вот подобия философских школ, и первая вот школа Иустина, а затем мы видим уже Александрийское училище огласительное, которое фактически переродилось, переросло в Богословскую школу, или даже институт, можно сказать, где была программа обучения, которую разработал Климент из его произведений, это мы можем осудить, а Ориген, он прямо вот исполнил эту программу, потому что составил большие комментарии к Священному Писанию, там одна из ступеней изучения — это нужно было подробно изучать Священное Писание. А до этого — философию, вот до того, как приступали к изучению Библии, необходимо было пройти этический, так сказать, этап нравственного совершенствования и куррикулум того времени философский освоить.

А. Козырев:

— То есть этика все-таки относилась к философии — не выучить вот десять заповедей и поступать по ним, а есть некое научение добродетели, которое связано с Аристотелем, с античной этикой, да?

А. Фокин:

— Ну да, я думаю, что, безусловно, помимо библейской этики и Декалога, и Нагорной проповеди, христианские богословы, отцы Церкви использовали античную этику, безусловно. Как считается, что сначала стоицизм очень сильно повлиял, римский стоицизм прежде всего — Се́нека, Марк Аврелий, Эпикте́т, и на Тертуллиана, и на Климента, и на Оригена, и даже на каппадокийцев отчасти — Василий Великий. А потом она, этика, немножко трансформировалась, да и метафизика, в сторону платонизма, и это еще связано с появлением монашества потом, но монашеская традиция — это некий особый род философствования, любомудрие христианское, это уже чуть позже, а вот в первые три века мы видим, что этика, вот у Климента Александрийского это тоже подготовительный этап, античное понимание, этика добродетелей — это тоже подготовительный этап к принятию христианской библейской этики и, собственно, изучение Священного Писания, что и было главной задачей Александрийской школы —подробное изучение Библии.

А. Козырев:

— А на что они ориентировались в этической традиции — на этику стоиков или все-таки на этику Аристотеля? Вот у Пьера Адо́, я помню, была книга, посвященная как раз духовным упражнениям в стоических школах, где он показывает, что сама практика христианской аскезы, она уже была подготовлена вот таким аскетизмом, как бы мы, наверное, сказали: безблагодатным, поскольку эта аскеза не вела ко спасению, не было идеи бессмертия души, но тем не менее, аскеза с очень такими разработанными правилами, как метод научения добродетели, существовала и в античной традиции. То есть был ли какой-то кодекс вот этой нравственности, который философски следовало изучить — перечень добродетелей, список добродетелей?

А. Фокин:

— Действительно, вот если ранние авторы больше зависели от стоицизма, это мы видим и у Климента, и у Оригена, например, по понятию бесстрастие как идеал мудреца, то, что должен достичь мудрец — это бесстрастие, свободу от страстей. То же самое и у Климента и Оригена, у Климента — это идеал гностика христианского — ну, в подлинном смысле, в нормальном смысле гностика, то есть достигшего...

А. Козырев:

— Истинного гностика, да?

А. Фокин:

— Да, истинного гностика, совершенно верно, достигшего подлинной мудрости библейской. И у Оригена точно так же — апатия, то есть «бесстрастие» по-гречески, это идеал христианского мудреца. И то же самое — это стоическое, это понятие концепции стоическое, не платоническое и не аристотелевское тем более, потому что Аристотель — это метриопатия, то есть умеренность во всем. Но дальше Аристотель, безусловно, тоже оказал в более развитый уже период, это «золотой век», IV-V века, мы видим влияние Аристотеля, безусловно, например, об этике Неме́сий Эме́сский, Григорий Ни́сский, безусловно, Амвросий Медиоланский тоже, на западе — Августин отчасти. И списки добродетелей как раз появляются приблизительно в то время, в IV веке, когда, например, Амвросий Медиоланский платоновскую концепцию четырех кардинальных добродетелей: мужество, справедливость, умеренность, благоразумие, ставит как тоже предварительный этап, предварительная ступень к принятию христианских добродетелей, а именно: вера, надежда, любовь, так называемые теологические добродетели или богословские добродетели, которые уже являются как бы высшим новым этапом нравственной жизни.

