«Кино и театр». Светлый вечер с Германом Сидаковым и Александром Ковтунцом (11.10.2017)

Герман Сидаков (слева), Александр Ковтунец (справа)

У нас в гостях были: режиссер, педагог Герман Сидаков и Президент Общенациональной программы «В кругу семьи», актер и продюсер Александр Ковтунец.

Разговор шел о творчестве в театре и кино, а также о V Международном кинофестиваль семейных и детских фильмов «Владимирская вишня».

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие слушатели, я — Алла Митрофанова. Представляю наших гостей: Александр Ковтунец — продюсер, актёр, президент Общенациональной программы «В кругу семьи». Добрый вечер!

А. Ковтунец

— Добрый вечер!

А. Митрофанова

— Герман Сидаков — режиссёр, педагог, художественный руководитель Школы драмы Германа Сидакова. Добрый вечер!

Г. Сидаков

— Добрый вечер!

А. Митрофанова

— Мы здесь собрались, чтобы поговорить о новом проекте, который недавно стартовал, запущен, который называется «Кино-Театръ». Название, в общем-то, распространённое — так мягко скажем. Объясните, пожалуйста, в чём особенность этого проекта, для кого он, и, собственно, почему вы здесь, на радио «Вера», в связи с ним.

А. Ковтунец

— Мы начнём немножко, наверное, издалека. Я сам учился в Школе драмы Германа Сидакова восемь лет назад на актёрском. Каждый год появляется новый выпуск, и я видел, как вот за эти годы постоянно появлялись очень талантливые режиссёры, актёры, сценаристы, продюсеры. И мне показалось, что то, с каким внутренним, знаете, таким вниманием Герман Петрович относится к каждому своему ученику, и то, насколько уже в качественном таком смысле созрели те ребята, которые закончили Школу, для того, чтобы самим творить кино, сниматься в кино, ставить спектакли, играть в спектаклях, созрело для того, чтобы создать площадку, на которой, во-первых, ставились бы постоянно спектакли; во-вторых, по инициативе Германа Петровича создавались бы фильмы. Знаете, почти никто не помогает ученикам в дальнейшем, после окончания учёбы, как-то двигаться. А здесь, когда ты отучился, потом в своём же театре можешь играть и ставить, когда на этой же площадке ты можешь снимать кино и сниматься в фильмах, то это, конечно, очень важно для молодых ребят. А приходят сюда, безусловно, ребята молодые, но очень цельные — те ребята и девушки, которые хотят свою жизнь связать с кино, с телевидением, с театром. Но дальше мы поняли, что мало просто создать кинотеатр, мало просто создать такую площадку, а у неё должна быть определённая очень важная идеология, которая полностью укладывается и в концепцию Общенациональной программы «В кругу семьи», и в концепцию Школы драмы Германа Сидакова. И тут я, наверное, вас попрошу о этом, таком интересном идеологическом наполнении рассказать.

А. Митрофанова

— Герман Петрович, всё, что касается идеологического наполнения, как вы понимаете, сегодня это вопрос такой... ну, очень острым он может оказаться. Поэтому: что же за наполнение такое? Причём здесь идеология, какую идеологию вы имеете в виду?

Г. Сидаков

— Это не идеология, это некий уровень, на котором актёры, режиссёры, сценаристы должны существовать. Я так скажу, что, когда их учишь, конечно, учишь чему-то большому: какому-то погружению в роль, погружению в материал, умению сыграть и донести какую-то идею, мысль. А когда они выпускаются, то сталкиваются с немножко другой атмосферой вокруг: там часто не требуется это совершенно. Больше того, это преследуется — я бы так сказал. Не то что преследуется, а это не нужно для того пространства культурного, которое существует. Я могу рассказать такую историю: когда я поехал в Америку преподавать, мне всё говорили, что американские актёры такие лёгкие, что ты им, главное, свой русский театр не впихивай — ты так немножко с ними поиграйся, чтобы они поработали с тобой, получили удовольствие и пошли дальше заниматься. Это было в Нью-Йорке на Бродвее. Но я решил, что не буду никого слушать, а буду делать то, что я знаю и умею. Я начал преподавать, и там очень быстро... Кстати, это пользовалось успехом: я там был совершенно неизвестный, на первом занятии у меня было 4 человека, на следующем занятии уже 12, а на третьем занятии я сказал, что давайте закроем двери, потому что там было уже 26 человек. Это без всякой рекламы.

А. Митрофанова

— Сарафанное радио сработало.

Г. Сидаков

— Да. Это востребовано — то, что я им дал. И когда мы с ними заканчивали обучение, мы с ними сидели на полу... им всё понравилось, с очень большим успехом всё прошло — не мой успех, это успех русского театра, мне кажется. И они говорили, что им всё это безумно нравится, но спрашивали: куда они с этим пойдут, ведь у них всё другое? Вот то же самое сейчас получается у нас: им так же некуда идти — там всё другое. Поэтому, конечно, я задумываюсь о том, чтобы было какое-то пространство культурное, в котором зритель хотел бы что-то смотреть, о чём-то размышлять — не просто чтобы его развлекали, не просто чтобы его забавляли погремушкой, прыгали на сцене и дискотеку устраивали, а чтобы он погружался в некие истории: про человека, про душу, про изменения внутри человека, про то, как... Какие-то задавал себе вопросы после спектакля, чтобы он не уходил пустой. И конечно для этого нужно и снимать определённые фильмы, и ставить определённые спектакли. Мы это пробуем делать. У нас в принципе это вот в рамках «Кино-Театра» — у нас второй спектакль. А так мы выпустили от Школы драмы — у нас это уже, наверное, шестой будет спектакль. Мы заканчивали и что-то выпускали. Так как я театральный режиссёр, то мне это ближе. И эта театральная стезя у нас сейчас более протоптана. А вот кино, мне кажется, там тоже есть над чем подумать, есть что ставить, тоже каким-то наполнением наполнять. И получилось так, что мы с Сашей сошлись, чтобы не только давать возможность ребятам реализовываться, но реализовываться в определённом направлении.

