У нас в гостях был композитор, дирижёр, профессор Курского государственного университета, руководитель Русского Камерного оркестра города Курска Сергей Проскурин.
Разговор шел о классической музыке, о популяризации музыки и исполнении классики джазовыми и рок-музыкантами. Сергей Георгиевич рассказал о том, как в этом году летом в Курске прошел Международный фестиваль классической музыки «Мариинские Ассамблеи», и о запущенном совместно с "Радио ВЕРА" фестивале "Музыка без границ".
Ведущая: Алла Митрофанова
А. Митрофанова
— Добрый вечер, дорогие слушатели, в студии радио «Вера» программа «Светлый вечер». Я — Алла Митрофанова, и мы приветствуем уже не в первый раз в нашей студии Сергея Проскурина, дирижера и художественного руководителя Русского Камерного Оркестра, который в Курске живет и там прославляет своим исполнением этот город. Добрый вечер!
С. Проскурин
— Добрый вечер!
Наше досье:
Сергей Проскурин, родился в 1957 году в Старом Осколе, окончил Саратовскую Государственную Консерваторию им. Собинова, проходил стажировку в Московской Консерватории, а также в разных городах мира, среди который Нью-Йорк и Лондон, работал со многими оркестрами мира, записал более 20 компакт-дисков. Композитор, дирижер, руководитель Русского Камерного Оркестра в Курске, профессор Курского Государственного Университета, основатель и заведующий кафедры инструментального исполнительства.
А. Митрофанова
— У вас очень много событий произошло с того момента, как вы были в нашей студии. Может быть, и не все слушатели в курсе, кто-то пропустил эфир и не знает. Дело в том, что Курск многие считают сегодня фактически столицей классической музыки в России, то есть такой русской Веной, да? Позволительно ли так сказать, я не знаю, вы улыбаетесь, судя по всему, одобряете.
С. Проскурин
— Вы знаете, как-то неловко мне на самом деле. Курск, в общем, при всем том, что полумиллионный город, но у нас даже нет высшего учебного заведения, которое бы воспитывало…
А. Митрофанова
— Консерватории…
С. Проскурин
— Консерватории даже нет. Поэтому и хотелось бы, чтобы это было на самом деле так, но мы стараемся, то, что в наших силах, сделать наш город действительно культурным в области классической музыки и наша концертная жизнь достаточно активна.
А. Митрофанова
— По поводу активной жизни. Недавно, в июне, если я не ошибаюсь, у вас проходила ассамблея классической музыки и у нас в эфире вы перед этим событием о нем несколько слов сказали. А сейчас уже это событие позади. Причем, оно не в первый раз. Вы говорили, что такие ассамблеи проходят у вас уже 10 лет. Что это такое и как все прошло в этот раз?
С. Проскурин
— Когда я в первый раз попал в Марьино, первая мысль, которая пришла в голову, - что обязательно в таком необыкновенном по красоте дворце должен был быть театр и оркестр.
А. Митрофанова
— Марьино, здесь нужно пояснить, что это за место такое.
С. Проскурин
— Марьино — это усадьба князей Барятинских. Сейчас это правительственный санаторий делами Президента РФ. Там лечатся, отдыхают люди, приезжают, у кого есть на это возможности. Это необыкновенно красивое место.
А. Митрофанова
— Под Курском?
С. Проскурин
— Да, под Курском. 100 километров от Курска. И у меня было свободное время, я работал в Ленинской библиотеке, нашел архив и в архиве нашел партитуру, написанную рукой князя Барятинского. То есть, музыка для большого симфонического оркестра. Для меня это была большая находка. Я отредактировал эту партитуру. Партитура была написана рукой князя Барятинского, чернилами. И в 2005 году мы сделали мировую премьеру этой музыки. Пригласили родственников князей Барятинских, внучатого племянника, Шереметьевых, Голицыных, кому было это интересно. И мы собрали достаточно большую публику и сделали старт такого интересного дела по возрождению дворянских усадеб, где действительно дворянские усадьбы и личности, которые строили эти усадьбы, обустраивали их, сделали колоссальный рывок в культурной жизни России. Потому что у Шереметьевых, у Голицыных звучала музыка иногда раньше, чем она звучала в Большом Театре.
А. Митрофанова
— Здорово!
С. Проскурин
— И оперы, и некоторые произведения, и выступали солисты. К примеру, выступал такой солист Виельгорский у нас в нашей усадьбе князя Барятинского. Выступали выдающиеся скрипачи.
А. Митрофанова
— А в этот раз кто выступал?
С. Проскурин
— Это я говорю о том, когда это было 150-200 лет назад. А сейчас мы приглашаем солистов достаточно популярных. Из Оперы «Ковент-Гардена», из Берлинской Оперы, певцов из Королевской Оперы Стокгольма, солистов. В последний раз на нашем концерте был выдающийся скрипач Семми Стальхаммер, это первый концертмейстер Королевской Оперы Стокгольма. Также у нас выступали и солисты Большого Театра очень часто, солисты Русской Оперы. Мы стараемся эти мероприятия провести в тех традициях, как они проводились 200 лет назад.
А. Митрофанова
— Потрясающе! Вы все время упоминаете Стокгольм. У вас с ним сохранились связи. Вы в этом городе учились и служили, как я понимаю?
С. Проскурин
— Да, я работал, жил в Норвегии сначала, потом получил работу в Стокгольме, потом работал в Копенгагене, преподавал в Королевской Академии.
