«Если крестник стал атеистом...» Прот. Алексей Батаногов, Анна Сапрыкина, Наталья Разувакина

В этом выпуске настоятель храма святого равноапостольного князя Владимира в Новогиреево протоиерей Алексей Батаногов, кандидат педагогических наук, мама семи детей Анна Сапрыкина и поэт, журналист Наталья Разувакина размышляли над тем, какова роль крестных, как правильно строить отношения с крестниками и что делать, если крестник становится атеистом.

Ведущая: Наталия Лангаммер

---

Н. Лангаммер:

– Добрый вечер, дорогие радиослушатели и дорогие зрители, программа «Клуб частных мнений» – мы теперь выходим в эфир на YouTube-канале Радио ВЕРА. В эфире программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. По традиции мы продолжаем в вечернем эфире обсуждать те темы, которые утром, каждое утро выходит в эфире программа «Частное мнение», и наши авторы размышляют там о какой-то духовной своей жизни, об открытиях. И сегодня такой автор у нас в студии, Наталья Разувакина, поэт, журналист.

Н. Разувакина:

– Добрый вечер.

Н. Лангаммер:

– Добрый вечер, Наташа. И тема, которую она предложила – не знаю, сможем ли мы вообще сдвинуть куда-то с места, есть ли у кого-то ответ на этот вопрос, а звучит она так: «Моя крестная дочь стала атеисткой». Мы позвали в студию, чтобы разобраться в этой теме, профессионального педагога, кандидата педагогических наук, Анну Сапрыкину, маму семи детей, писателя, и писателя, который создает книги, и их выбирают, чтобы подарить крестникам, книги про основы православия. И вот, может быть, поэтому Анну сегодня мы позвали. Анна, может быть, вы нам поможете. Добрый вечер.

А. Сапрыкина:

– Здравствуйте.

Н. Лангаммер:

– И отец Алексей Батаногов, настоятель храма святого благоверного князя Владимира в Новогирееве. Добрый вечер, отец Алексей. 

Протоиерей Алексей:

– Добрый вечер.

Н. Лангаммер:

– И я предлагаю для начала послушать Наташину программу «Частное мнение» и потом мы продолжим обсуждение.

«Чем старше становлюсь, тем чаще вспоминаю строки Цветаевой: «Легкомыслие! – Милый грех, 

Милый спутник и враг мой милый!» 

Внутренне возражаю: нет, Марина Ивановна, совсем не милый грех –легкомыслие. Если грехи вообще могут быть милыми. А легкомыслие – откровенная опасность, в моем по крайней мере случае. Сколько раз я именно по легкомыслию пускала свою жизнь под откос. Господь спасал. Я же лишь позже осознавала, что творила. Но ближе к теме. Когда крестили Машу, дочь моего друга, ей было да года. Подружились мы с ее папой в Екатеринбурге, а Машенька родилась уже в Москве, куда друг переехал вместе с женой, моей приятельницей, я же осталась на Урале. Ребенка решили крестить, хотя родители девочки люди нецерковные. Машиному папе, Глебу, очень хотелось, чтобы крестной матерью стала именно я. Ведь я уже несколько лет ходила к тому времени в церковь, моя старшая дочь пела на клиросе. Я легкомысленно согласилась. Машенька с мамой прилетела на Урал, мы пошли в храм. После крещения я подарила ей икону Божией Матери и проводила крохотную крестницу с ее мамой в аэропорт. Да, я очень правильно отвечала на вопросы священника перед началом таинства – говорила о спасении души, о своей ответственности за Машину душу перед Богом и даже сетовала, что между нами расстояние больше тысячи километров. И согласно кивала, когда батюшка советовал молиться за крестницу и непременно общаться потом, как подрастет, в письмах. Я самонадеянно верила, что так оно и будет. Вот оно, легкомыслие. Сейчас Маше 16, и за все прошедшее время мы виделись считанные разы, не переписывались вообще. Можно сказать, что меня в жизни девочки и нет. В моей жизни она тоже была лишь условно, строкой в помяннике. Если за своих детей молилась со слезами и горячо, всем сердцем, то крестницу лишь поминала по имени. И что же? Я теперь рядом, в Переславле, это два часа до Москвы. Но я не вижусь с Машей. Хотя Глеб рассказал мне, что дочка стала неуправляемой, грубит родителям, у нее сомнительные интересы и друзья. А недавно она объявила себя мизантропом, атеистом и вдобавок надела шапочку с рогами. «Поговори с ней, – взывает ко мне Глеб. – У тебя есть последний шанс проявить себя как крестная мать». Я махнула рукой: поздно, поезд ушел. А сейчас не станет подросток передо мной, чужой фактически тетей, душу распахивать. Как влиять? Только молитвой. Глеб, впрочем, не понял, о чем я говорю. Спросил с ехидством: «А к социальным нормам ты ее тоже молитвой возвращать собралась?» На исповеди меня утешил духовник: «Не жалей, говорит, что стала крестной, молись сердечно. А при встрече, если будет она, пусть слова найдутся верные. Главное, не отчаивайся. Пока мы живы, тут, на земле, все поправимо, милостью Божией». А я уж и, правда, близка к отчаянию была. Помню ведь очаровательную беленькую девчушку, которую держала на руках во время таинства Крещения. Каким же трудным будет теперь ее путь к Богу, как много времени я упустила. Рассказала я вам об этом в надежде, что найдутся среди вас те самые умные, которые в отличие от, скажем так, людей легкомысленных, умеют учиться на ошибках других. Мне же остается молиться и бежать за уходящим поездом, чтобы он не рухнул с откоса». 

Н. Лангаммер:

– Программа, которая дала, в общем-то, единственный утешающий нас ответ, да, Наташа, молиться за крестников. А есть ли у нас еще варианты, если время потеряно и как быть? Отец Алексей, мне кажется, что, не знаю, в каком процентном соотношении, но очень много людей, которые живут с каким-то душащим чувством вины, что все, мы не справились. Мы как бы должны, по идее, отвечать за грехи крестников, но вот они выросли, и влияния мы на них не получили никакого, воспитать в вере не особо вышло. Ну что ж, будем молиться. Такая вот армия опечаленных потерпевших поражение в боях. 

Протоиерей Алексей:

– Ну я думаю, что многие даже об этом вообще не задумываются и даже не переживают из-за этого. И я думаю, здесь две крайности: чрезмерно переживать – это крайность, и не переживать – это крайность. Конечно, говорить про крестных вообще можно очень много, и какая их роль в современной церковной жизни, в воспитании детей. Конечно, это традиция, чтобы были крестные, которая идет с древнейших времен.

Н. Лангаммер:

– Вот с каких?

Протоиерей Алексей:

– С самых ранних. 

Н. Лангаммер:

– Крестные у детей?

Протоиерей Алексей:

– Вот у взрослых.

Н. Лангаммер:

– У взрослых.