А. Митрофанова

— Всё-таки можно чуть-чуть поподробнее: что же это за направление такое? Что касается актёрской техники, то про вас пишут, что вы взяли... не знаю, такой синтез представляет собой ваша школа, начиная от системы Станиславского и заканчивая Ежи Гротовским. Это имена, которые известны во всём мире, и на Михаила Чехова, и на Станиславского, и на Ежи Гротовского, и на всех остальных ориентируются в разных актёрских школах, не только в России. Вы сразу начали с противопоставления того, что происходит у вас на площадке вот этого самого «Кино-Театра», и того, что во всём мире, оказывается, не так — это никому не нужно. Не знаю, мне сложно с этим согласиться. Вспоминая даже мои любимые какие-то голливудские фильмы: «Форрест Гамп» или «Магнолия» — это фильмы, на мой взгляд, очень глубокие и с блестящими актёрскими работами, которые я бы не могла охарактеризовать как «фан», то есть развлекательное что-то такое исключительно.

Г. Сидаков

— Я не отрицаю, конечно, всё, что сделано на Западе и так далее. Я отрицаю последние года: последние 3-4 года, когда немножко такое развлекательное и поверхностное немножко искусство стало как бы очень агрессивным. Оно заняло пространство и не даёт другому, альтернативному... Я даже не против и этого пространства — пускай оно существует, я не говорю, что его нужно закрыть. Я просто хочу что-то другое предложить, помимо вот этого пространства такого,ну, что ли перформанса, когда спектакли обязательно переворачиваются ради идеи, когда, в принципе, самое важное — не наполнение его, а форма: как ты переиначил, переделал и так далее. Ещё раз повторюсь, что я не говорю, что это нужно запретить — это должно быть, это должно иметь своё пространство, своё русло. Но мы должны тоже какое-то своё пространство сделать, чтобы там, где... Что для меня важно? Когда актёр остаётся один на один со зрителем — вот важно. Чтобы он не использовал никакие «закрывашки», чтобы он пробовал играть и заинтересовывать зрителя своей историей, погружением в роль, погружением в материал, и чтобы он нёс какую-то идею, мысль. И если говорить о Ежи Гротовском, то, конечно, я беру у него «бедный театр»: я освобождаю форму, чтобы сосредоточиться... как говорится, чем глубже содержание, тем проще форма. Поэтому я освобождаю пространство, иду к «бедному театру»: когда актёр выходит и пробует продержаться два, три часа только за счёт того, что он из себя представляет. Поэтому у нас «бедный театр», если говорить про Гротовского, конечно, это психологический театр, но в то же время это не натуралистический театр. Конечно, это какое-то продолжение Станиславского и Михаила Чехова, который развивал это — он, как известно, был учеником Станиславского. И Михаил Чехов — это развитие его идей, только уже на более профессиональном каком-то уровне. Конечно, там психологический театр, но это такой сверх уже реализм, когда мы выходим на обобщения, когда мы не играем каких-то похожих людей... Сейчас ещё очень модно — актёры говорят: «Вспомни, что у тебя было в жизни, и сыграй». Я этого как раз не прошу, больше того, не культивирую. Я говорю, что ты должен играть эмоциональное просто по щелчку. Вот есть у тебя какая-то там, не знаю... страсть — щелчок, и эта страсть есть. Наполнение этой страсти может быть каждый раз разное. Там долго говорить — чтобы я сейчас лекцию не читал по актёрскому мастерству...

А. Митрофанова

— Мы можем, кстати говоря, пригласить вас на отдельный разговор, чтобы вы нам прочитали в рамках «Светлого вечера» лекцию по актёрскому мастерству — это очень интересно.

А. Ковтунец

— Как раз я хотел бы добавить из собственного опыта и опыта тех людей, которые, собственно говоря, приходят в Школу, а теперь и в «Кино-Театръ», что появляется внутренняя глубина. Понимаете, во-первых, у каждого, кто прошёл обучение, определяется что такое хорошо, что такое плохо именно в театральном и киноискусстве с точки зрения того, как ты должен быть к той или иной роли подготовлен с точки зрения одежды, с точки зрения внутреннего состояния. И, например, приходят ребята, которые занимались КВН-ом: Андрей Бурковский, Миша Башкатов. Там всё на внешнем, а здесь они уходят внутрь, в глубину, им самим это интересно, потому что они вдруг начинают играть из глубины. И зрителю это интересно, потому что они вдруг видят: ух ты!..

А. Митрофанова

— В неожиданном ракурсе.

А. Ковтунец

— Конечно! Как это человек вдруг вообще поменялся — он совсем другой внутренне стал. И если привести пример, то как раз фильм «Я — учитель», о котором я здесь рассказывал в своё время, и который завоевал множество призов, в том числе «Лучезарного Ангела», он по своей внутренней такой наполненности как раз из этого рода, когда мы беседуем со зрителем, когда мы пытаемся затронуть его сердце. Знаете, не просто спектакль или фильм — ты пришёл, посмотрел от и до и забыл, а чтобы захотелось пересмотреть. Для меня удивительно: многие люди смотрят фильм «Я — учитель» два или три раза. Как? Я редко смотрю что-то два раза, знаете, один бы что-то посмотреть. И уже на спектакль «Маленькие трагедии», который мы в «Кино-Театре» играем, который только-только поставили, уже несколько человек пришли по два раза. То есть для меня это показатель того, что что-то, значит, мы внутри зацепили. А Игорь Неведров, который поставил спектакль, он сам как актёр играет в театре Виктюка, он тоже заканчивал режиссёрское в Школе драмы, и он уже четыре спектакля поставил после обучения в Школе. И, знаете, он сумел придумать такое интересное переплетение последних дней Пушкина и «Маленьких трагедий». И актёры переплетаются, то есть каждый актёр играет по несколько персонажей. И вот это переключение — то, о чём только что Герман Петрович говорил, — это как раз и есть самое интересное. И когда зритель это видит, он верит вот в эту всю историю. И один бизнесмен, православный бизнесмен, после просмотра «Скупого рыцаря» и «Моцарта и Сальери» говорит: «Я первый раз увидел на сцене, как страсть в зримом образе направляет людей, их действия в какую-то сторону. Для меня это было очень-очень важно, что я это понял. Я теперь даже иначе буду к этому относиться. Мне надо это обдумывать». То есть для нас очень важно вот такое вот искреннее общение со зрителем.

