Гость программы: доктор исторических наук, профессор Исторического факультета МГУ Андрей Андреев.

Мы говорили о личности и жизненном пути Александра Сергеевича Грибоедова, о его литературном и музыкальном творчестве, а также о дипломатической службе и значительном вкладе в прекращение Русско-Персидской войны и заключении выгодного для России Туркманчайского мирного договора.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Сегодня мы говорим об одной чрезвычайно известной исторической личности и не надо думать, что эта личность имеет отношение лишь к истории русской литературы, хотя там она находится среди ярчайших звезд на небосклоне нашей писательской славы, нет, это еще и человек политический, скажем так. Представлю его вам — это Александр Сергеевич Грибоедов. И в гостях у нас знаток русской истории XIX века, доктор исторических наук, профессор исторического факультета МГУ Андрей Юрьевич Андреев. Здравствуйте.

А. Андреев

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— По традиции мы, говоря о какой-либо исторической личности, задаем нашему гостю вопрос: что может служить его визитной карточкой? Буквально три-четыре фразы о том, что должно всплывать в памяти у наших радиослушателей, когда разговор заходит, ну или сетевая полемика заходит о жизни и трудах Александра Сергеевича Грибоедова. Напоминаю вам, что мы никогда не принуждали наших гостей говорить вещи общеизвестные, если ваше мнение не таково, вы имеете на него право.

А. Андреев

— Ну, должно всплывать и всплывает, естественно, комедия «Горе от ума», которую мы учим в школе, до сих пор учим, насколько я понимаю, и хорошо, что она до сих пор не исключена из школьной программы, но это же не весь Грибоедов, должна прежде всего всплывать в памяти его многолетняя деятельность, как дипломата в Закавказье, то есть Грибоедов — это такой человек, который видел движение Российской империи на юг и видел это движение Российской империи по ту сторону Кавказского хребта, то есть если мы говорим вообще о представлении, о границах Российской империи, о судьбе Российской империи в ее самых крайних пределах, то вот Грибоедов нам дает такой очень хороший отсыл к возможным ее пределам по ту сторону Кавказа.

Д. Володихин

— То есть иными словами мы пишем в визитной карточке Александра Сергеевича Грибоедова две строки и не знаем, какую из них поставить выше: замечательный писатель, замечательный дипломат или замечательный дипломат, замечательный писатель.

А. Андреев

— Ну, вряд ли Грибоедов так жестко разделял эти понятия, конечно, он понимал, что, всерьез вступая на дипломатическое поприще, он как бы ограничивает свои возможности, как драматурга, поскольку он не бывает в столице, но он писал, он писал постоянно, то есть он оставался писателем, будучи дипломатом.

Д. Володихин

— Ну что ж, я думаю, что сейчас самое время вернуться от визитной карточки к корням судьбы этого человека и поговорить о том, из какого он рода, где обучался, кто его друзья и каким образом он пришел и на литературную стезю, и на дипломатическую. .

А. Андреев

— Давайте начнем с того, что род Грибоедовых не самый родовитый, не самый старый в русской истории, но все-таки оставивший свой след, а именно: предок Грибоедова Федор Акимович входил в такую известную комиссию: комиссию думных дьяков, которая готовила документы, предварявшие соборные уложения, то есть через эту комиссию проходили всевозможные проекты, справки, поправки и прочее, которые потом уже преобразовывались в чеканные статьи того свода законов соборного уложения, который вообще лежит в основе русского права.

Д. Володихин

— Напомню, что это 1649 год, царствование государя Алексея Михайловича.

А. Андреев

— Да, и при Алексее Михайловиче наш Федор Акимович Грибоедов уже не последнее лицо, хотя, конечно же, он ведь не думный дворянин, не боярин, то есть он не принимает решение, но как раз из тех государственных деятелей, от которых судьба государства напрямую зависит.

Д. Володихин

— То есть они не принимают решение, но они его готовят и оформляют.

А. Андреев

— Да, и еще неизвестно, что важнее.

Д. Володихин

— Может быть, у дьяков в XVII веке была большая власть, надо сказать, не поймешь, кто более влиятелен в государственных делах, то ли остатки высокородовой аристократии, то ли дьячество, которое постоянно внутри державных дел.

А. Андреев

— Можно еще вспомнить, что у отца этого Федора Акимовича и вообще у его предков, которые, видимо, прибыли на Русь из Польши, у них были пожалованные имения, пожалованные именно за подвиги в Смутное время, в частности, та же самая Хмелита грибоедовская была пожалована еще при царе Михаиле Федоровиче. То есть вот мы имеем хороший такой обычный спокойный дворянский род, который, надо сказать, в XVIII веке совсем незаметен и у него несколько ветвей, не знаю, интересно это слушателям или нет, что у папы и у мамы Грибоедова была одна и та же фамилия, то есть мама Грибоедова и урожденная тоже Грибоедова, это значит, что просто породнились две ветви рода, но при этом они между собой все время как бы считались неравными, то есть мама была богатая, мама была кичливая, это по биографическим сведениям известно, мама была такая, немножко похожа на маму Тургенева, если вы понимаете, о чем я. А отец Грибоедова был спокойный, тихий и говорят, что еще и выпивал.

Д. Володихин

— Ну что же, две ветви рода породнились, далеко разбежавшиеся между прочим ветви рода, тут никакого преступления против канонических правил православия нет, на стороне папы чин секунд-майора, в общем, не очень высокий, хотя и не ничтожный, на стороне мамы богатство...

А. Андреев

— Имение, да.

Д. Володихин

— Что такое Александр Сергеевич — ну, если он следовал бы своему положению по роду и по крови, он был бы средней высоты провинциальный дворянин и точка.

