"Не теряйтесь". Светлый вечер с Ириной Воробьевой (эфир от 31.08.2015)

Мы беседовали с координатором добровольческого отряда по поиску пропавших людей «Лиза Алерт» - Ириной Воробьевой.
В конце лета мы в очередной раз подняли тему, как не потеряться в лесу и в городе, а главное, как каждый может внести вклад в поиск пропавших людей, помогают ли перепосты в социальных сетях о пропавших людях, и что можно сделать, чтобы люди терялись меньше.

Ведущие: Константин Мацан и Лиза Горская

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте. В студии Константин Мацан и Лиза Горская. Сегодня у нас в гостях Ирина Воробьева. Уже не в первый раз. Чему мы очень рады. Координатор поискового отряда Лиза Алерт.

И. Воробьева

— Здравствуйте. Знакомая студия, да.

Наше досье:

Ирина Воробьева — координатор добровольческого отряда «Лиза Алерт», созданного для поиска пропавших людей. Организация названа в память о пятилетней Лизе Фомкиной, поиск которой послужил толчком к созданию отряда. Английское слово «алерт» переводится, как сигнал тревоги. За четыре года существования организации накоплен практический опыт проведения широкомасштабных поисковых операций с привлечением сотен добровольцев, специалистов, средств массовой информации, интернет-сообществ. В рядах добровольческого отряда кинологи и следопыты, воздухоплаватели и водолазы, и просто неравнодушные люди.

Л. Горская

— Ира, мы, наверное, продолжим наш бесконечный разговор о том, как не потеряться в этой жизни. И я хотела бы начать с того, что давно хотела бы у тебя спросить.

И. Воробьева

— Внезапно.

Л. Горская

— Я смотрю, у вас появился новый вид поиска вертолетного. И меня удивило, я так понимаю, что это люди, волонтеры.

И. Воробьева

— Этот вид поиска у нас появился еще в 2011 году. В том смысле, что вертолетчики с нами с 2011 года в тот момент, когда поняли, что открытые места, поля, например, которые невозможно осматривать пешими темпами, лучше всего осматриваться с воздуха. И мы пошли по линейным путям, потом звонили в МЧС, потом пытались с местных аэродромов сподвигнуть на эти пролеты. А потом вышли на ассоциацию частных пилотов России. И попросили их помочь. И тогда в 2011 году они сказали о`кей, почему бы нет, действительно, потерялся человек, давайте мы пролетим, посмотрим. С тех пор мы с ними работаем.

Но в этом году они сами совместно разработали некую методику, как быстро доставать людей, которые в лесу с телефоном.

К. Мацан

— И что это за методика?

И. Воробьева

— Вот у нас в лесу с телефоном человек...

Л. Горская

— С обычным телефоном или смартфоном.

И. Воробьева

— Не, с обычным телефоном, со смартфоном редко в лесу кто бывает, а кто бывает, там либо нет Интернета, либо люди не умеют им пользоваться так, как он может им помочь. Вот. У нас существует несколько человек, которые умеют прозванивать определенным образом такого потеряшку. Мы ему звоним, выясняем из разговора с ним лес, где он находится. Локализуем, исходя из данных по деревне или по тому, где он машину оставил, локализуем лес, спрашиваем, есть ли спички и говорим, чтобы человек выключил телефон до тех пор, пока человек не увидит или не услышит вертолет. Все. После этого информация передается пилотам, пилот вылетает через какое-то время, все это время телефон выключен, понятно, что человек все равно его включает, звонит, но мы все равно просим выключить. Дальше пилот летит по нашим описаниям, по координатам того леса, который мы дали. Когда человек видит вертолет или слышит его, он включает телефон. Пилот сверху прямо с борта звонит потеряшке, и он их направляет на себя. Если это дневное время суток, как правило, пилот или наблюдатель, он прямо увидит человека.

Л. Горская

— Если он на полянке где-то.

И. Воробьева

— Необязательно. Если у него есть телефон и он направляет вертолет на себя, вертолет начинает ходить кругами и, так или иначе, он его увидит. В светлое время суток человек может прыгать, махать руками.

К. Мацан

— Телефон надо выключить?

И. Воробьева

— Нет, почему, телефон на связи. Человек должен быть на связи с пилотом все это время. Телефон выключен только тот период, пока вертолет летит. После чего пилот скидывает воду в эту точку. Иногда удачно, иногда неудачно. В том смысле, что у нас был такой случай. Мужчина очень хотел пить, очень жаловался мне. Они скинули ему воду, и прямо на глазах у этого потеряшки бутылка пластиковая напоролась на сучок и прямо вся вылилась.

Л. Горская

— Бедный!

И. Воробьева

— Это было ужасное издевательство. Он видел, он даже не смог близко подойти. Но его потом быстро вытащили, поэтому ничего страшного, взрослый мужик, не страшно, правда. А дальше зависит от характера леса. Есть у нас случаи, когда пилот выбирал поляну большую недалеко от потеряшки, сажал туда борт, выходил из вертолета, шел к этой точке. Он когда обнаруживает человека, он точку на навике ставит четкую, где он находится, шел, доставал, сажал в вертолет и доставлял до дома. Если такая штука не получается и там негде присесть, борт садится где-то на дороге или в населенном пункте, точку, которую он поставил в навигаторе, он передает нашим людям и люди идут по конкретной точке и достают человека из леса.

Если это ночное время суток, и мы в этом году практикуем и ночные вылеты тоже. Либо это костер, у человека есть спички, и его очень хорошо видно. Либо просто по телефону пилот кругами над лесом летает, и человек с телефона ему говорит: «Вы только что пролетели надо мной прямо». Пилот понимает, что надо отсчитать на 200 метров, условно говоря, назад, ставит точку и улетел, передал координаты.

Это очень быстро, очень эффективно. Таким образом, пилоты... причем это частные пилоты, у людей просто свои вертолеты.

Л. Горская

— Полеты достаточно дорогостоящее дело. Они все это за свой счет делают?

И. Воробьева

— Да. Просто потому что у них есть вертолет и они могут это делать.

Л. Горская

— Раз уж мы заговорили про потеряшек в лесу, у нас сезон грибников еще не закончился.

И. Воробьева

— У нас в этом году сезон страшный. Потому что обычно грибной сезон начинается в августе и так до конца октября, иногда до середины октября. В этом году сезон начался в июне. В мае мы еще как-то более-менее, 1-2, а в июне пошел вал. Июнь, июль мы работали каждые сутки, было очень много заявок. Первая неделя августа у нас была жесть, а потом внезапное затишье. Сейчас у нас затишье, но, я думаю, это ненадолго.

