Поделиться
У нас в гостях были основатель хосписа в Ленинграде, врач Андрей Гнездилов и психолог этого хосписа Алена Шиманская.
Мы говорили о том, как относились к онкобольным в Советском Союзе, история создания хосписа в Ленинграде, как проходит помощь больным сейчас, и, как помогают в лечении такие методы, как сказкотерапия.
______________________________________
Л. Горская
— В эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер». Здесь с Вами в студии Алексей Пичугин...
А. Пичугин
— Здравствуйте! И Лиза Горская.
Л. Горская
— И сегодня у нас в гостях Андрей Гнездилов, один из основателей первого в России хосписа в Санкт-Петербурге
А. Шиманская
— Здравствуйте.
А. Пичугин
— Здравствуйте.
Л. Горская
— Ну, естественно, первый вопрос — как вообще возникла идея основать хоспис, и сложен ли был путь от идеи до стен и до реализации?
А. Гнездилов
— Ну, наверное, на этот вопрос можно долго и (нрзб.), а можно и коротко отвечать. Смысл в том, что я работал в Институте Бехтерева и собирался там продолжать работать. У меня уже была почти закончена диссертация. Но я столкнулся с одной женщиной, которая заболела раком. Она не могла войти в институт, просто переступить через ступени. Она попросила помощи у меня, я ей помог. Но стал свидетелем того, как происходило общение персонала с больными. Тогда было принято, в те времена, не говорить правду больным об их диагнозе, а если говорили, так это считалось ошибкой. Ну, во всяком случае, когда я увидел, сколько ошибок возникает на фоне того, что ложные какие-то взаимоотношения, фальшивые происходят, и я начал думать, что даже моих скромных знаний, которые я получил или уже которыми я владел в Институте Бехтерева, просто необходимы, потому что создание общей атмосферы в больницах — очень важное дело, потому что от нее, от этого часто зависит прогноз заболевания. У человека в глубине души складывается определенное представление о заболевании, и, в какой-то степени, при таком тяжелом диагнозе, о котором они узнают, развивается предвидение или непредвидение, сколько ему осталось жить.
А. Пичугин
— Андрей Владимирович, но Вы говорите, что о диагнозах в советское время пациенту не сообщали, но, тем не менее, были же онкологические отделения в больницах...
А. Гнездилов
— Были!
А. Пичугин
— ...куда люди попадали и понимали, что с ними.
А. Гнездилов
— Но чаще об этом говорили, что это доброкачественно
Л. Горская
— А почему вообще, из каких соображений не говорили людям правду об их диагнозе?
А. Гнездилов
— А считалось в то время, что правда о диагнозе повергает человека в депрессию, и пускай он лучше поживет в неведении, но довольный, тот кусок жизни, который ему остался.
Л. Горская
— «Блаженное» в кавычках неведение, да?
А. Гнездилов
— Ну, да. Но, во-первых, когда человек хочет знать свой диагноз, он, так сказать, его узнает. Во-вторых, это часто люди были уходящими, обреченными, и уж не почувствовать, что человек уходит из жизни, он не мог просто-напросто. А потом, когда мы развернули свою психотерапевтиче
Л. Горская
— А были случаи действительно, что люди впадали в депрессию, узнав диагноз, или это, наоборот, их так мобилизует?
А. Гнездилов
— Конечно, конечно, были. Но дело в том, что все-таки человек переживает, и затем для него очень важна поддержка, которую мы могли оказывать ему. Самих среди депрессий очень много тех состояний, с которыми можно бороться, справиться, настроить больного. Лишняя улыбка врача, который подходит к больному, придает силы больному на много шагов вперед. И, конечно, заранее предвидеть, какой больной нуждается в чем, в каком-то типе терапии, вот это была наша задача. И она была блестяще подтверждена, потому что мы видели больных с определенными чертами характера. Мы вначале их трактовали, как самых тяжелых больных — больных, которые плакали, догадывались о своем заболевании, потом пели прощальные песни, когда их везли на операцию. Но оказывается, что самыми тяжелыми больными были как раз не эти демонстративные больные, а больные, которые молчали и, так сказать, стиснув зубы, шли на операцию и так далее. У них вот это...
