«О внутренней тишине. Вопросы неофита». Иером. Иоанн (Гуайта)

У нас в студии был клирик храма Космы и Дамиана в Шубине иеромонах Иоанн (Гуайта).

Отец Иоанн поделился, почему так важна внутренняя тишина, и как её приобрести и сохранить в условиях шума и суеты мегаполиса. Наш гость ответил на вопросы: почему тишина многих пугает и причиняет дискомфорт, как избавиться от всё чаще встречающейся зависимости от постоянного движения и страха что-то упустить, как сосредоточиться на молитве. По мнению отца Иоанна тишина важна, чтобы открыть сердце для Бога.

---

А.Ананьев:

— Добрый вечер, дорогие друзья!

Меня зовут Александр Ананьев.

И… по сути, наверное… вот… если бы я полностью пытался соответствовать той теме, которую я сегодня хочу обсудить, мне, после того, как поздоровался, следовало бы замолчать и позволить вам послушать тишину, на протяжение ближайшего часа.

Но это было бы не совсем справедливо, во-первых, по отношению к вам, а во-вторых, по отношению ко мне — потому, что я очень, очень люблю беседовать, и слушать глубокие ответа человека.

Вы знаете, я скажу… не сочтите это за какой-то неуместный комплимент… я, пожалуй, не вспомню ни одного человека, который столь же бережно относился бы к слову. То ли причина в том, что русский язык — это язык, которому Вы учились, учитесь, продолжаете учиться и будете учиться всегда. То ли это — в силу того, что Вы очень много работаете со словом, и слушаете, и Ваша задача — сформулировать свои мысли и своё служение.

В общем, сегодня я пригласил сюда для того, чтобы обсудить очень важную для меня тему, клирика храма Космы и Дамиана в Шубине, удивительного собеседника — иеромонаха Иоанна Гуайту.

Добрый вечер, отец Иоанн!

О.Иоанн:

— Добрый вечер!

А.Ананьев:

— Я сразу хочу спросить Вас: правда молчание — золото?

О.Иоанн:

— Правда. Думаю, что правда.

Ну, может быть, не молчание… но… молчание — тоже, в определённых обстоятельствах, безусловно. Но думаю, что тишина — точно.

А.Ананьев:

— А чем тишина отличается от молчания?

О.Иоанн:

— Ну… это — две разные вещи. Молчание — это связано только с нашим… с тем, говорит ли человек, или молчит. Отсутствие слов. Тишина — это не только отсутствие слов — отсутствие звука… скажем… в целом. И, кроме того, это — состояние, безусловно, души — состояние. А молчание — это, всего лишь, часть, скажем так, тишины.

А.Ананьев:

— «Молчание — это, всего лишь, часть тишины…» Необходимое условие, Вы хотите сказать?

О.Иоанн:

— Ну… да, безусловно. Если нет молчания, нет и тишины тоже — это да.

А.Ананьев:

— Вот, об этом я тоже хочу поговорить. Потому, что… если я хочу услышать тишину, почувствовать тишину, и увидеть в середине этой тишины Бога, Которого… полностью мной… вот… просто вокруг меня… во мне… везде… то зачем я тогда молюсь? Зачем я говорю слова?

О.Иоанн:

— Ну, во-первых, чтобы молиться, не обязательно говорить слова. Мы можем эти слова думать.

А.Ананьев:

— Я не знаю другого способа… Но, по крайней мере, я знаю, что люди, которые достигли многого через каждодневный труд — лишь они способны… молчаливо молиться. Я — точно таких высот не достиг. Я не думаю, что я смогу.

О.Иоанн:

— Ну… как? Я думаю, что Вы вполне можете молиться… как сказать… разумом и сердцем, не обязательно — голосом.

То есть… ну… во-первых, человек может молиться… Очень часто, кстати, спрашивают — и на исповеди, и так далее — можно ли молиться своими словами, как молиться своими словами, и так далее. Я считаю, что молиться своими словами — это просто необходимо.

Молитва — это не просто перечитывание некоего текста. Даже не важно — кем написано… даже иногда это — Слово Божие, допустим, псалмы, или что-то в этом роде. И, в любом случае, в наших молитвах большая часть — это взято из Священного Писания, и поэтому — это замечательные слова. А другая часть — это написано замечательными людьми, святыми людьми. Так, что — очень хорошо молиться по молитвослову, например.

Но крайне необходимо молиться своими словами. Потому, что своими словами, имеется в виду, что — я общаюсь с Богом. А это общение может быть и в безмолвии. Это общение не обязательно нуждается в словесном выражении — даже не только голосом, но даже разумом.

А.Ананьев:

— Вот, я, как раз, думал об этом, когда ехал сегодня на встречу. Вернее, ехал — это громко сказано — я стоял в пробке, и думал о том, что… если человек нам симпатичен, если нам хорошо с ним, то мы — с радостью с ним общаемся, мы с ним говорим. Но лишь с тем, кто нам по-настоящему близок…

О.Иоанн:

— … мы можем молчать.

А.Ананьев:

— … да, абсолютно верно — лишь с самым любимым близким человеком мы можем позволить себе молчать, и не объяснять, что молчу потому, что я думаю о чём-то… мы просто молчим вместе, и наше молчание настолько осмысленно, настолько важно…

О.Иоанн:

— Да… абсолютно согласен…

А.Ананьев:

— А зачем же… а зачем же тогда… и у меня сразу возник вопрос: а зачем же мы тогда… трудно представить себе кого-то, кто был бы нам ближе Господа… зачем же мы… как-то… всё время…

Помните, как в проповеди у митрополита Антония Сурожского? Когда к нему обратилась старушка в Доме престарелых, и говорит, что она уже 14 лет практикует Иисусову молитву, она молится не переставая, и так и никогда не слышала ни одного слова Божьего в ответ… ну что он улыбнулся в ответ, и говорит: «Ну, а как же Он Вам ответит, коль Вы постоянно говорите — Ему даже слово вставить некуда! Вот, Вы поставьте завтра… вот… лампадку перед иконой, сядьте, и… вот, прямо пообещайте мне, что ни единого слова не скажете, и даже мысленно! Чем Вы любите заниматься… вязанием? Вот, возьмите вязание, сидите и стучите спицами — и молчите. И вот тогда у Вас всё получится!» — и получилось. Она пришла к нему радостная — буквально, на следующий день, и сказала, что: «Вы знаете, да… да… получилось!»