А. Козырев:

— Даже ведь в Средние века, по-моему, как-то это аллегорически пытались представлять в порталах готических соборов, где сам собор был таким учебником морали, когда человек подходил, он видел аллегории добродетелей, пороков, и для этого уже нужно было, грубо говоря, смешать античное и христианское вино, то есть представление, действительно, о мужестве, о справедливости, о целомудрии, о благоразумии, и о христианских добродетелях, а какие специфические христианские добродетели, которых не знала античность?

А. Фокин:

— Да, вот помимо упомянутых: вера, надежда, любовь, которые, по апостолу, пребывают, и особенно любовь, хотя и знание, и пророчество, всё это умолкнет и пройдёт, но эти останутся. Безусловно, вот страх Божий, такие добродетели, воздержание (это монашеское уже), бесстрастие как идеал, смирение, библейские понятия — милосердие, это уже то, что дополняет античный идеал этический. И в целом получается, что вот эта совокупность добродетелей должна вытеснить пороки, главные пороки, главные страсти человеческие должны замениться добродетелями, и поэтому параллельно с бесстрастием, то есть свободой от страстей, от пороков, христианин, — и в том числе любой христианин, не только подвижник, который подвизается где-то в пустыне, аскет, анахорет, — также должен достичь идеала совершенной любви. Вот совершенная любовь, самопожертвование, вот это вот действительно такое истинно христианское дополнение к античной традиции, по моему мнению, что здесь мы видим в примере, собственно, Самого Христа Спасителя эту жертвенную любовь, апофеоз этой любви: смерть за грехи всех людей на кресте — это, конечно, то, чего не знала античная этика.

А. Козырев:

— Это любовь не в смысле эрос, да?

А. Фокин:

— Нет, конечно, это агапэ, это христианское понятие любви. Хотя эрос, это вот понятие тоже используется в мистике, вот христианская мистика, тут мы уже встречаемся и с этими представлениями.

А. Козырев:

— Но это не первые века?

А. Фокин:

— Нет, это уже попозже.

А. Козырев:

— Это Симеон Новый Богослов, Максим Исповедник, да?

А. Фокин:

— Да, в принципе, наверное, «золотой век» уже начинается, да, вот толкование на «Песнь песней», все, что связано с этой библейской книгой, в Александрийской традиции толкования, в Каппадокийской, и потом в поздневизантийской, и западной, кстати, тоже, например, Григорий Двоеслов, VII век, конец VI-началоVII, Римский папа, тоже толкования на «Песнь песней» выводили христианских богословов к идее вот такой вот интимной духовной любви между верующим и Христом, между душой и Богом, которая описывается в «Песне песней» аллегорически, через такой вот брачный союз.

А. Козырев:

— А вот вы упоминаете Оригена, ведь Ориген для такого обывателя церковного — это почти ругательное имя: оригенизм, ересь, ересь Оригена, вот как мы можем Оригена все-таки включить в сонм таких выдающихся церковных богословов?

А. Фокин:

— Да, Ориген — это действительно выдающаяся личность, к сожалению, посмертно он был осужден Церковью и на Поместных Соборах, и на Вселенском, на V Соборе. Но вместе с тем влияние Оригена, оно колоссальное, вообще вот о нем надо отдельно, конечно, говорить, личность уникальная, повлиявшая и на христианский Восток, и на христианский Запад, и несмотря на осуждение его, которое, с моей точки зрения, конечно, не совсем справедливо, тем более, что оно был уже посмертным, в то время как при жизни он пользовался огромным авторитетом, особенно вот в Палестине, куда он перебрался потом из Египта после некоторого конфликта с епископом местным, но конфликт этот не был связан никак с его догматическими или философскими взглядами, там был чисто, так сказать, личный конфликт. А затем вот в Палестине Кесарийская школа, Кесарийская палестинская библиотека, которую он основал, там, собственно, школьная традиция, которую он ввел, и которую продолжали потом и Григорий Неокесарийский, и Евсевий Кесарийский (Памфил), и через них уже дальше каппадокийцы наследовали. Это, безусловно, вот один из таких важнейших каналов влияния Оригена, его мысли на Восток, но также и на Запад.