А. Пичугин
— Андрей Владимирович, скажите, пожалуйста, ведь само понятие хосписа появилось относительно недавно — только в конце 60-х годов. Если не ошибаюсь, в 1967 году первый хоспис возник. То есть прошло, наверное, совсем немного лет после того, как возник первый хоспис в Европе. Такое же заведение появилось и у нас. Когда это произошло? Я так понимаю, что первопроходцем в данном случае были именно Вы.
А. Гнездилов
— Ну, как только я столкнулся с той ситуацией, которая была в онкологическом институте и начал писать письма в министерства, мне помогали мои коллеги... И все равно нам отвечали, что «у нас нет средств для перспективных больных, а Вы хотите бесперспективных
Л. Горская
— От патриарха.
А. Пичугин
— Это в те времена еще, когда он уже был патриархом, да?
А. Гнездилов
— Да, да.
А. Пичугин
— Тогда он был Ленинградским митрополитом еще.
А. Гнездилов
— Тогда митрополитом он был. И его благословение сыграло большую роль. И благословение митрополита Антония Сурожского. Вообще, это поддержано было — и само учреждение, хосписная служба, оно как бы являлось повторением евангельских притч. В частности, хоспис можно определить как повторение ночи в Гефсиманском саду, когда Христос обращался и говорил, что «побудьте со Мною», обращался к ученикам, а они, так сказать, засыпали...
А. Пичугин
— Призвал их не спать.
А. Гнездилов
— И вот «побудьте со Мною» — это, наверное, тот эталон, которого мы пытаемся достичь. Прийти к больному, утешить его, успокоить и напомнить о том, что смерти никто не избежит, но, тем не менее, помочь в этом деле, помочь в осознании своей жизни, поискать смысл в действиях, успеть рассчитаться с какими-то долгами, которые у него есть, — в общем, целый комплекс такой духовной помощи, которую мы собирались делать.
И главное — это было наше основание, что мы говорили, что мы откроем хосписы, и тогда умирать будет не больно, не страшно и не одиноко. Но насколько это нам удалось, не знаю. Но это, конечно, слишком сильная была задача, которую, в общем-то, выполнить иногда и невозможно.
А. Пичугин
— Напомним, друзья, что сегодня в гостях у программы «Светлый вечер» на радио «Вера» Андрей Гнездилов — один из основателей первого петербургского хосписа, и психолог этого хосписа Алена Шиманская.
Л. Горская
— Алена, а Вы вообще давно в хосписе работаете?
А. Шиманская
— В хосписе я работаю вот четыре года будет как.
Л. Горская
— Просто иногда, когда речь заходит о хосписах (сейчас, слава Богу, об этом говорят много), в какой-то момент сложно даже понять — пускай наши слушатели не сочтут это кощунством каким-то или цинизмом, — для кого больше пользы — для тех, кто находится в этих хосписах и не чувствует себя оставленным и списанным вообще со счетов, сброшенным с парохода современности, ненужным и так далее, или для тех людей, которые здоровы и вокруг помогают болящим, и помогают им провести остаток дней с максимальной пользой, утешить, — они же, эти люди, волонтеры, или как угодно их назови — психологи-профес
А. Шиманская
— Действительно, Вы правы в том, что раз мы встречаемся в каком-то месте вдвоем, эти встречи неслучайны, и эта встреча полезна для двух сторон. Потому что когда я первый день отработала в хосписе, я вышла на улицу и сказала: «Господи, у меня больше к Тебе нет ни одной претензии, и вообще ни к чему в жизни у меня больше нет претензий — со мной все в порядке. Руки у меня есть, ноги у меня есть, голова у меня есть, и потребностей каких-то чрезмерных уже нету». То есть вот эту благодарность жизни за все, что у меня есть, и благодарность за то, что я могу помочь другому человеку... Ну, «помочь» — может быть, это очень громкое слово звучит, потому что человек идет своей дорогой, и мы его сопровождаем, мы просто находимся рядом с ним. Стакан воды, выслушать, поговорить с родственниками. То есть мы не решим проблему, но мы присутствуем с человеком, пока он идет своим путем к Богу.
