У нас в гостях были руководитель «Фонда продовольствия «Русь» Виктория Крисько и директор по коммуникациям фонда Анна Алиева.
Мы говорили о новостях «Фонда продовольствия «Русь» и о том, как при храмах и монастырях организуется фасовка продуктов для людей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии моя коллега Марина Борисова —
М. Борисова
— Добрый вечер!
К. Мацан
— И я — Константин Мацан. У нас сегодня в гостях руководители «Фонда продовольствия «Русь» Виктория Крисько и Анна Алиева. Здравствуйте, дорогие друзья!
В. Крисько и А. Алиева
— Здравствуйте!
К. Мацан
— Не в первый раз уже вы у нас в студии — это очень отрадно. И сегодня для тех, кто, может быть, впервые слышит про «Фонд продовольствия «Русь», мы расскажем, что это такое: как это связано с едой, с пожертвованиями, с благотворительными проектами, с этой связью милосердия и бизнеса. А для тех, кто уже слышал наши предыдущие беседы, расскажем, чем Фонд занимался последнее время, прошедшее с последней нашей встречи, чем сейчас живёт. И тема того, как помогать, кому помогать, как для этого должны взаимодействовать общество и бизнес, и что вообще должны делать люди, то есть эта тема никогда никуда не уходит, поэтому об этом сегодня поговорим.
М. Борисова
— Наверное, самый известный ваш проект, о котором многие слышали, это «Народные обеды», то есть такой сухой паёк для нуждающихся, который ваши волонтёры в специальных цехах фасуют и потом развозят и раздают нуждающимся. Этот проект у вас продолжает развиваться или он как-то в какой-то стабильной уже фазе находится?
В. Крисько
— Проект этот, безусловно, развивается. И очень хорошо, что мы с вами встречаемся в такие замечательные дни — у нас как раз начался сбор денежных средств на продление, на успешное развитие этого проекта. В этом проекте участвуют тысячи волонтёров, православных, кстати, волонтёров, по всей территории России. В 24 городах сейчас проект действует, и нам очень отрадно, что сейчас у нас появляется возможность такого удачного сбора для того, чтобы этот проект стал ещё более масштабным, крупным. И мы очень хотим ещё добавить один цех фасовки «Народного обеда».
М. Борисова
— Вот у Кости даже есть опыт личный: он тоже чего-то фасовал в Ростове-на-Дону.
К. Мацан
— Да, я однажды просто как журналист в фасовке участвовал: такой большой цех, людям выдаются мерные стаканы, перед ними стоят такие большие пакеты с тем, что составляет «Народный обед». То есть там (поправьте меня) — что там обычно лежит? Гречка...
А. Алиева
— Да, «Народный обед» у нас эволюционировал, поэтому сейчас как раз-таки вспоминаешь всевозможные стадии его развития. Сначала это был такой полноценный сухой продуктовый набор, в который входили, например, макароны, сушёный лук, сушёная морковь, и либо грибы, либо соевый гуляш — тоже такой сублимированный, чтобы потом его можно было размочить, сварить, пожарить. Но в процессе развития мы поняли, что людям больше необходимо получить разнообразия всевозможных круп для того, чтобы они смогли приготовить и завтрак. Соответственно, у нас теперь есть и овсяная крупа, у нас теперь есть макаронные изделия, гречка, рис и что-то бобовое, поскольку это дополнительно даёт энергию для жизни и развития. Сейчас пять видов круп и подсолнечное масло.
В. Крисько
— Это как раз необходимый набор, энергетическая ценность для одного взрослого человека на месяц. То есть если ты получишь такой набор, то один взрослый человек может практически на него прожить целый месяц.
К. Мацан
— Вот когда я в этом участвовал, что меня больше всего поразило во всей этой технологии — вот вы сказали про волонтёров, то есть люди приходят в этот цех, некое помещение, оно часто при храме или не при храме — в принципе, не важно, но часто это у вас при храмах происходит. В этом цеху вот эти большие пакеты с продовольствием. Надо как-то из больших этих пакетов сделать маленькие, чтобы каждому в руки отдать — сколько нужно этих «Народных обедов». И делают это люди совершенно простые, не какие-то специальные, которым заплатили, а именно волонтёры. Очень часто, что меня тогда поразило в Ростове-на-Дону, это был 2014 год, если не ошибаюсь, и там было много беженцев с Украины. Приходит человек и говорит: «Вот я нуждаюсь, помогите мне!» Ему, конечно, выдают сколько нужно сухих обедов и тут же предлагают: «А давай пофасуй», — вот сделай для других теперь 50 таких штук для таких же других людей, которым это нужно. И вот такой получается круговорот этой помощи в природе. Это всё вносит в этот процесс удивительную человеческую ноту какую-то: вот не просто технология, а люди, которые это делают.
В. Крисько
— Вот вы очень тонко отметили такую грань, с которой мы сталкиваемся в последнее время очень часто, что, действительно, волонтёры Фонда не только делают доброе дело для себя — делая добрые дела, ты действительно для своей души делаешь очень большой шаг в развитии, — но они помогают другим. И те, кому они помогают, помогают дальше, то есть цепочка развивается. У нас много волонтёрских проектов, в которых волонтёрами Фонда являются те люди, которые могут быть и благополучателями одномоментно, и теми, кто помогает соседям — тем, кто попал в трудную жизненную ситуацию. Мне это очень отрадно наблюдать. Мы много постов как раз по этому поводу размещаем, потому что мне кажется, что вот это милосердие, взаимопомощь или эта культура должна возрождаться, и она возрождается. И мы это реально видим на примерах Фонда, на работе Фонда.
А. Алиева
— Кстати, часто в адрес Фонда звучат вопросы: почему бы вам не дать удочку, зачем вы даёте рыбу? Но вот мы, сталкиваясь с такими крупными добровольческими инициативами, которые так успешно входят в жизнь человека, и люди многие приходят фасовать «Народные обеды» не один день, не один месяц и даже не один год — там есть целые постоянные кланы такие, команды. Мы можем ответственно говорить, что, да, мы даём рыбу, но при этом есть элемент участия самого нуждающегося человека в оказании этой помощи другим окружающим его людям. Конечно, обязать мы не можем, всё-таки доброволец на то и доброволец — человек доброй воли, но однако же примеров таких очень много.
В. Крисько
— И мы стараемся говорить о таких примерах. И спасибо большое, что вы как раз упомянули такой случай. Вот возвращаясь к теме «Народного обеда», к нашим замечательным дням текущим, мы, действительно, по всем городам России в ресторанах «KFC» сейчас собираем денежные средства на то, чтобы этот проект продолжил своё успешное существование. И мы очень надеемся, что соберём чуть больше, чем в прошлом году, чтобы открыть ещё один цех фасовки «Народного обеда». Потому что действительно такие запросы есть. Мы видим, что экономическая ситуация непростая, и вот такая базовая продовольственная помощь людям, особенно многодетным семьям, на кого нацелен этот проект, или просто на критические ситуации. К слову сказать, сейчас наводнение на Дальнем Востоке. На днях у нас осуществилась фасовка «Народного обеда» во Владивостоке — цех существует при епархии как раз для того, чтобы помочь семьям в Уссурийске, которые попали в эти сложные погодные условия. И действительно наши волонтёры вышли в неурочное время, многие из них в своё рабочее время, чтобы эти «Народные обеды» нафасовать и у нас появилась возможность передать их тем семьям, которые попали в действительно критичную жизненную ситуацию.
М. Борисова
— Вот как раз по поводу адресатов вашей помощи. Понятно, что страна у нас огромная и охватить её ни одно благотворительное учреждение единолично не в состоянии. Поэтому сколько бы ни было у вас цехов фасовки, всё равно на всю страну не хватит. Но у нас ведь острота проблемы периодически перемещается по просторам нашей Родины: то где-то что-то сгорит, то где-то что-то затопит, то ещё что-то произойдёт. И именно в этом месте требуется эта помощь, но её же туда нужно привезти как-то. Как вы справляетесь с этой задачей?
В. Крисько
— Ой, хороший вопрос и очень болезненный вы задали, потому что одна из основных задач Фонда — это действительно довезти эту продукцию, которую мы получаем от производителей. Это очень непростой процесс6 найти денежные средства для того, чтобы этот продукт от производителя был доставлен в нужное время в ту точку, где есть критичная жизненная ситуация или непростые погодные условия. Это, конечно, работа и с производителями, но и с логистами. И большая часть в этом — это привлечение денежных средств. Поэтому мы всегда просим тех неравнодушных православных меценатов, тех людей, которые готовы помочь транспортом, машинами, может быть, денежными средствами, обратиться к нам в Фонд, на сайт http://foodbankrus.ru. Там есть страничка отдельная «Пожертвовать или помочь», мы всегда готовы — день и ночь наш телефон работает для того, чтобы такие неравнодушные люди могли к нам обратиться и могли помочь нашему Фонду доставить продукты в нужное время в нужный час тем людям, которые попали в трудную жизненную ситуацию.
А. Алиева
— У нас есть ряд регионов, которым мы помогаем на постоянной основе. Например, это Тверская область, Воронежская область, Тульская, Калужская, то есть большая часть Центральной России, это Ростовская область, плюс Южная часть России; на Урале — Свердловская область. И в этих регионах мы хотели бы особенно обратиться к слушателям радио «Вера» и попросить их задуматься о том, что, может быть, они могли бы подключиться к оказанию помощи именно в своём конкретном регионе. То есть мы рады были бы видеть местных предпринимателей, которые взяли бы на себя вот это бремя обеспечения логистики в том или ином регионе конкретно взятом, и они бы смогли помочь именно тем людям, которые окружают их в повседневной жизни, тем, кто нуждаются вокруг них. И, соответственно, внести такой вклад в то, чтобы помочь малой Родине своей на достойный уровень выходить.
М. Борисова
— То есть в переводе на общедоступный человеческий язык это значит, как я понимаю, следующее: вы призываете региональных представителей предпринимательского сообщества приходить к вам в центры, которые существуют где-то при епархиях, или в цеха ваши фасовочные, договариваться, когда надо куда-то чего-то отвезти — так я поняла?
В. Крисько
— Мы бы предложили даже действовать централизованно — это было бы для всех удобнее и проще. У нас есть «горячая линия» Фонда: 8-800-555-24-29. По этому телефону с нами из любого региона можно связаться, и мы договоримся о в какой мере действительно мы можем оказывать помощь этому региону. И, соответственно, в какой мере нам требуются денежные пожертвования для того, чтобы мы могли эту помощь привозить. И это может быть и договор, заключенный на денежные пожертвования, это может быть договор, заключенный на бесплатные перевозки. Так, чтобы нам местные компании могли помочь перевезти продукты из пункта «А» в пункт «Б» и доставить его нуждающимся. Лучше всё-таки звонить именно нам, поскольку мы владеем оперативной информацией где что происходит.
