У нас в гостях был настоятель храма святой мученицы Татианы при МГУ протоиерей Владимир Вигилянский.
В день памяти Всех святых, в земле Русской просиявших, мы говорили о том, когда возник этот праздник и почему важно помнить о подвиге святых, живших на нашей родной земле.
Ведущие: Тутта Ларсен, Владимир Аверин
Т.Ларсен
— Здравствуйте, дорогие друзья, это программа «Светлый вечер». В студии Тутта Ларсен
В.Аверин
— И Владимир Аверин, добрый вечер.
Т.Ларсен
— И у нас в гостях настоятель храма святой мученицы Татианы при МГУ – протоиерей Владимир Вигилянский. Здравствуйте!
В.Вигилянский
— Здравствуйте!
Наше досье:
Протоиерей Владимир Вигилянский, родился в 1951 году в Тернополе. Окончил Литературный институт имени Горького. Несколько лет был внештатным сотрудником Издательского отдела Московской патриархии. Работал в журнале «Огонек» и в других известных периодических изданиях, в 1995 году стал священником. Член Союза журналистов России и Союза российских писателей. С 2012 года настоятель храма святой мученицы Татианы при Московском государственном университете, имени Ломоносова.
В.Аверин
— Отец Владимир, люди, которые приходят в храм при МГУ святой Татианы – это обязательно люди, связанные с МГУ?
В.Вигилянский
— Нет, у нас, так я немножко социолог, поэтому мне всегда все интересно, я считаю, сколько Татьян на соборовании, например, или еще что-то например, поэтому меня всегда интересует, имеют отношение люди к университету, или нет. Думаю, что часть пятая, шестая, так, имеет отношение к университету, или имело отношение к университету. Люди как-то стали, а потом уже стали ходить.
В.Аверин
— По привычке.
В.Вигилянский
— По привычке, да.
Т.Ларсен
— Там, на самом деле замечательный приход, очень дружный, как мне кажется и какой-то такой очень живой, знаешь, там реально люди между собой общаются, там какая-то детская прекрасная воскресная школа, и школа пения церковного. Но, кстати, если уж продолжить эту тему, то я, например, как бывший человек, который имеет отношение непросто к университету, а к журфаку МГУ у меня очень долго был некий барьер, который я не могла переступить, я не могла зайти в храм святой Татианы, потому что до храма там был театр и кабак, я в этом кабаке провела немало времени с бокалом игристого шампанского и мне просто реально было стыдно, я не могла перестроить в себе какое-то это настроение, чтобы все-таки действительно понять, что это был, есть и остается храм
В.Вигилянский
— Первые годы, довольно много приходило людей, именно для того, чтобы покаяться в том, что они делали до того, как здесь был храм.
Т.Ларсен
— В этих стенах.
В.Вигилянский
— Многие из них вообще даже не знали, что там был храм. Некоторые говорят – тут я в преферанс играл, тут мы то делали, это делали и так далее, в общем, там довольно было весело.
Т.Ларсен
— Целовались.
В.Вигилянский
— Для советского времени, и это была какая-то отдушина, такое какое-то поле свободы небольшое, но люди потом как-то со стыдом вспоминали о проведенных там часах.
Т.Ларсен
— Досуга.
В.Аверин
— А согласитесь, что это в известной степени модель такого воцерковления, нового воцерковления России, в принципе. Я думаю, что когда начался снова массовый такой вход в церковь, можно говорить вот теми же самыми словами, в первую очередь люди приходили каяться за то, что они сотворяли до того, как открылись храмы, или как стало можно, я тут боюсь формулировки какие-то употреблять, потому что для кого-то стало можно, кто-то узнал, кто-то не знал, действительно. И вот этот вот вход, он был именно такой, кто-то, как Таня, не может, может быть до сих пор решиться переступить этот порог, потому что…
Т.Ларсен
— Он туда на спектакли ходил.
В.Аверин
— Ну не в этот именно храм, а вообще та жизнь, которая там при советской власти была, она была… она настолько нагрузила человека иным содержанием каким-то, может быть иными грехами какими-то, которые он воспринимает сам как грехи, что он не может преступить храма в принципе, и сегодня. Кто-то ринулся как раз каяться. И вот судьба храма при МГУ, это действительно может быть такая капля росы, в которой отражается вообще весь процесс вот этого нового похода русских людей, ну там, не знаю, граждан Российской федерации, или граждан Советского союза бывших в православную церковь, так?
В.Вигилянский
— Согласен с Вами, тут очень интересная одна вещь, это один из самых первых храмов, который пострадал от советской власти, причем говорят, лично от Ленина, потому что там висела, то есть не висела, а была надпись «Свет Христов просвещает всех», каждая буква была больше двух метров и первое, что сказал Владимир Ильич, что нужно сбить этот...
Т.Ларсен
— Крамольный лозунг.
В.Вигилянский
— Крамольный лозунг, и вот в начале 1919 года храм был закрыт, ну, на основании, конечно, закона об отделении государства от церкви и этот храм университетский как бы нарушал этот закон советский и он был одним из первых закрыт. И, ну как-то разграблен. Говорят, во дворе нынешнего журфака горел иконостас, а он такой ампирный XIX века со всякой пышностью, золотом.
Т.Ларсен
— С розочками.
В.Вигилянский
— Розочками, ангел печали, ангел скорби, там как-то так. И бывший настоятель отец Максим Козлов, а я второй священник был на протяжении многих лет, он решил восстановить то, что было до революции. Мне это ужасно не нравилось, потому что, ну это ампир, в общем это какое-то время такого какого-то западного влияния на русскую церковь и так далее. Сейчас я счастлив, что я продолжаю его восстанавливать, он у нас еще не восстановился, но мы точно, просто тютелька в тютельку, росписи, орнаменты, паркет, восстанавливаем то, что было до революции.
В.Аверин
— А вот эти вот буквы?
В.Вигилянский
— Буквы давным-давно восстановили.
Т.Ларсен
— Мне кстати интересно, я вот никогда об этом не задумывалась, если храм в 1919 году закрыли, пожгли иконостас, наверняка ризницу разграбили, а как сохранили мощи?
В.Вигилянский
— Мощи никакие не были сохранены.
Т.Ларсен
— Не было ковчега, да?
В.Вигилянский
— Не было, мы привезли частичку мощей из Псково-Печорского монастыря, где есть длань мученицы Татианы и часть была нам подарена Псково-Печорским монастырем. У нас было… я вам скажу очень интересную вещь, вот недавно прошел праздник Кирилла и Мефодия и почитание Кирилла и Мефодия пошло из храма мученицы Татианы.
Т.Ларсен
— Уже современная его история?
В.Вигилянский
— Нет, в XIX веке. Михаил Погодин привез мощи Кирилла и Мефодия, это довольно трудная вещь, произвел розыск деятельности Кирилла и Мефодия, они были опубликованы в середине XIX века. Была заказана икона Кирилла и Мефодия, туда были вставлены мощи и почитание Кирилла и Мефодия пошло из храма мученицы Татианы.
В.Аверин
— Из университетского храма почитание просветителей земли русской?
В.Вигилянский
— Славянской письменности. И от Михаила Погодина. И эта икона пропала, мы ее разыскивали везде, и в Историческом музее, потому что многие иконы свозились туда, попали туда, и нигде не оказалось. Мало того, вот известная икона Кирилла и Мефодия, где они стоят, именно такая икона была заказана и она распространилась по всей России после этого.
Т.Ларсен
— Списки по всей России?
В.Вигилянский
— По всей России.
Т.Ларсен
— А той самой первой нет?
В.Вигилянский
— Нет.
Т.Ларсен
— А может быть ее сожгли?
В.Вигилянский
— Может быть
Т.Ларсен
— Ну вообще, мне кажется, у храма очень, конечно, история многострадальная, но сейчас, это действительно какой-то оазис, удивительно светло, он очень непохож на храм, на самом деле, все равно, он какой-то даже для храма, какой-то очень радостный, светлый, не знаю даже, как это сказать. Там хочется улыбаться, там хочется выпустить ребенка побегать, хотя это не очень положено.
В.Аверин
— А вот здесь…
В.Вигилянский
— У нас десятки детей, у нас очень большое количество детей.
В.Аверин
— Отец Владимир, а сейчас это крамольная мысль была произнесена Татьяной, или нормальная – это не похоже на храм, это храм…
Т.Ларсен
— На обычный храм.
В.Аверин
— На обычный храм, это храм в котором хочется улыбаться, значит…
Т.Ларсен
— Человек в храм ходит не только радоваться, но и поплакать только полезно в храме.
В.Аверин
— Он ходит за жизнью туда в этот храм, за радостью жизни, или он ходит туда печалиться?
В.Вигилянский
— Вот вы знаете, может быть интуитивно Вы сказали, может быть зацепились за то, что я сказал, у нас на иконостасе стоят огромные скульптуры – два ангела, ангел радости и ангел печали. Так, как это понималось в классической скульптуре, это как…
В.Аверин
— Не православная традиция.
В.Вигилянский
— Не традиция, не православная традиция, но это метафоры, это символы, которые очень важны для жизни вообще православного человека, как такового. А храм у нас не просто храм – это домовый храм, он не строился, как храм, он был отдан Московским университетом под храм. Это вообще был зал, где приемы, не знаю как, бал и так далее. Он не смотрит строго, ведь у нас храмы строятся строго на восток, именно ветхозаветный человек ждал мессию с востока и так строится, вы можете попасть в какую-нибудь местность и там разрушенный храм какой-то, но вы точно можете, не надо компаса, можете сказать, там восток, запад, север, юг и так далее. Так вот этот храм, он не на восток, он чуть-чуть в сторону. В восточную, как бы восточная сторона, но чуть-чуть в сторону градусов на 25-30.
Т.Ларсен
— Это программа «Светлый вечер», в студии Тутта Ларсен и Владимир Аверин. У нас в гостях протоиерей Владимир Вигилянский. Мне все-таки кажется, для меня, опять же, как для Татьяны, все-таки мне очень посчастливилось, что у меня такая святая покровительница, которую праздную раз в год, которая действительно прочно ассоциируется и с университетом, и вообще, ее отмечают день не только Татианы, как-то вот…
В.Аверин
— И очень весело отмечают, надо сказать.
Т.Ларсен
— И весело отмечают, и ее вот такое настроение, которое она создает в этом храме, оно тоже имеет значение, потому что святые же тоже бывают разные. Я ужасно люблю святителя Луку Воино-Ясенецкого, это тоже наш очень большой почитаемый в семье святой, потому что, мы назвали сына в честь него, а Марфунька, она… просто мы выбрали такое красивое-красивое имя, а Марфа – праведная Марфа, мать столпника Семена, или Нила, даже забыла уже, то есть, невозможно, ни лика найти, ни иконы. Ну как-то, но все равно же есть такая святая, значит мы ей тоже поклоняемся. А сколько вообще святых, о которых мы даже и не знаем.