А. Митрофанова

— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Александр Ковтунец — продюсер, актёр, президент Общенациональной программы «В кругу семьи»; и Герман Сидаков — режиссёр, педагог, художественный руководитель Школы драмы Германа Сидакова. Мы, собственно, говорим о новом проекте, который называется «Кино-Театръ». И о других проектах, я думаю, тоже сегодня поговорим: о фестивале «Владимирская вишня» (это кинофестиваль), который будет во Владимире проходить уже с 12 по 14 октября — вот уже совсем скоро. Но в начале, вы знаете, мне бы хотелось... Герман Петрович, вы поставили эти «Маленькие трагедии», я не могу удержаться от вопроса...

Г. Сидаков

— Не я поставил — это Игорь Неведров поставил. Я просто руководитель этого.

А. Ковтунец

— Художественный руководитель.

А. Митрофанова

— А!

Г. Сидаков

— Я не художественный руководитель постановки, а я просто руководитель «Кинотеатра» художественного. Я как раз хочу, чтобы ставили мои ученики, я не хочу свой театр. Я, конечно, чего-нибудь поставлю, но моя задача, чтобы реализовывались те, кто учился и те, кто идёт в каком-то направлении.

А. Ковтунец

— Сейчас, например, другая ученица — Анна Махнюк — следующий уже спектакль начинает репетировать: арт-исследование на тему «Чайки». И ещё несколько заявок есть, то есть как раз наша идея — чтобы те, кто отучился, могли и как актёры, и как режиссёры, и как сценаристы реализовываться. Потому что очень сложно это сделать в каком-то другом пространстве.

Г. Сидаков

— И как можно больше реализовываться. В то же время, наши спектакли — это не должно быть что-то... Я не хочу, чтобы мы прятались: вот мы такие духовные, а все остальные бездуховные, — и чтобы мы ставили такие высоколобые спектакли, скучные по содержанию, но... Часто очень не очень талантливость свою прячут за какой-то серьёзностью. У нас должны быть смешные, интересные, завораживающие спектакли разного направления. Я не против перформанса, но когда он куда-то ведёт — не просто перформанс ради перформанса, а перформанс ради чего-то.

А. Митрофанова

— Вы знаете, да, я хотела вас о «Маленьких трагедиях» спросить, но адресую тогда этот вопрос лучше вашим ученикам, когда они к нам придут в эфир.

А. Ковтунец

:— Я тоже ученик — я играю в «Маленьких трагедиях».

А. Митрофанова

— Хорошо. Вы знаете, тогда ещё такой момент, Александр, вы сейчас говорили, меня так прямо это немножечко зацепило: «Мы хотим донести зрителю... мы хотим зрителя чем-то затронуть...» — и так далее. Вот, Герман Петрович, к вам как к режиссёру и педагогу такой вопрос: а что на ваш взгляд всё-таки для режиссёра важнее: попытаться чему-то зрителя научить, что-то ему объяснить; или же для себя самого найти ответы на какие-то вопросы через художественный поиск, через вот этот вот метод театрального ремесла или кино-ремесла. Понимаете, мне кажется, что очень важно, чтобы у художника было вот это желание самому для себя сформулировать те вопросы, которые его внутри беспокоят. Ответы, я не знаю, бывают они или не бывают, они, может быть, к нему приходят, зрители до них дойдут сами. Но вот этот художественный поиск, на мой взгляд, это то, что и определяет, отличает подлинное искусство от искусства какого-то ложного, что ли, или, может быть, от псевдоискусства. Но я не специалист в этой области, я — всего лишь журналист, это мои размышления. А что думаете вы об этом? Что всё-таки важнее.

Г. Сидаков

— Я с вами согласен. Только разные спектакли по-разному и заканчиваются. Один спектакль заканчивается — режиссёр знает, чем заканчивается и как на этот вопрос ответить, и он говорит про это. Другие — ставят вопрос, третьи — ещё что-то. Даже если взять литературные произведения, мне кажется, Лев Толстой на многое ответил где-то: в «Анне Карениной» или в «Войне и мир». А Достоевский не ответил: у него одни вопросы — ты читаешь и ничего не понимаешь, про что он там написал всё-таки, что же это. И так далее... Так же и режиссёры: они все разные. Кто-то поставит и скажет: «Я вот так думаю! Я считаю, что вот так...» — пусть на этом этапе он думает так — это его высказывание. А другой поставит вопрос — он не знает, как . Вот он поставит вопрос, и всё. Есть «Моцарт и Сальери» — мы много разговаривали с Игорем по поводу как этот Сальери, вот как он пришёл к этому убийству. Там самое сложное — роль Сальери. Без Сальери нет «Моцарта и Сальери». Сальери — вот этот приход абсолютно нормального человека к убийству и к трагедии этой творческой личности, которая пробовала что-то писать, одухотворять людей...

А. Митрофанова

— Это версия Пушкина. Сальери хорошим композитором-то был — мы же понимаем все.

Г. Сидаков

— Да, я понимаю, но мы ставим пушкинскую версию, мы же не ставим историю. Будем ставить другого автора, и там может быть другая версия — что Моцарт Сальери отравил. И тогда мы будем ставить эту версию. Но мы ставим пушкинскую — Пушкин поставил эти вопросы: как он пришёл к этому, как он взял и... Как говорится, у одного птичка живая, а другой её взял, ощипал и хочет понять: что там в этом тельце летает. Вот он ощипал, хочет понять, что летает в этом тельце, и убил свою птичку. А Моцарт слушает и от неё вдохновляется, и пишет музыку. И вот столкновение этих двух мировоззрений: один не выдержал и убил того, кто сохранился там... И это не только, наверное, в музыке, в искусстве, это в жизни так происходит. Но всё равно эти вопросы остаются: что такое этот Сальери, потративший всю свою жизнь на что-то? Виноват он или не виноват, мог он не убить? И так далее... Вот он оставил вопрос. Или там он заставляет Сальери сначала: «А неужели я не гений?» — и ответить сначала для себя на вопрос: гений и злодейство несовместимы? — да, несовместимы. А потом его самолюбие его захватывает, и он обратно возвращается: «Неправда, ведь был убийцей...» Вот он так ставит. Это вопрос огромный, он пробует даже оправдать этого Сальери, найти его... это игорьский путь. Я, наверное, по-другому бы поставил точно, потому что у меня есть ответ на этот вопрос. А Игорь пробует его оправдать, поискать и вместе со зрителями по этому поводу поразмышлять: как с этой несправедливостью быть, как её пережить. Вот он размышляет. И в «Каменном госте» он тоже делает из него гения — из этого скупого рыцаря, который сидит у него там... Не буду сейчас вам секрет выдавать, но там живой сундук, и он с этим сундуком — просто он гений в этом накоплении, в этом ощущении власти и так далее. Это путь Игоря — и он тоже не отвечает: он же не оправдывает этого скупого рыцаря, но тоже ему сопереживает. И ставит вопрос: а если человек гениален в этом накоплении денег — это плохо или хорошо? Он задаёт вопросы — это его путь, Игоря Неведрова. Аня Махнюк начнёт делать, у неё... «арт-исследование» она назвала по пьесе «Чайка».