К. Мацан
— Виктория Крисько и Анна Алиева — «Фонд продовольствия «Русь», руководители этого Фонда, сегодня проводят с нами этот «Светлый вечер». Я помню, в одной из наших таких частных бесед кто-то рассказывал историю, которая мне очень в душу запала: про то, как одному из волонтёров или тех, кто участвует в проектах Фонда продовольствия «Русь», звонят из ресторана и говорят: «Слушай, у меня тут 20 килограммов мраморной говядины. Забери скорее, а то я их должен буду их сейчас просто уничтожить, потому что они сегодня не проданы. Если не заберёшь их через час, то я их уничтожу. Давай забирай». Человек забрал, поместил в специальный большой холодильник, нашёл этот холодильник тоже в одном из таких социальных проектов, социальных фондов. И потом он накормил, если не ошибаюсь, бездомных и всех нуждающихся мраморной говядиной — прекрасно, все поели. А потом жена этого волонтёра сказала: «Что же ты мне кусочек-то не принёс?» — всех накормил, а про семью забыл. История, с одной стороны, очень милая и смешная, такая очень трогательная. С другой стороны, она ставит вопрос: а как, в принципе, можно взаимодействовать с ресторанным бизнесом? Можно ли это делать на постоянной основе, как-то массово? Почему я об этом ещё спрашиваю — вот вообще когда я узнал о «Фонде продовольствия «Русь», мне этот проект показался очень интересным, потому что он какой-то кейс создаёт, какие-то открывает ходы, которые, казалось бы... на которые мы не обращаем внимание. Например, то, что, как я понимаю, в самом бизнесе заложена возможность эти продукты отдавать. То есть в любом случае они уничтожаются. Так лучше, чтобы их не уничтожать, кому-то передавать — бездомным... И нужно, чтобы нашёлся фонд или человек, который просто этот процесс наладит. Но я вот об этом с Мариной беседовал перед эфиром, Марина говорит, что невозможно массово такие процессы налаживать, потому что...
М. Борисова
— Я, может быть, ошибаюсь, но насколько я себе представляю технологию, очень сложно договариваться с отдельными ресторанами, то есть с несетевым предприятием.
А. Алиева
— Да, вы совершенно правы: ресторанный бизнес — это вообще целая отдельная история. Если мы говорим, например, о производствах, то там можно договариваться сразу же о больших объёмах и выработать некую технологию, по которой нам вовремя сообщают, что есть, например, излишки майонеза или излишки замороженных овощей, и мы вовремя успеваем их забрать и распределить среди нуждающихся. Когда речь идёт о ресторанном бизнесе, то здесь, скорее, мы говорим уже о готовой какой-то продукции, где зачастую речь идёт о часах — остаются часы буквально для того, чтобы эту продукцию раздать нуждающимся. И очень большой дилеммой здесь встаёт: как её доставить. Потому что там такие совершенно невероятные условия, требования к перевозке этого продукта. Это очень сложно, но мы сейчас с одной крупной ресторанной сетью прорабатываем возможность действовать в рамках законодательства. Потому что вы наверняка слышали, что есть такое общественное движение, которое называется «фудшеринг» — «обмен едой» так назывемый. И они, конечно, практикуют подобного рода инициативы. Но, к сожалению, в рамках действующего законодательства, они пока не нашли возможность сделать это прямо, легально. То есть это всё происходит на общественных началах, грубо говоря, из-под полы. Соответственно, никто ни за что не несёт никаких гарантий, и ответственности нет никакой за продукты.
В. Крисько
— Добровольчество такое: хочешь помочь — делай это.
М. Борисова
— Немножко поясните для наших слушателей технологию фудшеринга. Насколько я понимаю, вы тоже занимались этим.
В. Крисько
— Мы пытаемся быть платформой для фудшеринга, то есть, как уже Аня говорила, здесь достаточно чётко должны быть прописаны пошагово и в соответствии с текущим российским законодательством все элементы процесса, все шаги. Что такое фудшеринг? Это возникает у кого-то дома, возможно, в ресторане какой-то объём продуктов либо готовой пищи, которую люди, рестораны готовы передать далее. Мы как Фонд работаем с продуктами или ингредиентами только на тот момент, когда есть полный пакет документов, то есть мы понимаем, что передаём продукты, соответствующие той сертификационной норме, которая у нас существует. Естественно, мы понимаем, что есть продукты в ресторанах, есть продукты в домах людей, которые милосердные люди готовы передать. Но по закону в нашей стране, в соответствии с теми документами, которые должны быть при обмене продуктов, обычные люди, естественно, это предоставить обычно не могут. А вот те волонтёры, которые занимаются фудшерингом, они, естественно, этот процесс могут осуществить без всякой дополнительной нагрузки. Мы, как Фонд, как юридическое лицо, к сожалению, такой вот системой заниматься не можем по нашему законодательству.
К. Мацан.
— А передают они куда эту еду, кому?
В. Крисько
— Передают людям, которые попали в трудную жизненную ситуацию. Они знают, предположим, что баба Маша или дедушка Ваня живёт рядом со мной в соседней квартире, ему нужна эта помощь, он знает, что у него пенсия маленькая или детей нет. Но еда сегодня у них дома осталась, и они готовы передать остаток еды, которая есть в холодильнике, своему соседу или бабушке, проживающей в соседнем доме — я её видел на улице, разговорился с ней, понял, что ей нужна эта помощь.
К. Мацан
— Но вот для этого фонд не нужен, в принципе — чтобы еду соседке передать. А для чего нужен фонд в этой цепочке?
В. Крисько
— Для того, чтобы эту программу сделать системной и массовой, безопасной, прозрачной.
К. Мацан
— Чтобы продукты были точно нормальные, их можно было есть.
В. Крисько
— Абсолютно верно. Вот возвращаясь к вашему вопросу про рестораны и тому комментарию, который сказала Анна: да, мы сейчас работаем над такой программой — как это сделать законно, правильно и масштабно. Потому что мы понимаем, что такая помощь нужна, и со стороны ресторанов есть такая потребность, у них есть желание передавать ту продукцию, которую они не смогли реализовать, но продукцию ещё годную — надо сказать об этом точно. То есть те рестораны и ресторанные сети, которые к нам обращаются, они обращаются с передачей годной к употреблению продукции. Мы находим сейчас способ. У нас были консультации с Роспотребнадзором в этом отношении, чтобы этот процесс был законно налажен и масштабно. То есть как мы говорили с вами о «Народном обеде» — 24 города сегодня фасуют «Народные обеды». Так же мы хотим и с ресторанным бизнесом построить этот процесс, чтобы люди во многих городах России имели возможность получить достаточно качественную, годную к употреблению, готовую продукцию.
А. Алиева
— По такой же системе, кстати говоря, хотят работать и торговые сети тоже. У них, безусловно, остаётся довольно большой объём избыточной еды, которую они не успевают продать зачастую. Сейчас схема работает таким образом, что они просто дотягивают до истечения сроков годности, то есть до победного держат на полке, условно, одну баночку сметаны. В то время, как если бы вовремя её снять, хотя бы за сутки, то её можно было бы передать нуждающимся. Но здесь возникает ещё один барьер, тоже связанный в большей мере с законодательством нашей страны — это барьер налоговый. Сейчас, по сути дела, бизнесу не выгодно официально передавать на благотворительность свои товары, даже если эти товары абсолютно пригодны к употреблению, соответствуют всем нормам действующего законодательства. У торговых сетей, например, возникает налог на прибыль и НДС, который они себе не возвращают. Им гораздо выгодней... вы знаете, что торговые сети по-разному уничтожают продукты, но самая распространённая схема: донести до ближайшей мусорки. Им это, в общем-то, ничего не стоит, в то время как налоговые потери действительно существенные. И бизнесу, крупному производству, им тоже крайне невыгодно жертвовать продукты. Есть, конечно, компании, которые тем не менее находят возможность это делать. Вот, кстати говоря, возвращаясь к цифрам, несмотря на сложность с налогами, мы ежегодно распределяем порядка пяти миллионов килограммов продовольственной помощи. Каждый месяц помощь от Фонда получают 150-170 тысяч нуждающихся в разных регионах. Вот можно представить себе, о каких цифрах идёт речь. Конечно, это колоссальные возможности, которые мы упустить не хотим, хотим, наоборот, расширять. И в связи с этим мы инициировали программу пересмотра законодательства.
В. Крисько
— Собственно, мы создали экспертный совет, пригласив туда всех известных нам производителей и торговые сети, для того, чтобы они поделились своим этим опытом, о котором Анна рассказала, и мы этот опыт передали представителям нашего Правительства. Они поддержали нас: на конференции «Государство и благотворительность» нас поддержал Дмитрий Анатольевич Медведев. Впоследствии мы проработали этапы продвижения вот этой инициативы с различными министерствами и ведомствами. Вот сейчас находимся в следующей стадии — уже проработки деталей этого проекта. Возвращаясь к вашему вопросу относительно ресторанов, возвращаясь к той теме, которую осветила Анна, — помощь, которую мы можем получить из торговых сетей, — всё это касается ещё и финансовой составляющей, не только вот такой организационный процесс, но, безусловно, и ресторанам, и торговым сетям должно быть не напряжно финансово осуществить этот процесс. Вот если такая налоговая поправка будет принята, то в таком случае, во-первых, государство ничего финансово в этом смысле не потеряет, а социальный эффект должен быть ощутимым.
К. Мацан
— Вот объясните мне, несведущему в экономике и в налогах, о чём вообще речь? Потому что вот у человека есть либо магазин продуктов, либо ресторан. Какой налог ему нужно не платить или снять с него, чтобы он стал больше передавать еды нуждающимся?
В. Крисько
— Вот смотрите, сейчас, если ты как владелец торговой сети или просто одного магазина хочешь что-то передать на благотворительность, это равнозначно тому, что ты ещё раз продашь этот товар, то есть заплатишь НДС, соответственно как будто это продажа.
К. Мацан
— Но денег за это не получишь.
В. Крисько
— Денег за это не получишь, да. То есть для тебя это категорически невыгодно, потому что ты же бизнесмен, но тем не менее ты бизнесмен с щедрой душой — ты хочешь помочь. Многие платят: и производители, и торговые сети — они всё-таки платят, показывая это как свою такую добрую волю. Многие просто этот продукт, большинство на сегодняшний момент, всё-таки они его уничтожают. Вот, как Аня сказала, доходят до ближайшей помойки: я хочу помочь, но мне это невыгодно, я не могу. Я лучше ничего платить никому не буду — вот помойка, я туда выкину. Может быть, какой-то бомж подойдёт, возьмёт, но это на его собственной ответственности.
А. Алиева
— А отсюда ещё зарождается ещё одно движение, такое экологически-социальное, которое называется «фриганизм».