А. Пичугин
— А сколько у Вас сейчас пациентов? Я не знаю, можно назвать их пациентами — этих людей, которые находятся в хосписе. Вот одномоментно сколько там находится?
А. Шиманская
— Одномоментно у нас может быть 40 человек.
А. Пичугин
— А правда... Мне кажется, это важно отметить, мне рассказывали сотрудники московского хосписа, что бывали случаи, когда человек находился в хосписе — естественно, с очень страшным диагнозом, — но вот так случалось, что он выздоравливал? Среди Ваших пациентов были такие примеры?
А. Шиманская
— Вот в моей личной практике такого не было. Я знаю просто одного человека, который уже был размещен в хоспис. Он писал стихи. И вот Андрей Владимирович про него очень хорошо знает — Олег Шлиговский. Он сказал: «Ну, я уже, собственно, тонул на подводной лодке, и вряд ли я умру от онкологии». И уже будучи в хосписе, он писал стихи — он сам себя восстановил. В общем, он жив и здравствует до сих пор, и написал книжку.
А. Пичугин
— А, ну вот, один из примеров.
А. Шиманская
— Да, самотерапия, стихотерапия. Это вообще уникальный человек. Андрей Владимирович вот с ним часто встречается. Он жив до сих пор.
А. Пичугин
— Андрей Владимирович, да, расскажите, пожалуйста.
А. Гнездилов
— Про что Вы говорите?
А. Шиманская
— Про Олега Шлиговского рассказываю.
А. Гнездилов
— Нет, я понимаю. Я просто хочу сказать, что тот вопрос, который Вы подняли, действительно имеет большое значение. И в свое время великий врач древности Парацельс говорил, что придет время, и каждый врач должен стать лекарством для больного. Вот это как раз то, что и Алена говорит, — что участие в жизни больного — это, собственно, предоставление ему возможности исповеди в своей жизни. А психотерапевтиче
Но в моей практике были вот эти случаи. Я бы мог, конечно, рассказать поподробнее, конечно, рассказать поподробнее, но смысл в том, что женщина, которая была как будто бы обречена (то есть ей был поставлен диагноз — рак, и, в общем-то, паллиативная была наложена гастростома(?)).
А. Пичугин
— Ну, то есть врачи уже отдали ее паллиативной помощи?
А. Гнездилов
— Да-да-да. Она говорит: «Я не могу умереть, потому что у меня ребенок не устроен, муж алкоголик и так далее». И она стала говорить: «Я все равно буду жить». И она жила — жила вместо нескольких месяцев полтора года. И она превратилась в свечку буквально, но она продолжала жить. И вдруг дела ее устроились, и приехала какая-то женщина, которая стала ухаживать за ее ребенком и так далее. Она сказала: «Ну все, слава Богу! Все пристроено — я могу умереть». И она умерла. А когда ее вскрыли, то оказалось, что опухоль рассосалась. Вот бывают такие вещи.
И, конечно, возможности хосписа, может быть, даже не побеждая смерть, в то же время побеждать ее своим отношением, когда человек начинает понимать, что жизнь имеет какой-то определенный смысл и более высокий смысл, чем мы можем себе представить. Потому что, как говорил Антоний Сурожский, что не важно, живешь ты или умираешь, — важно, во имя чего ты живешь и ради чего ты можешь умереть. И здесь возможности очень большие, когда человек переносит какие-то определенные понятия, и для него возможность победить обстоятельства заключается в своеобразном настрое. И это, в общем-то, когда он уходит из жизни уже с каким-то определенным выводом, какими-то открытиями, это уже другое — другая жизнь, другая смерть. И, наверное, к этому можно отнестись достаточно серьезно.
Л. Горская
— Андрей Владимирович, а Вы говорили, что Вам часто приходится помогать людям отдать долги. И, наверное, Вы говорили, во всяком случае, не только про деньги, да? Вот какого рода долги чаще всего?..