В.Аверин
— Вот, а давай все-таки к сегодняшнему празднику – День всех святых в земле Российской просиявших. Я не случайно зацепился за судьбу храма святой Татианы, особая такая судьба храма, как вообще особая судьба храмов Русской православной церкви на этой земле. И праздник то ведь тоже такой особый, он был установлен уже при советской власти, получается.
В.Вигилянский
— Какой праздник?
В.Аверин
— День всех святых в земле Российской просиявших.
В.Вигилянский
— Да.
В.Аверин
— Это такой специальный какой-то вот день, который вдруг, когда все рушилось, когда уже начался процесс закрытия храмов, когда пошло наступление государства на православие, люди в церкви решают, что нужен такой праздник. Вот зачем особость такую подчеркивать?
В.Вигилянский
— Ну, любой православный человек скажет, что на крови мучеников вообще зиждется основание церкви. И, в годы, когда это мученичество проявлялось так распространялось при советской власти, с одной стороны, с другой стороны, закрывались храмы и церкви, было очень важно найти какую-то связь с теми святыми, которые создали образ святой Руси и впитали в себя все достоинства всемирного православия, восточной церкви христианской. До него существовали очень сильные греческие мученики.
В.Аверин
— Нет, вот зачем противопоставлять, потому что там неделей раньше День всех святых, всех мучеников, которые были в христианстве. И вдруг возникает такой очень сугубо национальный праздник. И я вообще хотел у вас спросить, почему Русская православная церковь, вот это вот национальное подчеркивается, особость от остального. Вот у нас Русская православная церковь, а вот все остальные, какие-то они, пусть будут, но не русские, не наши.
Т.Ларсен
— Там свои пусть просияют.
В.Вигилянский
— Я с Вами совершенно здесь не согласен, изнутри церкви… только со стороны это кажется и видится, что русское православие. Внутри из… такой церковный взгляд, говорит совершенно о другом, о том, что у нас… мы взяли все лучшее из христианства, ведь у нас церковь молодая российская, Русская православная церковь, она молодая, по сравнению, например, с Грузинской, или по сравнению с…
Т.Ларсен
— Греческой.
В.Вигилянский
— Греческой.
В.Аверин
— С Армянской.
В.Вигилянский
— Да, и так далее, понимаете, поэтому…но…
В.Аверин
— Простите, а здесь вот тоже, почему она вдруг молодая? Ведь шел процесс распространения христианства, я не хочу сейчас ничего сравнивать, просто это пример, понятный мне, вот есть вселенская католическая, так она себя называет и того, что она разными способами появляется в Мексике, или в Перу, никто не говорит, что Перу такая молодая католическая церковь.
В.Вигилянский
— Почему не говорит? Говорят!
В.Аверин
— Она единая.
В.Вигилянский
— Да, конечно, и российская… русские святые в земле российской просиявшие, это как раз говорит о единстве, а не об обособленности, единстве всех святых. Ведь того же упомянутого святителя Луку, которого совсем недавно, 15 лет тому назад канонизированы, он почитается всем православием, в Греции много храмов в честь святителя Луки, не просто один, или два, а много храмов. Его почитают и в Румынии, и в Сербии.
Т.Ларсен
— А мне кажется, что здесь очень просто все. Почему именно после революции понадобилось создать праздник всех святых в земле Российской просиявших – потому что уже было понятно, что с таким подходом, с таким уничтожением церкви и ее членов, мучеников будет столько, что возможно не все имена будут известны, и не все люди, которые умрут за веру, они может быть даже не все будут канонизированы фактически, но как-то они все равно своей кровью свою святость подтвердят. И поэтому, по-моему, это как раз очень логично, мы можем не знать их имен, мы даже можем не знать о том, что они существовали, но они все равно в этом сонме есть, потому что они умерли за веру православную.
В.Аверин
— Да, но и когда празднуется праздник всех святых мучеников, там тоже есть безымянные мученики, которые в первые годы христианства отдали свои жизни и кровью доказали, вот все ровно то же самое.
В.Вигилянский
— Практически в каждой поместной церкви есть праздник своих святых, в каждой.
В.Аверин
— Да, но при этом, я например, на протяжении многих лет слышу такое понятие, как каноническая территория русской православной церкви, и поэтому, скажем, там, условно Константинопольский патриархат, вроде как бы не должен заходить на эту каноническую… хотя это единая православная церковь.
В.Вигилянский
— Я вас удивлю, когда скажу, что есть зал у святейшего патриарха Кирилла, где поставлены флаги государств, в которых присутствует Русская православная церковь Московского патриархата, и этих флагов 17, то есть 17 стран, в которых присутствует Русская православная церковь Московского патриархата. У нас… каноническая территория – это очень важная вещь, это… мы все время говорим о том, что есть какие-то законы мирского государства, а есть законы церкви. Иногда они противоположны и не совпадают, но в том числе и связаны с канонической территорией. Вот, произошли трагические события, связанные… например, в Грузии, мы признаем территорию Грузинской православной церкви на территории Абхазии, хотя уже это отдельное государство.
Т.Ларсен
— Поговорим об этом буквально через пару минут, это программа «Светлый вечер» на радио «Вера»
Т.Ларсен
— Вы слушаете программу «Светлый вечер». В студии Тутта Ларсен и Владимир Аверин и у нас в гостях настоятель храма мученицы Татианы при МГУ – протоиерей Владимир Вигилянский. Несмотря на то, что сегодня День всех святых земли Российской просиявших, Володя пытается обозначить границы, канонические границы Русской православной церкви.
В.Аверин
— Я хочу понять законы жизни церкви.
Т.Ларсен
— Ничего себе!
В.Аверин
— Кто мне еще про это расскажет?
В.Вигилянский
— Для нас история церкви играет важную роль. Для нас понятие традиции тоже неубитое понятие. И мы следуем сложившимся представлениям и о традициях, и об истории церкви, поэтому, в этом смысле мы консервативны и тянем за собой шлейф жизни прошлого, в том числе и почитание святых. И у нас есть основания цепляться за это, это не имеет политической…
В.Аверин
— Так мне политическая вообще не волнует…
В.Вигилянский
— Такой, как бы вам сказать, вот политического такого противостояния, которое возможно в светской жизни между государствами, между обществами и так далее. В конечном счете, все поместные церкви признают друг друга, в отличие от раскольничьих церквей. Вот раскольничьи церкви, которые созданы по политическим мотивам, например Украинская церковь Киевского патриархата, она была создана Кучмой просто, она не создана была какими-то…
Т.Ларсен
— Собором отцов.
В.Вигилянский
— Людьми и все такое, верующими, это было политическое противостояние Киева и Москвы в середине 1990-х годов и они поддерживали материально раскольника, который отнял с помощью государства у канонической церкви, отнял здания и особенно это происходило в определенных областях и в сельской местности, где старушкам было все равно, молятся то одинаково, абсолютно.
Т.Ларсен
— Но поминают разных предстоятелей на литургии.
В.Вигилянский
— Но поминают разных предстоятелей.
В.Аверин
— Да, но когда пала Византия, Русская церковь тоже обособилась, до этого…
В.Вигилянский
— Искали возможности признания, сначала Константинополь…
В.Аверин
— И поминали разных предстоятелей.
В.Вигилянский
— Давал сюда великих светильников русских, например, митрополита Петра в XIV веке – это константинопольский епископ, который был послан сюда служить. Потом получили некую соборно согласованную бумагу о самостоятельности церкви. Так, например, образовались совсем недавно Болгарская православная церковь, совсем недавно. Там сначала были раскольники, которые самостийники такие, а потом получили такое право – иметь и были признаны всеми другими поместными церквями, в отличие от Киевского патриархата.
В.Аверин
— Но, долгое время были раскольниками.
Т.Ларсен
— Я понимаю, в чем вообще суть твоего вопроса, что если даже в такой, ну, выражаясь современным языком продвинутой, высокой среде, как там отдельные церкви, их патриархи и служители, нету какого-то единодушия согласия и такие смуты происходят, что же говорить о нас – обычных прихожанах, которые вообще просто за делом спасения своей души настолько о нем не радеют, что где уж там, какие там… к каким там святым приближаться, я не знаю. я вот, извините, конечно, перейду на личности, как я это люблю. Но, например, сегодня я поняла, что я вообще самый гневливый человек на свете, я еле-еле дошла до храма, я психовала и сердилась на самых родных и любимых моих людей – на собственных детей и получается, что ты говоришь о каких-то там высоких материях. Надо на себя все переносить.
В.Вигилянский
— Я настоятель двух храмов, и у меня еще есть храм при гимназии Василия Великого, но я что сейчас понял, я настоятель двух храмов нерусских святых. Татиана – это римская мученица, святая III века – дочка консула. И я настоятель храма святителя Василия Великого – великого отца церкви в Подмосковье при гимназии. Не русских святых, но мы их воспринимаем…
Т.Ларсен
— Как родных.
В.Вигилянский
— Как родных абсолютно, ну, про Татиану я и говорит не хочу, потому что, если спросишь иностранца, кто такая Татиана, они скажут, что это русское имя.
В.Аверин
— И у нас тоже скажут, что это русское имя.
В.Вигилянский
— Да.
В.Аверин
— Татьяна русская душою, это выжжено внутри просто.
В.Вигилянский
— Русская душою, с одной стороны, с другой стороны – эти Тацианы, Тицианы – это вот оттуда.
Т.Ларсен
— Правда?
В.Вигилянский
— Да.
Т.Ларсен
— То есть, Тициан – это Татьян?
В.Вигилянский
— Это Татьян.
Т.Ларсен
— Ничего себе!
В.Вигилянский
— Татьян. И вот, поэтому, если какая-нибудь американка берет имя Татьяна, то это с русской коннотацией.
Т.Ларсен
— Это жест.
В.Вигилянский
— Это жест, потому что у нее прабабушка была из Одессы, понимаете, как-то так. Ну и Василий Великий, ну Вася то уж точно русский.
Т.Ларсен
— А на самом деле?
В.Вигилянский
— Грек.
Т.Ларсен
— Бэйзил.
В.Вигилянский
— Да, то есть, Базиль, у меня есть друг француз, который в Чувашии архимандрит, пэр Базиль мы его называем – отец Василий, вот он монах Русской православной церкви, француз, родившийся в Париже и уже давно живущий здесь.
Т.Ларсен
— В Чувашии?
В.Вигилянский
— В Чувашии, да.
Т.Ларсен
— С ума сойти.
В.Вигилянский
— Ну он очень известный такой, его по телевидению часто показывают.
В.Аверин
— Медийное лицо сейчас это называется.
В.Вигилянский
— Послы к нему ездят и так далее. Он пэр Базиль. Так что, как бы сказать, какого-то такого оттенка национализма в церкви ноль, особенно когда мы говорим о святых.
Т.Ларсен
— А кстати про национализм, буквально сегодня разговаривала с одной своей подружкой, у нее сестра родная замужем за греком. Они родили пятую дочку, назвали ее Афина, в греческой церкви это имя вполне считается уместным, поминается в их записках.