Протоиерей Алексей:

– В том-то все и дело, что крестный – это был восприемник при крещении взрослого человека, и он был таким поручителем, ходатаем за них, связью оглашенного человека, готовящегося к крещению, с общиной, со священником или с епископом. Он ручался за него, что человек живет такой жизнью, которая совместима, ну нет того в его жизни, что несовместимо с христианской жизнью. Помогал в подготовке к крещению. То есть это очень сознательное, осознанное общение со взрослым человеком. 

Н. Разувакина:

– Ну очень важный момент, что, оказывается, взрослых изначально. Не нужно было там ребеночка привести в храм.

Протоиерей Алексей:

– В то время детей вообще не крестили. Институт крестных восприемников, он остался, когда уже перестали, в Российской империи или в Византийкой изначально империи, перестали крестить взрослых детей практически, их стало мало, основном крестились в младенчестве. И вот крестных оставили для младенцев.

Н. Лангаммер:

– Это вот когда приблизительно? Вот эта традиция.

Протоиерей Алексей:

– Вот знаете, я сейчас затрудняюсь сказать, но это уже тысячу лет назад. В Византийской империи, больше тысячи лет назад, то есть это очень все давно.

Н. Лангаммер:

– Крестные родители именно у младенцев появились.

Протоиерей Алексей:

– Тогда перестали в христианских империях крестить взрослых, поскольку большинство людей крестились в младенчестве, а функция, так сказать, восприемников и крестных, она сохранилась. И стала пониматься несколько иначе, чем изначально она понималась. А вот именно так, как мы сегодня говорим об этом – чтобы воспитать, помочь родителям воспитать ребенка в вере. Отвечать за его грехи – ну мне кажется, это сильно преувеличено.

Н. Разувакина:

– Ну нет, это Наташа сказала, я тоже внутренне поправила, что скорее привести в храм.

Н. Лангаммер:

– Об этом часто говорят. Я специально взяла крайность, которую я тоже слышу в наставлениях. 

Протоиерей Алексей:

– Отвечать мы будем за то, что мы сделали для того, чтобы помочь родителям воспитать ребенка в вере. Наша ответственность вот в этом, не в том...

Н. Разувакина:

– А не за то, что он там натворил.

Протоиерей Алексей:

– Конечно. Каждый человек в первую очередь за себя отвечает. Если мы так начнем отвечать за родителей, за прародителей... Конечно, мы все объединены единой человеческой природой и, конечно, определенная ответственность у нас есть, но не так фатально, как вот это прозвучало. Но мне кажется, тут надо вот о чем помнить всегда – что самый хороший крестный никогда не сможет воспитать в вере ребенка чужого, если родители это не захотят и не будут этим заниматься. И наоборот, самый плохой, никудышный крестный не помешает родителям воспитать в вере ребенка, если они будут его воспитывать в вере. Поэтому, конечно, когда совпало – и крестный верующий, и папа с мамой верующие, ребенка воспитывают в вере, – это прекрасно, и создается такая, знаете, какая-то семья, малая Церковь. Такие семьи становятся основой церковной общины, к ним тянутся, у них бывает очень много крестных, там какие-то праздники, совместное времяпровождение, конечно, богослужение, молитва – это прекрасное христианское общение, которое всем нужно. Но так бывает далеко не всегда, к сожалению.

Н. Лангаммер:

– Ну а бывает же еще так, что вроде бы крестили в одной общине, а потом что-то случилось, родители ушли из общины, что-то произошло в их жизни. Вот за это же мы тоже никак не можем отвечать. 

Протоиерей Алексей:

– Я думаю, вот мне часто приходится проводить собеседование с крестными, с родителями детей, которых собираются крестить. И вот я так чувствую, что для меня вот самое важное, чтобы все – и родители, и крестные к этому отнеслись серьезно максимально. Вот беседы, которые сейчас полагается проводить, и они проводятся, они призваны, то есть если церковный человек приходит, который воцерковлен, молится, исповедуется, причащается, ну он все понимает, с ним можно особо и не беседовать на эту тему. Ну, так сказать, поговорить о чем-то, на вопросы ответить, а по большому счету он воцерковленный человек. Для людей невоцерковленных эти беседы важны, чтобы что-то им рассказать, чтобы помочь им стать ближе к Церкви, чтобы они более осознанно участвовали в таинстве, чтобы мера ответственности у них поднялась. Поэтому обязательно, конечно, мы беседуем. И, конечно, крестных наставляем, чтобы они сами молились Богу, чтобы они исповедовались, причащались.

Н. Разувакина:

– А вот тут очень интересный момент. Меня ведь тогда – и я об этом в тексте говорила, именно меня, крестную, батюшка и спросил, то есть он предначинательные там молитвы прочитал, а потом сказал: давайте вот сейчас сядем и поговорим, зачем мы, собственно, это все делаем. И вот тогда я все эти правильные, значит, вещи и давай ему отвечать – успокоила, дескать, делаем, делаем, нормально. А отца не спросили. И вот теперь, через 14 уже лет, когда отец сказал: ну давай уже, там она... Я говорю: а ты мне скажи, зачем мы это делали?

Н. Лангаммер:

– А он препятствовал общению с ребенком?

Н. Разувакина:

– Нет, ну там было... Да, и вот я ему, и самое интересное, что вот надо все-таки еще плотских, обычных родителей тоже спрашивать. Потому что он мне не нашел, что ответить.

Протоиерей Алексей:

– В первую очередь родителей. Крестные, если они состоялись такими вот воцерковленными, верующими людьми – ну это бонус, слава Богу, близкие люди появились, кто молиться будет, поможет там с колясочкой, там еще с чем-нибудь. Но в первую очередь, конечно, родители. Вы мне скажите, пожалуйста, семья вот эта, родители, они воцерковленные люди или нет? Судя по всему, нет.

Н. Разувакина:

– Ну он инициировал вот это, отец их...

Протоиерей Алексей:

– Они в храм ходят или нет?

Н. Разувакина:

– Нет.

Н. Лангаммер:

– А ходили тогда, на тот момент?

Н. Разувакина:

– Нет. Но ему надо было, потому что он пережил очень интересный духовный, мистический опыт, когда крестился сам, и мне это рассказывал, и больше никому. 

Протоиерей Алексей:

– Он крестился после крещения дочери или до? 

Н. Разувакина:

– До. А жена у него некрещеная была на тот момент. И тогда мне по телефону он мне прямо: давай, давай...

Протоиерей Алексей:

– Я не знаю, успокою вас или нет, надеюсь, успокою немножко. Тут нет вашей вины, что этот ребенок вырос неверующим. Потому что родители его не воспитали в вере. Вы не помогли – да, но это все-таки вторая, третья роль, а не первая, не главная роль.

Н. Лангаммер:

– И мы возвращаемся в студию и продолжаем обсуждать тему, что делать, если моя крестная дочь выросла атеисткой. В эфире программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. И мы продолжаем выяснять, виновата ли наш автор, Наталья Разувакина, в том, что выросла дочь атеисткой.

