Здравствуйте, с вами протоиерей Павел Великанов. Признаюсь: я никогда не любил татуировки. Как-то с детства сложилось чёткое убеждение, причем ещё задолго до прихода в церковную традицию, что татуировка своего рода «печать» принадлежности к определённой, очень маргинальной группе, а в моём детстве — это принадлежность к уголовному миру.
Сегодня татуировку у кого только не встретишь от совсем ещё зелёных юношей до седовласых бабушек! Но вот что я заметил: наличие татуировки — любой, создаёт какую-то определённую общность между её носителями. Она действительно работает как «впечатанный» в тело знак, даже если вообще не вдаваться в её смыслы и символы. Как минимум знак некогда совершённой глупости. Но, не обязательно. Например, шрамы солдата — они ведь тоже неизгладимы на теле и всё это становятся своеобразной «книгой жизни» данного человека.
Сегодня в храмах мы слышим чтение из Евангелия от Луки, отрывки из 2-й главы, где упоминается об очень важной несмываемой «телесной печати», которая на протяжении веков была главным «религиозным идентификатором» в иудаизме. Давайте послушаем.
История с обрезанием в иудаизме очень примечательна прежде всего своей... непонятностью. Зачем надо было Богу, Который открыл Себя праотцу Аврааму, устанавливать именно такой, кровавый, жестокий обряд в качестве «поручителя» непреложности завета между потомками Авраама и Самим Творцом? Религиоведы по сей день не могут прийти к единому мнению, какой смысл содержит сам этот обряд, которого придерживаются не только в иудаизме и исламе, но и множество архаических племён совершают по сей день и в Африке, и в Океании, и в Северной и Южной Америке.
Единственное, с чем исследователи готовы согласиться, обрезание это всегда обряд перехода: был ребёнок — стал зрелый мужчина, был чужой — стал свой, был непосвящённый — стал посвящённый. И, как правило, этот «качественный прыжок», который совершает инициируемый, должен быть связан с пролитием крови и болью. Нетрудно догадаться, метафорой чего являются эти крайне неприятные стороны: всё это очень конкретный намёк на вхождение в смерть. Посвящаемый не просто «теоретически» узнаёт о смерти, он буквально на «собственной шкуре» прикасается к ней и след от этого «касания» остаётся навсегда на его теле.
И теперь самое интересное! Если в языческих племенах обрезание совершалось, как правило, в юношеском возрасте, то в иудаизме его проводят на 8-й день после рождения младенца. Казалось бы, такой малыш ещё вообще ничего не понимает, но вот, и его уже приобщили к тайне посвящения. Теперь его причастность к еврейскому народу, а значит и к обетованиям, данным праотцу Аврааму, несомненна, несмываема и неуничтожима. Смерть как бы прошлась вскользь, забрав лишь крайнюю плоть, похожим образом смерть постигла египетские семьи, пройдя мимо еврейских жилищ, окроплённых кровью.
К чему я веду? Праздник Обрезания Господня очень примечателен. С одной стороны, младенец Иисус принимает обрезание, и, как красиво поётся в богослужебном гимне, «всех Господь обрезание терпит / и человеческие прегрешения, яко Благ, обрезует». Но впереди этого Богомладенца ждёт смерть уже не «по касательной», не символически, а лицом к лицу: страшная, лютая, неумолимая и в неё Он войдёт целиком, без остатка. Войдёт и победит её. Он, Рождённый от Девы Богочеловек, станет самой главной, единственной, абсолютной Жертвой во образ которой и совершались все жертвоприношения. В том числе и символическая жертва обрезания. Но когда совершена Главная Жертва, все её образы и отражения становятся бессмысленны: вот почему христианство и прекратило практику обрезания.
Теперь мы, христиане, не какую-то часть своего тела посвящаем Богу, но всего себя целиком, по образу Христа, превращая всю жизнь в жертву живую, благоугодную нашему Творцу и Спасителю. Если только это на самом деле так и происходит, то поистине блаженны и благословенны все, кто следуют этим путём!..
