
У нас в гостях была архитектор Екатерина Чайковская.
Мы говорили о том, что для нее значит быть христианином в современном обществе и как вера влияет на ее жизнь и работу.
Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева
И. Цуканов
— Добрый вечер, дорогие друзья. Это «Вечер воскресенья» на радио «Вера», как всегда в это время, у микрофона — моя коллега Кира Лаврентьева...
К. Лаврентьева
— Добрый вечер!
И. Цуканов
— Меня зовут Игорь Цуканов... И как всегда в воскресенье, мы разговариваем с нашим гостем о том, каково это — быть христианином в обществе. Как можно взаимодействовать с современным обществом человеку, который мыслит себя христианином. И сегодня у нас в гостях — Екатерина Чайковская... Екатерина, здравствуйте!
Е. Чайковская
— Здравствуйте!
И. Цуканов
— Екатерина — архитектор и, что немаловажно, мама пятерых детей. Люди, которые Вас знают, говорят о Вас, что Вы еще — вот используют такое слово — «пахарь». То есть, Вы очень много работаете, очевидно. И всегда сразу когда это слышишь и сопоставляешь с тем, что вот Вы — многодетная мама, сразу возникает вопрос: а как Вам удается, собственно говоря, вот так вот «пахать», если у Вас еще пятеро ребятишек?
Е. Чайковская
— Честно говоря, я не анализирую, как это происходит. Ну просто вот надо — и ты идешь и делаешь. Как-то всё это вот совмещаю... Слава Богу, что Господь даровал нам — у нас такая семья... Он с Мишей даровал нам такое счастье, что мы разделили обязанности — он сидит с детьми, воспитывает детей, а я работаю...
К. Лаврентьева
— И при этом Вы — потрясающей мягкости человек. То есть, работающая женщина, которая... Ну, пусть у нее даже много детей, у нее семья — это несколько другой образ, да? Мне кажется, это такая женщина, которая... пошла, денег заработала, да... это такая бизнес-вумен... И что меня удивило, когда мы с Вами познакомились — это Ваша потрясающая женственность, мягкость, тактичность, всё на полутонах...
Е. Чайковская
— Ну, это, наверное, сейчас с вами... Так-то, конечно, на стройке я более жесткая...
К. Лаврентьева
— На стройке... Даже страшно звучит! (смеются)
Е. Чайковская
— На стройке, да... приходится «показать зубы, когти»...
К. Лаврентьева
— А с чего всё начиналось? Почему Вы выбрали эту профессию?
Е. Чайковская
— Ну, у меня семейственность такая... Мама — архитектор, папа закончил «Строгановку», бабушка архитектором была, кандидат наук... В общем...
И. Цуканов
— Вариантов не было...
Е. Чайковская
— Не было вариантов, да... Я с мамой работала с детства, там что-то тамповала, какие-то подрамники красила, шрифты писала, что-то чертила... Поэтому для меня это была совершенно нормальная история. Потом закончила колледж архитектурный... Потому что это были 90-е годы, и честно говоря, было сложно в школе оставаться в то время...
Потом поступила в Академию Ильи Сергеевича Глазунова, где он нам привил совершенно потрясающий вкус ко всему русскому... имперскому, я бы даже сказала. Так что я сейчас это продвигаю... Ну и дальше, начиная со второго курса, наверное — так мне хотелось, так как-то вот получалось — я начала уже работать. Ну, студент что может сделать там — мало... Но вот с этого малого всё начиналось...
К. Лаврентьева
— На втором курсе Вы начали делать какую-то элементарную работу. А что это за элементарная работа?
Е. Чайковская
— Да, наверное, вот с этого можно начать. Я помню, что помогла замечательному человеку, заказчику, банально оформить какой-то вход в доме. Но этот вход был совсем... проход, вернее, между двумя помещениями — это была не банальная история, потому что нужно было применить архитектурный ордер, а так как дом был сложный, в стиле классицизм... Он делал такую старинную усадьбу, у него в коллекции были предметы эрмитажного значения, и никто не мог решить этот вход... А он должен был быть исключительным, потому что он парадный — там холл, лестница...
И мне это удалось. На втором курсе... Ну конечно, я сначала не верила в свои силы. А после этого поверила в свои силы. Он тоже... И дальше, в общем, как у всех — сарафанное радио, и так далее. Но прошел какой-то период времени... Я занималась какими-то проектами — дома, даже рестораны, квартиры, общественные помещения там какие-то другие...
А вот сейчас всё так управилось, что я стала заниматься интерьерами и строительством храмов. И меня, конечно, это очень радует. Это как-то вот случилось два с половиной, наверное, года назад — меня развернуло вот совершенно в другую сторону... А началось всё с киотов. Началось всё с храма обретения Казанской иконы Божией Матери. Это такие совершенно тоже чудесные обстоятельства...
Я так чувствую, что — ну, для меня это еще было важно — помимо того, что это Казанская икона Божией Матери, плюс еще вот само место обретения мы делали Казанской иконы Божией Матери, и храм Рождества Богородицы — это всё вот в нижнем храме... И там же начинала это делать всё до революции Елизавета Феодоровна вместе с архитектором Щусевым...
И. Цуканов
— Это в Казани, собственно говоря?
Е. Чайковская
— Это в Казани, да-да... С архитектором Щусевым... Ну, для меня это было, то есть... Я надышаться не могла на этот проект, потому что, ну, всё это было очень интересно... У меня нашлись какие-то и силы, и знания, как оказалось, и люди рядом, которые могли как-то направить, помочь как-то — ну, совершенно уникальные люди...
Была интересная работа, потому что не осталось практически никаких архивов — а это же было воссоздание того храма, который был... Не было никаких архивов, был малюсенький эскизик от Щусева, крошечный, который они согласовывали с Елизаветой Феодоровной; и та самая часть, где была обретена икона Божией Матери — она истлела со временем на этой кальке, восстановить ее не было возможности...
И мы (ну, не только я, там еще проектный институт работал в Казани, целая группа архитекторов, вот просто я принимала в этом участие) по описям, по сметам... по-моему, да, это были описи — под диктовку писем Елизаветы Феодоровны пытались воссоздать образ. То есть, у нас не было никаких картинок, пытались восстановить этот образ... И это просто, ну, детектив практически был. Ну, получилось сегодня то, что получилось — слава Богу, всё хорошо, и я считаю, что вышло замечательно...
И параллельно вот с этой работой, помимо Елизаветы Феодоровны, еще плюс я попала в архив Алексея Щусева — вот этого архитектора, который всё делал. Можно к нему по-разному относиться, к Щусеву, но для меня это было тоже, знаете, как в какой-то вот подростковый период, когда тебя метает из стороны в сторону... Это дача Щусева. Там работают два совершенно замечательных человека, научных сотрудника — Марианна Васильевна и Сергей. Они уже много лет, около восьми лет, разбирают эти архивы Алексея Щусева...