Так, зачем же мы, стало быть… вот, эти все… вот, эти вот все слова… а, ведь, они же… там же — много… там же — много!

О.Иоанн:

— Согласен. Вы знаете, кто-то… когда я начал служить в нашем храме… перевёлся из другого храма… я очень люблю перед Причастием, всё-таки, чтобы было несколько минут молчания, тишины в храме. Но это — несколько непривычно. Обычно… как сказать… читаются молитвы перед Причастием, после Причастия — молитвы благодарности после Причащения, и так далее. И, как ни странно, так получается, что иногда в наших службах любая пауза молчания, тишины — воспринимается, как ошибка… кто-то ошибся. Либо дьякон не вовремя вышел на ектенью, либо хор не запел сразу, либо… то есть, чья-то это ошибка, да?

А для меня — крайне важна тишина. И поэтому, я пытаюсь… как-то… немножечко… ну… буквально, несколько минут, совсем немного… перед Причастием я ввёл вот такой… такую практику, скажем так.

Кто-то сначала очень удивлялся, а потом — стали меня благодарить многие прихожане, что — вот это очень хорошо, как раз, перед Причастием, чтобы как-то прийти в себя, чтобы всё… успокоиться, и так далее. Чтобы вот эта суета, которая есть, и от которой мы отказываемся, когда читаем, например, Херувимскую песнь, в которой об этом говорится: «… всякое ныне житейское отложим попечение»… чтобы была вот эта… как бы… тишина, в каком-то смысле… внутренняя. Но хорошо, когда она есть и внешняя тоже — это помогает.

А.Ананьев:

— Как здорово, что Вы сейчас вот это отметили! Я, каждый раз, перед Причастием… ну… у меня же вот… сравнительно… не так много Причастий-то было — я же всего полтора года, как в Церкви, и… в общем, мне многим похвастаться и не получится. И я перед Причастием, каждый раз… есть же внутреннее нетерпение какое-то, и ты стоишь, ты ждёшь — вот, сейчас, сейчас, сейчас… да что ж такое, почему так долго… я спрашиваю у жены, которая стоит рядом, и говорю: «А почему так… почему?» — «Ну, подожди, не спеши… они сейчас сами — священники — Причащаются. Ты подожди…» — а у меня… и вот только сейчас, благодаря Вам, я понимаю, для чего мне нужна вот эта тишина.

О.Иоанн:

— Но… во-первых, надо сказать… тут есть ещё такой момент. Действительно, когда заканчивается… перед Причащением наступает в храме такая пауза… иногда многим людям непонятно, «что они там делают», да? То есть, священники в алтаре.

Они причащаются за это время, и, кроме того, идёт просто приготовление Святых Даров. Потому, что священник должен дробить Тело Христово, то есть, Освящённый Хлеб, и вот… целое приготовление того, чтобы потом все могли Причаститься.

Но, безусловно, после длинной службы, вот эта пауза иногда… как-то… немножко смущает людей, и я могу это понять. Иногда, чтобы заполнить… иногда… чаще всего, чтобы заполнить эту паузу, как раз, и читаются молитвы — перед Причащением, и так далее — то, что, в принципе, человек должен читать уже дома.

Но вот, как раз, здесь я… например, сегодня чтец прочёл одну молитву, а потом, всё-таки, была небольшая пауза именно тишины перед Причащением. Иногда — просто тишина. Мне кажется, это — очень важно.

Вы очень правильно заметили, что когда мы, действительно, человека любим — не обязательны слова. Можно просто вместе помолчать.

Вот, попробуйте — даже как эксперимент. Как можно выдержать паузу молчания с не очень близкими людьми? Наступает такой… как вам сказать… чувство неудобства, что люди начинают говорить всякую ерунду — лишь бы заполнить вот эту тишину.

А.Ананьев:

— Есть, по правилом современного светского этикета, правило, которое называется «small talk». Если ты спускаешься, или поднимаешься, в лифте какого-то приличного заведения — отеля, небоскрёба, делового центра — с незнакомыми тебе людьми, ни в коем случае нельзя молчать! Обязательно надо говорить — о погоде, о том, как хорошо нынче за окном, да… и… там… я даже не знаю, о чём ещё можно говорить. Я пытался понять, почему китайские туристы со мною пытаются заговорить в отелях — оказывается, это просто правило хорошего тона.

Но, вообще, я сейчас, слушая Вас, обнаружил — знаете, что? Обнаружил, что мы отравлены шумом.

О.Иоанн:

— Безусловно.

А.Ананьев:

— Почему я делаю такой вывод? Дело даже не в том… у меня сразу много примеров.

Взять, например, маму. Любая мама вам скажет, что не надо бояться шума в детской комнате, не надо бояться плача в детской комнате, не надо бояться даже звука разбитой вазы в детской комнате… единственное, чего надо бояться — это когда из детской комнаты ничего не слышно, если там вдруг, неожиданно, воцарилась тишина!

О.Иоанн:

— Понятно…

А.Ананьев:

— То же самое — я, со своим радийным 25-летним опытом. Я могу допустить в эфире всё, что угодно, кроме одного… мне, до сих пор, после 25 лет работы, снится один и тот же кошмар: микрофон включён — и тишина. Либо нечего сказать, либо я не могу поставить музыку.

И, однажды, помню… уж, поделюсь с вами… вышел утром на Кутузовский проспект, с моста Багратион, мимо памятника Багратиону — и почувствовал сильнейшую тревогу. Сильнейшую тревогу! Мне стало настолько некомфортно… я не мог понять, в чём дело.

Оказывается, Кутузовский проспект перекрыли для проезда какого-то кортежа, и на Кутузовском проспекте не было ни одного автомобиля! И там была такая тишина, что были слышны шаги женщины на другой стороне Кутузовского проспекта. Мне было так некомфортно, мне было так тревожно…

Откуда в нас вот эта тревога, когда мы сталкиваемся с тишиной? Есть даже выражения: «звенящая тишина», «тревожная тишина»…

О.Иоанн:

— Да, это как… допустим… место, действительно, безлюдно… когда, вот… какое-то место, где обычно бывает очень много народу, и вдруг нет никого — да, бывает такое удивление.