А. Гнездилов
— Вы знаете, почему в «Отче Наш», в молитве, говорится: «И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим»? Вот этот момент, наверное, и объясняет, что облегчение сердца — когда ты не имеешь врагов или каких-нибудь обид, которые ты нанес другому, а это освобождение от греха, от понятия греха. Вот это то, что я имел в виду, когда говорил о долгах наших.
Л. Горская
— Прощение, да?
А. Гнездилов
— Прощение, да. В общем, иногда кажется, что человек сам себя держит в руках, пытаясь создать какое-то новое представление о жизни. И, в общем-то, для нас так важны уходящие, которые умеют улыбаться. И мало того, что улыбаться, — они проявляют определенного рода героизм. Все-таки бороться со смертью одиноко и страшно часто бывает.
А. Пичугин
— А сколько всего в России хосписов сейчас?
А. Гнездилов
— Ну, я думаю, больше сотни.
А. Пичугин
— Больше сотни?
А. Гнездилов
— Да.
А. Пичугин
— Алена вот с этим не согласна.
А. Шиманская
— Нюта Фидермейстер(?) говорила — 80, где-то больше 80 с небольшим — 81-82.
А. Пичугин
— Ну, все равно, примерно к сотне?
А. Шиманская
— Ну, да.
А. Пичугин
— Я смотрю картинку в Интернете, где фотография Вашего здания на берегу Финского залива. Такой красивый, уютный деревянный домик. Не очень далеко от города, но все равно за городом. Я думаю, что обстановка там тоже соответствующая. Расскажите. Вот мы все говорим в целом... Расскажите про Ваше заведение, расскажите про то, как он устроен, про то, как Вы его создавали, почему за пределами города, почему... Я знаю, что рядом храм, что у Вас работают сестры — монахини-послушн
А. Шиманская
— (Смеется.) Монахинь у нас нет. У нас часть медперсонала — медицинские сестры, младший персонал — они в сестричестве Святой Елизаветы. У нас сестричество и так.
А. Пичугин
— То есть они просто не в постриге, они как сестры милосердия, да?
А. Шиманская
— Да, да.
А. Пичугин
— Ну, расскажите про хоспис, расскажите про то, почему он за городом. Почему такой вот небольшой уютный деревянный дом.
А. Шиманская
— Уже не деревянный. Мы уже пять лет как переехали в кирпичное новое здание...
Л. Горская
— Алексей, ты пользовался каким-то устарелым Интернетом, устаревшим.
А. Пичугин
— Ай-яй-яй мне, да, да-да. Мне стыдно.
Л. Горская
— Интернету ай-яй-яй.
А. Шиманская
— Хотя у нас персонал на 70% — это те люди, которые пришли работать в 1990 году. Вы представляете, да? То есть костяк — это те люди, которые работали много лет назад. Сейчас — в современном здании. У нас есть горячая вода, у нас все электрифицирован
Но что самое удивительное — когда я разговариваю там с работниками кухни, с теми девочками, которые начинали, врачами, они говорят о том, что тогда было лучше. «Мы кипятили воду, мы носили воду в ведрах, мы готовили». Но вот их, видимо... «Лучше», я, наверное, понимаю — то, что они были у самого основания, они организовывали новое дело, новое пространство, были вдохновлены Андреем Владимировичем..
Л. Горская
— Они были моложе...
А. Шиманская
— Ну, это тоже, да. (Смеется.) Поэтому как-то есть такая ностальгия в коллективе, что вот «а в старом здании было так-то». Хотя мне, как человеку, который пришел работать в новое здание, очень нравится именно новое здание. Потому что у нас там и палаты оборудованы для пациентов, и у нас о персонале большая забота. У нас только два больших релаксационных зала. То есть у нас лучше, чем в других хосписах, все обустроено.
Вот. Что Вы хотели еще узнать? (Смеется.)
Л. Горская
— А я вот хотела...
А. Гнездилов
— А я вот еще добавлю...
А. Шиманская
— Да, да, именно почему вот это здание — там была больница. Андрей Владимирович расскажет.