К. Мацан
— Великий и могучий русский язык, конечно!
А. Алиева
— Да, особенно, когда ещё отовсюду можно позаимствовать что-нибудь. Ребята ходят по таким мусоркам, особенно при торговых сетях, при торговых центрах, и там выискивают продукты. И продукты бывают в полностью герметичной упаковке. Мы с этими ребятами общались, нам просто было интересно: что их сподвигло к таким действиям. Далеко не все из них бомжеватого вида, есть и те, кто, в общем-то, и работой обладает вполне достойной, и возможности имеет жить по-другому и покупать еду на свои деньги. Но, однако, они считают просто для себя неуместным покупать еду, когда столько еды уничтожается. Так, на секундочку: одна треть всего, что производится в мире, имеются в виду продукты питания, ежегодно уничтожается. И мы, как первый в России банк еды, как член Всемирной организации банков еды, уверены, что большую часть продуктов можно спасти.
К. Мацан
— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, что сегодня в «Светлом вечере» у нас руководители «Фонда продовольствия «Русь» Виктория Крисько и Анна Алиева. В студии моя коллега Марина Борисова, я — Константин Мацан. Прервёмся буквально на минуту, не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Марина Борисова, я — Константин Мацан. И сегодня в этом часе «Светлого вечера» с нами и с вами руководители «Фонда продовольствия «Русь» Виктория Крисько и Анна Алиева.
М. Борисова
— Вот вы просто очень печальную картину нарисовали для бизнеса — абсолютно ему невыгодно всем этим заниматься. Но ведь занимаются же. Интересно, что именно подвигает предпринимателей приходить к вам, предлагать свою помощь, свои продукты?
К. Мацан
— Или вы к ним приходите?
В. Крисько
— Это обоюдный процесс. Пути ведут в две стороны: и как бизнес к нам приходит устойчивый, который действительно понимает, что помогать нужно, видя то, что делает Фонд. Всё-таки Фонд уже более пяти лет существует и мы действительно своей деятельностью доказали, что нам можно помогать, можно доверять, что мы действительно оказываем ту самую помощь. Ну и мы, естественно, общаемся с бизнесом. И, пользуясь такой замечательной возможностью, мы хотели бы действительно и к бизнесменам обратиться сегодня, потому что видим, что православные бизнесмены, как правило, очень часто к нам сами обращаются, что хотят помочь. Сейчас эта помощь для нас действительно критична. Вот Аня уже рассказывала, и мы говорили о том, что и рост передач есть, и большое количество благополучателей каждый день получают эту помощь, но, к сожалению, мы оказались сами в непростой жизненной ситуации, когда помощь нужна и нам для осуществления вот этих самых замечательных продовольственных программ. Поэтому мы обращаемся ко всем тем, кто неравнодушен, кто готов помочь — помочь действительно очень налаженному, чёткому движению продовольственной помощи. Телефон Аня уже сегодня говорила...
К. Мацан
— Можно повторить.
А. Алиева
— Телефон нашей горячей линии: 8-800-555-24-29. Если вы захотите присоединиться к нашему движению, а мы очень всех призываем, потому что ситуация действительно сейчас критичная и произошли потери среди наших жертвователей: у нас есть люди, которые, к сожалению, перестали нам помогать, потому что довольно сложная сейчас обстановка у многих бизнес-структур. Вы можете зайти на наш сайт http://foodbankrus.ru, зайти в раздел «Хочешь помочь?» и в этом разделе можно либо совершить разовое пожертвование, либо подписаться на ежемесячное пожертвование. Мы сейчас всей командой практически в круглосуточном режиме работаем и пытаемся найти выход, потому что, конечно, потерять такой проект, в котором большая часть команды находится с нуля, и мы всё это создавали, мы понимаем, насколько проект уникален и скольким людям он помогает — мы слышим очень много слов благодарности и от пожилых людей, которым продукты вдруг внезапно попадают бесплатно, и от малоимущих семей с детишками — очень много детей среди наших благополучателей. Есть семьи, которые, благодаря нашей помощи, смогли сохранить детей, не потерять их — их не забрали в детские дома, несмотря на критичность жизненных обстоятельств. И в связи с этим мы очень просим слушателей радио «Вера» откликнуться на наш призыв: нам очень сильно нужна помощь. Мы подсчитали, что если в какой-то момент порядка 30 тысяч жителей нашей страны смогут подписаться всего лишь на пожертвование сто рублей в месяц, то в этом случае Фонд сможет вести свою деятельность и мы не будем так сильно зависимы от частных пожертвований отдельных бизнесменов, в связи с чем сейчас такой кризис произошёл.
В. Крисько
— Эта сумма нам поможет осуществлять нашу деятельность в течение года. Ещё раз напомню: в год мы передаём более пяти миллионов килограммов еды, на регулярной основе ежемесячно 170 тысяч человек получают эту продовольственную помощь.
М. Борисова
— А всё-таки вот интересно: они приходят к вам и говорят: «Мы нуждаемся в помощи, мы голодаем, нам надо помочь», — или каким-то другим способом вы узнаёте, кому именно нужно эту помощь предоставлять? И ещё один такой нюанс: когда уже хватит? Вот есть социальные программы муниципальные и государственные — тоже в помощь нуждающимся. Там есть одна такая опция, скажем: одиноким пенсионерам периодически предоставляются талоны на бесплатные обеды. Причём те мои знакомые, которые пользовались этой услугой, говорят, что там вполне приличная еда — не то что какая-то такая бросовая. Но там существует очередь. То есть на месяц вы получаете эти талоны, а потом вы ждёте ещё какое-то количество времени, чтобы в следующий раз их получить. И люди, которые этим пользуются, как-то рассчитывают свои силы и нужды. То есть в этот месяц они смогут, скажем, сэкономить какое-то количество денег, не тратить их на покупку продуктов. Но всё равно существует какой-то такой звонок, когда человек уже в принципе может... самый кризис прошёл, он в принципе может как-то уже начинать сам. Но, поскольку помощь поступает, а это же очень соблазнительно: мне сегодня принесли пакет, через месяц принесли пакет, а потом вдруг уже вроде я и работу нашёл, и уже я могу сам, но я пакет этот жду, я к нему привык. Если у меня вдруг этого пакета не будет, я буду обижен, мне покажется, что меня ущемили.
В. Крисько
— Да, вы очень хороший вопрос задали. Естественно, работая вот в таком большом покрытии, то есть более чем 24 города мы покрываем нашими различными проектами, помощью именно продовольствием, мы работаем через некоммерческие структуры, приходы православных церквей, работаем с государством. И здесь, естественно, эксперты как государственных соцслужб, так и соцработники, которые есть в приходах или в некоммерческих структурах, они являются, условно говоря, нашими глазами, нашими руками на местах, чтобы оценить: действительно ли этой семье или этому конкретному пожилому человеку помощь уже больше не нужна, либо он по-прежнему нуждается в этой продовольственной дополнительной помощи. Мы последние два с половиной, может быть, уже три года активно сотрудничаем, естественно, с центрами социального обеспечения для того, чтобы понять, вот этот опыт перенять, который есть у государства. Как вы правильно сказали, что, да, социальные столовые — кто туда приходит, какие критерии используют. Вот есть так называемая справка о субсидиях, в которой государство обозначает что ты как гражданин получаешь в плане льгот каких-то. И если эти льготы меньше прожиточного минимума в том или ином регионе, ты нуждаешься по-прежнему в дополнительной помощи. Это формальный признак, но есть и признак визуальный: ты видишь эту семью, ты к ним приходишь и понимаешь, что в прямом смысле семеро по лавкам, одна комната. Естественно, такая семья нуждается не в однократной помощи, это не случай какой-то чрезвычайный, это такая ситуация, которая не решится одним днём. И здесь нам, повторюсь, помогают и соцработники, и те служители социальные, которые есть при храмах, и наши представители в НКО, естественно, сотрудники Фонда, вот мы с Анной часто выезжаем в различные регионы, чтобы посмотреть на эти самые раздачи, как они происходят, что это за семьи, действительно ли они по-прежнему нуждаются в этой помощи. Но случаев, когда люди, условно говоря, откреплялись от поддержки и помощи, мы встречаем крайне и крайне редко.
А. Алиева
— Вы, конечно, в какой-то степени правы: здесь тоже нельзя пересечь какую-то черту и не плодить иждивенчество. Мы тоже задумываемся об этом, безусловно. Способы привлечения к нам нуждающихся разные: кто-то обращается в Фонд, поскольку горячая линия бесплатная для всех регионов. Ну а по большей степени всё-таки люди идут в сами пункты выдачи, потому что как только они где-то открываются — у нас сейчас на данный момент больше 50 субъектов Российской Федерации, — то, естественно, туда сразу же люди стекаются — нуждающееся население. И задача людей на местах — наших коллег, наших таких, скажем так, волонтёров в какой-то степени, потому что для них деятельность Фонда и помощь деятельности Фонда — это такая дополнительная нагрузка к основным обязанностям. И заключается их задача в том, чтобы определить: действительно ли эта семья нуждается. Но случаи бывают совершенно разные, и вот буквально недавно в один из пунктов выдачи в регионе пришла бабушка в таком состоянии, что она просто упала в голодном обмороке на пороге пункта выдачи. И, конечно, её сразу же прикрепили всем, чем можно, ей помогли. Но здесь ещё есть такой очень важный нюанс, он связан с тем, что всё-таки Фонд точно также ищет ресурсы, ищет эти продукты. И, как правильно отметил Константин и вы тоже в самом начале программы, Марина, вы сказали, что, какой бы ни была крупной благотворительная организация, а обеспечить всех и накормить всех — это такая программа максимум, это такое наше большое желание, которому мы следуем. Но однако же оно на данный момент пока недостижимо. И мы, конечно, чередуем нуждающихся, мы делаем так, чтобы они не превращались в иждивенцев, получая, условно, каждую неделю еду одними и теми же объёмами, чтобы у них не возникало желания пойти продать эту еду и заменить её чем-то другим, не дай Бог. Мы со всем этим работаем, но это такая сложная технология, чтобы порядка 150 тысяч людей в разных регионах, в каждом регионе ещё своя специфика, уметь держать — не хочется говорить «в узде», — но в какой-то степени стараться в рамках их удерживать. Это не просто, и мы сталкиваемся с разными ситуациями, но решаем их постепенно. И вот эти партнёры на местах играют, наверное, самую ключевую роль, потому что ни один фонд не сможет доехать везде и всюду — мы до каждой деревни не доедем. Нам очень важно, чтобы в этих локациях были те, кто действительно смогут нам рассказать, какая сейчас ситуация, есть ли такая потребность или нет. Кстати говоря, это очень помогает в ситуациях, когда возникают чрезвычайные бедствия. Как правило, мы узнаём о самых острых и нужных потребностях населения в том или ином регионе бедствия очень быстро. И можем быстро предпринять какие-то действия. Вот самый такой для нас яркий был пример, когда на Урале произошло наводнение, в одной из его частей, и мы очень быстро узнали, что в этом регионе не хватает питьевой воды. И никто бы не подумал — люди, которые далеки. Понятно, мы не МЧС, собственно, люди, которые собирают гуманитарную помощь, жертвуют, они тоже не МЧС, мы этому всему не обучены. И кто бы мог подумать: наводнение, и при этом не хватает воды! А именно в воде была основная самая острая потребность. Мы оперативно получили информацию от местных церквей. И оперативно из близлежащего региона смогли доставить туда целую фуру воды — так, чтобы люди могли как-то выжить в ближайшее время.