У меня однажды так случилось прямо в Кремле. Представьте себе, Соборная площадь ночью — это было во время какого-то кинофестиваля, когда был приём в одном из замечательных залов Кремля, и так далее. И так получилось, что я вышел — и вот, эта потрясающая площадь Соборная, где… вот… все соборы Московского Кремля, которые мы обычно видим, как раз… и очень много — и паломников, и туристов, и так далее, и очень большая суета — кто фотографирует, кто… и там нет — никого абсолютно! Это запоминается.

Другой такой случай… только сейчас я соображаю, как интересно! Абсолютно такое же было в Ватикане! Потому, что в Сикстинскую капеллу меня пустили одного, и я оказался один совершенно в этой фантастической… вот… где эти потрясающие фрески Микеланджело, и так далее. Это, примерно, такой же опыт, как и полная тишина тогда, когда ты привык именно к шуму.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— Вы слушаете «Светлый вечер» на радио «Вера».

Меня зовут Александр Ананьев, и я продолжаю задавать свои вопросы неофита клирику храма Космы и Дамиана в Шубине иеромонаху Иоанну Гуайте.

Молчание актуально всегда, друзья. Но вот, в ХХI веке, в веке навязчивой рекламы, саморекламы, шума — белого шума, чёрного шума, оно оказывается сильной стратегией сохранения внутренней свободы личности — это не моя мысль, я её почерпнул, готовясь к нашей сегодняшней программе. Но как добиться этой тишины? И… вот… как избавиться, во-первых, от тревоги, когда эту тишину мы… вдруг оказываемся неожиданно в этой тишине, и почему это важно? Вот, об этом мы сегодня и говорим.

Не так давно — буквально, вчера — мы встречались в одном, очень уютном, месте с прекрасными людьми, и, в частности, говорили о том, какие преграды стоят между нами и Богом. И — каждый называл свои причины, но, в общем, в итоге выяснилось, что причина-то, на самом деле, одна и та же.

Кто-то сказал: «Мои мысли», кто-то сказал: «Моя ненасытность, стремление постоянно чем-то заниматься», кто-то сказал: «Мой эгоизм», а, по сути, в конечном итоге, это всё тот внутренний шум, который в нас есть.

Вот, например, я. У меня — 4 работы, и ещё — несколько проектов, которыми я занимаюсь постоянно. Казалось бы… ну… я… так… иногда хожу мимо зеркала, смотрю на себя: «Ну, я — молодец! Я не сижу на месте, я — молодец!» — а, на самом деле, я — вообще ни разу не молодец. И всё, что я делаю — я лишь усиливаю вот этот внутренний шум внутри себя. Потому, что тишина меня пугает. Если я оказываюсь вдруг в маленьком городке — в провинциальном, у родителей, куда приезжаю — я вдруг начинаю на физическом уровне ощущать, что жизнь проходит мимо меня, что я упускаю что-то очень важное. Я начинаю звонить всем подряд, и, в конце концов, я очень быстро срываюсь на машине обратно в эти сумасшедшие пределы МКАДа — потому, что… потому, что… ну… потому, что я «что-то упускаю»!

Как об этого избавиться? Вот, собственно, главный вопрос, на который я хочу сегодня получить от Вас ответ. Как и зачем?

О.Иоанн:

— Ну… во-первых, я думаю, что бывают зависимости и от суеты, и от шума. Есть разные зависимости. Человек не может жить, скажем, без чего-то, и зависит — от спиртного, скажем, от курения, и прочая, и прочая, да?

А.Ананьев:

— Но это всё — патологии.

О.Иоанн:

— Вот именно. Иногда… вы знаете, не только и не столько шум… как бы… акустический. А вот шум, и даже — гул, который бывает именно в мегаполисе — потому, что очень много народу, очень много мыслей, очень много… и… вот… давайте, так… вот… в виртуальном пространстве — вот, интернет, фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), и прочая, и прочая.

Во-первых, есть и зависимость от этого тоже…

А.Ананьев:

— Безусловно.

О.Иоанн:

— Да, и это известно уже, и многие психологи об этом говорят, и известно… я знаю по исповеди, и, увы, немножко и по собственному опыту. Скажем, в фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) постоянно заглядываешь, и потом видишь, что, в течение дня, сколько раз я туда смотрел! А сколько раз я молился, допустим, и общался с Богом? И — так далее.

Да, условия жизни в мегаполисе — особенно сложны в этом отношении. Именно потому, что постоянно — суета, и шум, и очень много народу, и так далее.

Но… я могу сказать о себе: я живу как бы параллельно две жизни. Потому, что очень много пастырских, так скажем, обязанностей, помимо служения в храме. Ну… я посещаю детей из хосписа детского… достаточно часто всё это посещаю — пожилых людей, наших прихожан, которые уже не выходят из дома, и которых надо причащать, исповедовать на дому. И на это надо очень много времени, и, увы, учитывая масштабы города, на это тратится фантастическое количество времени. Поэтому… ну… это знает каждый москвич, надо с утра уже всё спланировать так, чтобы все эти дела были — одно за другим, одно за другим, и, по возможности, ещё и логистику как-то предвидеть — где, как, и вот… и тогда, по дороге, сделаю ещё вот это, это, то, и, в конце концов, возвращаюсь домой.

И бывает, что прямо с утра и до позднего вечера, человек… ну… фактически, никогда не останавливается. Это — ужасно! Это ужасно и психологически, и духовно — тоже.