А. Гнездилов
— Это была больница для бедных. И в ней, собственно, продолжались традиции отношения к больным с большим милосердием. Интересно, что тогда, вдохновленные просто той деятельностью, которой мы занялись, это сплачивало нас настолько, что мы не нуждались в той иерархии, которая уже существенно принадлежит
любой больнице. Ведь Вы зайдете в больницу — кто самый главный здесь? Главный врач. А за ним кто? За ним — начмед. Затем — врач, потом — сестра, потом — волонтер.
А. Пичугин
— Ну, и так далее, и так далее, и так далее.
А. Гнездилов
— Да. И так далее.
А. Пичугин
— Иерархическая лестница.
А. Гнездилов
— И вот мы настолько доверяли друг другу, и уже работали как партнеры, что у нас каждый отвечал сам за себя, у каждого была судьей сама совесть. И поэтому наша деятельность была... Почти первый раз за свою жизнь столкнулся вот с таким порывом энтузиазма, когда все доверяли друг другу. Некому было ссориться, и все силы были направлены на больных. И это очень важно — когда в коллективе, который работает с больными, нету дрязг, нету каких-то подозрений, зависти и прочего. Все были при деле.
А. Шиманская
— А больницу почему вот именно эту выбрали?
А. Гнездилов
— А, больницу... Вот Вы отметили, что так уютно на берегу моря иметь помещение, и действительно, на природе легче уходить — рядышком с деревьями, рядышком с цветами...
А. Пичугин С морем.
А. Гнездилов
— С морем. В свое время к нам приехал один режиссер, он сказал, что «о, это у Вас такое прекрасное место для смерти»? Мы удивились — как так?
А. Пичугин Страшно звучит — «прекрасное место для смерти».
А. Гнездилов
— А он говорит: «Взгляните: Вы стоите как на аэродроме. Поверхность залива — и взлет к солнцу». (Смеется.)
А. Пичугин Мы продолжим через минуту вместе с Андреем Гнездиловым, петербургским врачом, основателем первого петербургского хосписа, и психологом этого хосписа Аленой Шиманской. Здесь также Лиза Горская, я — Алексей Пичугин, и через минуту — снова в этой студии.
Возвращаемся в программу «Светлый вечер», где сегодня мы говорим с Андреем Гнездиловым, петербургским врачом, основателем первого петербургского хосписа, и психологом этого хосписа Аленой Шиманской.
Я предлагаю поговорить вот еще на какую тему. Вас, Андрей Владимирович, называют «доктором-сказоч
А. Гнездилов
— Ну, дело в том, что я как-то занимался с детьми и рассказывал им сказки. Они иногда слушались, иногда не слушались меня. Тогда я их как-то обозвал волчатами, они сказали: «Ах, раз мы волчата, то Вы — медведь!»
А. Пичугин Это медведь из «Маугли».
А. Гнездилов
— И не просто медведь, а киплинговский медведь. Да. И эта кличка ко мне так подошла, что даже моя матушка меня перестала называть по имени, а называла «Балу».
А. Пичугин А «доктор-сказочни
А. Гнездилов
— Это сказкотерапия. Дело в том, Что это на самом деле очень серьезная вещь, когда... Ведь в куклах мы имеем персонажей тех или иных сказок и сюжетов. И, собственно, даже понятие бессмертия — оно вводится, когда человек получает куклу. Ребенок получает куклу, оживляет, и кукла является первым другом для ребенка. Потому что ночью помогает справляться со страхом темноты, днем — со скукой, когда он идет гулять и может развлекать себя как угодно. Но я делал упор немножко на другое — в каждом человеке сохраняется дитя, детское «я», внутренний ребенок. И часто этот ребенок не замечает того прекрасного или того ужасного, что вокруг него происходит. И тогда приходит на свет сказка — сказка для взрослого человека, который не видит, что в его жизни было прекрасного, а что было не очень. И я стараюсь ориентировать сказки на те истории жизни, которые рассказывают о себе больные. И, соответственно, многим нравится это, многие находят какой-то смысл. Ведь для человека очень важно, чтобы его жизнь признали. Потому что каким-то образом человек иногда перебарщивает в своем самоосуждении и не видит в своей жизни ничего хорошего — что вот прошла жизнь, а он и не заметил этого, и сейчас приходится уходить. Но сказка помогает немножко иначе даже духовно взглянуть на жизнь, заметить, что человек проявляет героизм, жертвуя собой, своим ребенком или родственником. И это, в общем-то, утешает больного и дает ему возможность где-то переориентироват
Не знаю, я так достаточно сумбурно об этом говорю, но поверьте мне, что в этом есть определенный смысл — в сказкотерапии, и, в общем-то, ее применение создает целый...