А. Козырев:

— Мы говорим сегодня о влиянии античной философии на учение отцов Церкви, на патристику, с доктором философских наук Алексеем Руслановичем Фокиным, и после небольшой паузы мы вернемся в студию и продолжим наш разговор в эфире Светлого радио, Радио ВЕРА в программе «Философские ночи».

А. Козырев:

— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии Российской академии наук Алексей Русланович Фокин. Вот вы сказали «золотой век» патристики, то есть мы вот в первой части нашей программы говорили больше о времени апологетов, первых христианских учителей, а что произошло в «золотой век», то есть там увеличилось или уменьшилось вот это присутствие философского потока, скажем так?

А. Фокин:

— Многократно увеличилось. Тут можно совершенно сказать авторитетно и без всяких сомнений, что «золотой век», то есть век, начавшийся с 313 года Миланского эдикта, ну и главным образом 325 год, как маркер это I Вселенский Собор, Никейский собор, и простирающийся, традиционно считается в современной литературе — до Халкидонского Собора, то есть 451 год, это чуть больше века получается, век с небольшим, вот «золотой век» патристики везде, и на Востоке, и на Западе, и в Сирии, в сирийской традиции тоже самое, и в Александрийской, в Египетской. И здесь мы видим, безусловно, усиление влияния философии на христианство, так называемую эллинизацию христианства, с которой боролись протестанты в свое время, сейчас, конечно, этого уже нет, такого негативного отношения к христианскому эллинизму, как Флоровский отец Георгий предлагал это понимать, феномен христианского эллинизма, так сказать, неискореним, он уже вошел в церковную жизнь, в плоть и кровь церковной жизни, и в богослужения, и в богословие, и в этику.

А. Козырев:

— Как и христианского платонизма, да?

А. Фокин:

— Да-да-да, и иконографию, и так далее. Вот, это все как раз «золотой век» главным образом, потому что, действительно, кого бы не взять, на Востоке — каппадокийцы, александрийцы, антиохийцы, на Западе — итальянцы, например, тот же самый Амвросий, Милан, или Августин, Северная Африка, везде мы видим колоссальное, во-первых, знание античной традиции и стремление поставить вот эти знания классической литературы, философии на службу христианству. Кому-то это удавалось очень хорошо, кому-то нет, например, Ма́рий Виктори́н, такой малоизвестный автор, которым я долгое время занимаюсь и перевожу, латинский христианский автор, он не отец Церкви, но всё-таки это более-менее признанный учитель Амвросия и Августина, не в прямом смысле, но идейно. Поскольку он был платоник до мозга костей, ему этот платонизм помог очень хорошо бороться, например, с арианством — он замечательно доказал единосущность Троицы, равенство Лиц, неотчуждаемость Их, вечность, совечность и так далее. Но в то же время тот же самый платонизм, остатки платонизма не смог он вместить в христианство, например, идея «мировой души», вот так она у него где-то и витает между Троицей и тварным миром.

А. Козырев:

— Ну, как и у русских религиозных философов, у Соловьёва...

А. Фокин:

— Совершенно верно. Идея Софии, но он, правда, не называл её Софией. Предсуществование душ, то же самое, как и у Оригена, кстати, это тоже рудименты платонизма, это вот попытки как бы не очень удачные. А с другой стороны, каппадокийцы, Августин — это очень удачные попытки синтезировать античную традицию и христианство.

А. Козырев:

— Каппадокийцы, давайте назовём, чтобы наши зрители знали, о ком идёт речь.

А. Фокин:

— Это Василий Великий, Григорий Богослов и младший брат Василия — Григорий Нисский. Да, действительно, эти три выдающихся отца Церкви, один из них архиепископ Кесарии Каппадокийской, вот святитель Василий, другой — Григорий Богослов, он даже был одно время Патриархом Константинопольским. Ну, Григорий Нисский, он занимал менее важную церковную должность, но в любом случае это столпы Церкви, наряду с Иоанном Златоустом, который ещё третий святитель к ним добавляется вместо Григория Нисского, потому что у Григория Нисского там были некоторые проблемы с оригенизмом как раз, поэтому его не включили официально в число трёх святителей.