А. Митрофанова
— У вас часто спрашивают: «Вы уехали из Дании, как же так? Из благополучных скандинавских стран переехали в российскую глубинку…Что вы потеряли?» А мне хотелось бы спросить: что вы обрели здесь в российской глубинке? Почему-то вы же здесь остаетесь…
С. Проскурин
— Первое: мы создали оркестр, которому уже скоро 15 лет. Оркестр в год дает около 50 концертов. 20 из них — это благотворительные концерты. Мы бесплатно играем старикам, детям, пенсионерам.
А. Митрофанова
— Вы ездите по домам престарелых, по детским домам?
С. Проскурин
— Да. И параллельно мы открыли кафедру исполнительскую, где мы сейчас обучаем студентов профессиональному мастерству. Кафедра называется «Кафедра инструментального исполнительства». То есть, маленькая консерватория при Курском Государственном Университете. То есть, два таких больших дела мы делаем: одно исполнительское, другое педагогическое.
А. Митрофанова
— Сергей Георгиевич, то, что вы сейчас рассказываете, свидетельствует о том, что у вас огромный фронт работы и есть благодарные слушатели. Мне кажется, это такой феномен нашего времени, но я могу ошибаться. Если я не права, вы меня поправьте. Мы как-то снова обратились к классической музыке. Мне кажется, было время в 90-е годы, когда она отошла настолько на задний план, перестала быть фоном нашей жизни. Она в общем-то и сейчас не всегда этим фоном является. Но я, например, в Оперу хожу и… Новая сцена Большого театра, когда там играют Моцарта, показывают замечательную оперу, одну из опер Моцарта, там полный зал народу, и балконы, все занято. Приходишь в Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко, там играют Вагнера. Вагнер — это не самая простая музыка. Буквально на днях я смотрела «Тангейзера», потрясающе! Действительно полный зал народу! Это при том, что сейчас сезон отпусков и многие разъехались. У меня ощущение, что есть какой-то всплеск интереса к классической музыке в наше время.
С. Проскурин
— Вы знаете, я разговаривал с одним умным человеком, он — шведский политик. Он мне сказал такую интересную вещь... Я не уверен, правда, насколько прав он. Он говорит: «Когда затихает экономическое развитие в обществе, начинает развиваться культура и музыкальная жизнь становится активной».
А. Митрофанова
— Интересное наблюдение такое. Парадоксально.
С. Проскурин
— Когда у человека есть возможность зарабатывать деньги, делать бизнес, не всегда в таком обществе музыка актуальна. Факт. Когда происходит распределение этой энергии, то большое внимание уделяется музыке, живописи, культуре. И, может быть, это и правда. Надо проанализировать. Но мне кажется, что классическая музыка, которую я пытаюсь популяризировать, ведь проверялась годами, столетиями. И, вы знаете, есть песня «Ландыши». Очень душевная песня, ее пели после войны, но люди уже забыли через несколько дней эту песню. А Иоганна Себастьяна Баха сколько уже лет, и все вспоминают его. Потому что мне кажется, что если есть что-то настоящее, действительно очень глубокое по содержанию, оно не может исчезнуть, уйти. И мы будем всегда возвращаться, готовы мы к этому или нет. Сейчас мне кажется, что обществу необходима глубокая, серьезная музыка. Классическая музыка проверена столетиями. И пример вы привели, что это актуально сейчас.
А. Митрофанова
— Я бы в защиту «Ландышей» сейчас выступила. Мне кажется, что эта песня не утратила своей актуальности. Ее знают и это очень хорошо. Но что касается классической музыки, все таки это такой феномен. Согласились, да, на том, что есть этот момент? А дальше надо разбираться: а что она такого нам дает? Далеко не такая простая в восприятии, как та же песня «Ландыши». Замечательный пример, но, конечно, «Ландыши» — это гораздо более простая музыка, мелодия. А когда речь идет о мелодиях сложных, о хоровом исполнении или оркестровом, нужно же воспитывать в себе умение в этой музыке разбираться?
С. Проскурин
— Я думаю, что это такой же язык. Как человек изучает французский язык, он несет свою прелесть. Музыкальный язык тоже нужно учить. И если человек к этому не готов… Редко человек обладает какой-то очень глубокой интуицией… вникает, подключается к какой-то энергии музыки, к этому совершенно необыкновенному божественному состоянию вечности и к совершенству, потому что музыку нельзя взять в руки. Все таки это язык, к которому нужно готовиться, изучать. И чем больше человек готовится, чем больше он познает какие-то каноны, язык музыки, тем это становится интересней. Потому что это очень важно.
А. Митрофанова
— Странно говорить о музыке и слушать ее при этом. Поэтому я предлагаю сейчас обратиться к вашей музыкальной коллекции. Что мы будем слушать?
С. Проскурин
— Я бы хотел предложить «Концерт для трубы с оркестром ре-мажор», написанный отцом Моцарта Леопольдом Моцартом.
А. Митрофанова
— Очень хорошо. Слушаем.
(Звучит «Концерт для трубы с оркестром ре-мажор» Леопольда Моцарта.)
А. Митрофанова
— Напоминаю, дорогие слушатели, в гостях программе «Светлый вечер» на «Радио Вера» Сергей Проскурин, главный дирижер и художественный руководитель Русского камерного оркестра в городе Курске. И наш почетный гость сегодня здесь, в этой студии. И мы только что слушали… Ваше исполнение ведь было на трубе?