А. Пичугин У нас в гостях уже неоднократно были московские онкопсихологи, которые занимаются как раз сказкотерапией. Да, они тоже рассказывали... Они как раз ссылались на Ваш опыт, в первую очередь.
Л. Горская
— Алена, мне кажется, хочет что-то добавить.
А. Шиманская
— Да, я как раз о своем опыте сказкотерапии хочу рассказать. Меня пригласили к пациентке. Она лежит на животе уже давно, и у нее только одна рука шевелится. И она была в совершенно депрессивном состоянии. Мы с Андреем Владимировичем, когда пересекаемся в хосписе, обсуждаем, кто, что, как себя чувствует. И мы с ней стали... Андрей Владимирович подарил ей какую-то сказку с розой, и она говорит: «Я роза». А я говорю: «Кем ты была раньше?» Она говорит: «Я вообще педагогом работала». Я говорю: «А давай вот — ты все равно лежишь — чем-то займемся!» То есть сначала установился контакт близкий такой с человеком. И она стала писать сказку. То есть я к ней прихожу, она придумывает сказку. Себя она назвала Розой, ее партнер — Кактус. И каждую встречу она надиктовывала мне новую сказку. Всего 13 сказок она сочинила, пока она лежала. То есть у нее появился смысл в том, что она лежит. Причем, каждая сказка — это было — знаете, как дидактические сказки бывают, да? — смысл. И когда она написала 13-ю сказку, она мне сказала: «Ты знаешь, — говорит, — я поняла, что все, что делал мой муж для меня, он делал с лучшими побуждениями». Потому что когда она через сказку рассказывала — Кактус ее то в болото повел... То есть это постоянно был какой-то адреналин, постоянно она испытывала стресс в этих отношениях, и она сделала такое резюме, прописав эти сказки, осознав, что муж делал ей хорошо, и после этого она, осознав, что все было для нее, и он ее любил, она с какой-то спокойной душой умерла. То есть это — реальность, да, можно переписать в виде сказки, и ей это очень помогло.
Л. Горская
— А я правильно понимаю, что еще эти архетипы, какие-то признанные схемы взаимоотношений, которые в сказках присутствуют, помогают еще людям признать как бы существенность собственной жизни и собственных выборов на жизненном пути? Вот просто Андрей Владимирович привел такой пример. Может быть, я попрошу подробнее его как-то расписать, что ли. Вот Вы говорили о том, что человеку может жизнь собственная казаться бессмысленной и совершенно безрезультатной, а с другой стороны, он при этом всем пожертвовал ради ребенка и этого не замечает и не придает этому значения. Так вот, да? Вы про это говорили.
А. Гнездилов
— Да-да.
Л. Горская
— Вот какая сказка в этом случае, как?..
А. Гнездилов
— Вот Вам маленький пример. Женщина с доброкачественно
Л. Горская
— Героического.
А. Гнездилов
— Она осталась в хосписе, среди тяжелейших больных, где каждый день может происходить трагедия. Женщина удивительной силы, воли. и на нее опирается даже персонал, который приходит утешать ее. И я написал сказку о волшебных сапогах, которые помогли ей снова ходить и проходить через время. И она оказывается... попадает в тюрьму, где томится король и ждет казни. И она, естественно, начинает ухаживать за ним, помогает ему, и, в конце концов, перед ней стоит дилемма: короля должны казнить, и либо она даст ему свои волшебные сапоги и сама останется при монастыре, а он уйдет. Ну, и, разумеется, выбор один — она ради него жертвует собой. И, выслушав это, больная вдруг заплакала. Но это уже были очистительные слезы, которые помогают как-то более-менее воспринять ситуацию.
А. Пичугин А есть надежда, что она сама вот, настоящая Ваша пациентка, будет ходить?
