Митрополит Иларион Киевский

Поделиться

Настолование митрополита Иллариона (миниатюра Радзивиловской летописи)

Ночь была ясной и теплой. Днепр дышал свежестью. Луна светила так ярко, что силуэты лошадей были вычерчены на фоне поляны, как будто прорисованы Углем на лоскуте бересты. Пастухи отдыхали у костра. Старый конюх Родион дремал, разморённый сытным ужином — князь Ярослав заботился о том, чтобы рабы жили в довольстве. Иван — мальчишка лет пятнадцати, смотрел на звёзды и тихо шевелил губами — ему так хотелось поделиться мыслями, которые давно тревожили его.

Иван:

Дядька Родя, а вот скажи — правильно, что князь Владимир Русь крестил? Али прежняя вера лучше была?

Родион:

Ну, ты, Ивашка, спросил. Да нешто я, старый конюх, супротив князя рассуждать стану? Раз так велено — так, значит, и лучше нам. Хотя, правду сказать, мне Христово учение сразу по сердцу пришлось. «Возлюби ближнего, как самого себя» — такого я прежде не слыхал. Ради этих слов я и принял Крещение. Был Радомиром — стал Родионом. Говорят, мученик был такой в древнее время. В честь него меня и назвали.

Иван:

А я вот и не знал другой веры, но все-таки мне невдомёк, как это Христос — и Бог, и человек одновременно? Разве такое может быть?

Родион:

Я, Ивашка, в тонкостях вероучения не сведущ. Помню только, как вера Христова старого князя изменила. Был Владимир жесток — стал милостив. Да и нынешний, Ярослав, людей не обижает, грех жаловаться. Недаром его Мудрым зовут. А церкву-то какую они справили в нашем Берестове! Стоишь на молитве, и не чуешь — на земле ты, на небе ли. В ней, кстати, чудный чернец служит — Иларион. Коли тебя сомнения мучают, ты с ним поделись. Он разъяснит, он ученый! Говорят, в Византии наукам обучался. И сердце у него чуткое, доброе.

Иван:

Не тот ли это Иларион, что здесь неподалёку, на берегу Днепра, пещерку вырыл, да от княжеских хором туда молиться уходит?

Родион:

Он, точно, он! Ты поговори с ним, Ивашка.

Не прошло и года, как Иларион — иеромонах княжеской церкви села Берестово, что близ Киев-града, стал митрополитом. Это был первый архипастырь на Руси не из греков, а из своих, из русских. Князь Ярослав Мудрый сам просил скромного чернеца принять в управление молодую Церковь. И тот, как ни любил уединённую молитву, не смог отказать.

Когда Иларион впервые совершал богослужение в роли Предстоятеля в Киеве, в новом Софийском соборе, Ивашка стоял среди народа и ругал себя. Так он и не поговорил с монахом, когда тот подвизался в пещерке на берегу Днепра. Теперь-то разве станет он слушать? Вон какой важный!

Иларион вышел к амвону и обратился к собранию: «Братья и сёстры!». Речь его лилась неспешно и плавно. Услышав о законе, который Господь дал иудеям через пророка Моисея и о благодати, дарованной Христом всем народам, Иван вновь встревожился — так кем же был Иисус, Богом или человеком? И тут Иларион, словно услышав сомнения юноши, стал говорить о том, что Христос «как человек повит был пеленами — и как Бог волхвов звездою вел. Как человек пришел креститься — и как Бога устрашившись Его, Иордан обратился вспять. Как человек пришел на брак в Кану Галилейскую — и как Бог воду в вино претворил. Как человек Лазаря оплакал — и как Бог воскресил его из мёртвых. Как человек во гроб положен был — и как Бог ад разрушил и души освободил». «Кто столь великий, как Бог наш? Поистине Он Бог, творящий чудеса!», — сердце пастушка ликовало, откликаясь на речь учёного монаха, Киевского митрополита Илариона.

Этот эпизод определил судьбу Ивана. Он нашел на берегу Днепра ту самую пещеру, в которой прежде подвизался Иларион, и встретил там другого чернеца, Антония. Став учеником этого монаха, он принял постриг. На месте пещеры вырос монастырь, ставший позднее известным, как Киево-Печерская лавра. В его стенах Иван постигал грамоту, переписывая Священное писание и труды святых отцов. И одним из самых любимых его произведений было «Слово о законе и благодати» — та самая проповедь, которую произнес митрополит Иларион на богослужении в Софийском соборе.

Это слово прошло сквозь века. Оно и поныне остаётся живым исповеданием православной веры, сокрушающим сомнение.