У нас в школе однажды появился новый учитель истории, загадочный, молодой, тихий, умный. И даже остроумный. Не ругал никого, не кричал, не стукал указкой по столу, не призывал к тишине. Этим завораживал нас, не привыкших к такому обращению, безмерно. Не говорил: А ну-ка – тишина в классе! А говорил: Вы не находите, что это забавно: я стою рядом с Вашим товарищем и не слышу, о чем он говорит. Но это бывало только тогда, когда мы уж очень горячились, обсуждая темы, которые он предлагал. Конечно, мы горячились, и все разом хотели высказать свое мнение. Потому что были счастливы тому, что наше мнение кому-то нужно. Мальчики были рады, что учитель здоровался с ними за руку – а девочки – что склонялся в легком поклоне: дескать, здравствуйте, барышня. В общем, вы понимаете, что когда на уроке обществоведения мы увидели надпись на доске: Тема урока сегодня – счастье! – мы совсем затихли. Затихли – в смысле предчувствуя что-то из ряда вон выходящее. Внеурочное. Нестандартное. Мы прекрасно понимали, что может прийти завуч и проверить, о чем мы говорим на этом уроке. В нашей школе были строгие правила и вести обсуждение надо было все же в рамках решения партии, вернее – очередного ее съезда. Наверное, это касалось и счастья. Потому что наша завуч пришла в самом начале урока и строго посмотрела на учителя. А он встал и тоже поклонился ей. И завуч сказала:  Я не знаю, о чем вы тут будете говорить с детьми, но считаю, что счастье – это умереть за свою родину! Она сказала это так, что стало понятно: на последнем съезде партии постановили, что говорить о счастье надо именно в этом ключе. Но – опять же к счастью! – завучу пришлось идти на урок математики в соседний класс. И мы уставились на учителя, а он сказал: А кто из вас правда думает, что умереть – это такое счастье? И тут мы конечно грянули всем классом. Мы так хотели рассказать о том, как мы видим счастье! Кто-то хотел много детей, а кто-то – жить у моря, а кто-то – стать великим кем-нибудь, а кто-то… в общем, все наши мнения были выслушаны. И учитель рассказал нам о знаменитом Прустовском понимании счастья: счастья-красоты, счастья-мига, счастья сиюминутной гармонии: да, о том самом кусочке бисквита на солнечной веранде. Тот урок запомнился нам, как и многие уроки учителя. Которого кстати за вольнодумие скоро выгнали из школы. Я ж говорю: суровые, партийные были времена. Мы тогда поняли, что нет стандарта счастья, оно у всех разное, и у нас, и у Пруста, и у завуча, и у партии. Так мы шагнули вперед к нашему счастью на целую ступеньку.

И так шагаем: от кусочка солнечного бисквита на веранде – до трудного и долгого пути к счастью понимания ближнего, соучастия в делах милосердия – да мало ли еще разновидностей этого самого счастья.

Должна признаться, что все эти воспоминания навеяны совсем не ярким эпизодом, который я увидела сегодня в клинике. Я сидела в очереди, довольно унылая, когда некая очень старая старушка пришла сдавать анализы.  Администратор клиники кинулась к ней в ноги – чтобы одеть ей бахилы. Какой у вас чудесный сервис – разулыбалась бабуля. Но вы же за нас воевали – что мы, не сможем одеть вам бахилы? – смутилась прекрасная девушка администратор. Вы понимаете, отчего на моих глазах выступили слезы. Счастья.