У нас в гостях был кандидат исторических наук священник Илья Соловьев.
В день празднования 70-й годовщины Победы в Великой Отечественной войне, мы говорили о том, как Русская православная Церковь жила в годы войны и какой вклад был внесен в дело Великой Победы.
Ведущие: Алексей Пичугин, Алла Митрофанова
А.Пичугин
— Дорогие слушатели, здравствуйте, сегодня 9 мая и мы в этот праздничный день – День победы, собрались в студии радио «Вера» на программе «Светлый вечер». Алла Митрофанова.
А.Митрофанова
— Здравствуйте, дорогие слушатели. С Днем победы!
А.Пичугин
— Меня зовут Алексей Пичугин и у нас в гостях сегодня кандидат исторических наук, кандидат богословия – священник Илья Соловьев. Отец Илья, здравствуйте!
И.Соловьев
— Здравствуйте!
Наше досье:
Священник Илья Соловьев родился в 1966 году в Москве. Кандидат исторических наук, кандидат богословия. С 1991 по 2011 год – директор издательства при Крутицком подворье. Клирик Храма святителя Тихона патриарха всероссийского в поселке Московском.
А.Пичугин
— Тема у нас сегодня конечно же связана с войной – это церковь в годы войны. Очень много, наверное, моментов, которые не так хорошо известны большинству людей, моментов, связанных с положением церкви, с деятельностью церкви в годы войны. Какие-то вещи известны лучше, какие-то не так хорошо, вот именно поэтому сегодня мы пригласили специалиста – отца Илью, который, я думаю, нам в течение этого часа расскажет о том, ну вот о каких-то важных аспектах, интересных аспектах жизни церкви в годы войны. Я думаю, что начнем мы конечно с предвоенного, ближайшего предвоенного периода, первых дней войны. Тяжелое… понятно, что в очень тяжелом положении была наша церковь в 1930-е годы. В каком состоянии она подошла к 1941?
И.Соловьев
— Надо сказать, что тема репрессий широко известна. Мы знаем, что огромное количество духовенства, мирян и в том числе епископата, если говорить о духовенстве, пострадало в годы сталинского террора. По существу, к началу войны на свободе оставалось только четыре архиерея Московской патриархии и около 12 архиереев так называемого обновленческого течения, обновленческого раскола, который наша церковь не признает. Но, как мы знаем, война началась не в 1941 году для нашей страны, она началась в 1939 году и примерно с 1939 года политика репрессий в отношении православного духовенства постепенно ослабевает. Это связано с тем, что западная часть Польши присоединяется к СССР, к СССР присоединяется Западная Украина, Западная Белоруссия, и большинство епархий православной церкви, которые находились на территориях, присоединенных к Советскому союзу в результате этих действий, вошли в состав Московской патриархии и вошли в состав не те епархии, которые были в СССР после большого погрома, где было три храма и два священника, а вошли полноценные епархии с достаточно большим количеством монастырей, со своими архиереями и Сталин начал понимать, что теперь, а именно с 1939 года, вести ту самую политику, которая велась внутри СССР в 1937-1938 годах больше нельзя, что необходимо каким-то образом изменить эту политику. И, примерно с этого времени, по видимому следует считать то время, когда постепенно начинают репрессии ослабевать – очень постепенно и очень относительно и государство начинает пересматривать отчасти свою политику в отношении Русской православной церкви. И решающим для этого был, конечно, внешнеполитический фактор. Кроме того угроза войны, она тоже заставляла советское государство смотреть с оглядкой на церковь.
А.Пичугин
— Особенно на западе – западных рубежах.
И.Соловьев
— На западе та часть церкви, которая оказалась на западе, она никогда не прекращала свою борьбу с большевизмом. Сталин не хотел войны, а гонения на территории Советского союза, естественно, вызывали праведный гнев людей верующих, находящихся за границей, это влияло на правительство зарубежных стран и создавало не очень хорошую репутацию… усугубляло точнее, не очень хорошую репутацию советского государства. То есть складывались к началу 1939… к началу Первой мировой войны, до вступления ее в СССР, сложились такие обстоятельства, которые подтолкнули Сталина к тому, чтобы отчасти пересмотреть вот эту кровавую политику, которую называли еще мясорубкой, в отношении Русской православной церкви.
А.Пичугин
— А у меня здесь возникает вопрос, в чьей юрисдикции находились приходы, которые существовали на территориях, вошедших после 1939 года в состав СССР – Западная Белоруссия, Украина Западная?
И.Соловьев
— Дело в том, что когда в 1940-м году к Советскому союзу присоединилась Прибалтика, а также Бессарабия, Эстония, Латвия – эти православные церкви, они вошли в состав Московской патриархии. В Прибалтике, например, положение было очень сложное. Дело в том, что местные государства, местная государственная власть пыталась превратить православную церковь на этих территориях в церковь карманную. Для этого она пыталась вывести ее из подчинения Московской патриархии.
А.Пичугин
— То есть, до этого она была в подчинении Московской патриархии?
И.Соловьев
— Да, эти все… это была Российская империя, и все храмы, находившиеся до 1917 года в составе Российской империи, были подчинены Московской патриархии, как правопреемнице православной российской церкви. А когда эти части начали отделяться, как, например, отделилась Польша, потом Финляндия, а потом и Прибалтика, то руководство этих государств повело политику, направленную на отторжение этих церквей от единства с матерью церковью, то есть, с Москвой, для того, чтобы ослабить эти церкви, с одной стороны, а с другой стороны, для того, чтобы создать там местные карманные руководства, на которые оно может оказывать постоянное давление и влияние.
А.Митрофанова
— Но это свидетельствует о высокой роли, видимо, церкви, о влиянии ее существенном на сознание людей, если власть настолько озабочена была вопросом отделения своих местных территорий, своих епархий от Московского патриархата?