С. Проскурин
— Да
А. Митрофанова
— Замечательно!
С. Проскурин
— Спасибо
А. Митрофанова
— Спасибо огромное за ту радость, которую вы дарите через вашу музыку, исполнение. В связи с Моцартом… Был Леопольд Моцарт, отец Вольфганга Амадея… Конечно, сразу вспоминается… я уж прошу прощения за то, что я тоже дитя своей культуры… Я вспоминаю сразу фильм «Амадей» Милоша Формана, где образ Моцарта такой, наверное, не бесспорный, но очень яркий. Там же… если слушатели не помнят, я должна несколько слов сказать… конфликт Моцарта и Сальери, который еще у Пушкина в «Маленькой трагедии» изложен, лег в основу этого фильма, но развит несколько иначе. Там Сальери никак не может примириться с тем, что Господь даровал такой гений, такой талант человеку, который его, с точки зрения Сальери, недостоин. То есть, Моцарт там показан таким, фактически, идиотом, который все время хохочет, причем, настолько заразительно, что него бы смотрели очень косо, но при этом сами окружающие начинают тоже смеяться. Вот как такой человек мог писать такую музыку, совершенно непонятно. У вас есть объяснение, как такая музыка вообще рождалась?
С. Проскурин
— Вопрос очень интересный, сложный. Мне кажется, что в какой-то степени Пушкин был, наверное, несправедлив…
А. Митрофанова
— Однозначно…
С. Проскурин
— Конечно, нужна была интрига. И, может быть, это было актуально в то время, такая интрига существовала вообще. Сальери всегда помогал молодым музыкантам. Он их поддерживал финансово.
А. Митрофанова
— И вообще он был хорошим композитором. В защиту Сальери.
С. Проскурин
— Да, великолепным композитором. И я не исключаю, что он помогал Моцарту даже некоторые произведения дописывать. Я не исключаю такую возможность. И очень много из рожденной Сальери музыки Моцарт использовал. Моцарт использовал темы Сальери. Поэтому, здесь, конечно, несправедливость какая-то присутствует. Но мы не будем сейчас… Это очень серьезный разговор. Я изучал, общался с музыковедами, которые глубоко копали информацию и рассуждали… О Моцарте хотелось бы сказать, что это действительно что-то необычное. И Моцарт воспринимается каждым из нас в степени его образованности, понимания и подготовленности.
А. Митрофанова
— Но он при этом всем доступен, чем и прекрасен.
С. Проскурин
— Да. Он прекрасен тем… Во всяком случае, даже ранние произведения, первая симфония Моцарта, которая была написана в совершенно детском возрасте… все равно пугающая глубина понимания бытия. И непонятно, как вообще ребенок мог так воспринимать мир и изображать его в нотах, в каких-то музыкальных произведениях… Действительно, это явление. И, может быть, мне иногда кажется, лучше оставить эту проблему, не изучать, как и что. Надо отнестись к этому как к данному факту и получить наслаждение от того, что такое явление было и есть. И Моцарт — это что-то действительно непостижимое для человека, для профессионального музыканта и, наверное, не только.
А. Митрофанова
— Я не профессиональный музыкант, у меня есть своя версия. Я не претендую, естественно, ни на какую объективность. Мне кажется, он с этой музыкой родился, потом всю жизнь ее вспоминал просто. Вспоминал и записывал. И она на него как бы лилась таким дождем. Она уже существовала в его голове. Она родилась вместе с этим миром. Она просто через него вышла на свет.
С. Проскурин
— Знаете, мне кажется, что эта музыка всегда была, она жила, просто Моцарт ее записал. Писал он ее Божественной рукой. Бог двигал его перо. Мне кажется, что сочинить такое невозможно. Это выше, чем (нрзб.).
А. Митрофанова
— Я согласна с вами. Вы знаете, в связи с этим возникает какая проблема: у нас есть Моцарт, Вивальди, Верди — композиторы, которые не столь сложны в смысле… Наверно, иначе надо сказать… Более, скажем, доступные для широкой аудитории, для меня, например, чем, скажем, Стравинский или тот же Вагнер. Хотя Вагнер… У меня свежие впечатления от «Тангейзера». Это, конечно, великолепная музыка, великолепные хоровые партии. Но это надо слышать. Когда начинают исполнять классическую музыку, допустим, «Четыре сезона» Вивальди — очень часто исполняемая музыка, она становится заезженной. И то же самое качается Моцарта, арий из «Травиаты» Верди, «Застольная песня» какая-нибудь — она же у всех на слуху. Она может даже в мобильном телефоне у человека звучать в режиме ожидания звонка. Что с этим делать? Это… как сказать… Профанация, не профанация, но как потом эту музыку с оркестром исполнять? Как вы выходите из этой ситуации?
С. Проскурин
— У меня был случай один. Я начинал дирижировать «Сороковую симфонию» Моцарта. Я поднимаю руку и только хочу показывать вступление оркестру, как кто-то забыл выключить телефон, и эта симфония начала звучать в этой же тональности. Это было очень интересно. (Смеется.) Видимо, люди тоже не ожидали этого. Ведь есть категория музыкантов, которые пропагандируют классическую музыку любыми средствами. Хорошо это или плохо, время покажет. Они играют в джаз-роке, исполняют джазовые какие-то композиции, того же Баха играют, Моцарта. Я, конечно, не до конца это понимаю. И когда я слышу музыку Баха в исполнении каких-то джазовых исполнителей африканского происхождения или еще кого-то, мне это не очень нравится. Потому что я все таки люблю слушать музыку и играть ее так, как она предполагалась композитору, предписывалась своими какими-то знаками в партитуре. Может быть, кого-то это возбуждает, у кого-то вдохновение. Может, кто-то больше узнает о классической музыке, ради Бога. Если это поможет пропаганде этого чуда света…
А. Митрофанова
— Классическая музыка как чудо света, да?