К. Мацан
— Вот многие фонды, которые занимаются так или иначе помощью людям и перед которыми стоит вопрос: как не плодить иждивенчество, как ни помочь тому, кто просто уже привык удобно как-то наживаться на этом, — очень часто звучит такая мысль, что лучше ошибиться и помочь тому, кому помощь не нужна, чем ошибиться в другую сторону. Вы киваете, вы согласны?
А. Алиева
— Да, мы согласны с этим. Потому что примеры показывают, что если встанет вопрос: помочь ли семье, или семья лишится ребёнка в итоге, потому что мы не предали значения, потому что мы посчитали, что вот она иждивенка — могла бы сама пойти работать. Но это такой, знаете, моральный выбор, который мы стараемся на себя всё-таки не брать. И если есть такая возможность оказать помощь, то лучше её в моменте оказать, а дальше уже разбираться в ситуации.
М. Борисова
— Вы всё-таки считаете, что направление, выбранное вами, то есть накормить, — это наиболее острая проблема сейчас?
В. Крисько
— Знаете, я бы не ставила так вопрос: остро или не остро. Я считаю, что продовольственная помощь, и подтверждает это практика, когда я общаюсь с теми семьями или людьми, которым мы помогаем, — это такая базовая помощь. Вот у нас есть несколько групп ветеранов тыла, которым мы помогаем, и просто одиноким пожилым людям. Для них актуальна сейчас тема лекарств. Лекарства-дженерики — они дёшевы, а лекарства более качественные — они более дороги. И вот мы, принося им молочную помощь каждую неделю или раз в две недели — это 600 рублей. Этот дедушка Петя или Коля может на эти деньги купить себе хорошее лекарство для сердца — для помощи, для работы, для улучшения качества его жизни, на эти деньги сэкономив, то есть имея такую молочную продукцию, соответственно, он эти 600 рублей потратит на лекарства. Или многодетная семья: мама может на эти деньги приобрести какую-то кофточку, тёплую одежду для ребёнка, которой ему не хватает. То есть это, наверное, то, что является такой базовой помощью.
А. Алиева
— Да, конечно, в России голода нет, и мы как Фонд, который, скажем так, этой темой занимается уже практически шесть лет, мы это с уверенностью можем сказать. Есть отдельные ситуации, в которых нужно разбираться, в которых, например, совсем есть нечего. Такие ситуации есть, и зачастую большой вопрос: кто в них виноват. Мы ни в коем случае никогда не обвиняем исключительно некомпетентность органов социальной какой-то защиты населения, потому что люди, конечно, в большей степени сами виноваты в том, где они оказались. Но однако же не помочь им мы тоже не можем. И вот, например, если собирают детей в школу — сейчас как раз то время, когда активно этот вопрос везде обсуждался и нуждающимся семьям крайне нужно было оказать поддержку в сборе детишек. Как раз-таки наша помощь могла явиться серьёзным таким аргументом, чтобы отложить денежку и ребёнку купит нужные принадлежности. Поэтому здесь такой вопрос комплексный, мы просто считаем, что есть ресурс в виде избыточного продовольствия — на данный момент он есть, это данность. И мы нашли технологию, которая позволяет крайне эффективно использовать этот ресурс и хорошую еду не выбрасывать, а отдавать нуждающимся людям. И это ведь исконная русская черта: ведь нам никогда не было свойственно так расточительно относиться к еде, ведь еда всегда была ценностью, и еда — это всегда было то, что мы с трудом добывали и то, за что благодарили Бога.
М. Борисова
— Я вам больше скажу, что модное слово «фудшеринг» (food sharing) у нас практиковалось на протяжении всех десятилетий советской власти, в особенности в 80-е, в 90-е годы. Если бы этот постоянный обмен продуктов между родственниками и друзьями не происходил, то я думаю, что многие бы просто не дожили до счастливого времени, когда эта проблема была снята.
К. Мацан
— В общем, фудшеринг — это перевод «натурального обмена».
В. Крисько
— Да, абсолютно верно. Наши дачи и эти сумочки с дач — это как раз хороший пример.
А. Алиева
— А в царское время — та же самая ситуация: сколько было людей, сколько странников. Никогда никому не отказывали, всегда могли накормить. И вообще, накормить — это было абсолютно естественно, даже человека, которого ты не знаешь. Вообще, всегда встречали с хлебом и солью.
К. Мацан
— Виктория Крисько и Анна Алиева — руководители «Фонда продовольствия «Русь» сегодня проводят с нами этот «Светлый вечер».
М. Борисова
— Вот, как мне кажется, всё, о чём вы рассказываете, очень эффективно работает в городах, в городской среде, потому что там есть инфраструктура, есть возможность коммуникаций, есть возможность привлечения волонтёров и много других возможностей. Но в то же время, у людей, которые вашей помощью пользуются, живя в городе, тоже возможностей больше решить свои проблемы, чем у людей, которые живут в деревне. И там-то как раз проблема может быть не столько с экономией денег, сколько именно прокормиться. Как вы до них доезжаете?
В. Крисько
— Доезжаем. Не поверите! Это проект, который у нас уже не первый год существует, называется он «Продукты в глубинку». Потому что мы действительно понимаем, что те люди, которые живут не в городах, а порой в одиноко стоящих домиках, в одиноко стоящих нескольких домиках, в деревнях, в поселениях, они нуждаются в этой продовольственной помощи гораздо больше, чем кто бы то ни было. Поэтому мы этот проект затеяли... уже более двух лет назад, да, Ань? И начали его с Тверской области, с Московской области, сейчас идём дальше, сейчас охватываем регионы. У нас было уже в этом году два огромных марафона в Казани и Екатеринбурге, когда мы помогали Свердловской области, когда помогали практически всему Татарстану, — одиноко проживающим людям в глубинке именно продовольственной помощью, потому что понимаем, что это очень актуально.
А. Алиева
— Речь в первую очередь идёт о пожилых людях, то есть мы понимаем, что нам нужно сделать упор в глубинке на тех, кто не может возделывать огород и не может вообще себя никак обеспечивать в этих условиях, когда некому помочь. Есть соцработники, которые, безусловно, приходят, если опять же пожилой человек стоит на учёте в органах соцзащиты населения. Но помощь тоже не безгранична, и здесь мы можем дополнительную поддержку оказать.
В. Крисько
— Собственно говоря, мы планировали провести такой масштабный марафон, как и в прошлом году, когда практически все магазины города Москвы собирают помощь для одиноких пожилых людей, проживающих в Центральном федеральном округе. В прошлом году мы охватили 11 регионов, да, Центрального федерального округа? Поправьте меня, Аня.
А. Алиева
— Девять.
В. Крисько
— Девять, да, прошу прощения. Собственно, это достаточно большой географический охват, но эти акции крайне дороги, то есть это логистика, собственно, всё приземлённо — то, о чём мы говорили. То есть продукты нужно забрать из магазинов, нужно их довезти в эти самые регионы. Это всё процесс непростой. Поэтому ещё раз хотелось бы обратиться к тем милосердным предпринимателям, которые готовы помочь Фонду, чтобы и такие проекты тоже осуществлялись — масштабные проекты. Потому что точечно мы, естественно, помогаем и будем помогать, но если речь идёт о таком большом проекте, когда города собирают, здесь, естественно, логистическая нагрузка крайне высока. Естественно, стоимость мы по-максимуму снижаем, обсуждая это с транспортными компаниями, но, безусловно, есть какие-то расходы, которые мы действительно не можем не нести. И здесь мы действительно нуждаемся в этой помощи, нуждаемся в этой поддержке.
К. Мацан
— Смотрите, я снова вспоминаю свою поездку с «Фондом продовольствия «Русь» в Ростов на эту фасовку. Меня там поразила встреча с одной женщиной, которая фасовала продукты, причём на постоянной основе — каждый день приходила. Она — беженка с Украины, она рассказывала, что она жила в Донецке и она была учёным, такой технической интеллигенцией, кандидатом наук, её какие-то разработки были приняты и внедрены на заводе «Ростсельмаш». Потом война, она вынуждена была переехать, из Донецка уехать. Она остановилась, осела в Ростове, сначала нигде не работала и денег не было. Потом удалось начать работать маляром — кандидату наук. В итоге она как-то нашла этот цех фасовки и там закрепилась. И она сказала такую вещь: «Я много плакала, когда вся эта ситуация с необходимостью уехать из Украины произошла. И когда в Ростов приехала, то тоже плакала. Потом пришла в этот Центр народных обедов, стала фасовать и стала меньше плакать, вообще перестала плакать». И это для меня стала какая-то очень важная история о том, что, действительно, когда помогаешь другому, твоя жизнь становится чуть счастливее. Вот вы киваете, вы рассказываете, что сами ездите, с людьми общаетесь и видите. Вот какие встречи, с кем, какие истории как-то поразили и согрели лично вас за все эти годы общения с простыми людьми, которые занимаются этой фасовкой или другими вашими направлениями?
В. Крисько
— Вот возвращаясь к «Продуктам в глубинку», здесь как раз, как Аня говорила, мы общаемся с одинокими пожилыми людьми. Мне довелось побывать в семье, где женщина — ровесница моей мамы, 70 лет. Женщина парализована — у неё был инсульт. Сын у неё алкоголик, вторая дочь с ДЦП. Вот они живут втроём. Батюшка нас привёл в эту семью: она причащается, исповедуется, батюшка к ней приходит. Вы знаете, я видела у неё в глазах слёзы радости, счастья. Я приехала домой — у меня, к сожалению, мама потеряла супруга, и она в унынии пребывала. А я видела женщину, которая находилась в такой ситуации, которая — ну не приведи Господь. Вот она лежит — там дом полуразрушенный, сын в таком невменяемом состоянии, дочка тоже, а она ещё радуется. Она мне несколько раз сказала спасибо за ту продовольственную помощь, которую мы ей оказываем. Мы вместе помолились. Я не видела в ней уныния, какой-то печали, она с радостью смотрит, смотрит с радостью в следующий свой день. Нет у неё такого, знаете: вот это конец света или ещё что-то. Она понимает, что всё по воле Божьей. Вот она должна прожить этот день, сказать спасибо Господу Богу за то, что мы к ней пришли, помощь эту оказали, и она ещё этой радостью готова со мной делиться, которая находится в тысячу раз лучшей ситуации. И вот такие истории меня поражают. И я поэтому готова заниматься этим дальше. И очень хочу, чтобы люди, которые помогают нашему Фонду в такой деятельности, таким людям, чтобы они множились и помогали дальше вот таким непростым жизненным ситуациям, помогали получить радость каждого дня.