А. Андреев

— Ну а, собственно, ему эта карьера-то и светила, он и должен был стать средней высоты провинциальным дворянином, правда, мама имела дом в Москве и надо сказать, что Грибоедов все-таки воспитывался в Москве, хотя основную часть юности, молодости проводил в своей Хмелите. Очень многие дворяне жили в Москве, потом возвращались в свои имения, то есть то, что Грибоедов — москвич по детству, по юности еще не заказывает ему в дальнейшем возвращение обратно в провинцию. Но вот надо сказать, что Москва Грибоедову дала много, понятно, что любой, кто открывал «Горе от ума» понимает, что «Горе от ума» — это поэма о Москве, у нас нет другого, наверное, столь яркого документа первой четверти XIX века, чего-то такого до лермонтовского или до 30-х годов, где Москва выступала такой живой, такой яркой, такой сочной — это все впечатления Грибоедова из детства, дело в том, что потом, уже в послепожарную эпоху, когда Грибоедов поступил на службу, он преимущественно бывал в Петербурге, он в Москве-то жил, кто-то из историков посчитал и литературоведов, что все его последующее пребывание в Москве не превышает трех недель.

Д. Володихин

— Напомним, что пожар — это пожар 1812 года, связанный с Наполеоновским нашествием.

А. Андреев

— Просто я хочу напомнить, что пожар разделил историю Москвы на две эпохи, и вот Грибоедов — это чадо допожарной Москвы, то есть Москва другая, мы ее не видели, это Москва — именно огромная деревня, это Москва городских усадеб, это Москва невиданных праздников дворянских, когда можно было, прекрасно написано у Гершензона в книжке «Грибоедовская Москва», я ее всем слушателям могу порекомендовать, эту замечательную книжку. Так вот, Гершензон показывает, что в принципе можно было вообще не иметь собственного дома и каждый день наедаться досыта, если вы просто переходили от одного праздника к другому.

Д. Володихин

— Ну, хлебосольное дворянство часто имело стол открытым.

А. Андреев

— Да, и был какой-то старичок, которого все приветствовали, все знали, никто не знал, кто он и как его зовут, просто он ходил от одного дома к другому и так однажды умер, так никто и не узнал, кто он, это анекдот.

Д. Володихин

— 1812 год — это время, когда Александр Сергеевич Грибоедов разменивает уже третий десяток, то есть Москва должна была ему дать кое-что другое, а он ведь учился в Московском университете.

А. Андреев

— Сейчас расскажу про университет. Но большая проблема — год рождения Грибоедова, давайте эти две вещи соединим в известном факте, который я могу только подтвердить со своей стороны, поскольку я кое-какие документы о Грибоедова сам лично обнаружил в архивах, в открытых публикациях, в списках студентов, короче говоря, Грибоедов зачислен в студенты Московского университета в самом начале 1806 года, в январе 1806 года Грибоедов поступает в Московский университет.

Д. Володихин

— Если официально, то ему 14 лет, чего быть не может.

А. Андреев

— Не 14, а у нас есть две даты рождения Грибоедова, точнее, у нас их больше, но историки определенно склоняются к двум вариантам: у нас есть дата, которая стоит везде, откройте любой справочник, любой словарь и это будет 1795 год, в таком случае ему даже 11-ти нет, ибо, я сейчас навскидку не вспомню день его рождения, прошу прощения, уважаемые слушатели, но в январе ему точно еще не было 11-ти лет, ему 10 лет.

Д. Володихин

— Ну просто вундеркинд какой-то.

А. Андреев

— Да, ему 10 лет и это официальная точка зрения, его официальный год рождения, до сих пор мы юбилей празднуем и все даты подвязаны под 95-й год. Но есть и вторая дата, на которую многое указывает, в частности, сам Грибоедов неизменно указывал ее во всех документах после 1818 года, я, может, объясню, почему это так, почему эта дата важна, последняя, 1790-й год, в таком случае ему 15 лет, ему идет 16-й год и это нормально, как раз в этом смысле поступать в студенты на 16-м году жизни в тот момент в начале XIX века совершенно нормально.

Д. Володихин

— Но это значит, что он внебрачное дитя, и родители, условно говоря, покрыли грех венцом.

А. Андреев

— Да, и действительно в таком случае, если он родился в 90-м году, значит, он родился до брака родителей, и он, конечно, сам это никак признавать не хотел, больше того, это же было ему опасно, в таком случае он теряет права потомственного дворянства. И вот я сказал, почему важен 18-й год: в 18-м году Грибоедов наконец получил 8-й класс по табелю о рангах в статской службе и права потомственного дворянина, то есть в этом смысле ему больше не грозило их лишиться, вы понимаете, да? А теоретически, если бы он обнародовал эту дату раньше, то получается, что...

Д. Володихин

— Ну, это тот момент, когда он, что называется, на коне, а мы пока находимся в 1806 году, итак, Московский университет...

А. Андреев

— Да, итак, у нас есть две версии Грибоедова, на самом деле, и та, и та возможна, он может быть вундеркиндом, дело в том, что Грибоедов блестяще знал языки, он играл на музыкальных инструментах, мы еще эту тему обязательно затронем. Он читал, например, античных классиков в подлиннике, то есть на латыни, у него были хорошие гувернеры, причем что интересно: во многих семьях дворянских гувернеры были французы и в общем, французы такого, знаете, среднего пошиба, как говорили это о французских кучерах и парикмахерах, но не до такой степени, но были такие воспитатели в дворянских семьях, так вот, Грибоедова воспитывали ученые немцы, эту тему сейчас нет времени просто развивать, но у него было два воспитателя, и оба они были ученые немцы.

Д. Володихин

— Мы ненадолго прервем ваш рассказ о биографии Александра Сергеевича Грибоедова, но вернемся к вашей фразе о том, что Александр Сергеевич был хорош, как исполнитель музыкальный и добавим к ней то, что он был хорош и как композитор, но впоследствии вернемся к разговору об этом, а пока в эфире прозвучит одно из его творений, дошедших до наших дней, это «Вальс ля-бемоль мажор».

Звучит музыка

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. В гостях у нас замечательный историк, доктор исторических наук, профессор исторического факультета Андрей Юрьевич Андреев, и мы обсуждаем судьбу и труды замечательного писателя и известного дипломата Александра Сергеевича Грибоедова. Мы споткнулись на Московском университете намеренно, нам обоим, как профессорам Московского университета, интересно поговорить об этом подольше, и вот я даю Андрею Юрьевичу возможность рассказать поподробнее о годах учения Грибоедова в нашей альма-матер.