Л. Горская

— Я думаю, стоит проговорить этот алгоритм, что стоит делать, прежде чем отправляться в лес. Я так понимаю, нужно взять с собой воду, телефон зарядить, сообщить близким, куда ты идешь и когда планируешь вернуться.

И. Воробьева

— Не ходите в лес. Грибы продаются на рынке!!! Слушайте, конечно, понятно, что люди любят ходить в лес. Телефон — это самое первое, заряженный. Понятно, что не во всех местах телефон ловит, но у нас, как правило, в Московской области в большом лесу в одном месте телефон ловит, в другом — не ловит. Если вы перемещаетесь, ходите на какие-то полянки, какая-то вышка вас зацепит. Телефон заряженный, воду, какая яркая часть одежды.

Л. Горская

— Люди любят одевать в лес, как на войну... Простите за такое сравнение.

И. Воробьева

— А вдруг вас грибы заметят. Камуфляжная одежда в лесу, потому что это самая дешевая, можете её испачкать, все равно никто не увидит. И зависит от качества, но она долгожитель такой, поэтому не удивительно, что покупают именно его. Можно в любом камуфляже, но ярка деталь. Вот эти жилетки, которые продаются для водителей, салатовые ярко, ярко рыжие, они стоят недорого и упаковываются в маленький объем, возьмите его с собой, наденьте. Во-первых, вас с воздуха будет очень хорошо видно, во-вторых, она светоотражайка, если вас ночью будут искать — видно. Хотя мы тут выяснили с вертолетчиками, что самый лучший свет, который видно с воздуха, в любом лесу — любой лес — это весенний, летний, осенний — это синий. Потому что он не естественен для леса. Любой другой цвет в лесу есть, а синего цвета там нет.

К. Мацан

— Вы сказали, что лучший способ не потеряться — не ходить в лес. А вы следите за судьбой тех, кого вы спасли, после того, как вы их спасли? Они извлекают уроки?

И. Воробьева

— Периодически приходится. Нет. Как правило. У нас много людей, которых мы спасаем не один раз.

К. Мацан

— А что вы им говорите, когда видите их снова?

И. Воробьева

— У нас так иногда бывает, что не одни и те же люди ищут их, поэтому это как память золотой рыбки, доплыл и все забыл. Конечно, мы все равно поедем, все равно будем вытаскивать. Мы говорим: «Ну что ж вы, в прошлый раз договорились...» «Да вот, я сегодня забыл телефон...» Хорошо, если находим. Иногда бывает, что не находим во второй раз. Это самое страшное. Так-то ладно, ну поехали, ну съездили, достанем, всем радость...

Л. Горская

— Давайте вернемся к нашему списку.

И. Воробьева

— Список, собственно, телефон заряженный, вода, яркая деталь одежды, спички. Коробка хватит костер развести, если вы умеете это делать. Я надеюсь, все это умеют делать. По поводу того, кому чего сказать. Если у вас есть родственники, которые там находятся у вас, скажите им, в какой вы идете лес. Потому что у нас такое бывает, что есть садовое товарищество и вокруг этого садового товарищества несколько лесов. В какой из них пошел человек — непонятно. И главное, что они такого размера... Скажите, куда вы пошли и скажите, когда вы планируете вернуться. Если вы задержитесь на 15 минут, это никого не удивит, но если вы планировали пойти на три часа, а вас нет 8 часов, наверное, это повод для беспокойства. Обычно все начинают сильно беспокоиться, когда темнеет. Человек в семь утра ушел, в 11 должен был вернуться, в 11 не вернулся, 12, 13, 14. Родственники: «Ну, наверное, задержался». Потом 15, 16, 17, еще три часа — «наверное, что-то не так». А когда начинает темнеть и становится понятно, что человеку из леса не выйти и им придется его искать в темном лесу, вот тогда начинается основная паника. И это очень плохо, потому что нам тоже сложнее искать в темном лесу. Несмотря на то, что мы ищем. Поэтому, как можно быстрее обращайтесь, если мы получим заявку и в процессе выезда человек придет домой, мы будем только рады и счастливы.

Л. Горская

— Чтобы люди не боялись зря поднять тревогу.

И. Воробьева

— Это вообще у нас большая проблема с людьми, я не знаю, чем она воспитана, генетическими, видимо, историями, когда они приходили в милицию еще в советские годы, им говорили, подождите три дня. «Придет, чего вы нас вообще дергаете?» Может быть, это еще связано с тем, что не очень рады и сейчас наши экстренные службы. Если с вашим близким что-то произошло, лучше перебдеть, чем потом получать трагедию из-за того, что вы постеснялись кого-то вызвать.

Л. Горская

— Напоминаю нашим слушателям, что в эфире программа «Светлый вечер», у нас в гостях координатор поискового отряда «Лиза Алерт» Ира Воробьева.

Ирин, а как часто бывает, что человек не может выйти из леса, потому что получил травму? Это распространенное явление?

И. Воробьева

— Нет, это достаточно редкая история. Надо получить такую травму, которая будет связана либо с ногами, человек не может найти, либо это совсем большая травма на теле, лежишь. Ключицу можно сломать, наверное.

Л. Горская

— То есть эластичный бинт с собой тащить невозможно.

И. Воробьева

— Если вывих ноги, можно, наверное, что-то с этим сделать. Но, во-первых, редко что можно с этим сделать. Если бывает, то такой человек, хорошо, если с телефоном... У нас было нескольких таких историй. Была потрясающая совершенно история. Молодой мужик, лет 45-50, звонит, говорит: «Я – в лесу». Начинаем прозванивать. Мы говорим: «Сколько у вас зарядки на телефоне?» Это же самый первый вопрос, который мы задаем. Он говорит: «Этот телефон наполовину заряженный, еще два у меня полностью заряжены, один из которых должен работать семь дней. У меня с собой фонарь, нож, еда, вода, ракетница». И мы думали, что он скажет: «Я не хочу домой».

К. Мацан

— «Мне скучно, приезжайте».

И. Воробьева

— Да, да. А оказалось, что он ногу повредил. «Я бы сам вышел, я знаю примерно, куда идти, но не могу, у меня травма». А в основном, мелкие травмы бывают. У нас была пара мама-дочка, когда мама получила травму руки, она упала на руку, непонятно было, то ли перелом, то ли еще что, и ей было все время очень больно. Она могла ходить, но ей было очень больно. И этот напряженный голос и плач человека в трубке, он очень нервирует. Ты мозгом понимаешь, что это всего лишь рука, если у тебя нет открытого кровотечения, угрозы жизни просто не может быть. Но человеку больно, он страдает, и он тебе все это в трубку выдает, это нервирует. Так-то травм серьезных нет. Хотя мы не знаем, что случилось с людьми, которых мы не нашли. Есть вероятность того, что они как раз получили травмы, но мы об этом не знаем, потому что мы их не нашли, а телефона у них не было.