А. Ковтунец

— Немножко добавлю. Тут есть очень один интересный момент. С одной стороны, персонажа ни одного невозможно сыграть, если ты внутренне не найдёшь мотивацию, почему он делает то или иное действие. С другой стороны, мы видим, когда человек всю жизнь свою посвятил этой страсти накопления, и как в конце пьесы заканчивает свой жизненный путь. И понимаем, что последние его слова «где ключи, ключи мои?» — даже в этот момент он не может это сокровище своё, вот это земное, а не небесное, оставить. Поэтому для меня как раз таки, в данном случае как для актёра, важно со зрителем говорить на языке, когда мы понимаем, что есть вещи более важные и ценные, чем какие-то материальные и иные ценности, которые есть на земле. Понимаете? Потому что это тоже можно очень по-разному ставить: можно просто над этим посмеяться в какой-то постановке, а можно задаться именно таким глубоким, философским вопросом. Мы так же можем тут вспомнить евангельского богача и Лазаря. Богача, который пировал, а потом где он оказался, и где оказался Лазарь. Мы можем вспомнить человека, который в своих житницах накопил столько, что был готов их сломать и есть, пить и веселиться. Одно дело, знаете, когда мы ходим в храм и читаем об этом. Другое дело, когда приходит в театр человек, который, может быть, не всегда читает Евангелие, не всегда это знает. И через зримый образ он может об этом задуматься первый раз. Искусство для меня лично — тут у нас могут быть разные позиции — это повод либо сделать шаг к храму, либо в противоположную сторону. И мне хочется, конечно, чтобы наше искусство было в эту сторону.

А. Митрофанова

— Герман Петрович, вы что-то хотели сказать.

Г. Сидаков

— Я хочу добавить просто: если поставить, допустим, «Скупого рыцаря» просто как какого-то жадину, которого мы не видим, то это одна история. А если поставить так, что мы скажем, что, видите, как это может с вами сотворить, как незаметно вы можете уйти в эту сторону и уже стать в этом гением, в этом злодействе, тогда человек сможет себя сопоставить. Так же как и в «Сальери» и так далее. Чтобы не было какого-то такого от меня далёкого персонажа.

А. Митрофанова

— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Александр Ковтунец — продюсер, актёр, президент Общенациональной программы «В кругу семьи»; и Герман Сидаков — режиссёр, педагог, художественный руководитель Школы драмы Германа Сидакова. Вернёмся через минуту.

А. Митрофанова

— Ещё раз добрый «Светлый вечер», дорогие слушатели! Я — Алла Митрофанова. Напоминаю, что в гостях у нас сегодня Александр Ковтунец — продюсер, актёр, президент Общенациональной программы «В кругу семьи»; и Герман Сидаков — режиссёр, педагог, художественный руководитель Школы драмы Германа Сидакова. Мы говорим о проектах: «Кино-Театръ», о котором уже первую часть программы так подробно, по-моему, поговорили; и ещё хотелось бы, чтобы вы рассказали немного о фестивале «Владимирская вишня», который с 12 по 14 октября пройдёт во Владимире. Это фестиваль каких-то особых фильмов — расскажите, пожалуйста, что это такое.

А. Ковтунец

— Можно только прежде чем я расскажу про фестиваль, я буквально два слова скажу? Обычно, когда слышат про «Кино-Театръ», все спрашивают: а где вы находитесь?

А. Митрофанова

— Расскажите, где вы находитесь!

А. Ковтунец

— Мы находимся на Мерзляковском переулке, пятнадцать. Очень удобно — это прямо в центре, рядом с Никитской. Так как «Кино-Театръ» это новое место, то, конечно, если кто-то захочет прийти, мы будем очень-очень рады.

А. Митрофанова

— Это вы сейчас говорите для потенциальных зрителей или для актёров и режиссёров, которые хотят с вами работать?

А. Ковтунец

— Для тех и других. Потому что у нас, я надеюсь, уже в декабре-январе стартует, наверное, новый курс. Может быть, кто-то слушает из тех учеников, которые сейчас не поддерживают такой контакт постоянный, услышав, захотят творчески как-то реализоваться, может быть, с какими-то ещё идеями придут. Но и для потенциальных зрителей, которым тоже, может быть, хотелось бы познакомиться с творчеством, у нас уже на «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» и в «Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» созданы странички. На нашем сайте «В кругу семьи» тоже можно посмотреть информацию как добраться, как приобрести билеты, получить. Поэтому мы, конечно, были бы очень рады и творческим интересным предложениям, и нашим зрителям, которым нам, конечно, хочется играть и говорить на одном языке. Я сейчас, сразу переходя к фестивалю «Владимирская вишня», хочу сказать, что нас руководство Владимирской области просит каждый год обязательно привозить спектакли. Мы показываем фильмы, у нас фестиваль «Владимирская вишня» пройдёт пятый раз. Доброе семейное кино — это действительно фильмы из разных стран мира. И, как вы знаете, у нас в рамках программы «В кругу семьи» существует несколько фестивалей. Есть один такой очень-очень большой, который каждый год летом проходит в разных городах — в этом году был в Ярославле. Это триста участников, это двадцать стран-участниц, огромная деловая программа. А фестиваль «Владимирская вишня» не такой большой, но он очень тёплый. Вот когда ты не переезжаешь из города в город, когда зритель знает, что осенью обязательно к вам приедут любимые артисты, прекрасные фильмы из разных стран мира, когда будет очень тёплое открытие, будут определённые творческие выезды по всем фактически городам области и спектакли, то его уже ждут. И даже без какой-то рекламы все залы всегда бывают заполнены. И мы везём как раз спектакль «Маленькие трагедии» и во Владимир, и в Кольчугино. И в Кольчугино мы хотели отменить спектакль, потому что нет света вообще, и нет даже возможности подключиться. Зал хороший, а света нет...