А. Андреев

— Московский университет мог дать Грибоедову очень много, именно в эти годы туда прибывает целая плеяда замечательных немецких ученых, в том числе, из лучшего европейского университета Гёттингенского, замечу, что они, конечно, преподавали на немецком языке и для многих дворян это была трудность, но не для нашего Грибоедова, еще раз подчеркну: немецкий Грибоедов знал с детства, кроме того, он блестяще говорил по-французски, читал по-английски и так далее, то есть он, в общем, похож на того вундеркинда, если ему действительно в этот момент 10-11 лет, который может и причем с жаром, с пылом черпать учение из этого чистого источника знаний. Он был не один такой, многие в его поколении, будущие декабристы блестяще занимались в Московском университете, назову одного товарища, с которым Грибоедов явно был знаком по университету, это известно: Петр Яковлевич Чаадаев, Чаадаев также учился у тех же немецких учителей, они вместе с ним читали Канта, Фихте, раннего Шеллинга и это действительно было важно, Чаадаев выходит из университета уже сложившимся философом, при том, что он совсем молодой, еще до поступления на военную службу. И вот Грибоедов был такой же, он получил явно глубокие научные знания, его интересовала философия, его интересовало право, потому что он слушал лекции по праву тоже, и он, как считается, начал подготовку к сдаче докторского экзамена, то есть он хотел завершить свое обучение в университете сдачей экзамена на доктора права.

Д. Володихин

— А кстати, на каком факультете он пребывал?

А. Андреев

— А вот надо сказать, что в тот момент не было жесткого прикрепления, но если мы посмотрим на список профессоров, которые его слушают в 1811 году, этот список, мне так повезло, я держал в собственных руках, прямо где рукой Грибоедова, это чуть ли не самый ранний автограф Грибоедова, 1811 год, написан его рукой список профессоров, это будут профессора-правоведы, то есть именно профессора факультета, где такие науки преподавались. Но война помешала этому, и Грибоедов позже указывал, просил допустить его, у него была одна попытка, просил допустить его заново к сдаче экзамена, но потом оставил эти просьбы. 12-й год мобилизовал Грибоедова на военную службу, как, собственно, и все русское дворянство. Грибоедов, видимо, изначально не хотел быть военным, но он поступает в полк, полк графа Салтыкова, в тот полк, который был создан на пожертвования русского дворянства, и вот он становится гусаром.

Д. Володихин

— Ну, это такие, скажем так, вспомогательно-дополнительные гусары.

А. Андреев

— Да, Иркутский гусарский полк, совершенно никому особо известным не отличившийся, благо, что и Грибоедов большую часть кампании 12-го года сказался больным и находился в городе Владимир, но он все-таки действительно, скорее всего он молодой, я не знаю, какая дата верна, но если предположим, что он 95-го года, то в 12-м году ему еще 17 лет только, в 17 лет не так уж легко рисковать жизнью, так что можно простить Грибоедова, если он в 17 лет не рвался на поля сражений, но так или иначе в заграничных походах он точно участвовал, он дошел до Парижа, он видел все то же самое, что видели поколения декабристов, которые находились в заграничных походах, он вернулся, и вот четыре года, проведенных им на военной службе, они явно сказались, определенные привычки, определенное даже бретерство, это все сказалось в том роковом совершенно обстоятельстве, роковом событии, которое в 1817 году раз и навсегда изменило жизнь Грибоедова: в 17-м году он становится участником знаменитой «четверной дуэли», когда стрелялись сразу четыре человека и, по сути, главным виновником этой дуэли был сам Грибоедов, дуэль была из-за женщины, из-за балерины, у балерина была фамилия Истомина, та самая Истомина, которую наши слушатели знают хорошо по Евгению Онегину, она была совершенно пленительна, прелестна, ей было 18 лет, за ней ухаживали многие офицеры Петербурга, и Грибоедов осуществил здесь такой род небольшой интриги в том, что Истомина охладела к своему прежнему возлюбленному, у которого была фамилия Шереметев, и Грибоедов лично привез ее к своему приятелю, а у приятеля была громкая фамилия по 18-му веку: Завадовский, это действительно был потомок того самого Завадовского, и вот Грибоедов привез Истомину к своему приятелю, тем самым смертельно оскорбив Шереметева, ну а за Шереметева вступился еще такой известный офицер или бретер, в общем, герой в будущем кавказских войн, как Александр Иванович Якубович, в четверной дуэли Завадовский должен был стреляться с Шереметьевым, а Грибоедов с Якубовичем, и дуэль закончилась трагически, потому что Шереметев был убит, Завадовский стрелял великолепно, Шереметев очень мучился, смерть была мучительная, Якубович считал, что во всем был виноват Грибоедов, он это не простил Грибоедову, и вторая часть дуэли была отложена. Уже когда Грибоедов оказался на Кавказе, через год Якубович его нашел, заставил стреляться, они долго стояли у барьера, Якубович долго выцеливал, и он отстрелил Грибоедову безымянный палец, чтобы тот больше не мог так виртуозно играть на фортепиано, еще одно искусство, которое, конечно, нравилось всему светскому обществу.

Д. Володихин

— Печальная история.

А. Андреев

— Но проблема не в том, что Грибоедов потерял руку, а проблема в том, что Грибоедов просто настолько тяжело это переживал, на его глазах был убит человек, он не мог с себя снимать вины за эту смерть и это заставило его покинуть Петербург, вот к чему мы ведем, в 17-м году Грибоедов принимает решение, что больше в этой светской бретерской гусарской жизни он больше жить так не будет.

Д. Володихин

— Ну вот здесь хотелось бы уточнить: заграничный поход русской армии завершился в 1814 году, 1817-18-й — это на несколько лет позже, что же он, просто числился в полку военнослужащим или что-то еще?

А. Андреев

— Знаете, гвардейские полки, я вам сейчас точно не скажу, во-первых, они находились долгое время за границей, то есть он в 15-м году тоже был в Европе, там ряд каких-то чисто гусарских историй о нем рассказывается, как он, например, хотел показать, как он прекрасно владеет конем и вскочил на коня, проехал по столу, не разбив ни одной рюмки, как он в какой-то польской деревушке, шла церковная служба, а потом вдруг ксендз отлучился, и Грибоедов взошел на хор и стал играть на органе, он же музыкант, он играл на органе великолепно, все католики его так заслушались, прямо воспряли духом, и вдруг с высот костела ударила русская Камаринская, то есть это все пребывание за границей, оно было довольно длительным...