И когда я увидела всё это богатство, я была под таким впечатлением, что невозможно передать совершенно. Это титан, конечно, был абсолютный. Ну, там есть спорный вопрос, почему он проектировал потом этот мавзолей, например... Я тоже переживала, помню, по этому поводу — как мог человек, который спроектировал Покровский собор в Марфо-Мариинской обители, ну и еще очень много всего, и вдруг, значит, вот это вот... И пришла к мнению, что это, наверное, был единственный архитектор того времени, постреволюционного, которого эта машина вот как-то держала...
Он не погиб, в общем — как многие архитекторы, кстати говоря, духовно были подавлены, и не было работы, и еще что-то... Я не думаю, что он хватался за всякую работу, я думаю, что... Если бы, кстати говоря, не он сделал этот мавзолей, могло бы вообще страшное что-то произойти. Могла быть разрушена там половина стены Кремлевской... Точно не знаю, наверняка есть какие-то научные исследования...
Я не углублялась, но думаю, что вот Алексей Щусев — вот такая его была история, что он просто не был переломлен этой машиной. Вот, и для меня это, конечно, был гигантский опыт, всё, что там происходило... И чудеса, и удивительные истории вокруг этого... Что все-таки храм уже освящен — ну, нижний храм, пещерный, что там проходят богослужения...
И. Цуканов
— А при Елизавете Феодоровне он так и не был построен?
Е. Чайковская
— Был построен...
И. Цуканов
— Но был разрушен, да?
Е. Чайковская
— Да, и к сожалению... Может, это был период такой предреволюционный... Не осталось никаких документов и фотографий. И потом, храм был разрушен до основания — там осталась какая-то часть фундамента... То есть, мы восстанавливали, буквально... мы не понимали, царские врата это или нет! Потому что была у Щусева одна идея — чтобы народ проходил по периметру, как бы вокруг этого места обретения для поклонения... В итоге, насколько мы поняли, была закрыта эта стена, и ну просто люди подходили — не обходили вокруг, а подходили для поклонения вот к этой иконе. В итоге непонятно, что было исполнено — то есть, там такие фразы были... На память сейчас не очень помню. Да, в общем, восстановили, как себе представляли.
И. Цуканов
— Екатерина, ну Вы же родом из Москвы, как я понимаю? А как вообще получилось, что Вы оказались вовлечены в этот проект — ну, Москва-Казань, да?
Е. Чайковская
— Цепочка людей... Получилось так, что от этого проекта как-то вот не то что отказались... То ли отвалились, то ли отказались многие архитекторы, которые принимали в этом участие. Потом как-то там вообще встал процесс. И я так понимаю, что ребята из Казани, наверное, не очень владели информацией... Не знаю, может быть, еще какие-то обстоятельства, может быть, финансовые... Вот не могу сказать.
Но у меня так получилось, через Патриарший совет, через Андрея Леонидовича Баталова — у нас с ним были там небольшие работы, и он предложил владыке, чтобы я принимала в этом участие. Поверил в меня, в мои силы, за что я очень благодарна ему.
К. Лаврентьева
— Кать, а какой был Ваш путь вообще к вере, к храму... к Богу?
Е. Чайковская
— Ну... Сложный конечно... Можно тут и всплакнуть... А может, даже и банальный, наверное... Не знаю, кто как это расценит. Да просто жила как-то, вела себя неподобающим образом, как многие люди — ну реально, ну что, не так? Потом ты что-то вот понимаешь, что что-то происходит не то. Какие-то рвения, переживания... Причём много очень друзей рядом, которые были в храме, и давно, и с детства... И когда вот они тебе говорят... Ну, ты понимаешь эти слова, которые тебе говорят — а через сердце, через душу они, конечно, не проходят...
Ну и потом такие происходят события... Тебя ставит в такие ситуации, что тебе все-таки нужно развернуться к Богу — ты уже не понимаешь, как можно по-другому. Ну, какие-то начинаются жуткие проблемы... У меня — может, сейчас особо не буду рассказывать — были страшные ситуации в жизни, и я просто была рада, что я вообще живая, осталась в живых... Что вот можно просто радоваться солнышку, травке... верить Богу...
И. Цуканов
— То есть, Вы, в общем, в существовании Бога не сомневались, да? Но у Вас были вопросы скорее к тому, нужно ли ходить в церковь... Так, да?
Е. Чайковская
— Да тоже вопросов не было, на самом деле. Я всегда благоговейно относилась... Даже помню, были такие периоды в жизни, когда... «Ну, сегодня же среда!» (или пятница) — до церковной жизни...
К. Лаврентьева
— Вы откуда-то это знали?
Е. Чайковская
— Ну откуда-то, наверное, да, я это знала. Что вот есть воскресенье — конечно, я это знала. Ну, какие-то такие вещи... Я сейчас уже не помню, что. Но что-то всё время мне согревало душу.
И. Цуканов
— То есть, Вы пришли в церковь, скорее, ну как говорят... от неприятностей каких-то, да? Как это бывает...
Е. Чайковская
— Да, не от радости... Ну, и были рядом люди, которые просто мне помогли еще, конечно.
К. Лаврентьева
— В гостях у «Вечера воскресенья» — Екатерина Чайковская, архитектор, мама пятерых детей. С вами — мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева.
Екатерина, на самом деле, я спросила про Вашу веру и приход к Богу не только потому, что тема нашей программы обязывает к этому... Но Вы с таким тонким и каким-то духовным настроем говорили о Ваших вот этих храмовых проектах, о храмовой архитектуре... Вы прямо светились счастьем, когда говорили о том, что теперь у Вас есть возможность заниматься храмовой архитектурой. И конечно, даже если бы у нас была совершенно другая тема программы, и мы вообще бы просто говорили об архитектуре — естественно, здесь напрашивается вопрос: почему это так дорого и важно для Вас?
Е. Чайковская
— Ну, во-первых, архитектура — это самое прекрасное, что есть (на мой взгляд). Тем более, храмовая архитектура. То есть, это действительно как искусство — самое прекрасное, наверное, что может быть. Потому что... Наверное, я сейчас долго буду говорить про архитектуру, но...
Во-первых, есть такой момент. Меня совершенно потрясло — я где-то прочитала, что вот когда Господь передал Моисею cкрижали Завета, второе, что Он передал — это точное описание, как хранить эти скрижали... Ковчег Завета, скиния — как это должно всё выглядеть, какого размера, количества и так далее. То есть, Он... Второе Его воплощение... Первое, получается, в Слове, а второе — не в картине, не в живописи, не в скульптуре, а именно в архитектуре.
И это я узнала после того, как начала проектировать вот это место обретения Казанской иконы Божей Матери. Во-первых, это совершенно невероятная ответственность на архитекторе, уникальная. То есть, тут уже всё — ты уже боец. И не полюбить здесь Бога и не полюбить эту профессию уже невозможно.
Второе, конечно — так называемое «жилище для Бога» проектировать — для каждого архитектора это совершенная благость, и ценность, и необходимость. Ну то есть, когда ты проектируешь какие-то вещи... Всё, наверное, нужно, потому что архитектура — это среда нашего обитания. Это действительно очень многое диктует людям — и состояние внутреннее, и радость... ну всё вот! Среда обитания очень важна для человека...