Н. Разувакина:

– Отец Алексей меня тут уже почти успокоил, что не виновата, но тем не менее я хочу вспомнить такой эпизод конкретный. Когда моя крестная дочь с ее родителями родными приехали, прилетели к нам в Екатеринбург, и у нас – ну не то что они у нас прямо сильно гостили, они ходили по местам своей «боевой» славы, по местам своей юности, а у нас, что называется, бросили кости, они у нас остановились. И у меня мои дети были тут же, воцерковленные, разумеемся. И вот я смотрела на эту Машеньку, я видела разницу – ну другая просто. И мне ее папа сказал: «Ну ты же крестная, ты можешь сходить с ней в храм. В принципе, я ей скажу, она может полчаса и даже час постоять спокойно». А вы знаете, что-то мне помешало. Я поняла, что это будет формальностью, и это будет – ну слово «надругательством» над церковной жизнью, это слишком сильно, но тем не менее ну не надо так уж профанировать, просто чтобы стояла.

Протоиерей Алексей:

– А сколько ей было?

Н. Разувакина:

– Ей было лет шесть или семь. Но дело в том, что я для себя как решила в процессе воспитания своих детей, что не нужно принуждать там стоять в храме или что-то. Нужно научить в повседневной жизни прежде всего двум вещам детей – это умению сочувствовать и умению ограничивать себя, сдерживать в чем-то. То есть, и если есть две вот эти вот вещи, а все остальное в принципе элементарно – это любовь и собственный пример, это не какая-то...

Протоиерей Алексей:

– Элементарно – любовь, это далеко не... Это самое высшее.

Н. Разувакина:

– Нет, ну когда ты человека любишь и живешь точно так же. Ну да, но оно же проще на самом деле, нам проще жить так, как... 

Протоиерей Алексей:

– Знаете, мне кажется, немножко в другую тему уходим. Мне хочется вот эту мысль все-таки закончить, что вины вашей я не вижу никакой в том, что этот ребенок, который жил в нецерковной семье, вырос неверующим. Другое дело, что можно говорить и нужно говорить о том, что, может быть, безответственно было соглашаться. 

Н. Разувакина:

– Вот да.

Протоиерей Алексей:

– Закончу. Ко мне подходят иногда, ну часто в таких случаях: соглашаться крестным или нет? Я говорю: ну поговори там, все, соглашайся в том случае, если они серьезно отнесутся к крещению – там прочитают Евангелие, сходят на исповедь родители, причастятся, пообещают, что они ребенка будут причащать. И что они собираются ребенка воспитывать в вере, ну сами себя воспитывать и ребенка в вере. Возможно, они этого не сделают. Но все-таки есть шанс, что совесть их будет обличать в том, что ну как бы они обманули. Вот по поводу посещения ребенком вот тогда, в шестилетнем возрасте у вас, в Екатеринбурге, я думаю, надо было сводить ее в храм, и дальше по ситуации – может быть, причастить, может быть, нет. Мы здесь как бы верим в действенность благодати Божией. 

Н. Лангаммер:

– Ну да, Господь участвует.

Протоиерей Алексей:

– Ребенок придет в храм – у нее будет какой-то положительный опыт. Она порадуется, удивится. Может быть, если причастится, как-то почувствует тоже сердечком своим чистым присутствие, соединение со Христом.

Н. Разувакина:

– Согласна, да. 

Протоиерей Алексей:

– И она потом может этот опыт вспомнить, понимаете. Да, это переломным моментом таким вот, прямо в шесть лет не произойдет ничего. Но потом, лет через десять, двадцать, она может это вспомнить, вас может вспомнить, соотнести вас с этим ее опытом. Поэтому я думаю, что вот это могло быть ошибкой. То есть воспитать в вере вы ее на расстоянии, так сказать, не могли, в этом вашей точно вины нет. В том что, может быть, не вполне, так сказать, ответственно вначале отнеслись, родителей не настроили в этом. Вот я советую, когда спрашивают в таких случаях, говорю: вы знаете, вы соглашайтесь, но возьмите слово с родителей, что они будут воспитывать в вере, будут причащать.

Н. Лангаммер:

– Вот это важный момент, да, чтобы была какая-то все-таки обязанность. Анна, ваш опыт как крестной мамы, наверняка вы крестная мама.

А. Сапрыкина:

– Ну я крестная мама и я сама крестная, меня крестили еще в середине 80-х.

Н. Лангаммер:

– Крестница. 

А. Сапрыкина:

– Крестница, да, то есть и я, соответственно, у меня была и крестная, был крестный. Крестного я видела несколько раз в жизни, хотя волне церковный, верующий человек был, иконописец. А крестную я видела не раз, когда была маленькая, дети моей крестной тоже были, ну они были немножко постарше меня, но, в общем, нас общали, скажем так. Ну она была таким удивительным человеком. Она вообще была еврейка, дочка людей неверующих, но из иудейской культуры. И она, вот такой человек, не просто в советское время пришла к Церкви, но она вот и не просто из атеистического общества, но из атеистическо-иудейской ситуации перешла в православие.

Н. Разувакина:

– Потрясающе.

А. Сапрыкина:

– И была горячо верующим человеком. Она была очень образованным человеком. Она была одновременно с образованием физика и ВГИК еще закончила, и преподавала во ВГИКе.

Н. Лангаммер:

– Восторг, Анна, в ваших словах чувствуется восторг от крестной. 

А. Сапрыкина:

– Да. И при этом я этого всего, когда была маленькой, совершенно не знала, она была просто моей крестной. Вот это была невероятно интеллигентная такая женщина, светлая.

Н. Разувакина:

– А вот она участвовала, вы виделись редко, но она как-то фонила вообще в жизни? 

А. Сапрыкина:

– Исключительно фонила. Сейчас мы перейдем к теме, как вообще в принципе, да, была ситуация сверху, но я сейчас скажу все-таки, да, с позиции крестной дочки. 

Н. Лангаммер:

– Вот я и спрашиваю. Сейчас вы говорите о ней с восторгом, она была потрясающей.

А. Сапрыкина:

– Она дарила какие-то иногда игрушечки. 

Н. Лангаммер:

– Вот, то есть тепло вы получали от нее.

А. Сапрыкина:

– Когда я болела корью, она приехала – ну она сама болела, соответственно, не страшно было. Приехала, у нас все было зашторено красным. Она привезла в подарок мне пластмассовый кукольный кувшинчик. Ну это было такой дефицит сплошной, была такая драгоценность удивительная. То вот это было такое общение. Еще, например, на Пасху, хотя мы жили в Москве, и она и моя семья, моих родителей, присылала открыточки пасхальные. Ничего нравоучительного, великого и прекрасного, возвышенного в них не было, это были просто открыточки. Это было просто мило. Впоследствии ее муж умер, она приняла монашество. И я уже сама, большой девочкой, когда уже сама ездила на метро, я приезжала к ней. Она при храме была, и я с ней встречалась, и это было очень здорово, что она моя крестная. Ну как бы это все.

