Каждый день ровно в полдень, после выстрела пушки Петропавловской крепости, художник Архип Куинджи выходил на крышу своего петербургского дома. Здесь его уже ждали друзья. Так Куинджи называл голубей, воробьёв, ворон и галок, которые прилетали в любую погоду и которых Архип Иванович кормил с рук. Птицы садились на голову и плечи счастливого Куинджи, нисколько не боясь, словно знали, что для него нет большей радости, чем помочь голодному или больному.
К Куинджи постоянно приносили раненых пернатых. Архип Иванович лечил их, делал перевязки. Над сентиментальностью художника даже подтрунивали коллеги. Он, например, боялся раздавить муравья на тропинке или затоптать траву в лесу. Однажды помог бабочке, залетевшей в мастерскую, склеив ей разорванное крылышко и прооперировал двух грачей, спасая их от удушья.
Конечно, Куинджи помогал не только птицам. Защищать слабых он начал лет с пяти. В этом возрасте Архип остался сиротой, скитался по родственникам, работал и был грозой для мальчишек-хулиганов, обижавших животных. «С детства привык, что я сильнее и помогать должен», - говорил о себе Архип Иванович. Многие знали, что своим творчеством художник заработал огромное состояние. Но мало кому было известно, что он пожертвовал его на благие дела. Куинджи передавал деньги старикам и больным, а сам жил более чем скромно. При церкви деревни Карасёвка, в которой когда-то крестили маленького Архипа, открыли приходскую школу. Об этом просил сам Куинджи, передавая храму изрядную сумму.
Одна из благотворительных акций живописца потрясла его знакомых. Архип Иванович подарил Академии художеств, в которую безуспешно поступал два раза, сто тысяч рублей. На эти деньги учредили 24 премии и каждый год вручали их студентам. Кроме того, Куинджи устроил для учащихся кассу взаимопомощи. Императорское Общество поощрения художеств тоже получило в дар от благотворителя двенадцать тысяч рублей. Именно в этом Обществе была устроена выставка всего одной картины – «Лунной ночи на Днепре» кисти Куинджи. Зрители часами не отходили от полотна. Самые дотошные порывались заглянуть за холст, чтобы удостовериться: пейзаж не написан на стекле и не подсвечивается электричеством.
В 1894 году Куинджи пригласили преподавать в Академию художеств. У Архипа Ивановича не было детей, но он стал заботливым отцом своим студентам. Помогал им деньгами, оплачивал зарубежные поездки, отправлял учеников в Крым на отдых. Там у Куинжи было имение. В 1909 году он подарил его вместе со ста пятидесятью тысячами рублей Обществу поощрения художников, которое сам же и основал. Живописцы должны помогать друг другу, считал Куинджи, и перед смертью все свои полотна вместе с миллионом рублей завещал Обществу. Во время Первой мировой войны, уже после смерти Архипа Ивановича, оно передавало средства, собранные от продажи картин художников, которые в него входили, госпиталям и учредило палату для раненных солдат в Лазарете деятелей искусств.
Картины Куинджи продавались по немыслимо высоким ценам. Знаменитый художник Павел Чистяков даже позволил себе язвительное замечание: «Куинджи - это деньги». Возможно, он был бы менее циничен, если бы знал, на что расходуются эти деньги. Но Архип Иванович тщательно хранил от посторонних глаз свою частную жизнь и предпочитал помогать людям так, чтобы они не знали, откуда пришла помощь.
«Журнал от 21.11.2025». Максим Печенкин, Ольга Зайцева
Каждую пятницу ведущие, друзья и сотрудники радиостанции обсуждают темы, которые показались особенно интересными, важными или волнующими на прошедшей неделе.
В этот раз ведущие Константин Мацан и Наталия Лангаммер, а также руководитель проекта «Академия журнала Фома» Ольга Зайцева и главный режиссер Радио ВЕРА Максим Печёнкин вынесли на обсуждение темы:
— Фильм ТК «Спас» «Святой Фёдор Томский. Тайна сибирского старца»;
— Развитие Искусственного интеллекта, использование в творчестве;
— Видео «Академии журнала «Фома» «Гид по книгам Ивана Шмелева»;
— 130 лет со дня рождения философа М.М. Бахтина.
Все выпуски программы Журнал
Архимандрит Николай (Чарльз Сидней Гиббс)
«Требуются учителя английского языка, готовые работать в России», — такое объявление прочёл однажды в газете 24-летний англичанин из графства Йоркшир, Чарльз Сидней Гиббс. Чарльз недавно окончил Кембриджский университет, и теперь подыскивал работу. Отец хотел видеть его англиканским священником. Но протестантизм не находил отклика в душе молодого человека. А вот православная Россия, напротив, очень его привлекала. Чарльз Гиббс откликнулся на объявление. И в 1901 году приехал в Санкт-Петербург.
Он поселился на Невском проспекте. Давал частные уроки детям петербургской элиты — дворян Шидловских и промышленников Сухановых. Параллельно преподавал язык в Императорском училище правоведения — одном из престижных высших учебных заведений того времени. Молва о педагогическом таланте молодого англичанина достигла царской семьи. Император Николай Второй и его супруга, императрица Александра Фёдоровна тогда как раз подыскивали учителя английского для великих княжон Татьяны, Ольги, Марии, Анастасии и цесаревича Алексея. И в 1907 году пригласили Чарльза Гиббса в Царское село.