И, как бы, в качестве некоторой компенсации, я стараюсь придерживаться… ну… как вам сказать… у меня такой распорядок недели, что… вот… во второй половине недели — так, как все службы, в основном… у нас так заведено, что в пятницу вечером у нас у храме исповедь, притом, исповедь такая — для людей, которые хотят именно советоваться, задавать вопросы, или обсуждать со священником какие-то более сложные ситуации, и так далее… поэтому, это такая исповедь, которая требует очень много времени. Скажем, начинаем в 6 часов, можем заканчивать в 9, допустим. Это — каждую пятницу. Потом, естественно, в субботу служба и утром, и вечером, в Воскресенье служба, и так далее. В четверг бывает катехизация, ещё другие обязанности… поэтому получается так, что вторая половина недели у меня очень загружена — и службой, и в храме. И в эти же дни я ставлю всякие разные требы — как раз, причащать на дом, кого-то посещать, и так далее.

А.Ананьев:

— И это я считал себя занятым человеком…

О.Иоанн:

— Нет, ну… это — нормально. Я думаю, что это просто — наша московская жизнь. Это даже не жизнь священнослужителя, а просто — москвича. Но: с тем, чтобы в первые дни недели, хотя бы, один день, по возможности — два, а иногда, когда очень хорошо получается — три провести… ну… в полной… как бы… тишине, и, по возможности, уединении. У меня есть такая возможность — поэтому… я, всё-таки, монах, для меня это необходимо. И необходимо… ну, конечно, молитва, общение с Богом, но и, в том числе, и вот это, и… как бы… спокойствие и тишина. Поэтому, я стараюсь, прежде всего, вот, в начале недели, как-то набраться этим.

Но: задача не в том, чтобы соблюдать тишину тогда, когда я проведу весь день — чаще всего, в понедельник — один. А задача в том, чтобы сохранять внутреннюю тишину и именно в гуще, скажем так, мегаполиса, то есть — в час пик в метро, допустим.

А.Ананьев:

— Чтобы пробка на Садовом кольце была снаружи, а райский сад был — внутри…

О.Иоанн:

— В каком-то смысле…

А.Ананьев:

— … а не вот эта вот пробка ещё и внутри у тебя была.

О.Иоанн:

— Я в пробках не очень часто бываю, слава Тебе, Господи — потому, что нет у меня автомобиля. У меня есть права, я умею водить, но в Москве не люблю водить, и, потому, гораздо больше и чаще пользуюсь метро, и очень люблю метро. Потому, что заставляет… это очень интересно… это место, где ты можешь думать, где ты, глядя на лица людей, думаешь о смысле жизни — о их жизни, о твоей жизни, очень много. Для меня метро — это замечательное место… вот. Но час пик… вот, когда вечером, скажем, совсем поздно, после толпы, или в середине дня, когда поспокойнее, ты можешь, действительно, посмотреть на лица людей, думать… вот… как им живётся, может быть, молиться о них, и так далее — это всё очень здорово. А когда час пик — это очень трудно, потому, что тогда уже возникают самые разные ситуации — сложные. И вот, как раз, в этом и, мне кажется, вся соль, и очень интересный вызов — могу ли я сохранить вот эту внутреннюю тишину именно в таких условиях?

А.Ананьев:

— Вот, о том, получается это у Вас, или нет, я предлагаю поговорить с Вами, отец Иоанн, ровно через минуту. Не отходите далеко.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— И снова — здравствуйте!

Вы слушаете «Светлый вечер» на радио «Вера».

Я — Александр Ананьев, и, вместе со мной, в студии, в абсолютной благостной тишине клирик храма Космы и Дамиана в Шубине иеромонах Иоанн Гуайта.

Ещё раз — добрый вечер, отец Иоанн!

О.Иоанн:

— Добрый вечер!

А.Ананьев:

— Итак, удаётся ли Вам в этом ритме, в этом шуме сохранить, не смотря ни на что, ту тишину, в которой Вы можете общаться с Богом, и чувствуете Его присутствие? И что нужно сделать… вот… мне — абсолютному неофиту, который внутренне чувствует огромную потребность в сохранении… даже — в приобретении ( я уж не говорю — в сохранении ) этой тишины… что мне нужно сделать для этого?

О.Иоанн:

— Ну, ответ мой — простой. Редко получается — у меня.

А.Ананьев:

— То есть, у меня — не получится вовсе!

О.Иоанн:

— А… ну… разве? Мне кажется, что здесь — и стаж церковной жизни, или… ну… не обязательно очень-очень важны. Это сложно для всех, конечно. Это сложно, но, всё-таки, возможно.

А.Ананьев:

— Вот, с этой целью, я, не так давно, месяца, наверное… ну… сколько… 4 назад, начал разбираться с тем, что такое Иисусова молитва, как… я услышал выражение «практиковать Иисусову молитву». У меня вот на руке есть прекрасные чётки, подаренные мне замечательным писателем Клаусом Кеннетом. Я был на презентации его книги, и он подарил мне эти чётки. И я сначала думал, что это просто прекрасный подарок от дорогого мне человека. А когда меня увидела знакомая, гораздо более опытная и искушённая, она, даже с некоторой иронией, спросила: «Что, Александр, практикуете Иисусову молитву?» Я, так, смутился… думаю… будто меня поймали за чем-то нехорошим.

Я начал изучать, что это за такое вот… как это — с дыханием, со всем… вот… ну… чтобы… я подумал, что это может быть какой-то ступенькой наверх, к тому, чего я хочу достичь. И я понял, что это — очень трудно. Как бы я ни пытался на вдохе говорить : «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…», а на выдохе: «… помилуй меня», — в тишине, за рулём… я понимаю, что, при этом, я думаю о том, что у меня — встреча завтра, я думаю о том, как там — дочь, и… вот, так — по кругу, постоянно! Тишины внутри — нету. Пустоты внутри — нету.

А вчера ещё я услышал… ну… уж, окончательно щёлкнувшее меня по лбу — образ ( он, правда, принадлежит суфийским философам ) меня, в идеале, как отверстия в прекрасной флейте, через которую дышит Творец — музыкой, и моя задача — сделать так, чтобы я был полым, внутри этой прекрасной трубки, чтобы музыка через меня проходила с лёгкостью! А у меня ж там — пробка на Садовом! И не получается музыки-то через меня! Дурной я музыкальный инструмент, получается…

О.Иоанн:

— Я думаю, что с этими же сложностями, с которыми Вы сталкиваетесь, в своё время, сталкивались святые. Абсолютно с такими же.