Л. Горская

— А змеи? Про змей говорят очень много в этом году. Вроде бы их стало больше, чем обычно из-за каких-то климатических температурных особенностей. Это так?

И. Воробьева

— Не знаю. Они есть, но я не могу сказать, что их больше.

Л. Горская

— То есть они параллельно существуют, отдельно от грибников?

И. Воробьева

— Нет, они есть, и наши ребята их видят. Надо просто в лес ходить в крепкой обуви. Это правило и для нас, и для грибников. Это нормально.

Л. Горская

— Какая высота?

И. Воробьева

— Я хожу в лес в резиновых сапогах по колено. Я бы ходила и в резиновых сапогах повыше, потому что в болоте поглубже.

К. Мацан

— А вы ходите в лес искать людей или просто тоже грибник?

И. Воробьева

— Не-не-не, я за грибами не хожу.

Л. Горская

— Давно не ходите?

И. Воробьева

— Мне кажется, да. У нас некоторые ребята, если на поиски приезжают на несколько дней, бывает такое, что поиск задерживается, растягивается, для снятия собственной усталости у нас народ типа: «Я пойду на полчасика погуляю в лес, грибы». Но это тоже редко, у нас вообще-то никто не собирает грибы.

К. Мацан

— А можно я простой и глупый вопрос задам? А в каких еще средах, кроме леса, люди теряются?

И. Воробьева

— В основном, это лес, потому что... В нашей полосе есть только две среды: городская и природная. Вообще везде есть: городская и природная. Но у нас нет больших степей, у нас нет гор, имеется в виду, в средней полосе, в Центральном Федеральном округе. Поэтому у нас люди теряются либо в лесу, либо в городской среде. В городской среде — это бабушки, дедушки, инвалиды, дети.

К. Мацан

— Там какие-то специфические операции есть, которые вы проводите, чтобы людей в городе искать. Казалось бы, все проще, связь есть, такси.

И. Воробьева

— Вообще, все сложнее. Мне проще в лесу искать, чем в городе. Когда мы получаем заявку на лес, мы знаем точно, что у нас есть человек, который ушел из такого-то населенного пункта в такой-то лес, просто в лес. Нам понятен характер поиска: это точно природная среда, ясные задачи и более-менее понятно, где его искать. Когда человек теряется в городе, эта зона, где его можно искать, она с каждой секундой в буквальном смысле расширяется в геометрической прогрессии. Потому что он может сесть в любой транспорт, уехать в другой конец города, пересесть на другой транспорт, еще переместиться, его может забрать полиция, скорая помощь или просто добрые люди.

Л. Горская

— Его не видно с воздуха.

И. Воробьева

— Его нельзя посмотреть с воздуха. Есть камеры, это очень спасает, камер стало в Москве гораздо больше, чем раньше, это очень хорошо. Конечно, человек в лесу оставляет следы руками, ногами, чем угодно, в городе тоже человек оставляет следы, в том случае, если у него есть социальная карта, банковская карта, камеры, здесь он тоже оставляет следы. Но в городе... В лесу понятно: человек заблудился в лесу. В городе, фиг его знает, он загулял, это криминальная история или что? Тут вариантов очень много, поэтому инструментов в городе гораздо больше. И мне, например, в лесу гораздо проще, чем в городе. Хотя, понятно, что приходится и там, и там.

Л. Горская

— Какой процент людей не удается найти вообще?

И. Воробьева

— Небольшой. Если мы смотрим по нашим заявкам, это будет процентов 10, не больше, а то и меньше.

К. Мацан

— Когда вы работаете в городе или в лесу, в лесу мы поняли, когда вам помогают вертолетчики, то это частная компания, в городе, вы говорите про то, что человек оставляет следы социальными картами, банковскими картами. Город такое пространство, наполненное госструктурами. Вокруг чего строятся ваши отношения с госструктурами, насколько они отзывчивы?

И. Воробьева

— Я хочу сказать, что сейчас стало все гораздо лучше, чем было. И с лесными поисками, и с городскими поисками. Конечно, в городе все, что я перечислила, это инструменты, которыми владеют и могут использовать исключительно полиция. Здесь мы ничего сделать не можем. Мы можем только сказать о том, что в этом поиске необходимы такие данные, мы можем работать с этими данными и получать из них информацию. Но запросить эти данные мы не можем. Это могут сделать либо родственники в некоторых случаях, либо полиция. Поэтому, конечно, мы работаем с полицией. Но я хочу сказать, что уголовный розыск Москвы — это какие-то люди, с которыми мы уже не первый год и с которыми мы очень дружим. И с Московской областью то же самое. Я не могу сказать, что это по всем районам города Москвы одинаково хорошо или одинаково плохо. По-разному. Разные люди занимаются. Иногда оперативный сотрудник совсем не оперативный, совсем не хочет заниматься. Но потихонечку, так.

Л. Горская

— Тут наши звукорежиссеры из-за стекла машут руками и просят спросить, помогают ли вам популярные перепосты в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) ваших постов?

И. Воробьева

— Очень. Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), ВКонтакте, Твиттер, эти перепосты очень помогают. Я объясню чем. Иногда у нас так просто находятся люди, то есть человек, который видит ориентировку в сети, потом увидит потеряшку нашего на улице, вспомнил, что где-то он это видел, открыл Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), посмотрел на фотографию, позвонил. Это редко бывает, но бывает. Кроме все прочего, эти перепосты массовые, они охватывают огромное количество людей, которые просто теперь знают, что такой человек пропал. И даже если он его увидит, и даже не узнает, это неважно. Он увидел человека дезориентированного, он помнит, что пропадают люди, я видел ориентировку, надо, наверное, что-то с этим сделать. Даже если он открыл ориентировку на другого человека, там есть телефон... Нам же очень часто звонят люди, которые находят на улице так называемых нулевых потеряшек. Это я так их называю. Нам еще не упала заявка на них, а их уже нашли. Человек пропал, на него еще не пришла заявка, а его уже нашли. И это стало гораздо чаще происходить.

Л. Горская

— А это как можно человека найти, если на него нет заявки?

