«Как 20й век изменил семью?». Прот. Артемий Владимиров

Наш собеседник — старший священник и духовник Алексеевского женского монастыря протоиерей Артемий Владимиров.

Мы говорили о том, как сегодня изменилась семейная жизнь по сравнению с 20м веком, и какой опыт быта и общения внутри семьи в прошлом веке может быть полезен для нас. Отец Артемий размышлял, что раньше укрепляло семьи, и чего часто не хватает супругам в настоящее время для достижения гармоничных отношений, а также что может помочь на пути улучшения семейных взаимоотношений.

Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова

---

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья, в очередной раз за нашим виртуальным светлым семейным столом вас приветствует ведущая Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Ведущий Александр Ананьев.

А. Ананьев

— И наш дорогой сегодняшний собеседник — духовник Алексеевского женского монастыря в Москве, беспокойный пастырь и мудрый собеседник протоиерей Артемий Владимиров. Добрый вечер, батюшка, здравствуйте.

о. Артемий

— Здравствуйте, мне понравилось, что вы сказали, про виртуальный стол, слава богу, он стоит прочно на своем основании, не вертится, не вращается, как было в начале века в домах, даже домах таких, достаточно приличных занимались столоверчениями, но мы с вами люди положительные, ничего плохого не знаем и знать не хотим и у нас сегодня, наверное, очень интересная тема для собеседования.

А. Ананьев

— Тема безусловно интересная, хотя мне сначала очень хочется задать вам вопрос, с которого начинается любая беседа, с дорогим человеком: как ваше здоровье, отец Артемий, как здоровье ваших близких, ваших друзей?

о. Артемий

— Вы меня опередили, у меня на сердце тоже был этот вопрос, конечно, так или иначе душа принимает близко к сердцу, и проводили мы батюшку отца Димитрия, вот в Оптиной пустыни отец Илиодор, иеродиакон, но очень любимый мирянами, он был настолько мудр и благодатен, что оказывал духовную помощь людям, которые к нему приходили. Почил в Черногории весьма чтимый во всем православном мире митрополит Амфилохий, он был защитником православия, мне приходилось сослужить ему среди большого числа священнослужителей в Цетине — это православный центр, где десница Иоанна Предтечи. И слава богу, я чувствую себя хорошо, как и мои близкие, в обители Алексеевской служу пока еще при закрытых вратах, но и позвольте пожелать всем нашим радиодрузьям защиты, благодатной помощи Божией, здоровья, чтобы мы пережили эти волны и чему бы жизнь нас не учила, сердце верит в чудеса, я хочу верить вместе со всеми, что мы, уже изрядно пообвыкшие ко всяким этим ограничениям и удалениям, все-таки познаем в полной мере, вновь узнаем правду и соль хороших слов: «Возьмемся за руки, друзья», «Друзья, прекрасен наш союз!» Всем здоровья и Божия благословения.

А. Ананьев

— Спасибо вам, дорогой отец Артемий, мы же в свою очередь просим ваших горячих искренних молитв, которые имеют особую целительную силу, а всех наших родных и близких, у которых не все всегда так хорошо, как нам бы хотелось, но мы верим в то, что все будет в порядке. Не могу вас не спросить вот о чем, дорогой отец Артемий: кто-то в шутку, кто-то сокрушенно, а кто-то вполне серьезно начинает переживать по поводу того, что 20-й год вот этого 21-го столетия как-то уж слишком сурово взял нас перемалывать, начиная тем, что происходит сейчас в дорогой нашему сердцу Франции, Белоруссии, заканчивая тем, что болеют и уходят дорогие нашему сердцу люди, послушайте, кто-то начинает говорить о том, что чуть ли не конец времен грядет, настолько все нереально, настолько все страшно и жестоко, но и к кому, как не к священнику обратиться с вопросом: батюшка, что это — это за наши грехи, это действительно приближается конец времен или бывало и хуже, как говорится, и это проживем?

о. Артемий

— Вы знаете, живи мы сейчас ровно столетие тому назад, в 1920 году, мало бы не показалось, тогда была последняя вспышка «испанки» — гриппа, унесшего миллионы жизней по всей Европе, но у нас еще добавим красный террор и прочие «прелести». Нет-нет, я не склонен к пессимистическим оценкам, мне сейчас на ум пришли слова, которые отец Иоанн Крестьянкин незадолго перед кончиной вынес из дарованного ему откровения свыше и в этих словах, Божьих словах, которые он велел тотчас записать, и на портале «Православие.ру» мне пришлось недавно поразмышлять над этими словами, Божий глас сказал ему: «Я пошлю испытание, но оно не будет к смерти, не ищите виновных, но будьте осторожны» — вот эти слова напоминают нам русскую пословицу: «На Бога надейся, сам же не плошай», и уж мы, видите, какие-то меры предосторожности с вами предпринимаем.