А. Алиева
— А вообще, волонтёры и жертвователи Фонда, наверное, любого фонда, но мы, конечно, говорим о себе в первую очередь, из своего опыта, — это целая отдельная такая экосистема, с которой ты сталкиваешься и потом просто понимаешь, что из неё уже выйти не можешь. Вот, например, в Сергиевом Посаде в качестве волонтёров проекта «Народный обед» на постоянной основе у нас участвуют дети из интерната для слепо-глухих. Они приходят фасовать народные обеды — это для них очень хороший формат ещё и какого-то развития своей моторики, это шикарный формат общения, какой-то новой смены деятельности. Насколько они позитивные, насколько они радостные и весёлые, какое удовольствие им доставляет то, что я вот сейчас сделал — дело это изменит в какой-то степени жизнь нуждающегося человека. Они, конечно, знают, для чего они это делают. Они знают многих тех нуждающихся, которые на постоянной основе — как раз-таки волонтёры из Сергиева Посада ездят по окрестностям, а там, к слову сказать, истории есть совершенно печальные, и там как раз глубинка: деревни, деревенские дома. И ситуация, не только с пожилыми людьми связанная, но и с семьями, когда мама одна с детьми находится, и ситуация такая, что она даже за едой в принципе выехать не может — за помощью. Она просто как может выживает. Вы знаете, эти люди, которые получают потом помощь — уже не оказывают её, а именно получают, — они очень часто перестают плакать тоже. Потому что для них таким откровением является, что кто-то вдруг решил что-то дать бесплатно, помочь и обратить на них внимание. Потому что, наверное, самая распространённая, на мой взгляд, черта современного общества, современного человека — это то, что человек чувствует себя одиноким, и он живёт по принципу «каждый сам за себя». Соответственно, он так же и к окружающим относится, и так же себя мироощущает. И когда он сталкивается с тем, что бывает как-то иначе, а сталкивается он с этим, как правило, в церкви и вот в таких вот социальных каких-то интересных активностях. Он вдруг внутри настолько всё у себя переворачивает и по-другому начинает в принципе сам вести себя по жизни с другими людьми. И вот акция «Продукты в глубинку», когда мы общаемся с пожилыми людьми, она приводила к таким непредсказуемым историям, когда, например, наши волонтёры-молодёжь, ребята, выезжающие в деревни к пожилым людям, затем прямо оставались с этими пожилыми людьми на связи. Кто-то покупал даже какие-то телефончики, чтобы как-то можно было контактировать с той или иной бабушкой, и помогали им уже без Фонда, просто помогали, потому что иногда надо табуретку починить, иногда крыша течёт. Были случаи, когда у бабушки воды в принципе нет, нужно помочь собрать какую-то денежку и хотя бы водопровод сделать или колодец на участке. И мы понимаем, что это меняет и жизнь волонтёра, и жизнь жертвователей, и жизнь того самого нуждающегося.
М. Борисова
— А бывали такие случаи, когда человек явно нуждается в помощи, но помощь принять не может или ему нужно сделать какое-то усилие внутреннее?
В. Крисько
— Да, есть и такие случаи. Вот я до того, как прийти в Фонд, волонтёрила в Марфо-Мариинской обители. Вот, собственно, эти «народные обеды» и выдавала там. И я вижу: приходит семья — невооружённым взглядом видно, что она находится в крайней нужде, но мама стесняется подойти и попросить. И стараешься её разговорить, спросить, с детишками поговорить, чтобы как-то выйти на тему — нужен ли там тот самый «народный обед». Я знаю, понимаю, что эта семья нуждается, но она не может — не может перейти этот порог, сказать: «А вот мне тоже нужно». Бывают такие случаи.
А. Алиева
— Очень сильно, кстати, это распространено среди пенсионеров, потому что они воспитаны были таким образом, для них очень важно вот это само ощущение: чувствовать себя достойно, не чувствовать упадка своего, скажем так, положения в обществе. И поскольку мы работаем со столовыми по кормлению бездомных, в том числе с переездными столовыми, то когда ты выезжаешь к ним с той или иной акцией, ты видишь, что бывает в этой очереди среди иногда не вполне адекватного населения, которое считает уже некой обязанностью кормление на вокзале, условно, ты видишь людей, которые стоят в стороне, и чаще всего это пожилые люди. Там ситуации, конечно, совершенно дикие бывают. Мы сталкивались с тем, что ситуация связана, например, с поведением детей, когда сын просто сделал так, что отец лишился всего и оказался на улице, фактически в положении бомжа. При этом этому отцу, извините меня, уже под 80 лет — он еле передвигается. И ему настолько стыдно подойти к этому автобусу и обратиться за едой, что зачастую те, кто рядом находятся, если они как-то не предпримут действия, не увидят его, не сподвигнут его к тому, чтобы он пришёл и получил вот этот паёк или суп, то он может так и остаться голодным, потому что не решится совершить вот этот шаг.
К. Мацан
— Но вы подходите к ним?
А. Алиева
— Да, волонтёры подходят. Волонтёры, надо сказать, удивительные — вот те, кто решаются на такую работу с бездомными, это вообще особый контингент — это те, кто ради ближних готовы переступить через всё. Там ведь и запахи, и грязь, и антисанитария.
В. Крисько
— Волонтёры даже семьями приходят на кормление бездомных. На Киевском вокзале я была свидетелем, когда мама с двумя детьми-подростками пришла, потому что она хочет показать это и детям. Это очень важно для образования — вот моя дочь тоже участвует и в фасовках, и в передачах, потому что мне кажется, что этой крайне важно для взросления поколения, понимания того, что помощь нужна вокруг тебя. И ты должен оказывать эту помощь, и это не зазорно делать, это правильно делать.
К. Мацан
— Лучших слов для завершения нашей программы не найти. Спасибо огромное за эту беседу, за этот рассказ. Я напомню, что сегодня в «Светлом вечере» с нами и с вами этот час провели Виктория Крисько и Анна Алиева — руководители «Фонда продовольствия «Русь». Можно ещё раз напомнить ваши координаты, где вас искать.
А. Алиева
— Мы будем очень рады любой помощи слушателей радио «Вера». К нам можно обратиться по горячей линии: 8-800-555-24-29 — звонок из любого региона бесплатный. Можно также зайти на наш сайт: http://foodbankrus.ru — в разделе «Хочу помочь» вы смогли бы очень существенный вклад внести в наше такое общее большое дело.
В. Крисько
— И помощь нам действительно сейчас очень нужна. Спасибо вам огромное заранее!
К. Мацан
— Спасибо огромное! В студии была моя коллега Марина Борисова, я — Константин Мацан. До новых встреч!
М. Борисова
— До свидания!
В. Крисько
— Спасибо.
А. Алиева
— Всего доброго!
Псалом 127. На струнах Псалтири
1 Блажен всякий боящийся Господа, ходящий путями Его!
2 Ты будешь есть от трудов рук твоих: блажен ты, и благо тебе!
3 Жена твоя, как плодовитая лоза, в доме твоем; сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей:
4 так благословится человек, боящийся Господа!
5 Благословит тебя Господь с Сиона, и увидишь благоденствие Иерусалима во все дни жизни твоей;
6 увидишь сыновей у сыновей твоих. Мир на Израиля!
«Святитель Иоанн Шанхайский». Глеб Елисеев
Гостем программы «Исторический час» был кандидат исторических наук Глеб Елисеев.
Разговор шел о судьбе удивительного святого, почти нашего современника, святителя Иоанна Шанхайского, о том, как складывался его путь к церковному служению, как вместе со многими соотечественниками оказался в вынужденной эмиграции после гражданской войны в России, как, благодаря его трудам, удалось договориться о принятии русских беженцев в США и Австралии, и как в святителе Иоанне удивительным образом объединились подвиг юродства и епископское служение в Китае, Европе и США.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Все выпуски программы Исторический час
«Путь иконописца». Александр Чашкин
Гостем программы «Вечер воскресенья» был художник-иконописец Александр Чашкин.
Мы говорили с нашим гостем о его пути к вере, о приходе к иконописи после встречи с архимандритом Зиноном, а также о том, почему церковное искусство стало значимой частью его жизни.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. Как всегда, в этом часе мы говорим о пути христианина в светском обществе. Сегодня у нас удивительный гость в студии Светлого радио, Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников, расписывал более 15-ти храмов в России и за рубежом. Наверное, проще сказать, что не расписывал Александр Иванович.
Александр Чашкин
— Руководил росписью, скажем так.
Кира Лаврентьева
— Да, да, да. Все известные монастыри, храмы, скажем так, большинство известных храмов и монастырей, так или иначе, все равно связаны с рукой Александра Ивановича. Даже сербский монастырь Дайбабе известный и в США и везде.
Александр Чашкин
— Кафедральный собор Американской Православной Церкви.
Кира Лаврентьева
— Здравствуйте, Александр Иванович. А то я вас представляю-представляю.
Александр Чашкин
— Здравствуйте.
Кира Лаврентьева
— Да, дорогие друзья, Иверская часовня на Красной площади, храм Георгия Победоносца на Поклонной горе, кафедральный собор в Самаре. Много-много можно перечислять, и в интернете всё это есть. Я думаю, вы уже поняли, гость у нас сегодня незаурядный, это мягко скажем, а вообще, конечно, крайне интересный. Александр Иванович, традиции нашей программы предполагают спрашивать о пути к вере, в вере и жизни с верой. Но я вас еще хотела бы спросить и о пути к иконописному искусству, потому что чем вы только не занимались. Вы сами говорите, что учились в Суриковском институте, окончили оперную студию при Центральном Доме работников искусств, пели на клиросе, так собственно и начал прокладываться ваш путь к вере. Расскажите, пожалуйста, как вы стали верующим человеком, я думаю, это как-то с иконописью очень связано.