А. Козырев:

— То есть Иоанн Златоуст третий святитель?

А. Фокин:

— Да, да, третий — это Иоанн Златоуст.

А. Козырев:

— Когда мы говорим три святителя — это Григорий Богослов, Василий Великий и Иоанн Златоуст.

А. Фокин:

— Но, тем не менее, каппадокийцы, и в том числе и Григорий Нисский, двое из них обучались в Афинах, в Афинской Платоновской академии, и прежде чем стать на поприще церковного служения, Григорий Нисский, он был самоучка, но тоже выдающийся христианский мыслитель, они смогли, действительно, христианство поставить на уровень с лучшими достижениями платонизма или аристотелизма, конкурировать совершенно спокойно с античными традициями того времени и при этом не терять именно ничего из христианства, полностью соответствовать вере апостольской и Евангелию.

А. Козырев:

— Ну вот святитель Иоанн Златоуст, по-моему, был достаточно критичен по отношению к античной философии, может быть, в большей степени, чем два остальных великих святителя, да?

А. Фокин:

— Да, это действительно так, но святитель Иоанн, он был больше таким практическим, у него разум такой был практический, нежели теоретический, направлен на этику, на воспитание жизни, нравов, поэтому в целом он, конечно, не так хорошо знал античную философскую традицию, он прекрасный ритор был, его учителем был Лива́ний, языческий ритор, и что касается риторической техники, тут он превзошел всех, ну потому он и Златоуст, так ему титул этот Церковь и присвоила.

А. Козырев:

— Ну, мы все знаем «Огласительное слово», которое читается на Пасху, да? Один из шедевров.

А. Фокин:

— Действительно, да, шедевр, но, к сожалению, должен вас разочаровать, Алексей Павлович, и наших слушателей — «Слово» это более позднего происхождения, возможно, VIII век византийский, там, может быть, что-то есть подражательное к Златоусту, у Златоуста есть несколько серий «Огласительных гомилий», подлинных, они, кстати, были не так давно переведены на русский язык, изданы моей супругой Ириной Пролыгиной, и доступны сейчас на сайтах, совершенно спокойно можно ознакомиться с подлинными «Огласительными гомилиями» Златоуста.

А. Козырев:

— То есть это так же, как приписывание икон Пресвятой Богородицы апостолу Луке, да? То есть много икон по легенде приписывается апостолу Луке, но на самом деле они позже написаны, то есть в «Слове» тоже есть?..

А. Фокин:

— Да, можно так сопоставить, действительно. Ну и в целом каппадокийцы, вот те проблемы, которыми они занимались, они более философские именно проблемы, особенно Григорий Нисский, который действительно писал «диалоги», подражая Платону, например, о душе, Фидон там вспоминается, или, например, «Об устроении человека» отдельный трактат, там речь идёт о природе человеческой, как она создана по образу и подобию Божию, и как это можно расценить с точки зрения также философских концепций человека: души, устройства тела, как связь между душой и телом, психофизическая проблема, это всё он тоже изучил. Поэтому Иоанн Златоуст, конечно, занимался, как Константинопольский Патриарх, некоторыми другими проблемами, но даже когда он был в Антиохии, ещё пресвитером, хотя он тоже не отрицал рациональность, вот никто из них не отрицал как таковую рациональность, необходимость рационального мышления, рациональных методов в христианстве. Например, опровергая ариан, он в своих словах о непостижимости, о непостижимом Существе Божьем, вполне привлекает аргументы рациональные. И в целом каппадокийцы высоко оценивали человеческий разум, и в целом, в христианстве человек, сотворённый по образу и подобию Божию — это прежде всего человек разумный, не верующий, а разумный. То есть черта такая, как способность веры, например, это не черта образа Божия, это, наверное, что-то уже связанное с благодатью, так сказать, вера как способность, появляющаяся с помощью Божественной благодати. А разум — это то, что в человеческой природе заложено, и он необходимо, правильно развиваясь, ведёт к Богопознанию.

