Поделиться
Протоиерей Роман Медведь
Революционный октябрьский переворот 1917 года обернулся волной красного террора в городах Крыма. В начале зимы матросы в Севастополе учинили расправу над морскими офицерами. 28 декабря на Малаховом кургане был расстрелян весь командный состав эсминцев «Фидониси» и «Гаджибей». К вечеру того же дня резня офицеров шла уже по всему Севастополю. В городе царили страх и паника. Поводом для преследования стали события пятилетней давности. Революционеры припомнили, что в 1912 году, после подавления восстания на линкоре «Святитель Иоанн Златоуст», многие его зачинщики были приговорены к расстрелу.
Накануне Рождества 1917 года настоятель Адмиралтейского Свято-Владимирского собора протоиерей Роман Медведь возвращался с вечерней службы домой. Улицы не освещались, вечер был безлунный. Темнота стояла такая, что собственной вытянутой руки разглядеть было невозможно. В памяти всплывали картины того самого бунта, из-за которого сейчас в Севастополе начались бесчинства. Известие о беспорядках на линкоре «Иоанн Златоуст» застало тогда отца Романа на даче, и он сразу же приехал к месту происшествия. Предложил арестованным бунтовщикам исповедоваться — и большинство из них откликнулись. Всю ночь священник выслушивал горькие рассказы смутьянов, которых ждали расстрел или каторга. Покаяться пожелали и многие из тех матросов, кто остался на свободе... Размышления священника прервал хриплый голос, неожиданно раздавшийся из беспросветной мглы.
Матрос:
Постой, отец Роман. Поговорить надо.
Священник остановился, напряженно вглядываясь во тьму.
Отец Роман Медведь:
Кто ты, мил человек?
Матрос:
Да не важно это. А вот то, что я скажу сейчас — очень важно. Уезжай из Севастополя. Вот прямо сейчас ступай на вокзал и уезжай. Постановление о твоем расстреле уже принято, я его видел своими глазами.
Отец Роман Медведь:
Это связано с бунтом на «Иоанне Златоусте»?
Матрос:
Формально — да. Но, на самом-то деле, причина проще. Помнишь, отец, ты матроса Докукина уличил в краже денег из церковной кружки? Вот он больше всех и горячился, чтоб тебя покарать, как контрреволюционера. Уезжай, Христом-Богом прошу. А то не прощу я себе твоей смерти.
Отец Роман Медведь:
Чем же я такую милость заслужил?
Матрос:
А вот когда ты нас в двенадцатом году исповедовал, я тебе сознался, что бунтовщикам сочувствовал, а ты не выдал меня. Сохранил тайну исповеди. Ты и не помнишь, поди? А я вот не забыл. Уезжай, отец. И жену с младенцем увози.
Отец Роман не смог покинуть Севастополь, не отслужив праздничной Рождественской службы. Это едва не стоило ему жизни. В тот момент, когда поезд тронулся, увозя священника в Москву, в дверь его севастопольского дома ворвались матросы.
Смутное время позволило протоиерею Роману провести в столице несколько трудных, но плодотворных лет. Местом служения священника стала церковь святителя АлексИя в ГлинИщевском переулке. Здесь он организовал православное братство в честь московского митрополита, имя которого носил храм. В противовес неустроенности, которая заправляла повсюду, члены этого братства жили глубокой, интенсивной духовной жизнью.
В конце двадцатых годов оживленная деятельность братства была замечена советской властью. За священникоми прихожанами был установлен надзор. В 1931-ом отца Романа приговорили к десяти годам заключения на Соловках. Из-за инвалидности, нажитой в лагере, срок заключения батюшки был сокращён. В 1936 году он вернулся из ссылки и поселился в городе МалоярослАвец, где, несмотря на костный туберкулёз и перелом шейки бедра, продолжал пастырское служение. 8 сентября 1937 года, причастившись Святых Тайн, он скончался.
На девятый день после похорон дочь протоиерея Романа, Ирина,заснула на его кровати, укрывшись его лагерным одеялом, и увидела, как отец стоит на коленях перед иконами в новом золотом облачении, подаренном ему ещё в Крыму, и читает Отче наш. «Как живой», — грустно добавила Ирина Романовна, рассказывая этот сон другу семьи, священнику Александру Ветелеву. «А он и есть живой. У Бога все живы», — ответил отец Александр.
«Журнал от 09.05.2025». Алексей Соколов, Арсений Федоров
Поделиться
Каждую пятницу ведущие, друзья и сотрудники радиостанции обсуждают темы, которые показались особенно интересными, важными или волнующими на прошедшей неделе.
В этот раз ведущие Константин Мацан и Наталия Лангаммер, а также Исполнительный директор журнала «Фома» Алексей Соколов и заместитель Главного редактора Радио ВЕРА Арсений Федоров вынесли на обсуждение темы, связанные с 80-летием победы в Великой Отечественной войне.
Ведущий: Константин Мацан, Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Журнал
Единственная
Поделиться
В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения
Поделиться
Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