А. Гнездилов
— Нет, надежды нет. Хотя я думаю, что...
А. Шиманская
— Она говорит: «Пролежу тридцать лет, три года и три месяца, встану и пойду».
Л. Горская
— Как Илья Муромец?
А. Шиманская
— Да. Вот она так шутит! (Смеется.)
А. Пичугин Друзья, напомним, что сегодня у нас в гостях в программе «Светлый вечер» один из основателей первого петербургского хосписа врач Андрей Гнездилов и психолог этого хосписа Алена Шиманская.
А. Гнездилов
— Я хотел просто сказать, что мы не только обслуживаем больных — мы учимся у наших больных и иногда слышим такую мудрость, которую можно положить в основу целой философии. Одна женщина сказала, когда я с ней разговаривал: «Говорите откровенно, я не боюсь смерти». Я говорю: «Как так? Мы все боимся смерти, тут нет ничего постыдного». Она говорит: «В моем случае другое. Я хотела... Я не была богатой, но я вышла замуж по любви. Я хотела иметь ребенка и имела ребенка — девочку. Я захотела внучку — я получила внучку. Мне кажется, что я прожила и получила все, и узнала обо всем, что меня окружило, что я способна понять. И теперь мне хочется большего». То есть она в смерти хочет увидеть смысл жизни. И это настолько неожиданно и настолько подчеркивает оптимизм людей, что грешно думать о смерти. (Смеется.)
Л. Горская
— Я вот, если Вы не возражаете, хотела бы поговорить подробнее о персонале, о людях, которые работают в хосписе. Я так поняла, что существует сестричество во имя преподобной мученицы Великой княгини Елизаветы — Елизаветы Федоровны Романовой. Причем, где-то мы смотрели тоже информацию, что это не только сестричество, но и братья там участвуют в деятельности, так?
А. Шиманская
— Волонтеры.
А. Гнездилов
— Волонтеры.
Л. Горская
— А кто эти люди, откуда они приходят, с чем они приходят?
А. Гнездилов
— Из Духовной Академии приходят. Много студентов, которые заинтересованы понятиями смысла жизни и своего применения.
А. Шиманская
— Еще приходят люди, пережившие утрату. Вот у нас сейчас идет курс обучения сестер милосердия — как раз под патронажем сестричества. Это медсестры или просто студенты, или обычные люди, которые хотят ухаживать — научиться ухаживать за больными. И действительно, кто-то пришел, потому что произошла трагедия, и он не знал, как надо было раньше ухаживать. Удивительно много молодых людей, которые приходят учиться этому делу и говорят: «Мы очень хотим помогать людям». Вот это потрясает очень. У нас сейчас группа была — вот 45 человек, мы целый год показывали им хоспис, врачи читали лекции, медсестры читали лекции, мы читали лекции. Это удивительные люди, у которых такая искра — поделиться. Даже если у них какая-то была беда в жизни, они переосмыслили какие-то свои ценности, они изменились, они поняли, что мы можем получать, только отдавая другим людям.
Л. Горская
— Вы, когда говорите «молодые люди», какой возраст имеете в виду? 30 лет, 20 лет, 16 — кто самые молодые Ваши помощники?
А. Шиманская
— Это между 20-ю и 30-ю, я бы так сказала.
Л. Горская
— То есть это студенты и постстуденческий такой возраст?
А. Шиманская
— Да, это студенты... Вот у нас как раз было три мужчины — один 70 лет, другой — 40 лет и 27 лет, на этом курсе.
Л. Горская
— А это вот именно тенденция последних лет? Вот, наверное, к Андрею Владимировичу вопрос. Или всегда молодых людей привлекало вот это делание, вот эта помощь больным, уходящим людям?
А. Гнездилов
— Вы знаете что, сейчас все-таки как-то более активные люди.
Л. Горская
— Да?
А. Гнездилов
— Вообще, когда мы открыли хоспис, мы поразились, что у нас снизилась криминогенная обстановка. Более того, наркотики — то же самое, где-то уменьшились.
Л. Горская
— Это как — в отделении милиции Вам сказали или как?