Н. Лангаммер:

– Нет, на этом не все. Это очень важный момент, это очень важные воспоминания именно крестницы. Потому что я больше вижу в этом тепла человеческого. И мы же тоже знаем опыт других людей, и очень многие говорят, что ребенку хотя бы дать тепло, что крестная это кто-то теплый, родной, кому можно впоследствии довериться.

А. Сапрыкина:

– Вот я хотела сейчас немножко вот так вот ракурс, подойти, в целом посмотреть на ситуацию. Вот как батюшка говорил, здесь очень важно понимать, что детей должны воспитывать и несут за них ответственность родители. И это не просто какая-то вот формальность, кто на Страшном суде будет говорить какие-то слова, да. А здесь православное учение о воспитании детей – это не о воспитание сироты в вакууме, это разговор о построении особого пространства, особой среды, то есть создание семьи как малой Церкви. И уже в этой среде, в этой атмосфере растится этот ребенок. То есть не просто набор методик, каких-то правильных слов, не информация, скажем, о вере, которую мы сообщаем. Хотя это все тоже важно, это все должно быть и есть. Но главное, что в целом все вместе. И учение о вере словами обязательно, необходимо учить ребенка словами вере, не только личным примером.

Н. Лангаммер:

– Это родители.

А. Сапрыкина:

– Это все должны, обязаны делать родители. И это обязанность на них возложена Церковью, Богом, начиная с апостольских слов: и вы, отцы, воспитывайте детей ваших в наставлении, учении Господнем. И это интересно, здесь адресация в первую очередь отцам, а не матерям. И речь идет именно о биологических отцах. Но впоследствии вот уже Василий Великий, например, вот в своих «Нравственных правилах» уже сам сознательно перефразировал – ну явно сознательно, они просто так не могли заменять слова, да, обратил эту заповедь к обоим родителям. Вместо слов «отцы», употребил «родители», и еще в одном месте уточнил: отцы и матери. Дальше впоследствии уже наш главный корифей педагогического учения христианского, это святитель Иоанн Златоуст, он уже напрямую пространно подробно обращается уже и к отцам, и к матерям, и рассказывает о том, как это вообще все устроено, и говорит об ответственности родителей. Ответственность здесь самая высшая – ответ на Страшном суде. За детей. Не за все, что будет с детьми на протяжении всей жизни. Дети – это возраст. Это не отношения между...

Н. Лангаммер:

– Так это как, соответственно, за что, за детей? Секунду. За детей или за то, что с ними будет в жизни – это же тоже за детей?

А. Сапрыкина:

– Нет, не за то, что с ними будет в жизни. Потому что отвечать мы можем только за ситуацию, на которую мы можем влиять. 

Н. Лангаммер:

– До 18 лет. 

Протоиерей Алексей:

– Мне кажется, знаете, я подумал так, как-то несколько раз я говорил об этом, но не сегодня, что, наверное, ответственность крестного, она в первую очередь вот сфокусируется на том, чтобы родители отнеслись к крещению, к воспитанию ответственно. То есть он, вот как в древности был поручителем за взрослого человека – что он знает учение, что он исправил свою жизнь, и в его жизни нет каких-то грубых грехов, которые несовместимы с христианской жизнью, и он свидетельствует об этом перед Церковью. И вот я думаю, и сейчас крестный должен свидетельствовать перед священником, ну перед Церковью, что вот эти папа с мамой, эти взрослые люди понимают, что они делают и что они будут воспитывать ребенка в вере. 

Н. Лангаммер:

– А мы так вообще ни разу не смотрели.

Н. Разувакина:

– Интересный ракурс. 

Протоиерей Алексей:

– Он повлиять может на взрослых, а не на младенца, на их чужого ребенка. Он может сказать: так, я согласен быть крестным, если вы мне обещаете, что вы будете жить христианской жизнью. Пойдете на исповедь, покаетесь в свои грехах, повенчаетесь – что вы невенчанные живете, – ребенка будете причащать. Я буду помогать. Я буду приезжать там, не знаю, посижу, отвезу, молиться буду обязательно, подарки буду дарить. Вот то что вы рассказываете, это очень трогательно. Но это все-таки, знаете, очень мило, трогательно, но это не обязанность крестного. Это просто такой бонус, приятный бонус, что крестная была доброй.

А. Сапрыкина:

– Ну для меня самое главное...

Протоиерей Алексей:

– Но, простите, пожалуйста, но это как раз в трудной ситуации такие теплые сердечные отношения позволяют подростку, скажем, в трудный момент своего взросления обратиться к крестному, когда он не может обратиться к родителям. Крестный может оказаться таким мостиком, примирителем в какой-то ситуации, другом. Ну и, кстати говоря, я вообще не стал бы так отчаиваться. 16 лет – это же трудный возраст, переходный возраст. Вы знаете, иногда что дети священников вытворяют в этом возрасте. 

А. Сапрыкина:

– Вообще в 16 лет все только начинается.

Н. Разувакина:

– Но меня немножко утешает еще тот факт, что Маша мониторит меня в сетях и читает там, и не только в сетях, и в принципе там публикации, какие выкладываются, она за мной очень следит, мне сказали.

Протоиерей Алексей:

– 3амечательно.

Н. Лангаммер:

– И это прекрасно. 

Н. Разувакина:

– Это прекрасно, да. 

Протоиерей Алексей:

– Послушайте, у вас есть прекрасная возможность. Вы, зная это, в своих сетях, публикациях, статьях говорите то, что бы вы ей хотели сказать. 

Н. Разувакина:

– А вот она сейчас слушает. 

Н. Лангаммер:

– Маша, мы вернемся в студию через несколько минут. Мы прервемся сейчас на паузу. Напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. Мы сегодня обсуждаем сложную тему: «Как быть, если крестная дочь выросла атеисткой». Тему предложила журналист, поэт, Наталья Разувакина. У нас в студии Анна Сапрыкина, детский писатель, мама семи детей, кандидат педагогических наук. И отец Алексей Батаногов, настоятель храма святого благоверного князя Владимира в Новогирееве. Не переключайтесь. 

Н. Лангаммер:

– И мы возвращаемся в студию. В эфире программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. Мы сегодня обсуждаем тему: моя крестная дочь стала атеисткой, что теперь делать. Тему предложила Наталья Разувакина, журналист, поэт. И в гостях у нас Анна Сапрыкина, детский писатель, мама семи детей, кандидат педагогических наук. И отец Алексей Батаногов, настоятель храма святого благоверного князя Владимира в Новогирееве. И вот сейчас очень важный момент Наташа озвучила, да, какая связь существует между ней и крестной дочерью, уже выросшей – это соцсети. А я, знаете, еще хочу к чему вернуться, вот как крестники чувствуют родителей. Ну в 16 лет, может быть, она уже сама выбирает, а маленькие. Очень важна роль родителей биологических, да, как они воспитывают в отношении крестной. Потому что у меня мой опыт да, младшая моя крестница – я, конечно, крестная никакая. Ну да, я о ней молюсь. Но меня потрясает, что даже когда мы долго не виделись, я приехала к ребенку, она меня долго не видела, она подошла, меня обняла, поцеловала. И я просто готова была ее маме поклониться, потому что очень многое зависит от родителей. Она знала, она бегала, говорила: «Сегодня моя крестная приедет!» Вопрос: а как настраивали, настраивали ли Машу по отношению к тебе родители?