С. Проскурин
— Да.
А. Митрофанова
— Хорошо!
С. Проскурин
— Я буду только рад. Хотя я необыкновенно счастлив в оригинале слушать музыку и исполнять.
А. Митрофанова
— А вам не сложно после такого количества вариаций на тему Вивальди исполнять потом Вивальди? Ту музыку, которую уже все знают, она буквально отовсюду льется. Во всех переходах исполняется Вивальди, в телефонах Вивальди, везде Вивальди. И вы потом его снова исполняете.
С. Проскурин
— Сейчас мастерство исполнителя достигло такой виртуозности, что если 50 лет назад «Концерт ми-бемоль мажор» Гайдна могли исполнять единицы, просто физически, технологически, технически не все могли сыграть ми-бемоль второй октавы в силу каких-то природных свойств…
А. Митрофанова
— А сейчас все могут?
С. Проскурин
— Сейчас все играют! То же самое, как 100 метров 100 лет назад пробегали за 15 секунд, за 14, а сейчас бегают 100 метров быстрее, чем за 10 секунд. То есть, мы движемся, мы растем. Но на самом деле качество-то лучше не стало в музыке.
А. Митрофанова
— Это парадокс такой!
С. Проскурин
— Да. И если я слышу действительно настоящее исполнение даже этих «Времен года» действительно глубоких музыкантов, которые владеют звуком, технологией, технически оснащены, но они еще и духовны по своей сути, музыка приобретает совершенно другой смысл. Потому что она не такая легкомысленная, как нас приучили слушать, как своего рода хит, только барочной эпохи. Если играет эту музыку действительно очень духовный человек, очень образованный и очень серьезно относящийся к музыке, эту музыку сразу можно отличить. К сожалению, мы редко слышим такую музыку. И на приучили к не всегда хорошему и лучшему исполнению. И у нас такое впечатление, что это такая вот музыка… На самом деле, я вам хочу сказать, что я могу показать некоторые образцы этой музыки, которая заставляет размышлять.
А. Митрофанова
— Вот я хочу понять, как это работает. Вы рассказываете, а я думаю: как духовный мир человека может повлиять на его исполнение тех же самых произведений, которые до него исполнял кто-то еще?
С. Проскурин
— Я одно время много работал в Тайване и Гонконге. Как раз в то время восточные музыканты стали двигаться в сторону классической музыки и захватывать концертные площадки в Европе и в Соединенных Штатах Америки.
А. Митрофанова
— Ванесса Мэй — это явление того времени, наверное?
С. Проскурин
— Нет, этого не было. Я встречал музыкантов, которые владели инструментами просто виртуозно, а ничего не происходило. Быстро играли, очень хорошо у них получалось, а музыки не было. Это нечто другое. Потому что даже… Это необъяснимая вещь, но я понимал, что технология и исполнительская их техника виртуозны, а ничего не происходило.
А. Митрофанова
— Волшебства не происходило, да?
С. Проскурин
— Да, это все было внешне. А сейчас появляются на востоке музыканты, которые уже начинают осмысленно делать, начинают осознавать тот пласт, значение той европейской культуры, которую они играют . Поэтому не всегда быстрое и даже какое-то, можно сказать, хорошее исполнение духовно и глубоко по содержанию. Здесь работают совершенно другие законы. Можно отличить всегда человека верующего, понимающего какие-то глубины, и человека, просто владеющего инструментом. Это сразу слышно.
А. Митрофанова
— Как это сказывается, в чем это сказывается? Вы говорите, я пытаюсь это представить, но мне сложно.
С. Проскурин
— Мне тоже трудно на эту тему говорить. Я не особо к этому готов. Но я скажу: есть один мой хороший друг, исполнитель, композитор и профессор Московской Консерватории Михаил Степанович Петухов. Мы часто с ним играем. И мы играем с ним Баха, концерты для фортепиано с оркестром. Эти концерты не очень длинные, длятся 10-15 минут. Но проживая, проигрывая концерт с Петуховым Михаилом Степановичем, у меня такое ощущение, что я проживаю вечность. За эти 10 минут я возвращаюсь после последних аккордов, такое ощущение, что я прожил огромную жизнь на протяжении этих 10 минут. Потому что он действительно очень глубокий человек. Он православный человек. Михаил Степанович пишет великолепную музыку. Когда общаешься с таким уровнем музыкантов, то действительно раскрывается, раздвигается время, и ты переживаешь совершенно другое состояние. И можно встретить талантливых студентов, даже талантливых профессиональных музыкантов, которых, может быть, недостаточно волнуют какие-то глубокие проблемы. Это сразу слышно. И ты понимаешь, что хорошо играет человек, но ничего не происходит. Должно что-то быть более того, чтобы только звучали ноты и был сыгран текст.
А. Митрофанова
— Хочется немедленно лезть в интернет и искать записи исполнения Петухова.
С. Проскурин
— Да.
