Мальчик гулял весь день, прибежал вечером домой, исцарапанный, грязный, счастливый, переполненный летним бесконечным днем… На кого ты похож! – мама всплеснула руками, погнала в ванную. Вот оно, горе мальчика: сейчас станет запихивать одежду в стиральную машину, вывернет карманы шорт – а в них все его сокровища: камешек, гайка, ржавый ключ, осколок увеличительного стекла, солдатик без головы, монетка, воронье перо…всё, всё выбросит в мусоропровод! Чисто вымытый, в детской, полной сиреневых полутеней, свернувшись под крахмальным прохладным пододеяльником, он безутешно, безысходно, всем существом своим плачет над утраченными драгоценностями детства. С этим горем он и уснет, с ним и проснется. И что же? глядь – а вот же оно всё, ничего не пропало! все жизненно важные сердцу предметы, очищенные от грязи материнской рукой, аккуратно лежат в коробочке на тумбочке у кровати. И тогда, ранним прозрачным золотым и травянистым июльским утром, он плачет снова, уже другими, совсем другими слезами,- слезами, которые бывают в жизни всего три или четыре раза, слезами, от которых растут.

Так и ты, смерть. Мы боимся и ненавидим тебя, называя тьмой, в глубине-то души догадываясь, что на самом деле ты – свет. Бескомпромиссный, неумолимый, пылающий свет, высвечивающий главное, яростно сжигающий всю эту дребедень, все эти мелочи, хрупкие, нелепые, тленные.
И только тот, кто, отворив раскаленную дверцу и жмурясь от невыносимого трескучего жара, ступает на твой порог хотя бы с каплей благодарности и любви в сердце, пройдет тебя насквозь и там, на той стороне, обнаружит, что ничто, ничто, ничто не погибло.