И.Соловьев
— Это свидетельствует о том, что эти государства хотели тотально подчинить свое население. Они хотили подчинить его не только через культуру, через язык, но, в том числе и через религию. Посмотрите на современную ситуацию на Украине – попытка создания карманной церкви в лице Филарета – это тоже попытка подчинить народ своей власти через вот этих вот псевдосвященников, которые будут исполнять указания государства. По-видимому, на это рассчитывали и руководители прибалтийских стран, которые пытались переподчинить приходы Московской патриархии на своей территории Константинопольскому патриархату. И действительно, в 1940-м году, если мне не изменяет память, часть иерархов принесла присягу, то есть, пошла на поклонение в Константинополь и дала свое согласие на то, что они будут находиться в составе Константинопольской патриархии. Это было в Эстонии, например, но с началом войны ситуация, конечно же, изменилась, когда пришли советские войска.
А.Пичугин
— Но, все-таки, давайте перенесемся в центральную часть, Вы говорите, всего несколько архиеереев на свободе, четыре, да, четыре архиерея?
И.Соловьев
— Да, оставались на свободе митрополит Сергий Страгородский, впоследствии
А.Пичугин
— Патриарх
И.Соловьев
— В 1943 году избранный патриархом, митрополит Алексей Симанский
А.Пичугин
— Ленинградский.
И.Соловьев
— С 1945 года ставший так же патриархом, после смерти патриарха Сергия. Митрополит Николай Ярушевич, очень известный человек.
А.Пичугин
— Крутицкий и Коломенский.
И.Соловьев
— Впоследствии Крутицкий и Коломенский, да. И митрополит Сергий Воскресенский, впоследствии ставший экзархом как раз Прибалтики, посланный в Прибалтику для того, чтобы переподчинять приходы из Константинополя в Москву, а точнее возвращать их в лоно матери церкви.
А.Митрофанова
— Сергий Младший, да, его называли?
И.Соловьев
— Да, его называли Сергий Младший, или Сергий Малый.
А.Пичугин
— Но территория то огромная до Тихого океана, и там тоже, наверняка существовали приходы, как они окормлялись эти приходы с точки зрения высшей церковной власти?
И.Соловьев
— Ну, говорить о том, что существовало какое-то централизованное руководство накануне войны приходами со стороны епископата Московской патриархии, наверное, было бы не совсем правильно. Почему? Потому что запрещалось иметь печати, например архиереям. Эти печати государством не признавались, они как только какие-то личные значки. Ограничивалась переписка, переписка перехватывалась практически. И, еще в 1930-х годах, когда началась место блюстительская чехарда, когда одного архиерея, одного местоблюстителя стали менять на другого, другого на третьего…
А.Пичугин
— Никто не знал, что с Петром.
И.Соловьев
— В некоторых епархиях даже не подозревали, например, что преосвященный Угличский стал местоблюстителем, то есть, информация не успевала доходить. Я когда-то работал в воронежском архиве и я знаю, что очень большое количество материалов, новостей, так сказать, было получено спустя несколько лет, в Воронеже! Если говорить о Воронеже. С 1935 года было прекращено издание журнала Московской патриархии, который был официальным рупором, где печатались постановления, указы, распоряжения – этого не было, поэтому управление епархиями было крайне затруднительно и в большинстве случаев священнослужители, видимо, полагались на свою иерейскую совесть и, наверное, только в крайних случаях они могли обращаться к своим епископам, если они были для них досягаемы.
А.Пичугин
— А как церковь отреагировала на начало войны Великой отечественной уже?
И.Соловьев
— Ну, народ вообще в целом отреагировал по-разному, некоторые считали, что приход немцев позволит освободить Россию от большевизма и страна начнет возрождаться на новых национальных началах, другие считали, что это агрессия, это действительно была агрессия, и что это серьезная угроза вообще самому существованию нашего государства.
А.Митрофанова
— Так собственно и было.
И.Соловьев
— А народ… в среде церкви тоже были разные мнения, также, как и среди народа. Например, митрополит Сергий, как известно, война началась в День всех святых земля Российской просиявших, сразу же в первый день Великой отечественной войны выпустил патриотическое послание патриаршего местоблюстителя к пастве, где призвал народ встать на защиту родины. С таким же посланием выступил обновленческий митрополит Александр Введенский, который тоже слово в слово практически, повторил те самые мысли, которые были высказаны митрополитом Сергием. А вот, на Украине, например, некоторые иерархи начали сотрудничать постепенно, не в первый день войны, конечно, но встали на сторону немцев и некоторые священнослужители…
А.Пичугин
— По мере оккупации?
И.Соловьев
— Да, стояли на стороне немцев и боролись и с большевизмом и с Московской патриархией.
А.Митрофанова
— Интересен тот факт, что церковные иерархи, получается, выступили с воззванием, ну, митрополит Сергий Страгородский, его я имею в виду, прежде всего, выступил с воззванием защищать родину раньше, чем это успели сделать светские власти. Раньше, чем Сталин, поскольку он вообще сильно с опозданием пришел в себя, пока сообразил, что происходит и обратился к народу со словами «Братья и сестры», кстати, что характерно, но вот этот факт, как он характеризует связь церкви с народом? Насколько был услышан митрополит Сергий людьми? Насколько вообще ждали от него этого обращения?
И.Соловьев
— Трудно сказать, ждали ли от митрополита Сергия какого-либо обращения в то время, поскольку, церковь пытались задвинуть на окраину общественной жизни, о ней практически ничего не говорили и она была вне поля внимания, скажем так, средств массовой информации. Но сам по себе факт того, что митрополит Сергий выступил первым говорит о том, что он обладал большим самообладанием, чем советское руководство. И он не просто обладал большим самообладанием, а он обладал большей духовной трезвостью, он сразу же в первый день взял определенную ответственность на себя и выступил с таким воззванием. Это характеризует его, как мужественного человека и как патриота, как человека, способного в самую трудную и ответственную минуту не растеряться, но собраться с силами и организовать вокруг себя ту часть людей, которые считают его своим духовным руководителем.
А.Пичугин
— Кандидат исторических наук, кандидат богословия, священник Илья Соловьев в этот праздничный день проводит вместе с нами «Светлый вечер». Говорим мы о роли, жизни церкви в годы Второй мировой и в годы Великой отечественной войны. Отец Илья, как церковь участвовала в обеспечении фронта? Мы все знаем о танковой колонии Дмитрия Донского, мы знаем о значительных довольно суммах, пожертвованных на нужды фронта, но откуда вот это все имущество, деньги, возможности…
А.Митрофанова
— У обескровленной церкви?