В.Вигилянский
— Также, как Христос.
Т.Ларсен
— А они говорит, я вот даже не знаю, я боюсь, что если я у нас начну писать такое имя, у меня не примут такие записки. Или я, например, когда каких-то грузинских своих друзей поминаю, там, Нана, я в скобочках пишу грузинка, но я не уверена, что это можно делать вообще. Ведь все-таки, действительно, как мы почитаем своих российских святых, так и там сербы, болгары, я не знаю, грузины, тоже…
В.Аверин
— А что, в Сербии есть праздник всех святых в земле Сербской просиявших?
В.Вигилянский
— Да, конечно.
В.Аверин
— И у греков есть?
В.Вигилянский
— Про греков ничего не знаю, про сербов точно знаю, про Грузию точно знаю.
Т.Ларсен
— Ну вот у нас в Сербии был прекрасный протоиерей Миленко, в Черногории, который нас причащал, я вот не знаю, можно его поминать в записках, или нет. Или надо написать Миленко и в скобочках серб, или батюшка запутается там в алтаре?
В.Вигилянский
— Ну, смотря какой батюшка, большинство московских батюшек, их не смутишь ни какими именами.
Т.Ларсен
— Ни какой экзотикой.
В.Вигилянский
— Мы молимся даже за Рамзанов, или за, если пишут… ну а что делать. Господи, ты сам все знаешь, я же не буду копаться в этом во всем, ну что делать, если пишут, то мы молимся.
Т.Ларсен
— Интересно, конечно, вообще.
В.Вигилянский
— Вот это вот лучший ответ, на самом деле, на весь разговор, который до этого состоялся, вот сейчас прозвучал самый лучший ответ, спасибо Вам, что Вы про это сказали.
Т.Ларсен
— Мы продолжаем программу «Светлый вечер». У нас в гостях настоятель храма мученицы Татианы при МГУ – протоиерей Владимир Вигилянский. Ну, где-то месяц, может быть полтора назад… Кстати, вообще, я Вам хотела сказать огромное спасибо за Ваш аккаунт в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), я знаю, что Вы уже не добавляете новых друзей, но мне повезло, я поспела в первом эшелоне и Вас действительно очень интересно читать, каюсь, я редко комментирую, потому что из моих контекстов особо ничего не прибавишь. Но буквально месяц назад, может быть полтора, Вы ездили в Германию на православной европейской, или православной немецкой молодежи.
В.Вигилянский
— Получилось, что европейской молодежи. Дело в том, что в Германии довольно много русских.
Т.Ларсен
— То есть православная европейская молодежь – это те же наши русские, получается?
В.Вигилянский
— Все русские, там довольно большая эмиграция последней волны.
Т.Ларсен
— 1990-х?
В.Вигилянский
— 1990-х и туда приехали с детьми русские, и, вот на эти съезды, 13 съезд был, храм в Кельне целителя Пантелеимона зарубежной церкви, но мы вместе, они поминают патриарха Кирилла там уже после воссоединения и там были мальчики, девочки. Ну для меня они мальчики, девочки, там от 16 до, может быть 30 лет, но, в основном 20-ти летние там. Они приехали из Нидерландов, из Бельгии, в основном из Германии, но в том числе были даже из Белоруссии, туда привезли, из разных мест Германии.
Т.Ларсен
— А они сами приезжали, или это какие-то местные общины православные собирали свою молодежь и так вот…
В.Аверин
— Делегировали.
В.Вигилянский
— Да, делегируют именно так. Это для них недорого стоит, поскольку этот кельнский храм, он большой, большая территория, там есть помещения для молодежного центра и там есть возможность бесплатно жить, но там такие лагеря для детей летние, ну и в том числе для молодежи весной они делают такие вещи. Единственное, что они там платят небольшие совсем деньги, типа там 30 евро в день на еду.
В.Аверин
— Ну, если скинуться, то можно приготовить что-нибудь на эти деньги вполне в Германии.
В.Вигилянский
— Вот, и там… поэтому, для них это не обременительно.
Т.Ларсен
— А что это вообще такое, зачем эти съезды православной молодежи проводятся? Что там происходит – катехизация, или это просто какая-то маркировка – ты и я, мы и одной крови, одной веры?
В.Вигилянский
— Каждый год какая-то тема, в этом году была свобода – церковь и свобода.
В.Аверин
— Это дискуссии проходят?
Т.Ларсен
— То есть, это такой просветительский съезд?
В.Вигилянский
— Просветительский, они зовут нескольких…
Т.Ларсен
— Спикеров?
В.Вигилянский
— Спикеров, и вот меня и мою матушку, а это скорее важно было для матушки, потому что она написала книгу, которая называется «Православие и свобода» и она со всех сторон эту тему так всю историю вопроса, проблемы, богословие, история, античная философия, там Кант и понятие свободы, русская философия, потому что у нас русская философия чокнулась на этой теме. Ну и у нас есть евангелисты, которые – апостол Иоанн, который вообще, почему его еще называют богословом и философом, потому что он поднял вопрос о свободе.
Т.Ларсен
— Я хотела только добавить для наших слушателей, что матушка отца Владимира является достаточно известный писатель Олеся Николаева – автор и художественных произведений, и поэт.
В.Вигилянский
— Стихов, прозы и вот такой философской эссеистики. И одна из книг называется, которую она написала в 2002 году она вышла…
Т.Ларсен
— А, то есть, это не новое издание?
В.Вигилянский
— Нет, 13 лет тому назад, которая называется «Православие и свобода». То есть, грубо говоря, она могла бы заменить всех лекторов там.
Т.Ларсен
— А вот европейская православная молодежь, она чем-то отличается от московской, с которой Вы имеете дело, МГУ?
В.Вигилянский
— Она отличается очень интересно, они друг с другом говорят по-немецки.
Т.Ларсен
— Даже, если из Бельгии и Нидерландов приезжают?
В.Вигилянский
— Нет, немецкая.
В.Аверин
— А молятся на каком языке?
В.Вигилянский
— На русском, это русская церковь, да, и они прекрасно говорят по-русски, потому что они из русских семей, но им легче, у них среда, они кончили школы, или учатся в институтах, им легче друг с другом говорить по-немецки. Я вдруг смотрю, они там…
Т.Ларсен
— Как Вы думаете, а как вообще так получилось, что эмигранты вот этой последней волны… ведь они уезжали в 1990-е, когда не было еще особо такого массового прихода народа в храмы, воцерковления….
В.Аверин
— Почему, в 1990-х то как раз…
Т.Ларсен
— Ну, кто-то массово приходил в храмы, кто-то массово уезжал в Европу, и почему они сохранили веру, и более того, передали ее детям? Почему эти дети так вот, не смешались, не ассимилировались там, где они…
В.Аверин
— Я боюсь, что там как раз можно говорить о том, что родители как раз уехали, а дети подросшие пришли в церковь.
В.Вигилянский
— Возможно, но скорее всего с родителями, родители претерпели большие… ведь церковь за границей, русская церковь – это еще и клуб, помимо всего прочего. И это место встречи эмигрантов, так было всегда, со всеми волнами эмиграции.
Т.Ларсен
— То есть, можно сказать, что это территория России за границей?
В.Вигилянский
— Можно так сказать. вот я как раз прочитал книжку дневников Ковалевского Ивана, который был старшим алтарником на Рю Дарю, до войны, во время войны и после войны. Вот эти дневники потрясающе интересные. Я читаю его дневники и записи такие короткие, там как раз говорится о том, что… он то верующий, он алтарник, и у него всякая малышня – Саша Шмеман, Ванька Мейердорф, понимаете, у него бегает под ногами.
Т.Ларсен
— Путается.
В.Вигилянский
— И он их учит, еще до войны, представьте себе. А ему уже 40 лет, он ровесник века, он 1900 года рождения, сын члена Государственной думы дореволюционной. И вот он говорит о том, как туда люди приходили, к церкви не имеющие никакого отношения, туда…
Т.Ларсен
— Пообщаться.
В.Вигилянский
— В храм на Рю Дарю в Париже.
В.Аверин
— К своим просто.
В.Вигилянский
— К своим, во время войны, и до войны, во время всяких перипетий и так далее. То же самое и здесь, ну и там должно быть воцерковление. Я хочу сказать, я с напрягом туда ехал.
Т.Ларсен
— Вообще словосочетание православная молодежь какое-то посконное, вообще.
В.Вигилянский
— Во-первых, это, во-вторых, я в гимназии все время себя редуцирую, когда проповедь надо сказать перед детьми, которым 10-12 лет и так далее, вот праздник, надо как-то по-простому для детей, чтобы они хотя бы за что-то зацепились и слушали, и тоже самое и здесь, я ждал того, что нужно, так сказать, 2 +2 равняется (многозначительно, с паузой) четыре. Ну в общем, как-то так. Ничего подобного, оказалось очень адекватная, умная… Почему – потому что они разбились на какие-то семерки, десятки, на семерки, по семь человек, причем случайно, там настоятель как-то их разделил и у нас был один день, когда они брали из того, что они услышали из лекций, брали какую-то тему и ставили вокруг одной темы много вопросов, чтобы развивать их дальше. И это было настолько интересно, что я просто не ожидал.
В.Аверин
— Скажите, а у нас есть что-то подобное для православной молодежи внутри России? Готова ли православная молодежь внутри России дискутировать, готова ли она на этом…
Т.Ларсен
— Задавать вопросы.
В.Аверин
— Да, задавать вопросы, на этом уровне общаться с учеными и с богословами?
В.Вигилянский
— Ну, нужны инициаторы, чтобы создать нечто подобное и мы увидим, что все хорошо. Вот я на протяжении, когда был вторым священником еще, я на протяжении, по-моему, лет пяти по воскресеньям собирался с молодежью, мы читали Евангелие от Матфея – четыре года.
Т.Ларсен
— Только от Матфея?
В.Аверин
— О, еще можно дольше, у Матфея там…
В.Вигилянский
— Мы читали и до конца не дочитали, потом у меня было послушание в патриархии, я уже не мог этим делом заниматься. И когда… и не только молодые, но и ходили из других храмов тоже ходили, потому что мы про жизнь говорили, брали кусок и почему это актуально, и что там в Евангелии, и как это сопрягается с нашей жизнью, мы это дело обсуждали. Достаточно найти какую-то адекватную форму и все будет у нас.
В.Аверин
— А надо?
В.Вигилянский
— Конечно.
В.Аверин
— Потому что, это вопрос, там вера и дискуссия, они совместимы, или нет?
В.Вигилянский
— Когда это не… если бы туда… ко мне стали ходить по сто человек, вы понимаете, это весь наш… у нас хороший храм в том смысле, что у нас есть место, где может собираться по 200-300 человек. Я один раз, когда у нас не хватало стульев, решил посчитать, выяснилось, что там было 95 человек. Если они ходят, значит интересно, значит что-то это интересно – друг с другом делиться и что-то высказывать, какую-то свою мысль. Но в нашем храме, может быть он не похож на другие, у нас постоянные встречи, музыкальные, киноклубы, с интересными людьми, с философами…
Т.Ларсен
— Это Ваша инициатива, или приход так провоцирует?