И. Воробьева

— Вот у нас вчера. Эта история, которая у нас повторяется, но она такая отдельная. Звонит девушка Настя, я нашла бабушка на улице, бабушка дезориентирована, не понимает, что она, куда она, как она, называет какое-то имя свое бабушка, мы его пробиваем по нашим заявкам, у нас такой бабушки нет. Девушка Настя фотографирует бабушку, вызывает полицию, полиция приезжает, девушка Настя оставляет им свой телефон, говорит, вы мне позвоните, на улицу не выбрасывайте. Полиция забирает бабушку в отделение, начинает искать по тем данным, которые бабушка дает, она называет какое-то имя, фамилию, но все это не бьется. Мы понимаем, что дальше бабушку отправят в больницу, а дальше начнется обратный поиск — неизвестный пациент, надо найти родственников. Но. Девушка Настя через 2 или 3 часа возвращается в ОВД самостоятельно, потому что она привезла бабушке супчик, такие девушки Насти бывают. Пока они сидели в отделении и бабушка кушала супчик, Настя с ней разговаривала, в этот момент позвонила дочь этой бабушки и попыталась оставить заявление о пропаже своей мамы. И по описанию дежурный просто посмотрел и сказал: «У нас тут есть такая. Ваша? Приезжайте». Дочь приехала, а бабушка уже в отделении сидит. И таких историй стало больше. Истории, когда люди на улице обращают внимание на растерянных стариков, на инвалидов, на людей, которые явно дезориентированы, детей, которые одни, их стало больше. Эти все перепосты, они формирует некое общественное сознание, что люди пропадают, что каждый из нас может стать тем человеком, который нашелся случайно.

Л. Горская

— Про перепосты. Прихожу я как-то в субботу утром на работу и вижу, что все ищут уже час нашего общего друга Леву, который пропал. Кто видел Леву? Лева ушел из дома и не вернулся. Все очень переживают и ищут Леву. Весь Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) ищет Леву. Через час Лева пишет: «Я вообще-то спал, простите меня, пожалуйста».

И. Воробьева

— Суббота утро.

Л. Горская

— Он в пятницу пошел на какой-то концерт, не отзвонился, кого-то не предупредил...

И. Воробьева

— Правильно сделали, что искали.

Л. Горская

— Мне кажется, что ему до сих пор стыдно. Уже прошло несколько недель.

И. Воробьева

— Хорошо. Теперь звонить будет и не забывать, что надо отзвониться и сказать: «Я дома».

Л. Горская

— Все равно не стесняться, искать.

И. Воробьева

— У каждого человека есть некий круг людей, которым нужно говорить, что с тобой все в порядке. Он может состоять из одного человека, может, из сотни, это неважно. У меня тоже есть привычка, я делаю условные чекины людям, которым важно знать, я им говорю «я доехала», «доехала до дома и сегодня уже никуда не поеду». После этого, если я полдня не буду брать трубку, я дома, я вчера вечером приехала домой, со мной все хорошо...

Л. Горская

— Раз мы говорим о технологиях, может, существуют какие-то приложения, которые позволяют частично автоматизировать такие вещи.

И. Воробьева

— Нет. Я считаю, что пока эта история с классными приложениями, на которые можно потратить много денег бюджетных, не бюджетных, это пока все бантики, которые просто пока не нужны. Потому что пока что, я много раз об этом говорила, нет основы, системы реагирования на пропавшего человека и тем более ребенка: когда все службы знают, что им делать, когда они это делают и когда они не спустя рукава.

К. Мацан

— А вы как общественная организация как-то работаете над созданием такой основы, можете на это повлиять?

И. Воробьева

— Мы стараемся на это влиять, мы постоянно это делаем, едим мозг на эту тему уже четыре года. Это дает какие-то результаты. База неизвестных пациентов в городе Москве была создана, потому что мы смогли это пробить. Московское правительство это сделало очень быстро и технологично, за что им спасибо, но это такая наша победа. Сейчас удалось дойти до губернатора Московской области, тоже мы с ним поговорили, рассказали ему и сейчас мы видим, как сдвинулся огромный камень Московской области и все службы стали писать единую службу реагирования. Это очень важно. Потому что если нет этой основы, то все эти бантики в виде приложений, дронов, это инструменты, можно использовать, квадроциклы, все, что угодно можно использовать в короткой перспективе, но говорить о том, что у нас пропавших будут искать дроны... О чем вы? Что это за чушь? Приложение, которое будет отслеживать перемещения детей? Перестаньте. Таких приложений сотни. Если вы купили ребенку трекер, то у вас вместе с трекером это приложение идет, следите, сколько хотите.

К. Мацан

— Ирина Воробьева сегодня в гостях в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы продолжаем говорить, как люди теряются, как мы их ищем и что нужно сделать, чтобы люди терялись меньше.

И. Воробьева

— Я, кстати, могу на этот вопрос сразу ответить.

Л. Горская

— Давай. И расходимся.

И. Воробьева

— Нужно... Я скажу грубо, наверное, но нужно всем включать мозг.

К. Мацан

— Не только телефон.

И. Воробьева

— Не только мобильный телефон, сидеть не только в Твиттере. Нужно на самом деле думать головой. Потому что, во-первых, в лес ходят как в парк, это то, с чего мы начали, лесные потеряшки — это те, которые не понимают опасности. В городе — это либо люди дезориентированные, за которыми не уследили, не усмотрели, с детьми то же самое. Дети теряются в бытовых ситуациях буквально за несколько секунд. И мы с вами говорили, что люди нашего с вами возраста редко включают голову, в том смысле, что ловят машину с руки у дороги, попадают в криминальные ситуации. Думайте головой, сообщайте о своем местоположении, прекратите играть в шпионские игры, это глупость.

Л. Горская

— У меня недавно знакомый поймал машину «с руки», как ты говоришь. И жарко, ему водитель говорит: «На, попей». Он проверил, бутылка новая, он её открыл и очнулся где-то в канаве. Потому что, видимо, шприцом туда...

И. Воробьева

— Я об этом ровно говорю. И в прошлый раз, и буду продолжать говорить.

Л. Горская

— И Слава Богу, что живой. Бывают гораздо хуже ситуации. Москва, есть какие-то подвижки, Московская область, уровень губернаторский — это замечательно. Я, готовясь к программе, открыла агрегатор новостей, посмотрела новости, которые с вами связаны. Отряд «Лиза Алерт» нашел 25 пропавших томичей. В Кировской области нашли мужчину, тоже с вами. Заблудившийся в лесу в Юргинском районе... ЮргИнском или Юргинском? Ты даже не знаешь, как, а там «Лиза Алерт» ищет людей и успешно. Везде ищет. Это федеральный          уровень...

И. Воробьева

— Да. У нас на федеральном уровне происходит только одно, мы есть более чем в сорока регионах страны. Где-то нас больше, где-то нас меньше, где-то более успешный отряд, где-то есть у них связь с уголовным розыском, со следственным комитетом, МЧС, с губернатором, где-то нет.

