— Простите, пожалуйста, за беспокойство. Вы, случайно, не знаете, как найти могилу художника Максима Воробьёва?

— Максима Воробьёва? Этого живописца середины девятнадцатого века я прекрасно помню и люблю, но вот смогу ли найти его захоронение? Я ведь москвич. Приезжая в Петербург, непременно прихожу сюда, в Александро-Невскую лавру и гуляю по некрополю мастеров искусств, однако, не могу похвастаться, что хорошо ориентируюсь здесь.

— А я из Твери. В Ленинграде жила только в юности, училась здесь в институте, и вот, приехала спустя много лет. Разрешите представиться — меня Елена Кондратьевна зовут.

— Очень приятно. Андрей Борисович. Давайте вместе поищем то, что вам нужно.

— Благодарю вас!

— А вот интересно, Елена Кондратьевна, в некрополе похоронены Крамской, Куинджи, Кустодиев, Шишкин, а вы вдруг ищете художника, имя которого сегодня известно только специалистам. Можно поинтересоваться, в чём тут секрет?

— Это и вправду секрет. Но я вам его открою. У меня в сумочке — видите — набор открыток. Репродукции с видами Санкт-Петербурга. А вот моя любимая. «Восход солнца над Невой». В благодарность за эту картину я и решила посетить могилу художника.

— Да, я помню это полотно. Я видел его в Кирове, в Вятском художественном музее имени Васнецовых. А почему оно вам так дорого?

— Ну, раз уж я начала с вами откровенничать, буду искренней до конца. Вот такой же рассвет на Неве я встречала в 1967 году. Так же золото разливалось над рекой, густые лиловые облака светлели, словно выцветая, становились прозрачными. И гранитные громады дворцов казались строгой рамой великолепной живой картины. Любимый юноша читал мне Мандельштама, и всё происходящее казалось сказкой. Потом мы поженились и прожили вместе почти полвека. Я всего год вдова...

— Соболезную.

— Спасибо. Горевать — это труд. Но и он приносит свои плоды. И вот эта открытка — олицетворение одного непростого обретения в беде.

— Как это? Поясните, пожалуйста...

— Конечно, я объясню вам. За всю жизнь я больше не видела таких нежно-сиреневых облаков, как в то утро шестьдесят седьмого года. Я уже думала, что выдумала их — ведь мы, оглядываясь на прошлое, часто приукрашиваем его. Но однажды вечером, разбирая ящики в столе у мужа, я нашла репродукцию картины «Восход над Невой». На картине Максима Воробьёва были те самые облака. И тут я вдруг осознала, что художник запечатлел не просто петербургское утро, а вечность, в которой царит любовь. Мы с мужем юными прикоснулись к ней, и когда-нибудь вновь будем стоять вместе, взявшись за руки под этим лиловым шатром. Вам кажется странным, что я верю в это?

— Вовсе нет! Я уверен, что вы правы. Позвольте открытку — на ней должна быть дата написания картины. Ну вот, я так и знал — 1830-й год! Это период творческого расцвета Максима Воробьёва и время его личного счастья.

— Счастья?

— Да. Максим Никифорович очень нежно любил свою жену. Эта хрупкая женщина с экзотическим именем Клеопатра была его опорой и утешением, подругой и музой. Они жили в любви, и мне кажется, все пейзажи, написанные Воробьевым в те годы — именно об этом.

— Пейзажи о любви... Как это парадоксально.

— А мне кажется, вполне логично. Источник любви — Бог. И природа, сотворённая Им, свидетельствует об этом.

— Смотрите, Андрей Борисович, а вот и памятник Максиму Воробьёву: «Заслуженный профессор Императорской академии художеств».

— А на обратной стороне стелы надпись: «Воробьёва Клеопатра Логиновна». Вместе похоронены.

— Соедини, Господи, и души их в Царстве Твоём. И нам с мужем даруй встречу.

— Пусть все любящие сердца, разлучённые смертью, встретятся в пространстве Божией любви, отсвет которой уловил на своей картине чуткий художник.

«Картину Максима Воробьёва „Восход солнца над Невою“ можно увидеть в Вятском художественном музее имени Васнецовых».