В.Вигилянский
— Уже приход, я наоборот, я в ужасе, что у нас все это расширяется-расширяется…
Т.Ларсен
— Движуха.
В.Вигилянский
— Движуха какая-то идет..
В.Аверин
— А это не отвлекает от молитв, это не отвлекает от литургии?
В.Вигилянский
— Но это вне.
В.Аверин
— Вне, конечно, но все равно, когда человек знает, что он туда может прийти и на концерт, и в киноклуб, и повстречаться, и на лекцию.
Т.Ларсен
— Но это и есть приход.
В.Аверин
— И еще до кучи на молитву.
В.Вигилянский
— Вы знаете, вера без дел мертва есть. У нас, мы кормим бомжей, у нас вторник, когда мы везем к трем вокзалам еду, она у нас варится и мы кормим бомжей. У нас есть тюремная социальная работа, у нас есть дом престарелых в Тверской области, у нас «Старость и радость» - мы помогаем старикам, которые не могут выбраться в храм, или привозим их, или их… И это все молодежь делает и в том числе и это. У нас есть беженцы с Украины – брат и сестра из Одессы, которые гениальные музыканты, они на двух роялях играют у нас в притворе Рахманинова, понимаете? И, я говорю: «Ну там хоть кто-то пришел?»,- я спрашиваю на следующий день. Мне говорят: «Да вы что, там было человек 80». Вы понимаете, а потом, это не про молодежь речь, но про людей среднего возраста, или пожилых, они очень одиноки, даже, которые ходят в церковь. Они хватаются за подобного рода события, которые у нас есть. Потом у нас есть кинокритики, киноведы, литературоведы, писатели, лауреаты всяких премий
В.Аверин
— И тоже при деле.
В.Вигилянский
— Они устраивают, они там зовут Лунгина, или еще кого-то, мы обсуждаем какой-то фильм.
Т.Ларсен
— Но, я просто хочу добавить еще, ты немножко недооцениваешь, опять же, вот силу сплоченности прихожан вокруг своего любимого храма. Потому что, когда возникает какая-то большая беда у кого-то, просто отец Владимир в том же Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) неоднократно, слава Богу, что есть такая возможность, пользоваться современными технологиями, кидает клич на соборную молитву и все эти 80-90-100-200-300 человек, которые ходят слушать Рахманинова, они молятся за какого-то мальчика, которому делают операцию в связи с онкологическим заболеванием и мальчик…
В.Вигилянский
— И помогает.
Т.Ларсен
— И мальчик идет на поправку.
В.Вигилянский
— Я им рассказываю, во-первых, подробную историю, не просто, помолитесь за болящую такую-то, я рассказываю историю про человека, а потом отчитываюсь через каждые десять дней, или через две недели, что происходит с ними, и народ видит, что оказывается молитва может быть… и у меня по несколько тысяч человек молятся там, Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) гадость страшная…
Т.Ларсен
— Но удобно.
В.Вигилянский
— Но если положить на одну чашку весов возможность соборной молитвы, а на всю остальную чашку весов все остальное, то это перевесит, как великая придумка.
Т.Ларсен
— Это ответ на твой вопрос, а не отвлекает ли от молитвы, нет, к ней привлекает. Спасибо огромное за интересный разговор, хотя он получился очень такой полярный разнообразный, и качало нас из стороны в сторону изрядно.
В.Аверин
— Приходите к нам еще!
Т.Ларсен
— Обязательно! У нас в гостях был протоиерей Владимир Вигилянский, настоятель храма мученицы Татианы при МГУ. В студии были Владимир Аверин.
В.Аверин
— Тутта Ларсен, спасибо Вам большое, отец Владимир
1 мая. О том, чем заканчивается предательство Иуды
Сегодня 1 мая. Великая среда. Воспоминание о предательстве Иуды.
О том, чем заканчивается предательство, — священник Алексей Дудин.
Храму Всех святых, в земле Российской просиявших, необходима помощь
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, в городе Дубне объединяет много добрых сердец, поэтому и атмосфера в нём радушная. На приходе стараются помогать всем, кто нуждается. Здесь работает благотворительная столовая, где всегда накормят и обогреют тех, кто оказался в беде. Некоторые прихожане храма трудятся в православном сестричестве милосердия города Дубны. Они навещают стариков в доме-интернате «Рождественский», пациентов в больницах и немощных одиноких людей на дому.
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, ещё долгие годы может принимать, утешать и объединять людей для добрых дел. Только сейчас он оказался под угрозой разрушения. Сильно протекает крыша и появились трещины на несущих конструкциях. Необходим качественный ремонт. Собрать на него средства приходу помогает фонд «Мои друзья». Присоединиться к фонду и поддержать храм в городе Дубне может любой желающий. Сделать это просто – можно зайти на страницу «Моих друзей» my-friends.ru и оставить благотворительный взнос, либо передать для храма стройматериалы или помочь своим трудом.
По всем вопросам обращайтесь в фонд:
+7 (916) 165-82-77, e-mail: info@my-friends.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Священник Сергий Лабунский
У нас в гостях был клирик Елизаветинского храма города Красногорска священник Сергий Лабунский.
Наш гость рассказал о своем пути к вере, о духовных поисках, которые сначала привели его в Католичество, как и почему позднее он пришел к Православию и выбрал для себя священническое служение.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска и еще множество есть регалий, как вас можно было бы представить, например, вы байкер.
Священник Сергий Лабунский:
— Да это так и есть.
Константин Мацан:
— Действующий или бывший?
Кира Лаврентьева:
— Или бывший католик.
Константин Мацан:
— Или бывших байкеров не бывает? Бывший католик.
Священник Сергий Лабунский:
— Бывший католик, да, это уже действительно бывший, здесь уже никаких сомнений. А байкер я действующий, да, действительно, я езжу на мотоцикле уже, пожалуй, восемь лет, как езжу на мотоцикле, и не собираюсь это бросать.
Константин Мацан:
— И член Императорского православного палестинского общества.
Священник Сергий Лабунский:
— Так и есть.
Константин Мацан:
— Много регалий, мы обо всем сегодня поговорим в том контексте, в котором мы обычно с Кирой эти беседы ведем. Я нашим слушателям напомню и вам, что мы говорим о пути человека к священству, к вере, в вере и к священству. То есть такой разговор о пути, о тех событиях, о тех вопросах, которые возникают на этом пути, о тех ответах, которые человек для себя находит. Нам кажется, что те ответы, которые, допустим, есть у вас как у человека, пришедшего к православному священству, могут так или иначе срезонировать с теми вопрошаниями, которые есть у нас радиослушателях, любого человека, который задумывается о своих отношениях с Богом и о своем пути. Вот об этом бы сегодня хотелось поговорить.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергий, путь у вас извилистый, что уж греха таить.
Священник Сергий Лабунский:
— Весьма.
Кира Лаврентьева:
— Мы сегодня обязательно об этом поговорим. Но я предлагаю начать с интересной, поворотной точки вашей биографии, когда вы, поглотив буддистскую литературу, поглотив мусульманскую литературу, пришли к полной внутренней каше. И вывел вас из этой каши свет европейской истории, которую вы горячо любили, и благодаря ей, вы все-таки обратились к христианству, но в католичество.
Священник Сергий Лабунский:
— Да-а.
Кира Лаврентьева:
— Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее. Как вообще протекала вся ваша история религиозного поиска, и почему католичество и почему вы все-таки из католичества-то потом ушли? Вот очень нам интересно, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, я согласен, любопытная история. И, увы, не краткая совсем.
Кира Лаврентьева:
— Это хорошо. Это нам подходит.
Священник Сергий Лабунский:
— Я постараюсь короче. Дело в том, что в подростковость, как это у многих бывает, начался какой-то религиозный поиск. Вопросы, зачем я здесь, откуда я здесь, какой в этом вообще смысл существует. Мне кажется, что большинство людей с этим сталкиваются и, так или иначе, для себя на эти вопросы отвечают. В моем случае получилось так, что я из совершенно неверующей семьи, никто моим религиозным образованием никогда не занимался, и поэтому мир религии для меня был принципиально иным миром. Не тем, что я видел каждый день вокруг себя. И я прекрасно помню, как еще в детстве, в достаточно далеком детстве, в глубокие 80-е годы, в начале 80-х меня моя бабушка водила в храм Всех святых на Соколе. Водила она меня всего раза три за все мое детство, то есть она не была тоже воцерковленным верующим глубоко человеком. Но просто ей казалось, что надо это сделать хоть немножечко, хоть несколько раз. Тогда еще маленьким детенком я приходил в этот храм на Соколе и попадал буквально в сказку, я помню эти мерцающие лампадки в полутьме, я помню очередь людей на исповедь, эти строгие вдохновленные и спокойные при этом лица, я помню размеренный ритм богослужения. И все это настолько глубокое впечатление тогда на меня произвело, и произвело именно непохожестью на повсеместную, повседневную жизнь. Я это запомнил. Тогда, конечно, это никакого эффекта видимого не дало в моей жизни. Естественно, я был маленьким ребенком, что родители скажут, то я и делаю, пытаюсь, по крайней мере. А в последствие, когда в подростковый возраст пришел, подростковость наступила, возник этот религиозный поиск, возникли вопросы, зачем, откуда, и что, и куда. И я вспомнил вот эту радость от общения с Богом из того детства. Обычно в подростковость у человека формируется критическое мышление, человек отрицает все, что ему раньше говорили, пытается свою позицию выработать. И здесь это сыграло на руку, потому что, повторюсь еще раз, у меня семья была неверующая абсолютно, мы о религии, как правило, не говорили вообще. И мой бунт подростковый вылился в интерес к религии. Я сейчас обратное явление наблюдаю среди детей верующих родителей.
Кира Лаврентьева:
— Да, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Потому что у них как раз бунт выражается в отрицании религии. То, чем их кормили все детство, порой бывает даже чрезмерно, ломая их волю, принуждая их, и в подростковость их бунт выражается в поступках против религии. А у меня наоборот получилось, изначально не было никакой религиозности. Я прекрасно понимаю, что если бы мои родители были верующие и, не дай Бог, они бы пихнули меня в какую-нибудь воскресную школу... Вы знаете, что со школой у меня были тяжелые отношения в свое время, я ее не очень любил, она меня тоже, прогуливал активно. Даже само слово «школа», да еще и воскресная, когда вроде бы не должно быть никакой школы, а она есть, я думаю, меня бы очень сильно оттолкнуло.
Кира Лаврентьева:
— Несистемный вы человек, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Слава Богу, что этого в моей жизни никогда не было. Возвращаясь к подростковости моей, к этому бунту моему, получается то, что мне стало интересно духовность, пока так общим словом назовем, без конкретики, без деталей, просто духовность. И действительно, прогуливая школу, я прогуливал ее в основном в библиотеке, потому что там тепло, сухо, можно было посидеть и никто не спрашивал, что я тут вообще делаю в середине буднего дня.