А.Пичугин
— У обескровленной церкви, да?
И.Соловьев
— Это собственно были деньги из средств собранных непосредственно верующими людьми, церковь действительно была ограблена, она была ограблена в ходе национализации так называемой, то есть изъятия церковных ценностей в 1920-е годы, но ведь церковь состоит не только из иерархов, или духовенства, она состоит так же из людей. И несмотря на то, что люди были действительно до последней степени ограблены, жили в тяжелейших условиях, они тем не менее отдавали порой последнее для того, чтобы собрать средства на оборону своей страны.
А.Пичугин
— Вот здесь сразу вопрос важный, значит, если удавалось собирать значимые суммы, церкви не пустовали, были люди, были прихожане…
А.Митрофанова
— Которые услышали призыв именно церкви…
А.Пичугин
— Это идет вразрез с официальной пропагандой, которая пыталась показать, что в церкви там нет никого.
И.Соловьев
— Есть воспоминания митрополита Елиферия, который незадолго до войны посетил Москву.
А.Пичугин
— А кто это?
И.Соловьев
— Это прибалтийский иерарх, он оставил такую книжку «Неделя в патриархии», так вот он пишет, что даже архиереям было трудно пройти в храм, подойти даже к храму, из-за такого количества народа, которое там собиралось. Есть такая поговорка: в церкви яблоку упасть негде, но попу место найдется. Так вот, митрополит Елиферий при подходе к храму в справедливости этой поговорки усомнился, потому что народу было так много, что трудно даже было епископу пройти к самому алтарю. Людей было много.
А.Митрофанова
— Интересный момент, да, получается, что…
И.Соловьев
— Храмов мало.
А.Митрофанова
— Да, с началом войны отпадает страх исповедания веры, исповедания Христа, если люди до этого, ну, посещаемость была гораздо ниже, в годы Великой отечественной войны она возрастает. Это связано только с тем, что поднимается патриотический дух, или это связано еще и с тем, что власть начинает более лояльно смотреть на церковь и ее присутствие в обществе?
И.Соловьев
— Я думаю, что власть понимала, что нужно отпустить поводья, что невозможно в такой ситуации продолжать столь утеснительную политику в отношении церкви. Тем более, что церковь реальной угрозы для государства не представляла. А с другой стороны, увеличение посещаемости храмов связано с тем, что в трудные минуты войны, когда очень многих родственников призвали на фронт, у людей возникала естественная духовная потребность обратиться к Богу с молитвой за тех, кто оказался на грани жизни и смерти, за тех, кто в любой момент мог получить пулю. Причем пулю, либо со стороны немцев, либо со стороны заградительных отрядов НКВД, кто мог попасть в плен и претерпевать страшные страдания, кто мог попасть в окружение. И конечно, за своих родственников люди беспокоились. И в такой ситуации они шли к Богу, видимо, уже не обращая внимания на то, что говорила официальная советская пропаганда, которая, кстати говоря, в это время, с началом войны очень сильно сократила свою атеистическую деятельность. И союз воинствующих безбожников именно с началом войны был разрушен.
А.Пичугин
— Отец Илья, я абстрактно как-то так сказал, что были собраны некие суммы, танковая колонна. А вот, могли бы Вы чуть-чуть поконкретнее рассказать…
А.Митрофанова
— Каков именно вклад был, да, церкви?
А.Пичугин
— Не обязательно суммы называть, а действительно, чем помогала церковь фронту?
И.Соловьев
— Сумма, собранная на эти колонны превышала миллион рублей и государство создало условия для того, чтобы собирать эти средства. Дело в том, что до января 1943 года церковь не имела права открывать в банках государственных счетов, а в январе 1943 года последовало распоряжение, согласно которому Московская патриархия имела право открыть специальный счет в Госбанке для сбора средств в фонд обороны, вопреки положениям декрета 1918 года. И вот на этот счет стали поступать средства от многих верующих, потому что собирать в кружку было довольно затруднительно, да и храмов то было мало. А вот когда этот счет был открыт, то действительно уже все люди, которые хотели и имели возможность, они на этот расчетный счет перечисляли средства в фонд обороны. Точно так же было и у обновленцев – митрополит обновленческий Александр Введенский пожертвовал драгоценную панагию свою в фонд обороны и там тоже велся сбор, то есть это был действительно… все верующие люди.
А.Пичугин
— Общецерковный сбор, прямо скажем такой…
И.Соловьев
— Ну, мы не считаем обновленцев церковью…
А.Пичугин
— Ну, понятно, но прихожане, то люди, которые к ним ходили, они же все равно…
И.Соловьев
— В общем, на этот счет можно было посылать деньги. Одно дело священник предложил собрать средства и собрали в кружку, другое дело, принесли в храм, а храмов то сколько, поэтому для того, чтобы расширить это в январе 1943 года разрешили открыть счет для сбора средств в фонд обороны.
А.Митрофанова
— Отец Илья, а какова была ситуация на этих новых территориях – Украина, Прибалтика? Если иметь в виду те настроения, которые там господствовали, ну, прямо скажем, не такие…
А.Пичугин
— Тем более, большинство из них довольно быстро оказались в оккупации.
А.Митрофанова
— Да, как там ситуация обстояла?