Александр Чашкин
— Я начну с того, что я родился в семье, которая никакого отношения не имела к вере, к христианству, к православию. Более того, отец у меня был известным коневодом, родился я фактически в Киргизии на берегах озера Иссык-Куль. Там отец мой создавал породу, которую начали создавать еще до революции. Дочь генерал-губернатора Семиречья, Пьянкова со своим мужем поручиком прочитали статью Пржевальского, что самое красивое место на земле — это озеро Иссык-Куль. Хотя Пржевальский, как известно, был путешественником и объездил очень много стран и земель. И они возмечтали именно там создавать новую породу лошадей, которая объединяла в себе киргизскую лошадку, которая по горам хорошо ездила, донскую лошадь, которая была самая выносливая в мире лошадь, и чистокровную английскую лошадь, которая была по экстерьеру и по скорости самой быстрой, самой красивой в мире, ибо произведена она была от ахалтекинцев, от древней лошади, на которой еще ездил по преданию Макендонский, Буцефал его жеребец был. И я там родился. Поэтому я никакого отношения к иконам не имел. В 15 лет мы переехали в Рязанскую область, отца пригласили во Всесоюзный институт коневодства работать, продолжать работу селекционную на счет лошадей. Рядом было село Константиново известное, где родился Сергей Есенин. Моя первая профессия была — я объезжал лошадей, в течение очень многих лет я работал наездником, это называется правильно конюх-берейтор, занимался конным спортом. Казалось бы, моя судьба сама мне велела продолжать дело отца, быть коневодом, заниматься лошадьми. Но получилось так, что я работал на ипподроме, объезжал лошадей, работал в отделении чистокровных лошадей Рязанского конного завода. В это время я рисовал пейзажики. Однажды я в обществе взял и что-то спел. Мне сказал один человек, бас, который когда-то учился в консерватории: ты что, сумасшедший с таким голосом ты занимаешься лошадьми? И отвел меня к солистке Большого театра Масловой, как сейчас помню, народной артистке Советского Союза. Она меня приняла в школу при Большом театре. Была такая школа-студия, где был ректором сам Козловский, который прослушал меня, тут же меня приняли без всяких экзаменов. Я проучился там почти 4 года. Более того я учился у солистки Ла Скала в прошлом, такая была Нина Леонова-Бинесович, знаменитое драматическое сопрано. Я решил, что, наверное, буду оперным певцом. Я безумно любил Карузо, Марио Ланца, слушал пластинки этих великих теноров-итальянцев. Сам мечтал, давал концерты, пел по-итальянски неаполитанские песни. Меня даже называли итальянец из Химки Ховрино, тогда кто-то меня обозвал. И получилось так, что меня направили в консерваторию, а мне было уже больше 28 лет, а туда принимали на дневное отделение только до 28 лет. А на вечернее принимали только москвичей, у меня тогда не было прописки и, короче говоря, я в консерваторию прошел по экзаменам, но меня не приняли. И я пошел работать, кто-то мне посоветовал: иди в церковный хор, может быть, тебя возьмут певчим. Через каких-то знакомых я попал на Сокол, храм Всех Святых, меня прослушал регент Чуенков знаменитый, тоже известный регент был. Меня приняли туда, и я стал петь в храме. Что из меня оперного певца не вышло, я несколько подрасстроился, достаточно сильно. Но, смирившись, стал петь в церковном хоре, и потом подумал, что это, может быть, моя судьба. Но дальше произошло какое-то чудо невероятное, как я считаю. Чудо, которое говорит о том, что не всегда мы делаем то, что хотим. Это нужно нашей судьбе, говорят, что прокладывается сверху судьба человека, то есть Богом. А человек уже должен сам решать, ему дана свобода воли. У нас на Соколе работала монашка Вера уставщицей, которая меня как-то отвела, сказала, что у нее дома живет знаменитый старец Сампсон Сиверс, так называемый.
Кира Лаврентьева
— Ничего себе.
Александр Чашкин
— Говорит: пойдем, я тебя познакомлю. Я говорю: нет, Вера, что ты, такой старец знаменитый, зачем я ему нужен? — Нет, ну, пойдем все-таки. Он уже старенький, ты будешь рад знакомству с ним. В общем, так получилось, что я к нему попал, к Сиверсу. Он, что интересно, спросил: ты чем занимаешься? Я говорю: да вот, работаю на ипподроме, пою в храме, оперного певца из меня не получилось, очень доволен, что попал не в герои оперы, Каварадосси, Канио «Паяцы», а пою церковные вещи. Так, работаю на ипподроме, объезжаю лошадей, пишу пейзажики, говорю. Но параллельно, когда я работал на ипподроме и начал писать пейзажики, мне надо было у кого-то учиться. В Суриковский институт я тогда мечтал только поступить, но моя мечта до реальной не воплотилась. Поэтому я просто познакомился с художником Зюзиным, который был очень интересный человек и художник. Он сказал мне тогда, только из армии я вернулся: Сашулька, зачем тебе Суриковский институт? Вот есть такой маэстро, метр московской богемы Василий Яковлевич Ситников, пойдешь к нему, десять академий закончишь, великий рисовальщик. Я подумал, почему не сходить. Он отвел меня к этому Ситникову, который сейчас очень известный человек, у него картины во многих музеях, в частности несколько картин в музее Гуггенхайма находятся в Америке. В общем, я попал к нему в ученики, показал пейзажики, он говорит: мне это очень нравится — и стал параллельно учиться у него, у этого Ситникова, живописи, рисунку.
Кира Лаврентьева
— В гостях у «Вечера Воскресенья» Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Вот, вы попали к Ситникову?
Александр Чашкин
— Да. И вот у Ситникова брали уроки большие серьезные художники, которые давно закончили Суриковский институт, даже преподаватели у него брали уроки. В частности, как сейчас помню, Александр Иконников преподавал в Суриковском институте. Я ему как-то сказал, что отец страшно переживает, что я не учусь в Суриковском, а продолжаю работать, объезжать лошадей. По сути дела, конеберейтором, моя была профессия. Берейтор это наездник, объездчик лошадей. Мне Иконников сказал: а давай, я тебя возьму, у тебя такой уровень, что я тебя возьму. Формально сдашь экзамены, а я тебя возьму в Суриковский институт на вечернее отделение. Только не говори Ситникову, не говори Зюзину, никому не говори, и ты потихонечку закончишь. И я там проучился 4 года, закончил Суриковский институт, эти вечерние классы, как они назывались. Я возвращаюсь к тому, когда я попал к Сиверсу, он меня спросил, чем занимаешься? Я говорю: вот, я учился в Суриковском, работаю на ипподроме, пою в храме. И он, обращаясь к Вере, не ко мне, а к Вере, это удивительно было, сказал: Вера, ты знаешь, что Александр будет писать иконы? Отведи его к Зинону. Я удивился, говорю: батюшка, во-первых, я не собираюсь иконы писать, потому что иконы пишут святые, с моей точки зрения, и потом кто такой Зинон, я не знаю, не слышал. Он тут же сказал: Ну, Зинон это современный Рублев. Это мне сказал батюшка и подтвердила Вера. Вера, ты его не слушай, что он там не будет, он будет иконы писать, отведи его к Зинону. Кстати, я, перебивая себя, могу сказать, что я встречал несколько даже священников. Одного профессора психиатрии, в Яме он настоятель — Ям такое место под Москвой — который был профессором медицины, у которого была своя клиника и который тоже пришел к Сиверсу, тот сказал: ты будешь священником. Он сказал: что вы, батюшка, я же профессор, занимаюсь психиатрией. — Нет, ты будешь. И он через два года стал священником. К сожалению, я забыл, как его зовут, не важно. Я очень удивился, что к какому-то Зинону, который есть современный Рублев, меня должны отвести. Я думаю, ладно, сказал и сказал батюшка. Мы поговорили, распрощались, я благословился и ушел. А потом по истечении где-то месяца она мне предлагала... Тогда возрождался Даниловский монастырь, там работал этот самый Зинон. Несколько раз она всё пыталась меня привести, я всё отговаривался, потом как-то мы с ней куда-то шли, она говорит: а давай всё же зайдем в Даниловский монастырь. Я говорю: ну, давай, раз уж мы проходим мимо, давай зайдем. Мы зашли. Она сказала: я к Зинону, если можно его вызвать. Я, потом работая с Зиноном много лет, знал, что он никогда не выходил к женщинам, даже не спрашивал, монашка это, не монашка, просто он ни к кому не выходил, потому что столько желающих было его увидеть. А здесь он вышел и спросил меня, в том числе, вы зачем пришли? А я говорю: я хотел бы помогать как-то, если можно вам помочь в росписи монастыря, в работе над восстановлением Даниловского монастыря. Он говорит: хорошо, приходите завтра, я вам найду какую-нибудь работу. На следующий день я пришел в Даниловский монастырь. И здесь произошло еще некое чудо. Когда я зашел в храм Семи Вселенских Соборов, в котором Зинон работал над иконостасом, я увидел, как он работает. Он писал икону. И я, когда увидел, как он работает, и вообще его в работе увидел первый раз, я понял, что передо мной действительно гениальный иконописец, и до сих пор так считаю, и не только я, а в мире очень многие так считают. Более того, наперед забегая, могу сказать, что когда я руководил росписью кафедрального Никольского собора Американской Православной Церкви в Вашингтоне, то меня познакомили с отцом Федором Куфусом, который на то время — это около 30-ти лет назад было, 27 лет назад — был ведущим, считался самым дорогим и самым известным греческим иконописцем современным. Меня познакомили, я с ним сразу подружился. В том числе надо было сказать комплимент. Сначала я посмотрел на его работу, он расписывал храм, по-моему, Архангела Михаила у Потапова в Зарубежной церкви. Я посмотрел, мне очень понравилось, я ему сказал: отец Федор, по-видимому, два самых выдающихся современных иконописца, это вы и Зинон. Он на меня посмотрел внимательно и сказал такую фразу: ты знаешь, Александр, ты ничего не понимаешь в иконах, если ты сравниваешь, с Зиноном никого нельзя сравнить в современной иконописи, и даже меня, — он поднял палец кверху — даже меня нельзя сравнить с ним. Он, конечно, самый выдающийся художник современности. Дальше произошло вот это чудо, когда я стал работать с ним над восстановлением. Я растирал краски, полгода или год не говорил, что я занимался живописью, и смотрел, как он работает, и это было для меня самой высшей школой, конечно. А дальше он уехал в Псково-Печерский монастырь, я поехал за ним, пробыл у него где-то полгода-год, и наезжал к нему время от времени. В это время я уже поступил в Софринские мастерские иконописные, где я проработал несколько лет. Я уже подумывал, как бы мне не остаться совсем в Псково-Печерском монастыре, я был типа послушника, имел такую аккредитацию в виде послушника. Кстати, вторым послушником у Зинона был тогда нынешний митрополит Тихон, а тогда он был просто для меня Гоша.
Кира Лаврентьева
— Да, были эти времена.