А. Козырев:

— Ведь в человеке есть то, что, наверное, античная философия не видела и не учитывала, когда она говорила о человеческой природе — это грех, это его греховность, то есть это меняет кардинальным образом вообще всю философию человека, а может быть, и философию истории. Здесь есть какой-то аналог понятия греха в античности?

А. Фокин:

— Греха — да, но не первородного. Вот это христианское понятие или библейское понятие первородного греха, то есть что мы под этим подразумеваем: некоторые объективные последствия личного греха Адама и Евы, первых людей, которые материализовались, можно так сказать, в искажение природы человеческой, вот это, действительно, то, чего античная традиция совершенно не знала. То есть античная традиция анализировала человека, человеческую природу, как она есть, о страсти, добродетели, между ними какое соотношение, как избегать крайностей, как стяжать добродетели, заслужить блаженство, как идеал, так сказать, мудреца, блаженную жизнь. А христианство сразу показало, что нет такого радужного взгляда на человека в реальности, потому что человеческая природа искажена грехом, и грех стал как бы данностью человеческой природы, человеческого бытия.

А. Козырев:

— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость — доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии Российской академии наук Алексей Русланович Фокин. Мы говорим о античной философии и христианстве, и христианском богословии, святоотеческом богословии Восточной, прежде всего Восточной, но и Западную Церковь не забываем, до разделения это единое наследие богословское. Вот есть такая схема, что Восток — это платонизм, а Запад — это аристотелизм, что вот Запад пошел путем Аристотеля, и отсюда схоластика, школьная философия, а Восток все-таки более мистичен, более созерцателен, правильна эта схема или все-таки с ней можно поспорить?

А. Фокин:

— Ну, я бы, конечно, поспорил. Тут надо еще хронологически эту схему как-то уточнить, потому что если взять, действительно, сравнить этот срез на уровне XIII века, то мы увидим, что, конечно, аристотелизм на Западе, в западной схоластике — это преимущественная философия. До того существовавший и бытовавший там платонизм, через Августина, через Боэция, через какие-то другие памятники, был потом вытеснен там, но он же там был. Вот западная традиция на срезе IV-V веков, например, Амвросий, Марий Викторин, Августин — там аристотелизма практически нет, там сплошной платонизм. С другой стороны, восточную традицию берем, тоже на уровне, например, IV-V веков срез, хронологически берем — конечно, платонизм тоже, главная, наверное, все-таки система метафизическая, этическая, которая вдохновляла и александрийцев, и каппадокийцев тех же самых, и Дионисия, конечно, Ареопагита или Псевдо-Дионисия. Но в то же время мы видим, что на Востоке аристотелизм тоже присутствует очень так вполне, и в этической составляющей своей, и в метафизике та же идея перводвигателя, как обоснование существования Бога, она в патристике уже использовалась, или там теория добродетели как середина между двумя крайностями и так далее. Ну, а про логику Аристотеля я вообще не говорю, то есть изучение логики Аристотеля, категории, порфирьевского «Комментария» к категориям, это все входило во все школьные программы, в том числе в христианские школы, там тоже это изучалось, и на Востоке, и на Западе, поэтому я бы не стал такие вот схемы жесткие предлагать, что Запад — это аристотелизм, а Восток — платонизм. Скорее, тут вот Запад и Восток можно, наверное, разделить в плане юридическое мышление и философское. Вот западная традиция, начиная с Тертуллиана, она нам представляет все-таки больше такой вот юридический срез.

А. Козырев:

— Рим, римское право, да?

А. Фокин:

— Вот-вот-вот. Отсюда идея примата Римской Церкви, Римской кафедры, отсюда идея всяких списков таинств, грехов, епитимий или, наоборот, сатисфакций.

А. Козырев:

— Юридическая теория искупления: кто кому платит выкуп.