Д. Володихин

— Баловник. Ну вот серьезные бы люди, вот если бы он начал отыскивать себе невесту в Москве, в Санкт-Петербурге, спросили бы: «А в каком, голубчик, вы чине?» Вот на момент дуэли, сразу после нее, ведь, наверное, не в высоком...

А. Андреев

— Чин небольшой, если не ошибаюсь, ротмистром был он, когда уходил из полка.

Д. Володихин

— Давайте этот момент зафиксируем: за десять лет до своей кончины Грибоедов по службе никто. Поехали дальше...

А. Андреев

— Так вот, решение было принято, куда Грибоедову уехать, собственно, было два направления, оба бесконечно далеких от Петербурга, оба едва ли не означали прощание с Родиной навсегда, одно — это Филадельфия, США, на самом деле, если бы он попал в Америку, то у нас бы другие были вообще русско-американские отношения, другое — это Закавказье. И оттуда, и оттуда можно было вообще не вернуться, но, с другой стороны, и то, и то могло сулить блестящую карьеру в будущем. Он выбирает Закавказье, он был приписан к миссии Симона Мазаровича, тогдашнего русского посланника в Персии и уезжает в 18-м году в Тифлис.

Д. Володихин

— Ну что ж, вот это уже судьба, а не баловство.

А. Андреев

— Да, и потом, Грибоедов же, он любитель языков, он страстно начинает учить, как он раньше учил латынь, так он страстно учит арабский и персидский, ему и эти языки легко даются, ему легко дается постижение европейской культуры и в общем, давайте немножко еще промотаем его карьеру: неслучайно, что уже в 1826 году он занимает такое серьезное место: он становится фактически заведующим дипломатической частью при новом наместнике Кавказа графе Паскевиче, который к тому же приходился Грибоедову родственником, потому что двоюродная сестра Грибоедова была замужем за Паскевичем. И вот у Паскевича Грибоедов возглавляет, условно говоря, всю его переписку дипломатическую ведет лично Грибоедов и поэтому уже в 28-м году, когда начинаются мирные переговоры по итогам этой Русско-персидской войны, напомним, что война эта — первая война Николая I, которая объявлена сразу же вскоре после восшествия на престол...

Д. Володихин

— 1826-28-й.

А. Андреев

— Да. Так вот, эта война завершается тем, что именно Грибоедов диктует условия мира персам, больше того, он не только диктует условия мира, но и, например, такую трогательную деталь: «пусть они вначале заплатят, а потом подпишут мир, иначе они никогда нам не заплатят» — это, кстати, было очень верно, потому что мир предполагал выплату огромной контрибуции, это была одна из основных мыслей и идей Грибоедова: персы обязаны платить контрибуцию, потому что они виноваты, они напали на Россию, значит, у них есть деньги на войну, вот пусть они заплатят контрибуцию и тогда у них не будет денег на новую войну.

Д. Володихин

— Ну а в конце концов человек учел то, что имеет дело с Востоком, мы договорились, но договорились по-особенному и кто знает, как они с той стороны воспринимают нашу договоренность, а вот деньги, которые уже поехали в наш тыл — это твердый факт. Ну вот давайте отфиксируем этот момент: всего несколько лет и человек, который раньше гусарствовал, учился в Московском университете, хотел заниматься науками и вообще имел возвышенно-романтическую биографию, «довольно высоко поднялся», как сказали бы те же серьезные люди из той же самой Москвы, по чиновной лестнице и в общем, выдался в заметные фигуры дипломатии по службе в Министерстве иностранных дел.

А. Андреев

— Ну, у него был соответствующий «экзамен на профпригодность»: он ведь выдержал следствие по делу декабристов, то есть его проверяли, прежде чем давать ему такие чины, он прошел эту николаевскую проверку, прошел эту благонадежность и был найден непричастным к движению декабристов — это, конечно, не так. Все юношеские приятели Грибоедова по Московскому университету, там был еще и Якушкин, там и Никита Муравьев с ним вместе учился, и другие, все это были сплошь декабристы. Конечно же, Грибоедов знал о движении декабристов, есть некая мифическая фраза, которая приписывает ему отрицательное отношение...

Д. Володихин

— ...что «прапорщики хотят изменить государственный строй России».

А. Андреев

— Да, но так или иначе Грибоедов явно один из поколения декабристов, мы не можем этого отрицать.

Д. Володихин

— Ну, тут вот какая тонкая деталь: с одной стороны, он знаком со многими, а с другой стороны, официально в организацию, видимо, не вошел.

А. Андреев

— И это неизвестно, поскольку есть показания Рылеева, что Грибоедов входил в организацию, но доказать мы это не можем, и я полностью здесь устраняюсь от каких-либо суждений, может быть, входил, может быть, не входил.

Д. Володихин

— Но, с другой стороны, приходили, беседовали, говорили, мечтали, была это на тот момент организация или нет — да бог весть, он, что называется, прошел по периферии.

А. Андреев

— Ну да, Рылеев тем не менее показывал, что Грибоедов был членом Тайного общества, не в этом дело, мы, по-моему, уже в прошлый раз, год назад это было, когда была передача про декабристов, мы говорили, что стоит говорить о поколении декабристов, мы никогда не установим точно, кто был в Тайном обществе, да и действительно конструкция Тайного общества — это же не пионерская организация, справки никто не выдавал, он был одним из них. И вот представьте, что ваши друзья, ваше поколение попадает под это следствие, под этот суд, а он остался, и вот тогда хороший вопрос: а ради чего остался? Вот мои друзья хотели свободы для России, хотели изменить ту самую судьбу — они пошли в Сибирь, они пошли в крепость, а я? А я не пошел, я признан непричастным, но, может быть, я тоже смогу изменить судьбу России?

Д. Володихин

— Но в лучшую сторону и другими методами. Давайте все-таки вспомним, с одной стороны, романтика, друзья, все чудесно, кто-то в Сибирь, кто-то на площадь, этот не был ни там, ни там, но 1828 год, Туркманчайский мирный договор с Персией, в каком чине находится Александр Сергеевич?

А. Андреев

— Ну, высший чин — это статский советник.