Молиться — это, в каком-то смысле, наука, в каком-то смысле — это искусство. А и наука, и искусство требуют усилий, в каком-то смысле.

Почему мы считаем, что молитва у нас должна сразу получиться? Это не так. Молитва — это очень серьёзная вещь.

Скажем, спортсмен, который знает, что означает готовиться к… не знаю… соревнованию, допустим… то же самое — балерина, музыкант — одно и то же должен много-много раз в день повторять. Одно и то же, одно и то же… и так далее.

Всё, что имеет ценность в жизни, требует, всё-таки, усилий. В том числе — молитва. Надо учиться… вот, апостолы просили Спасителя учить их молиться, что сразу нам и показывает, что — да, это — некое искусство.

А.Ананьев:

— Насчёт усилий спортсменов… я сразу… можно я уточню, чтобы мне было понятно? Я не всегда понимаю спортсменов. Я — правда, не всегда понимаю спортсменов, потому, что они всю свою жизнь кладут на то, чтобы быть в чём-то очень маленьком и конкретном лучше, чем… не то, чтобы весь мир… лучше, чем… вот… человек, который рядом с ним — чтобы быть первым. И в этом, собственно, его задача.

При этом, у меня перед глазами образ моего отца, который, слава Богу, прекрасно себя чувствует — он любит кататься на лыжах. Спортсменом его назвать можно с большой натяжкой — не спортсмен он! Но он так любит этот вид отдыха! И ему не надо много трудиться, или ещё что-то… он просто берёт лыжи, едет в зимний лес — и ему там хорошо! И, вот, я, скорее, хочу быть, в этом плане, как отец, нежели, как спортсмен из Кении, который рвёт на себе жилы, первым разрывает финишную ленточку — и падает, обессиленный, на землю, непонятно, в конечном итоге, ради чего.

О.Иоанн:

— Согласен. Но, как раз, в этом и разница между «любительством», скажем, и профессиональностью, в данном примере. То же самое, допустим, очень хороший музыкант-исполнитель, пианист. Он каждый день должен повторять одно и то же. Да и не только это! Скажем, чтобы хорошо выучить иностранный язык, нужно, всё-таки, работать, упражняться, нужно стараться, и так далее.

Молитва — это тоже, на мой взгляд, определённое искусство, которому не так просто сразу… но — ничего страшного, ничего страшного…

А.Ананьев:

— Правильно ли я Вас понимаю, отец Иоанн, что конечной целью обучения этому искусству, этой науке, является, в конечном итоге, та тишина, о которой мы с Вами говорим?

О.Иоанн:

— Да, конечно, безусловно. В идеале… как сказать… цель — чтобы эта тишина никогда не нарушалась. Но, я думаю, очень мало таких, кому, всё-таки, удавалось это — в том числе, и святых людей. Мы все — люди.

А.Ананьев:

— То есть, моя задача лично заключается в том, чтобы хотя бы иногда, хотя бы кончиком мизинца, прикасаться к этой тишине, почувствовать её, выдохнуть — и двигаться дальше!

О.Иоанн:

— Да, да… Быть может, Вы обратили внимание: мы несколько раз, во время Божественной Литургии, молимся, кстати, о властях, чтобы Господь даровал им мирное правление, чтобы мы в тишине их «тихое и безмолвное житие поживем…» — ну… смогли пожить во всяком благочестии и чистоте.

Конечно, здесь — это славянский перевод. «Тихое и безмолвное житие» — не имеется в виду, в буквальном смысле, не говорить. Имеется в виду… во-первых, «тихое» — тишина… имеется в виду некая кротость, скорее. А «безмолвное» — это безмятежная жизнь. Мы молимся об этом несколько раз во время Литургии, и на разных других Богослужениях тоже.

А, вот, как часто у нас получается прожить всю жизнь тихо и безмолвно? Ну, это же нереально! Даже если иметь в виду, что это имеется в виду безмятежие, кротость, и прочая, прочая. Понятно, что эта наша кротость, и эта наша безмятежность постоянно подвергаются испытанию.

А.Ананьев:

— И, в такие моменты, 42-летний радиоведущий начинает задумываться: а, может быть, он выбрал неправильную дорогу в жизни? Может быть, всё-таки, следовало задуматься о каким-то монашеском пути? Может быть, там было бы проще?

О.Иоанн:

— Вы знаете, мне кажется, подвиг женатого человека, и отца семейства, и матери семейства — это ничем не менее возвышенно, чем монашеский путь. Это просто… ну… скажем… технически по-другому осуществляется одно и то же.

А.Ананьев:

— Абсолютно с Вами согласен. Это была, скорее, моя неловкая шутка!

Вспоминаю… причём, я только сейчас осознал истинное значение произошедшего со мной… в Хельсинки, в центре города, в самой насыщенной, активной его части, где-то между крупным торговым центром и офисным кварталом, находится деревянное яйцо — такое, огромное, с 3-х-этажный дом.

Я спросил у нашего экскурсовода, что это за удивительное здание здесь стоит. Она говорит: «Вы знаете, это — своеобразный храм». Я так удивился — ну, необычный храм довольно, и говорю: «И что, люди туда ходят молиться… или там службы какие-то проходят?» Она говорит: «Нет, не совсем…»

Она — из тех русских, которые уехали в Финляндию лет 30 назад. Она не то, чтобы совсем забыла язык, но у неё очень особенное отношение к языку — вот, думаю, именно Вы меня поймёте — и она достаёт откуда-то, с запылённых полок, такие словечки, которые мы уже давно не употребляем, к огромному сожалению!

И она говорит: «Нет… Вы поймите: они ходят туда угомониться». Я говорю: «Как?… Что значит — угомониться?»

«Вы понимаете, вот здесь — торговый центр, вот здесь — офисный центр, и там — гомон. Вот, чтобы отдохнуть от гомона, они заходят в этот уютный необычный храм, чтобы угомониться!» — представляете, как красиво?

О.Иоанн:

— Потрясающе!

А.Ананьев:

— Потрясающая абсолютно история: зайти, чтобы угомониться.

О.Иоанн:

— Это — в Хельсинки?