А. Митрофанова
— А давайте мы сейчас послушаем какую-нибудь композицию в вашем исполнении…
С. Проскурин
— Давайте послушаем Аренского «Вариации на русскую тему Петра Ильича Чайковского». Действительно, очень необыкновенная по красоте, эта музыка на самом деле с таким необыкновенным русским характером, с русскими исполнительскими и композиторскими традициями.
А. Митрофанова
— Прекрасно.
(Звучат «Вариации на русскую тему Петра Ильича Чайковского» А.Аренского.)
А. Митрофанова
— Это было прекрасное исполнение Русского Камерного оркестра под руководством Сергея Проскурина — нашего сегодняшнего гостя в этой студии. Напоминаю, в эфире программа «Светлый вечер» на «Радио Вера». И мы прервемся буквально на одну минуту.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый вечер, дорогие слушатели! На «Радио «Вера» сегодня в программе «Светлый вечер» Сергей Проскурин, художественный руководитель и главный дирижер Русского камерного оркестра в городе Курске. Я — Алла Митрофанова. Мы продолжаем разговор о классической музыке и собственно об оркестре. Я думаю, еще скажем несколько слов о Ваших программах, очень интересных — детской программе, о том, что Вы ездили сейчас с гастролями в Севастополь, и так далее. Но мне бы сейчас хотелось чуть-чуть еще вернуться к разговору о классической музыке. Вы можете наблюдать, у Вас ведь есть друзья, которые музыку пишут. Вы видите, понимаете, как это происходит. Опять же, если возвращаться к пушкинским таким, как это сказать, вбитым в нашу голову канонам — «Гений и злодейство — две вещи несовместные», такая фраза, которую часто вспоминают, которая при этом так же легко опровергаема, потому что мы знаем злых гениев в истории человечества... Но, вместе с тем, что касается именно музыкальной сферы, каким должен быть человек, который пишет классическую музыку? Важно ли это вообще в принципе, какими личностными чертами он обладает, или это не важно?
С. Проскурин
— Интересный вопрос. Никогда не задумывался на эту тему. Ну, я встречал музыкантов, которые обладали действительно очень глубокими пониманиями, и в жизни, не просто философы; и люди, которые были очень образованные, и они рождали какие-то такие интересные произведения. Но, тем не менее, изучая эту проблему, я встречал и то, что бывает — редко, очень редко, — что человек даже, может быть, не задумывается над тем, что он создает. Но, как правило, это редко. В основном, если говорить о рождении каких-то действительно произведений, то здесь все равно работает какая-то такая... совсем другие законы. И они не могут быть созданы человеком-»уродцем». Здесь какая-то логика совершенно другая. Хотя мы же знаем, что и бывает такое. Мне кажется, что та музыка, которая действительно вечна и не умирает, которая создана, не могла быть создана людьми плохими. Но поступки — это же человек так устроен, человеку свойственно ошибаться, расти, познавать мир. Но если мы возьмем музыку действительно больших композиторов, это же большое переживание, это большие какие-то противоречия, это большое понимание мира, пропущенное через себя. Это очень сложный путь. Не думаю, что кто-то из настоящих композиторов и вообще без людей даже прожил жизнь без проблем, и эти проблемы не делали его лучше. Поэтому, я думаю, здесь какой-то замысел существует — между прожитыми годами, пройденными какими-то проблемами и действительно хорошей музыкой. Здесь все-все очень взаимосвязано.
А. Митрофанова
— Вот смотрите: говорят, что классическая музыка — это музыка от Бога, музыка, которая транслируется с Неба, сливается с Небес. Есть при этом огромное количество других музыкальных направлений сегодня. Ну, скажем, тот же джаз. Вот про джаз почему-то так не говорят. А почему? Что такого вот?..
С. Проскурин
— Вы знаете, у меня было одно время — когда я работал в Кишиневе, у меня был оркестр, биг-бэнд. Я руководил оркестром, я его создавал...
А. Митрофанова
— Джазовый?
С. Проскурин
— Да. И многие музыканты, и выдающиеся люди сейчас, многие работают в Соединенных Штатах Америки. Я соприкасался с этим жанром, это интересно очень. Мне кажется, что, понимаете, джаз в том своем начале, когда он (нрзб.), это была танцевальная, развлекательная музыка. Потом уже великие исполнители, великие композиторы делали из джаза какую-то такую очень серьезную музыку, очень интересную, это талантливые люди. И я бы сейчас уже не дифференцировал джаз и классическую музыку. И я думаю, что это началось уже до войны — до Второй мировой войны, в 40-е годы. Если мы возьмем произведения Дюка Эллингтона или возьмем произведения импрессионистов — ну, допустим, Дебюсси, то они очень близки. Если мы возьмем «Девушку с волосами цвета льна» или возьмем «Разочарованную леди» Дюка Эллингтона, мы не отличим стили. То есть настолько пересекается все вместе, настолько это как бы рождено в одно и то же время. Или мы возьмем поздние произведения Стравинского — их можно отнести и к джазовым произведениям, их можно отнести и к классическим произведениям. Мне кажется, что само время, сам вот этот шаг в музыке, сами гармонии — они настолько пересекаются, что вот сейчас я даже не могу дифференцировать, джазовая музыка это или классическая. Нам хочется, конечно, многим хотелось бы остаться. На самом деле, все движется так в одну сторону, что современная музыка — она и есть современная музыка.