А. Митрофанова

— Электричества нет?

А. Ковтунец

— Нет мощностей для подключения вообще никакого света. Вот три лампы горят — и больше сделать ничего нельзя. И мы думаем, что надо, наверное... предложили руководству, что, может, тогда не играть. Они говорят: «Нет, вы знаете, очень важно, потому что в Кольчугино вообще никто не приезжает. И нам хочется, чтобы вы сыграли». Так что вот у нас будет такой любопытный опыт, когда мы сыграем практически без света. Но невозможно отказать этим людям, которые там. Придут многие дети, которые учатся в театральном кружке в Кольчугино. А уже на следующий день, 14-го, на Покров, будем играть во Владимире. Фильмы мы подбирали, знаете, по принципу, с одной стороны, наиболее успешно прошедших в рамках кинофестиваля «В кругу семьи». С другой стороны, появились и какие-то новые добрые фильмы. Это будут фильмы из шести стран мира. Мне кажется, что каждое кино, которое будет представлено на фестивале, оно затронет темы взаимоотношений внутри семьи. Есть и комедии, есть и драмы, есть и приключенческие и детективные истории. И отличается от разных фестивалей «Владимирская вишня» тем, что сами зрители голосуют за фильм-победитель. То есть там нет жюри — сами зрители проголосуют за тот фильм, который станет в итоге фильмом-победителем этого фестиваля. В связи, понятно, с не очень высоким бюджетом, мы всё делаем в три дня. Но эти три дня такие насыщенные, что нам бы всё успеть, потому что Владимирская область очень большая, она где-то даже там перетекает сначала в Ярославскую, потом опять во Владимирскую. Вот нам надо абсолютно везде, в каждый небольшой город, в каждый небольшой посёлок попытаться успеть доехать и подарить немножечко тепла. Потому что для меня кинофестиваль, в первую очередь, это даже не фильмы, а это возможность общения с людьми, возможность общения на уровне души, когда люди понимают, что они кому-то нужны, когда люди понимают, что светлое кино существует. Знаете, когда в прошлом году мы на открытии показывали фильм «Я — учитель», после показа 500 зрителей встают и стоя аплодируют. Ты понимаешь, что, значит, ты не зря приехал. А в этом году мы на открытии покажем итальянский фильм «Пиума», это будет как раз 12-го числа во Владимире. Это фильм о взрослении подростков, когда ещё вчера казалось, что это совсем дети, а они уже вступают во взрослую жизнь. И как им нужно суметь преодолеть и какое-то недоверие к себе взрослых, которые ещё не воспринимают их детьми. И найти взаимопонимание друг с другом, сохранить только-только зарождающиеся чувства. Причём этот фильм интересен и детям, и взрослым. Это тот случай, когда и подростки с удовольствием его смотрят. А на закрытии у нас будет показан фильм «Жили-были» с Фёдором Добронравовым, Романом Мадяновым и Ириной Розановой. Это как раз кино про российскую глубинку, про деревню, про то, как она вроде бы вымирает, а благодаря людям, которые там остаются, вот они делают то, что она всё равно продолжает жить. Я не буду про все фильмы рассказывать, которые у нас и в другие дни будут показаны. Все они наполнены каким-то человеческим смыслом, такими человеческими ценностями. Поэтому если кто-то из слушателей ваших живёт во Владимирской области, конечно, я был бы очень рад всех увидеть вот и 12-го, и 13-го, и 14-го. Повторюсь, фактически в каждом городе: и в Коврове, и в Муроме, и в Кольчугино, и в других городах — какие-то активности будут, где-то фильмы, где-то спектакли, где-то творческие вечера.

А. Митрофанова

— Герман Петрович, а вы ездите с этим фестивалем по городам? Так вот, чтобы общаться с людьми и обстановку как-то наблюдать.

Г. Сидаков

— Я ездил на Ярославский фестиваль и на этот тоже поеду.

А. Митрофанова

— Как ваши ощущения от общения именно с людьми? Зрители, которые приходят, как Александр говорит, что человеку важно бывает просто узнать, что о нём кто-то помнит, что к нему приехали, с ним хотят поговорить. Насколько это ощутимо?

Г. Сидаков

— Мне кажется, что несмотря на то, что они доброжелательные, они не так избалованы, как московские зрители, но у них есть какой-то такой свой взгляд, какой-то более цельный, что ли. Они вот так ерунду не смотрят — сразу как-то реагируют. Раз, смотришь, уже зал стал редеть — как только они что-то чувствуют, что они не понимают... Но в то же время, это очень доброжелательные зрители — как только у них откликается на какое-то... есть какой-то посыл от экрана, от сцены — видно, что они как-то сразу по-доброму смотрят, по-доброму воспринимают и очень расположены к тем, кто потратил труд на то, чтобы снять или показать что-то. Это вот то, что мне кажется — что в регионах какая-то существует своя атмосфера определённая.

А. Митрофанова

— Скажите, а вот уровень профессионализма тех фильмов, о которых вы говорите, как бы вы его оценили? Потому что вот, Александр, вы говорите о том, что 500 зрителей встали и аплодировали. Герман Петрович говорит о том, что когда зрители чувствуют, что что-то не так, то просто встают и выходят из зала. Реакция и та, и другая вполне допустима — в рамках фестиваля бывает кино очень разное. Но я помню, наверное, двухтысячные ещё годы,когда вот тоже там появлялось такое кино с маркировкой «доброе», «семейное» или, знаете, даже «православное» кино — для меня это оксюморон, я не понимаю, что такое «православное кино».

А. Ковтунец

— Я вам сейчас отвечу.

А. Митрофанова

— Для меня оно может быть либо талантливым, либо не талантливым, хорошим или плохим, профессиональным или непрофессиональным. Но вот этот эпитет по отношению к кинематографу — я не очень понимаю, что это.

А. Ковтунец

— Абсолютно с вами согласен!

Г. Сидаков

— Я только уточню: я говорил сейчас не про зрителя фестиваля, а вообще зрителя. Просто я не только на фестиваль езжу, я просто вижу, когда что-то не принимается. Я сейчас не имел в виду Ярославский фестиваль, на котором я был.