Д. Володихин

— Совсем неплохо, то есть человек оказался пригоден не в заговоре, а на службе, с одной стороны, поколение — это поколение, а с другой стороны, есть конкретные проявления личности и вот она, видимо, для себя выбирала нечто другое. Но вот этот мир самому Грибоедову не принес ни счастья, ни удачи...

А. Андреев

— Вы сейчас, по сути, повторяете рассуждения, которые постоянно идут в романе Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», стоит ли выбирать карьеру или стоит ли выбирать что-то более высокое — подвиг или поэзию, литературу и так далее, да это упрек Грибоедову, что он карьерист, в общем, подспудно витал если не в его культуре, то, по крайней мере, в позднейшем восприятии Грибоедова.

Д. Володихин

— С моей-то точки зрения это как раз его достоинство, он принес пользу.

А. Андреев

— Конечно, он действительно принес пользу, если действительно его мысли были чем-то важным для истории России, и вот мне кажется, что это именно так и есть, мне кажется, что он действительно своей деятельностью олицетворял некоторые очень важные мысли и идеи в истории России.

Д. Володихин

— Мы прервемся на минуту, буквально в самом скором времени вновь продолжим эту беседу, потому что мы подошли к чрезвычайно важному в ней моменту, а пока я напоминаю, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире сегодня с вами, дорогие радиослушатели, я, Дмитрий Володихин. Итак, скоро мы опять вернемся к этому разговору.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, у нас в гостях замечательный историк, доктор исторических наук, профессор исторического факультета МГУ Андрей Юрьевич Андреев. Мы обсуждаем труды и дни Александра Сергеевича Грибоедова, и мы добрались до кульминационной точки в его судьбе, которая сдвинута к самому, можно сказать, финалу его карьеры и жизни, и точка эта трагическая. Итак, с одной стороны, чиновник, который дошел по службе до статского советника — молодец, замечательно, хорошо работал. Он фактически писал за спинами более, может быть, крупных людей Туркманчайский мирный договор, чрезвычайно выгодный для Российской империи с серьезными территориальными приращениями. Он должен будет вернуться в Персию, и там его будет ждать трагическая гибель, но вместе с тем, помимо того, что он реализовал есть то, что он не реализовал, но в сфере идей это осталось.

А. Андреев

— Я еще добавлю здесь один важный акцент: он не просто писал какой Туркманчайский договор, который кому-то надо было реализовывать, он писал свой собственный Туркманчайский договор, который сам же хотел реализовывать и который ему дали возможность реализовывать, ибо он этот договор привез в Петербург и тут же получил назначение, чрезвычайно уполномоченным министром, его даже так называли, не посланником, а министром, чрезвычайным уполномоченным министром в Персии для реализации этого договора. То есть Грибоедов в Туркманчайском договоре уже показал некоторые контуры видения своего, своего, значит, той судьбы, которую Россия имеет в Закавказье, но которую он хочет сам для нее реализовывать, понимаете, здесь очень тонкая вещь, Грибоедов сам пишет историю России, он отождествляет Россию и себя. Вообще, это есть у него даже в литературном творчестве, может быть, потом об этой мысли поговорим, когда вся пересекается судьба государства в одном человеке, то есть он считает, что здесь он и есть Россия за Кавказом. Итак, что это за мысль, в чем идея этого Туркманчайского мира: во-первых, присоединение Армении, армянский народ до сих пор хранит очень добрую память о Грибоедове, потому что когда христиане находились в угнетении внутри персидского государства, Грибоедов же не только дал возможность, присоединил армянские области к Российской империи, очень важный пункт Туркманчайского мира, говорил о том, что любой человек, который считает себя армянином, он может совершенно свободно переселиться на территорию Российской империи.

Д. Володихин

— Я еще добавлю, что взятие Эривани произошло не с первого раза, российской армии пришлось приложить необыкновенное упорство, отвагу и плачено за Эривань большой кровью, то есть вот фиксация этих статей в договоре, она была, помимо всего прочего, еще и разумным понимаем того, что землю, которую так обильно кропили кровью, отдавать больше никуда нельзя.

А. Андреев

— Это с военной точки зрения, но Грибоедов видел в армянском народе часть Российской империи, то есть еще раз вот эта самая статья, она отчасти стала причиной его гибели, любой человек, который декларирует свою принадлежность к армянскому народу, к Армении, к ее области, он может свободно искать защиты у Российской империи.

Д. Володихин

— Ну, в конце концов здесь есть религиозная комплиментарность.

А. Андреев

— Бесспорно, конечно. Итак, опора на союз с армянским народом, что для Грибоедова было очень важно. И поскольку уже речь идет о Закавказье, то дальше уже нужно строить присутствие Российской империи в Закавказье на каких-то новых, в том числе, экономических основаниях. Еще раз подчеркну важность этой контрибуции для Персии, Персия совсем рядом с Закавказьем, то есть она постоянно угрожает этим областям, и там нет же естественной границы...

Д. Володихин

— Очень долгое время она просто владела всем, а затем почти всем Закавказьем, включая Грузию и дальше до Большого Кавказского хребта.

А. Андреев

— Совершенно верно, а здесь мы с вами перевалили через Большой Кавказский хребет, мы уже южнее этого хребта находимся и соответственно, в общем-то, Грибоедов, не знаю, насколько его экспансионистские планы простирались, но понятно, что в Туркманчайском мире предусмотрены также и санкции на нарушение договора: если Персия не сможет выплачивать контрибуцию, то ничто не мешает русской армии занимать дальше еще более южные области и так, в принципе, вплоть до самого Тавриза, то есть та территория, которую называют Южным Азербайджаном, а она же называется Северный Иран, она как бы уже почти автоматически в самой логике Туркманчайского мира становилась зоной российских интересов, и недаром именно в Тавризе был основной штаб, основной центр русской миссии. Не в Тегеране, а именно в Тавризе, не могу сказать, что Тавриз уже становился русским городом, но Грибоедов многое сделал для того, чтобы там возникла твердая опора нашей дипломатии, нашей сферы влияния. Итак, Россия идет далеко на юг, если посмотреть на карту, вообще где Тавриз — это же вообще чуть ли не Персидский залив рядом, конечно, не совсем рядом, но где-то там просматривается вдалеке...

