Из дневников Анны Тютчевой, фрейлины императорского двора Николая Первого и Александра Второго

1 апреля 1854 года

Я говорю себе, что я проявила бы больше смелости, честности и преданности, если бы преодолела по отношению к императрице свою щепетильность и откровенно говорила с ней о некоторых вопросах, но у меня не хватает на это духа; вблизи от неё я всё-таки сильно робею. Это даёт мне чувство, что я уже вступаю в категорию царедворцев, которые проводят всю жизнь в воскурении фимиама государям для того, чтобы пользоваться их милостью, и у которых не хватает смелости даже в интересах этих государей пойти на опасность произвести на них неблагоприятное впечатление. Например, я со всех сторон слышу осуждение и жалобы по поводу приказа, отданного государём в первые дни царствования об изменении и обновлении формы мундиров гвардии и армии, что в настоящее время общего безденежья и стеснённости в средствах для многих составляет настоящее бедствие. Повсюду на это жалуются и ропщут, но никто не решается сказать государю. В разговоре с императрицей у меня несколько раз это чуть-чуть не сорвалось с языка, но страх, как бы не показалось, что я вмешиваюсь не в свои дела, закрыл мне рот. Всё это приводит к тому, что я чувствую себя несчастной при дворе. Первое условие истинной привязанности — честность и прямота в отношениях; там, где нет этих двух условий, самая глубокая привязанность вырождается в лесть и низкопоклонство.