А. Ковтунец

— Вы знаете, блестящий вопрос, потому что мне как раз на эту тему хотелось бы немножко поразмышлять. Сейчас я отвечу на первую часть, потом на вторую.

А. Митрофанова

— Хорошо! Я, правда, вопрос до конца не успела ещё сформулировать, но ладно — отвечайте!

А. Ковтунец

— Но я его уже понял. Он очень хороший.

А. Митрофанова

— Хорошо-хорошо! Пожалуйста!

А. Ковтунец

— Во-первых, во Владимире действительно зритель, так же как и в Ярославле, настолько свой и своеобразный, что, например, во Владимире первые три года люди присматривались. Был даже какой-то такой некоторый момент настороженности: а что вы нам покажете, что вы нам привезёте? Вы привезёте вот именно фильмы как бы а-ля семейные, фильмы, которые нас будут чему-то как бы учить? Или это фильмы, которые можно отнести к настоящему искусству? Или это встречи искренние, когда люди отвечают на вопросы и представляют своё творчество очень искренне. Когда владимирский зритель понял, что мы очень искренне работаем, то, начиная вот уже с четвёртого года, у нас возникла взаимная любовь. И у меня если был даже в какой-то момент вопрос: а нужно ли проводить этот фестиваль? — потому что когда, например, ты делаешь очень большой фестиваль, такой грандиозный, ты много сил тратишь, но ты видишь и большую отдачу. Но когда я увидел вот это взаимопроникновение, когда я увидел необходимость для зрителя: и большого, и маленького, и для бизнесмена, и для простого человека, и для творческого деятеля — вот этого приезда, то, конечно, сказал, что давайте мы оставим, он хоть и небольшой, но он очень тёплый и творческий, очень важный. И как раз, когда вы задавали вопрос, вы спросили: что такое православное искусство, что такое не православное искусство. Вы абсолютно, мне кажется, правы в этом вопросе, потому что, когда мы создавали вообще наш самый большой кинофестиваль «В кругу семьи», вот небольшие: «Владимирская вишня», «Царицынская весна», «Байкальская осень» и другие, — мы пришли к выводу, что только хорошая драматургия способна менять людей. Потому что не бывает православного искусства, вот чисто православного — ну не бывает. Если ты называешь фильм, в котором нет драматургии и где сразу вот всё понятно, «православным искусством», то такое искусство часто отталкивает людей и от Православия, и вообще от искусства. Люди говорят: «Нет, нам это не близко и не интересно». И как раз с таких фильмов чаще всего люди уходят. У меня есть один товарищ, который поехал на один (не буду называть название) фестиваль с очень добрыми, хорошими целями. Но он говорит: «Я посмотрел фильмы там о многодетных семьях. У меня у самого многодетная семья, но если бы я сначала посмотрел эти фильмы, то я бы вряд ли захотел после этого создавать многодетную семью. Потому что то, что я там увидел, меня отталкивает от этого». Нельзя никогда работать в лоб. И в хорошем искусстве не бывает лобовых ходов, зритель должен сам дойти до понимания идеи. Если зритель в какой-то момент имеет некую возможность варьирования, и один увидел одну идея в кино, второй — вторую, третий — третью, то это хорошее кино. Тогда он ещё раз придёт, посмотрит и скажет: «Ага, так вот о чём всё-таки здесь говорилось!» Если же зрителю объясняют, что вот мы имеем в виду вот это... Читаю как-то сценарий одного режиссёра и драматурга, который как раз вот хотел быть таким, знаете, чисто как бы православным, и вот он пишет хорошую мысль — мне интересно. А потом убивает это всё: говорит, что вот этот персонаж подумал как раз вот о том-то. Я говорю: «Тебе надо весь твой сценарий проредить и убрать — о чём этот персонаж подумал. Мне хочется догадаться, о чём подумал персонаж. Я хочу догадаться, что происходит там, у него внутри». Понимаете, поэтому очень важно, чтобы те фильмы, спектакли, творческие вечера, которые мы проводим, чтобы они вызывали в зрителе собственную игру и воображения, и внутреннего отклика каких-то чувств. Тогда, с моей точки зрения, это можно назвать диалогом со зрителем. Если же я ему просто покажу в лоб рассказанную какую-то историю, это очень узкому количеству людей интересно, которые уже, может быть, с этим согласны, но это не вызывет в человеке какого-то внутреннего хотя бы просто подтверждения этого. Мне важно, чтобы человек... обычный, нормальный человек — он сомневается, ищет, в разные стороны идёт, и в современном мире не так часто ему удаётся встретить другого человека, который тоже к Богу идёт. И ему важно в искусстве вдруг это увидеть. Знаете, фильм «Гладиатор» — ни одного слова нет про Бога, но, по мне, так это фильм, который просто — человек с абсолютно христианской внутренней психологией. Он пусть сначала себя побеждает, и только после этого может ситуацию изменить. Понимаете, о чём я говорю?

А. Митрофанова

— Надеюсь. Герман Петрович, а что для вас значит диалог со зрителем?

Г. Сидаков

— Я вообще не понимаю слово «диалог». Это какое-то высказывание кого-то? Вот есть режиссёр, сценарист — они высказываются на тему... Настоящее произведение искусства — это чьё-то высказывание, человек что-то от себя рассказал, потому что с чем-то ему очень сложно жить — он что-то взял, это достал и рассказал. Я когда ставил «Обломовщину» (это по «Обломову» Гончарова), я очень устал от своей штольцевщины, потому что я такой был Штольц насквозь. Я посмотрю на себя и говорю: «Что ты всё время где-то бегаешь, всё время что-то делаешь, организовываешь?» Я подсознательно ушёл в этот роман, и, когда начал с ним работать, сознательно пробовал понять этого Обломова. И понял, что Обломову как раз сложнее жить, чем Штольцу.

А. Митрофанова

— Почему?

Г. Сидаков

— Для этого нужно иметь мужество не участвовать. Мужество не участвовать в том, что вот рядом лежит — протяни руку, и всё. Только у тебя эта рука должна быть жёсткой, быстрой, и всё — на самом деле не так всё далеко. Вот чтобы в этом не участвовать, чтобы тебе потом не стыдно было за эту руку, когда ты проснёшься через десять лет и посмотришь назад, надо иметь мужество быть... и Гончаров там очень хорошо написал про это.