А. Пичугин И где это — в районе, где хоспис?
А. Гнездилов
— Это в районе, где мы работаем и сталкиваемся с родителями детей, и это абсолютно точно, потому что я смотрел еще, интересовался проблемами суицидологии, суицидов, и снижена была цифра суицидов. Потому что люди, долгое время не зная ничего о смерти, ее видели гораздо более страшной, чем то, что на самом деле иногда происходит. И, в общем-то, вот этот энтузиазм — мы поддерживали его сейчас, и наши мечты создать проект, Дом сказочника, где каждый бы мог прийти, обменяться мнениями о своих деяниях, и в какой-то степени побыть в том образе, в котором ему хочется побыть, это театр, который мы устроили на дому. Театр называется «Комтемук» — «Компанейский театр музыкальных картинок», где люди переодеваются в театральные наряды. И очень часто принимают участие родственники больных, которые в тяжелом, что называется, после гибели или при грозящей гибели их родственников... Все это возможно сделать и без оскорбления этого чувства горя, потому что многие родственники, потеряв своего близкого человека, испытывают чувство вины, хотя, может быть, вложили в своего родственника все свои силы.
Л. Горская
— Ну, чувство вины и, может быть, чувство того, что что-то не так сделали даже. «А мог бы я... А мог бы тут, а мог бы тут...»
А. Гнездилов
— Да, да. И здесь очень важно найти для себя человеку применение, когда он может переменить свой стереотип жизни и стать более чутким и внимательным. Ну, вот, например, потеряв мать, один уже достаточно взрослый человек впал в депрессию, и трудно было его вывести. Он вообще думал уже о самоубийстве. Но ему дали хороший совет — он пошел ухаживать в гериатрическое отделение за стариками. Причем, ухаживая за старушками, старичками, он как бы отдавал долг своей матери, с которой был груб или недостаточно почтителен, и вот это его поведение как раз и помогло ему выйти из депрессии.
Л. Горская
— Ну, и, наверное, еще помогло научиться ценить жизнь, да?
А. Гнездилов
— Мы вообще считаем, что мы учимся у больных гораздо большему, чем...
А. Пичугин Чем они.
А. Гнездилов
— ...чем они у нас.
А. Пичугин Давайте поговорим о такой важной вещи, как помощь хоспису. Нас слушают совершенно разные люди, которым, с одной стороны, может быть, не дай Бог, конечно, нужна помощь, с другой стороны, которые, может быть, могут помочь как-то. Вот расскажите, пожалуйста, какая помощь нужна петербургскому хоспису.
А. Шиманская
— На самом деле, есть фонд «Вера» — может быть, Вы слышали, — который оказывает благотворительну
А. Пичугин Так что да, давайте, дорогие слушатели, обозначим фонд «Вера» как организацию, в которую можно обращаться, если Вы хотите оказать какую-то посильную помощь петербургскому хоспису.
А. Пичугин Время наше уже подходит к концу. Я напомню слушателям, что сегодня в гостях у нас были совершенно замечательные люди, которые делают очень и очень важные вещи: один из основателей первого петербургского хосписа Андрей Гнездилов — врач, врач-сказочник, доктор Балу, как его еще называют в Петербурге, и Алена Шиманская, психолог этого хосписа. Спасибо Вам большое, что пришли, что рассказали! Также мы — Лиза Горская...
Л. Горская
— ...Алексей Пичугин.
А. Пичугин Спасибо, всего доброго, и будьте здоровы!
А. Шиманская
— Спасибо, будьте счастливы!
Единственная
Поделиться
В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения
Поделиться
Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
Псалом 124. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 124. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 124. На струнах Псалтири
Поделиться
1 Надеющиеся на Господа подобны горе Сиону; не поколеблются вовеки те, что живут в Иерусалиме!
2 Горы осеняют их, и Господь осеняет людей своих отныне и вовеки.
3 Ибо не дает Господь грешникам власти над праведными, да не протянут праведные рук своих к беззаконию.
4 Даруй, Господи, блага тем, кто добр и праведен сердцем!
5 А людей развращенных и творящих беззакония покарает Господь. Мир Израилю!