А храмовая архитектура тем более важна. Тем более, всё, что произошло после революции, да — что вот архитектор как профессия... Наверное, практически её не стало... Особенно во времена «оттепели» (может быть, я не права, и со мной кто-то поспорит — ну, на мой взгляд). Может быть, в 50-е годы прошлого столетия да, архитектор что-то значил вообще — там... на стройке, ещё где-то...
А сейчас, что начало происходить в 60-е годы и дальше — это, конечно, сущий кошмар. И не потому, что специалистов не было — а потому, что уничтожали всё, долго и досконально, и архитекторов в том числе. Потому что архитектор на самом деле должен быть... Как говорил еще Илья Сергеевич Глазунов, вот у которого я, собственно, училась (слава Богу, застала его в живых)...
И. Цуканов
— Он преподавал у вас?
Е. Чайковская
— Ну, встречи были... Да, были встречи. Он очень много, конечно, сказал нам важного... Вот, и архитектор — это должен быть самый образованный человек из всех вот творческих профессий. Потому что он должен быть искусствоведом...
К. Лаврентьева
— Это же и математика, и чертежи, и расчеты...
Е. Чайковская
— Абсолютно точно! Но помимо этого всего, что все сейчас понимают — архитектор должен быть искусствоведом, живописцем, рисовальщиком, историком, реставратором, и вот все это он должен объять, чтобы действительно было что-то стоящее. Вот...
Наверное, что-то происходило с образованием, я так понимаю, в то время, когда пропадали эти архитекторы... Это первый момент. А второй момент — то, что сейчас происходит в архитектуре, и тогда еще начало происходить... То есть, архитектор был как бы хозяином этой стройки и всего процесса, от начала до конца.
А сейчас происходят совершенно невообразимые вещи. Ну например, заказчик может заказать тебе эскизный проект храма. Потом этот храм берет какой-нибудь генеральный проектировщик, который никакого отношения к храмовому строительству не имеет. Он начинает что-то там под себя дальше проектировать... Потом все это выходит на стройку, и этот архитектор, который сделал этот эскизный проект — он может появляться на этой стройке, а может нет. То есть, он очень сильно оторван от этого производства...
И получается то, что мы видим сегодня — сущий кошмар. Это касается не только храмов, а вообще архитектуры. То есть, вот почему эпоха Возрождения... Вот недавно тоже разговаривали с моей подругой, искусствоведом, и она мне прямо открыла глаза на это... Почему эпоха Возрождения беспрецедентна и настолько прекрасна, и мы до сих пор пользуемся всем, что было тогда? Потому что Папа Римский пришел к Браманте, например, или к Микеладжело...
К. Лаврентьева
— Сейчас мы узнаем секрет...
Е. Чайковская
— И сказал: «Я хочу вот это». И архитектор дальше принимал участие от начала и до конца, и сдавал стройку вот эту всю, свое произведение Римскому Папе он — не генподрядчик там, не кто-то другой, а вот он... Он отвечал за всех людей, которые на стройке; он приглашал подмастерьев, ремесленников, кого-то ещё — он их отбирал, практиковал, учил много лет... Не знаю, но — это было вот так вот.
Сейчас, конечно, другая история — история тендеров, страшная совершенно... Когда художник выставляется на тендер, не рассматривается его одаренность. И конечно, сейчас не архитектура, а коммерция. То есть, тогда это было искусство, скажем так, а сейчас это коммерция. Вот, и отматывая назад, к чему это я...
К. Лаврентьева
— Про эпоху Возрождения, про то, что архитектор должен быть очень образован...
Е. Чайковская
— Да — и собственно говоря, это все было убито! После революции это было убито, и дальше там в хрущевские времена... И нам бы сейчас вернуться хотя бы на то место, когда... 19-й век — это фантастический взлет в русском искусстве, в архитектуре тем более... Начало 20-го века, вот то, что происходило — совершенно чудесные памятники... Нам бы сейчас хоть как-то вернуться бы туда и опять оттуда бы начать...
К. Лаврентьева
— Вы работаете в стиле классицизма, неоклассицизма — как это называется?
Е. Чайковская
— Если говорить терминами того времени, то да — классицизм и неоклассицизм, в том числе и модерн — тот, который был тогда, а не сейчас...
К. Лаврентьева
— То есть, говоря очень простым языком, это какая-то классическая такая история дизайна — такой классический архитектурный дизайн, как будто вот вы попадаете в дореволюционную эпоху...
Е. Чайковская
— Ну да, я просто очень люблю 19-й век. Да и 18-й, на самом деле, тоже... Да и 17-й, конечно же! Потому что, на самом деле, все архитекторы... Ну, не все, конечно, но многие, которые работали вот в конце 19-го — в начале 20-го века, тот же самый Алексей Щусев — они все перерабатывали памятники, которые были допетровского времени даже.
Вот сейчас немножко, на мой взгляд, как-то все на Грецию похоже стало... Оно, может, и неплохо, но чересчур — на мой взгляд. Может быть, нашим архитекторам обращаться все-таки к допетровскому времени? Хотя бы там иконостас... Сейчас какое-то такое понятие — русско-византийский стиль. Он был в конце 19-го века, но все-таки он не совсем русский. Я бы вот...
Сейчас я просто проектирую храм в классическом стиле абсолютно — вот это прямо классицизм. И мы берем за основу Елоховский собор: изучаем, рассматриваем, отрисовываем — в общем, это такой долгий процесс. И параллельно я вижу, что делают коллеги — все нравится, но все-таки вот хочется обратиться к тому допетровскому времени, к нашим истокам больше, чем к коллегам из европейских стран...
И. Цуканов
— Вот я хотел задать вопрос примерно о том, о чем Вы говорите, наверное, но немножко с другой стороны. Вот смотрите: христианин — он легко представим в таких профессиях, как писательство, или учитель, или врач там, да — то есть, это так органично, понятно сочетается. А христианин-архитектор, скажем — как и, в общем, все, что связано с творчеством таким художественным... Тут уже сразу не то, что вопросы возникают... А не очень, может быть, понятно, как человек может свои христианские убеждения, свое мировоззрение реализовать в своей работе. Вот хотел попросить Вас на эту тему порассуждать. Насколько это легче или, может быть, наоборот — сложнее?
Е. Чайковская
— Ну, верующему человеку спроектировать храм намного легче, конечно же...
И. Цуканов
— Ну, когда речь идет о храме — это понятно, да. А вот в целом? Вы же работаете не только в области храмового зодчества, но и...
Е. Чайковская
— Нет, ну тут, я думаю, что это касается любого человека — не только архитектора. Твое отношение к делу — то есть, ты... Смысл в том, что по жизни ты должен делать не то, что тебе хочется все время, а с любовью делать то, что ты должен. Вот ты с любовью должен выполнить то, что тебе сейчас дано.
И это касается, наверное, всего, и архитектуры в том числе. Честно относиться к заказчику, да — честно в каком смысле: сделать так, чтобы ему было хорошо в дальнейшем жить, эксплуатировать это помещение, чтобы он там радовался. Честно относиться к своим подрядчикам, которые с тобой рядом работают на этой стройке... Чтобы не было никакого саботажа — не должно быть такого... Никого лбами не сталкивать, как это часто у нас бывает... Честно относиться к своим сотрудникам — ты должен выйти из себя вон, но найти средства для их существования, если вдруг заказчик тебя подводит...