Н. Разувакина:

– Ну как сказать, мы с родителями, особенно с папой ее, мы дружили, он звукорежиссером был, я на радио работала. Потом он ушел в звукозапись, все равно продолжали, там были какие-то тусовки молодежные, там все это. Ну представляешь, какая компания. Вот это было все до моего воцерковления. И вне Церкви это все было, но это было очень тепло, дружески, мы считали, что мы в системе там – брат, сестра, и прочие такие полухипповские дела все эти.

Н. Лангаммер:

– В системе какой? В компании.

Н. Разувакина:

– Ну ладно, понятно. В компании.

Н. Лангаммер:

– Как в одном аквариуме.

Н. Разувакина:

– В одном абсолютно, да, таком очень неформальном. И когда он уехал в Москву и стал работать на «Мосфильме», он очень здорово поднялся, так тут и он уже в другую систему вошел совершенно. А я, наоборот, я ушла вообще. 

Н. Лангаммер:

– А ты ушла в церковную систему, если можно так сказать.

Н. Разувакина:

– Ну у меня пошли дети, я уволилась с работы, у меня Церковь, у меня детки. У меня вот дом и церковь вот это единственное, что меня, в принципе, держало в этой жизни, по большому счету, потому что иначе бы только вот быт бы меня просто и детские болезни, и все бы это... И мы общались крайне редко по телефону, но так как они материально жили гораздо лучше, они со своей Машки просто огромные посылки моим девчонкам-погодкам слали. Потому что мои девочки были младше.

Н. Лангаммер:

– Маша знала об этом, что помогаете крестной?

Н. Разувакина:

– Конечно, знала. Звонили иногда друг другу. Но как это получалось: она мне звонила в дни рождения, я ей тоже. Она родилась со мной в один день, и папа ее даже хотел ее назвать в честь меня, там возражала жена. Тоже вот точно так же. Мы с ней всегда перекрестно друг друга поздравляли, все. Но тут такой момент, я к чему веду. Мы приехали в Москву с сыном. И она очень приятный ребенок, симпатичный, такой какой-то, ждущий тепла, по крайней мере со мной очень хорошо всегда.

Н. Лангаммер:

– Но ты отдавала ей это тепло?

Н. Разувакина:

– Ну насколько, как можно по телефону там иногда. Но я видела, что растет разбалованная, что покупают ей очень много, что бегут на опережение даже ее потребностей, что с нее требуют, чтобы она развивалась там еще. И у родителей головная боль, что она ничего не хочет. 

Н. Лангаммер:

– Подожди, ты говорила родителям так, как крестная, что есть некая опасность, я вижу, что...

Н. Разувакина:

– Конечно, говорила. Ну я старалась как, не буду же я влезать в чужую семью. Люди совершенно другие, совершенно с другим, я уже видела, куда они идут.

Н. Лангаммер:

– Бывает такая ситуация.

Н. Разувакина:

– Я параллели проводила: а у нас вот так вот. Или они там собираются, допустим, любуются ей, что она, восьмилетняя, купается. А мне было странно –у меня восьмилетние трехлетних купали уже. 

Н. Лангаммер:

– Ну вот это ситуация какая. Если, допустим, ты стала крестной, и вроде бы тебе люди сказали: да-да мы планируем. То есть такой у меня случай был, когда люди в общем-то пообещали, потому что они на тот момент читали Игнатия (Брянчанинова), им все это было очень интересно. Но прошло время, и они, что называется, прошли навылет – вошли в Церковь и вышли. Тогда что делать, отец Алексей?

Протоиерей Алексей:

– Пройдет время, и ситуация изменится вновь, может быть.

Н. Разувакина:

– Да, а я к чему вела-то. То есть отношения вот такие были, а потом мы с сыном приехали в Москву, я ей привезла икону. То есть я подарила ей икону, попросила маму, чтобы она была где-то над кроваткой, когда мы ее крестили. А потом мне на тот момент очень нравился этот образ, я тогда первый раз его увидела, «Трилетствующая»...

Н. Лангаммер:

– Богородица.

Н. Разувакина:

– Да. Ну у меня муж говорит, что это какая-то открыточка религиозная, картинка, это не икона, а мне что-то она так понравилась. И я своим девчонкам младшим тоже купила, и Машеньке. Вот прилетели мы в Москву, приехали. И тепло встретились, я ей эту икону, рассказала про Введение во храм, там еще что-то такое. А потом сын мой пошел с ней гулять. И она встретилась с подружкой там при сыне. Мне потом сын со слезами рассказывал, сын мой старше ее, он говорит: мам, она, говорит, так смеется, подружке говорит: представляешь, ко мне крестная приехала, угадай, что она мне привезла? И с таким, говорит, смехом, издевательским: икону, говорит, в подарок. И обе, говорит, просто ржут.

Протоиерей Алексей:

– А сколько им лет было? 

Н. Разувакина:

– Ей было тогда 13 лет, ну а сыну лет 15.

Протоиерей Алексей:

– Ну это же подросток, это защитная реакция, нужно что-то выдать. А это на самом деле не значит, что это она не восприняла. Она, может быть, даже восприняла, но перед подружкой или там перед дружком нужно показать... 

А. Сапрыкина:

– Кажется, здесь вообще нужно снизить градус виноватости, судьбоносности и вообще всех этих глобальных процессов.

Н. Разувакина:

– Ну цыплят по осени считают, да.

А. Сапрыкина:

– Вы знаете, у меня была такая ситуация, что моя мама стала крестной достаточно больших детей, не младенцев. И это было в самом начале 90-х, когда все крестились. И для моей мамы это была такая ситуация непростая, потому что она была очень верующим и ответственным человеком, а тут как будто не очень понятно, что из этого выйдет. Она очень хотела вот как бы им помочь и привести, но как. И тут она увидела, что ее крестница, довольно большая девочка, уже больше семи лет ей было, она нажимает образком, вот изображением Божией Матери, нажимает на кнопку лифта, то есть прижимает. Для моей мамы это было все, конец, кощунство.

Н. Лангаммер:

– Ужас.

А. Сапрыкина:

– Я вам скажу, сейчас эта девочка давным-давно выросла, многодетная мама, совершенно замечательная потрясающая, с верующим мужем и верующими детьми. Дай Бог каждому ребенку вырасти в такую женщину. Я к тому, что...