Л. Горская

— То есть это везде индивидуально?

И. Воробьева

— Да. Что касается федерального уровня — это как любит шутить мой папа. Он говорит: «Я видел тебя по телевизору, ты выступала на заседании правительства Московской области, так ты скоро дойдешь до Медведева...» Я говорю: «Нет, папа, до Медведева это понятно, я так скоро дойду до Путина». Он говорит: «Вот именно тогда я тебе и скажу, что нужно сказать Путину». На самом деле, федеральный уровень — это да, доходить до министров и до руководителя страны.

Л. Горская

— А как до них доходят? Ногами, пикет?

И. Воробьева

— Я понятия не имею. Это точно не будет пикет. Баррикадами такие вещи не делаются, это исключительно вопрос взывания к здравому смыслу, к гуманизму, к тому, чтобы люди, правда, подумали об этой проблеме. Но не более того. Я почему-то верю, что дойдем мы и до кого угодно. И эту проблему на федеральном уровне мы подвинем, решим.

Л. Горская

— А это, правда, очень серьезная социальная проблема?

И. Воробьева

— Да. Ну это тысячи людей пропадает ежегодно. По всей стране. В Московской области — это тысячи людей ежегодно, которые пропадут и многие из них не найдутся.

К. Мацан

— А вы не видите такой опасности, которая часто подстерегают общественные организации, когда они доходят до большого федерального уровня и частью своих идей, полномочий пытаются поделиться с чиновниками, возникает некий психологический переход: ну все, теперь проблема в их компетенции, есть единая служба, федеральное агентство по поиску людей (сейчас глупость говорю), теперь общество, мы, люди, можем успокоиться, проблема решена?

И. Воробьева

— Нет. Государство никогда не справится с этой проблемой полностью, это невозможно, потому что даже если... Наша-то задача заключается не в том, чтобы всех искало государство, это физически невозможно, это надо очень много людей.

К. Мацан

— Да и не нужно, наверное.

И. Воробьева

— Не знаю. Если бы была моя воля, я бы, конечно, сделала полугосударственную структуру, которая могла бы работать и с добровольцами и государственными структурами и профессионально заниматься поиском пропавших, потому что профессионально сейчас этим занимаются единицы в стране. Имеет в виду, представители экстренных служб. А все остальное, оно даже не заточено под эту проблему. Если мы попадем в ситуацию, Слава Богу, Боже, пусть это случится, что все обратили на это внимание и все сказали, мы будем этим заниматься. Скорее всего, это как сейчас в Московской области происходит, когда все да, поняли проблему. А дальше это начинается рабочая группа, совещания, регламенты, это все. Я за это время с момента создания в Москве базы пациентов уже почти год, я уже бюрократ 80-го уровня. Потому что ежедневно я пишу какие-то регламенты, еще какие-то документы, но это нужно абсолютно точно и мы в этом принимаем непосредственное участие. И делаем так, чтобы не написали глупостей. Потому что так тоже бывает. Когда вроде взялись решать, а как решать не знают, фигня не работает и так далее. Такие мыльные пузыри тоже бывают.

Л. Горская

— А что вам в первую очередь нужно от госструктур? Если бы вам сказали: «Ира, выберите какие-то три вещи».

И. Воробьева

— Первая вещь, которую я бы хотела, я бы, конечно, хотела донести всю эту историю до руководства страны, честное слово, я очень хочу, чтобы руководство страны увидело, что это большая проблема. Я смогу это рассказать, я смогу это показать, я знаю, как это делать. Потому что, мне кажется, что... ну вообще, у нас в стране все так работает, вы же понимаете, если начальник сказал, все остальные начали делать. Второе. Мне бы хотелось, чтобы все те люди, которые находятся на этом фильтре, условно говоря, экстренные службы, мне бы хотелось каким-то образом всем им показать небольшой фильм. Я хочу, чтобы они увидели, что происходит. Я не хочу, чтобы...

Л. Горская

— Ликбез своеобразный?

И. Воробьева

— Там нет никаких объяснений, исключительно эмоции.

Л. Горская

— А фильм этот уже снят?

И. Воробьева

— Конечно. Я хочу, чтобы они увидели, что это те же самые дети, которые у них бегают в квартире, те же самые старики, которыми являются их родители, которыми они будут. Что это не где-то на другой планете, это касается каждой семьи, это каждого человека касается. Если мы будем также отмахиваться ото всего, то так оно и будет происходить.

К. Мацан

— Есть такой момент, да. Это же там теряют, моя-то бабушка, мой ребенок — он же умный. Я же ему сказал...

Л. Горская

— Это всего касается: другие люди теряются, другие люди болеют.

И. Воробьева

— Да, да. И третья вещь, которую мне бы хотелось изменить... Даже не знаю... А! Я знаю, что хочу. Я очень хочу получить возможность делать большие проекты, заняться лесами, расчисткой, столбами, я хочу понять, что происходит с здравоохранением по больницам, по базам и так далее. Дать возможность в корне менять исключительно сегменты, сегменты, но в корне менять, для того чтобы они работали в сторону поиска пропавших людей.

Л. Горская

— А разметка лесов, столбы — это просто, чтобы в лесу были столбики, когда ты потерялся, ты мог найти столбик и сказать: «Я потерялся, я там-то, там-то»?

И. Воробьева

— Ну да, и мы предложили уже, ведем активные переговоры на эту тему, накрыть координатной сеткой все леса пока еще только в Московской области, где столбы будут друг от друга в прямой видимости. Просто надо их ставить не очень далеко друг от друга, 500 метров — это уже далеко. Хотя, ну да. Это я вам рассказываю то, что я хочу, то, что мы придумали и то, что мы разработали. Столбы находятся в прямой видимости, каждый столб имеет свою GPS координату, координаты этих столбов лежит в открытом доступе в Интернете, это каждый может посмотреть. На этом столбе написано, направо уменьшение, налево увеличение и так далее. И номер экстренной службы. Если у человека есть телефон, он просто позвонил и сказал: «Я около столба такого-то». Если он даже позвонил не в 112, если он просто позвонил другу и этот человек может зайти в Интернет, открыть эту карту столбов, посмотреть номер, посмотреть на точку и сказать: «А я знаю, где ты». И вот после этого должен сказать: «Тебе надо идти к столбу на уменьшение, потому что выход из леса через километр, условно говоря». Ну и так далее. Эта штука, которая в цивилизованных странах существует. У нас тоже существуют столбы в лесах. Ты удивляешься, я знаю, что ты по лесам ходишь... Мы тоже ходим по лесам и столбов почти нет. А если они есть, верстовые эти столбы, к сожалению, у нас были случаи, когда люди находятся возле этого столба, они звонят и говорят номер этого столба, но найти информацию о том, где этот столб, что, почти невозможно.

Л. Горская

— Первое. Пообщаться с Путиным...

И. Воробьева

— Я сказала: с руководством страны.

Л. Горская

— И с Путиным. Давай не будем мелочиться.

И. Воробьева

— Нет, я имела в виду, что мне все равно, кто будет президентом в этот момент. Я сказала, что с руководством страны, с людьми, которые принимают решения.

Л. Горская

— Второе. Продемонстрировать фильм...

И. Воробьева

— Какое-то... Всем в мозг продемонстрировать, что это касается каждого.

Л. Горская

— И третье.

И. Воробьева

— Дать возможность мне или нашей команде глобально менять какие-то сегменты в разных областях, работающих в нашем государстве.

К. Мацан

— Помните, в кинофильме «Покровские ворота» один из героев говорит: «Живут не для радости, а для совести». Все время, когда приходит в гости общественник, человек, который занимается каким-то проектом безвозмездным, волонтерским, хочется спросить, и наверняка есть люди, которые так бы вопрос поставили: «А вам это зачем? Вы журналист. Живите и радуйтесь». Понятно, что когда-то это началось, но наверняка, занимаясь этим год, два, три, четыре, возникает вопрос: «А я в этом что для себя нахожу? Как я меняюсь от этой работы?»

И. Воробьева

— Надо сказать, что я очень долго думала над мотивациями людей, которые вообще такими штуками занимаются, и, конечно, сейчас скажу страшную вещь, они, конечно, занимаются этим не для кого-то. Ну мне так кажется. Я сейчас это про себя говорю. Люди, которые занимаются чем-то, они занимаются этим исключительно для себя.

Л. Горская

— А почему это страшная вещь?

И. Воробьева

— Просто считается, что вот, значит, люди, которые спасают животных, они это делают для животных, люди, которые спасают людей, они это делают... Нет. Они это делают для себя в любом случае. Но просто потому что иначе нет развития. Ты выходишь из зоны комфорта и начинаешь каким-то образом развиваться. И сейчас я уже не могу на этот вопрос ответить. В том смысле, что сейчас я уже это воспринимаю как некое дело жизни, которое подразделено на ряд задач, которые надо сделать. У меня есть задача, которая связана с чиновниками, государством, власти, понимаю, что их надо делать. Есть часть задач, которые связаны с развитием отряда, есть часть задач, которые связаны с улучшением эффективности поисков. Это все воспринимается не как романтическая история, классная, а как задачи, которые надо сделать для того чтобы эту систему, эту ситуацию поменять. У меня есть единственное романтическое представление о том, что я делаю, о том, что мы все делаем, вообще, все люди, которые занимаются чем-то таким, это люди, которые пытаются изменить мир к лучшему. Ну и правда пытаются его чинить. Берут инструменты и начинают чинить мир. У кого-то получается, у кого-то не получается, ну вот, наверное, желание починить что-то ими движет.

Л. Горская

— Я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире программа «Светлый вечер». И у нас сегодня в гостях Ирина Воробьева, координатор поискового отряда «Лиза Алерт».

Ир, я предлагаю вернуться в городскую среду и вернуться в связи с начало учебного года.

И. Воробьева

— О Боже.

Л. Горская

— Что такое?

К. Мацан

— В школу не хочется?

И. Воробьева

— Сейчас начнется. Кстати, первые месяца два будет нормально. До первой четверти.

К. Мацан

— До первых каникул?

И. Воробьева

— До первых двоек, оценок в четверти будет более-менее спокойно. Потому что в новый учебный год дети приходят еще с чистыми дневниками, все еще в порядке. На самом деле, дети будут пропадать, теряться, убегать. Но. На самом деле, это очень хорошо, что будет новый учебный год, потому что дети сосредоточены в школе. Когда каникулы летние, самое страшное — это дети, которые в природной среде, потому что вода. И в воде очень много детей гибнет. Поэтому пусть они лучше будут в школе, пусть они лучше убегают и мы будем их искать, чем вот так. В связи с учебным годом... Я не знаю, как еще умудрилась еще никого не пригласить туда. У нас на ВДНХ работает инсталляция наша. Еще 25 мая мы её открыли, в день памяти пропавших детей, вот она специально до начала учебного года, до середины сентября будет там стоять. Это такой черный куб, внутри которого транслируется ролик. И он сделан таким образом, там у нас работают люди, раздают нашу раздатку, куб, который сделан специально для того, чтобы и детям, и взрослым объяснять правила безопасности. Мы там проводили эксперименты. Когда мы детей просили, с родителями разговаривали естественно, родители заводили детей смотреть этот ролик, а там открытое пространство, там все видно. Заводили детей смотреть этот ролик и говорили: «Дети, никуда не уходите». Сами родители потихонечку отходили. Дети смотрят ролик, родители заходили за угол, после чего, буквально через пару минут, много времени не надо, один из наших ребят и говорил: «Дети, родители ждут вас за воротами, там у нас аттракционы и котята». И детишечки любого практически возраста спокойно и доверчиво протягивают руку незнакомой тете, незнакомому дяде и весело идут, куда дядя или тетя скажет.

Л. Горская

— Какой кошмар.

И. Воробьева

— Практически стопроцентное попадание.

К. Мацан

— Родители знают, что вы эксперимент проводите?

И. Воробьева

— Конечно, да. Мы сначала договариваемся с родителями.

К. Мацан

— И какая у них реакция потом?

И. Воробьева

— Ну они, нет, мы сначала...

К. Мацан

— Не в смысле не ругаются ли они на вас, а...

И. Воробьева

— Мы когда с родителями договариваемся, мы у родителей спрашиваем: «Как вы думаете, уйдут, не уйдут?» Большая часть родителей честно говорит, что, скорее всего, уйдут. Некоторые говорят: «Ну что вы, мой ребенок никогда не уйдет с чужим». И когда на глазах у таких родителей, их ребенок просто уходит с чужим человеком, родители хватаются за голову. Говорят: «Ты куда пошел?» Он говорит: «А мне сказали, что меня к тебе ведут». И начинают понимать, что эти простые фразы типа «не ходи с чужим» не работают, что ребенку надо объяснять, показывать так, чтобы до ребенка это дошло.

Л. Горская

— А какие работают объяснения?