А. Фокин:

— Да, это тоже, которое возобладало в конце концов в Средние века на Западе, хотя вот патристике там она не была преобладающей, надо сказать. Она, как и на Востоке, на Западе все-таки там был целый веер разных объяснений теорий искупления, не только юридических, поэтому я бы провел, скорее, вот здесь разделение такое или различие: римский юридический менталитет и восточный греческий философский.

А. Козырев:

— Ну, у нас с чего начинается наше христианство — «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона Киевского. То есть благодать выше закона, то есть закон хорошо, но благодать покрывает закон — действительно, вот это восточное отношение к благодати, дару Божьему. Ну и Григорий Палама, наверное, тоже такой пример, не без Аристотеля его учение «О Божественных энергиях сформировалось», поэтому, действительно, надо избегать схем, я с вами совершенно согласен. Но мне хотелось в конце нашей программы еще расспросить вас немножко о вашем преподавании в Китае, то есть как китайские студенты воспринимают такие сложные проблемы? Ведь даже для наших студентов, студентов-философов, средневековая философия — это темный лес, то есть мало кто на этом специализируется, это стараются поскорее пробежать. Вот Античность читают подробно, потом Новое время, а вот эти «темные века», что-то там такое про единосущее... Вот византийскую философию вообще не читают, то есть это удивительно, но ее как-то в нашей системе обучения просто нет.

А. Фокин:

— Да, совершенно верно, вот византийская философия вообще как-то у нас выпадает. То есть патристика еще как-то худо-бедно изучается как такое-то небольшое введение к схоластике уже средневековой, западной, а византийская, да, в университетах выпадает в курсах истории философии.

А. Козырев:

— Но вот китайское образование, ведь тоже там традиция философского образования, ну не то чтобы очень древняя, то есть там философию в университетах стали примерно с 1912 года преподавать как такую отдельную дисциплину и для них важно Запад, Восток, но потом марксизм появился, как такая главенствующая традиция, как точка отсчета. Вот как в условиях современной китайской школы читать христианское богословие? На что это ложится?

А. Фокин:

— Да, это, конечно, непростая задача. Но у меня небольшой опыт в этой области, я всего лишь год преподаю.

А. Козырев:

— По-английски или по-китайски?

А. Фокин:

— Сейчас уже на китайском. Поскольку у меня было востоковедческое образование в свое время, китаеведение, поэтому мне легко было его возобновить сейчас и достичь того уровня, который сейчас уже мне позволяет общаться со студентами спокойно на китайском. И преподавание раннехристианской мысли, оно возможно сейчас очень в немногих местах, скажем так. Ну, это, безусловно, в Гонконге, вот в Гонконге есть христианские институты, есть центры по изучению раннего христианства и переводов. Но Гонконг — это особый экономический и политический район Китая, сохраняется там система, одна страна — две системы, так называемые. То есть старая, еще капиталистическая система, доставшаяся от Англии, от британского содружества, она в парламент и так далее, все это как-то сохраняется, при том, что отчет дает Гонконг уже властям Пекина, центральным, то есть там это легче. А вот я преподаю в Пекине, Пекин — это центр, где сосредоточены все органы власти, все университеты центральные: Пекинский университет Цинхуа, Народный университет, Педагогический университет. Я преподаю в университете Национальностей, там собраны со всего Китая представители разных 56 национальностей Китая, все они имеют разные, в том числе и культурные, и религиозные традиции, поэтому задачей этого университета было сблизить все эти национальности, дать им возможность развиваться, развивать свои национальные традиции, и в то же время как бы жить в единой стране, одним миром, так сказать, в согласии. И поэтому философский факультет вот этого университета, в нем существуют кафедры всех основных религиозных философских традиций китайских, например, конфуцианство, изучение конфуцианской традиции, даосизма, буддизма, затем мусульманской философии, арабской философии, затем иудаизма и христианства. И, соответственно, в рамках изучения христианства студентами предполагается также изучение истории Христианской Церкви и христианской литературы. Вот, собственно, я встроен как бы в эту систему, где я, как сейчас это стало возможным, читаю курс как раз «Ранняя патристика, с I по V век, христианская патристическая литература или святоотеческая литература». Мы знакомимся с древними памятниками, то есть после общего введения, периодизации, понятия «отцы Церкви», кто они такие, когда они жили, в чём их особенность, дальше мы уже приступаем, собственно, к чтению базовых текстов, начиная с «Дидахе», то есть учение 12 апостолов, почти самый ранний памятник вне Нового Завета.