А. Митрофанова
— Вы знаете, слава Богу, мне кажется. Вообще, когда нет каких-то четких границ, что вот это — правильно, а это — неправильно, это так не бывает в жизни. Не бывает черного и белого.
С. Проскурин
— Одно, что отличает джазовых исполнителей от исполнителей классических уже (мы сейчас не говорим о композиторской школе), — то, что, на мой взгляд, звукоизвлечение говорит уже, джазовый это исполнитель или человек, который исполняет классическую музыку; сам подход профессиональный к артикуляции звука, к фразировки. Это нужно отличать. Но я не думаю, что это было бы корректно, если бы джаз играли классические музыканты в традициях классической музыки. И наоборот: если джазовый исполнитель будет играть Баха, это сразу слышно. Я не могу критиковать, не хотел бы вообще этим заниматься, потому что все искусства... всем есть место в этом мире. Но мне кажется, что есть просто хорошая музыка и плохая.
А. Митрофанова
— Талантливая и неталантливая, да, наверное?
С. Проскурин
— Наверное, да.
А. Митрофанова
— Да. Давайте немного поговорим о Вашем оркестре. Вы недавно были в Севастополе и выступали там в Мемориале 35-й батареи. Ну, расскажите, пожалуйста, об этом событии: что там происходило, что такое Мемориал 35-й батареи, исходя из того, что мы не знаем об этом, допустим, ничего.
С. Проскурин
— Вы знаете, я познакомился с совершенно необыкновенным человеком. Это действительно очень интересный человек, и вот даже точную характеристику сейчас давать ему нельзя, потому что должно пройти время. Это Чалый Алексей Михайлович — это человек, который, в общем-то, открыл для нас очень многое. Это очень тонкий человек, уникальный. Он ученый, действительно выдающийся ученый, он бизнесмен. И после знакомства мы пришли к выводу... Я хотел организовать фестиваль «Великие композиторы и выдающиеся исполнители Севастополя», но мы пришли к выводу, что в ближайшее время будет День Памяти 35-й батареи, и он пригласил наш оркестр выступить на этом празднике — Дне Памяти. Я изучил проблему, узнал вообще об этой 35-й батарее, прочитал, посмотрел фильм...
А. Митрофанова
— Расскажите.
С. Проскурин
— Настолько трогательная история! Ситуация — это 1942 год, приходит приказ Главнокомандующего о том, что руководители и Генералитет должны покинуть батарею, которая защищала Севастополь. И утром колоссальное количество солдат остается без руководства. А это война. И они не поняли, что им нужно эвакуироваться. Потому что здесь, на самом деле, надо глубоко изучить эту проблему: то ли это предательство, то ли это безответственность, то ли это невозможность вовремя эвакуировать солдат. Но то, что руководители сбежали, и без руководителей несколько дней сражались солдаты. Они были... Представляете, что такое, в какую ситуацию они попали?
А. Митрофанова
— Да, это, фактически, обезглавленный организм.
С. Проскурин
— Обезглавленный организм, да. И было колоссальное количество плененных — несколько десятков тысяч. Сколько жертв понесли! И немецкие войска разгромили эту батарею полностью, уничтожили колоссальное количество героев наших. И Алексей Михайлович восстановил эту батарею и сделал там музей. Без слез невозможно там находиться, потому что такое количество людей, которые там погибли, эта вся история... Это уникальный музей просто... И мы с оркестром — там без слез не обошлось. То есть, практически, мы вышли оттуда потрясенными, посетив этот музей. Нам предоставилась честь играть. Была очень интересная конструкция театрализированная...
А. Митрофанова
— Театрализованная.
С. Проскурин
— Театрализованная, да, конструкция, где были переодеты актеры, народные артисты принимали участие, была старая техника того времени. Все это было на воздухе, все это в музее на побережье моря, где эта 35-я батарея находилась. И мы играли. В первом отделении мы играли классическую музыку, между произведениями читали стихи. Выходили те люди, которые защищали Севастополь, кто остался в живых, наши ветераны. А второе отделение — мы играли песни, посвященные... ну, музыку, популярную именно вот во времена войны. Это танго, это песни «Огонек», «Катюша». И я был потрясен, что более двух тысяч зрителей, которые пели вместе с нами, я был потрясен, как музыка объединяет людей, насколько это стало актуальным, вот это выступление наше, насколько мы затронули какие-то струны человеческие, где стоя все второе отделение люди пели, нас не отпускали после концерта. Мы со многими подружились. Это было незабываемое чувство — что мы с нашим оркестром приняли участие... ну, совершенно... даже слово «акция» не подходит, смешно. Это в каком-то вообще таком каком-то...
А. Митрофанова
— Дань Памяти.
С. Проскурин
— ...в дани Памяти, да. День Памяти — вот то, что там происходило. И я считаю, что это один из необыкновенных дней моей жизни, который важен очень для меня и для музыкантов оркестра, что мы приняли участие и были приглашены на такое событие вообще для русских людей.
А. Митрофанова
— Давайте еще сейчас что-нибудь послушаем в исполнении Вашего оркестра. Какую композицию Вы нам приготовили?
С. Проскурин
— Вы знаете, хотелось бы, чтобы мы сегодня послушали «Аполлон Мусагет» — это балет Стравинского, но эта музыка может звучать как концертное произведение, совершенно не просто как балет, но и как концертное произведение. И я думаю, что интересно будет послушать.
(Звучит отрывок из балета Стравинского «Аполлон Мусагет».)