То есть, вот это все, наверное, и диктует вера, потому что ты не можешь по-другому поступить. И главное — ты должен видеть итог, то, что должно быть в конце. Ты должен прийти к этой точке, которую ты запланировал, и все сделать — вот чтобы было все, насколько возможно, идеально...
И. Цуканов
— Но это ведь почти невозможно — судя по тому, что Вы рассказываете. То есть вот, Вы говорите, что архитектор сейчас встроен в некий довольно сложный механизм, где он только один из, условно говоря, винтиков, и он далеко не за все отвечает...
Е. Чайковская
— Ну, наверное, когда заказчик видит горение, если он с тобой на какой-то одной волне, он тебя больше слушает. Конечно, заказчик пытается как-то тебя приподнять, говорит: «Вот как она сказала, будьте добры, пожалуйста, так и сделайте»... Такое тоже бывает — иначе бы совсем было сплошное уныние и невозможно бы было работать.
К. Лаврентьева
— Нет, я все равно не могу понять... Вот я смотрю на Вас — Вы настолько женственная... Я себе представить не могу, что Вы заходите в этой каске на эту стройку и начинаете огромному количеству мужчин рассказывать, как надо... Как это делается вообще на практике? Я думаю, что ведь это очень тяжело, наверное, для женщины...
Е. Чайковская
— Да нет... А может, я привыкла уже...
К. Лаврентьева
— Они же Вам наверняка начинают как-то возражать, перечить...
Е. Чайковская
— Да разные люди бывают — это же мир...
К. Лаврентьева
— Говорить, что «все это вообще так не должно быть»... Это же постоянное противостояние какое-то, или нет?
Е. Чайковская
— Ну да, есть такое. А еще есть такое, когда тебе предлагают: «Ой, а давайте тут сайдингом забьем всю эту стену» — ну не знаю, в каком-то проекте было... А я говорю: «На даче себе, пожалуйста, сделайте сайдинг! Вот давайте меня будем слушать...». Ну это когда уже крайняя степень невежества у человека...
Ну, надо все-таки прислушиваться, потому что у меня же есть своя функция на этом объекте. У тебя есть своя функция на этом объекте. Ведь я тебе не приду и не скажу, как надо лить бетон — я действительно не знаю и не хочу в этом разбираться совершенно... И если есть какие-то спорные вопросы, то мы как-то вместе их решаем, аккуратно — ну, как-то я пытаюсь объяснить это людям...
И. Цуканов
— Напоминаю вам, дорогие друзья, что это — «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У микрофона — моя коллега Кира Лаврентьева, меня зовут Игорь Цуканов. И сегодня у нас в гостях — Екатерина Чайковская, архитектор, мама пятерых детей... И мы вернемся в студию буквально через несколько секунд — пожалуйста, не переключайтесь.
К. Лаврентьева
— Еще раз здраствуйте, уважаемые радиослушатели! «Вечер воскресения» на радио «Вера». У нас в гостях — Екатерина Чайковская, архитектор, мама пятерых детей. С вами — мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. В первой части программы мы много говорили об архитектуре, о сложностях нынешних архитекторов, о сложностях христианина-архитектора в современном обществе...
Но на самом деле, Екатерина, хотелось бы коснуться еще и как-то лично Вас как женщины. Вот среди всего этого — среди строек, чертежей, математических расчетов, переговоров, тендеров, споров — Вы успеваете рожать детей и успеваете жить в семье, быть женой, быть мамой... Мне кажется, это уже такой повышенный уровень стресса. Как это вообще происходит? Как Вам удается это все совмещать?
Е. Чайковская
— Это, наоборот, успокаивает. Как только ты рожаешь ребенка какого-то очередного, у тебя есть как минимум месяц, чтобы отдохнуть. И это — полное счастье! Вот... Ну на самом деле, это основная, наверное, функция женщины. Господь дает как-то такую возможность... И потом, честно говоря, мы сейчас... Может быть, как-то уже возраст — и действительно, не знаем, как там дальше с детьми будет... И храм, который мы сейчас строим, действительно очень большой и занимает очень много времени...
Но первостепеннее все-таки вот то, что мы есть с мужем, с Мишей, друг у друга. И это самое главное, и от этого шагает вообще все, вся моя работа. То есть, если бы у меня не было такой поддержки в лице моего мужа, я бы ничего не могла сделать... Не смогла бы, конечно же, родить детей — это естественно. И конечно же, я бы не смогла быть такой активной, уверенной на стройке, проектировать... Ну вот не смогла бы! То есть, настолько он всегда в меня верит, вселяет в меня вот эту жизнь, радость и вообще все...
То есть, это моя основная, конечно, поддержка. Это вот самое главное все-таки — семья... Опять, наверное, какие-то банальные фразы — но это реально так! То есть, если есть у тебя какой-то покой внутри, вот в этом ядре, то и на все остальное он распространяется совершенно удивительным, чудесным образом, и все хорошо. Наверное, вот это ответ на вопрос...
К. Лаврентьева
— А по поводу духовника... Есть вот этот момент — общий духовник у всей семьи?
Е. Чайковская
— Он есть, но можно я не буду говорить...
К. Лаврентьева
— Можно не говорить, кто...
Е. Чайковская
— Да, есть, конечно, общий духовник. И многое совершается наверняка по его молитвам и чудес, и разрешается каких-то раздраев внутри души... Не могу сказать, что мы там... ссоримся с Мишей и сразу бежим к духовнику — такого, честно говоря, наверное, и не бывает... крайне редко.
Но вот какой-то разрыв внутренний — он происходит... И так получается иногда, что я даже еще не донесла до батюшки эту мысль — там, подумала только... И мне звонят и говорят ровно теми же словами, которыми я думала: «Как там Ваша борьба?». А я думаю о борьбе, лечу в этом самолете, вся в шипах, уже вся взгретая, пытаюсь как-то успокоиться — сложно, честно говоря...
К. Лаврентьева
— В борьбе... Вы имеете в виду профессиональной — за отстаивание какой-то идеи?
Е. Чайковская
— Да... Но вообще храм, конечно... Наверное, любые архитекторы скажут, что храмостроительство — это...
К. Лаврентьева
— Одна сплошная борьба?
Е. Чайковская
— Сложная история, да... сложно это. Просто так, наверное, храм не построить — чтобы все легко было и гладко... Это все стройки так, но храм, я думаю — это особенная история. И конечно, всегда борьба, всегда какая-то где-то борьба с чем-то...
Поэтому вот батюшка иногда и звонит и говорит: «Как Ваша борьба?» — и тут ты понимаешь, что... ну, все хорошо! Не знаю, вот просто одно слово — и уже все хорошо. Ну, там поделишься слегка, ну там немножко... Вот, поэтому духовник, конечно, очень поддерживает нас с Мишей... И дети... Все вот это вот...
К. Лаврентьева
— Хватает времени на общение с детьми, вот такое неформальное? Там... Переходный возраст, проблемы, одноклассники, любовь, какие-то протесты, конфликты...