А. Ананьев

— Сегодня тем не менее довольно мрачный день для меня лично, не буду говорить за всех, даже за Аллу Сергеевну Митрофанову, хотя ее мнение мне хорошо известно. День седьмое ноября сегодня на календаре, красный день календаря, красный от пролитой крови и красных языков пламени на стенах храмов и церквей. XX век, как говорит Алечка, прокатился безжалостным железным колесом по всем нам, даже по тем, кто родился, если задуматься, в 70-х, 80-х годах, потому что мы родились и жили, росли, воспитывались в ту эпоху, которая оставила шрамы на сердце русского народа, изменил этот век очень много, и в первую очередь вот об этом мы хотим поговорить в программе «Семейный час», он изменил саму семью. Тема сегодняшней программы «Семейный час»: Как изменил жестокий XX век семью, почему, каковы эти изменения и что с этим можно сделать? Начнем с общего вопроса, отец Артемий: семья в конце XIX века, ну вот максимально близкая к нам прошлая эпоха и семья сегодня, в ноябре 2020 года, в чем, на ваш взгляд, принципиальная разница между устройством семьи, между отношениями мужа и жены тогда и сегодня?

о. Артемий

— Не могу удержаться, чтобы все-таки не сделать маленькую коррекцию, потому что XX век был очень объемным, разноплановым, ваши слова справедливы в отношении упомянутых нами 20-х годов, когда, следуя манифестам Карла Маркса и Фридриха Энгельса почти что уже введен был в оборот термин «обобщение жен», все было коллективным, коллективизировалось, а между тем, со второй трети XX века у нас как будто бы стали возрождаться, пусть по внешнему ранжиру, некоторые скрепы, доставшиеся в наследие от тысячелетней культуры православной: «семья- ячейка общества» — это не ленинский принцип, запрещение абортов прямо связано с этим было возрождением посильным семьи. Я еще рос в эпоху, когда профсоюзные партийные собрания прорабатывали своих членов за аморальное поведение. Сказать бы было справедливо, что последствия 90-х годов ударили по семье куда страшнее, чем вторая половина XX столетия и пресловутая демократия, «американ стайл оф лайф» привнесли в нашу жизнь трагедии, вполне сопоставимые с 20-м столетием и по числу соотечественников, распрощавшихся с жизнью на наших окраинах и, конечно, по скулодробительному удару, направленному на цитадель семьи. Но в общем и целом, безусловно нужно согласиться, с тех пор как прошли эти сто лет, изменения действительно имеют место, ну и, наверное, не идеализируя XIX век все-таки мы можем констатировать, что сакральная сторона супружества, почитание уз, соединяющих сердца мужа и жены святыми, священными, религиозное осмысление брака, как подвига угождения Воскресшему Христу — то, что практически выветрилось из умов и сердец современных молодых людей, безусловно своим следствием имело безответственное отношение к супружеству, непонимание природы семейной жизни, как служения, как подвига, по крайней мере, того поприща, куда мы должны вкладывать наши силы, нервы, эмоции, чувства, труды, молитвы. Восприятие нынче брака тоже своеобразное, в большинстве своем молодежь не считает даже для себя нужным, не считает для себя насущным искать формы даже вот внешней скорлупки семейной жизни — а зачем? Какое-то появилось слово: «партнерство», наши бабушки его точно бы не поняли, и вот эта кружащая голову свобода, оборачивающаяся депрессией, одиночеством, сто лет одиночества, это восприятие жизни по плоти, как релакса, как временного такого удовлетворения определенных запросов и вот это, конечно, наверное, в сочетании с непомерно разросшимся самолюбием, эгоизмом: «мне все, а тебе как придется» является язвой современного сознания. Однако вы имеете дело не просто с оптимистом, а я верю, что звезда вашего супружеского счастья не погаснет никогда и не только вашего, но и ваших слушателей и поэтому чем темнее ночь, тем ярче звезды, вот эти две звезды, которые передо мной сейчас перекликаются с милой улыбкой, настраивают меня на оптимистический лад нашей беседы.

А. Ананьев

— «Семейный час» на радио «Вера», замечательный духовник Алексеевского женского монастыря в Москве протоиерей Артемий Владимиров сегодня главный герой нашей программы, я Александр Ананьев и ведущая Алла Митрофанова.

