Поделиться
Томский губернатор Иван Красовский был театралом. Мог запросто, невзирая на расстояние, отправиться в столицу, узнав, что там будут давать какую-нибудь редкостную пьесу. В Томске свой театр тоже имелся. Видавшее виды деревянное здание, старое и совсем обветшавшее, давно следовало закрыть. Но губернатор медлил, и всё никак не мог расстаться с родными подмостками, пока в один прекрасный день не нагрянуло начальство из Петербурга и не приказало театральной труппе сей же час освободить непригодное для использования помещение, а губернатору-театралу сделало строгое внушение.
Рядовые томичи театр тоже любили. На спектаклях обыкновенно бывал полный аншлаг, премьер ждали с нетерпением, так что закрытие театра горожане восприняли не менее болезненно, чем губернатор. Последний, хоть и ободрял жителей, да и самого себя, обещаниями построить новый театр, в глубине души понимал, что столь масштабный проект городская казна вряд ли обеспечит. Губернатор уже почти смирился с тем, что ставшие крайне редкими, преставления проходили теперь в неудобном помещении армейского манежа, когда на пороге его рабочего кабинета появился Евграф Иванович Королёв.
Известный в городе купец, золотопромышленник и банкир без лишних слов изъявил готовность взяться за постройку театра. У города нет на это средств? И не нужно – он собирается строить на собственные деньги. На каких условиях? Безо всяких условий!
Так в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году в Томске появился первый двухэтажный каменный театр. В его замысловатой архитектуре угадывались роскошные черты знаменитой петербургской Мариинки, а внутреннее убранство и техническое оснащение отвечало самым высоким театральным стандартам и требованиям – как зрительским, так и актёрским. Театральная жизнь в Томске снова забурлила. Между собой томичи стали называть новый театр по имени его строителя - «королёвским», а иногда и королЕвским – настолько красив и величественен он был.
В Томске щедрость Евграфа Ивановича была известна давно. Двумя годами раньше постройки театра, Королёв подарил городу первое ремесленное училище. Приоритет при наборе учеников отдавался детям из бедных семей. Каждому из них Королёв определял денежное содержание и, если требовалось, обеспечивал бесплатным проживанием в пансионе. В этом же училище обучались воспитанники королёвского сиротского приюта, который Евграф Иванович вместе с супругой Евпраксией и братом Всеволодом открыл в тысяча семьсот восемьдесят четвёртом году.
Всеволод Иванович Королёв не отставал от брата в делах благотворительности. Он обустроил на свои средства один из центральных городских бульваров, которому, в знак уважения, местные власти присвоили имя благотворителя ещё при его жизни. Вместе с братом Евграфом Всеволод Королёв основал мужскую богадельню, пожертвовав для неё каменный дом и капитал в пятьдесят тысяч рублей. Братья лично позаботились даже о таких деталях, как комнатные иконы, шкафы и кровати.
Одним из первых упоминались имена Королёвых и тогда, когда речь заходила о поддержке городских храмов. Они принимали участие в строительстве Спасо-Преображенской церкви и Троицкого собора, реконструкции Никольского храма. В этом попечении они видели свой долг православных христиан.
Революция, внесла свои коррективы в добрые дела братьев Королёвых. Театр сожгли дотла, бульвар переименовали в честь одного из сомнительных «красных» героев, кладбище, где Евграф Иванович и Всеволод Иванович нашли свой последний приют, сравняли с землёй…
Но светлая память о таких людях не нуждается в материальных свидетельствах. Томичи всё равно с благодарностью вспоминают своих земляков, так много сделавших для родного города.
Единственная
Поделиться
В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения
Поделиться
Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
Псалом 124. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 124. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 124. На струнах Псалтири
Поделиться
1 Надеющиеся на Господа подобны горе Сиону; не поколеблются вовеки те, что живут в Иерусалиме!
2 Горы осеняют их, и Господь осеняет людей своих отныне и вовеки.
3 Ибо не дает Господь грешникам власти над праведными, да не протянут праведные рук своих к беззаконию.
4 Даруй, Господи, блага тем, кто добр и праведен сердцем!
5 А людей развращенных и творящих беззакония покарает Господь. Мир Израилю!