Он быстро стал своим в царской семье. Император с императрицей и дети звали его на русский манер Сиднеем Ивановичем. Англичанин был поражён тем, какой скромной в быту оказалась венценосная семья. В обеденный перерыв между занятиями цесаревичу Алексею каждый день приносили щи и кашу с солдатской кухни. Младшие великие княжны донашивали платья и обувь старших. Да и сам император годами носил одни и те же костюмы, которые постоянно отдавались в починку.
С началом Первой мировой войны Государь переехал в Ставку, которая располагалась в Могилёве. Вместе с ним туда отправился и цесаревич. Гиббс последовал за ними. За войной наступил Февральский переворот 1917 года. Временное правительство арестовало Николая Второго и его семью. Приближённым, по желанию, разрешили присоединиться к императору. Среди тех немногих, кто отважился разделить с царской семьёй все тяготы, был и Сидней Иванович. Он не был подданным Российской империи. Но остался верен русскому царю.
А в октябре 1917-го, к власти пришли большевики, и события приняли куда более жёсткий поворот. Императора с супругой и детьми под надзором выслали из Петербурга в Тобольск. С огромным трудом Гиббс добился от новых властей разрешения последовать за царём в ссылку. В Тобольске Чарльз старался скрасить жизнь царской семьи. Он устраивал домашние спектакли и продолжал обучать детей английскому. В апреле 1918-го большевики перевезли Романовых в Екатеринбург и поместили под арест в Ипатьевском доме. Гиббсу присоединиться к ним не позволили. Чарльз поселился в неотапливаемом вагоне на железнодорожном вокзале. Каждый день ходил он к особняку, в надежде, что его всё-таки пустят к узникам, или он хотя бы издали сможет увидеть кого-то из них. Увы, когда Сиднею Ивановичу удалось, наконец, проникнуть в дом Ипатьева, русский император вместе с семьёй уже был расстрелян. Эта мученическая гибель потрясла Гиббса, перевернула его мировоззрение. В китайском городе Харбине, где нашли тогда приют многие русские, бежавшие от безбожной власти большевиков, Чарльз принял православие. Произошло это в 1934 году. Его крестили с именем Алексей — в честь цесаревича, его любимого ученика. Он так объяснял свой поступок: «Православие для меня — это возвращение домой после долгого странствия».
В 1935-м Алексей Гиббс принял монашеский постриг с новым именем — Николай, в память о последнем русском императоре, и был рукоположен в священный сан.
В Англию иеромонах Николай (Гиббс) вернулся в 1937-м. В Лондоне он был возведён в архимандриты, и стал первым православным англичанином, удостоенным этого сана. На небольшие сбережения владыка Николай купил домик в Оксфорде. В одной из его комнат он устроил маленькую церковь. А в другой — открыл музей, посвящённый Царской семье. В нём он выставил вещи, которые удалось вывезти из России — ученические тетради великих княжон, иконы, подаренные императрицей. И стихотворение Александры Фёдоровны на английском языке, которое она подарила Гиббсу на Рождество 1917 года. В нём были пророческие строки, которые в переводе звучат так: «Молю, чтоб Христос вас благословил \ И к святости день ото дня направлял».
Все выпуски программы Жизнь как служение
Гилберт Честертон «Клуб удивительных промыслов» — «Суд собственной совести» (или «Частный суд чести»)

Фото: Piqsels
Часто ли мы прибегаем к суду собственной совести? И нужны ли нам помощники, когда мы открываем подобный судебный процесс? Теме добровольного суда, суда собственной совести, посвящён один из рассказов цикла «Клуб удивительных промыслов», написанного Гилбертом Честертоном. Герой рассказа, частный сыщик Руперт Грант, сталкивается однажды с удивительным казусом. Пожилая дама, выглядывая поздним вечером из окна собственного дома на пустынную улицу, горько оплакивает своё заточение. Руперт с друзьями, проникнув в дом, пытаются освободить даму — и что же? Она наотрез отказывается покинуть свою темницу.
Спасатели недоумевают: в чём дело? Ответ даёт Бэзил Грант, брат Руперта, бывший судья. Много лет назад он бросил судебную практику, но без дела не остался. Бэзил стал частным судьёй, разрешающим чисто нравственные конфликты. Конечно, никакой принудительной силы у такого суда не было, и выполнение приговора лежало на совести подсудимых. И они его выполняли, вот потому-то пожилая дама, приговорённая к заключению за то, что из-за неё расстроился брак, и отказалась покинуть место своего заключения.
Какого рода преступления рассматривал этот суд чести? «Я, — говорит Бэзил, — судил людей не за пустяки вроде собаки без ошейника, а за то, что превращает жизнь бок о бок с ними в кошмар. Я судил за себялюбие, за немыслимое тщеславие, за сплетни и козни, за дурное обращение с людьми». Бэзил, как мы видим, руководствуется необычным сводом законов. На его весах мелкая, казалось бы, провинность, вроде сплетни, весит едва ли не столько же, сколько серьёзное преступление. В этом Бэзил совпадает с апостолом Павлом. Перечисляя в одном из своих посланий грехи, святой апостол поставил, например, зависть и ссоры в один ряд с убийством (послание к Галатам, глава шестая). Как заметил однажды митрополит Сурожский Антоний, в любом грехе кроется пусть неосознанное, пусть крохотное, но стремление убрать этого человека или Бога из бытия. Именно поэтому мелких грехов, по сути, не бывает.
Рассказ Честертона о суде чести — это прекрасный повод задуматься: нет ли в нашей жизни того, что хорошо было бы как можно скорее осудить судом собственной совести? Если добровольные клиенты Бэзила Гранта смогли, то и нам это по плечу.
Автор: Анастасия Андреева
Все выпуски программы: ПроЧтение