А. Митрофанова

— То есть получается, что вот это высказывание художественное, это всегда, в вашем случае, это какая-то внутренняя боль или внутренняя работа, или такой крик?

Г. Сидаков

— Обязательно. Я прошу студентов, я говорю: «Не ставьте хорошие тексты — они могут от вас быть далеко, вы просто будете заниматься придумками «штучек», вы не выскажетесь. А без высказывания до зрителя не дойдёт — обязательно должна быть твоя личная боль какая-то. Может, не боль, может быть, вопрос, может быть, какое-то неудовлетворение. Может, наоборот, некое желание поделиться чем-то счастливым, что ты обнаружил: в мире, в себе, в материале, ещё что-то. Это разные, но это высказывания. А дальше уже зритель какой-то понял это высказывание, задал себе вопросы». Это диалог, он такой условный.

А. Митрофанова

— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Александр Ковтунец — продюсер, актёр, президент Общенациональной программы «В кругу семьи»; и Герман Сидаков — режиссёр, педагог, художественный руководитель Школы драмы Германа Сидакова. Мы говорим о проектах, которые есть в рамках программы «В кругу семьи». Это кинофестиваль в ближайшие дни, с 12 по 14 октября, во Владимире пройдёт, он называется «Владимирская вишня». Кстати, а почему «вишня»? Я так понимаю, это часто задаваемый вопрос. Расскажите!

А. Ковтунец

— Прекрасный вопрос, и на него есть прекрасный ответ. В царское время во Владимире росла особая вишня, был особый сорт вишни, который поставлялся к царскому двору. И нам хотелось, чтобы то искусство, которое в рамках «Владимирской вишни» существовало бы, могло бы быть именно таким — очень вкусным, очень сочным, особенным, и поэтому назвали «Владимирская вишня». Кстати, к вопросу — действительно, у нас всегда переполнены залы. Для меня это опять же ответ на вопрос: нравится зрителю то, что мы делаем, или не нравится. Мне всегда очень хочется, чтобы зритель был и в Москве, когда мы... я надеюсь, мы через какое-то время поговорим с вами про зимний фестиваль «Ледовая Москва». Для меня важно, чтобы люди приходили. У нас же этот фестиваль всегда просветительский. Например, мы в прошлом году, рассказывая про путешествия по России, не просто поставили скульптуры 36 стран и Кремлёвской стены с горками, но у каждой скульптуры было описание — что она, когда появилась. И были не только архитектурные скульптуры, но и, например, паровоз Черепановых, а где-то был мамонтёнок Люба, а где-то, конечно, и архитектурные строения. Многие приходили и впервые это видели: одновременно на экране показывалось, как вживую выглядят эти объекты, и рассказывалось что-то про эти города. Шла программа большая и на сцене. И люди, выходя от нас, уже по-другому относились ко многим городам России — они для них ближе становились, благодаря вот тем объектам, которые у нас стояли. В этом году мы культуру 32 стран, которые приедут на чемпионат мира по футболу, решили показать — ведь мы ничего о них не знаем. Они фактически ничего не знают о нас — вот сейчас поедут по 11 городам. А мы почти ничего не знаем — приедет, например, к нам Панама играть или Иран, а мы же почти ничего о них не знаем. Понятно, что про Францию, Италию много чего можно рассказать. Поэтому для меня всегда важен вот этот просветительский момент. Но то, о чём и говорит Герман Петрович: если режиссёр, актёр или продюсер не хочет что-то сказать, то он напрасно этим занимается. Вот радио «Вера» ведь что-то хочет сказать, поэтому радио «Вера» интересно и имеет свой круг слушателей, которые, собственно говоря, хотят это высказывание услышать. Понимаете? Поэтому мне кажется, что мы говорим на каком-то всё-таки одном языке.

А. Митрофанова

— Да, но только у нас разные жанры: вы в художественном поле работаете, а у нас поле... всё-таки это журналистика, это немножко про другое. Ну, ладно. Я — не художник.

А. Ковтунец

— Но вы же тоже, в отличии от многих радиостанций, всё равно что-то в своей программе пытаетесь сказать. Тоже высказывание — у вас оно журналистское, а у нас оно художественное. Но тем не менее, в данном контексте мы — коллеги.

А. Митрофанова

— Герман Петрович, у вас 19 октября премьера спектакля «Любовь в стакане воды», в рамках проекта «Кино-Театръ», режиссёр Игорь Неведров, которого вы сегодня уже упоминали, по пьесам Людмилы Петрушевской. Расскажите, пожалуйста, о каком поиске или о какого рода поиске в этом случае идёт речь, что за спектакль? Вот только без спойлеров, но так, чтобы было понятно, кому он интересен. Слушатели — потенциальные ваши зрители, может быть, заинтересуются, придут.

Г. Сидаков

— Мне кажется, там есть какое-то такое исследование — как создаётся пьеса. Там, получается, две пьесы: «Любовь» и «Стакан воды». И в «Стакане воды» женщина... у неё такой монолог... А «Любовь» — это два человека, которые никак не могут себе простые два слова «я тебя люблю» — боятся. «Я люблю», — тогда пускай два будет. Боятся, боятся открыться, боятся стать... Вернее, один больше боится: боится стать слабым из-за этого — из-за того, что он откроет свою душу кому-то. И вот на этом всё замешано. А человек, который придумывает эту пьесу, она говорит монолог, и она придумывает одновременно пьесу. И из неё рождаются вот эти персонажи, и они как-то взаимодействуют, а потом они соединяются в конце. Вот такая какая-то история. Вообще, я придумал такой формат и сейчас его активно продвигаю, я называю его «труппа трёх» — трёх человек. Я хочу, чтобы у меня были режиссёры, которые набирают каждый свою мини-труппу (здорово звучит), где у них будет 2-3-4 человека максимум. И у них будет не один спектакль, а несколько спектаклей — 3-4 спектакля. Режиссёр работает вот с этой командой, и внутри «Кино-Театра» будет 5-6 вот таких мини-трупп, каждой из которых будет руководить какой-то режиссёр. И он будет делать несколько спектаклей с этими людьми. Они вместе будут сговариваться, они будут все играть... Я вот хочу такую практику сделать, потому что это будет быстрее. Я знаю, что мало пьес, но вот в Пушкине, там несколько — персонажей семь. Они нашли приём, при котором три человека могут сыграть. Я хочу вот такое вот сделать, чтобы у меня было несколько таких образований, которые бы играли разные спектакли. Которые вот раз — зашли на неделю и сыграли все свои четыре спектакля. Потом раз — другая труппа зашла на неделю и сыграла свои 4-5 спектаклей. Мне кажется, что это даст возможность быстрее людям реализовываться. И опять же это будет «бедный театр», с минимумом декораций, ориентированный на актёров и на взаимодействие со зрительным залом.