Д. Володихин

— Но это за пределами не то, что российского, а даже просто современного Закавказья, троицы государств Грузии, Армении и Азербайджана, Тавриз дальше находится, он не в пределах Азербайджана.

А. Андреев

— Да, но при этом все равно это считается южным Азербайджаном, потому что преимущественно население там не персидское вокруг Тавриза находится и так это было в эпоху Грибоедова. Так вот, с одной стороны, вот такое как бы расширение сферы российского присутствия за Кавказом, но с другой стороны, очень важен экономический аспект, потому что мы попадаем в землю с благодатным климатом, а Грибоедов очень много путешествовал, по своей должности он же должен был перемещаться между Тавризом, Тегераном, Петербургом и обратно Тифлисом, он очень много путешествовал, мог сравнивать и его, конечно, очень угнетал русский климат, тем более, что у нас, как мы знаем, зима восемь месяцев в году, ему было, как помещику, а он был свидетелем, между прочим, довольно жестокого восстания крестьян в имениях его матери, он прекрасно понимал, что русский крестьянин природой обделен, а вот здесь он попадает в совершенно другой край, край благодатного климата, как он считает, и рождается довольно фантастический, но сформулированный Грибоедовым план, план, который связан с образованием российско-закавказской кампании, по типу, нам уже известному, по типу и российско-американской кампании, и ост-индской кампании прежде всего, то есть такой кампании, которая бы вела экономическое освоение значительной части земель на окраинах империи, которая бы управлялась фактически самостоятельно во главе с директором, то есть император дает ему надлежащие для этого полномочия и который может, в том числе приобретать крестьян, подчеркну: крепостных крестьян, а каких еще вы можете приобретать? С какой целью — для того, чтобы переселять их туда, за Кавказ. И вот здесь удивительным образом в одной мысли сочетаются самые ужасы крепостного права, потому что при этом, естественно, крестьяне, что называется, на вывод покупаются...

Д. Володихин

— Свободы они при этом не приобретают.

А. Андреев

— Абсолютно, да, это крепостные крестьяне, но по мысли Грибоедова, они будут дальше жить и обрабатывать землю, где вот воткни палочку, она тут же расцветет, где можно снимать урожай четыре раза в год, где тепло, где все замечательно и где, как Грибоедов много раз подчеркивает, у него очень интересные путевые заметки, кто вообще увлекается, я очень советую почитать именно путевые письма, Грибоедов, можно сказать, еще как бы переосмысливает сам жанр путевых записок. Так вот, он столько раз пишет о лени, что главное качество того населения, которое он видит вокруг — это лень, что там никто землю не обрабатывает, что все просто сидят, иногда сидят дома или выходят посидеть у себя на крылечке, но они просто сидят и ждут, грубо говоря, рот открыли, ждут, когда туда персик упадет с дерева, и вот трудолюбие русского народа в сочетании с плодородностью этой земли должны по мысли Грибоедова сотворить чудеса.

Д. Володихин

— Ну, проект масштабный, ничего не скажешь, что было бы при реализации трудно предсказать, но так или иначе Александр Сергеевич Грибоедов реализовать этот проект не смог, не успел, поскольку прошло относительно немного времени после подписания Туркманчайского мирного договора и начало реализации этого проекта, когда смерть всякую возможность дальнейшей работы в этом направлении закрыла, что произошло, почему он был убит?

А. Андреев

— Конечно, для реализации проекта нужен был сам Грибоедов, хотя формально директором компании там был его друг и приятель Заверейский, купец, но, конечно, без Грибоедова проект этот дальше уже реализовывать точно было невозможно, а Грибоедов погиб, опять-таки, за тот самый свой договор, за свои мысли.

Д. Володихин

— Вот вернемся к этому, уточним: текст, который говорит о том, что армянин, как христианин, может искать покровительство и помощь...

А. Андреев

— ...как уроженец новых земель Российской империи, не просто как христианин, армянин, как уроженец новых земель Российской империи, может теперь искать покровительства. Ну и положение Грибоедова в Тегеране было сложным, еще раз подчеркну: если в Тавризе он чувствовал себя, как дома, в Тавриз переехала его молодая жена, мы как-то не говорили сейчас о грузинском браке Грибоедова...

Д. Володихин

— Доберемся.

А. Андреев

— Может быть, еще скажем об этом, в Тавризе жила Нина, а в Тегеране было не очень уютно, но там была тем не менее русская миссия, то есть это отдельное большое пространство, комплекс помещений, там жило почти сорок человек русской дипломатической миссии, и вот они не то, что с самого начала были на осадном положении, но на них, конечно, смотрели очень косо благодаря целому ряду статей Туркманчайского мира, в частности, Грибоедов, ну уж не знаю, зря или не зря, например, он выхлопотал, специально вписал в Туркманчайский мир, опять-таки, для себя статью, по которой русский посланник в присутствии шаха сидит, а вы понимаете, как важно на Востоке соблюдение обрядов, обычаев, ритуалов, так вот, специально при выходе шаха к посланникам, когда все стояли, Грибоедов приходил со своей табуреткой.

Д. Володихин

— И вместе с тем я слышал, что здесь дело не только в Туркманчайском мирном договоре и не только в этих особых статьях, но и то, что британская дипломатия оказывала в Персии противодействие дипломатии русской и достаточно жесткое.

А. Андреев

— Да, я, собственно, к этому и веду, смотрите, если русский посланник сидит, а британский посланник стоит, то, наверное, тому обидно, может, он тоже хотел иметь свою табуретку.

Д. Володихин

— Я думаю, что купеческая нация вполне бы умылась, но и то был интерес и территориальный, и торговый, и экономический, достаточно серьезный.