Н. Лангаммер:

– Цыплят по осени считают.

А. Сапрыкина:

– Да. И вот как батюшка говорит, все меняется. И мы вообще не видим ситуации, тем более крестные. Родители не видят ситуации, родные, которые видят постоянно ребенка, а уж крестная.

Н. Лангаммер:

– Родители могут не видеть проблемы.

Н. Разувакина:

– А вообще знаете, я вот сейчас подумала, вот буквально сейчас, в процессе разговора нашего здесь, что мне, похоже, стоит инициировать встречу с Машей. Мы сейчас с ее родителями разошлись очень резко, ну глобально разошлись, как у нас сейчас пошло разделение общества, и мы оказались по разные стороны баррикад, и он меня не понимает, ее папа. Мы дискуссии начинаем с Маши, а потом начинаем переходить на более глобальные...

Н. Лангаммер:

– Ну Маша же уже взрослая.

Н. Разувакина:

– Да. И потому что он говорит не о том, не на том пласте вообще даже формулирует проблему. Он тревожится, что она его заблокировала вообще всюду, что она ведет два Telegram-канала, но его не пускает, что он ищет обходные пути, как читать ее переписки, да не дай Бог там что-то.

Н. Лангаммер:

– А ты можешь общаться с ней напрямую сейчас.

Н. Разувакина:

– Ну я думаю, что мне не запретят. А я ему говорю, ты понимаешь, что идет речь о другом, что жизнь христианина, коль уж мы ее крестили, она должна быть христоцентрична. И пытаюсь донести по пунктам признаки этой самой христоцентричности, и все это идет просто мимо.

Протоиерей Алексей:

– Высоко взяли. У нас люди, которые в церковь ходят, эгоцентричной жизнью живут. А те, которые не очень ходят, где им понять, что вы им по пунктам говорите. То что я думаю, что 16 лет – это еще не осень, чтобы считать цыплят. Это еще переходный возраст. И если у вас получится с ней взаимодействовать и общаться иногда, то это будет очень хорошо. И не надо торопиться. Про христоцентричную жизнь ей завтра рассказывать не надо.

Н. Разувакина:

– Ну то есть душевный контакт просто.

Протоиерей Алексей:

– Просто общаться, а дальше видно будет. Надо помочь пережить ей эти 16, 17 18 лет. В 16 лет начать воцерковлять ребенка – это бессмысленное занятие.

Н. Разувакина:

– Это абсолютно точно, да.

А. Сапрыкина:

– Я бы вообще на эту ситуацию посмотрела бы все-таки. Вот мы сейчас говорим о том, что вот вы как будто должны были, обязаны что-то сделать, чего-то не сделали, и в этом виноваты и так далее. Но во-первых, я бы в принципе это все отрезала, потому что ну было и прошло. Ситуация сейчас такова, какая она есть. Во-первых. Во-вторых, тут вообще, получается, разговор о том, как вообще говорить с 16-летним ребенком – с нашим родным ребенком, с крестником, а может быть, это и не родной и не крестник, а просто ребенок, который ну какой-то, может быть, наш ученик, с которым есть какой-то контакт и который, может быть, готов слышать. 

Н. Лангаммер:

– И как в 16 лет?

А. Сапрыкина:

– Смотрите, тут нужно понимать, что в 16 лет эти разговоры, что там папа, что папа сказал и так далее, это вообще неважно. Ребенок взрослый уже. Как бы мы ни хотели думать, что он еще совсем малыш. Он взрослый. Может быть, он будет каким-то инфантильным и так далее и в 30, и 50 лет – да, но в духовной жизни это уже вырос человек. Ребенок, которому можно вот говорить: ты должен делать вот так вот, ты должен туда-то ходить, вот это грех, имей в виду не делай это, а вот это хорошее, и ты должен стараться это делать – это все разговоры с семилетним ребенком, с десятилетним ребенком. Если ребенку уже 16 лет, то либо мы уже что-то в него вложили, и оно проросло. Либо в него ничего не вложили, или вложили что-то не то, или в любом случае могли вложить что-то правильное типа, а вырастает уже то, что вырастает. Он уже свободен в этом вот выборе своем. И здесь такая ситуация, что здесь не нужно давить. Здесь не нужно дергать, куда-то тащить: иди, сейчас я тебя буду спасать. Это в принципе не работает. Также как не сработает, если мы своих неверующих родителей куда-то поведем. Или вот соседку свою пойдем воцерковлять, что... Ну привет, иди ты, куда шла. Точно так же и ребенок. Здесь важнее всего, вот батюшка об этом говорил, контакт человеческий. Не вот это вот моя крестная, которая меня этой религией все время грузит. 

Н. Разувакина:

– Ну разумеется, конечно.

А. Сапрыкина:

– А человек, с которым, в принципе, можно общаться, с которым можно разговаривать. 

Н. Лангаммер:

– Меня зовут Наталья Лангаммер. Напомню, что мы обсуждаем программу «Что делать, если моя крестная дочь стала атеисткой». И мы реально обсуждаем программу Наташи, программу действий в данном случае, что делать, если ребенок уже вырос, сформировался и сделал свой выбор. То есть мы уже не говорим о позиции мамы, да, крестной мамы. Мы говорим о позиции на равных уже со взрослым человеком. Правильно я понимаю, отец Алексей? Когда уже выросла.

Протоиерей Алексей:

– Я не знаю. Вот я не считаю, что она выросла. 16 лет – она выросла в каком-то смысле, что она уже независима от родителей, с ней можно общаться. Она еще поменяется. Многие подростки из церковных семей в 15, 16 лет перестают ходить в храм. Потом опять ходят в храм. Здесь нет точки. Это некий этап жизни, тяжелый этап жизни. Получится войти в жизнь ее – слава Богу. Будет хороший теплый контакт – слава Богу. А дальше видно будет.

Н. Разувакина:

– У меня ребенок мой родной, который просто всех умилял и восхищал, когда он был маленький, как он молится, как он стоит долгие службы, как он улыбается на монастырских службах и не бегает, и его не нужно приводить к самому причастию и все. Он мне недавно, вот ему 22, он сказал: «Мама, самое главное открытие для себя Христа во взрослом возрасте». Потому что наступили его те самые 16 лет, когда он, ну он ходил в храм, но он себя понуждал, там начались сомнения, там началось совершенно все. И он сказал, что я стал христианином в 20 лет.

Н. Лангаммер:

– Потому что было засеяно.

Протоиерей Алексей:

– Нет, была детская вера, точнее вера родителей. Чистым сердцем они воспринимают, умиляются там все вокруг, они прямо ангелы. Потом это все проходит. Бунт подростковый, перестройка, осознание там своей личности, свободы. И вот дальше важно, чтобы личная встреча произошла. Чтобы уже не детская вера, а личная, взрослая вера зародилась. Важно, что посеяно, без сомнения, это очень важно. Поэтому кризис у подростка всегда бывает. 