Константин Мацан:
— Читали или просто сидели?
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, читал, а что там еще делать-то? Конечно, читал.
Кира Лаврентьева:
— Мыслить. Размышлять.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет. Вначале началось все с каких-то таких легких книжечек, конечно же. Но потом они мне очень быстро наскучили, а интерес был — здесь мы подходим к вопросу истории — интерес был у меня всегда к европейской истории, мне она очень нравилась, как, наверное, всякому мальчишке нравятся солдатики, войнушки, и мне это тоже очень нравилось. А поскольку я очень любил, не знаю, помните вы — не вспомните, был такой в 90-е годы сериал «Горец» по телевизору с — Господи, как его звали-то? Фильм был с Кристофером Ламбертом, а сериал...
Константин Мацан:
— Я помню, да, был такой сериал, а актера тоже не помню.
Священник Сергий Лабунский:
— Сериал не помню кто, но там главного героя звали Курган Маклауд. Мне это безумно нравилось. Я обожал этот сериал, потому что в нем сочеталось и одно и другое, там замечательные флешбэки в историю, показывали, как они в истории бегали друг другу головы рубили, там была мистика, почему эти люди бессмертные и почему они продолжают рубить друг другу головы в двадцатом тогда еще веке. То есть здесь все сочеталось, и меня тогда этот сериал очень увлек. С него начался мой интерес к истории, именно к европейской истории, поскольку на ней был сфокусирован сюжет этого сериала. Я начал копаться и меня безумно увлекли крестовые походы, потому что это опять войнушка, мальчишки любят мечами махать. Крестовые походы. Сплав мистики и истории прекрасно здесь ложился в контекст военно-монашеских орденов, которыми я тоже увлекся, там тамплиеры, госпитальеры, меченосцы и прочие тевтонцы — военно-монашеские ордена. Конечно, это все привило мне огромную любовь к европейской старине. И вот эта европейская старина, вплотную связанная с христианской духовностью, естественно, в латинском его изводе, в латинском варианте, и привела меня в итоге где-то к концу 90-х к приходу в католическую церковь. То есть я тогда, когда читал все эти книжки в библиотеке по свободомыслию, даже по эзотерике, иудаизму, исламу, что там только не было, все в куче было. Но христианство для меня всегда было чем-то особенным. Во-первых, потому что была эта память из детства, переживание иного мира, прикосновение к иному миру через бытие в церкви. На самом деле разовое прикосновение, не постоянное, буквально разовое, три раза, может быть, четыре за все мое детство меня бабушка водила в храм, с одной стороны. И с другой стороны, это увлечение войнушкой, войнами, все как-то сложилось и вот вышло, получилось так.
Константин Мацан:
— А что заставило потом все-таки из католичества перейти в православие?
Священник Сергий Лабунский:
— В первую очередь, глубокое разочарование в католичестве, хотя бы просто потому, что когда католик живет в России, он на самом деле с католичеством в его бытовом виде никогда не сталкивается, никогда не видит этого. Он находится в неком стеклянном пузыре, отделенном от общего мира католического. Находясь в России, католичество находится под сильным влиянием Православной Церкви. Поэтому католичество в России достаточно консервативно. И, находясь в России, русский католик, как правило, не видит всего того ужаса обновленчества, которое на самом деле присутствует в католической церкви сейчас в той же Европе. Мне посчастливилось вплотную столкнуться с обновленчеством, потому что я некоторое время жил в посталантуре Доминиканского ордена в Фастове на Украине. Я некоторое время был в Польше и там — Польша это традиционная католическая страна — и там я сталкивался напрямую с бытовым католичеством. Не с каким-то его рафинированным изводом, которое здесь у нас в России есть под сильным влиянием православия, а именно с таким католичеством, каким оно вообще в принципе и является на бытовом уровне. И я видел все модерновые совершенно каких-то невообразимых конструкций храмы, которые от амбара сложно отличить. Я видел, как были изуродованы древние храмы под новый обновленческий манер, как старые алтари ломались. Это, кстати говоря, история нашей Москвы, для этого не нужно даже в Польшу ехать. В Москве католический храм святого Людовига, это старейший действующий католический храм на территории России, он не закрывался никогда в советское время. И там были прекрасные престолы, там были три каменных престола и один сбоку посвященный святому Иосифу деревянный престол. И когда 90-е годы пришли к нам сюда в Россию и когда рухнул железный занавес, когда появилась возможность коммуникации более свободной католиков в России с католиками европейскими, получилось, что этот деревянный престол — пришли веяния Второго Ватиканского Собора в Россию — это деревянный престол оказался никому не нужен, его разломали и выбросили на помойку.
Константин Мацан:
— А помимо отторжения католичества, какая была положительная мотивация перехода в православие для вас?
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо вам большое за этот вопрос, это очень правильно. В первую очередь, я считаю, что человек должен не уходить от чего-то, а приходить к чему-то.
Константин Мацан:
— Я поэтому спрашиваю.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Здесь тоже надо ввести определенную последовательность событий. Первое, был мой отказ от идеи монашества. Потому что в принципе в католичестве обязателен целибат для любого священника, поэтому по большей части без разницы, будешь ли ты монахом, будешь ли ты приходским священником.
Константин Мацан:
— Целибат — это обет безбрачия.
Священник Сергий Лабунский:
— Совершенно верно.
Кира Лаврентьева:
— Для священнослужителя.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Совершенно верно. Таким образом, не столь важно, будешь ли ты обычным мирским священником, будешь ли ты монахом, база одна и та же остается. Естественно, мне было интересно тогда попробовать себя не в приходском служении, а именно в монашеском ордене, я пошел в доминиканцы. В доминиканцы я пошел, потому что это один из известнейших орденов католической церкви, орден проповедников, он же занимался инквизицией в свое время. А вы уже знаете, что я любил Крестовые походы.
Константин Мацан:
— Я думал, вы скажете, что я любил инквизицию.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, инквизицию я, конечно, не любил, но это отдельная история, это целый отдельный пласт, отдельный часовой разговор. И первое, что послужило к моему уходу из католичества, во-первых, я решил, что монашество не для меня. А решил я это очень интересным таким способом. Я помню, что был тогда в Фастове в монастыре, по-моему в честь Воздвижения Креста, там монастырь Доминиканского ордена, и сидел смотрел во двор, а во дворе дети играли местных жителей, какой-то там частный сектор кругом, и с этого частного сектора детишки приходили поиграть во двор монастыря. Я сидел смотрел на этих ребятишек и понял, что я буду глубоко несчастлив, если я не увижу своих детей на этом свете, как они ходят своими ножками, топчут этот мир, как они радуются, улыбаются, возятся, дерутся в том числе.
Кира Лаврентьева:
— Но тогда вы могли бы стать прихожанином католической церкви, который бы создал семью. Это ведь не основная причина, конечно?
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнения. Конечно, нет. Мне всегда хотелось как можно глубже погрузиться в то, чем я занимаюсь. Мне в принципе не очень нравятся люди, которые сбивают только верхушки и не уходят на глубину какой-либо темы, которой они интересуются или занимаются. Поэтому когда я заинтересовался христианством, а здесь надо очень четко тоже это проговорить, что я пришел в христианство потому, что мне было интересно. Не потому что у меня случилось какое-то счастье или наоборот какая-то беда в жизни случилась, и это меня привело. Нет, мне просто стало интересно. Я взял книжки и читал, мне стало еще более интересно, я своими ногами пошел, мне стало еще более интересно. Я все более углублялся-углублялся-углублялся и доуглублялся до того, что пришел к идее священства, потому что это максимальное погружение, эта максимальная интеграция из всех возможных. Естественно, когда я стал католиком, для меня вообще вопроса не стояло, кем я буду, конечно, я буду священником. Монахом или приходским это уже другой вопрос, уже как я сказал, не столь принципиально в католичестве, потому что примерно все одно и то же. Монашество давало больше интересных возможностей, нежели приходское священство, возможность, в частности, в том числе прикоснуться к истории древнего ордена католического, Доминиканского в частности, куда я пошел.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы сегодня беседуем со священником Сергием Лабунским, клириком Елисаветинского храма города Красногорска. Да, отец Сергий, продолжайте. Про детей.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. И вот, сидя во дворе этого монастыря, я увидел детей, которые играли, и понял, что я буду глубоко несчастлив, если не увижу собственных детей. Это стало концом моего монашеского пути.
Кира Лаврентьева:
— Не став его началом.
Священник Сергий Лабунский:
— Не, я положил ему начало. Я был в постулантуре.
Кира Лаврентьева:
— То есть вы уже первую какую-то стадию...
Священник Сергий Лабунский:
— Послушник, по-русски это послушник. Я был в послушниках Доминиканского ордена, дальше я не продвинулся, никаких обетов я не приносил, то есть монахом я так и не был никогда, и слава Богу. Тем не менее, какие-то первые шаги были сделаны. В этот момент я понял, что все, монашество для меня закрыто, закрыто и католическое священство. Потому что я не могу быть с детьми католическим священником. Собственно говоря, и ладно, на этом я успокоился, спокойно уехал домой. Какое-то время, год или два во мне это еще оставалось, католичество, но я уже получил от него определенную прививку, потому что увидел обновленчество католической церкви, увидел не только на Украине, особенно в Польше, где это было очевидно, где это было просто вопиюще, я бы сказал.
Константин Мацан:
— Вы от этого отошли, а к чему вы пришли?
Кира Лаврентьева:
— Костя все хочет узнать, к чему вы пришли.
Константин Мацан:
— Я все хочу узнать, как вы отошли от католичества и пришли в православие.
Священник Сергий Лабунский:
— Так подождите, подождите, тут же длинная история, она на этом не начинается даже.
Константин Мацан:
— Хорошо.
Священник Сергий Лабунский:
— Подождите, пока предисловие. И когда я разочаровался в католичестве в том виде, в каком оно есть, прийти мне было особенно не к кому и не к чему. Надо еще отметить, что у католиков, особенно русских католиков, как людей, живущих, не скажу что во враждебном окружении, но тем не менее в каком-то окружении, от которого они себя отделяют, у них есть ощущение собственного элитизма. Мы некая элита, и спасибо Тебе, Боже, что я не как какая-нибудь бабушка в этой православной церкви, в э-той РПЦ. Это очень характерная черта для русских католиков, которую я сам неоднократно видел, да и, что скрывать, которой сам был заражен.
Константин Мацан:
— Вообще, я бы сказал, для русских интеллигентов.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Поэтому когда пришел к мысли, что мне в католичестве делать нечего и что мне нужно куда-то уходить, для меня возникла трудная проблема, я не мог переступить через себя и прийти в э-ту РПЦ.