А. Митрофанова
— Напоминаю, в программе «Светлый вечер» сегодня на «Радио «Вера» Сергей Проскурин, художественный руководитель и главный дирижер Русского камерного оркестра. В городе Курске этот оркестр находится и гастролирует по всему миру, привозя в самые разные города и страны такую потрясающую музыку. Сергей Георгиевич, есть такое понятие, как аутентичная музыка, аутентичное исполнение, Вы этим занимаетесь. Расскажите, пожалуйста — сейчас это модная формулировка, трендовая такая. Все сейчас стремятся к аутентичному звучанию и так далее. Что это такое?
С. Проскурин
— Ну, Вы знаете, в 90-е годы, когда у нас в стране, в России, было настолько сложное время, когда люди должны были выжить, просто выжить, я в это время получил работу в Стокгольме. Чувствовал я себя, конечно, даже неловко, с одной стороны, зная, что мои друзья...
А. Митрофанова
— Другой бы на Вашем месте сказал: «Вау!» и, не думая ни о чем, укатил! (Смеется.)
С. Проскурин
— (Смеется.) И там я познакомился с музыкантами и с оркестрами, которые играют на аутентичных инструментах. Как раз вот 90-е годы. Для меня это было открытие — когда люди берут, занимают инструменты в музеях или приобретают старинные инструменты и играют музыку на тех инструментах, когда была написана эта музыка той эпохи. Если это Бетховен, XVIII век, или XVII век — барочная музыка, то приобретают инструменты струнные, духовые и играют музыку... Ну, в музеях.
А. Митрофанова
— А это действительно другое звучание?
С. Проскурин
— Да, это другое звучание. Ну, пример приведу. Оно несовершенно, звучание. Но зато ты переносишься в то время, когда это все звучало. Иногда это даже, может быть, не совсем эстетично, в нашем понимании, потому что мы уже привыкли к совершенно другим звукам, более совершенным. И я представляю, как мучились исполнители, когда у них не было возможности… когда в этих инструментах не заложены были природой даже эти звуки, которые надо было извлекать, и умудрялись они там поджиматься, что-то делать, совершенствоваться. И я тоже увлекся. Я, даже уже будучи профессором, поехал в Лондон, в школу, где обучают аутентичному мастерству, и познакомился с профессорами, и обучался этому делу. Как Вы знаете, Британия — это одна из школ, где не особо распространены методики обучения, записываемые в учебниках. То есть, например, немцы, немецкая школа исполнительская — она сразу фиксирует, то есть придумали что-то записали. А в Британии передается из уст в уста. Даже один из знаменитых трубачей, мой приятель Виллис Волан сказал, что «мы не сделали двух ошибок: первой — мы никогда не воевали с русскими напрямую, и, второй — мы не написали ни одного учебника для трубы».
А. Митрофанова
— А Вы бы согласились с тем, что этот путь более... ну, не то, что даже правильный — более насыщенный, что ли, требует от человека большего искусства, мастерства? Что он дает?
С. Проскурин
— Ну, во всяком случае, Вы знаете, это дает то, что эта исполнительская школа — она дает нам возможность соприкоснуться с тем временем, откуда эта музыка идет, и узнать, как, действительно, это исполнялось. Потому что она же передается не через книгу, а от человека от человеку. Это очень интересно. И меня это увлекло, я тоже начал заниматься, приобретал инструменты, создал свой маленький музей аутентичных музыкальных инструментов. И у меня есть много записей, достаточно много — около десяти концертов я записал музыки на этих инструментах той эпохи, когда эта музыка создавалась теми композиторами. Это действительно очень интересно.
А. Митрофанова
— То есть Вы учились у кого-то из тех, кто учился у другого музыканта, который учился, и так далее, и так далее?..
С. Проскурин
— Да, триста лет этой школе.
А. Митрофанова
— Да...
С. Проскурин
— Понимаете, передавалось из уст в уста. Вот это есть аутентичная методика...
А. Митрофанова
— Серьезно.
С. Проскурин
— ...исполнительская.
А. Митрофанова
— Это вот... Понимаете, до появления письменности у некоторых народов из уст в уста передавался эпос. И какая память феноменальная должна была быть у людей, чтобы они могли это все в голове держать! А потом появилась письменность, и, конечно, ну, наверное, это все несколько изменилось, да? (Смеется.) Но вот эта способность человека запоминать огромные тексты стала не так востребована. Я не знаю, как это в музыке работает, но, судя по тому, что Вы говорите, это какие-то особые люди и особая традиция, особая культура — хрупкая, ее беречь надо.
С. Проскурин
— Да, Вы знаете, сложность этого дела в том, что я попытался все-таки играть и старался это делать на старинных инструментах — инструментах, которым двести лет, но все равно с той эстетикой звучания, которую мы уже привыкли делать. То есть я искал компромисс между... Ну, представляете, если мы сейчас снимем струны со скрипки и натянем жильные струны, как это было сделано двести лет назад, это совершенно другой звук. Вы будете смеяться.
А. Митрофанова
— На скрипке Страдивари были струны из жил?
С. Проскурин
— Конечно. Вы будете смеяться от этого звука. Вы будете... Ну, это будет для Вас совершенно необычно...
А. Митрофанова
— Непривычно, да?