А. Андреев

— Конечно, главная тайна гибели Грибоедова, она именно здесь и заключена, в отношениях между рядом дипломатов, мы никогда до конца не узнаем, потому что часть переписки навсегда засекречена в архивах Форин-офис, считается, что именно с тем посланником, который был в Тегеране, у Грибоедова сложились добрые отношения, но у того посланника были свои завистники, свои враги, которые вели против него и как бы упрекали его за дружбу с русским послом, то есть там такая могла быть многоступенчатая, многоуровневая интрига, мы никогда в этом не разберемся, мы знаем только внешние контуры, а внешние контуры были очень простые: да, Грибоедова недолюбливали, он чувствовал себя неуютно, ждали какого-то повода, и повод был создан, и судя по всему это была самая настоящая подготовленная провокация, но тем не менее Грибоедов не мог на эту провокацию не пойти, то есть он не мог действовать иначе: к нему в миссию пришел евнух царского гарема, армянин и попросил защиты, попросил, чтобы Грибоедов его вернул на родину, но отпустить евнуха — это совершенно невозможно, евнух — носитель дворцовых тайн, это больше, чем любая из жен, если бы жена шаха прибежала, неужели бы жену отпустили, но евнух — это больше, чем шахская жена, вы понимаете, да? И вот после этого Грибоедов, конечно же вынужден был дать ему покровительство, он сам прекрасно понимал, к чему это ведет, и после этого уже тегеранские муллы объявили призыв ко всем мусульманам идти к миссии и штурмовать врагов аллаха.

Д. Володихин

— Ну что ж, здесь нам осталось опустить занавес печали над страшной трагической гибелью русского дипломата Александра Сергеевича Грибоедова в Иране и вместе с тем в память его сейчас в эфире прозвучит его творение, еще один вальс: «Вальс ми-минор», который, по-моему, по всей нашей стране, да и не только, называют «грибоедовским» или «Вальсом Грибоедова».

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, у нас в гостях замечательный историк, профессор исторического факультета МГУ, доктор исторических наук Андрей Юрьевич Андреев, мы обсуждаем службу Александра Сергеевича Грибоедова, и я думаю, что точку в службе поставила его гибель за Отечество на чужбине и пора перейти к совершенно другим делам, которые прославили Александра Сергеевича, к делам, которые связаны с его ролью в литературе, в искусстве, но и к семейным делам, вот вы, например, начали говорить о его супруге, грузинке, для русского дворянина несколько необычный брак.

А. Андреев

— Да, но хорошо, что он состоялся, прямо бесконечно жалко Нину, молодую жену Грибоедова, потому что она любила Александра Сергеевича. Речь шла о чем: Александр Сергеевич довольно долго был один, он вообще очень тщательно скрывал свою личную жизнь, надо сказать, что мы мало знаем о его личной жизни, где-то он позволял себе высказывание, что когда-то в молодости он слишком сильно был влюблен, перегорел полностью, выгорел внутри и вот даже как бы уже не думал, что когда-нибудь женится, но здесь ему уже было за тридцать, и опять, как считать его возраст, ему хотелось иметь жену, ему хотелось иметь семью, а поскольку основное место службы, если брать Российскую империю, был Тифлис, именно в Тифлисе была столица, Паскевич был наместник Кавказа, то, конечно, больше всего связей у Грибоедова в тот период было с тифлисским дворянством, то есть в этом смысле грузинский брак был вполне естественен, ну и Нина Чавчавадзе, тут достаточно назвать саму фамилию, сам род великолепный княжеский, она была красавица, она была умница, и она играла на фортепиано. Грибоедов учил ее на фортепиано, и во время одного из уроков он на нее посмотрел, потом взял за руку, вывел в сад и сделал предложение.

Д. Володихин

— Ну что ж, история столь же прекрасная, как комедия «Горе от ума» и Туркманчайский мирный договор, можно сказать, третья великая вещь в жизни этого человека.

А. Андреев

— Да, и уж давайте я огорчу слушателей, не могу этого не сказать: Нина ждала ребенка от Александра Сергеевича, и от нее долго скрывали его смерть, она почувствовала это, она потребовала, чтобы ей объявили, что с ним случилось, и ребенок родился мертвым.

Д. Володихин

— Печально. Но что тут сделаешь, будем надеяться на то, что Господь милосерден к этим людям по окончании их земного срока.

А. Андреев

— Ну конечно, ведь сама могила Грибоедова, наверное, многие видели на фотографиях, это и есть памятник той великой любви, любви грузинской княжны к русскому дворянину, с надписью великолепной: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но зачем пережила тебя, любовь моя?»

Д. Володихин

— Пора перейти к тому, что, по вашему же собственному выражению, составило первую строчку визитной карточки, а именно «Горе от ума» и иные литературные произведения, может быть, несколько менее известные, принадлежавшие перу Александра Сергеевича.

А. Андреев

— Здесь надо сказать две вещи: во-первых, у Грибоедова просто в силу его служебной занятости, в силу ритма его жизни, а значительную часть жизни он проводил в дороге, не было достаточной возможности, времени для создания законченных произведений, конечно, он мог писать в кибитке, у него была такая возможность так записывать, представляете, сколько времени нужно было ехать из России до Тевриза, например, или даже до Тифлиса, то есть он мог что-то писать по дороге, но у него не было длительного, как у Пушкина, не было Болдинской осени никогда, у него не было никогда Михайловского, где он сидит в деревне, ему нечего делать, и он пишет-пишет «Евгения Онегина», так что счастье, что Грибоедов смог хотя бы «Горе от ума» закончить. У нас есть какое-то количество незавершенных произведений, кроме самых первых, ранних таких легких салонных комедий, которые он писал и в одиночку, и в соавторстве со своими друзьями-петербуржцами, это еще 10-е годы, вот когда Грибоедов почувствовал в себе некоторую зрелость, и зрелость у него была, потому что язык в «Горе от ума», все в нем показывает великолепную руку настоящего мастера, когда Грибоедов это почувствовал, он стал довольно много всего набрасывать, и мы даже не знаем, что это было закончено, надо только понимать, что бумаги Грибоедова несколько раз терялись, во время своих путешествий он несколько раз терял чемодан со своими бумагами, то есть уже какие-то черновики просто пропали при его жизни. Дальше был полностью потерян архив Грибоедова в период его разгрома миссии, и мы только можем теоретически догадываться, что вдруг где-то в Тегеране лежит беловая рукопись «Горе от ума», прямо рукой Грибоедова, у нас нет беловой рукописи, не лежит.

Д. Володихин

— Но, может быть, где-то еще лежит библиотека Ивана Грозного...