Константин Мацан:
— Это уже интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, да. Представляете? Это состояние потерянности примерно год длилось, я пытался найти какие-то альтернативы, возможности, узнал, что существуют какие-то альтернативные православные, даже пришел к ним на службу, ужаснулся, честное слово, и больше никогда не приходил, и вам не советую, честное слово, это было ужасно. Это был патриархийный священник, который бросил свое служение в Русской Православной Церкви. Где-то кто-то, не пойми кто, его рукоположил в епископы. И он при живой жене — хотя формально он говорит, что с ней не живет, хотя они живут в одном доме — при живой жене стал епископом, у себя на участке построил церковь деревянненькую такую, типа шалашика.
Кира Лаврентьева:
— Он не слепой?
Священник Сергий Лабунский:
— Не-не-не, это был зрячий. Не знаю, может быть, сейчас что-то изменилось.
Кира Лаврентьева:
-Чего только нет.
Священник Сергий Лабунский:
— Там была какая-то церковь альтернативная, якобы православная, и он меня пригласил, приходи к нам на службу пасхальную. Пасхальная служба это была. Я пришел, выяснилось, что нет никого больше. К нему там еще должны были приехать другие иерархи этой церкви, но никто не приехал, он был просто один. Первый звоночек, что все иерархи альтернативной церкви проигнорировали пасхальное богослужение. Следующий звоночек, когда не нашлось никого, кому бы служить, он ко мне подходил, Сергей — я тогда еще не был, естественно священником, я был мирянин — Сергей, вы не хотите ли попономарить. — Слушайте, я вообще не в курсе, что делать, вообще никогда в жизни. Он говорит, да ничего, я там расскажу вам, все расскажу. Но я отказался тогда, никуда не стал идти. Я говорю, не-не, я тут постою. И третий звоночек был, когда в середине службы он ко мне выходил из алтаря и спрашивал, посылать ли за водкой сейчас или после службы? Ну, типа праздновать. Я, честное слово, настолько был глубоко разочарован всей этой альтернативщиной, что тоже оставил ее в стороне, даже не погрузившись в нее. Целый год я находился в каком-то состоянии потерянности, не знал, куда мне идти, вот так просто взять и прийти в Русскую Православную Церковь, для меня какой-то внутренний барьер существовал. Альтернатив, по сути, не было, а те, которые были, это было что-то страшное, упаси Боже. Целый год я был в каком-то вакууме, я прекрасно помню этот момент. Я тогда работал вебдизайнером, и мне надо было приехать на Китай-город к нашему клиенту что-то с ним обсудить. И я помню это свое тяжелое чувство от потерянности, от невозможности не то, что реализовать себя в духовном плане, а именно это было для меня всегда гораздо важнее, чем какая-либо светская работа, я всегда себя видел только служителем Церкви, в любом случае как-то с нею соприкасающимся плотно. И вот целый год этого у меня нет. Я помню это чувство потерянности, отчаяния, я иду и думаю, все хватит, мне надоело, просто первый храм, который я увижу, я туда зайду и останусь. Я выхожу из Китай-города, первый храм, который я вижу, это Никола в Кленниках на Маросейке.
Константин Мацан:
— Легендарный храм.
Священник Сергий Лабунский:
— Легендарный абсолютно храм.
Константин Мацан:
— Отца Алексея Мечева и Сергия Мечева потом.
Кира Лаврентьева:
— Надо же.
Священник Сергий Лабунский:
— Я туда захожу, там стоит отец Николай Чернышев, служит молебен. Я тогда еще не знал, что это так называется, думаю, ладно, постою. Как раз молебен у раки мощей праведного Алексея Мечева. После этого молебна я торможу батюшку, отче, мне очень надо исповедаться. Он говорит, ну, давай, ладно.
Кира Лаврентьева:
— Надо, так надо.
Священник Сергий Лабунский:
— Надо, так надо. И я два часа ему вот это все, что у меня накопилось, что у меня наболело, просто на него вываливаю. Пикантность ситуации еще заключается в том, что отец Николай Чернышев, не знаю, как сейчас, но на тот момент он был плотно связан с факультетом иконописи в Свято-Тихоновском институте. Как я потом узнал, ему в это время надо было ехать принимать экзамен или, по крайней мере, как-то участвовать в принятии экзамена в Свято-Тихоновском институте, а я его тут тормознул и два часа ему все это рассказывал. Надо отдать ему должное, он безропотно абсолютно меня выслушал, выдал несколько рекомендаций, и предложил еще приходить, дальше не отрываться, не уходить. А вы знаете, когда я исповедался, у меня было настолько прекрасное внутреннее состояние духа, я настолько воспарил буквально, я просто почувствовал себя дома, что наконец-то. Вот это длительное...
Кира Лаврентьева:
— Скитание.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. Вот это длительное скитание закончилось, я просто пришел домой, я выдохнул, мне не нужно с кем-то бороться, мне не нужно никому чего-то доказывать, я могу спокойно приходить в храм, причащаться и быть частью обычной общины христианской.
Кира Лаврентьева:
— Прекрасно.
Священник Сергий Лабунский:
— Без каких-то выпендрежей, без каких-то, не знаю...
Кира Лаврентьева:
— Изощрений.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, без каких-то изощрений. Просто приходить и просто причащаться в окружении таких же христиан, таких же людей. Вот она, настоящая община молитвенная, которая собирается вокруг единой Чаши. Этого мне безумно не хватало, и это я получил в храме Николы в Кленниках, и до сих пор я себя считаю частью Маросейской общины. Потому что отец Николая стал моим духовным отцом, он же мне давал рекомендацию на поступление в семинарию несколько лет спустя. То есть все мое дальнейшее, уже православное воцерковление или, скажем, ревоцерковление после католичества происходило в храме Николы в Кленниках на Маросейке под водительством отца Александра Куликова, настоятеля, и вот отца Николая Чернышева, моего духовника.
Константин Мацан:
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Сергей Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске. У микрофонов Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас, дорогие радиослушатели. В этом часе с нами священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути отца Сергия к священству, но не только к священству, дорогие радиослушатели, но также к католичеству, из католичества, к православию, к храму.
Константин Мацан:
— К байкерству.
Кира Лаврентьева:
— К байкерству. И мне кажется, много еще путей у отца Сергия откроется. Но что я хочу процитировать, дорогие радиослушатели и дорогой отец Сергий. «Сейчас с высоты прожитых лет я могу оценить свой путь как извилистый и тернистый. Но на этом пути мне помогал мой добрый предок, прапрадед священномученик Федор Крюков, который вымаливал меня и вытаскивал из очень многих жизненных передряг». Итак, мы открываем новую страницу великолепной книги, открываем новый узор переплетений тонких линий вашей жизни, и спросим вас, откуда взялся этот прекрасный священномученик, знали ли вы об этом с детства, и как он участвовал непосредственно в вашей жизни.
Священник Сергий Лабунский:
— Он участвовал молитвенно.
Кира Лаврентьева:
— Очевидно, это очевидно.
Священник Сергий Лабунский:
— Ох, откуда взялся. Честно сказать, я никогда в детстве не знал, что у меня кто-то есть в роду в священном сане, тем более в лике мучеников. Естественно, тогда он не был прославлен как новомученик, потому что в советское время это было принято скрывать. Меня крестили, к счастью, не на дому, в церкви, но все равно церковь выбирали как можно дальше от дома и старались, чтобы нигде никаких следов не оставалось от этого крещения. А тем более, у меня там всякие дедушки, бабушки, родители партийными работниками были, тоже было не так хорошо, чтобы кто-то у них на работе узнал о моем крещении. Естественно, все это скрывалось. Никто ничего не рассказывал. И я помню, что у моей прабабушке, дочери как раз отца Федора Крюкова всегда в комнате ее были иконы, но всегда они были в уголочке, завешенные шторой. То есть в том уголочке, где окно, на той же стене, где окно, шторы от окна раздвигались в стороны и полностью закрывали эту иконную полочку. Заходишь в комнату, ее просто не видно вообще, но стоит отодвинуть шторку и вот она замечательная классическая иконная полочка советского человека. Я прекрасно помню этот момент. Все это всегда скрывалось, это было не принято афишировать и, конечно, я в детстве ничего об этом не знал. Узнал я об этом, когда пошло мое... воцерковление не правильно сказать тогда, но какой-то повышенный интерес к религии, и вот тогда мне рассказали: а кто-то у нас был где-то там. Опять же родители у меня были неверующие особенно тогда были. В принципе, хорошо относились к церкви, но не сказать, что как-то... никогда верующими не были. Поэтому они тоже не могли мне рассказать деталей, подробностей, ничего, просто сказали, что-то у нас было такое. Я поинтересовался, что, где, кто был, откуда это известно.
Кира Лаврентьева:
— Что, где, когда?
Священник Сергий Лабунский:
— Выяснил, что вот так его звали, где он, что он. И дальше начал разыскивать любую информацию, какую только возможно. Это были уже двухтысячные годы, уже появился интернет, пусть в сравнительно зачаточном состоянии, но тем не менее, он уже был, уже можно было в интернете какую-то информацию искать. Я так нашел отца Ианнуария (Недачина), тогда он был, если я не путаю, настоятелем подворья Соловецкого монастыря в Москве. Затем он был благочинным храмов Соловецкого монастыря, сейчас, честно говоря, не знаю где. Но выяснилось, что мой предок, отец Федор Крюков дьяконом служил в одном храме с его предком, тоже новомучеником, вот этого игумена Ианнуария (Недачина). Я связался с отцом Ианнуарием, мы с ним пообщались, он мне рассказал немножечко, откуда он взял эту информацию. Благодаря его наводке я смог выйти на архив ФСБ по Смоленской области и через наш Центральный архив УФСБ в Москве на метро Кузнецкий мост. Там я уже ознакомился с подлинным делом расстрельным отца Федора. Специально для меня его привезли из Смоленска в Москву, меня пригласили в этот архив и я действительно сел наедине, тет-а-тет с этим расстрельным делом моего предка и посмотрел, полистал. Сложно сейчас передать те чувства, те эмоции, которые я испытывал, меня очень поразило, до сих пор это помню, как я листаю стенограммы допроса, и в конце стенограмм всегда стоит подпись допрашиваемого. И я вижу, что в начале рука твердая у отца Федора, а чем дальше я листаю, тем она все-е...
Кира Лаврентьева:
— Невозможно вообще смотреть.
Священник Сергий Лабунский:
— Ужасно, ужасно. Видно, что рука дрожит. Я понимаю, насколько ему тяжело было. Может быть, его били.
Кира Лаврентьева:
— Пытали.