И.Соловьев
— После того, как эти территории оказались под властью Польши, началась политика насильственной полонизации местной церкви, предлагалось проводить богослужения на польском языке. Это особая трагическая история, эта история закончилась например тем, что архимандрит Смарагд Латышенко во время беседы с польским… с Варшавским митрополитом Георгием Ярошевским, выстрели в него из пистолета и убил его на смерть, за то, что тот проводил эту политику. То есть, люди очень сильно были возмущены этой полонизацией. Был разрушен собор Александра Невского в Варшаве, там много-много очень интересных моментов, на которые сейчас нет…
А.Митрофанова
— Трагических моментов
А.Пичугин
— Уникальные фрески Васнецова…
И.Соловьев
— Уникальный собор, который они разрушали в центре европейского города, страна, которая считает себя хранительницей традиций, разрушила монументальное сооружение, памятник архитектуры – собор Александра Невского. И один ли этот собор они разрушили – сколько изуродовано было православных церквей, сколько икон погибло. И это все шло на фоне… вернее в русле политики полонизации церкви и подчинения Константинопольскому патриархату и когда эти территории были присоединены к Советскому союзу, то в марте 1941 года был учрежден Московской патриархией Прибалтийский экзархат, во главе с митрополитом Сергием Воскресенским и аналогичная структура была создана на Украине, которую возглавил митрополит Николай Ярушевич. Но, уже в июле 1941 год он был назначен митрополитом Киевским и Галицким и патриаршим экзархом всея Украины. Но, тем не менее, очень быстро, когда эти территории, и на Украине, и в Прибалтике, оказались под властью немцев, пошел обратный процесс и, например, в августе 1941 года состоялся так называемый Почаевский собор. На этом соборе произошло лишение митрополита Николая прав экзарха в Украине, и «воссоздание» автономной Украинской православной церкви, во главе с митрополитом Алексеем Громадским, который через несколько лет тоже был убит, потому что он не хотел проводить ту самую оголтелую линию, которую предлагали германские власти и украинские националисты.
А.Митрофанова
— В этом смысле интересно было бы поговорить об опыте блокадного Ленинграда, тоже территория, которая, ну, как сказать, не в менее сложных условиях, чем оккупированная Украина и Прибалтика.
А.Пичугин
— Более сложные.
А.Митрофанова
— Да, в общем, на грани выживания люди там оказываются, и как там проявляла себя церковь?
А.Пичугин
— Мы очень много знаем о блокадном Ленинграде сейчас – по воспоминаниям блокадников, благодаря историческим монографиям, трудам, учебникам, чему угодно. Но вот жизнь церкви в блокадном Ленинграде – это такая немножко…
А.Митрофанова
— Менее известная тема, да.
А.Пичугин
— Даже сильно неизвестная, я бы сказал.
И.Соловьев
— Насколько я знаю, совсем недавно вышло исследование, посвященное… отчасти посвященное этой теме. Ее автором является петербургский историк профессор Михаил Витальевич Шкаровский, и он как раз пишет о том, с какими трудностями сталкивалось духовенство, как самоотверженно оно исполняло свой пастырский долг, как трудно было найти даже небольшие части муки для того, чтобы были просфоры, не говоря уже о вине, как они служили. Есть воспоминания обновленческого… не воспоминания, а есть свидетельства обновленческого старосты одного из соборов ленинградских, который пишет, что ко мне каждый день приходят люди и я знаю, что если я не дам, то они умрут. Церковь помогала всеми силами людям, и не только помогала им выжить морально, но она старалась помогать им и материально настолько, насколько хватало сил.
А.Пичугин
— Меня вот очень удивил тот факт, что будущий патриарх, а тогда митрополит Ленинградский Алексей Симанский, практически за все время блокады, по-моему, только два раза покидал город, а большую часть времени он провел с его жителями.
И.Соловьев
— Да, действительно, митрополит Алексей оставался в городе большую часть времени, оставался в условиях блокады и таким образом он доказал, что он является подлинным пастырем для своей паствы.
А.Пичугин
— Итак напомню, что в гостях у нас сегодня кандидат исторических наук, кандидат богословия – священник Илья Соловьев. Здесь Алла Митрофанова и я, Алексей Пичугин. Буквально через несколько мгновений мы к вам вернемся.
А.Митрофанова
— Еще раз добрый вечер, дорогие слушатели. С Днем победы поздравляем сердечно всех. Здесь Алексей Пичугин.
А.Пичугин
— С праздником?
А.Митрофанова
— Я Алла Митрофанова. И в гостях у нас кандидат исторических наук, кандидат богословия – священник Илья Соловьев. Мы продолжаем разговор о церкви в годы Великой отечественной ситуации, о той ситуации, которая… как изменилось вообще положение церкви за эти годы и чем конкретно смогла она помочь стране, своему народу. Отец Илья, а какова была ситуация на оккупированных территориях, вот в частности Псковская миссия, которая у многих на слуху, благодаря…
А.Пичугин
— Кто-то ее оценивает со знаком плюс, кто-то со знаком минус. Понятно, что черное и белое… ничего нельзя в истории покрасить в черное и белое, но тем не менее?
И.Соловьев
— Псковская миссия была основана на территориях, которые находились под властью немецкого военного командования. Все те территории, которые находились под властью военного командования находились в гораздо более лучшем положении, чем те территории, на которых свирепствовало СС. И немецкое военное командование относилось к местному населению более лояльно, чем регулярные части СС и чем те идеологи нацистского режима, которые приходили после того, когда простые вояки захватывали эту территорию. И Псков долгое время балансировал, то наши должны взять были, то, может быть немцы сдать как-то его должны были. Одним словом, я затрудняюсь сказать с точки зрения военной. Однако военное командование значительную часть времени управляло территорией Пскова. И вот огромное количество церквей, которые канонически относились, между прочим, к митрополиту Ленинградскому Алексею, разрушенных, причем разрушенных относительно недавно, попросту засыпанных сеном, или заваленных нечистотами, или просто заколоченных. Церквей, в которых еще сохранились иконостасы, даже в некоторых случаях и с иконами. Население захотело, чтобы эти церкви действовали, оно тоже страдало, оно, во-первых, находилось на неприятельской территории, во-вторых, значительная часть населения имела своих родственников, которые воевали в действующей армии, у них тоже было потрясение, и в-третьих, немцы свирепствовали. И эти люди хотели иметь церковь. И появилась инициатива открывать церкви. Но как открывать, кто открывать… По некоторым данным лишь два священника Псковской области утаились, тайно скрылись от преследования и