
В 1969-м году (ведущему «Закладки» было тогда три года), в издательстве «Детская литература», немыслимым для нынешних дней тиражом в 75 тысяч экземпляров, – вышла скромная книжечка в сто с небольшим страниц. Это был сборник из трех повестей советского писателя Федора Кнорре, названный по открывающей книжку вещи – «Хоботок и Ленора». Несмотря на издательство, повести были совсем не детскими, хотя героями каждой из них были дети, и мне остается только гадать, чем руководствовалась моя мама, подсунув мне эту книжку классе этак в четвертом.
…Трое детей, старшая сестра Лена-Ленора и два ее младших брата – Лёнька по прозвищу Хоботок и Петька-Братец Кролик, – давно уже живут почти самостоятельной жизнью в припортовом городке, пока их отец, капитан дальнего плавания Пётр Петрович мотается в рейсах. А мама, – мама, которую они так обожали, и на которую так похожа Ленора, – мама давно умерла от непонятной болезни. Отец, готовый вот-вот закончить плавать, кажется, собрался жениться.
В доме – тревожно, неловко, неестественно.
Первая закладка – в самом начале повести. Читает Григорий Зобин.
«… Капитан Петр Петрович, их отец, теперь обедал у себя на судне, так что жили они теперь совсем по отдельности.
Хоботок был едок неплохой, но за старшими угнаться все-таки не мог, и Нора всегда незаметно подгребала к нему поближе его долю, отделяя ее канавкой от остальной еды, чтоб всем досталось поровну.
Хоботок этого как будто не замечал, но много-много лет спустя, когда он совершенно позабудет столько больших и важных событий своей жизни, он вспомнит эту канавку, прорытую вилкой Леноры, и даже вспомнит, что она была прорыта так, чтоб на его долю досталось что-то чуть получше».
Ну и давайте сразу послушаем вторую нашу закладку, ближе к концу этой повести.
Дело к ночи, молодёжь ушла спать, а капитану – он так и не решился познакомить свою пассию с детьми, – ему не спится. Он вдруг как-то почти незаметно для себя самого растерял что-то неуловимое, самое главное, самое неразменное. Где, где же оно хранилось?
Лежа за перегородкой, по ту сторону которой уже улеглись пошептавшиеся дети, он все думал об этой перегородке. И она представлялась ему сложенной из тяжких и шершавых каменных кубов, из каких складывают волноломы в океанских портах...
Он тяжелым усилием поднял руку, азбукой Морзе легонько стукнул в перегородку суставом согнутого пальца и вздрогнул – так быстро, почти мгновенно стукнула в ответ почти в то же самое место перегородки Ленора: точка... тире... точка... точка! Первая буква ее имени: “Л”. Когда-то давно, когда она болела и выздоравливала, если ей становилось нехорошо или страшно, она так постукивала маме; это было еще на старой квартире, но главное, в мамины времена, в сказочные, прекрасные, ушедшие мамины времена их жизни.
О мастерстве художника и об удивительном, поэтическом и памятливом свойстве наших душ подумалось мне, перечитывая эту пронзительную психологическую вещь Кнорре, тихую, почти бытовую повесть «Хоботок и Ленора». …Вот об этой стенной перегородке, уж никак не достигающей неба и канавке, прорытой старшей сестрой в разогретой картошке, думаю я сейчас.
И отсюда, из сегодняшних моих дней, припомнились слова одних святых отцов о наших перегородках и других – о драгоценной дивеевской канавке, что «до Небес высока». Удивительно: тогда, в 1970-е, смущенно глотая слёзы над этой повестью, я и предположить не мог о будущих подобных ассоциациях, – а вот как нынче Господь управил: пришли они в мою голову.
И – не показались – ни фальшивыми, ни кощунственными.
Светлая память Федору Федоровичу Кнорре, благодарный поклон его писательскому дару.