Священник Сергий Лабунский:
— Пытали, издевались над ним, в каких условиях он содержался. И я понимаю, что этот кусочек живой истории, кровоточащей истории, моей истории, истории моей семьи — ничем не передаваемое ощущение. В этот момент я особенно глубоко влюбился в новомучеников, для меня подвиг новомучеников это, пожалуй, самая яркая страница вообще в церковной истории не только даже последних лет, но вообще в принципе в церковной истории, пожалуй, самая яркая страница. И может быть, она для меня такая потому, что есть вот эта связь, прикосновение, физическое буквально прикосновение, через это дело из архива ФСБ. Удивительная на самом деле история. И, конечно, отец Федор для меня стал путеводной звездочкой, его икона у меня стоит дома, у всех моих родных она теперь стоит тоже дома. Мы заказывали разным иконописцам, у нас несколько вариантов его икон рукописных есть, Конечно, я каждый раз молюсь ему обязательно и прошу его помощи и заступления. Даже когда я не знал о нем, и когда мои мытарства проходили через католичество и потом через пропасть неприкаянности моей после католичества, до того, как я пришел в православную церковь, я абсолютно уверен, что он меня вел, что он за меня молился перед престолом Божиим, и он меня вымолил. Потому что не было кого-то, кто бы за меня вздохнул и помолился. Наверное, мама, без сомнения, но она человеком была не особо верующим, поэтому, видимо ее молитва... Нет материнскую молитву не надо, наверное, сбрасывать со счетов.
Кира Лаврентьева:
— Конечно.
Священник Сергий Лабунский:
— Она меня тоже, я думаю, вымолила, хоть своими словами, может быть, не умея, не зная, но думаю, что она тоже вложила очень много своих молитв в меня. Вот она и отец Федор.
Константин Мацан:
— Так, хорошо, а байкерство священнику зачем?
Кира Лаврентьева:
— Новая страница.
Священник Сергий Лабунский:
— Новая странница, да. Байкерство. Это отдельная история, напрямую никак с церковью и священством не связанная, и связавшаяся с ней только под конец, потому что я два в одном, я и то и другое в одной личности. С подростковости опять же люблю мотоциклы, нравятся они мне, красивые, хорошие. Как-то никогда не вставал передо мной вопрос покупки собственного мотоцикла, хотя и хотелось, но это всегда было достаточно умозрительное желание, никогда не воплощаемое в действительности. Никогда у меня не было дядюшек с Явами, Планетами, Ижами, которые меня катали, ничего подобного у меня не было, это всегда было умозрительное увлечение. В конце концов, я уже став священником, познакомился с таким феноменом, как христианские мотоклубы. То есть мотоклубы, но состоящие из христиан, подчеркивающие свое христианство и использующие свое участие в этой байкерской среде для проповеди христианства. Насколько я знал, тогда уже существовал христианский мотоклуб, это орден Преображения в Кирове созданный, он тоже себя прямо не позиционировал как христианский мотоклуб, но он был создан священником еще в начале нулевых, двухтысячных годов. Но я о нем тогда ничего не знал абсолютно. И первый христианский мотоклуб, с которым я столкнулся, это God’s Squad, это зарубежный основанный, по-моему, в 1972 году мотоклуб, основан в Австралии был, и сейчас распространившийся по всему миру. К сегодняшнему дню у него, по-моему, больше пятнадцати стран открыто, где есть представительство этого мотоклуба, чаптеры они называются, как отделения этого мотоклуба. Я познакомился в первую очередь с ними, сдружился, с’общался, узнал, что на Украине есть чаптер, отделение этого мотоклуба. Раз они на Украине, значит, они говорят по-русски, я с ними связался, у нас пошло общение, мы подружились. Вот, собственно говоря, мои первые прикосновения к байкерской теме, физическое прикосновения. Не просто умозрительно, а буквально я прикоснулся физически, я увидел этих людей, я увидел эти мотоциклы, я увидел возможность не просто кататься на мотоцикле, проветривая свое лицо на подмосковных трассах, а я увидел за этим возможность какого-то делания, в том числе для Бога и ради Бога. Меня это очень вдохновило. Поэтому первое мое осознанное решение приобрести себе мотоцикл связано было именно с этим клубом. Я просто захотел в него вступить, я захотел быть частью этого движения, и я тогда впервые предметно задумался о покупке своего мотоцикла, и купил его себе на восьмое марта. Э-ге. Так получилось, совпали даты.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергей, а если немножко вернуться к тому моменту, когда вы оказались в храме, где находятся мощи праведного Алексея Мечева, в храме святителя Николая в Кленниках. Вы с радостью вошли в эту общину, мы начали развиваться, вы поняли, что вы дома. Все это очень откликается, такое с силой сказанное слово, ты всегда чувствуешь правду. Я думаю, наши радиослушатели также чувствуют ее, как мы с Костей. А момент священства? Вы также решили углубляться в православие, как вы углублялись в католичество, «во всем хочу дойти до самой сути». Вы и тут решили дойти до сути и стать священником. И как отнеслось к этому священноначалие, конкретно ваш священник, который вас исповедовал?
Священник Сергий Лабунский:
— Надо здесь сделать маленькую ремарку и сказать, что идея священства у меня появилась еще до того...
Кира Лаврентьева:
— Это мы уже поняли.
Священник Сергий Лабунский:
— ...как я воцерковился.
Кира Лаврентьева:
— А, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Когда мне в принципе стало это интересно, я понял, что вот, священство это наверняка то, что нужно. Мне сразу захотелось... Я тогда подростком был, сделайте на это скидку, пожалуйста, мне сразу захотелось все по-максимуму. Поэтому естественно, даже не зная, что это такое, еще не перейдя в католичество, я крещен-то было в православии, и в католичество я перешел уже, будучи в достаточно сознательном возрасте, не имея никакого опыта воцерковления. Но даже еще до этого перехода, когда я только задумывался об этом, когда мне это только стало интересно, когда я только начинал что-то читать какие-то книжки, я уже думал, что священство это наверняка, то, что нужно, я ничего про это не знаю, но мне это нравится. И я помню прекрасно момент, когда я пришел в ближайший к своему дому храм, это храм Сергия Радонежского в Гусиново, и с порога к батюшке. Я даже не знаю, что там за батюшка был, такой с рыжей бородой, не знаю, как его зовут. Я с порога к батюшке: отче, я хочу в семинарию поступать. А он меня первый раз видит, он как-то замялся, говорит: ну, ты знаешь, надо как-то на службы походить порегулярнее, у нас еще воскресная школа есть. Все, сразу тут для меня стояла точка, воскресная школа не рассматривалась в принципе. И все, это мимолетное прикосновение, первое мое высказанное желание стать священником, не зная еще ничего абсолютно, здесь закончилось. И дальше я немножко отступил назад, углубился в свои интересы в виде истории европейской и различной религиозной мысли. И тут постепенно начало выкристаллизовываться католичество потихонечку. Но я уже на тот момент хотел быть священником. Став католиком, естественно, а куда мне еще, конечно, священство. Поэтому уйдя из католичества в православие, идея священства никуда не делась, оно, как сияла для меня маяком, путеводной звездой, так оно у меня и сияло все это время. И со стороны, это любопытно тоже отметить, может показаться, что мой путь это какое-то метание из одной крайности в другую.
Кира Лаврентьева:
— Нет, нет. Не кажется так.
Священник Сергий Лабунский:
— А на самом деле, я хочу это подчеркнуть, всегда была очень прямая дорога, потому что всегда передо мной была вот эта путеводная звезда — служение Богу, служение именно с полной самоотдачей на полной глубине. Оно меня всегда вело. Да, я ошибался дверью в своей жизни, я заходил немножечко не туда. К счастью я оттуда вышел и пошел правильной дорогой.
Кира Лаврентьева:
— Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска, байкер, член Императорского православного палестинского общества, бывший католик, вот так мы под конец вас представим по полной программе, отец Сергий, проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Сергий, могли бы вы сказать, что вы припали к долгожданному источнику, священству, вы таки достигли того, чего искали, углубились, спустились на глубину? Просто ведь священство это сложная вещь, это опаляющая вещь, это то, к чему надо быть готовым, как говорит Иоанн Шанхайский, иначе оно тебя просто сожжет как солому.
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнений. Я честно совершенно скажу, что я ощущаю себя абсолютно на своем месте. Абсолютно.
Кира Лаврентьева:
— Слава Богу.
Священник Сергий Лабунский:
— Мне настолько нравится то, чем я занимаюсь, я настолько искренне люблю свое дело, служение у престола. Даже когда меня раньше спрашивали, чего тебе от жизни надо, я говорил, мне нужны всего три вещи, это приход, матушка и борода лопатой. Вот только с бородой лопатой у меня не очень получилось, у меня совочек такой. Все остальное у меня все замечательно.
Кира Лаврентьева:
— Вы такой мыслитель, как-то борода лопатой сюда никак не цепляется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, отнюдь, я искренне за.
Кира Лаврентьева:
— Да? Наоборот?
Священник Сергий Лабунский:
— Может быть, вид-то интеллигентный у меня достаточно, но на самом деле я очень даже...
Константин Мацан:
— А на самом деле...
Священник Сергий Лабунский:
— Промолчим о том, что я брутальный байкер, не надо, в частности я уже говорил вам еще до того, как начался эфир, что я увлекаюсь старым обрядом, мне очень нравится старина русская. Мне вообще нравится старина, осязать пыль веков для меня исключительно важно внезапно. И если я не чувствую связи с древностью, а древность как лакмусовая бумажка, которая позволяет отличить истину от наносного и временного, в церкви является вечность и прикоснуться этой вечности дорогого стоит. Когда я занимаюсь тем, что я люблю, занимаюсь служением у престола, мне интересно, а как это было раньше? И мне хочется прикоснуться и здесь тоже к какой-то старине. Так я пришел к интересу к нашим дореформенным обрядам, старым, принятым еще до патриарха Никона при первых пяти русских патриархах. И постепенно этот интерес еще с нулевых у меня зародился, развивался. И сейчас, я надеюсь, мы пришли к той точке, когда в рамках нашего прихода начнутся богослужения по старым обрядам. Честно скажу, что пока еще нет благословения правящего архиерея, но мой рапорт на столе у него уже лежит. Я надеюсь получить это ответ и надеюсь, что после Пасхи у нас начнутся эти службы. Это процесс, который длился ни один год, я, пожалуй, даже скажу, что не одно десятилетие.
Константин Мацан:
— Я бы хотел спросить еще немножко о байкерстве. Не о самом байкерстве, а о том, что, предвижу, что может быть, у наших слушателей ваш рассказ такой простой — захотелось купить мотоцикл, купил — может вызвать даже вопросы. Есть некоторое представление, может быть, стереотипное, то есть ложное и неверное, но все же оно есть, что вообще-то не должно священнику иметь мирские сильные увлечения. Ну ладно священник историк, археолог, ученый, а вот священник, который сердцем привязывается к какому-то яркому, страстному, в каком-то смысле, хобби, это что-то не то. Что бы вы таким критикам ответили?
Кира Лаврентьева:
— Константин, ну ты закрутил.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, а что? Очень интересный вопрос, вообще молодец.
Константин Мацан:
— Спасибо. Я стараюсь.