Е. Чайковская
— Ну конечно! Как любая мама... Мне кажется, у любой мамы есть проблема с тем, что ей кажется, что она мало времени уделяет своим детям. Мне не хватает времени. Мне кажется, что я вот этому сейчас не додала, вот этому не объяснила... Эта такая талантливая, она сейчас могла бы просто вот прям «выстрелить» — а я уже не успела ей дать какую-то тему, чтобы она ее развила... Конечно, это есть. Я от этого очень страдаю. Но надо, в общем, не загонять себя, и вот успокаивать себя по этому поводу. Потому что ну вот так — вот есть такая ситуация...
Есть гениальный папа, который действительно очень чувствует детей — у него талант, у него действительно уникальный талант заниматься детьми. У нас даже такие периоды — к нам свозят детей многих... Даже вот у Миши было прозвище — «папа всея Руси» — все смеялись... Но он просто умеет вот, да — детям с ним хорошо. Наверное, это самое главное — чтобы детям действительно было хорошо, вот чтобы они видели любовь родителей... Главное даже, наверное — папы, любовь папы к маме. Вот мне кажется, что это вообще основной залог здоровья детского. Я это поняла, увидев разные семьи...
Ну то есть, у меня не самая аховая ситуация, когда там папа тоже работает, его нету дома, и бедные дети сидят, и совсем там... У нас все-таки замечательная ситуация, я бы так сказала. Папа рассказывает, какая мама... герой на стройке... Наверное, так происходит — есть какое-то такое благоговейное определенное отношение к маме. Мама тоже, когда приезжает — я исключительно слушаюсь папу, папа — самый главный, он — игумен. То есть, я очень послушная жена. Это вообще... Легче жить так, честно говоря — ты слушаешься мужа, и — так легче жить, любой женщине... Всем рекомендую! (смеется) Это очень важный момент...
И. Цуканов
— А насколько легко было (или трудно) прийти вот к этой, так сказать... к этому разделению труда, если можно так выразиться? Потому что, ну, существует же этот стереотип, да, в голове — что там... мужчина должен зарабатывать деньги, ходить на работу, а жена должна дома с детьми сидеть. Ну, он действительно есть у многих — в России точно. И наверное, его ломать не так легко... Вот у Вас это произошло как-то само собой, или трудно было прийти вот к этому?
Е. Чайковская
— Нет, совсем не трудно. Действительно, все произошло само собой. У Миши был бизнес, который не приносил столько в семью, сколько моя работа. Поэтому мы решили вот, что дальше он не развивает эту свою историю, закрывает все, что там у него есть... Ну и оно, честно говоря, само как-то все закрылось... А я продолжаю работать дальше — ну, потому что я не могу уйти с этого потока, это невозможно. Ну просто да, особенно когда ты... Как это возможно...
И. Цуканов
— Хотелось спросить про недавнюю историю еще с карантином. У всех очень такой... разный опыт сидения дома с семьей. Вот если можно, расскажите, как у вас все это происходило. В том смысле, что ведь и работать довольно сложно, наверное, было из дома... И с другой стороны, вот этот опыт постоянного нахождения вместе — он для многих оказался каким-то очень непростым. И вот как это было у вас? И, может быть, какие выводы или мысли Вы как христианка, скажем, извлекли по итогам этого периода? Что для Вас оказалось важным?
Е. Чайковская
— То был прекрасный период, честно говоря. Может, кощунственно немножко... Для кого-то это, наверное, было очень тяжело... Для меня это был прекрасный период. Я действительно два месяца пробыла дома со своими детьми. Это как раз было счастливое время, когда я хоть как-то смогла что-то своим детям показать, дать, объяснить... Чем-то мы занимались радостным... Потом, наконец-то мы с Мишей сделали сад, посадили много цветов, сделали очень много полезного для себя, для своей семьи, для дома.
По поводу работы — ну да, было сложно очень. Наверное, здесь вот эта чаша перевесила — в том, что я была так много с детьми. Я не очень сильно страдала, честно говоря, от отсутствия работы. Хотя было в какой-то момент... Прямо стало страшно, и я начала предпринимать какие-то попытки что-то сделать, чтобы вообще все это не рухнуло, что там происходило вокруг нас...
Вот, но для меня это был чудесный период сиденья дома. У нас на самом деле не было практически онлайн-совещаний, потому что всех мучило только это. Я видела, как дети страдали от отсутствия школы — им было действительно очень тяжело. Но это для всех тяжело. Особенно... Вот у нас третий — Серафим, он — первоклашка, ему было... Они, бедные, сидели, маленькие, хлопали глазками в эти экраны и не могли понять, что происходит. Вот это кошмар, конечно, был. И учителя — было очень тяжело учителям... Ну, это вот единственный момент.
А все остальное было замечательно, я честно вам скажу. Другой детеныш — он очень хорошо сориентировался. Он там это онлайн-обучение как-то сам шустро освоил — все эти айпады, программы Zoom, Skype... И для нас, как папы с мамой (мы же с Мишей страдаем от того, что я все время летаю куда-то — раз в неделю, раз в две недели, два раза в неделю — мы страдаем от отсутствия друг друга, рядом) — для нас это был прекрасный период.
К. Лаврентьева
— У нас тема программы — христианин и общество, и мне все время хочется задать вопрос с точки зрения светской... Если, допустим (ну допустим) Вы бы не были верующим человеком, Вы были бы просто архитектором — на Вашей деятельности профессиональной откладывалось бы отсутствие каких-то религиозных убеждений? Было бы Вам чисто гипотетически легче? Ну вот просто нет никаких убеждений особенных — и ты работаешь как архитектор, и нет у тебя никаких проблем...
Ведь получается, что если ты верующий человек — ты должен постоянно отстаивать, отстаивать, отстаивать какие-то моменты, бороться за честность... Там так поступать правильно, здесь — так... Хотя легче, может быть, где-то пойти на какой-то такой компромисс — там, тут... Ну в общем, есть такой момент, или я сейчас себе просто сижу фантазирую?
Е. Чайковская
— Да нет... На самом деле, я думаю, что очень многие люди, которые не ходят в храм, и пока в «блудных сыновьях» — многие из них тоже отстаивают свои принципы...
К. Лаврентьева
— Я конечно же, ни в коем случае, нет, не умаляю... Потому что очень многие люди лучше даже многих тех, кто ходит в храм, и душа их, по сути, уже христианка, и только ждет вот этой благодатной почвы, прихода в церковь... Вот конкретно Вам было бы легче?
Е. Чайковская
— Мне, наверное, не было бы легче, а наоборот, я бы даже сказала, сложнее... Потому что, честно говоря, до того, как я пришла в церковь, я была под каким-то колпаком — картонным, стеклянным — не знаю, каким-то... И не чувствуешь ни запахов, ни вкусов, не слышишь половины того, что тебе говорят, пропускаешь мимо сердца, думаешь все время о себе, о своей... Какая-то такая маленькая спираль, вокруг которой ты гоняешь все время, как по кругу — что тебе все время что-то надо: тебе, тебе, надо, надо, надо...