жили как гражданские лица, а все остальное духовенство было уничтожено. Кто мог помочь? И вот тогда они обратились в Прибалтику, где сохранились еще в достаточном количестве священники, дьяконы, и где был митрополит Сергий Воскресенский. Эти люди обратились к нему и попросили создать особую структуру, которая помогла бы восстановить церковную жизнь на оккупированных территориях. И митрополит Сергий Воскресенский, патриарших экзарх… экзарх Московской патриархии в Прибалтике, принял решение о создании такой структуры. Была создана группа миссионеров, эта группа направилась в Псков и в подлежащие районы, где началось совершение богослужений, массовые крещения людей, причащение, отпевание тех, кого почти за 20 с лишним лет не отпевали, венчания даже тех людей, и стариков венчали, потому что не было возможности повенчаться при советской власти. И эти священники выполняли свой пастырский долг. Сейчас находятся некоторые ригористы, которые говорят: «Да, они выполняли свой пастырский долг на территориях, которые были захвачены немцами и они сотрудничали с немцами». В чем же они сотрудничали – в том, что они получали в полицейском управлении пропуск на проезд из одного селения в другое. А как им нужно было делать? Им нужно было ехать без пропуска и получить пулю? Их упрекали в том, что они получили… упрекают вернее некоторые ригористы в том, что они, например, получили от немцев Тихвинскую икону Божьей Матери, причем все это было обставлено очень торжественно, и отец Кирилл Заяц принимал эту икону, есть кинохроника, от немцев. А что же было делать? Икону – величайшую святыню земли русской нужно было не принимать, а сказать сожгите ее в топке крематория? Они исполняли свой пастырский долг. Они не занимались политикой и никакой ответственности за злодеяния немцев на территории попавшей под немецкую оккупацию, эти люди не несут. Эти люди – мученики христианского долга, если угодно. Они рисковали, был риск и со стороны партизан, потому что их кое-кто и тогда рассматривал, как пособников немцев. Был риск и со стороны немцев, был риск со стороны грабителей, которые промышляли по псковским лесам. И тем не менее, рискуя жизнью, эти люди продолжали свое служение. И вот псковская миссия – это пример того, как священники не смотря на сложнейшую политическую ситуацию, оставались на своем посту. Причем они не просто оставались на своем посту, они были верными сынами своей матери церкви, они не перешли, ни под какую-то польскую православную, так называемую церковь, которую там хотели создать, или под украинскую автономную церковь, или куда-то еще, они не отошли в зарубежную церковь. Они оставались членами Московской патриархии, русской православной канонической церкви. И оставаясь членами этой церкви, они исполняли свой долг. Поэтому я только преклоняюсь перед этими людьми.
А.Пичугин
— Кстати, всего лишь год назад умер последний участник Псковской миссии – отец Георгий Тайлов в Латвии. А что известно про владыку Сергия, митрополита Сергия Воскресенского? Потому что тоже историки спорят, был ли он агентом НКВД, сотрудничал ли он с немцами, его странная смерть, гибель вернее на дороге. Что про это сейчас известно?
И.Соловьев
— Есть документы советские, в которых указывается, что на территорию Прибалтики был послан агент НКВД митрополит Сергий Воскресенский. О том, что иерархи в той, или иной степени сотрудничали с этой организацией, наверное, известно всем. Вопрос о том, в чем заключалось это сотрудничество и для чего это сотрудничество проводилось. Об этом очень хорошо, кстати говоря, в свое время говорил митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, нынешний святейший патриарх. Приходилось жить в тех условиях, в которых Господь дал жить и приходилось общаться с этими людьми, встречаться с ними, но очень часто, как говорил митрополит Сергий, это была игра с дьяволом. То есть, это была попытка обмануть дьявола для того, чтобы защитить интересы церкви. Когда митрополит Сергий оказался на территрии, уже захваченной немцами, он открыто заявил о преследовании церкви в Советском союзе, будучи членом Московской патриархии, иерархом Московской патриархии, он прямо сказал, что митрополит Сергий Страгородский, находящийся в Москве, в своих высказываниях не свободен, что все его заявления о том, что в СССР нет гонений на церковь, и что созданы условия для ее свободного существования – это ложь, что каждый раз приходится ожидать, при всяком стуке в дверь, что приехал черный ворон, который заберет того, или иного священника, или самого митрополита и это обстановка совершенно не нормальная. Что церкви закрываются, что верующие преследуются. Митрополит Сергий открыто об этом заговорил. Конечно, на определенном этапе немцам это было выгодно, и даже Сталин испугался того, что там на территории Прибалтики вдруг стали открыто говорить правду о положении церкви в СССР и не кто-нибудь, а бывший иерарх Московской патриархии, а если точнее сказать, не бывший, а действующий иерарх. И советская власть, конечно, отнеслась к этому с большой осторожностью, и можно сказать, что и Псковской миссии, деятельность митрополита Сергия в Прибалтике, в той или иной степени способствовала изменению отношения Сталина к церкви и сподвигла Сталина на встречу с тремя митрополитами в середине 1943 года.
А.Пичугин
— Вот как раз, да.
А.Митрофанова
— Про эту встречу хочется подробнее.
А.Пичугин
— Да, сейчас мы подробнее поговорим. Единственный вопрос, а кто все-таки убил митрополита Сергия?
И.Соловьев
— Доподлинно неизвестно. Вышла книжка совсем недавно, называется «Церковь против большевизма», которая специально посвящена жизни митрополита Сергия и деятельности в условиях оккупации. И в этой книге рассматриваются все возможные версии. Митрополит Сергий ехал по дороге на машине, предположительно в него стреляли люди, одетые в немецкую форму. Смерть его была выгодна и НКВД, и отчасти гестапо, и кто совершил это злодеяние, окончательно сказать сейчас нельзя. Есть разные версии, есть разные аргументы. Но, я думаю, что если бы инициатором этого преступления были бы немцы, то солдаты, которые стреляли в митрополита Сергия на пустынной дороге, были бы одеты в форму красноармейцев. А если бы было бы наоборот, то солдаты были бы одеты в немецкую форму.
А.Митрофанова
— Чтобы так перевести стрелки друг на друга?
И.Соловьев
— Ну там в этой книжке… эту книжку мы написали с Михаилом Витальевичем Шкаровским, очень подробно целая глава посвящена этой теме, сейчас нет необходимости в это вдаваться, кто может, посмотрите эту книгу. Но, вот такой самый простой аргумент, что и та и другая сторона была заинтересована обвинить своих оппонентов в этом убийстве.
А.Митрофанова
— Противоположную сторону, да.
И.Соловьев
— И то, что они были в немецкой форме, скорее всего, тоже косвенно свидетельствует в пользу того, что он был убит партизанами.
А.Пичугин
— Итак, уже начали говорить, сейчас перейдем к этой теме – встреча Сталина с иерархами, с митрополитом Сергием…
А.Митрофанова
— В 1943 году.
А.Пичугин
— Да, в 1943 году, митрополитом Николаем… Очень многие говорят, что это поворотный момент в отношении государства и церкви, сталинского государства и церкви. Насколько это верно, насколько, действительно, произошел, если так можно сказать, ренессанс. Или все-таки это в большей степени фикция, которая была необходима государству только для того, чтобы как-то облегчить свое собственное существование?
И.Соловьев
— Сталин был заинтересован в изменении, как я уже говорил, мнения западных союзников в отношении Советского союза. Он пытался представить Советский союз, как государство с человеческим лицом. И одна из серьезных претензий, которая всегда предъявлялась Сталину, заключалась в том, что он не дает людям свободно веровать в Бога. И вот, когда началась война, и ситуация на территориях, на западных территориях Советского союза, и в Прибалтике кардинальным образом изменилась, когда возникла псковская миссия, когда стали открыто говорить о преследованиях церкви в СССР, когда всему миру предъявлялись уже не просто слова, а были показаны документы об этих преследованиях, когда были показаны храмы, которые были разрушены большевиками, когда свидетели стали выступать, Сталину, конечно, нужно было каким-то образом изменить, внешне, по крайней мере свое отношение к церкви. И с этой целью он встретился в сентябре, 4 сентября 1943 года с митрополитом Сергием, Алексием и Николаем в Кремле, где обсудил насущные потребности церкви и дал согласие на директивное возрождение церкви в СССР. Не будем забывать, что эта встреча была проведена перед приездом в Советский союз архиепископа Йоркского, который со своей стороны должен был засвидетельствовать перед властями Великобритании о том, что же действительно происходит в Советском союзе и какое положение религии в СССР. Поэтому здесь было много сиюминутных факторов, ну и был, конечно, стратегический расчет Сталина на то, что он будет использовать в своей патриотической работе и верующих людей и их церковных руководителей. Этим объясняется встреча, которая состоялась 4 сентября 1943 года. А 8 сентября 1943 года состоялся архиерейский собор на котором был избран митрополит Сергий Страгородский патриархом Московским и всея Руси. 12 сентября 1943 года была интронизация, а 14 сентября, через два дня после интронизации государство ответило на эти церковные мероприятия своим шагом, оно утвердило совет по делам русской православной церкви при Совнаркоме СССР, во главе с Карповым, который, фактически выполнял надзорные функции над церковью.
А.Пичугин
— Как его называли еще оберпрокурором в народе.
И.Соловьев
— Да, действительно, Карпов был своего рода оберпрокурором. В сентябре был возобновлен выпуск журнала Московской патриархии, конечно возможности для церковной жизни были открыты большие, но ничто по сравнению с тем, что было сделано той же самой Псковской миссией, или митрополитом Сергием Воскресенским на территории, которая находилась под его церковным окормлением.
А.Митрофанова
— Напоминаю, дорогие слушатели, в гостях в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» кандидат исторических наук, кандидат богословия – священник Илья Соловьев. И мы говорим о церкви в годы Великой отечественной войны. Снова и снова всех поздравляем с Днем победы, с сегодняшним великим праздником.
А.Пичугин
— Поговорили мы чуть-чуть о встрече Сталина с иерархами, о том, как изменялась жизнь церкви во второй половине войны с 1943 года. И вот собор, который буквально через несколько дней после этой исторической встречи произошел, известно, что на этот собор епископов вывозили из лагерей самолетами.
И.Соловьев
— Да, товарищ Сталин спросил митрополита, расспрашивал митрополита Сергия согласно протоколу о тех проблемах, которые есть у церкви. И митрополит Сергий намекнул на то, что существуют кадровые проблемы. «А почему же у вас существует кадровая проблема», - спросил товарищ Сталин. «Потому что мы воспитываем семинаристов, а они становятся генералиссимусами Советского союза», - сказал митрополит Сергий.
А.Пичугин
— Иосифа Виссарионовича ответ удовлетворил?
И.Соловьев
— Я думаю, что он усмехнулся в свой роскошный ус. А далее стал вопрос о том, как проводить собор, кто будет присутствовать на этом соборе, если соберется три человека – митрополит Алексей, митрополит Сергий Воскресенский, естественно, не мог принять участия, то они в общем-то, изберут самого себя. И митрополит Сергий подал список лиц, которых он просил освободить, тех кого он помнил, кого он считал наиболее деятельными людьми… в такую трудную минуту могущими принести пользу для церкви.
А.Пичугин
— А из этого списка уже далеко не все были живы.
И.Соловьев
— Да, из этого списка очень многие уже не смогли приехать на собор, но была дана соответствующая директива по лагерям и начали отыскивать уцелевших священнослужителей, которых отпустили на этот собор и собор прошел благополучно, митрополит Сергий был избран большинством голосов, да и в то время другого кандидата на эту должность не было. Иногда говорят, что были выборы безальтернативные, что может быть кого-то другого, по-видимому, никто не смог бы уже справиться в такой трудной ситуации с этими обязанностями так хорошо, как смог справиться митрополит Сергий, несмотря на то, что он шел в свое время на различные вынужденные компромиссы с властью.
А.Митрофанова
— А сколько человек в итоге принимало участие в этом соборе, не известно?
И.Соловьев
— Несколько десятков человек, я сейчас затрудняюсь назвать точное число.
А.Митрофанова
— Тем не менее, да, кого-то все-таки удалось выудить из застенков лагерей, хорошо, что так. Отец Илья, а Вы знаете, бывают… ну я не знаю, в 1990-е годы издавались разные книги, которые рассказывали о чудесах, связанных… чудесах в годы войны, связанных с теми, или иными иконами, или храмами и так далее, или с молитвой каких-то конкретных людей. Вам известны какие-то подобные примеры, которые можно было бы… ну я не знаю, Вы как историк, Вы занимались архивами, работали с огромным количеством материалов, может быть, какие-то вещи документально засвидетельствованы, а не принадлежат исключительно народному фольклору?