Читать далееВ сегодняшнем чтении мы слышим рассказ о постепенном взрослении Иисуса и о том, как в двенадцатилетнем возрасте Он был с родителями на празднике в Иерусалиме. В силу привычности для нас этой темы мы не отдаём себе отчёта в том, насколько она была важна для упоминания перед лицом разного рода лжеучителей, отрицавших реальность воплощения. В отличие от языческих представлений о том, как боги являлись людям, христианам было важно показать, что Бог действительно стал человеком совершенно реально. Не создал себе некоторое эфемерное тело, не вошёл в чужое тело, но соединился с человеком в самый момент зачатия, сделав конкретное человеческое тело своим, соединив в Своём лице божественную и человеческую природы. Именно поэтому слова, которые мы сегодня буквально пробегаем глазами, в своё время были очень важны, ведь они говорили о процессах, которые были естественны для всех людей: ребёнок рос и укреплялся духом и исполнялся премудрости, то есть развивался самым естественным для человека образом.
Однако сюжет, посвящённый пребыванию Иисуса в Иерусалимском храме, несколько выбивается из этой логики как свидетельствующий о том, что отрок рос с полным пониманием того, кто Он и для чего пришёл. При первом прочтении этой истории поведение Иисуса может показаться отстранённым и даже жестоким по отношению к матери, которая вместе с Иосифом, по Её собственным словам, «с великой скорбью» искала Его три дня. «Зачем же ищете Меня, разве вы не знаете, что мне нужно пребывать в том, что принадлежит Отцу Моему», — отвечает ей отрок Иисус. И этот ответ может смутить, так как в нём совершенно не слышно сыновьего сострадания к матери, которая сбилась с ног в поисках единственного сына.
Но есть ли в Писании примеры того, как Бог показывает родителям истинное предназначение их детей? Да, и в первую очередь это история жертвоприношения Авраамом Исаака. Праотец, у которого в старости родился сын, воспринимал его как своего наследника в самом простом и житейском смысле слова. Но Бог дал ему сына не просто как наследника, которому он передаст своё имущество, свой социальный статус... Бог даёт Аврааму сына, как того, кому праотец передаст истину откровения и тот опыт богообщения, который был открыт ему самому. Исаак должен стать не просто главой рода, не просто уважаемым ближневосточным шейхом, он должен будет продолжить линию людей, которые согласились совершать дело Божие на земле. Было ли больно Аврааму, когда он шёл приносить в жертву сына своего Исаака? Неимоверно больно, как мы думаем. Расставаться со своими иллюзиями и планами всегда больно, но это необходимо, чтобы войти в пространство Божьей воли и реализовывать не свои, но Его планы.
Когда Мария три дня искала сына, она тоже испытывала боль. Ту самую боль, о которой её предупредил старец Симеон, сказавший, что оружие пройдёт и через Её собственную душу. Но иногда эмоции и опыт посылаются нам не из прошлого, а из будущего, ради того, чтобы мы в своё время поступили правильно. И в данном случае Её трехдневные переживания не были ли только отзвуком, отблеском тех переживаний, которые наполнят Её сердце на Голгофе.
Но почему случилась Голгофа? Потому что в ней, в страданиях, смерти и воскресении, заключалась воля Отца и возможность спасения людей от греховного плена и смерти. И если мы посмотрим на Евангельский текст под определённым углом зрения, мы увидим, что в жизни Иисуса Христа красной нитью прослеживается лишь одно стремление: пребывать в исполнении воли Отца, Который Его послал к людям. В этом контексте становится очевидным, что событие в иерусалимском храме — это этап подготовки материнского сердца к тому, что Тот, Кого Она воспринимала как Своего Сына, не проживёт обычную человеческую жизнь, не станет успешным в обычном человеческом смысле слова. Он соединит человеческую жизнь с жизнью божественной, Он будет пребывать в том, что принадлежит Его Небесному Отцу. Своим послушанием и жертвой Он вернёт человека Богу навсегда.
Читать далее
протоиерей Павел Великанов