Священник Сергий Лабунский:
— Молодец. На самом-то деле я могу согласиться с этими критиками. Действительно, когда у человека возникает что-то, что излишне его увлекает, это может очень легко отвлечь его от главного дела его жизни, в частности в данном случае, от священства. И более того, у меня есть примеры таких священников перед глазами, которые излишне ушли в эту область. Я не единственный как вы понимаете, священник, который на мотоцикле ездит. На данный момент у нас есть сообщество в интернете, мы не можем порой встречаться физически, потому что география очень большая этого сообщества, но в интернете оно существует. Оно так и называется «Мотосообщество православного духовенства». На данном момент в нем состоит больше восьмидесяти человек. И туда принимают только в священном сане, ни один мирянин не может войти в это сообщество. Больше восьмидесяти человек в священном сане Русской Православной Церкви или других канонических церквей, в основном, конечно, Русской Православной Церкви, являются байкерами, являются мотоциклистами увлеченными. И конечно, среди всего этого сообщества есть примеры, когда человек переступал какую-то тонкую невидимую границу и уходил, излишне увлекался этой байкерской темой, стереотипной, подчеркну, байкерской темой. Знаете, как это обычно выглядит, когда что-то такое в коже, с кучей цепей, заклепок, с огромным или громким ревом двигателя, такое что-то нарочито брутальное.
Константин Мацан:
— Я себе воображаю картину, что по дороге несется Харлей-Дэвидсон мотоцикл, от него такая ряса развивается, на воздухе трепещется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, нет, этого никогда не бывает.
Константин Мацан:
— Вы не в подряснике, нет, катаетесь?
Священник Сергий Лабунский:
— Ни в коем случае, нет. Не надо путать Божий дар с яичницей. В церкви надо в рясе, на мотоцикле в рясе не надо.
Константин Мацан:
— Какая яичница? Пост сейчас идет.
Священник Сергий Лабунский:
— Тем более. Нет, на мотоцикле в рясе, конечно, не нужно. Это, во-первых, просто банально опасно, если уж на то пошло, она может в колесо там куда-то залезть.
Константин Мацан:
— Да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— С другой стороны, я предпочитаю все-таки разделять. Есть понятие уместности. В храме уместно быть в духовной одежде. На мотоцикле уместно быть в защите, в специальной дорожной защите. Я не умаляю силу веры, но ряса все-таки плохая защита.
Константин Мацан:
— Собственно, мой вопрос был о том, что когда у человека есть сильное увлечение, как правило, он в себе стремится лакуну заполнить. Со стороны кажется, ну, какая у священника лакуна может быть внутри? Перед престолом человек предстоит, его руками таинства совершаются. Какие еще увлечения нужны вообще? А с другой стороны все мы люди и священник не перестает быть человеком, и ничто человеческое ему не чуждо, и почему не может быть у священника хобби, увлечения и так далее? Я хочу, чтобы вы что-то об этом сказали.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно, может быть и хобби, и увлечения, и плохого в этом нет ничего. Оно не должно быть на первом месте, на первом месте всегда служба у престола, это однозначно, это не обсуждается и не может обсуждаться в данном случае. Всегда священство в основе, как в базе...
Константин Мацан:
— В приоритете.
Священник Сергий Лабунский:
— В приоритете, спасибо. Конечно, священство всегда в приоритете. Но хобби естественно, может быть. Главное, чтобы человек не увлекался темной стороной того мотоциклизма, байкерства. Потому что темная сторона в этом есть, без сомнения. И, кстати говоря, что мне еще нравилось в христианских мотоклубах, в них эта темная сторона отсекается. Я прихожу на мероприятие христианского мотоклуба, я понимаю, что здесь никто не будет в алкогольном подпитии, что не будет никакого мата, стриптиза и еще чего-то в этом роде. Это действительно, верующие, воцерковленные люди здесь собрались. И нам есть о чем поговорить, у нас общие интересы, у нас общие взгляды на жизнь. Естественно, что человек ищет себе подобных, с кем его взгляды совпадают, с кем его интересы совпадают. В байкерской среде есть, это удивительное, уникальное, по сути, сообщество православных мотоциклистов, которые собираются вместе и которые даже совместные проекты реализуют. Это не только благотворительные проекты, как мы недавно в 2018 году, например, выпустили благотворительный календарь, где несколько священников сфотографировались рядом со своими мотоциклами. И мы этот календарь выпустили, все вырученные деньги, которые мы за него получили, были отправлены на помощь малоимущим приходам, которые только восстанавливаются, реконструируются, нуждаются в помощи. И в принципе идея была в том, чтобы привлечь внимание людей к тому, что где-то рядышком, не где-то далеко, а буквально рядышком с тобой, есть храмы нуждающиеся, есть семьи священников, которые нуждаются, помоги им, пожалуйста. Может быть посильная помощь волонтерская. Это, может быть, и денежкой где-то помочь, поддержать. Это, может быть, где-то распространить информацию о том, что такой храм есть, и в чем он нуждается. Если не ты поможешь, то кто-то другой поможет, но ты хотя бы расскажешь об этом. Так или иначе, мы столкнулись в нашем «Мотосообществе православного духовенства», мы физически с этим лицом к лицу столкнулись, и у нас возникла идея как-то помочь, как-то решить эту проблему. Какими силами мы можем это делать? Конечно, священник на мотоцикле это определенный вау-эффект и мы решили его использовать. Мы выпустили этот календарь, где сфотографировались несколько священников рядом со своим мотоциклом, я естественно, тоже есть в этом календаре рядом со своим теперь уже прежним мотоциклом, я его продал, но тем не менее. Мы этот календарь распространяли, не было никаких спонсоров, никто нам не помогал, мы просто сами скинулись и сами выпустили, и просто раздавали всем желающим, всем, кто хотел. А они донатили, жертвовали на храмы, там целый список был этих храмов.
Константин Мацан:
— У нас мало времени остается, у меня последний вопрос. Но мне, правда, очень интересно задать его. Возвращаясь к вашему интересу к западной истории, средневековой, я очень, как мне кажется, понимаю этот интерес. Может быть, меня не интересовала история как таковая, но книги про мушкетеров, западная архитектура, замки, рыцари, живопись, готика — все это такое красивое, такая сокровищница, что, кажется, хочется к этой западной христианской культуре принадлежать. На этом фоне обращаешься на Восток в православие и думаешь, как-то скучно здесь, нет того размаха. Где мушкетеры, где рыцари? Какие-то иконы, старинные храмы и романтики нет. И нужно, чтобы какая-то зрелость была, не духовная, но какая-то жизненная, чтобы оценить красоту иконы, чтобы поставить Владимирскую икону даже чисто художественно в один ряд с шедеврами, не знаю, Рафаэля и понять, что это просто другое искусство, оно такое же захватывающее. Как вы это чувствуете? При вашем интересе к западной культуре обращение к культуре православной?
Священник Сергий Лабунский:
— Ох. Когда только происходил мой переход из католичества в православие, когда я начинал к нему прикасаться, мне, конечно, было очень тяжело. Я искренне люблю, подождите, я сформулирую это... Как есть человек визуал, ему важно как это выглядит, кто-то на слух лучше воспринимает. Я воспринимаю лучше глазами, и для меня искусство визуальное, осязаемое, видимое искусство, всегда играло большую роль. Я искренне люблю, например, готику. Я считаю, это просто вершиной архитектуры, абсолютной вершиной, и ничто до сих пор не поднялось до таких же высот и красоты, как готика. До сих пор мой любимый храм — готический храм. Да простят меня наши радиослушатели, но тем не менее. Это храм Архангела Михаила в Киеве, совсем недалеко от Московского вокзала, если пройти, очень люблю этот храм, он в неоготическом стиле, из красного кирпича и немножечко камня, потрясающе красивый, до сих пор один из любимых моих храмов. Конечно, когда я приходил в православие, мне было эстетически очень тяжело, потому что я привык к другому, я люблю другое. Поначалу мне было непонятно, как вообще можно молиться носом в стенку, я имею в виду иконостас. Ну как же, я же привык к тому, что алтарная часть открыта, что я вижу престол, что я вижу духовенство, я как бы соучаствую в том, что происходит. А тут я стою перед закрытой стеной с закрытыми дверями, и вот такая духовность. Конечно, мне поначалу было очень тяжело. Но на самом деле вы правы, нужна какая-то зрелость, если уж не духовная, то годами определенная, но на Востоке есть своя красота. Эта красота уникальна. Конечно, она отличается от западной, естественно, но она по-своему прекрасна, удивительна и завораживает не меньше, чем красота западная. Если западная красота во многом очень рациональна, то красота Востока христианского во многом очень субъективно переживаемая, и во многом очень мистична, я бы так сказал. Я надеюсь, вы меня понимаете, что я имею в виду.
Константин Мацан:
— Я надеюсь, что понимаю, думаю, что понимаю, и вспоминаю знаменитый афоризм отца Павла Флоренского, который, как известно, придумал свое эстетическое доказательство бытия Бога: «Есть Троица Рублева, значит, есть Бог».
Священник Сергий Лабунский:
— Прекрасно, золотые слова.
Константин Мацан:
— Потому что настолько совершенна эта икона, что не может не быть Того, Кто вдохновил иконописца.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. А кстати, извините, я еще вас перебью немножечко. Но хотел бы еще здесь пять копеек довставить. О том, что Западная культура, Западная эстетика может быть православной. И есть, я, может быть, для кого-то из наших радиослушателей открою новый материк, тем не менее, есть православные общины Западного обряда. Это настоящие православные люди, исповедующие православное вероучение, но служащие по Западным обрядам, по старинной древней Римской мессе, которая помнит аромат катакомб. Вот эта старинная латинская месса помнит аромат катакомб, действительно, она из тех дальних времен идет. И папа Римский Григорий Первый, Двоеслов в православии, хотя на самом деле он не двоеслов, он беседник, потому что двоеслов это диалогос, неверно перевели.
Константин Мацан:
— Диалогос, да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— Он же кодофицировал, то есть утвердил уже существующий до него чин мессы. Та древняя, не современная, я подчеркиваю, не обновленческая латинская нынешняя месса нового сорта, а та древняя, которую чаще всего называют Тридентской по более позднему собору, это подлинное православное наследие православного Запада. Это удивительно на самом деле, и я рад, что такие общины существуют. Я рад, что есть люди, которые любят латинскую эстетику, западную эстетику и при этом действительно вспоминают, что ее истоки в православии, а не расколе. И возвращаются к этим православным истокам. На Западе есть общины латинообрядные православных церквей. Это Антиохийской Православной Церкви, это достаточно много общин в рамках Русской Православной Зарубежной Церкви, еще нескольких поместных православных церквей, такие даже целые диоцезы тоже есть, благочиние даже есть западнообрядных приходов православных. Я считаю это прекрасно, потрясающе, что это есть. И на Западе это востребовано.
Константин Мацан:
— Интереснейшая тема, задел на большую передачу на будущее. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Программу вели Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.
Кира Лаврентьева:
— Всего хорошего.
Священник Сергий Лабунский:
— До свиданья.