Н. Лангаммер:

– Отец Алексей, а у меня вот такой вопрос. Мы вот сейчас обсуждаем, да, как быть, если там решаешь, стать крестной, не стать крестной, родители неверующие. Часто, я знаю, священники говорят: слушай, ну варианты какие? Ты можешь сейчас отказаться. Если они не живут христианской жизнью, родители. Ну а кто молиться-то за этого ребенка будет? Так ты хоть молиться за него будешь, хоть что-то.

Протоиерей Алексей:

– Да, это не хоть что-то, молиться – это много на самом деле. Известны такие случаи не раз, когда родители молятся за своих непутевых детей, совершенно ужасно ведущих себя, и крестные, и от этого есть явный результат, конечно, такое благословение Божие по молитвам близких людей, матери, крестных, Церкви. И я думаю, что как раз вот тоже в процессе передачи, повторю, я частно тоже достаточно провожу огласительные беседы, и вот я что понял сейчас. Соглашаться и не соглашаться – есть разные обстоятельства внешние. Действительно, иногда нужно вот согласиться, хотя, может быть, и очевидно, что под вопросом. Но нужно обязательно сказать, что я согласен быть крестным в случае, если вы серьезно к этому относитесь и будете жить христианской жизнью, воспитывать ребенка, человека по-христиански. И я думаю, здесь может быть такой критерий: если у меня это сказать не получается на берегу, здесь, значит, и потом не получится. Значит, не надо соглашаться. То есть это такой показатель, насколько у меня духовной зрелости и сил хватит, чтобы вообще об этом сказать. Разные есть обстоятельства – старше по возрасту, младше по возрасту, более обеспеченные люди, статусы разные. Бывает, личностный контакт не таков, что ты вообще об этом можешь говорить. Если ты об этом даже сказать не можешь, то тогда, наверное, не надо становиться крестным.

Н. Лангаммер:

– Ну то есть а молиться тогда кто будет об этом ребенке?

Протоиерей Алексей:

– Здесь может быть, понимаете, ведь это не значит отказать. Это значит отложить. Может быть, давайте подумаем. Вы не готовы, я пока не готов, давайте подумаем.

Н. Лангаммер:

– То есть все-таки родителей как-то подтягивать. 

Протоиерей Алексей:

– То есть здесь не надо обесценивать таинство – лишь бы покрестить, как будто это разменная монета, и нам нужно обязательно это вот... 

Н. Разувакина:

– Что делается сплошь и рядом. 

А. Сапрыкина:

– Да, у православных тоже: не дай Бог умрет, чтобы крещеный был.

Протоиерей Алексей:

– Да, нет, сейчас нельзя крестить, вы не готовы. Конечно, я буду крестной, но мы должны подготовиться, я должна подготовиться. Я вот не могу вам сейчас сказать то, что я думаю. Ну, так сказать, как пример. Давайте там на беседы сходим, Евангелие прочитаем. Ну какую-то такую паузу сделать. Это поднимет статус крещения, а не опустит.

Н. Лангаммер:

– Отец Алексей, я хотела бы, там уже близимся к финалу, спросить. У вас же галерея портретов перед глазами проходит. А вы знаете человека, которого можно назвать хорошим крестным? Кто справился, кто смог, у кого плоды хорошие. 

Протоиерей Алексей:

– Трудно сказать, знаете. Я вижу, что у меня супруга хорошая крестная. Но не все крестники вот прямо такие, какими бы хотелось их видеть. 

Н. Разувакина:

– А много крестников у нее?

Протоиерей Алексей:

– Я не знаю, но человек восемь, может быть. Я не уверен точно.

Н. Лангаммер:

– Ну много. А вы говорите, хорошая – это у нее контакт есть? Критерий, что хорошая.

Протоиерей Алексей:

– Она старается. Она как-то, знаете, вот старается и не надавить, и там не доминировать как-то, вот не навязывать и в то же время как-то не забывает. Есть, есть примеры хороших крестных, которые как-то вот действительно стараются помочь, и молятся, и как-то стараются. Но получается хорошо только в том случае, если родители хоть в какой-то степени живут церковной жизнью. Если родители далеки от Церкви, всякие самые лучшие усилия крестных просто бесполезны.

Н. Лангаммер:

– Анна, да, вот я хотела спросить вас как крестницу в данном случае. Роль вашей крестной в том, что вы верующий человек сейчас.

А. Сапрыкина:

– Я думаю, что вообще, как может быть верующий человек – это, во-первых, комплекс очень многих обстоятельств.

Н. Лангаммер:

– Вот я про что и говорю.

А. Сапрыкина:

– Это Господь зовет человека, призывает как-то, и здесь очень много факторов. Я в первую очередь скорее благодарна своим родителям. И в первую очередь я думаю, что здесь вопрос – вот молитва. Мы часто говорим молитва – это как бы ну как будто, когда больше ничего не сделаешь, вот некая формальность, которую вот, ну типа...

Н. Лангаммер:

– А это и не формальность ни разу.

Протоиерей Алексей:

– А лучше бы с этого начинать. 

А. Сапрыкина:

– Да, и начинать, и продолжать, и завершать.

Н. Лангаммер:

– И все остальное устроится.

А. Сапрыкина:

– И мне вот кажется, что как бы немножко сейчас с другого ракурса: какого крестного выбрать, наоборот, да, если мы своим детям? Вот для меня такой критерий – мне нужно, я всегда говорю: мне от вас ничего не надо, главное – молитесь. Вот просто, пожалуйста, каждый день молитесь за ребенка. В таком случае для меня такой самый шкурный интерес, чтобы у моих детей были по возможности крестные – священники, которые вот всегда на проскомидии. Понимаете, все, я уже с днем рождения могу не поздравить, а каждый раз... Ну на самом деле это могут быть и миряне, у моих детей много мирян, тем более женщины. И тут такой еще момент. Во-первых, чтобы молился человек. А во-вторых, такая ситуация, чтобы в жизни ребенка был взрослый – не родственник, не родитель, но чужой взрослый и при этом одновременно родной. Человек своей культуры, взрослый, о котором ребенок будет знать, что это какой-то особый для меня человек. И вот сказали тогда, когда нельзя обратиться к родителям почему-то, да, можно обратиться к другому какому-то взрослому человеку. То есть таким образом мы вводим в нашу жизнь и в жизнь наших детей какого-то человека нашего духа, нашей культуры. Совсем не обязательно это тот человек, который будет прямо-таки вере учить. Может быть, это человек, который совет даст, еще что-то. 

Н. Разувакина:

– У Золушки крестная была. Мамы не было, крестная была. 

А. Сапрыкина:

– Важно, чтобы у ребенка в жизни были, и не обязательно, кстати, крестные, это могут быть знакомые священники, монахи, самые разные люди, просто друзья семьи.

Протоиерей Алексей:

– Нужны верующие друзья.