И. Воробьева

— Когда мы такие эксперименты проводим, представляешь, как они пугаются? Когда они обнаруживают... Мы иногда делаем легкую версию, иногда сложную версию. Сложная версия — это когда мы выводим за ворота ВДНХ и ведем к парковке. И уже только на парковке, когда уже не видно куба, человек, который ведет ребенка, говорит: «А куда ты идешь? Ты меня разве знаешь? А ты знаешь, что там машина? А где твои родители?» И ребенок в ужасе останавливается как вкопанный, начинает звать маму. Конечно, это неприятная для него история, ситуация, но пусть он это запомнит, он запомнит, что нельзя, неважно кто — тетя, дядя, нельзя.

Л. Горская

— То есть ты сейчас предлагаешь в домашних условиях провести подобный эксперимент?

И. Воробьева

— Легко. И это делается очень легко. С детской площадки уведут. Конечно.

Л. Горская

— А как все-таки напугать не сильно, чтобы не травмировать, но чтобы запомнил?

И. Воробьева

— Так примерно и происходит. Недалеко, не надо запихивать детей в машины, куда-то уносить. Просто вы идете с этим ребенком и в процессе спокойного ухода.

Л. Горская

— Мама говорит ребенку: «Стой на месте, никуда не уходи, с незнакомыми не разговаривай, я там что-то там...»

И. Воробьева

— Во-первых, родители с детьми до этого должны разговаривать о том, что с чужими нельзя уходить и так далее. А когда проводится эксперимент, мама говорит ребенку: «Побудь здесь на детской площадке, никуда не уходи, я скоро вернусь». Мама уходит. Через две минуты приходит чужой человек. Мама наблюдает за ребенком, естественно. У нас все родители наблюдали за своими детьми, когда мы их уводили, здесь все открыто было. Мама наблюдает и какой-то друг семьи, те, кому они доверяют, подходят и...

Л. Горская

— Уламывает ребенка уйти.

И. Воробьева

— Смотрите. Нужно донести до ребенка, что вообще с незнакомыми людьми, любого пола, будь то женщина, будь то мужчина, нельзя уходить.

Самый важный момент: вы должны донести до детей, что если взрослый попросил у ребенка помощи, то это плохой взрослый, ему нельзя помогать и нельзя за ним идти ни в коем случае, потому что взрослый у ребенка помощи никогда не попросит. Это такие вещи, которые надо до ребенка обязательно доносить.

К. Мацан

— Незнакомый взрослый.

Л. Горская

— Да и знакомый не попросит. С чего взрослому у ребенка помощь просить?

И. Воробьева

— У знакомых разные ситуации бывают.

К. Мацан

— Я иногда прошу в воспитательных целях у своего сына помочь мне принести молоток.

И. Воробьева

— Конечно. Нет, я имею в виду, незнакомые люди. Все, что дети не знают, все, что для них незнакомое, родитель им не сказал, это твой воспитатель, учитель и так далее, никаких уходов с...

Но я говорю, эксперимент провести надо, ребенка надо пугать, надо ему объяснять таким образом, что это ни в коем случае нельзя делать.

Л. Горская

— И вот этот знакомый уводит ребенка с площадки и в какой-то момент говорит...

И. Воробьева

— «Куда ты пошел-то? Ты меня разве знаешь? И где твоя мама?»

После этого ребенок начинает страшно пугаться, потому что он правда не понимает, где его мама.

Л. Горская

— Сколько он должен пугаться?

И. Воробьева

— Это по-разному бывает. Далеко не уводите, чтобы у ребенка не было ощущения, что его очень далеко увели. И чтобы мама видела. Недалеко, за угол достаточно увести.

Л. Горская

— А с психологами вы консультировались на эту тему?

И. Воробьева

— Психологи — это же такие люди, с ними можно консультироваться с одними, потом со вторыми, потом с третьими и все они скажут разные вещи. Но тут вопрос не в том, насколько это травмирует ребенка, ребенка травмирует в этом мире все. У ребенка мир с розовыми пони, а, извините, они да... Поэтому этот эксперимент проводился не столько для детей, сколько для их родителей, потому что они осознали, что они сказали ребенку не уходить с чужими, а ребенок это сделал прямо у них на глазах. Поэтому тут надо понимать, что это для обеих сторон работает.

Л. Горская

— Лучше его один раз напугать, чем потом он попадет в неприятную, фатальную ситуацию.

И. Воробьева

— Конечно. И потом, слушайте, это не такая травма, которая ужасно изменит жизнь ребенка.

К. Мацан

— В любом случае, решать будет родитель, он поймет, надо это его ребенку сейчас или не надо.

И. Воробьева

— Конечно. И тут мы тоже. Мы же все время договариваемся с родителями, объясняем, что мы будем делать, родитель сам решает да или нет.

К. Мацан

— Ирин, вы сказали интересную вещь, которая меня, честно говоря, как человека стороннего удивила. Что сейчас пойдут двойки в школе и начнутся продажи. То есть есть какие-то факторы, которые со стороны вряд ли связываешь с тем, что люди могут теряться, как двойки связаны с тем, что дети теряются?

И. Воробьева

— Дети начнут бегать из дома. Как правило, это связано с тем, что дети не дружат с родителями, боятся показать им двойку в дневнике.

Л. Горская

— Я, Ирин, тут в эфире, по-моему, рассказывала тебе историю о том, как я сбежала из дома, чтобы не выступать на концерте в музыкальной школе. Никто не мог предположить, что у меня такая система аргументации будет в шесть лет есть. Но я ушла с продленки, поехала к бабушке, на другую станцию метро, к бабушке, лишь бы не выходить на сцену.

К. Мацан

— В этой ситуации у меня вопрос к преподавателям музыкальной школы.

Л. Горская

— Они сразу сказали родителям, что я не пришла на концерт.

К. Мацан

— Бедная Лиза, отбили желание заниматься музыкой.

Л. Горская

— Нет, не отбили.

К. Мацан

— А какие еще такие неочевидные факторы есть в вашей работе, которые нам со стороны не видны, а для вас это фактор риска?

И. Воробьева

— Во-первых, сезонность, помимо грибного сезона, действительно осенью, зимой у нас больше городских поисков детей, подростков, которые в конфликте с родителями, соответственно, в конфликте в школе, это не обязательно может быть конфликт из-за двойки, это может быть любой конфликт в школе, дальше ребенок не хочет идти в школу и все, он куда-то убегает. Что касается пожилых людей, людей-инвалидов, которые у нас тоже теряются в городе, то тут нет факторов, они теряются все время, единственное, что фактор риска — это погода, когда зимой холодно, то у таких людей меньше шансов, что с ними все будет в порядке. Когда зимой приходит такая заявка, мы, конечно, реагируем быстрее. Сейчас летом, когда еще было лето, ночная температура была, я понимаю, да, куча пропавших в городе, но, в основном, мы все равно занимались лесом. Потому что там человек может погибнуть, в городе в теплую погоду он точно не замерзнет насмерть. Поэтому тут такие сезонности существуют. Поэтому мы наблюдаем дети со своими прекрасными оценками в учебный год и грибники, когда грибной сезон. Я очень надеюсь, что в этом году он будет до конца сентября и все. В октябре его не будет.