Ну, это может быть и с профессиональной точки зрения, и с любых там... И финансы, и все... Ну, это вот нехорошее чувство было. То есть, я сравниваю свое мироощущение, миропонимание тогда и сейчас — конечно, это разные вещи. Намного легче верующему человеку быть архитектором. Да и в любой другой профессии, я думаю, это легче, однозначно...
И. Цуканов
— «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Напоминаю, что сегодня у нас в гостях — Екатерина Чайковская, архитектор, многодетная мама — мама пятерых детей...
Вот Вы сказали... То, что Вы можете заниматься проектировкой храмов, строительством храмов — это вот такое счастье. Хотел бы спросить: вот храм — с Вашей точки зрения, что в нем все-таки должно быть? Что для Вас важно в храме?
Я имею в виду вот что. Когда-то мы разговаривали с одним батюшкой московским, который очень много раздумывает об удобстве, о том, чтобы храм был удобен для многодетных семей, и вот он постоянно что-нибудь там организует. У него там на нижнем этаже храма есть какие-то комнаты, где можно устроить детскую игру, пока идет служба, где мамы могут быть с детьми, где идет трансляция богослужения при этом... Где там можно, не знаю... чуть ли не чаю попить... Хотя перед причастием — не знаю, как можно пить чай, но...
К. Чайковская
— Ну, это уже тонкости...
И. Цуканов
— Да, это уже тонкости... Вот, и у него постоянно какие-то идеи — о том, как организовать вот это храмовое пространство для того, чтобы было удобно именно родителям и детям. А вот о чем Вы думаете, когда проектируете храмы — вот для Вас что важно? Вот Вы сказали, что храм — это жилище для Бога... Но это, видимо, все-таки в таком несколько фигуральном смысле, можно так сказать. Потому что понятно, что дом Божий... В общем, Бог — Он везде присутствует, да...
Вот что для Вас... Понятно, что это ответственность огромная — Вы, наверное, об этом говорили... Но вот с точки зрения, что ли, такой утилитарной — на что Вы обращаете внимание?
Е. Чайковская
— Да, несомненно, дом Божий; но приходит туда все-таки человек. И конечно, у этого здания (так назовем его теперь) есть функциональное назначение, безусловно. Более того, ну... есть эволюция какая-то. Сегодня 21-й век, и конечно, всегда нужно иметь в виду, что люди сейчас чувствуют, что они, как они, с какими мыслями живут многие из них...
Да обо всем надо думать... Не только о мамах родителей многодетных — и о бабушках нужно думать, которые должны как-то по лестнице подняться, если она запроектирована неправильно... Как у нас сейчас вот в большом соборе лестница совершенно неудобная, и вот сейчас мы переделываем — это от прежних архитекторов осталось...
Обо всех надо думать. И о молодежи нужно думать... То есть, наверное, это должна быть уже какая-то многофункциональная история. Согласна с батюшкой, который был у вас на передаче. Должны быть какие-то движения, какие-то кабинеты правильные, работа с молодежью, воскресные школы... Так что нужно заново выстраивать вокруг церковной жизни и жизнь светскую — наверное, так это можно назвать. Для меня это тоже очень важный момент.
У меня пока не было таких проектов многофункциональных. Я бы, конечно, очень хотела, чтобы было именно так, чтобы действительно как-то церковь шла в ногу со временем — наверное, так это можно назвать. Чтобы на нас, на верующих людей, которые ходят в храмы, не смотрели как на каких-то там теток в платках, в юбках до пола, что мы там какие-то непонятные... А чтобы у храма была та функция, для человека важная — чтобы хотелось туда прийти...
И. Цуканов
— Чтобы это было какое-то сосредоточие жизни...
Е. Чайковская
— Средоточие жизни, да... Чтобы там он получил то, что он хотел, и нес это дальше в свои семьи там, друзьям...
К. Лаврентьева
— По поводу «получил, что он хотел». В начале нашей программы Вы сказали, что пришли к вере... скорее как к кораблю спасения во время большого количества серьезных жизненных трудностей. А сейчас, когда можно сказать, что вот те самые страшные трудности — слава Богу, и дай Бог, чтобы так и было, да — они как бы остались там, и пусть они там и остаются...
Вот сейчас, когда Вы преодолеваете житейские трудности, живете как все люди — борясь с собой, с какими-то своими проблемами, с проблемами жизни — тем не менее, остаетесь верующим человеком. Работаете, растите детей, любите мужа... Что для Вас сейчас — Ваша вера? Что Вы находите в храме?
Е. Чайковская
— Очень многое. От Бога нельзя отступить ни на миллиметр в нашей жизни — снесет сразу, не успеешь оглянуться. То есть, получается, что сейчас работа напрямую с Создателем... То есть, ты получил... Ну, про таланты, наверное, не надо говорить, евангельскими словами... Но ты все-таки что-то получил. И не то чтобы ты должен это отдать — ты и отдать должен, и реализовать должен их с помощью Божией тоже...
То есть, тебе дали, и ты думаешь: «Ну вот, на это есть воля Божия, я — архитектор». А дальше-то что? А дальше ты все равно просишь у Бога костылей... «Помоги мне, Господи, я вот тут не могу — иди, пожалуйста, впереди меня... Тут я тоже не могу — Ты бы подсказал мне немножко хотя бы, как мне с этим быть». И только через это....
Иногда там, ты посмотрел... Как-то отошел немножко от такого внутреннего постоянного состояния, просьбы какой-то к Богу... В общем, так получается, что я все время, наверное, вот в каких-то сложных ситуациях — они сейчас все время. Я все время в каком-то общении таком внутреннем... И когда ты отходишь... Не то, что все в тартарары летит — конечно же, нет. Но какой-то холод все время ощущаешь, что вот... Ну да, понятно там: не попросила помощи — вот тебе и пожалуйста...
И не благословилась у мужа — то же самое. Вот я и всегда, все моменты вообще... Вот Миша знает все — все моменты, что касается правящих архиереев, заказчиков, сотрудников... Потому что все-таки холодный мужской ум — он всегда впереди. Вот он всегда может поставить тебя на место, объяснить, как лучше сделать, где не выскакивать, где — наоборот, проявить себя... То есть вот, все-таки Господь — каждый раз я убеждаюсь — через мужа дает очень много. Поэтому... Без Бога — никуда ты вот... Никак не получается. И я и не хочу...
К. Лаврентьева
— Однажды мы с Вами беседовали, и меня очень потрясла фраза, которую Вы сказали... Я Вам изливала душу, если можно так сказать... А Вы сказали: «Как хорошо, что у нас есть Христос». И в тот момент меня это как-то так глубоко тронуло... Я подумала о том, что нам обязательно нужно сделать совместный эфир на радио, потому что вот эта Ваша какая-то детская любовь к Богу, которая очень сильно ощущается в разговоре с Вами (детская в хорошем смысле) — она очень заражает оптимизмом, радостью, светом... Вот у нас в студии сейчас это очень ощущается. Я надеюсь, что наши радиослушатели дорогие это тоже чувствуют сейчас...