А. Андреев

— Да, вот это из той же серии. Итак, в Тегеране потерялся архив Грибоедова. Потом его такой страстный любитель Дмитрий Смирнов, который всю жизнь собирал по разным дворянским собраниям, это было в XIX веке, коллекцию автографов, рукописей Грибоедова, он сложил это все в свое имение, у него имение опять сгорело, то есть и это у нас утрачено, но хорошо, что Смирнов кое-что успел опубликовать до момента пожара. То есть у нас очень много потерь, и мы никогда не сможем сказать, что Грибоедов это не дописал, а у него есть великолепные отрывки, та же поэма «Грузинская ночь» или отрывок поэмы о Ломоносове, которую он набрасывал, или трагедия из времен Киевской Руси, или трагедия, которую я очень люблю, очень интересный набросок: трагедия из Римской истории, которая называется «Радамист и Зенобия», где действие происходит в древней Армении, где Грибоедов фактически выводит себя в роли Касперия, а именно посланника Римской империи, который сам по себе и который как бы остается немножко в стороне от бушующих вокруг него страстей и, как подчеркивает Грибоедов в этом черновике: «Ибо иного века гражданин», то есть Грибоедов явно себя ощущал там, в Азии гражданином иного века. Итак, огромное разнообразное литературное наследие, и Грибоедов великолепный поэт и, что еще интереснее: он не пушкинский поэт, не вдаваясь в литературоведение, у них есть специальный свой термин для направления, которого придерживался Грибоедов, я просто хочу сказать, что язык Грибоедова абсолютно не похож на Пушкина, перечитайте «Горе от ума» — это совершенно другой язык, это абсолютно прекрасный язык, на котором можно писать не только комедию, мы неправильно говорим о «Горе от ума», как о комедии, если мы называем «Мертвые души» поэмой, то «Горе от ума» в той же степени, тем более, что, как сам писал Грибоедов, ему она когда-то явилась в виде поэмы, ему приснилось «Горе от ума», но он хотел ее видеть на сцене, поэтому из высокой поэмы он сделал нечто более низкое, а именно вот такую вот комедию. Вот послушайте, как Грибоедов пишет, какой монолог произносит Чацкий, например, в четвертом действии, это же на самом деле элегия, элегия написана замечательным стихом, очень простым, с нормальным простым ритмом, но не пушкинским, то есть вся ритмика другая, рифмы другие, при том, что простые хорошие, вот именно русский язык в его высшем развитии. Чацкий прощается с своими мечтами о том, что он хотел бы видеть в доме Фамусова:

Ну вот и день прошел и с ним

Все призраки, весь чад, и дым

Надежд, которые мне душу наполняли.

Чего я ждал? Что думал здесь найти?

Где прелесть эта встреч? Участье в ком живое?

Крик! Радость! Обнялись! Пустое.

В повозке так-то на пути, Необозримою равниной, сидя праздно

Все что-то видно по пути

Светло, синё, разнообразно;

И едешь час, и два, день целый; вот резво́

Домчались к отдыху; ночлег: куда ни взглянешь,

Все та же гладь и степь, и пусто, и мертво,

Досадно, мочи нет, чем больше думать станешь.

То есть поэт, который может писать такие стихи — это не просто какая-то одна комедия с каким-то там смешным сюжетом, да, это настоящий великий русский поэт и из Грибоедова могла бы выйти великая русская литература, которую мы, увы, не знаем...

Д. Володихин

— Скажем так: еще одна ветвь.

А. Андреев

— Конечно да, мы ее просто не знаем, например, мне очень бы хотелось почитать его поэму о Ломоносове, потому что, по сути, нет у нас таких произведений в русской литературе.

Д. Володихин

— «Грузинская ночь» — это все-таки довольно значительный фрагмент, по ней можно судить, что у этого «льва» не один коготь острый.

А. Андреев

— Да, это абсолютно, при этом мы не понимаем ни начала, ни конца, ну вот есть некоторый значительный кусочек...

Д. Володихин

— Красивый.

А. Андреев

— Заметьте: красивый, но это черновик, а вдруг был чистовик, потому что многие считают, Грибоедов, кажется, упоминал то, что он закончил «Грузинскую ночь», а рукописи у нас нет.

Д. Володихин

— Ну что Бог дал, то дал. Однако у нас прозвучало два вальса, один из них чрезвычайно известен, другой, тот, который прозвучал первым: «Ля-бемоль мажор», менее известен, но тем не менее, в общем, достаточно на слуху у музыкантов, вместе с тем Грибоедов, как вы говорили, потерял возможность играть на фортепиано, потому что лишился пальца.

А. Андреев

— На самом деле, Грибоедов менял аппликатуру, настоящий пианист, он будет играть даже без одного пальца, и Грибоедов продолжал играть, но вы понимаете, что Грибоедов еще и великий русский музыкант, это как-то совершенно не укладывается в одну личность и опять, мы почти не знаем этому свидетельств, но мы знаем, что Грибоедов учился у того пианиста, от которого вообще растет вся русская пианистическая школа — Джон Филд, который был учителем Глинки и который жил в Москве, и Грибоедов брал у него уроки. И Грибоедов не просто написал два вальса, это между прочим первые вальсы в русской музыке, это самые первые вальсы, которые написаны русскими композиторами — раз, и во-вторых, они же абсолютно в таком предшопеновском романтическом духе, но понятно, что Грибоедов, как ученик Филда, он хорошо чувствовал развитие музыки, он хорошо чувствовал романтизм музыки, он мог импровизировать, он был настоящим артистом, и есть свидетельство о том, что он написал целую фортепианную сонату, и опять у нас нет ее рукописи.

Д. Володихин

— Ну что ж, остается только сожалеть об этом. Время нашей передачи подходит к концу, трудно мне резюмировать эту передачу, давайте просто перечислим: один великолепный мирный договор, два великолепных вальса, одна великолепная комедия, впрочем, не вполне комедия, одно замечательное признание в любви и одна трагическая смерть. Широк русский человек, талантлив, жалко, не успевает прожить достаточно долго. И на этом мне осталось лишь, дорогие радиослушатели, поблагодарить от вашего имени Андрея Юрьевича Андреева за те просветительские труды, которые он сегодня понес на ниве радио «Вера» и сказать вам: низкий поклон Александру Сергеевичу Грибоедову, спасибо за внимание, до свидания.

А. Андреев

— До свидания.