И.Соловьев
— Я не сомневаюсь в том, что было очень много чудес, которые Господь послал через свои святые иконы, что было много таких событий, которые действительно потрясли народное собрание и очень часто вот эти чудесные события не находят отражения в документах. Но, есть и вымыслы, есть, по крайней мере есть информация, которая не получает ни какого подтверждения в исторических источниках, которые кажутся нонсенсом для того человека, который хоть как-то углубляется в изучение этой эпохи.
А.Пичугин
— Например?
И.Соловьев
— Например, известие о том, что как будто бы с Казанской иконой Божьей Матери облетали вокруг Москвы, или известие о явлении Сталина Матроне, блаженной Матроне, что как будто бы он ходил к ней советоваться. Я думаю, что эта информация не подтверждена источниками и говорить о ее аутентичности у нас нет оснований.
А.Пичугин
— Ну, такое неофитское сознание, я не имею в виду конкретного человека, а неофитское сознание общества начала 1990-х рождало, видимо, такие легенды.
И.Соловьев
— Понимаете в чем дело, вот эти все слухи о том, что Сталин дал свободу церкви, они ведь отчасти связаны с таким явлением, которое можно назвать, так называемый, православный сталинизм. Сейчас ведь идет реабилитация Сталина на различных путях, об этом очень хорошо совсем недавно в программе с Познером говорил митрополит Илларион. И говорил очень аргументировано, мне нечего добавить, можно посмотреть эту передачу в интернете. И попытка сочинить различные истории по поводу облета иконы, или по поводу посещения Сталиным Матроны Блаженной, мне кажется, что это во-многом исходит из этих кругов так называемых православных сталинистов, которые пытаются представить товарища Сталина, как мудрого вождя, который во время войны прозрел и пошел на встречу Русской православной церкви.
А.Пичугин
— Да, вот в связи с этим как раз в последние минуты нашей программы хотелось бы спросить Вас, кончилась война, уже вроде бы все, победа, положение церкви постепенно все равно менялось, еще при жизни Сталина сильно изменилось в худшую сторону. Но какой-то… по инерции ли, или же возможно, церковь была нужна государству для реализации каких-то своих ближневосточных планов, вот что происходило в первые годы после войны?
И.Соловьев
— Государство отступило во время этой войны от своих позиций, отступило в первую очередь от того курса, который оно взяло. Это было военное, если угодно отступление, как отступление на фронте. Оно отступило перед церковью, перед небольшой группой иерархов, перед небольшой группой священнослужителей уцелевших в Советском союзе и перед достаточно большой группой верующих людей. Оно отступило в своей политике и церковь одержала в годы войны победу. Пусть эта победа была, может быть временной, может быть тактической, скажем так, может быть она была обусловлена разными обстоятельствами, как и во время войны бывает, там погодные условия кому-то способствуют победе, а кому-то не способствуют – на море шторм и так далее. Но, тем не менее, церковь в годы войны победила. Да, государство пыталось использовать Московскую патриархию в своих интересах и об этом тоже сейчас очень много говорится, и написана целая монография историка Болотова, нашего современника, который работает в Синодальном информационном отделе, у него есть об этом целое исследование, есть и другие работы, есть работа профессора Одинцова. Сталин пытался использовать Московскую патриархию в своих практических интересах, но ничего не получилось. Не получилось, с одной стороны, потому что Московская патриархия не была тем орудием, которое можно было использовать для достижения своих целей, а с другой стороны, не получилось потому… в связи с тем, о чем говорил митрополит Сергий Воскресенский там на свободе, что церковь никогда не была с этой властью, что она всегда стояла против этой власти, она всегда стояла против безбожия, против насилия, против убийства людей. И можно добавить, что когда началась война, церковь не могла быть ни с фашистами, ни с коммунистами, потому что христианин не может быть, ни фашистом, ни коммунистом, потому что и те и другие официально призывают к уничтожению одной части населения другой, для достижения какого-то, якобы, всеобщего блага. Немцы, или фашисты, скажем это правильнее, фашисты призывали для того, чтобы достичь блага для Германии к уничтожению одной нации другой, а большевики, для того, чтобы достичь блага, предлагали уничтожить один класс другим классом. Поэтому, церковь не могла быть, ни с советской властью, ни с нацистской властью, она была со своим народом. С тем самым народом, который был верен ей и она одержала победу. Она одержала победу и над советской властью, в конечном счете, пусть эта победа была относительной и недолгой, и одержала определенную победу над немцами, в лице митрополита Сергия Воскресенского. А дальнейшая ее судьба после войны – это отдельная сложная история, которой можно посвятить очень много времени.
А.Митрофанова
— Интересно, знаете, такой символизм тоже не раз отмечался, что День победы – 9 мая, приходится на один из ближайших дней к той дате, когда отмечается день памяти Георгия Победоносца. Понятно, что это не научный вопрос, я прошу прощения, но тем не менее, вот такое совпадение, оно обращает на себя внимание.
И.Соловьев
— Да, конечно, и в день великомученика Победоносца Георгия правильно тоже было бы служить благодарственные молебны о том, что Господь даровал победу в этой войне нашему народу. Хотел бы поздравить всех ветеранов, участников войны с этим праздничным днем. Пожелать им доброго здоровья, терпения и помощи Божьей. Время сейчас сложное, я думаю, поскольку уж вы пережили гораздо более сложные времена, то вы переживете и это время и дадите нам пример того, как нужно переносить трудности в нашей жизни.
А.Пичугин
— Спасибо большое. Священник Илья Соловьев, кандидат исторических наук, кандидат богословия в этот праздничный светлый вечер был у нас в студии. Алла Митрофанова, я Алексей Пичугин.
А.Митрофанова
— С Днем победы, дорогие наши слушатели, вот немного дат в нашем календаре, которые безусловно так нас всех объединяют. И спасибо за то, что этот день есть в нашей истории и знаете, все-таки, гордость наверное такая безусловная, она в этот день знакома каждому человеку, который называет себя гражданином нашей страны. Простите за пафос, но здесь он, я считаю, абсолютно уместен и вот как-то так.