И. Цуканов
— Екатерина, Вы же ведь все-таки занимаетесь не только храмами, да? У Вас есть еще какие-то, так сказать, светские проекты совершенно... Вот что Вам интересно особенно, за что Вам интересно браться?
Е. Чайковская
— Ну, на самом деле все интересно. Все, что помогает людям как-то дальше существовать удобно и красиво. Вот опять же — функция и красота. Все, что людям полезно — все интересно... Я не могу сказать, что там... Нет, ну наверное, храм интереснее. Наверное, ты ощущаешь все-таки совсем какую-то нужность в этом, действительно... Просто вот даже профессионально — ну, это уже, наверное, какая-то более научная работа, особенно когда ты работаешь с определенным стилем.
Но в принципе, интересно все. Очень радует общение с людьми, а если есть еще и взаимопонимание — то это просто чудо. Вот если человек... если складываются обстоятельства, что можно и построить, и финансовая история, и место располагает — это совсем чудо. Но если нет — то, ну, как-то... Интересно все — извините, я не смогу ответить, что мне интереснее сделать — там, дом построить более интересно, чем спроектировать интерьер, и даже там стул в этом интерьере... Нет — все интересно...
И. Цуканов
— Ну Вы же сказали — интересно то, что полезно людям, а это довольно такой ответ...
Е. Чайковская
— То есть, сделать весь цикл — это вообще... Вот как раньше проектировали архитекторы все, начиная с самого низа и заканчивая верхом, войдя внутрь, спроектировав дверные ручки, спроектировав там... облачение окон, так это назовем, всю мебель, столы... Вот все интересно!
К. Лаврентьева
— Я однажды у одного священнослужителя услышала потрясающую фразу — он сказал о том, что «все вокруг христианина должно быть красиво». И мне тогда, начитавшейся огромного количества изданных в девяностых годах творений отцов-аскетов... Мне тогда это было так в новинку! Я думала о том, что христианин, наоборот, должен как-то жить так аскетично, скромно, но...
Е. Чайковская
— Но это не значит, что некрасиво...
К. Лаврентьева
— Да, вот! Вот... Именно про это я сейчас хочу спросить... То есть, все-таки, красота тоже может быть очень скромной и сдержанной?
Е. Чайковская
— Ну конечно!
К. Лаврентьева
— Это ведь не всегда должна быть какая-то роскошь, или какое-то такое самовосхваление через интерьер... Что такое красота в Вашем понимании, архитектурная красота? Если это, допустим, не напыщенность, не какое-то вот такое вот все...
Е. Чайковская
— Ну, если конкретно прямо брать памятник архитектуры — это Марфо-Мариинская обитель. Это очень скромно, это верх скромности, верх изящества, верх профессионализма... Работа вот духовного лица с архитектором — насколько там все... Вот как раз то, о чем я вам говорила... Посмотреть вот на каждую деталь — сколько там любви... Даже вот на решеточке — смотришь на окна — а они разные... Не одно там ковали стояли, а — они разные... Цветы, которые в росписи храмов, посмотришь — не штампованное это все, это все сделано с огромной любовью...
И при этом все это очень скромно. И важные акценты там на каких-то вещах... А так это вот — идеальное место. Вот если говорить про скромность и не-напыщенность — это вот, наверное, для меня идеально. Хотя я люблю все стили, на самом деле... Могу приводить множество примеров — и Казанский собор любимейший, и Исаакиевский собор — ну все, что в Петербурге... И в Москве множество храмов других, на той же самой Ордынке, рядом с Покровским собором...
Просто опять, возвращаясь к архитектуре... Должен работать профессионал — от начала до конца. Это вот самое главное условие, чтобы продукт был. Неважно, сколько денег есть у заказчика — важно, чтобы это делал талантливый человек, поставленный вот в это место, и чтобы он сделал его с начала и до конца. Чтобы не врывались постоянно какие-то обстоятельства, рубящие под корень все его идеи. Вот чтобы все-таки он это доделал. Может быть, это будет растянуто на какой-то период времени, я не знаю... Вот это важно...
Священник, который Вам это сказал — просто святой человек. (смеется) Я только за это... То есть, настолько я страдаю иногда, когда... Я закрываю глаза — мне очень тяжело иногда ехать по Москве... Миша мне вот каждый раз, когда мы с ним едем, говорит: «Кать, не смотри направо». Потому что он знает, что я на полчаса выведу тираду по поводу того, как это возможно, почему это происходит, что же это такое-то и когда это закончится — ну и так далее и тому подобное... Обязательно, среда — она нас подпитывает, нам нельзя без этого.
И. Цуканов
— А вообще у современного общества, у современных заказчиков есть запрос на красоту? Вот точно есть запрос на функциональность. Из этого рождаются, видимо, все эти кубы и все, что вот похоже очень на конструкторы «Лего» — то, что мы видим сейчас, вырастает по окраинам... А вот запрос на красоту, он у кого-то остается?
Е. Чайковская
— Он остается, но к сожалению, у всех понятия красоты разные. Вот например, в Европе есть такая практика: если архитектор приходит, он сделает чертежи... Построили дом... Он сделал чертежи уже на все, построил там жилище — не знаю там, что-то вот он построил... И заказчик не может ему ничего практически сказать — только по функционалу. Ну примерно, может, они определят стиль... Если вдруг этот заказчик через пять лет решит, что ему надо расширить гостиную там или кухню — он должен вернуться к тому же архитектору. Он не может без его ведома, без его авторских прав поменять что-то...
У нас, к сожалению, другая ситуация — это все тянется с того самого времени оттепели — когда архитектора не ставят ни во что. Сейчас архитектор может быть каким-то там мальчишкой, который за строительными материалами какими-то мотается... Какие-то ужасные совершенно ситуации. Так не должно быть...
Запрос на красоту есть, но иногда... «Сделайте мне красиво» — ну а ты понимаешь, что как бы... Начинаешь немножко обучать этого заказчика. Ну понимаете, «сделайте мне красиво» — это иногда...
И. Цуканов
— Может значить очень разные вещи...
Е. Чайковская
— Очень разные вещи! То есть то, что для заказчика красиво — он очень хочет это построить... Я понимаю, что он там будет жить, но я не могу себе наступить на горло, чтобы сделать то, что просят. И тут начинается, конечно, иногда... не то чтобы конфликт... Но я там мягко пытаюсь объяснить, как будет, что вот так лучше все-таки, и так далее. Кто-то не идет совершенно на переговоры: нет — и все! Но честно говоря, хочется уйти с такого проекта. И так чаще всего и происходит — невозможно работать...
К. Лаврентьева
— У нас сегодня получился эфир о красоте — архитектурной, душевной, человеческой, дизайнерской, христианской красоте... Огромное спасибо, Екатерина, за этот разговор!
В гостях у «Вечера воскресенья» была Екатерина Чайковская, архитектор, мама пятерых детей. С вами были мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. Мы с вами прощаемся, всего вам доброго и до свидания. Спасибо огромное, Екатерина...
И. Цуканов
— Спасибо большое... Всего доброго!
Е. Чайковская
— Спасибо Вам большое! Всего доброго, до свидания!
Псалом 56. Богослужебные чтения

Здравствуйте! С вами епископ Переславский и Угличский Феоктист.