А.Ананьев:

— Да, это в Хельсинки, в центре города.

О.Иоанн:

— Сколько там жителей?

А.Ананьев:

— Ну… конечно, в сравнении… я не знаю, сколько там жителей… в сравнении с Москвой, город, конечно, похож на коробку с пряниками — он уютный, какой-то компактный, там пахнет морем, но…

О.Иоанн:

— … и тем не менее, людям — нужно угомониться.

А.Ананьев:

— Да, именно так.

О.Иоанн:

— Это мне кажется нормальным. Надо иметь в виду, что — да… Видите, что интересно в духовной жизни — что это не просто всё даром, и всё сразу, а мы должны расти, и это — процесс. Все притчи в Евангелии показывают, что Царство Небесное растёт медленно, да? Все притчи, как мы знаем… вот… горчичное зерно… да… которое… вот, из зёрнышка вырастает дерево, но нужно время для этого, да? Или — закваска в тесте, и так далее. Это всё показывает — а что такое это Царство Небесное, которое растёт медленно. А это и есть Царство Небесное — в нас, внутри нас, в нашем сердце. Оно, конечно, есть и посреди нас — это… скажем… Церковь, и есть — икона. Вот это — Царство Небесное посреди нас. Но оно так же растёт — в нас.

Кстати, изречение Господа: «Царство Небесное внутрь вас есть» и «… посреде вас есть» — возможно приводить и так, и так. И правда — и первое, и второе. Поэтому, вот это Царство Небесное, которое растёт — значит, нужно постоянство, нужны какие-то усилия, и нужно — время, чтобы расти.

А.Ананьев:

— Скажу откровенно, отец Иоанн. Минуту назад ещё, я был уверен, что Царство Небесное — оно за тяжёлыми-тяжёлыми дверями, гораздо тяжелее, чем двери храма, где-то там… и моя задача — стирая ноги в кровавые мозоли, идти к этим дверям, чтобы открыть их, и туда попасть, если, конечно, пустят, если я достоин — вот, у меня огромная надежда, что я… как-то… ну… всё-таки… не совсем пропащий, и меня туда пустят.

А оказывается, что Царство Небесное — оно здесь.

О.Иоанн:

— Нет… ну… Господь говорит: «Царство Небесное посреди вас есть»… или «… в вас есть». Царство Небесное, безусловно, уже — это не… как сказать… дело будущего, Царство Небесное — здесь, оно уже началось. И, самое интересное, когда священник читает Евхаристический канон, оно говорит о том, что мы благодарим за то «Ты нам уже даровал Царство Твое будущее» — уже даровал! По-славянски: «… даровал еси», — это прошедшее время. То есть, мы уже получили этот дар. Мы просто не замечаем его! Но оно — есть.

А.Ананьев:

— И я… дайте, угадаю… знаю, кто мешает этому Царствию Небесному? Ему мешаем — мы. И для того, чтобы мы ему не мешали, нам надо от себя отказаться.

И вот здесь наступает, наверное, самая сложная часть нашей беседы. Потому, что, если с какими-то мыслями я не спорю, я просто отдаю себе отчёт в том, что я, может быть, не до конца их понимаю, и не знаю пути, как дойти вот… до того, о чём я думаю, то здесь — у меня это вызывает бурный протест. Я не готов от себя отказаться. А чтобы внутри была тишина, и чтобы внутри было Царствие Небесное, мне надо от себя отказаться.

Почему я об этом заговорил? Потому, что я вчера, в очередной раз услышал… ну, как это часто бывает — ты слышишь, слышишь, слышишь слово… а потом однажды тебе его кто-то произносит, и ты его, наконец, услышал!

Псалом 45, стих 9, по-моему, если я не путаю: «Упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог». Что значит — «упразднитеся»? Уйдите. Отпустите себя. Выгоните из себя — себя. И впустите в себя Бога.

А если я, отец Иоанн, в свои 42 изгоню из себя — себя, то получается, что родители, дочь, работа, страховка, ипотека, 4 работы, незаконченные проекты, совещание послезавтра — я должен от этого отказаться, получается?

О.Иоанн:

— Нет, Вы знаете… я думаю, что это — чисто духовное. Это — призыв к именно духовному подвигу, ко внутренней работе. Но это никак не означает — забыть о своих обязанностях и ответственности.

Вы — муж, Вы — отец семейства, у Вас есть какие-то серьёзные обязанности, и у Вас есть ответственность.

А.Ананьев:

— Разве она не встаёт преградой между мной и Царствием Небесным?

О.Иоанн:

— Нет, не сама ответственность. И не сами обязанности. А, вот — как мы их исполняем, как мы к этому относимся. Как раз, в этом, мне кажется, задача.

Видите… ну… как Вы знаете, начало монашеской жизни — это пустыня. Вот, скажем, в Сирии, в Палестине, и так далее — первые отшельники. Но эти отшельники, которые жил ив пещерах, и так далее… но, всё-таки, чаще всего, они жили на краю пустыни. То есть, там, где пустыня начинается. И, примерно, на равном расстоянии между цивилизацией ( между городом, где живут люди ) и — дальше, где начинается совсем пустыня. Вот, где-то в середине живёт монах, по определению.

Для меня вот этот образ — очень дорог, он очень важный. Потому, что быть в середине — это… конечно, речь идёт не о географическом, а как… вот… я себя позиционирую. Я — между.

Я не могу совсем отказаться от суеты — потому, что я, всё-таки, живу, в данном случае, в мегаполисе…

А.Ананьев:

— А Вам бы хотелось?

О.Иоанн:

— В смысле? Жить совсем в пустыне?

А.Ананьев:

— Отказаться от суеты.

О.Иоанн:

— Мне не хочется отказаться от служения людям. Потому, что для меня это — чрезвычайно важно. И тогда, получается, и от суеты не можешь отказаться. Потому, что… ну… чтобы… скажем… поехать и принести Святые Дары старушке, которая не выходит из дома, я должен взять… как сказать… выйти, пойти в метро, спуститься, делать пересадку, потом ещё сесть на автобус, и так далее, и когда это в час пик — как я могу отказаться от суеты? Это — довольно сложно. Но — повторяюсь — возможно. Но для меня очень важно, всё-таки, причастить вот эту старушку.