А. Митрофанова

— Отец Артемий, после вот такой преамбулы к нашему разговору на сложную тему, мы сегодня, седьмого ноября пытаемся размышлять о том, как изменил семью XX век. Мне бы хотелось задать вам вопрос, который, вы знаете, некоторое время назад встал передо мной во всей своей широте, полноте и остроте, я в какой-то момент осознала, что мы, люди рожденные в третьей трети или во второй половине XX века, не знаю, как здесь точнее сказать, может быть, начиная где-то с 60-х, начиная в каких-то случаях с 70-х мы, по большому счету, первые поколение и рискну сказать, что вообще в нашей истории, перед которым не стоит задача для начала — выжить, вот для начала, потому что предыдущие периоды, какие ни возьми, там обязательно какие-то внешние факторы, которые для того, чтобы выжить, надо преодолеть: либо война, либо крепостное право, либо голод, либо красный террор, либо раскулачивание, либо потом уже вот эти страшные сталинские репрессии 37-го, 38-го годов, но если мы предыдущие века отмотаем, посмотрим, там тоже мало не покажется, начиная от, наверное, времен Крещения Руси мы все время же с кем-то то междоусобные у нас какие-то войны, то иго монголо-татарское и так далее. И вот сейчас, по большому счету, мы впервые оказались в ситуации, когда у нас более или менее налажен быт, то есть мы, женщины, например, в проруби не стираем в холодной воде, у нас более или менее налажена медицина, в крупных городах, естественно, лучше, чем в поселках или деревнях и тем не менее такого уровня медицины раньше не было никогда...

А. Ананьев

— И мамонты вымерли, охотиться не надо.

А. Митрофанова

— Да, и риск охоты тоже, что кормилец семьи пострадает на охоте, такого риска тоже перед нами не стоит и, в общем-то, и большинству из нас и воевать не надо, и у нас освобождается время для того, чтобы, это по-разному называют: заняться собой, заняться самоанализами, какой-то рефлексией, какое-то освобожденное время посвятить поиску своего пути, своего предназначения и так далее. И почему-то именно в это время у нас, если мы посмотрим на статистику разводов, то она у нас сейчас зашкаливает, то есть очевидным образом люди чем глубже погружаются в себя, друг в друга, тем...

А. Ананьев

— Тем дурнее становятся.

А. Митрофанова

— Да, то есть когда перед нами стоит задача выжить, мы не думаем о таких вещах, как какая-нибудь психологическая совместимость, нам надо выжить, нам просто не до того, не до разборов, а в нашем поколении так получается, что вот все проблемы налицо и многие уже сейчас взрослые люди, которым за сорок, вспоминают, как, например, в детстве с ним могли несправедливо обойтись родители, опять же, почему — потому что сейчас на это тоже появилось время, раньше такой возможности просто не было, надо было выживать. Как со всем этим быть, я не очень понимаю.

А. Ананьев

— И откуда взялся этот феномен, что когда было тяжелее — семьи были крепче, когда стало легче сама структура связей внутри семьи стали менее прочными.

о. Артемий

— Я думаю, что наименование этому убийственному вирусу, который мутирует из поколения в поколение и увы, набирает силу — эгоизм, себялюбие, ведь подумаем: при царе-батюшке в каждой русской семье, если не было каких-то обстоятельств непреодолимой силы, можно было увидеть от пяти до восьми и более детей, что это значит — родители хотели рожать, они находили радость в том, чтобы являлись дети, которых нужно было ставить на ноги и эти родительские труды, как известно, забирают без остатка все силы отца и матери. Сегодня действительно стиральная машинка «Бош» заменяет речку Истру, Десну или Пахру, где наши прабабушки холодные полотенца катали по ребристой поверхности специальных таких приспособлений, но вот эта воля к жизни, вот это стремление отдавать себя заменилось сейчас на поиски какого-то подозрительного комфорта, какой-то самоизоляции в духовном плане, а вот в 60-е годы какая-нибудь фабрика «Большевичка», вот молодежь там работает, вот юноша обратил внимание на какую-то там набойщицу, гвоздочки вгоняющую в каблуки, вот он встретил ее по окончании смены у проходной, стоит, от смущения засунув руки в карманы: «Маш, здорово. — Здравствуй. А что ты здесь, у тебя же была первая смена, а не вторая? — Маш, да ждал тебя, поговорить надо. — Поговорить надо? Ну хорошо, а что ты хотел мне сказать? — Маш, ну, в общем, это...нравишься ты мне. Выходи за меня замуж» — вот как мыслил рубаха-парень, не читавший ни Томаса Манна, ни Якова Бена, второго я тоже не читал, Ромена Роллана и прочих деятелей иностранной литературы. «Выходи за меня, Маш, замуж!» Или: «Пойдешь за меня? — Ишь какой ты быстрый! Не пойду». И вот у людей даже, может быть, достаточно далеких от храма и благочестия, не носивших крестили на груди, тем не менее в их сознании, когда мы говорим о семье, о супружестве жили эти аксиомы библейские если ты мне нравишься, то я смотрю на тебя задумчивым взором и говорю: «Выходи за меня замуж!» То есть человек автоматически, де-факто сопрягал свою влюбленность свое желание обладать половинкою с семейным бытием и, наверное, звал он ее замуж не на месяц, не на два, а вот так, чтобы жить и добро наживать. Думается, что XX век хорошо поработал, сейчас он уже раскачивает даже через гендерные программы раскачивает само биологическое наше сознание, молодежь теперь у нас не просто красит волосы в розовый цвет, а уже даже существует целый отряд юристов в России, которые сопровождают лиц, пожелавших изменить свой пол, слыхали? Новое поколение юристов, которые не за маленькие денежки вот этих, как их, трансформеров, трансгендеров ведут в юридическом поле, вот в чем беда, таким образом, безусловно, возвращаться к устроению бытия так, как задумал его Господь возможно лишь тогда, когда мы изживем через приобщение человеческой культуре и особенно религиозной культуре, изживем эти соблазны, по крайней мере, защитим наших тинейджеров, подростков-переростков от всей этой дребедени и мерзости.