Известная евангельская притча о мытаре и фарисее показывает, что молитва молитве рознь, и далеко не всякую молитву Бог приемлет. Если же мы хотим, чтобы наша молитва была принята Богом, то нам необходимо, с одной стороны, иметь должное нравственное устроение, а с другой — сам текст молитвы не может быть случайным и хаотичным. Дело здесь не в том, что Бог требует от человека некий шаблон, а в том, что молитва нужна не Богу, знающему все наши нужды, она нужна нам самим, она должна подготовить нас к принятию воли Божией. Прекрасный пример молитвы предлагает нам сегодня Церковь во время богослужения, этот пример заключён в 56-м псалме. Давайте его послушаем.
Псалом 56.
1 Начальнику хора. Не погуби.
Писание Давида, когда он убежал от Саула в пещеру.
2 Помилуй меня, Боже, помилуй меня, ибо на Тебя уповает душа моя, и в тени́ крыл Твоих я укроюсь, доколе не пройдут беды.
3 Воззову к Богу Всевышнему, Богу, благодетельствующему мне;
4 Он пошлет с небес и спасёт меня; посрамит ищущего поглотить меня; пошлёт Бог милость Свою и истину Свою.
5 Душа моя среди львов; я лежу среди дышущих пламенем, среди сынов человеческих, у которых зубы — копья и стрелы, и у которых язык — острый меч.
6 Будь превознесён выше небес, Боже, и над всею землею да будет слава Твоя!
7 Приготовили сеть ногам моим; душа моя поникла; выкопали предо мною яму, и сами упали в неё.
8 Готово сердце моё, Боже, готово сердце моё: буду петь и славить.
9 Воспрянь, слава моя, воспрянь, псалтирь и гусли! Я встану рано.
10 Буду славить Тебя, Господи, между народами; буду воспевать Тебя среди племён,
11 ибо до небес велика милость Твоя и до облаков истина Твоя.
12 Будь превознесён выше небес, Боже, и над всею землёю да будет слава Твоя!
Только что услышанный нами псалом был написан самим царём Давидом, но написан он им был тогда, когда Давид ещё не был на вершине власти. Более того, во время появления этого псалма будущий израильский царь подвергался жестокому преследованию со стороны своего предшественника по трону — Саула. Давид вынужден был скрываться от Саула в пещере, и дальнейшее развитие событий было в то время отнюдь не очевидным.
В этой ситуации Давид, конечно же, не бездействовал. Вокруг него собрались люди, и Первая книга Царств повествует, что с Давидом было порядка четырёх сотен человек: «И вышел Давид оттуда и убежал в пещеру Одолламскую, и услышали братья его и весь дом отца его и пришли к нему туда. И собрались к нему все притеснённые и все должники и все огорчённые душою, и сделался он начальником над ними; и было с ним около четырёхсот человек» (1Цар. 22:1–2). Давид не просто сидел в пещере и ждал исхода, он пытался понять, как ему поступать дальше, размышления будущего царя описаны в Первой книге Царств, молитвенная же часть его непростых дум зафиксирована 56-м псалмом.
Что же мы видим в этом псалме?
Во-первых, все свои переживания Давид адресует Богу. Давид не пытается искать защиту и поддержку где бы то ни было ещё, его прибежище — Бог.
Во-вторых, в своей молитве Давид высказывает уверенность в том, что Бог его не посрамит, что Бог защитит праведника.
В-третьих, после произнесения своего исповедания псалмопевец переходит к последней части молитвы — к славословию Бога. Именно славословие здесь кажется наиболее интересным и важным: благодеяние ещё не получено, но Давид уже славословит и благодарит Творца. Получается, что цель молитвы достигнута, ведь псалмопевец приходит к крайне важному выводу: «Готово сердце моё, Боже, готово сердце моё: буду петь и славить» (Пс. 56:8). Собственно, такая готовность — и есть плод молитвы. В Евангелии мы видим нечто похожее: Гефсиманская молитва Господа Иисуса Христа привела к такому же результату, после очень непростой и напряжённой беседы с Богом-Отцом Спаситель произнёс финальные слова: «Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22:42). Эти слова стали предвестниками грядущего Христова Воскресения, как и слова Давида предварили собой будущее величие израильского царя.
Псалом 56. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 56. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 56. На струнах Псалтири
1 Начальнику хора. Не погуби. Писание Давида, когда он убежал от Саула в пещеру.
2 Помилуй меня, Боже, помилуй меня, ибо на Тебя уповает душа моя, и в тени крыл Твоих я укроюсь, доколе не пройдут беды.
3 Воззову к Богу Всевышнему, Богу, благодетельствующему мне;
4 Он пошлет с небес и спасет меня; посрамит ищущего поглотить меня; пошлет Бог милость Свою и истину Свою.
5 Душа моя среди львов; я лежу среди дышущих пламенем, среди сынов человеческих, у которых зубы — копья и стрелы, и у которых язык — острый меч.
6 Будь превознесен выше небес, Боже, и над всею землею да будет слава Твоя!
7 Приготовили сеть ногам моим; душа моя поникла; выкопали предо мною яму, и сами упали в нее.
8 Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое: буду петь и славить.
9 Воспрянь, слава моя, воспрянь, псалтирь и гусли! Я встану рано.
10 Буду славить Тебя, Господи, между народами; буду воспевать Тебя среди племен,
11 ибо до небес велика милость Твоя и до облаков истина Твоя.
12 Будь превознесен выше небес, Боже, и над всею землею да будет слава Твоя!
13 мая. О главной цели в человеческой жизни

11 мая Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил божественную литургию в Храме Христа Спасителя в Москве.
На проповеди по окончании богослужения Святейший Патриарх говорил о главной цели в человеческой жизни.
Зачем верить-то в Бога? Вот ответ простой. Ты хочешь быть счастливым? Верь в Бога. Ты хочешь, чтобы твое счастье было вечным? Верь в Бога. И не просто верь — исполняй Его закон. Вот этому мы все, дорогие мои, научаемся, в том числе и в Храме Божьем. И удивительно, что наша страна и наш народ, пройдя с самым страшным искушением безбожия, которое только свершилось на протяжении всей человеческой истории, мы, пройдя эти испытания, сегодня в большинстве нашего народа сознаем эту неприходящую божественную истину о том, что человеческий смысл жизни, тот смысл, который переходит в вечность, напрямую связан с нашей верой в Бога. Сегодня действительно народ наш в каком-то смысле Богоносец. Не в том смысле, что все святые и все такие благополучные в духовном смысле. А в том смысле, что вера православная крепко сохраняется в нашем народе в условиях современной, высоко развитой, научной, технической жизни в сердцах людей, живущих в современных мегаполисах. Не хочется говорить какие-то громкие слова, но, может быть, не случайно Господь избрал нас, народ, претерпевший столько страданий, сколько ни один европейский народ не претерпевал. Может быть, и прошли наши отцы и деды через все эти страдания, чтобы мы с вами хранили веру православную, научали этой вере наших детей и внуков и свидетельствовали об этой вере всему миру.
Все выпуски программы Актуальная тема