Но дело в том, что эта речь идёт о каком-то внутреннем состоянии. Это — вот это внутреннее расстояние… как сказать… быть… как-то… в середине, между цивилизацией… и, поэтому, в каком-то смысле, суета — с одной стороны, и с другой стороны — вот, это твоя внутренняя какая-то пустыня.

Вот… я не знаю… для меня… я не знаю более для себя интересной темы — для размышления, и для… я об этом думаю, чуть не каждый день. Потому, что, мне кажется, это очень и очень важно.

Поэтому… тем более, когда у человека — дочь, как Вы говорите, ипотека, и так далее — замечательный кадр! Как со всем этим жить, но, одновременно, сохранить некую, по возможности, тишину внутреннюю?

А.Ананьев:

— Хотя бы, обрести…

О.Иоанн:

— Я думаю, что это возможно! Я глубоко убеждён, что это возможно.

Конечно, иногда нужны какие-то хитрости, какая-то техника.

Вот, Вы только что говорили об Иисусовой молитве. Конечно, Иисусова молитва — это не обязательно вдох и выдох, и так далее… Да! Но это называется — техника. Которая помогает, в том числе, молиться вот таким образом. Поэтому, техника нам нужна в жизни.

Есть, так же, другие приёмы. Вот, почему бы… вот, сейчас идёт Рождественский пост…

А.Ананьев:

— Замечательное, замечательное…

О.Иоанн:

— Время сосредоточенности, время, когда мы должны, всё-таки, быть более сдержанными, более сосредоточенными на единственно главном. Почему нам не отказаться, скажем, хотя бы… как сказать… сильно ограничиваться в пользовании интернетом, в фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), и так далее?

Вот, это предложение, скажем, вашим слушателям: давайте, во время этого поста, попробуем… ну, не совсем отказаться, конечно, это нереально, наверное, для очень многих… но — намного меньше зависеть от интернета. Я думаю, будет очень большая польза.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— Мы продолжаем разговор с иеромонахом Иоанном Гуайтой, клириком храма Космы и Дамиана в Шубине.

Я просто боюсь… так… немножко спугнуть ту атмосферу, которую Вы создали — я Вам очень благодарен за неё. Я не знаю, удаётся ли её передать с помощью радиоволн — я надеюсь, что удаётся.

Я рад, что Вы заговорили о технике. Я же — благодаря интернету, опять же — поискал, каким образом можно обрести тишину, и набрёл на 6 видов, 6 ступеней к обретению тишины преподобного Максима Исповедника. И, по сути, вот, он даёт там чёткий алгоритм того, как можно обрести тишину.

Всего 6 ступеней.

Ступень 1: от действия и упражнения во грехе надо отойти.

Ступень 2: надо отойти от раздражительной жизни.

Ступень 3: надо отойти от обыкновения сближаться с неосторожно живущими.

Ну, предполагается, что проще всего — отойти от действий собственных во грехе, второе — от раздражительной жизни, и перестать раздражаться, хотя я не знаю, насколько это просто, третье — от сближения с неосторожно живущими…

Ступень 4: от несвойственного богоугодной жизни занятия.

Ступень 5: от предосудительного и развлекающего ум многими предметами имущества.

Ступень 6: от неимения вовсе своей воли.

От неимения вовсе своей воли — считается это верхом. Если отказаться совсем от своей воли, то ты услышишь эту тишину.

Конечно же, мы спотыкаемся… ну… если не на первом, то на втором шаге точно — потому, что от раздражительной жизни отказаться, наверное, практически невозможно вот в этом ритме. А получается, что, вместо этого, мы… опять же, я размышлял об этом, когда ехал сюда… мы, получается… едим, чтобы работать, работаем, чтобы есть, берём ипотеку, чтобы после бетонной коробки офиса могли вернуться в бетонную коробку квартиры, и вынуждены ездить целый день между одной и другой коробками, чтобы оплатить эту ипотеку, и максимум, на что нас хватает, в конечном итоге, в сухом остатке — это забить вот тот шум, который у нас в голове, тем, что преподобный Максим Исповедник называет… как же это называется… развлекающими ум предметами — как раз, это всё… вот это вот безумие — вместо того, чтобы приблизиться к тишине.

О.Иоанн:

— Ну… мне кажется, что это — одна из возможностей… скажем так… из возможных техник, технологий для обретения вот этой внутренней тишины. Могут быть и другие.

Но… не знаю, в который раз, повторяюсь… я думаю, что, прежде всего, это проблема нашей внутренней жизни. Прежде всего.

Да, обстоятельства вокруг — внешние факторы — влияют, но… в общем-то… знаете, гул внутри души намного больше мешает этой тишине, чем гул мегаполиса, чем час пик, опять-таки, в нашем замечательном Московском метро.

И вот Вам доказательство. Вот, Вы процитировали Максима Исповедника — я очень его люблю! Это — один из любимых моих святых. Но есть ещё один Максим, которого я очень люблю — это Максим Грек. Человек, который в постриге, скорее всего, взял имя Максим в честь Максима Исповедника. Скорее всего — мы точно этого не знаем, но это — весьма вероятно.

Кстати, Максим Грек… представьте себе, буквально, пару лет назад была обнаружена во Флоренции рукопись, и доказано, что переписано именно Максимом Греком. А там — Дионисий Ареопагит, тот самый текст, который больше всего комментирует Максим Исповедник. Поэтому, вероятно, что есть связь между Максимами.

Так вот, Максим Грек провёл 26 лет в заточении. Потому, что после того, как он жил в Италии, потом — на Афоне, как известно, он был приглашён в Московию, стал здесь переписывать и исправлять переводы, и так далее, и был обвинён в ереси, осуждён — дважды, лишён Причастия, заточён, и, в течение 26 лет, был в заточении.

И, вот, как человек, который живёт один 26 лет, как Вы думаете — мог он избавиться от гула? Тогда не было… не только не было метро — он вообще не выходил из кельи. Притом, несколько лет подряд, вообще-то, у него не было даже ничего, и не разрешали ему писать. И он написал, всё-таки, замечательный текст — гимн, можно сказать, Святому Духу Утешителю на стене кельи.