А. Митрофанова

— Отец Артемий, если позволите, хочется еще поразмышлять, вы говорите: нам необходимо вернуться к некоей идеальной модели, видимо, где нам ее искать? Вот вы упомянули царскую Россию — я ради бога прошу меня заранее простить и никоим образом не хочу обидеть тех людей, которые придерживаются монархических взглядов и мне они отчасти самой очень близки, но так получилось, что я — тот человек, который все время задает вопросы. Вот я открываю всем известный роман «Тихий Дон», что там на первых страницах: отец Аксинью в поле стреножил и изнасиловал, и мы знаем, потом это сломало ей жизнь, в то время так было, тоже было, не только сейчас, но только сейчас у нас есть инструменты, потому что человеческая психика, она начинает изучаться и есть много шарлатанов, но есть и достаточное число хороших психологов, которые помогают выходить из этого состояния, вот из этой травмы чудовищной, тогда не было, и ей некогда было это отрефлексировать, потому что ей надо было в поле пахать, коней выводить, избы тушить и все остальное — выживать, у нее поломанная жизнь, она не была счастливой женщиной, она не смогла родить от мужа, все, и отношения с мужем это ей поломало. Открываю роман Платонова «Чевенгур» и вижу там не идеальную многодетную семью, о которой вы говорите, такие безусловно тоже были, но то, о чем пишет Платонов — это тоже та боль, которую он всосал из своей земли, мы видим абсолютно опустошенную отчаявшуюся душу ребенка, который даже не осознает, что он на самом деле, то есть он остается до конца своей жизни таким бродягой без имени, без роду, без племени, без своей земли, неприкаянный, потому что родители его были неприкаянные, когда они погибли, его взяла вроде как на поруки соседняя многодетная семья, где один за другим рождались дети, и старшие дети, когда, помните, это выражение: «Вот, опять батя мамке бока наминает, значит, опять родится еще один дармоед», то есть ни о какой идиллии там речи не идет, речь идет о какой-то внутренней опустошенности и о бессмысленности, то есть: есть человек с невероятными задатками, талантливейший, который даже не понимает, куда ему и как их раскрывать. И, в общем, из «Чевенгура» платоновского очень хорошо понятно, откуда взялись все эти матросы, солдаты и прочие, которые плевали на привязанных к деревьям священников, закалывали их штыками и гасили об них окурки. В какой момент, где, как нам можно найти точку отсчета той семьи, к которой мы хотели бы обращаться, как к идеалу?

о. Артемий

— Так мы с вами не о царской России толкуем и не о монархическом строе говорим, мы говорим о человеческом сердце, говорим о вечном нравственном неизменном законе правды и любви, законе Божьем, который если начертан в нашем сердце, тогда любовь не исчезнет никогда, а так можно жить и при царе-батюшке, и при боярской думе, но если ты отдаешься злу, подтачивающему твою душу изнутри, так зверем будешь и в самую благоприятную для духовной жизни эпоху. По существу, упомянутые вами бесчиние и зверство, когда убивали священников, офицеров, творили страшные беззакония, реплика: безбожнее Французской революции 1789 года — это как раз и плод внутреннего опустошения, безбожия, плод расцветшей этими потоками крови, издевательством, садизмом, все это начинается как раз с потери Божьей благодати в человеческом сердце, поэтому, возвращаясь к нашей ситуации, мы скажем: спасает не обилие детей, хотя много деток хорошо, и бесчадие не губит, всякое бывает, простите, в нашей жизни, но спасает семью, спасает вера, надежда и любовь ко Христу, если я христианин не по имени, а по жизни, я никогда не то, что не подниму руку на доверившуюся мне женщину, супругу, я никогда не посмею оскорбить ее, никогда не посмею огорчить ее грубой мужицкой интонацией. Вот сегодня мы, батюшки, встречаемся с проявлениями домашнего не террора, конечно, но диктата, какой-то жесткости, какой-то диктатуры, когда мужчина, прикрываясь дурно понятыми словами Священного Писания, продыху не дает своей милой, которая дарит ему детей, сколько таких я знаю мужланов новоиспеченных: «Ну ты, если не похудеешь — разлюблю!» Она носит под сердцем четвертого ребенка, жертвенно служит Богу и семье, он называет ее именем какого-то крупного рогатого скота, это, мне кажется, хуже, чем исповедание коммунизма, потому что вот такой эгоизм, такая грубость, неотесанность, попросту говоря, потеря любви, они-то и являются уродством нашего бытия, будет любовь, будем взращивать в своем сердце благоговение пред Любовью распятой и воскресшей, служением окружающим нас людям, и жизнь расцветет всеми красками, милые не бранятся, только тешатся, милым и в шалаше рай, у кого на сердце мир, тому и на каторге рай, все определяет атмосфера, одушевляющая наше общение, а какой высоты потолки: сталинские — 3.20, царские — 4.600 или хрущевские — 2.10, все можно претерпеть, когда мы встречаемся лицом к лицу глаза в глаза, и на нас ниспускается Божья благодать.