Л. Горская

— Ир, хотела бы вернуться к вашему павильону на ВДНХ, может быть, подробнее ты скажешь, где он находится, как его найти.

И. Воробьева

— Это инсталляция, которая находится возле арки южного входа. Есть центральный вход, если смотреть от центрального входа, то это где-то левее, после робототехники. Не знаю, как объяснить проще.

Л. Горская

— Показывает рукой влево.

И. Воробьева

— Ну да, я поскольку водитель, мне кажется, что я показываю правильно. Арка южного входа, прямо возле этой арки стоит куб. Работает с 11 утра до 22 часов вечера. Но с поправками. Вы должны понимать, что люди, которые работают на этой инсталляции, могут просто уехать на поиск. Если там никого нет, но ролик играет, посмотрите ролик, напишите нам, мы вам вышлем все советы по безопасности по электронной почте.

Л. Горская

— Люди, которые работают на инсталляции, могут уехать на поиск. Что у вас с людьми происходит? Есть приток волонтеров, откуда они берутся, как стать волонтером, может, кто-то послушал и решил: вот у меня неплохая машина, поезжу-ка я по лесам, поищу-ка людей.

И. Воробьева

— Неплохая машина, поеду, я её убью в лесу. Не, на самом деле, люди всегда приходят, людей всегда будет мало. Даже если сейчас все слушатели поднимутся и придут, нам все равно будет мало людей, потому что поисков будет всегда много. И какие-то люди будут выполнять эти задачи за счет своего сна, работы, друзей. Но хочу просто сейчас развеять все представления о том, что в «Лиза Алерт» только такие бледного вида люди с красными глазами, как я.

Л. Горская

— Не надо прибедняться.

И. Воробьева

— Ничего подобного. Бодрые люди, которые очень активно берутся за решение разных задач, потому что помимо поиска у нас огромное количество всего остального. Та же самая инсталляция на ВДНХ, мы её построили своими руками. Прямо по-настоящему. Как и любую другую нашу выставку. Поэтому что надо сделать, чтобы прийти. Надо захотеть. Надо пройти этот путь от «я хочу» до «я сделаю». Его сделать очень просто — http://lizaalert.org наш сайт, вся основная жизнь происходит на кнопочке форум на этом сайте, там все наши поиски, активные, любые, просто надо взять и поехать.

Л. Горская

— А что надо иметь, чтобы стать волонтером? Рацию, может быть, машину.

И. Воробьева

— Надо иметь желание помогать искать пропавших и этого достаточно.

К. Мацан

— Можно я философский вопрос задам, вы сказали, что благодаря массовым перепостам в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), люди стали больше откликаться, замечать потерявшихся. Как вам кажется, в чем генезис этого процесса? Просто накопилась информация, её стало больше везде или люди меняются вокруг нас за последние годы?

И. Воробьева

— Мне сложно. Я иногда думаю так, иногда иначе. Мне иногда кажется, что правда люди меняются, но потом я вижу, как люди бросают собственных родственников на смерть и я понимаю, что нет, не меняются. Что касается социальных сетей, мне кажется, что дело именно в социальных сетях, которые были сначала просто игрушкой, какой-то историей, где ты выкладываешь свои фотки и все лайкают. А потом это стало инструментом, инструментом твоей собственной работы. Поэтому твоя аудитория воспринимает это как некий инструмент для получения информации или для каких-то действий. Поэтому начали больше обращать внимание не на фоточку, селфи на концерте, а на что-то такое, что несет больше информации.

Л. Горская

— Социальные сети могут и в негативном ключе использоваться и тоже тут надо разбираться. Если какой-нибудь пост многократно повторяется вашими друзьями, это не значит, что он содержит правду.

И. Воробьева

— Точно.

Л. Горская

— А еще чудовищная история, когда СМИ, не разобравшись, за социальными сетями подхватывают. Недавно была неоднозначная история с собакой-поводырем, все знают подробности, она была преподнесена очень однобоко, а хорошо бы разобраться.

И. Воробьева

— Прости, пожалуйста, я тоже делала эфир на эту тему, она действительно неоднозначно. Но когда люди начинают вслепую репостить, то есть несколько сайтов, которые пишут чушь. Они берут просто фотографию плачущего ребенка, любую. И пишут — там-то и там-то найден ребенок, срочно найти его родителей, вот такой телефон. И все массово начинают это репостить. Это фейк, никакого отношения к реальности не имеет. Или «найден дедушка, срочно, пропал...» Серьезно. Есть фильтр, который такие штуки пропускает через себя — это «Лиза Алерт». Мы работаем со всеми заявками, у нас в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) и в ВК происходит хорошая история. Люди, видя такие репосты, они просто нам в личку скидывают, условно говоря: «Ребята, у вас вот это есть?» И мы это проверяем, говорим: «Да, у нас вот это есть, вот тема на форуме, вот наша ориентировка». Или: «Нет, ребята, это фейк, это нельзя репостить, напишите автору поста, остановите этот ужас». Проверяйте, не надо просто тупо нажимать на кнопку. Если это какой-то источник, который вы не можете проверить.

Л. Горская

— Ир, очень мало времени. Давай тезисно, у вас проходят мастер-классы, обучающие мероприятия осенью, если уже запланировано, давайте скажем нашим слушателям.

И. Воробьева

— Я не могу сказать сейчас точно по датам. Но точно могу сказать, что будет обучение и работе в лесу, и работе в городе, все есть на сайте http://lizaalert.org или на горячей линии 8 800 700 54 52, это если у вас кто-нибудь пропал, если вы хотите поучиться, если хотите помочь, туда на этот номер можно звонить и вам там все расскажут.

К. Мацан

— Спасибо огромное за этот разговор. Напоминаю, что у нас сегодня в гостях была Ирина Воробьева, координатор поискового отряда «Лиза Алерт». Спасибо Ирина, что нашла время сегодня к нам прийти.

И. Воробьева

— Спасибо.

К. Мацан

— В студии работали Лиза Горская...

Л. Горская

— Всего доброго.

К. Мацан

— И Константин Мацан. Спасибо, до свидания.