А. Сапрыкина:

– Должен быть круг. Причем важно, чтобы это были не только ровесники, но и взрослые люди. 

Н. Лангаммер:

– Какие-то еще авторитеты. 

Протоиерей Алексей:

– Я думаю, что и те и другие. Представляете, если у ребенка, подростка нет верующих друзей, как ему тяжело. Но верующие друзья родителей, верующие, то есть и те и другие, должен быть круг. 

А. Сапрыкина:

– Да. И, соответственно, этот круг мы формируем, когда приглашаем, у меня вот представляете, там семеро детей, соответственно, там у каждого по паре крестных.

Протоиерей Алексей:

– А у вас разные крестные, что 14 крестных?

А. Сапрыкина:

– Один раз продублировалось нечаянно и получилось, что у моего ребенка в этом смысле каша. Пригласили одного крестного, но уже крещение началось, а этот крестный был как раз священник, и приезжал епископ в храм, и его задержали.

Н. Лангаммер:

– А вот так Господь управил.

А. Сапрыкина:

– И получилось, что уже все собрались, мы уже начинаем крещение, а он из другого храма едет, опоздал, что делать? И мы пригласили еще одного священника, который тоже просто присутствовал, не который крестил, а присутствовал, пригласили его. А тот приехал уже к самому концу, он говорит: ну раз пригласили, я все равно крестный, я все равно буду молиться. И получилось, что два мужчины крестных, ну то есть два крестных папы и одна крестная. То есть у нас и такое есть. Ну есть у нас достаточно случайные крестные, ну так случилось, условно случайные, но для меня это не какая-то принципиальная ситуация. Вообще все-таки, да, мы давайте вернемся к тому, что родители должны в первую очередь заниматься детьми своими. И не ждать что вот в такой ситуации: ну-ка давайте сюда крестную – посмотри, во что превратился мой ребенок!

Н. Лангаммер:

– Твоя недоработка. 

А. Сапрыкина:

– Эта какая-то безумная совершенно ситуация. Переваливание какой-то ответственности. 

Н. Разувакина:

– Очень интересная ситуация. Кратенько скажу. У нас обратная ситуация есть в семье. Когда невоцерковленный крестный, рок-музыкант, воцерковился, может быть, в том числе и по молитвам крестника. Потому что он умер уже – ну он умер достаточно рано, в 54 года, но он в это время до этого был и в монастыре пожил, после группы-то панковской, и в монастыре пожил, и работал охранником в храме. И с каким вдохновением он рассказывал про неугасимую лампаду нам с мальчиком моим, про Спиридона Тримифунтского, говорил, что он учит церковнославянский. Ну а потом... 

Н. Лангаммер:

– Это следствие того, что он с вашей семьей общался, Наташ, было?

Н. Разувакина:

– Крестили моего новорожденного сына, и он уехал в Москву, крестный. И я помню, что там были вот такие вот глазищи, как он отрекалтся от сатаны и говорил: «Отрекусь!» И я на него смотрю и думаю: елки-палки, я его видела на сцене с нецерзурщиной, и с чем угодно. А тут совершенно другой человек, такая чистота, такое вот все. И он на следующий день уехал в Москву. А потом мы встретились уже... Ну мы молились за него, конечно же. Я рассказывала ребенку, что вот дядя Слава – твой крестный отец. А потом мы встретились, когда это был уже церковнейший человек просто.

Н. Лангаммер:

– Вот так.

Н. Разувакина:

– И вот он умер уже, вот будучи совершенно другим. 

Н. Лангаммер:

– Надо же как.

Н. Разувакина:

– Причем я не говорю, что рок-музыка это изначально обязательно какая-то грязь там или что, то есть там было все. Но тем не менее вот такое.

Протоиерей Алексей:

– Я так понимаю, что вот эту историю, которую мы сегодня обсуждаем, к вам, условно говоря, претензия, вопрос не в том, что ребенок, подросток неверующий, а в том, что со светской точки зрения чудит. То есть вряд ли же они претензию, что она не причащается там, не молится. 

Н. Разувакина:

– Абсолютно, об этом речи нет. 

Протоиерей Алексей:

– То есть они не просто воспитание в вере... 

Н. Разувакина:

– Вообще.

Протоиерей Алексей:

– А в принципе в воспитании на вас переложили ответственность.

Н. Разувакина:

– Ну там такой вопль отчаяния. Они уже разводят руками, и они ничего не могут сделать, и говорят: ну прояви себя как крестная мать, ну скажи ей, вот это плохо, вот это хорошо. Но это смешно...

Н. Лангаммер:

– Наташ, ну ты по итогу разговора сейчас, как крестная мать, себя как собираешься проявить? Ты что-то вынесла сегодня?

Н. Разувакина:

– Я вынесла, во-первых, мне стало гораздо светлее по этому пункту на душе, мне как-то проще стало. И я поняла, что не все так, да, все запущено, но не все так окончательно плохо. Более того, появился свет надежды. Отец Алексей, вам отдельное спасибо просто. 

Протоиерей Алексей:

– Спасибо.

Н. Разувакина:

– Я подумала, что может быть стоит как-то ненавязчиво, просто так связаться, помимо родителей, с Машенькой и сказать: Маш, я в Москве буду, ты что делаешь в этот день, может быть, вместе погуляем? И очень деликатно, легко просто восстановить те отношения, которые все-таки ведь были, и были неплохими, именно душевные, чисто человеческие. Ну а дальше я же за нее действительно молюсь, я пишу записочки, я поминаю ее утром, вечером. И сейчас стала молиться сугубо. А дальше Господь поможет, не все потеряно.

Н. Лангаммер:

– А дальше Господь поможет. Ну я тоже услышала сегодня, честно скажу, много ответов для себя. И очень благодарна за это отцу Алексею и Анне. Напомню, что в эфире была программа «Клуб частных мнений». Мы обсуждали болевой вопрос: что делать, если ребенок вырос, крестный ребенок вырос атеистом, ну или неверующим. В общем, если наша работа как крестных не исполнена. В студии была Наталья Разувакина, писатель, поэт, журналист, которая предложила эту тему. Анна Сапрыкина, детский писатель, мама семи детей, кандидат педагогических наук. И отец Алексей Батаногов, настоятель храма святого благоверного князя Владимира в Новогирееве. Меня зовут Наталья Лангаммер. Мы вами увидимся, услышимся через неделю, в воскресенье, в 18.00. Всего доброго.

Протоиерей Алексей:

– Всего доброго. 

А. Сапрыкина:

– До свидания.

Н. Разувакина:

– До свидания.

---

Все выпуски программы Клуб частных мнений

• «Что делать с желаниями?» Диакон Иоанн Мыздриков, Никита Вятчанин, Ольга Смирнова
• «Время жизни». Протоиерей Михаил Богатырев, Александр Яценко, Яна Зотова
• «Как любить врагов?» Священник Максим Соловьев, Елена Волкова, Илья Муромский