А. Ананьев

— Спасибо вам большое, отец Артемий, сейчас мы прервемся ровно на минуту, у нас полезная информация на радио «Вера», а через минуту продолжим потрясающий увлекательный разговор с духовником Алексеевского женского монастыря в Москве протоиереем Артемием Владимировым в программе «Семейный час». Не отходите далеко, мы скоро вернемся.

А. Ананьев

— И мы возвращаемся к потрясающему разговору с духовником Алексеевского женского монастыря в Москве, протоиереем Артемием Владимировым о том, как изменил нашу семью XX век и что нам со всем этим сделать, какие выводы можем извлечь и уроки из этого и как стать лучше? Ну или, как минимум, как не стать хуже, хотя иногда кажется, глядя на все это, что вокруг нас происходит, что, наверное, это хуже уже некуда — ан нет, заглядываешь в новости и понимаешь, что нет, еще можно...достигли дна, оттуда постучали. С вами Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Александр Ананьев.

А. Ананьев

— И, дорогой отец Артемий, я хочу обратить свой взор сейчас на очень простой, понятный и дорогой пример, например, семей наших родителей: что у Алечки, что у меня простые советские семьи интеллигентов...

А. Митрофанова

— Ну как это простые, у твоих родителей по два высших образования, кандидатские диссертации, мои тоже примерно также.

А. Ананьев

— Но что твои, что мои, они не жили в системе «муж, жена и Христос», они жили в системе советского восприятия семьи, как ячейки общества и вот на моей памяти более крепкой семьи, чем семья моих родителей или семья Алечкиных родителей, или еще миллионы, миллионы семей советских, я не могу вспомнить, это вот живые примеры, которые у меня перед глазами, и я пытаюсь найти ответ на вопрос: так в чем же феномен? Что есть у них такого, чего нету у нас, казалось бы, у нас есть и смартфоны, и интернет, и посудомоечные машины, и стиральные машины, и все, что угодно, и много свободного времени, и даже на работу ходить не надо, работаем удаленно в свое удовольствие, но вот почему-то складывается с большим скрипом в то время, как у них все происходило естественно, само, я не могу сказать, что легко, бывало и непросто, я помню, как мама готовила 16 блюд из одной только капусты, потому что не было ничего, кроме капусты в нашем доме долгое время, но они были счастливы и их отношения были крепки. Что было у них такого, чего нет у нас, отец Артемий?

о. Артемий

— Есть, наверное, кардинальные, а есть менее кардинальные вещи, шесть соток земли, которые были кусочком рая, и родители многие к пожилым годам выезжали на эти шесть соток, как на землю обетованную, они после городских туманов и шума просто наслаждались, созидая этот клочок, опять-таки, не столько для себя, сколько для детей. Скромность, скромность потребностей, известная простота, кода холодильник «Саратов», перевязанный изоляционной лентой, чтобы крышка не открывалась сама собою, казался даром небес, а отдельная квартира после коммуналки — ну это же просто исполнение и предел всех земных желаний. Действительно, бедность не порок и советская эпоха, огородившая нас железным занавесом от Америки и Европы, формировала вот эту, столь симпатичную сейчас, удивительную непритязательность, скромность, когда люди смотрели на журнал «Иностранная литература» или выброшенное на прилавок полное собрание сочинений Антона Павловича Чехова, как сегодня молодежь смотрит на биткоины или какие-то нефтедоллары, вот это относительное здоровье земных желаний, умение довольствоваться малым, повторять: «только бы не было войны». Я помню, в 70-е годы идут тетки с какого-то предприятия, их загоняют организовывать демонстрацию, они несут большой плакат с призывом расщеплять атом в мирных целях и повторяют так монотонно, но не без внутреннего участия: «Не дадим взорвать мир! Не дадим взорвать мир!» Вот у меня сохранилось с отроческих лет такое материнское грудное нутряное: «Не дадим взорвать мир!» Еще все помнили через рассказы своих родителей, наших бабушек и дедушек ужасы бомбежек Москвы в 41-м и вот, повторяю, внешние ограничения, наложенные заботливой компартией, которая себе ни в чем не отказывала, каким-то образом углубляли внутренний мир человека, это простое земное счастье, когда ты приходишь домой, подобно герою «Иронии судьбы или С легким паром!» у всех одинаковые стенки из ДСП, я не говорю, что это прекрасно, у всех пальто с упомянутой фабрики «Большевички», она ждет уже вас, приготовив ваши любимые тефтели или вареники с вишнями, смотрит, оперев щеку о кулачок, как вы, скромный труженик, сев начинаете уплетать эти блины или вареники: «Ну как тебе, как вкус? — Нормально», говорит он, самое выразительное слово в мире, и она счастлива, потому что хоть какой, а он у нее есть, муженек тверёзый. Вот я думаю, что упомянутая мной атмосфера тех лет действительно делала людей скромными в их пожеланиях, притязаниях, и это сплачивало внутренне и было украшением их жизни, может быть, неосознанно для самих носителей этого скромного простого духа, все для детей, все для людей, а главное: «Не дадим взорвать мир!»

А. Митрофанова

— Ой, отец Артемий, у меня, конечно, такие противоречивые эмоции, я вас слушаю с огромным удовольствием, но вместе с тем, вы знаете, я, например, лично, я, опять же, прошу прощения у всех людей, которые выросли и сформировались в советское время, я очень далека от ностальгии по тому времени, которое застала я, это излет самый 80-х годов, я помню очереди, знаете, унизительные очереди за детскими колготками, где мама вынуждена была стоять вместе со мной, потому что в две пары рук давали больше колготок, а если их сейчас не взять, то их будет неоткуда взять потом. Как в 90-е к нам в школу приходила учительница в класс и говорила: «Девочки, появились талоны на панталоны, кому?» И мы, при мальчиках, краснея, просто готовые провалиться сквозь землю, те, у кого не было трусов, извините, вынуждены были робко поднимать руку и сознаваться, что им очень нужны талоны на панталоны. Я помню эти «колбасные электрички», я их тоже застала, те, кто живут не в Москве, знают, что это такое и так далее, вот это вот все — это то, что я сохранила из 80-х и начала 90-х, а потом, в середине 90-х там вообще уже был голод, но это другая история, ладно. Смысл не в этом, смысл в том, что я понимаю прекрасно, о чем говорите вы, описывая условия жизни вот тогда, в 60-е, в 70-е годы, у меня такое впечатление, что, знаете, чем меньше у нас диапазон выбора и чем у́же горизонт возможностей, тем счастливее мы становимся, потому что научаемся видеть счастье в малом, то есть, условно говоря, кино, которое снимается в условиях жесткой цензуры, оно нередко выдавало шедевральные истории, кино, которое сейчас снимается в условиях полной свободы — ну, такие фильмы, как «Остров» или «Доктор Лиза», они единицы, хотя и тоже, в общем-то, есть но гораздо больше фильмов, которые, по большому счету, зрительского внимания не стоят, вот так вот на один раз сходить и забыть. Я не знаю, хотя, конечно, в советское время много было проходного кино, но много было и достойного, я не знаю, как это работает, неужели свобода — это тот инструмент, который, пока мы не научимся им владеть, мы так и будем ведомыми потребителями и это будет определять, в том числе, и нашу семейную жизнь, которую, если проект не сложился, мы просто закроем и начнем новый.

о. Артемий

— Заметим, что мы с вами не идеализируем ни царского времени, но советского времени, но Промысл Господень являет себя в жизни наших соотечественников и XIX, и в XX, и XXI столетии, и очевидно, что для нас с вами, людей христианского убеждения, свобода совершенно не вредна, нет, она есть проявление многогранной человеческой личности, но человек, который действительно старается святить имя Христово, он знает интуитивно, что такое хорошо и что такое плохо, и он по-настоящему будет ценить каждый уходящий день, он запомнит каждое улыбку и доброе слово, которое к нему обращено сегодня, остановись, мгновение, ты прекрасно! Вот я в такт вам к этим панталонам еще тоже скажу, я ведь учился в советской школе немножко раньше вас, знаете, что для меня было самым большим ужасом, связанным с посещением прекрасной «инглиш спешелайт скул» в центре Москвы, меня больше всего оскорбляли общественные туалеты с перегородками между унитазами, но без всяких дверей, интимный стыд — это признак психического здоровья и советская эпоха в этом смысле много потрудилась, начиная с поэта Светлова (псевдоним), который мечтал о том, чтобы люди в нашей стране происходили из гвоздей, хороших много людей можно было бы наштамповать из ржавых гвоздей. Но давайте вернемся к теме нашего, чуть не сказал «урока» — занятия, мы говорим об изменениях произошедших в семье в XX веке, одно из кардинальных изменений, наверное, введено было Владимиром Владимировичем Маяковским: «любовная лодка разбилась о быт», почему-то созидание семьи, интерьера, приготовление обеда, милые хлопоты, не только свадебные, но связанные с тем, как обуть-одеть детей, как обустроить их детскую, вот эти святые домашние труды женщины в XIX уже веке, начиная с институток, с таких прогрессивной веры пана Чернышевского стали отождествляться с мещанством, с пошлостью, ну а уж XX век закабалил женщину, родилось предположение, что русская женщина произошла от лошади, ну, коль скоро эволюция имеет право на существование, я вот сейчас стал считать, что лошадь произошла от русской женщины и поэтому, не отрицая вовсе значимости социализации, творческого труда, женщина не просто друг человека, она — цвет человечества. Все-таки нужно признать, что недооценка материнства, жертвенного труда супруги, матери, хозяйки — это мина такого медленного действия, и меня глубоко оскорбляют те мужья, они даже названия мужиков недостойны, которые как-то в не лучший час, конфликтуя с супругой, которая дома трудится и вот четверо детишек, пятеро детишек, она, по существу, работает заведующей яслями, детсада, начальной школы, при этом она ангел семьи, слово «мама», слово дорогое, и вот такое мужичье говорит: «Ну вот, села на шею, ты во всей жизни палец о палец не ударила! Запрещаешь мне с друзьями посидеть в бане двое суток, да если бы не я, кормилец, где вы сейчас бы все были!» Разве можно попрекать супругу и маму тем, что она не ходит на работу, когда, коль скоро мы встречаемся с таким вариантом «патриархальным» она истощает себя, она тает, как свеча в этих трудах, превращая жизнь для своего принца в преддверие рая. Простите меня, что я, может быть, немножко эмоционально выливаю на вас такие тирады, но не могу молчать!

А. Ананьев

— За это-то мы вас и любим, дорогой отец Артемий.

А. Ананьев

— «Семейный час» на радио «Вера» продолжается, Алла Митрофанова, Александр Ананьев и протоиерей Артемий Владимиров рассуждаем сегодня о том, как изменил семью XX век...

А. Митрофанова

— И что нам с этим делать?

А. Ананьев

— Да, и кто в конечном итоге несет ответственность за те негативные изменения, которые происходят сегодня в российской семье? Вот вы, отец Артемий, сейчас рассуждали о нелегкой доле русской женщины в семейном укладе XXI века, а я слушал вас и понимал, что, наверное, ответственность за все, что происходит в нашей семье, в первую очередь стоит возложить на мужчин, не знаю уж, насколько это их вина или это то, что сделал XX век с мужчинами, воспитанными во второй половине XX века, в первую очередь, мамами, потому что папы пали на фронте в результате вот этого красного террора или, как следствие...

А. Митрофанова

— От пережитого на фронте просто стали пить.

А. Ананьев

— Да, то есть мужчин был дефицит, и мальчиков воспитывали мамы, и выросло целое поколение мужчин, которых не научили мужчины, как же быть мужчиной. Может быть, действительно вся вина за все то плохое, что происходит с нами, за всех этих трансформеров, которых вы упомянули, она на мужчинах?

А. Митрофанова

— Ох...Мне кажется, не бывает в одностороннем порядке вот так.

о. Артемий

— Дорогой Александр, я не желал бы потерять одну треть нашей аудио аудитории, не думаю, что сейчас Иван Иванычам, Гришам и Петям приятно было бы слушать наши дружные инвективы, и я поспешил бы утешить сильную часть нашего собрания, потому что виноват, конечно, во всех извращениях, неправильности, диспропорциях тот, кто был сокрушен Крестом Господа Иисуса Христа. По недоразумению мы детьми старались его реабилитировать, помните, пели: «Вставай, проклятьем заклейменный...» но с другой стороны, чем более нравственно развит человек, тем, следуя Федору Михайловичу Достоевскому, который писал о чувстве вселенской вины, чувстве, присущему его глубоким героям, безусловно, самокритика, умение червоточинку искать в себе — это вообще основа бытия, супруга в семейной жизни, когда я не подражаю Чацкому: «Кипит наш разум возмущенный», когда во мне нет этого стремления горечью презрения поливать близких мне людей, но, осмысляя все недочеты насущной мне семейной жизни, я пытаюсь найти в себе эти слабые стороны это просто замечательно, но если ты сильный, пол, если она за тобой, за мужем действительно защищена под сенью твоей любви, взыскательной и мудрой, то, конечно, благородно мужчине сказать: я виноват. Но вспомним и последний кадр из экранизации рассказа Алексея Толстого, советского графа «Гадюка» это единственное, что я смотрел в отрочестве на отечественном кинематографе, и там в последнем кадре появляется главная героиня, принадлежа прекрасному полу, и она говорит: «Я виновата, судите меня». Безусловно, все мы слабы, все мы грешные и наши жены — пушки заряжены, наши сестры — сабли-пули остры, они, конечно, добавляют серной кислоты в семейные конфликты, не умея сглаживать, не умея успокаивать, как вот одна женщина, у нее у сына была удивительная голова, похожая на такой куб, не округлая, а она вот его поглаживала, делал специально округленные движения, вот безусловно, современная семья будет благоденствовать только тогда, когда супруги будут поспешать навстречу друг другу со словами прощения, извинения, пытаясь оправдаться, обелить свою любимую половину и если эти векторы будут совпадать, то наступит тишь и гладь, и Божья благодать, эта благодать сейчас, я чувствую, опустилась и на ваш дом, и я только жалею, что у нас с вами аудио формат, а не видео формат, потому что счастливая улыбка на лице Александра Ананьева и такая скромная, милая, изнутри светящаяся улыбка Аллы Митрофановой — это, наверное, лучшее свидетельство, что мы с вами нащупали правильный путь к разрешению проблем семьи XXI столетия.

А. Митрофанова

— Отец Артемий, получается, да, действительно, наверное, единственным ответом на все эти вопросы острые и глубинную рефлексию, которая сейчас нам, многим свойственна и внешние условия позволяют, становится, как: ищите ответ в Боге? Потому что это единственная полнота, которая может стать источником любви, покрывающей абсолютно все, и претензии друг к другу, и все остальное.

А. Ананьев

— Поскольку мы сейчас уже формулируем выводы — это общий вывод, я для себя сделал частный вывод, вот мы начали разговор с отцом Артемием с эпидемии эгоизма, я как-то всю эту мысль пронес через всю нашу программу и почувствовал, даже не понял, а именно почувствовал, что настоящие проблемы в семье начинаются тогда, когда звучит фраза: «я — яркая индивидуальность, я заслуживаю большего и лучшего», вот если эта фраза звучит — начинаются проблемы, а если этой фразы нет, а есть наоборот понимание, что у меня есть семья и моя семья засуживает лучшего, а я что, ну а что я? Я делаю меньше, чем я должен, вот тогда все будет хорошо.

о. Артемий

— Но можно даже обходиться и без громких фраз, их неслучайно иногда называют «трескучими», но в глубинах сердца взращиваются эти драгоценные качества, которые всегда были свойственны, не стоит земля без праведника, нашим пращурам, святой Иулиании Лазаревской, преподобным Петру и Февронии Муромским и десяткам пар еще из Ветхого Завета, вспомним Авраама и Сару, Исаака, вот взращивать в себе этот скромный цветок теплоты, внимания, желания будни для ближнего превратить в праздник ненавязчивой заботой, какого-то стремления оправдать и увидеть правоту человека, это безусловно драгоценные начатки Христовых добродетелей. И чем мне нравится, дорогие Александр и Алла, наши передачи, что по закону сообщающихся сердец сегодня мы черпаем от наших радиослушателей вот эти самые токи, импульсы Божественной любви, милосердия, скромности, верности, радости и молитвы и поэтому мы с вами, как скромные ведущие нашего виртуально-реального стола получаем гораздо больше, чем те, кто сегодня, заслушавшись нас, говорит: «Пусть ваша передача не кончается никогда».

А. Ананьев

— Но, к сожалению, она заканчивается, огромное спасибо вам, отец Артемий, за удовольствие провести с вами этот «Семейный час». Духовник Алексеевского женского монастыря в Москве протоиерей Артемий Владимиров сегодня был нашим духовным светочем, спасибо вам большое, отец Артемий...

о. Артемий

— Можно последнее слово?

А. Ананьев

— Вам можно все.

о. Артемий

— Давайте воспользуемся тем, что нас сейчас слушает, по моим подсчетам, два миллиона сорок две тысячи триста четыре человека, обещаете при свидетелях, что меня пригласите к себе домой на чашку чая.

А. Ананьев

— Мы с радостью приглашаем вас домой к нам на чашку чая и вот наш ушастый рыжий друг по кличке Добби будет особенно рад вас обнять. Спасибо вам большое. Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Александр Ананьев.

А. Ананьев

— Вернуться к этому разговору вы всегда можете на нашем сайте «радиовера.ру». Не болейте, пожалуйста, услышимся ровно через неделю, пока.

А. Митрофанова

— До свидания.