С. Проскурин
— Непривычно, да. Но на самом деле это было так. Поэтому я находил компромисс между старинными штрихами, старой мелизматикой, старинным звуком, старыми какими-то традициями, которые, на мой взгляд, мне показались интересны для меня, и, тем не менее, приближал звучание, чтобы эстетика музыки была как бы общепринята вот в наше время, в современное. Ну, в общем-то, и получился, может быть, какой-то необычный стиль в музыке, свой. И оркестр, то же самое, я приучал к такому же... к такой стилистике.
А. Митрофанова
— Класс!
С. Проскурин
— Поэтому это достаточно интересно и увлекательно.
А. Митрофанова
— А вот для деток у Вас есть программы. Вы им тоже пытаетесь такие вещи доносить? Нет, по-другому? Расскажите.
С. Проскурин
— Нет, нет. Здесь другое. Здесь... Вы знаете, ведь музыка — это же настолько интересно и увлекательно, и вначале мы видим талантливых детей, которые показывают совершенно необыкновенные результаты. Я встречал детей — в семь-восемь лет играли сложнейшие концерты, которые, там... Музыки тридцать минут выучить в семь лет и осознанно играть какое-то сложнейшее произведение... Потом смотришь — двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет — и человека этого не видно. И у меня была задача как-то помочь музыкантам провинциальным, у которых нет ни инструментов, у которых нет некоей возможности с настоящими какими-то серьезными педагогами встретиться. Потому что, Вы же знаете, все лучшее в Москве, все лучшее... Москва забирает всех.
А. Митрофанова
— Ну, да, есть такая проблема.
С. Проскурин
— К сожалению, да. И финансово это привлекательно, и... Ну, Москва есть Москва. И провинциалы остаются как-то обделены — и финансово, и не только. И мы отбираем детей талантливых, кто в состоянии сыграть с оркестром. Мы помогаем им подготовить какую-то программу с оркестром, делам оркестровки специально для них, упраздняем или, наоборот, усложняем задачу. И дети каждый год — мы около двадцати детей... мы помогаем этим деткам сыграть с профессиональным оркестром. Это совершенно другое дело, нежели просто играть в музыкальной школе. Это ответственно, на этот концерт приходит очень много людей, детей, друзей, родственников. И мы видим результаты, что многие дети — это действительно им помогает. К сожалению, они потом уезжают в Москву, и никто не остается.
А. Митрофанова
— (Смеется.) Да, и продолжают этот...
С. Проскурин
— То есть мы работаем на Москву. Мы не работаем на себя.
А. Митрофанова
— Вот слушайте, здорово очень то, что Вы делаете с детьми, потому что вот я не знаю, куда деваются вундеркинды, когда они вырастают, но, может быть, в какой-то момент, в переходный возраст, действительно, им не хватает веры в то, что то, что они делают, это кому-то нужно. Поэтому, наверное, это стимул мощный — сыграть с потрясающим оркестром, и еще и в концерте. А вот можно я Вас еще про одну программу расспрошу? У Вас есть проект «Музыка без границ» совместно с «Радио «Вера». Я еще сама не в курсе, а Вы уже в курсе. Вы расскажите, что это такое?
С. Проскурин
— Мы после знакомства моего с совершенно необыкновенным человеком, очень светлым человеком (это Владимир Романович Легойда)...
А. Митрофанова
— Частый гость этой студии, регулярный!
С. Проскурин
— (Смеется.) Да, частый гость этой студии. И мы, общаясь с ним неоднократно, пришли к выводу, что надо сделать совместный какой-то проект. Ну, и проект этот мы назвали «Музыка без границ», чтобы те какие-то духовные ценности, наши территориальные ценности, которые связаны с православием, каким-то нашим миром — ну, чем мы отличаемся от других стран, государств, — сделать проект, который был бы духовен по своей сути и доступен, это вот такой фестиваль. И так же параллельно мы хотим серию дисков записать в рамках этого проекта, где не будет границ между культурами, между национальностями, странами. Этот проект... И вот первый диск, я надеюсь, будет записан и выйдет уже в конце августа, и мы будем играть очень интересную музыку, где будет звучать наш оркестр в рамках проекта «Музыка без границ», а также фестиваль, который мы будем проводить, наверное, ежегодно. Сейчас начнем с Курска, затем у меня есть уже некоторые договоренности в Швеции, Ирландии, Норвегии и Дании, что этот фестиваль мы двинем и в ту сторону. Поэтому для нас это интересный проект — «Музыка без границ»...
А. Митрофанова
— Для нас тоже. Да-да, держите, пожалуйста, в курсе, рассказывайте о том, что там будет происходить. Ну, и, конечно, приносите музыку. Мы будем ее с удовольствием ставить в эфире. И коль скоро это такой совместный проект и диски будут выходить, я надеюсь, что наши слушатели смогут их тоже найти, и в автомобиле и дома наслаждаться этой потрясающей... Вашим потрясающим исполнением. Спасибо большое за разговор! Я напоминаю, что у нас в гостях на «Радио «Вера» в программе «Светлый вечер» был Сергей Проскурин, главный дирижер и художественный руководитель Русского камерного оркестра, который живет в городе Курске, гастролирует по всему миру и бывает... — вот сейчас, надеемся, будет чаще бывать и в эфире «Радио «Вера». Напоследок давайте послушаем что-нибудь из Вашей музыки.
С. Проскурин
— Ну, хотелось бы, чтобы наши радиослушатели услышали вариации Аренского на темы Петра Ильича Чайковского.
А. Митрофанова
— Очень хорошо.
(Звучат «Вариации на темы Петра Ильича Чайковского» Аренского.)
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер