«Изучение истории семьи». Вера Калганова, Али Касимов

Мы беседовали с супругами художницей Верой Калгановой и историком Али Касимовым.

Мы говорили о значении изучения истории семьи и о важности сохранения памяти о наших предках. Супруги поделились, как в их семье зародилась идея исследовать свои корни, каким образом удавалось находить информацию, какие удивительные факты они при этом обнаружили, и как это переросло в открытие выставки.

Ведущая: Анна Леонтьева

---

А.Леонтьева:

- Добрый светлый вечер!

Сегодня с вами – Анна Леонтьева.

У нас в гостях: Вера Калганова – известная московская художница, и Али Касимов… можно тебя назвать известным московским историком?

Добрый вечер!

А.Касимов:

- Да! Здравствуй, дорогая!

А.Леонтьева:

- Али, я тебя тоже приветствую!

Я хочу сказать радиослушателям, что сегодня мы решили поговорить о семье, как всегда, по понедельникам, но с несколько иным углом зрения.

Мы хотим… такой… знаете… исторический угол зрения взять. Потому, что Вера и Али… так скажем, семья Веры и Али занимается поисками корней, собирает всякие сведения о предках, и делает это очень горячо, с энтузиазмом, и… много на это времени вы тратите, ребята.

Вот… хотела так начать… что, понимаете, Вера и Али – понятно, что вы, наверное, очень разные люди, с разными темпераментами, с разным каким-то культурным наследием, да?

У вас у обоих родилась эта идея? Как она родилась? Исследовать свои корни – давайте, я, так, в общем, пока скажу. Как это всё начиналось?

В.Калганова:

- Ты знаешь, эта идея родилась, скорей, у Али. И даже я не могу отследить точно момент, когда это всё произошло. Это – потихонечку, потихонечку, с какой-то одной маленькой нотки всё стало разрастаться.

И, ты знаешь, это произошло… хотя мы вместе с Али живём уже 15 лет, и даже больше, но произошло это, буквально, наверное, года 4 тому назад.

Пожалуй, что это случилось с того момента, когда мы нашли – Али нашёл – у нас, причём, в квартире – у нас очень большая квартира, и очень сильно загруженная всякой информацией, оставшейся от моих родственников – и Али нашёл документы моего деда со стороны отца, Дмитрия Илларионовича Калганова, военные документы, и оказалось, что мой дед был в Народном ополчении с 1941 года. И мы нашли медальон деда, нетронутый совершенно, нашли справку о его контузии 9 октября 1941 года.

И, поскольку Али очень хорошо в этом разбирается, то он сразу в эти документы, буквально, вцепился, полез в Интернет, и оказалось, что есть целое сообщество потомков 13-й дивизии Народного ополчения, и мы с ними связались. Причём, мы с ними связались – ровно в день 125-летия этого моего деда – Дмитрия Илларионовича – они нам позвонили. И потом мы к ним отправились. Я подготовила целый доклад про этого деда, и – пошло-поехало.

Вот, так это всё началось.

А.Леонтьева:

- Я застала… даже я бы сказала – имела честь застать твоего папу, Владимира Дмитриевича Калганова, которого ты зовёшь «папой Калгановым», и, с удивлением, из разговора с тобой, обнаружила, что… видишь, я была связана с вашей семьёй с самого детства. Потому, что всё своё детство я очень увлечённо собирала марки, на которых больше всего мне нравились зверюшки – марки со зверюшками. У меня было 4 кляссера марок с разными зверюшками. И, вот, сейчас только я обнаруживаю – на дворе 2020 год, и детство позади – но я обнаруживаю, что большинство этих зверюшек нарисовано твоим папой! Это для меня было – потрясающе!

Я застала твоего папу, когда он был уже в очень преклонном возрасте. Но он прекрасно, галантно себя вёл, приглашал на танец – прекрасно, кстати, вёл в танце – и очень у него был светлый ум, и очень красивая речь.

Я знаю, что его военные приключения заслуживают просто отдельной книги – если ты мне доверишь, я её готова начать писать.

Можно, чтобы кто-то из вас, ребята… ну… хотя бы, так, чуть-чуть начал про военные приключения Владимира Дмитриевича Калганова?

В.Калганова:

- Давай, я… вот… начну просто про папу, как художника. Потому, что папа, как художник – это одна история, а военные истории – это вторая… как бы… часть.

Папа родился в 1923 году. Прямо со школьной скамьи он пошёл на войну, а когда он вернулся, после всех своих больших военных приключений, он поступил в Строгановку. Закончил Строгановку, и всю жизнь работал в мастерской промышленной графики – такая была замечательная мастерская.

Рисовал он и марки, и товарные знаки, и плакаты, очень много работал потом для палеонтологии – сделал иллюстрации… вот… есть большой палеонтологический музей, в Конькове, и там много витрин, сделанных с рисунками моего отца.

А марки – это все заповедники: Аскания Нова, Приокско-террасный заповедник, потом… Московский зоопарк – папа с ним сотрудничал много-много лет, и мы там даже делали в 2010 году его большую персональную выставку.

А военные истории – сейчас расскажет немножечко Али.

А.Касимов:

- Да. Ну, вот… военная история начиналась стандартно. Вот, как Вера уже говорила, после окончания школы оказался он уже в армии. Был вначале в учебных частях – Чебоксарская авиационная школа, но потом, ввиду того, что… даже он провёл несколько там… один, по-моему, он провёл учебный полёт – в общем, готовили его на пилота, потом перепрофилировали в воздушные техники, в общем, дело закончилось тем, что он оказался на фронте уже в пехоте, летом 1942 года. Проплыл по Волге – в сторону Сталинграда они плыли на корабле, бывшем пассажирском, выгрузились в степи, и дальше их направили где-то в район стыка Харьковской и Белгородской областей – это Юго-Западный фронт, и там они уже вступили в бой, как пехота, и он был стрелком противотанкового ружья.

Дальше, 2 июля 1942 года, он был ранен. Их подразделение окружили, и они попали в плен. И – дальше уже начались его злоключения.

То есть, он, конечно, чудом остался жив, потому, что он и плохо ходил вначале, там… в общем… не церемонились с отстающими в этих огромных колоннах, достреливали немцы красноармейцев. И он прошёл несколько этапов по ходу движения, на Запад.

Он был в Харьковской тюрьме – в какой-то момент их держали, военнопленных советских, потом – в Кировоградском лагере, ну, и… в общем… кое-как он добрался до Силезии, и уже оказался в стационарном лагере, где был сталелитейный завод, и это был лагерь большой уже и оборудованный, и там, помимо советских военнопленных, в отдельных секторах содержались военнопленные союзники. Британцы, например, были…

А.Леонтьева:

- Али, прости, пожалуйста… я тебя прерву, потому, что… я, знаешь, чего… про Харьковские тюрьмы… То есть, военнопленных просто, вот, немцы держали в этих тюрьмах, так?

А.Касимов:

- Да. Вот, эта знаменитая Харьковская тюрьма – она была переоборудована… ну… как место временного пребывания военнопленных.

А.Леонтьева:

- Ага…

А.Касимов:

- А в Кировограде – это был… бывшая территория войсковой части Красной армии… ну, где можно было кучно их собрать. Иногда это было – поле, ямы, рвы, и всё, что угодно. Ну… то есть, такие условия – вполне были скотские, и… в общем… поэтому, гигантская смертность, конечно, была – особенно, по ходу движения уже к стационарным лагерям, где хоть что-то было налажено. Очень многие погибли именно из-за этих условий… они просто… вот… где попало… питались, чем попало, и иногда их вообще ничем не кормили – так, что он об этом рассказывал подробно.

А там уже, в Силезии, он проявил смекалку – каким-то образом ему удалось симулировать нечто, какое-то заболевание, и он оказался в госпитале лагерном, где можно было пересечься с британцами.

Там он, собственно говоря, и пересёкся с британцами, которые тоже были в плену, и тоже были в госпитале. И, поскольку, он по школе… в общем… немножко знал английский язык, он начал говорить по-английски с ними, и, в результате общения с британскими военнопленными, у него возник план побега. То есть, они его надоумили бежать, поскольку они сказали, что… вот… у них, например, один человек убежал, и не был возвращён в лагерь – Филипп Мак-Карен, шотландец по происхождению. Назвали номер части, и прочее – то есть, снабдили его информацией. И рекомендовали ему бриться регулярно и выглядеть прилично, и, в конце концов… было понятно, что он попадётся – потому, что выбраться из такой глубины германской территории было невозможно, было очевидно, что он попадётся… но уже имелось в виду, что, когда он попадётся немцам – выдавать себя за Филиппа Мак-Карена, что, в общем, он и проделал.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Леонтьева:

- Я напомню радиослушателям, что с нами Вера Калганова, московская художница, и Али Касимов, её муж, историк.

Почему нужно было выглядеть прилично – чтобы быть похожим на шотландца, или чтобы не быть похожим на пленного?

А.Касимов:

- Да, да… потому, что, в целом, британцы выглядели, естественно, лучше наших военнопленных, и они получали по «Красному Кресту», по соглашениям, получали… ну… как сказать… и даже у них была переписка с семьями, они получали посылки, снабжение было лучше, медицинское обслуживание – лучше, они лучше выглядели, в целом. Хотя, одинаково были одеты. То есть, советских военнопленных там, в этом лагере, тоже переодели в британскую форму, которая, видимо, досталась немцам при каких-то операциях раньше… там… в 1940-м году, когда ещё большие склады попались британские… вот… где-то в Дюнкерке, например…  и что-то было захвачено.

Их переодевали в британскую форму ( советских пленных ), и только на спине рисовали белой краской опознавательные знаки «SU», что означало, что это – Советский союз. Это отличало советского военнопленного.

Ну, это всё дело он сдирал, там, по дороге, пока скрывался. В общем, он пытался содрать вот этот опознавательный знак. Кое-как, в общем, ему это удалось.

В результате, он попался полевой жандармерии немецкой, и был водворён в лагерь, но, при этом, он усиленно им вот эту версию продвигал – что он Филипп Мак-Карен… в общем… из такой-то и такой-то части.

Ну, в общем, они сверили свои документы, и как-то… каким-то образом, он оказался в штрафном уже бараке – потому, что был после побега, и британцы его не выдали. То есть, они приняли его в свою компанию, и он уже досиживал плен с британцами под чужим именем, как британский военнопленный, и, после освобождения в 1945 году, сел на самолёт и улетел вместе с ними. То есть, он – в общей колонии британцев улетел вместе с ними, и оказался там.

А.Леонтьева:

- Потрясающе! А в плену он, получается, был 4 года?

А.Касимов:

- Да… ну, нет – он был с 1942… ну… с лета 1942 по весну 1945. И в это невозможно поверить, если не увидишь его фотографий в килте, и… в общем… там… в форме шотландской, в головном уборе… со своими сослуживцами. Поскольку, они… ну… когда прошли карантин, они потом там гуляли, он… в общем… какое-то время был на свободе, и потом был водворён в лагерь перемещённых лиц, и оттуда уже шла выдача советских граждан. По Ялтинскому соглашению, Британия выдавала советских граждан. Ну… кого выдавала, кого – не выдавала… там было всякое. Не все хотели возвращаться.

Но, тем не менее, Владимир Дмитриевич вернулся в Союз. Он попал сначала в маршевое подразделение – они пешком шли чуть не до Восточной Пруссии, потом… ну… это всё она описывает в своих воспоминаниях, в письмах… и дальше он проходил – полгода, приблизительно – фильтрационный лагерь на Урале, в Кыштыме, и потом – как благонадёжный – в общем, ему позволено было заново принять Присягу, потому, что Присяга 1941 года была аннулирована, в связи с пленением. Об этом есть отметка у него в Военном билете, что Присяга – 1946 год у него значится.

А.Леонтьева:

- То есть, Али, он… Владимир Дмитриевич, после трёх лет заключения в немецких лагерях, отсидел в нашей тюрьме, правильно?

А.Касимов:

- Он был… нет, фильтрационный проходили все – это была такая процедура… фильтрационно-проверочные лагеря. В общем, так или иначе, это все проходили. Проверку проходили все. То есть, ему, можно сказать, повезло. Командному составу было хуже. Рядовым было попроще. Командный состав часто имел больше неприятностей. Ему просто пришлось дослужить дальше.

А.Леонтьева:

- Али, а почему командному составу было сложнее?

А.Касимов:

- Ну… с командиров, а особенно – с выживших каким-то чудом политработников, в общем, спрос был больше. Ну, как сказать… с командира – больше спрос, почему он оказался в плену, и строже объяснять надо было всё.

А.Леонтьева:

- Ага, поняла, поняла… потрясающие факты…

А.Касимов:

- Вот… ну, и дальше он до 1950-го года, по-моему, служил. В общем, у него на армейскую службу, вместе с войной и пленом, ушло порядка 10 лет. И это был неплохой результат, потому, что… в общем… он оказался в строительной части где-то тут, недалеко совсем от Москвы, видел и родителей… то есть, в принципе, он не жаловался никогда… на этот период – не жаловался. То есть, это, можно сказать, обошлось.

И, в конце концов, он остался жив. А у него, ведь, из класса, практически, в 1945 году уже мальчиков в живых не было, практически, никого.

А.Леонтьева:

- У меня такой вопрос… поскольку, мы говорим о семье, и об историческом аспекте говорим, и ты рассказываешь потрясающую биографию очень стойкого и потрясающего человека… но, вот, у меня такой вопрос.

Ведь… все говорят о импринтингах, все говорят о травмах… ведь он прошёл колоссальное страдание, колоссальное испытание, да… но, в конце жизни, это был такой светлый, такой радостный человек – никакого следа травмы я там не видела. В чём секрет таких людей?

А.Касимов:

- Ну, я думаю, что, всё-таки, это… ну… эти люди проходили очень тяжёлый отбор. То есть, конечно, это… это были испытания, которые выявляли сильных людей, и сильные люди сохранялись. То, что он дожил до таких лет, такой активной жизнью жил – и творческой, и развивался, и имел много талантов – это, конечно, говорит о том, что это человек был незаурядный, безусловно.

Ну, вот… достаточно вспомнить… а какого рода происходил отбор… в общем, достаточно вспомнить, как он мне, однажды, рассказал, что был момент, когда, вот, при движении по советской территории, по оккупированной, когда он шёл в плену, они – группа красноармейцев военнопленных – они оказались… их посадили немцы просто в какую-то яму, в какой-то ров, и… в общем… они там несколько дней сидели без еды и воды, и прочее. В общем. В живых остались те, которые… пардон… просто смогли есть червей. Вот, тот, кто смог червяка съесть, тот и остался жив. Так, что – вот, так.

А.Леонтьева:

- Да… Но я знаю, что вся эта история… вот, мне Вера рассказала, что вся эта история описана журналистом Ульрихом Хайденом в 2002 году, который взял интервью у Владимира Дмитриевича.

Я думаю, что, прежде, чем перевернуть страницу этой истории, я, наверное, напомню радиослушателям, что сегодня у нас в гостях Вера Калганова, художница, и Али Касимов, историк. Эти два, совершенно разных, человека образовали семью, и очень много занимаются историческими материалами своих предков.

Предки, конечно, стоят того, судя по вашим рассказам. Поэтому, не уходите от нас. Мы вернёмся к вам через минуту.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Леонтьева:

- Сегодня с нами – Вера Калганова, художница, и Али Касимов, историк. Мы говорим о семье, с исторической точки зрения.

С вами – Анна Леонтьева.

Мы остановились на том, что у русского солдата взял в 2002 году интервью немец Ульрих Хайден. Как это произошло? Что, вообще, случилось? Как они встретились?

В.Калганова:

- Ну, вот, ты меня спросила, когда началась вся эта история, когда мы начали всем этим заниматься – вот, я сейчас поняла, с твоей помощью, что, конечно, мы, как это ни удивительно, начали этим заниматься, благодаря Ульриху Хайдену.

Причём, Ульрих Хайден к нам пришёл первый раз в жизни Пасхальным утром 1999 года. Мы с ним были совершенно незнакомы. Просто, пришла моя подруга, и привела с собою двух приятелей. Один из них был Ульрих.

Ульрих очень смутился, что он пришёл так рано – он человек очень деликатный. Мы с ним зашли на кухню, и он мне говорит: «Вера, наверное, это… как-то… очень неудобно, что мы так рано пришли…» А я ему радостно говорю: «Ничего, Ульрих, на Пасху даже серый волк может прийти – и его надо принять!» – гостеприимная хозяйка, да…

А дальше – вышел папа, и… Ульрих пришёл к нам, наверное, пол-одиннадцатого утра, а ушли они, наверное, часов в двенадцать ночи уже, и, с этого момента, подружились, и Ульрих очень подружился с папой – причём, подружился отдельно как-то от нас, договорился с ним, что он возьмёт у него интервью, и, в течение месяца, он приходил к нему, и записывал его на диктофон, и записал целых 4 часа вот этой папиной военной истории, которую папа, до него, никому, практически, не рассказывал. То есть, он никогда не рассказывал нам про свои все вот эти военные перипетии – он рассказал это Ульриху. И мы с Ульрихом связаны, в общем-то, всем этим – на всю жизнь. Это – наш близкий друг, близкий друг нашей семьи.

Когда мы в 2014 году хоронили папу – папа до 91 года дожил, и работал, между прочим, как художник, полноценно, наверное, до 86 лет…

А.Леонтьева:

- Ничего себе!

В.Калганова:

- То есть, он рисовал, делал заказы, и всё… И когда папа скончался, Ульрих пришёл, естественно, на похороны. Мы поехали потом на кладбище, вылезли из этого автобуса  на кладбище, и местные эти работяги схватили Ульриха, который – высокий, крепкий, красивый мужчина, и сказали: «Мужчина, мужчина, держите крест!» – всучили ему папин большой дубовый крест, и у нас Ульрих шёл перед гробом папы по берёзовой аллее, освящённый солнцем, с этим дубовым крестом. Вот, такая вот история!

А.Леонтьева:

- Ох… ничего себе! Да, история… просто…

В.Калганова:

- Вот, ничего себе! Вот, не поверишь, понимаешь! Как будто, это перебор… Вот.

А на этом всё не закончилось! Мы уже ездим по делам, вот, военным моего деда – уже не папы, а деда – ездим под Вязьму, на поля памяти. Это – ещё наша целая история такая. И в прошлом году мы туда ездили, и Ульрих ездил с нами, и снимал там тоже репортаж! То есть, это всё продолжается.

А.Леонтьева:

- А расскажи, пожалуйста, что такое поля памяти под Вязьмой, и что там, вообще, происходит, почему вы туда ездите?

В.Калганова:

- Потому, что, вот, мы связались с Обществом потомков 13 дивизии Народного ополчения. Их возглавляет такой, совершенно замечательный, человек – Артём Попов. Несколько раз в год мы ездим туда на автобусе, с совершенно чудными людьми, которые все имеют разные совершенно профессии, но они объединены тем, что они ищут своих родственников. Причём, у кого-то – пропал без вести родственник, кто-то – просто, вот, заинтересовался этой темой – трагической гибели этого Народного ополчения в 1941 году, и присоединился к ним.

И мы туда ездим. Они сделали там чудесный совершенно парк в посёлке Холм-Жирковский, сделали Парк Памяти. Сажают деревья, в честь ополченцев – я посадила там яблоню, в честь своего деда. Там стоит часовня прекрасная. Там гуляют мамы с детьми, старушки, местные жители – и этот Парк всё время разрастается.

Ещё там рядом – огромный Одигитриевский женский монастырь, построен тоже в честь вот этих боёв, где поминается… каждый день они поминают… что-то… около 14000 погибших воинов. Причём, это не обязательно воины, погибшие в Великую Отечественную войну, это могут быть и те, кто погибли… там… в Афганистане, в Карабахе… вот… все-все-все – вот, их… матушка Ангелина там, замечательная совершенно… вот, они все поминают этих воинов каждый день.

А.Леонтьева:

- Потрясающе! 14000… да… а… я так понимаю, что ещё новых, да? Какие-то новые тела откапывают каждый год?

В.Калганова:

- Там откапывают… это всё… копать ещё и копать! Потому, что… значит, там отец Даниил, у которого… рядышком с этим монастырём, огромный такой холм с храмом Фёдора Стратилата. И на территории этого холма находится костница, куда они каждый год ( ну, копают, естественно, только летом – выкапывают бойцов ), летом, складывают в эту костницу бойцов, и потом, в начале осени, они в этом монастыре всех, кого они нашли, отпевают. Вот, в позапрошлом году, по-моему, около 450 человек было отпето. И всё это – продолжается. И, конечно, это – совершенно потрясающие какие-то внутренние впечатления, и какое-то просто изменение жизни у нас произошло, после того, как мы туда первый раз съездили и попали.

А.Леонтьева:

- Вот, это, как раз, был следующий мой вопрос – очень важно понять, что вам дают все эти поездки, как… действительно… как меняется мировоззрение, как они на вас действуют? Ведь, вы же столько времени и сил на это тратите!

В.Калганова:

- Ну, как тебе сказать… не так уж много мы сил и времени буквально на это тратим. Мы тратим на это душевные силы. А если душевные силы на что-то не тратить, то они к тебе, как говорится, и возвращаться-то не будут. Чем больше ты их тратишь, тем больше их возвращается, мне кажется. Это – такой… какой-то такой закон.

Мы, когда первый раз туда съездили, мы потом просто неделю, вообще, ходили молча – просто, у нас совершенно перевернулось как-то сознание, перевернулось отношение, вообще, к каким-то жизненным ценностям, событиям, столько всяких мелочей и глупостей сразу отваливается, так мне кажется. Просто, становятся на место как-то и душа, и мозги. После этого.

Я не знаю, может быть, у Али какое-то впечатление… сейчас я ему тоже передам трубку…

А.Леонтьева:

- Да, Али, скажи – для тебя эти поездки… как они тебя меняют? Что для тебя меняется?

А.Касимов:

- Во-первых, это очень интересно, узнаёшь очень много нового, постоянно находишься в курсе событий исследований. Потому, что конкретно этот эпизод войны – большой эпизод, крупное поражение Красной армии, в общем… такая… трагическая история – и, в общем, пребывание вот этих частей в котле, оно позволило, несмотря на то, что они, практически, все погибли, были разгромлены, кто-то попал в плен – они, по крайней мере, задержали… приблизительно на неделю противника задержали. И удалось, всё-таки, собрать какие-то силы и город отстоять. То есть, можно сказать, что это, всё-таки, было решающее такое дело.

И… там идёт большая исследовательская работа вокруг этого. Есть специальный «Музей Ополчения», который возглавляет Игорь Михайлов. Там – поисковое движение Смоленской области, и не только Смоленской области – и московские поисковики. Поисковики из Казахстана приезжают туда, потому, что в Московской битве участвовали и некоторые дивизии, сформированные в Казахстане, и они ищут своих, и тоже информацию. Люди приезжают к местам захоронений – и из Казахстана, из Киргизии, из разных республик.

В общем, там – большая, интересная жизнь. И то, что раньше было несколько подзабыто, из-за того, что больше любили вспоминать победы, чем вот такие вот… ужасные истории, но, тем не менее, удаётся восстановить какую-то картину. Очень помогает Лев Лопуховский – такой автор, который… вот, недавно ему исполнилось 90 лет, и он написал недавно книжку очередную о Вязьме. Так, что… это – и интересное, и душевное общение с прекрасными людьми… действительно… уже… такое… личное общение с этими потомками.

А.Леонтьева:

- Слушайте, но, вот… любому человеку, который захочет прикоснуться к истории нашей Великой Отечественной, можно поехать, в принципе, в Вязьму, и тоже поучаствовать в этом?

В.Калганова:

- Можно, конечно! Можно даже самостоятельно поехать в Вязьму – просто сесть на электричку «Ласточка» и доехать до Вязьмы. И там – есть музей, посвящённый вот этим всем поискам. Надо сказать, очень хороший музей! Совершенно шикарно они сделали там недавно… на пожертвование, они сделали там шикарный музей, с потрясающим совершенно дизайном! Восстановили там всё… какую-то мебель придумали… ну… в общем… очень красиво и очень достойно сделали музей. Вот.

Потом, там есть усадьба Хмелита, в которой празднуется День рождения адмирала Нахимова! Вот, мы однажды поехали, и попали просто на потрясающий совершенно праздник летом – празднование Дня рождения адмирала Нахимова! Там были из Питера какие-то контр-адмиралы, у них был целый хор, они ходили все в белых рубашках – это так было красиво и замечательно!

А.Леонтьева:

- Слушайте, но это безумно… во-первых, это, конечно – да, да… душевно, красиво и интересно! Я… так… подумала, что, наверное, в свете того, как мы начали… ну… следующее поколение, которое смотрит… там… кучу каких-то фильмов про войну, и иногда эти фильмы достоверные, иногда – очень странные… вот, это переосмысление истории и уходы от реальной Великой Отечественной… очень важно, наверное, сохранять такие очаги памяти – живые очаги памяти, которые бы горели, и в которые бы подбрасывали всё время дровишек, и люди бы… как-то, всё-таки, вот… не уходили бы далеко.

Я думаю, что также, вот… такими… ну… как зацепками… вот, вы говорили про письма Владимира Дмитриевича, и я себе представляю, что эти письма были написаны молодым человеком 18-19-20 лет. Вот, расскажите… вы нашли какие-то письма Владимира Дмитриевича… о чём может писать человек вот в таком возрасте, и в таких стеснённых обстоятельствах?

В.Калганова:

- Мы нашли письма-то давно, но занялись мы ими… вот… как-то… расшифровкой, и переписали мы их только, вот, перед вот этим 9 мая, когда был карантин, и было много времени у нас, и мы как-то хотели подготовиться к празднованию 9 мая – просто, сидя дома. И мы переписывали эти письма – просто Али мне диктовал, а я их переписывала печатными буквами, от руки, чтобы они сохранились. Потому, что эти письма папа писал в 1941-42 году, писал своим родителям, в совершенно юном возрасте, и я их, честно говорю, до этого толком никогда не читала. И я совершенно была потрясена его душевной зрелостью в таком юном возрасте. То есть, я встретилась со своим папой, которому – 18 лет, и поняла, насколько это был, в этом возрасте, зрелый, какой-то… заботящийся о своих родителях, очень… такой… чёткий какой-то человек. То есть, очевидно, это какая-то, вот… природное такое вот свойство ему, конечно, помогло тоже выжить, и всё это преодолеть. И он это

всё сохранил до глубокой старости. Это очень интересно – встретиться со своим папой восемнадцатилетним вдруг.

А.Леонтьева:

- Да, это не то слово, как интересно! То есть, будучи уже в плену, и вот это всё переживая – все эти страдания, он заботился о родителях, и писал им такие письма…

В.Калганова:

- Нет, это – до того… это – до того, конечно, как он в плен попал!

А.Леонтьева:

- До плена?

В.Калганова:
- До плена, да.

А.Леонтьева:

- Да, у вас семья наполнена историческими документами. А я подумала, что, ведь и твоя бабушка – тоже свидетель блокады Ленинграда. Бабушка Серафима – я правильно помню?

В.Калганова:

- Да, бабушка Серафима. Но это уже – с маминой стороны, бабушка моя, Серафима. Она прошла всю блокаду.

Повезло ей крупно, что, прямо перед началом войны, она мою маму, хиленькую питерскую девочку, отправила к своей родной сестре в Рославль, под Смоленск, на побывку просто, на лето. И, таким образом, она в блокаду оказалась просто одна, без маленького ребёнка, что, конечно, дало ей вот именно этот шанс выжить. Ей не надо было о маленькой девочке заботиться. Она просто была, достаточно крепкая, взрослая женщина, которая ходила на трудработы, и… в общем… она выжила. И выжила мама, которая попала в оккупацию в Рославле, и потом они – воссоединились.

А бабушка моя меня воспитывала до 15 лет, и это была моя горячо любимая бабушка. И она мне всё время рассказывала про свой родной город, в котором она родилась – это город Острогожск, Воронежской области.

И всё время она мне рассказывала про свою огромную семью, где было 12 человек детей, как они там жили, как они друг друга любили, что у них там происходило, и как-то мне всегда казалось, что я это на всю жизнь запомню. А потом – прошли годы, и, поскольку я ничего не записывала, то оказалось, что у меня только какая-то память сердца осталась, а фактов никаких не осталось у меня, практически.

И, несколько лет назад, мы… мой зять Николай – у меня есть дочка, и есть прекрасный зять Николай, который… они поехали в Крым, и, по дороге в Крым, забросили нас в этот город Острогожск, в 2017 году. И вылезли мы, практически, напротив музея им. Крамского – там есть историко-художественный музей. Никаких у нас фактов про бабушку не было, кроме фамилии и имени-отчества.

Мы пошли в этот музей, подружились там немедленно с дивными совершенно женщинами, которые там работают – как всегда, энтузиастки необыкновенные. И тут же оказалось, что два зала в этом музее посвящены семьям бабушкиных подруг, которых я знала в детстве, этих подруг. Только я не знала, что они из Острогожска. И – пошло, поехало... И, в результате, в прошлом году я сделала в Острогожске большую выставку, посвящённую бабушкиной семье – вот, этим двенадцати детям.

Узнала, буквально, прямо перед выставкой – чудом узнала, через город Париж – узнала фамилию своей прабабки, которой никогда не знала. Перечитала тоже кучу писем, которые… 50 лет я их не читала, эти письма семейные – потому, что понимаешь, что это – очень… такой… тяжёлый душевный какой-то труд – перечитать письма своих ушедших, горячо любимых, родственников. И – просто так, ты, вот… сходу за это не возьмёшься. Нужен какой-то стимул.

Вот, я придумала себе стимул, в виде этой выставки. Собрала все эти письма, собрала фотографии, и… что я хотела? Я хотела, чтобы вот эти все 12 детей – чтобы они все как-то, благодаря этой выставке, хотя бы таким образом вернулись в свой родной город, и там – встретились. То есть, это – такое посвящение им.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Леонтьева:

- Напомню, что с нами – Вера Калганова, ходожница, и Али Касимов, историк. Мы говорим о семье, и о её истории.

Вот, и что же произошло в городе Острогожске, городе твоей бабушки?