Александр Чашкин
— Это были те времена, когда мы вместе с ним были, а потом он перешел к Крестьянкину. А меня вдруг однажды вызывает наместник, сейчас он митрополит Коломенский в Подмосковье, тогда был наместником Псково-Печерского монастыря отец Павел, тогда еще Павел, и говорит: тебя призывает зачем-то патриарх. А я говорю: зачем? — Ну вот, вроде, об Америке какая-то речь идет. Теперь расскажу, как я попал в Америку, также интересный рассказ. Когда я работал в Софринских мастерских, первый храм, росписью которого я руководил, был знаменитый, очень известный храм в Кочаках, родовой храм семьи Льва Николаевича Толстого, где похоронены все его предки, дети почти все, кроме него самого, конечно. Как известно, он похоронен не около храма, а около дома. Известно, да?
Кира Лаврентьева
— Ну да.
Александр Чашкин
— Когда закончили роспись этого храм — сейчас, кстати, об этом фильм пытаются создать, как я расписывал больше 30-ти лет назад его — вдруг приехала американская делегация. В составе Американской делегации был настоятель кафедрального собора Американской Православной Церкви отец Дмитрий Григорьев, это очень известный знаменитый автор многих классических трудов о Достоевском, он специалист по Достоевскому, классические труды многие принадлежат именно ему. И владыка Василий (Родзянко) всем известный, который был епископом Вашингтонским на то время. Ну и еще несколько человек было. Они ездили по России, чтобы найти русского художника, который бы расписал кафедральный собор Американской Православной Церкви. Это связано с тем, что им хотелось, чтобы именно русский расписал. И второе, может быть, материально, с греками разговор более серьезный в смысле материальном. Короче, им понравилась моя роспись, и они меня пригласили, к Алексею II пришли, говорят: вот, мы хотим Чашкина, чтобы он руководил росписью кафедрального собора. В течение полгода, тогда я приехал из Псково-Печерского монастыря в Москву, меня вызвал патриарх Алексей II, сказал: ты поедешь в Америку расписывать собор. Я уже рассказывал, что отец Павел, наместник, сказал, что я тебя не благословляю в Америку ехать. Я говорю: что делать, раз патриарх вызывает, съезжу. Если меня утвердят, то мир посмотрю. — Нет, я тебя не благословляю. Кстати говоря, через месяц он приехал, уже епископом Нью-Йоркским стал. Значит такое, говорит, послушание. Я говорю, ну, что же, вы вроде не собирались, владыка. А он сказал: ну, знаешь, все-таки послушание, послушание. Так получилось, что я там проработал три года, расписывая кафедральный собор. Для меня это был подарок судьбы невероятный, конечно. Дело даже не в Америке, а в том, что... Это длинный разговор отдельный, коротко скажу. Я там пообщался с потомками русских эмигрантов, которых изгнали еще большевики в 20-х годах. Допустим, тот же Григорьев был сын генерал-губернатора Архангельска. Тот же владыка Василий был внук председателя Государственной Думы. Толстой Владимир Сергеевич, староста храма, который был прямой потомок Алексея Михайловича Толстого, Милославский. Там были такие потомки древних даже русских родов, эмигранты. Я бы так сказал, что это были подлинные патриоты России. Они не считали, что сами уехали, они достаточно негативно относились к тем, кто уезжал сам, их же родителей, дедов изгнали большевики фактически, они любили Россию, были подлинными патриотами России. Поэтому я был в обществе, как попал среди какой-то элиты русской, которую лишили родины. Я был счастлив там находиться три года, счастлив был работать там. Конечный итог — я могу сказать, в газете «Вашингтон пост» было написано, что из Москвы приехала группа русских иконописцев во главе с Александром Ивановичем Чашкиным, которые превратили кафедральный собор в жемчужину мировой живописи, была такая фраза в газете «Вашингтон пост». Так что я вернулся, Алексей II был очень доволен, наградил меня орденом Владимира III степени.
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в студии Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы очень скоро к вам вернемся. Пожалуйста, оставайтесь с нами.
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, меня зовут Кира Лаврентьева. Я с радостью напоминаю вам, что у нас сегодня знаменательный гость Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Огромное количество храмов, монастырей расписывал Александр Иванович в России и за рубежом. Об этом мы сегодня говорим, говорим о богословии иконы, говорим о пути Александра Ивановича к вере и к иконописи. Все это, конечно, интересно, и часа нам явно уже не хватает, я вижу. Александр Иванович мы с вами остановились на росписи храма в Америке. Пожалуйста, расскажите, как там дальше всё продолжалось, как всё развивалось.
Александр Чашкин
— По приезде из Америки я был главным иконописцем предприятия Софрино, фактически был главным иконописцем Московской патриархии. Дальше было много интересного, в том числе, я познакомился с совершенно потрясающим человеком, которого уже канонизировали как местного святого. Я думаю, что когда-нибудь его канонизируют не только как местного. Так же возвращаюсь к Родзянко, епископу Вашингтонскому, я даже думаю, что его когда-нибудь канонизируют, потому что многие, в том числе и я, общаясь с ним, поняли, какой это удивительный человек, совершенно бескорыстный. Более того, он еще не признанный миром богослов. Он написал совершенно потрясающую книгу «Теория распада вселенной и вера отцов», где выдвинул идею, с точки зрения современных астрономов и богословов она кажется совершенно безумной, а именно теорию о создании мира. Он прочитал у Василия Великого, своего святого, что наш мир, когда галактики разбегаются, это осколки Вселенной, которые разлетаются во все стороны, летят в тартарары, но когда-нибудь они будут назад. В индийской философии похожее есть. Во всяком случае, он говорил, что это не создание мира, по его гипотезе. А создание мира — это был райский совершенно мир в другом измерении, который через грехопадение взорвался и стал разбегаться во все стороны неизвестно куда. Короче говоря, на первой взгляд совершено безумная идея, но он ее вычитал у Василия Великого. Я говорю, что владыка Василий был выдающимся богословом, которого еще мир не оценил, а как человек он был совершенно удивительный. Есть такая книга «Тайны святых», где говорится о том, что такое святой человек. Это человек, который полон некой энергии любви, энергетики любви. Я в свое время познакомился и исповедовался у Кирилла, а Кирилл это человек, который был духовником Алексея II, духовником лавры был.
Кира Лаврентьева
— Архимандрит Кирилл (Павлов).
Александр Чашкин
— Да, Павлов. И вот, я случайно попал к нему на исповедь, даже не хотел исповедоваться, хотел сбежать. Он говорит: э, куда собрался, ну-ка иди сюда. Проговорив с ним 15 минут, я не хотел от него уходить. Настолько это был удивительный человек, настолько он меня обаял этой энергией любви, что мне просто хотелось около него быть все время. То же самое чувство у меня было к владыке Василию. Отец Дмитрий Григорьев тоже был такой же человек. Короче говоря, слава Тебе, Господи, я познакомился со многими... То же Сампсон, который мне такую невероятную идею... Я заканчиваю уже о своем пути, я думаю сказать, я не собирался никогда иконы писать, как из моего рассказа следует, он меня направил на этот путь и только через много десятилетий я понял, что меня Господь вел этим путем, а я еще и сопротивлялся. И каждый раз было то, что Господь меня приводил к моей профессии, единственной, которой я сейчас занимаюсь, и без нее уже не мыслю ни своей жизни, ни своего будущего, ни своего прошлого. И всё это увидел во мне этот старец Сампсон. Еще один старец, я считаю, что вопрос канонизации только вопрос времени — это отец Авель Рязанский.
Кира Лаврентьева
— Вы его называли своим духовником?
Александр Чашкин
— Он для меня был как отец родной. Я его знал в течение почти 25-ти лет. Я не знаю, может быть, отношения мне напоминают отношения Зосимы и Алеши Карамазова. Я к нему приходил всегда, я даже не мог его назвать духовным отцом, он был просто очень близкий, родной человек, с которым я готов был общаться бесконечно долго и много, даже более того, он однажды меня призвал и сказал: Сашенька, дорогой, вот через полгода я умру. — Да, что вы, батюшка, да живите. — Нет, Сашенька, ты уж помолчи, пойдем, я тебе покажу, где будет моя усыпальница. Был небольшой храм-часовня Серафима Саровского, а отец Авель был в схиме именно Серафим. Мне показал, над могилкой такое напишешь, здесь царская семья, а он особо почитал царскую семью. Сказал, где что написать, и ровно через полгода он умер действительно. И я расписал эту часовню в Иоанно-Богословском Рязанском монастыре. Эта часовня в честь Серафима Саровского стала усыпальницей этого великого старца, который около 15 лет жил на Афоне и 11 лет был игуменом — по-нашему настоятель, у них игумен — Пантелеимонова монастыря Афонского. Еще один случай расскажу, где Америка меня тоже привела, и на этом я свою судьбу закончу. Однажды некий человек, который был вице-премьером Украины, еще дружественной нам когда-то давно, лет 15 назад, Лунёв, он был министром угольной промышленности, выдающийся специалист горного дела, решили с братом сделать собор в Святогорском монастыре Донецкой области. Это, кстати, родина моих предков со стороны отца, там рядом село было, где отец родился. И они искали тоже художника. И вот он случайно совершенно, мне аукнулась та же Америка, я так уже для смеха рассказываю, однажды выбирал художника, не разбирался в иконах, смотрел фотографии. И вдруг наткнулся на фотографии, где я стою вместе с Ваном Клиберном, как известно, был великий пианист, один из величайших пианистов 20-го века, сказал: а это кто? Это же Ван Клиберн? — Да, Ван Клиберн. — А это кто? — А это иконописец Чашкин. Не будет же Ван Клиберн, скажем так, с нехорошим человеком фотографироваться, там другое слово обозначил, не очень приличное. Вот, его беру. Благодаря Вану Клиберну, я попал, руководил росписью собора в Святогорском монастыре. Я почему их вспомнил, Лунёвых, светлых людей, двух братьев, Сергея Георгиевича и Владимира Георгиевича, которые построили этот великолепный собор, который я считал моей самой лучшей работой, я его расписывал в течение двух где-то лет, ездил туда. К сожалению, год назад его разбомбили. Не полностью, он остался, но очень сильно разбомбили. А это был потрясающий собор. Украинская Церковь даже наградила меня высшим орденом украинским — орденом Нестора Летописца I степени за роспись этого собора. Ну, а потом пошло туда, куда уже пошло, и этот собор теперь не знаю, восстановят когда-нибудь или нет. Но Лунев говорит: дай Бог, война закончится, поедем восстанавливать. Я про свою судьбу всё рассказал.
Кира Лаврентьева
— В гостях у «Вечера воскресенья» Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Александр Иванович, можно много вас спрашивать, потому что действительно интересно. Десять жизней в одной как-то уместилось у вас удивительным образом. Хочется спросить про богословие иконы.
Александр Чашкин
— Давайте.
Кира Лаврентьева
— Ваши мысли по поводу иконописного искусства узнать.