Так, вот, в этих условиях — мог человек соблюдать тишину? Мы читаем сочинения Максима Грека — это безумно интересно, что ему было непросто соблюдать тишину, даже в таком полном уединении.

Так, что, видите, Александр, это зависит не столько от внешних условий, а, скорее всего, от того, что внутри нашего сердца.

А.Ананьев:

— Вот… Вы заставили задуматься, действительно…

Я, кстати, пока читал наставления преподобного Максима Исповедника, понял, что я даже не представляю себе, в каком времени он жил. Потому, что это — настолько актуально прозвучало для меня, что если бы он написал это позавчера, я бы нисколько не усомнился в актуальности того, что он написал. Вот это прям… прямо целиком моя жизнь!

О.Иоанн:

— Да.

А.Ананьев:

— По пунктам — всё то, что, в общем, мне особенно мешает.

А ещё езжу… слушаю, в частности, лондонскую радиостанцию одну, и там реклама звучит. Знаете, что сейчас больше всего рекламируют на европейских радио станциях? До нас ещё пока это не дошло, но дойдёт — и это очень тревожный симптом. Больше всего рекламируют «умные колонки».

«Умные колонки» — это такое устройство, которое устанавливается в углу комнаты и создаёт постоянный музыкальный звуковой фон. Ты с ним можешь общаться, спрашивать, какая погода — и это пользуется невероятным спросом потому, что людям страшно оставаться в тишине. Они приходят домой — и сразу вот это включается.

Это лучше, чем телевизор, безусловно — потому, что там могут быть аудиокниги, может быть расслабляющая музыка, ещё что-то — но… я, вот, не могу сразу понять, а это, действительно, плохо или нет — то, что мы боимся вот этой вот тишины? Снова и снова возвращаем себе вот этот шум, даже в тишине дома?

О.Иоанн:

— Да, безусловно, есть… но: тут не надо, наверное, субъективно… как сказать… многое зависит от характера человека, от воспитания и так далее. Мы же видим, то молодёжь постоянно ходит в наушниках, слушает музыку. Есть люди, которые… я, например, не могу слушать музыку, если пишу какой-то серьёзный текст — потому, что очень люблю музыку, и музыка тогда меня очень сильно отвлекает. Я не могу одновременно слушать музыку и написать какой-нибудь серьёзный текст.

А.Ананьев:

— Да, это — как говорить с любимым человеком, в процессе работы!

О.Иоанн:

— Да, да! Но, всё-таки, есть люди, которые на это способны, и для которых это — не проблема.

Но жить в постоянном каком-то шуме — это, безусловно, вредно. Это, мне кажется, и доказано, и любой психиатр может сказать, что, всё-таки, какая-то тишина — крайне необходима в нашей жизни, крайне необходима!

А.Ананьев:

— Последний вопрос. У нас, к сожалению, заканчивается время.

Хотя, наверное, это будет даже не вопросом, отец Иоанн, а это будет приглашением на продолжение нашего разговора. Потому, что он, по-моему, заслуживает отдельной беседы.

Можно было бы предположить, что началом Священного Писания должно было стать: «В начале была Тишина, и Тишина была у Бога…» Однако, в начале, ведь не было Тишины, в начале было именно Слово. Я не могу у Вас не спросить: так, почему же Слово, а не Тишина было вначале?

О.Иоанн:

— Ну… дело в том, что Слово… тут… конечно, за несколько секунд ответить на такой невероятно сложный вопрос — это серьёзная задача!

Но, понятно, что Это Слово, Которое было у Бога, и Которое было Бог, и стало плотию — вот, об этом идёт речь. То есть, Слово, в данном случае — это само Слово Божие, это Сам Сын Божий.

А что такое — христианство? Это Бог, Который, в каком-то смысле, выходит из Тишины.

Если даже абстрагироваться от Библии, и так далее — как мы себе представляем… ну… Высшее Существо, скажем так… понятие Бога? Но это, как раз, какая-то совершеннейшая… это — Само Совершенство, и, поэтому, в каком-то смысле… такая… Совершенная Тишина. Но эта Тишина, это Безмятежие, выходит из этого состояния потому, что Она — есть Любовь. И потому, что Любовь — она всегда даётся, она нуждается в… как вам сказать… должен быть кто-то, кого ты любишь. Вот, так же — и для Бога. Поэтому Бог выходит из Тишины.

А.Ананьев:

— Создание объекта для любви…

О.Иоанн:

— Объекта — да, да, да… если вот так… Вот это — выход Бога Всевышнего из Тишины, и то, что, вот поэтому, Он и есть Слово — это то же самое, что и сам факт, что Бог вошёл во время и в пространство и стал Человеком — ради любви к нам.

А.Ананьев:

— Ну, вот… а говорили, что не удастся за несколько секунд объяснить… и прекрасно, мне кажется!

О.Иоанн:

— А я боюсь… мне кажется, что нет…

А.Ананьев:

— Я думаю, что мы ещё продолжим этот разговор…

О.Иоанн:

— Дай Бог!

А.Ананьев:

— Я Вам очень за него благодарен. И я теперь знаю, что пожелать, накануне вот этих вот праздников, фейерверков, бесконечных телевизионных передач, накануне корпоративов, накануне звонков от родных, близких людей — конечно же, это радость, и мы желаем вам радости от всех вот этих праздников. Но мы желаем вам ещё — я желаю вам ещё, и себе, в первую очередь желаю — во всём этом великолепии и пестроте найти тишину, и впустить в себя Бога. Как бы это ни было сложно!

Я надеюсь, что у вас получится! Я очень надеюсь, что получится у меня. И, не в последнюю очередь, благодаря моему сегодняшнему собеседнику — клирику храма Космы и Дамиана в Шубине иеромонаху Иоанну Гуайте.

Спасибо Вам большое!

О.Иоанн:

— Спасибо Вам, Александр! Всего доброго!

А.Ананьев:

— Всего доброго!

Я — Александр Ананьев. Радио «Вера».

С наступающими вас! До новых встреч!