А. Козырев:

— Переведён он на китайский язык?

А. Фокин:

— Да, он переведён, но там не хватало комментариев, я написал некоторые подробные комментарии, мы их тоже уже перевели, студенты помогают. И дальше доходим до каппадокийцев, в прошлом году дошли до каппадокийцев и Августина, может быть, в этом чуть побольше, посмотрим, как получится. Плюс к тому: очень большой интерес к древним языкам, потому что я им объяснил, и сами они понимают, что изучение древнего христианства невозможно без знаний классических языков, греческий, латинский это минимум, плюс ещё еврейский для Библии, и, может быть, ещё сирийский, для сирийской традиции. Ну, коптский тоже у них был интерес, но пока коптский не изучается, только вот греческий, латинский, еврейский и сирийский языки, это дополнительно к курсам по истории христианской литературы, а также истории литургических памятников и аскетической литературы тоже первых пяти веков.

А. Козырев:

— Вообще-то можно позавидовать даже нашим университетам. Я думаю, что нет такой вот кафедры, где так подробно бы и с изучением языков рассматривалось раннее христианство. Но китайцы проявляют к этому интерес, то есть там есть специализация?

А. Фокин:

— Ну вот в рамках того университета, где я работаю, временно сейчас преподаю, там предполагается специализация по истории христианства, христианской философии, богословию, вплоть до написания магистерских и кандидатских, точнее, это PhD, у них там одна степень, как и в западных университетах сейчас в большинстве. И вот я даже уже присутствовал в прошлом году на защитах. Были защиты, например, одна PhD-защита была «Святитель Кирилл Александрийский и его христология», успешная, хорошая работа, защита. Другая защита, например, была посвящена, это была магистерская защита, магистерского диплома, проповеди Блаженного Августина на Рождество: «Богословие в рождественской проповеди Августина».

А. Козырев:

— Хочется пожелать вам успеха и помощи Божьей в этой работе. Я вспоминаю слова, вот здесь у нас гостем был в студии Юрий Анатольевич Шичалин, который говорил, что «Европа там, где Гомера читают по-гречески», и если Гомера по-гречески читают в Китае, значит, Европа перемещается в Китай. Вот хочется перефразировать эти слова нашего мэтра, филолога-классика, и сказать, что Европа также и там, где читают Августина и каппадокийцев.

А. Фокин:

— Совершенно верно, полностью согласен.

А. Козырев:

— И если это будет происходить в Китае, значит, это свидетельствует о том, что, может быть, та географическая Европа, которая отказывается в чем-то от этих ценностей, будет уходить на периферию, а будут выходить на первое место в мировой истории те страны, которые проявляют внимание к этому наследию, к преданию христианскому.

А. Фокин:

— Да, это тем более важно, что история христианства в Китае, она очень древняя, она восходит к VIII веку, когда несториане прибыли в Китай, а затем уже католические миссионеры Марко Поло, это уже при монголах, и особенно Минская династия...

А. Козырев:

— Это отдельная тема, я думаю, мы с вами еще как-нибудь соберемся и поговорим.

А. Фокин:

— Да, и православие в Китае — это важная тема, потому что православие тоже с XVII века там присутствует.

А. Козырев:

— Я благодарю нашего гостя, напомню радиослушателям, что в студии был доктор философских наук Алексей Русланович Фокин. До новых встреч в эфире «Философских ночей» на Радио ВЕРА.

А. Фокин:

— Спасибо, всего доброго.

---

Все выпуски программы Философские ночи

• «Кант и Бердяев. Юбиляры 2024 года»
• «Жизнь и идеи графа С.С. Уварова»
• «Философия режиссуры». Интервью с Андреем Горбатым