В.Калганова:

- Да, город Острогожск – это город из бабушкиных, буквально, сказок, рассказанных мне на ночь.

Мы приехали в город Острогожск, и, первым делом, пошли в историко-краеведческий музей имени Крамского – потому, что в городе Острогожске родился Иван Крамской. И у него там есть и дом-музей, и музей его имени.

Пришли мы в этот музей, сразу подружились с совершенно чудными женщинами, которые там работают – потому, что, вы знаете, что у нас в таких музеях работают прекрасные женщины-энтузиастки всегда. И оказалось, что два зала этого музея, частично, посвящены семьям подруг моей бабушки, которых – этих подруг – я знала в детстве просто. Только я не знала, что они – из Острогожска.

И, вот, у нас появилась такая ниточка, и мы за неё ухватились, и продолжили это вот сотрудничество с музеем, и в прошлом году я сделала там большую выставку. Такую выставку – посвящение семье.

Это была очень для меня сложная выставка, потому, что там было всё – и фотографии семейные, которые я увеличивала, оформляла, и мои работы, и работы моего папы, и даже работы моей дочери Варвары, и какие-то семейные предметы. У меня, например, осталась пасочница, которой мама делала пасху – такая, деревянная, и, я думаю, что дореволюционная, – какие-то огромные пасхальные яйца керамические, которые я тоже, в своё время, делала… Я это всё собрала и привезла в этот музей. И очень была сложная задача – чтобы не получилось какой-то каши из всего этого. Потому, что – столько всего разного, и много было участников выставки, и всё, всё, всё… но, с Божьей помощь, всё получилось. И получилась такая… чистая, ясная такая выставка. В одном она зале, в одном помещении, и, мне кажется, что всё прекрасно удалось. Причём, знаешь, такое было… всё… всё этому способствовало.

Вначале, я нашла денег на эту выставку – потому, что денег, как всегда, нету, а просто они мне вот – взяли, и свалились, эти деньги. Причём, ровно на выставку. Я ещё затеяла, и думаю: как же я буду её делать, когда у меня ничего нету? Ничего – всё свалилось!

Потом, я стала думать: как же я это всё повезу туда? Нашёлся прекрасный Коля Филимонов, который приехал и отвёз меня на огромной машине – туда прямо, к дверям музея привёз, в Острогожск.

Потом, нашлась совершенно чудная девушка, работник музея – прямо, отдельная… ей просто памятник надо поставить! Очаровательная маленькая блондинка. Я думаю: ну, и что же она может сделать, эта очаровательная маленькая блондинка? А оказалось, что она – и на стремянки лазит, и верёвки вяжет, и обладает каким-то совершенно потрясающим внутренним вкусом, и, мало того, она всё… все ксероксы… всё-всё-всё… эта Вика – она делала абсолютно всё! Причём, под конец уже, мы, прям, с ней так спелись – неделю мы монтировали эту выставку – спелись безумно, и я уже с ней во всём советовалась.

Принесла и говорю: «Вика, вот так вот этикетки я тут разложила – правильно?» Она говорит: «Нет, Вера Владимировна, ну, что Вы? У нас для каждой этикетки должна быть своя подставочка!» – и она принесла подставочки, и под каждую этикеточку поставила подставочку. Вот, такое отношение! У меня, по-моему, ни в одном столичном музее такого не было, как там.

А.Леонтьева:

- Ты хочешь сказать, что немножко более душевно, чем в нашем большом мегаполисе, в таких городах делают выставки?

В.Калганова:

- Я хочу сказать, что когда ты… вот… очевидно… когда ты делаешь такое, явно совершенно правильное, дело, и ты в этом убеждён сам, внутренне, что оно – правильное, то тебе всё благоприятствует.

А.Леонтьева:

- Ага… тебе ковёр под ноги стелют…

В.Калганова:

- Ковёр под ноги стелют… ковёр под ноги постоянно стелют, всё… ну, и, конечно, там… как, вот, в таком маленьком провинциальном городе – там чудеснейшие совершенно люди, которые тебя принимают, которые говорят: «Когда же вы уже приедете? Вы же как наши родственники уже!» – то есть, ты становишься просто родственником сразу.

А.Леонтьева:

- Всё это бесконечно трогает – эта история… я прямо сижу, и чувствую какое-то вот такое тепло такого провинциального города…

В.Калганова:

- Потому, что мы должны все туда поехать! Мы должны все собраться, и…

А.Леонтьева:

- … все должны туда поехать.

В.Калганова:

- Да. Просто, я не осилила. Я это сделала всё перед Новым годом где-то… ну… в ноябре, и следующая моя мысль была… ну… как, примерно, у Буркова: собрать автобус, посадить всех на автобус и отвезти в город Острогожск – потому, что мне теперь хочется, чтобы все там побывали, и все это полюбили!

Там речка называется – Тихая Сосна.

А.Леонтьева:

- Тихая Сосна… А какие прекрасные названия там – Белогорье, Дивногорье… какие-то, просто…

Ну, в общем, дорогие радиослушатели, выставка, я так поняла, ещё продолжается, все садимся в автобус, Вера с Али всех приглашают в город Острогожск! Уж, не знаю, какой автобус для нас понадобится, если все поедут…

В.Калганова:

- Анюта, выставка уже у меня закрыта там, но она – ещё там. Потому, что я не успела её забрать из-за карантина. Хотя, она провисела, в результате, не 1 месяц, как мы планировали, а провисела целых 3 месяца совершенно замечательно.

Но я планирую эту выставку привезти в Москву, и сделать её в Москве – в каком-то другом формате. Что-то к ней ещё присовокупить. Потому, что я не считаю, что это какая-то камерная история города Острогожска, а это, вообще, такая история про семью, про наши семьи вообще. И я обязательно хочу эту выставку сделать уже где-то в Москве ещё, в другом формате.

А.Леонтьева:

- Я думаю, что это очень… гениальная идея! Потому, что… да, так, как вы рассказываете это всё… вот, мне уже хочется пойти на эту выставку, потому, что это – какая-то поэма о семье, какое-то посвящение семье, и, наверное, единение с какими-то своими родственниками, да? Как-то так ощущается, что они ближе становятся от этого?

В.Калганова:

- Я там столько времени с родной бабушкой провела, на берегу этой Тихой Сосны – прямо её себе представляла, как она тут бегала девочкой! Конечно, всё становится ближе. И ты начитаешь лучше понимать – и себя ты начинаешь лучше понимать, и, что самое главное, ты лучше начинаешь понимать своих детей, что очень ценно – откуда у них что. Нам же важно общение с нашими детьми. Поэтому, благодаря тому, как ты наблюдаешь за своей бабушкой, вот, таким образом, ты начинаешь больше понимать свою собственную дочь.

А.Леонтьева:

- Прекрасно! Я это тоже запишу, наверное.

Я… знаете… поскольку, передача стремительно подходит к концу, странички долистались, но обо всём мы рассказать не сможем, хотя и чувствуется, что материала у вас очень много.

У меня такой к вам личный вопрос. Всё равно, я с этого начала, и этим хочу… вот… такой он, каверзный.

Дело в том, что вы, всё-таки, как ни крути, Вера и Али. Вы встретились – встретились, в общем-то, две культуры. У вас есть какие-то такие, вот, соображения, что держат вашу семью вместе? Нет ли у вас каких-то противоречий, на уровне каких-то… таких… исторических – поскольку, мы уже об истории говорим…

В.Калганова:

- Глубинных противоречий – у меня нету. У меня – нету.

Ну, мне кажется, что мы как-то… ну… одинаково вот эту вот всю глубину историческую воспринимаем, и, конечно, меня вот эти поездки все очень сближают с Али Руслановичем. Сейчас, может, он ответит?

А.Касимов:

- Мне кажется, что с этим всё нормально у нас. Ну, как… так сказать, мы смотрим на отечество, вот, через семьи, через историю родственников. Мы смотрим на историю отечества – во всей её сложности. То есть, она становится выпуклая, интересная… то есть, это же – не лозунги, не публицистика, которую ты читаешь, каждый излагает там какие-то свои взгляды, становится на какую-то платформу. Здесь… ну… такая… здоровая аморфность такая. В этом случае, мне кажется, она – здоровая. Потому, что это были близкие люди, это были родственники, у них были разные взгляды. Вот, Верины родственники – многие оказались в эмиграции, кто-то в белом движении участвовал. А сейчас уже – какое это имеет значение? Это, в общем, имеет… имело значение – их всех собрать. То есть, собрать – всех. И, по-моему, это – самое важное. Собрать всех, и открытыми, честными глазами смотреть на историю страны – вот, через родственников. Это – самое прекрасное дело! Оно – выгодное во всех отношениях.

То есть, вы пополняете какой-то свой багаж, личный, и делаете хорошее дело… Вот, эта выставка – она для края для этого… ну, как сказать… она, может быть, сподвигла ещё кого-то, привлекла внимание дополнительное к этой теме, люди задумались. Может, кто побывал на выставке – местные, например, или воронежские – они пошли и тоже копнули что-нибудь, и поняли, что это – важно. То есть, им казалось, может быть, что это – не важно, А оказывается – это важно! Вот, так вот.

А.Леонтьева:

- Ну, да… после… надо сказать, что после такого разговора, как сегодня у нас состоялся, очень хочется пойти по вашим стопам, и что-то такое, всё-таки, поподробнее узнать о своих предках. И я знаю людей, которые этим занимаются с таким же энтузиазмом – это очень, очень греет. Это – очень семейно, и очень семейственно.

Сегодня с нами были – Вера Калганова, московская художница, и Али Касимов, историк.

Ребята, огромное спасибо за увлекательнейший разговор о военных приключениях отца, о том, как важно, вообще, помнить, откуда родом бабушка, у которой 12 детей в семье, и… вот, я думаю, что я осмелюсь пригласить всех, когда-нибудь, в ближайшее время, на выставку Веры Калгановой, поклонницей которой я являюсь. Выставка будет о семье, приедет из города Острогожска в Москву. В общем, пойдёмте все!

Спасибо вам большое, Вера и Али!

В.Калганова:

- Спасибо вам! Спасибо, дорогие!

Всего доброго!

А.Леонтьева:

- Всего доброго!