А. Митрофанова

— Всё-таки я не удержусь от своего вопроса — вы сейчас опять Пушкина упомянули. Почему трагедии всё-таки называются «маленькими»?

Г. Сидаков

— Я думаю, Пушкин назвал их просто потому, что они маленькие...

А. Митрофанова

— По размерам, вы имеете в виду?

Г. Сидаков

— Да. «Египетские ночи» вообще крохотные. «Моцарт и Сальери» тоже очень маленькая. «Пир во время чумы» — совсем маленькая. И там будет два спектакля по Пушкину, по «Маленьким трагедиям», вот один спектакль, который сейчас — «Спектакль номер два» он у нас даже называется. А «Спектакль номер один» — там будет «Каменный гость» и «Пир во время чумы». Просто у Игоря была такая идея: сначала «Дуэль» и пушкинские какие-то, которые подходят под эту дуэль... А другое у него — «Болдинская осень. Любовь» и те вещи, которые и противоречат любви, и развивают эту любовь. В «Каменном госте» он хочет исследовать, как человек, который был очень циничным, влюбился, по-настоящему полюбил в первый раз в жизни — как он к этому пришёл. И тут же погиб от этого, циничный человек. Это очень сложная задача, я не знаю, как он с этим справится, потому что это сложно поставить. Поставить просто какую-то историю про какого-то дурачка Дон Жуана, который был наказан за свои любовные похождения, просто — и так и ставят. А вот историю вот этого человека, который отказался от чего-то во имя любви, это сложно — сыграть сложно, поставить сложно. Посмотрим, что он сделает.

А. Митрофанова

— Прошу прощения, вы сейчас стали рассказывать эту историю, а я поняла, что есть чудесный фильм Милоша Формана, он называется «Вальмон», там Колин Фёрт играет. Есть «Опасные связи» — голливудская версия, но она менее тонкая, что ли, на мой взгляд, хотя тоже блестящий фильм. «Вальмон» — там показана история внутренней вот этой жизни человека, который пытается себя изменить, потому что понимает, что куда-то не туда он пришёл, в какую-то не ту точку. И он из-за этого гибнет. И это, конечно, такая, да, совсем не маленькая трагедия, она, в общем, очень большая.

Г. Сидаков

— Форман — великий режиссёр. У него великие фильмы, мне кажется: и «Кукушка», и «Моцарт». Один из великих режиссёров. В Голливуде много очень хороших фильмов. Вот когда я что-то говорил про новое пространство, я никак не перечёркивал это — это потрясающие абсолютно профессионалы и артисты. Мне просто сейчас не нравится, что артисты все уходят в «психоложество» какое-то, психологию, они уходят от искусства.

А. Митрофанова

— Психология и психоложество (это, кстати, интересный термин, надо о нём подумать) — это разные вещи.

Г. Сидаков

— Да. И они потеряли искусство в себе, все лица стали стираться, даже на Западе, даже в Голливуде — молодых актёров я перестал запоминать. Раньше вот лицо — оно прямо... содержание такое в нём сразу же ты чувствуешь. Сейчас какие-то они все одинаковые, они всё своих вспоминают бабушек, когда играют, а это неправильно — нельзя роль подминать под себя, надо дорастать до роли. Поэтому сейчас Шекспира мало играют, поэтому классику мало играют, потому что боятся подходить к ним, боятся их брать. Они подминают роль, делают вот такой... кухонный Шекспир, кухонный Чехов.

А. Митрофанова

— Может быть, это попытка отформатировать Шекспира, Чехова под себя?

Г. Сидаков

— Конечно, под себя, под наши проблемы. А они выше, они говорят о другом, они говорят об истоках этих проблем. Они не говорят об этих проблемах, которые на поверхности, они говорят, откуда они берутся. Поэтому они и великие. Они говорят: «Задумайтесь о том, какой корень сгнил у вас там, внутри. Начинайте его лечить, а не постригать веточки — не поможет». Они стригут веточки — текст болтают великий. Ну, можно болтать текст, но не затрагивать там... Вот я говорил, что можно поставить «Дон Жуана» по-одному, а можно по-другому. И вы сразу же вспомнили два фильма — один про одно, другой про другое.

А. Митрофанова

— Философский финал у нашего разговора. Но, в общем, наверное, это и правильно — есть некая в нём недосказанность. Герман Сидаков — режиссёр, педагог, художественный руководитель Школы драмы Германа Сидакова сегодня был у нас в эфире; и Александр Ковтунец — продюсер, актёр, президент Общенациональной программы «В кругу семьи». Мы говорили о новом проекте, который называется «Кино-Театръ» — это, собственно, то, о чём сейчас рассказывал Герман Сидаков. Это пространство для актёров, режиссёров и, конечно, для зрителей тоже, где ведётся такая попытка глубинной внутренней работы актёров с самими собой и с текстом. Но, в общем, любопытно, я думаю. В любом случае, посмотреть будет интересно. И мы говорили сегодня о фестивале «Владимирская вишня», который с 12 по 14 октября...

А. Ковтунец

— Буду рад всех зрителей в эти все три дня, с 12-го по 14-е, видеть во Владимире. А начиная с 19-го, в Москве — «Любовь в стакане воды», 24-го — «Маленькие трагедии». Поэтому, правда, хочется потом и вас увидеть на спектаклях, чтобы вы, уже послушав нас, сказали: то, что вы увидели, соответствует услышанному, или вы всё увидели по-другому.

А. Митрофанова

— Хорошо, спасибо за приглашение! Прощаемся с вами. Александр Ковтунец, Герман Сидаков, я — Алла Митрофанова. До свидания!

А. Ковтунец

— Всего хорошего!

Г. Сидаков

— До свидания.