Александр Чашкин
— Это вопрос очень злободневный и правильный. В Москве сейчас восстанавливается чуть ли ни 300 храмов, и этот вопрос очень злободневный. Здесь какой-то спор между академическими художниками, которые, скажем, закончили Суриковский институт или закончили академию Глазунова, они претендуют на роспись многих храмов, более того, расписывают. В частности, когда я приехал из Америки, меня призвал Алексей II и сказал: Александр Иванович, как мы будем храм расписывать Христа Спасителя? Тогда он уже был готов, но еще готовился к росписи. Я ему сказал: ваше святейшество, если мы будем пытаться повторить то, что было, во-первых, художника уровня Семирадского, Репина, Сурикова, Крамского, Васнецова сейчас нет. И я ему напомнил, что Васнецов, когда расписывал в Киеве собор известный, после росписи собора, которую все очень хвалили, сказал такую вещь удивительную. Он сказал, что все мы, современные художники, мечтая о славе Дионисиев и Рублевых, к сожалению, шли совершенно не тем путем. То есть то, что мы сделали, это не церковное искусство. Поэтому надо возвращаться к подлинному каноническому церковному иконописному искусству, а не расписывать в академической манере храмы. В чем тут дело? Известен такой философ и богослов, как Павел Флоренский, он написал гениальную совершенно книгу, которая называется «Иконостас», всем советую ее почитать, чтобы понять, в чем разница между иконописным искусством и академическим искусством.
Кира Лаврентьева
— Вы написали отца Павла без нимба в одном из храмов американских, в благодарность ему за эту книгу.
Александр Чашкин
— Да, да, я там... Я тут же прокомментирую немножко. В храме в Америке табличка была, что храм посвящен жертвам русской революции. И когда надо было расписать заднюю стенку, я предложил сделать роспись, в которой отразить жертвы революции. То есть канонизированных уже святых и тех, которых не канонизировали еще, но которых, может быть, канонизируют или нет, но они пали, были жертвами революции. В частности, разговор идет о Павле Флоренском. Он, безусловно, по всем категориям был мученик, то есть той самой жертвой революции, потому что его до сих пор трудно... По одним сведениям его расстреляли в 38-м году, по другим в 43-м. Но, во всяком случае, это был выдающийся совершенно богослов, выдающийся философ. По какому случаю его не канонизировали? Кто-то сказал, что в его богословских рассуждениях клубок нераспустившейся ереси, еще что-то сказано было. Многие люди, большинство было за канонизацию Павла Флоренского, а его все-таки не канонизировали. Я его почитаю особенно и даже считаю его святым. Тогда не была еще канонизирована царская семья именно нашей патриархией Московской, а была канонизирована только зарубежной Церковью. На этом у них был большой разлад, очень много спорили, очень много ругались. После того, как Московская патриархия канонизировала царскую семью, помирились и, более того, воссоединились в какой-то мере, произошло воссоединение зарубежной и нашей патриархии, о чем мечтал владыка Василий (Родзянко), человек сам с невероятной судьбой. Если рассказать его судьбу, он участвовал в сопротивлении Югославском, он был в армии... четники, так называемые, это православное королевское войско сербское. К сожалению, когда Тито организовал уже коммунистическую армию, начал где-то в 43-м году активные боевые действия против фашистов, а до этого все бои вело именно православное это войско четников. К сожалению, Тито победил, и частично ему были приписаны все победы, а четников многих, кто участвовал в сопротивлении, именно православное войско, посадили в Югославии. Владыке Василию за то, что он был врачом в армии четников, дали 6 лет. Он просидел два года, кажется, в тюрьме коммунистической, потом его поменяли на кого-то, и он попал в Англию, и стал учеником знаменитого владыки Антония Сурожского, который его послал в Америку. Он стал епископом Сан-Францисским, а уже потом стал епископом Вашингтонским. Вот такая судьба у него была. Во всяком случае, всю войну он прошел, воевал в армии, просидел несколько лет в тюрьме. Потом был у владыки Антония послушником многие-многие года, он его сделал епископом. Короче говоря, возвращаясь к теме, я уже процитировал Васнецова, какая разница между академическим искусством, так называемым, и церковным искусством?
Кира Лаврентьева
— Да.
Александр Чашкин
— Церковное искусство изображает некое историческое событие или историческую личность. Что такое иконописный канонический подход к изображению? На иконе изображена личность уже в преображенном виде. Святой не как историческая личность, а как некая преображенная личность, которая уже находится в высших формах бытия в другом измерении. Так же как любое событие, которое происходит, исторически, допустим, Тайная вечеря происходила две тысячи лет назад в Иерусалиме. Ныне каждый год мы празднуем ее. И притом, празднуем не только то событие двухтысячелетней давности, но мы празднуем как какую-то вечную Пасху, именно Воскресение Христово, которое каждый раз на Пасху, как некое мистическое событие, которое свершилось в вечности и которое происходит постоянно в вечности. Поэтому, в сущности, молиться на не преображенный образ, а не на иконописный образ не имеет смысла, потому что на нем изображена историческая личность. Смысл христианства — именно преображение всего нашего естества, всего человечества так же, как и всего мира. Иоанн сказал в Евангелии: и да будут даны человекам новая земля и новое небо. То есть преображенная земля и преображенное небо после Второго пришествия. И все люди после Страшного Суда уже в преображенном виде в этой новой земле и новом небе будут жить совсем в другом измерении. Многие не знают такой вещи, что икона — это окно в потусторонний мир, по совершенно замечательному определению Павла Флоренского. Когда человек молится на икону, он обращается не к нарисованному образу, а к именно к первопричине. Допустим, к Спасителю, не нарисованному, а через изображение Спасителя обращается к Спасителю, Который истинно находится в Горних мирах, в высшей форме бытия, в высшем измерении. И он обращается к этому высшему Божественному образу Спасителя, а все святые, которые несут в себе образ этого Спасителя, тоже уже в преображенном виде находятся в Царствии Небесном. И мы, обращаясь к святому, обращаемся к Царству Небесному, к Горним мирам, в которых находятся эти святые. Я не говорю, что это какая-то еретическая вещь, хотя по канонам точно обозначено. Допустим, я Алексею II, когда он меня спросил, как будем расписывать храм Христа Спасителя, сказал: ваше святейшество, если пытаться повторять то, что было, то придется рисовать образ Саваофа на куполе.
Кира Лаврентьева
— Нельзя же, да? Он не канонический, запрещен Седьмым Вселенским Собором.
Александр Чашкин
— А образ Саваофа запрещен, буквально считается еретическим. Собственно, иконопись началась с того, что Господь Иисус Христос принял человеческую плоть, и мы изображаем именно Его человеческую сущность. Конечно, мы не в состоянии Его Божественность отобразить, но мы изображаем Его человеческую сущность. В том числе, запрещено изображения образа Бога Отца, потому что Бог Отец в богословском понятии абсолютно трансцендентное понятие к нашим человеческим измерениям, абсолютно невыразимое, не измеримое, и потому во всех религиях он запрещен. Между прочим, мало кто знает, что также изображение Саваофа даже в нашем каноническом понятии православия не просто запрещено, а считается еретическим по решению Четвертого Вселенского Собора.
Кира Лаврентьева
— Четвертого, а я сказала Седьмого.
Александр Чашкин
— И Седьмого Московского Собора. Повсеместно изображение Бога Отца и так называемой Новозаветной Троицы распространены именно потому, что это уже влияние католиков, влияние Запада. После известного исторического события, когда Петр I, не понимая ни православия, ни его догматов, ни его глубины богословской, философской, послал учиться художников на Запад. Они приехали, закрасили великолепные шедевры Рублева, Дионисия, Феофана Грека и стали рисовать в академическом реалистическом стиле Бога Отца, дедушку с бородой, сидящего на облаках, пупсиков таких вместо ангелов. Например, Павел Флоренский говорил: какая разница даже в изображении складок иконописного искусства и академического. Академическое искусство изображает материальные складки одежды. Иконописное искусство — это суть светозарное облачение святых. Не только лик должен быть изображен в иконописной манере, то есть преображенный образ святого, который уже находится в неком другом измерении, в Царствии Небесном, в Горних мирах, и даже складки его одежды должны быть изображены, как светозарное некое облачение, а не как материальное облачение. В этом большая разница. Икона ведет сознание современного человека от материалистического понимания мира, где, по выражению Шмемана, главный грех обозначен чуть ли не единственным — грех потребительства в самом широком смысле этого слова, когда потребительство есть главный смысл человечества. Когда главным смыслом человечества должно быть то, о чем говорит икона, то есть возвышение и преображение человека, изменение сознания. Литургия это таинство единения любви. Через это таинство и через любовь мы возвышаемся до неких Горних миров, и наше естество в некотором смысле испытывает некое преображение и некое соприкосновение с высшими Горними мирами, о чем литургия постоянно и возвещает. Именно изменение сознания, отбросим всё земное и обратимся своим взором в Царствие Небесное к Горним мирам. Поэтому, я еще раз повторяю, сейчас, я думаю, те священники, которые предлагают расписывать новые храмы, должны на это обратить серьезное внимание. Я понимаю, что у кого-то есть возможность пробить заказ на академические изображения в храме. Всё это может быть и написано хорошо, хотя повторяю, сейчас нет художников такого уровня, как тот же Васнецов или Нестеров, которые даже в изображениях академических достигали совершенной духовной высоты, очень высокой. Но тот же Васнецов говорил, что мы шли не тем путем и наша живопись не стала церковной от того, что мы писали не в той манере и, мечтая о славе Дионисия и Рублева, повторяю, мы создавали не церковное искусство. На это надо обратить особенное внимание современным и священникам и... Кстати говоря, заметьте, я был, естественно, в Греции, я был на Кипре. Что меня удивило на том же Кипре, что практически все католические храмы расписаны в иконописной манере, то есть в византийской манере. Более того, у нас многие считают, что русская иконопись должна капитально отличаться от византийской иконописи. Хотя я думаю, что все выдающиеся иконописцы, начиная с Рублева, Дионисия или совершенно замечательной Старой Ладоги, считали себя преемниками Византии, так же как считают себя преемниками, я думаю, и наши богословы, не только иконописцы. Естественно, что надо обратить на это серьезное внимание. К сожалению, есть такие примеры, когда совершенно замечательные иконописные храмы даже многие уничтожаются. Например, в Царицыно храм, который расписывал мой приятель Соколов Александр, к сожалению, его потрясающие, великолепные росписи сбили и записали просто академическими не очень высокого класса работами. Все возмущаются, но что делать, чтобы этого не повторялось? Я надеюсь.
Кира Лаврентьева
— Спасибо огромное, Александр Иванович. Дорогие друзья, в этом часе на Радио ВЕРА с нами был Александр Иванович Чашкин, художник, иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Александр Иванович, спасибо вам, что вы приоткрыли свои фрагменты жизни, это действительно очень ценно для нас и, уверена, для наших слушателей. Всего вам доброго. До свиданья.
Александр Чашкин
— До свиданья всем.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья











