Поделиться
Во второй половине прошлого века (признаюсь, я всё никак не могу научиться произносить эту странную фразу), — году примерно в 1988-м, отечественная пресса много рассказывала оглушённому внезапной гласностью читателю о людях, которых называли диссидентами или инакомыслящими. О литераторах, учёных, политиках. Некоторые имена были и остаются известными всему просвещённому миру: прозаик Александр Солженицын, физик Андрей Сахаров, генерал-фронтовик Петр Григоренко, рабочий Анатолий Марченко...
Уголовный процесс 1960-х годов против писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля, напечатавших свои произведения за границей под псевдонимами (обвиняемым дали тюремные сроки и ссылку) получил особый резонанс, ведь к тому времени у нас уже давно не судили за художественное слово, пусть и не подходящее под главенствующий принцип «социалистического реализма».
Теперь всё это — в учебниках новейшей истории и литературы, в прошлом. А писателей уже и нет на свете. Правда, оба они дождались своей гражданской реабилитации, а Синявский — даже и публикации в новой России своих сочинений. Юлий же Даниэль — до издания в России, в 1991-м году, — своего сборника прозы, поэзии и переводов, названного «Говорит Москва», не дожил всего трёх лет.
Сегодня я хочу прочитать вам одно стихотворение Юлия Марковича Даниэля и порадоваться тому, что недавно издательство «ОГИ» снова выпустило наиболее полную книгу его прозы, поэзии и переводов. Книгу замечательного, скромного, необыкновенно совестливого человека. Человека, прошедшего рядовым почти всю Великую Отечественную войну, раненного немецким пулеметчиком в обе руки, школьного учителя и — литератора, с напрочь отсутствующим тщеславием (что, между нами говоря, редкость).
Стихи, которые вы услышите, он написал в заключении, в конце 1960-х годов.
Была щедра не в меру Божья милость. Я был богат. Не проходило дня, Чтоб манною небесной не валилось Сочувствие людское на меня. Я подставлял изнеженные горсти, Я усмехался: «Господу хвала!», Когда входили караваном гости С бесценным грузом света и тепла. Но только здесь сумел уразуметь я — От ваших рук, от ваших глаз вдали — Что в страшное, ненастное трехлетье Лишь вы меня от гибели спасли. Нет, не единым хлебом люди живы! Вы помогли мне выиграть бои, Вы кровь и жизнь в мои вливали жилы, О, лекари, о, доноры мои! Все кончено. Сейчас мне очень плохо. Кружится надо мною непокой. Кому вздохнуть: «Моя ты суматоха...» И лба коснуться теплою рукой? Все кончено. Не скоро воля будет, Да и надежда теплится едва. Но в тишине опустошенных буден Вы превратились в звуки и слова. Вы, светлые, в тюремные тетради Вошли, пройдя подспудные пути. Вас во плоти я должен был утратить, Чтоб в ритмах и созвучьях обрести. Вы здесь, со мной, вседневно, ежечасно, Прощеньем, отпущением грехов: Ведь в мире все покорно и подвластно Божественной невнятице стихов...
Юлий Даниэль, «Друзьям», конец 1960-х годов.