А.Пичугин
— До свидания!
Храму Всех святых, в земле Российской просиявших, необходима помощь
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, в городе Дубне объединяет много добрых сердец, поэтому и атмосфера в нём радушная. На приходе стараются помогать всем, кто нуждается. Здесь работает благотворительная столовая, где всегда накормят и обогреют тех, кто оказался в беде. Некоторые прихожане храма трудятся в православном сестричестве милосердия города Дубны. Они навещают стариков в доме-интернате «Рождественский», пациентов в больницах и немощных одиноких людей на дому.
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, ещё долгие годы может принимать, утешать и объединять людей для добрых дел. Только сейчас он оказался под угрозой разрушения. Сильно протекает крыша и появились трещины на несущих конструкциях. Необходим качественный ремонт. Собрать на него средства приходу помогает фонд «Мои друзья». Присоединиться к фонду и поддержать храм в городе Дубне может любой желающий. Сделать это просто – можно зайти на страницу «Моих друзей» my-friends.ru и оставить благотворительный взнос, либо передать для храма стройматериалы или помочь своим трудом.
По всем вопросам обращайтесь в фонд:
+7 (916) 165-82-77, e-mail: info@my-friends.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Священник Сергий Лабунский
У нас в гостях был клирик Елизаветинского храма города Красногорска священник Сергий Лабунский.
Наш гость рассказал о своем пути к вере, о духовных поисках, которые сначала привели его в Католичество, как и почему позднее он пришел к Православию и выбрал для себя священническое служение.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска и еще множество есть регалий, как вас можно было бы представить, например, вы байкер.
Священник Сергий Лабунский:
— Да это так и есть.
Константин Мацан:
— Действующий или бывший?
Кира Лаврентьева:
— Или бывший католик.
Константин Мацан:
— Или бывших байкеров не бывает? Бывший католик.
Священник Сергий Лабунский:
— Бывший католик, да, это уже действительно бывший, здесь уже никаких сомнений. А байкер я действующий, да, действительно, я езжу на мотоцикле уже, пожалуй, восемь лет, как езжу на мотоцикле, и не собираюсь это бросать.
Константин Мацан:
— И член Императорского православного палестинского общества.
Священник Сергий Лабунский:
— Так и есть.
Константин Мацан:
— Много регалий, мы обо всем сегодня поговорим в том контексте, в котором мы обычно с Кирой эти беседы ведем. Я нашим слушателям напомню и вам, что мы говорим о пути человека к священству, к вере, в вере и к священству. То есть такой разговор о пути, о тех событиях, о тех вопросах, которые возникают на этом пути, о тех ответах, которые человек для себя находит. Нам кажется, что те ответы, которые, допустим, есть у вас как у человека, пришедшего к православному священству, могут так или иначе срезонировать с теми вопрошаниями, которые есть у нас радиослушателях, любого человека, который задумывается о своих отношениях с Богом и о своем пути. Вот об этом бы сегодня хотелось поговорить.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергий, путь у вас извилистый, что уж греха таить.
Священник Сергий Лабунский:
— Весьма.
Кира Лаврентьева:
— Мы сегодня обязательно об этом поговорим. Но я предлагаю начать с интересной, поворотной точки вашей биографии, когда вы, поглотив буддистскую литературу, поглотив мусульманскую литературу, пришли к полной внутренней каше. И вывел вас из этой каши свет европейской истории, которую вы горячо любили, и благодаря ей, вы все-таки обратились к христианству, но в католичество.
Священник Сергий Лабунский:
— Да-а.
Кира Лаврентьева:
— Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее. Как вообще протекала вся ваша история религиозного поиска, и почему католичество и почему вы все-таки из католичества-то потом ушли? Вот очень нам интересно, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, я согласен, любопытная история. И, увы, не краткая совсем.
Кира Лаврентьева:
— Это хорошо. Это нам подходит.
Священник Сергий Лабунский:
— Я постараюсь короче. Дело в том, что в подростковость, как это у многих бывает, начался какой-то религиозный поиск. Вопросы, зачем я здесь, откуда я здесь, какой в этом вообще смысл существует. Мне кажется, что большинство людей с этим сталкиваются и, так или иначе, для себя на эти вопросы отвечают. В моем случае получилось так, что я из совершенно неверующей семьи, никто моим религиозным образованием никогда не занимался, и поэтому мир религии для меня был принципиально иным миром. Не тем, что я видел каждый день вокруг себя. И я прекрасно помню, как еще в детстве, в достаточно далеком детстве, в глубокие 80-е годы, в начале 80-х меня моя бабушка водила в храм Всех святых на Соколе. Водила она меня всего раза три за все мое детство, то есть она не была тоже воцерковленным верующим глубоко человеком. Но просто ей казалось, что надо это сделать хоть немножечко, хоть несколько раз. Тогда еще маленьким детенком я приходил в этот храм на Соколе и попадал буквально в сказку, я помню эти мерцающие лампадки в полутьме, я помню очередь людей на исповедь, эти строгие вдохновленные и спокойные при этом лица, я помню размеренный ритм богослужения. И все это настолько глубокое впечатление тогда на меня произвело, и произвело именно непохожестью на повсеместную, повседневную жизнь. Я это запомнил. Тогда, конечно, это никакого эффекта видимого не дало в моей жизни. Естественно, я был маленьким ребенком, что родители скажут, то я и делаю, пытаюсь, по крайней мере. А в последствие, когда в подростковый возраст пришел, подростковость наступила, возник этот религиозный поиск, возникли вопросы, зачем, откуда, и что, и куда. И я вспомнил вот эту радость от общения с Богом из того детства. Обычно в подростковость у человека формируется критическое мышление, человек отрицает все, что ему раньше говорили, пытается свою позицию выработать. И здесь это сыграло на руку, потому что, повторюсь еще раз, у меня семья была неверующая абсолютно, мы о религии, как правило, не говорили вообще. И мой бунт подростковый вылился в интерес к религии. Я сейчас обратное явление наблюдаю среди детей верующих родителей.
Кира Лаврентьева:
— Да, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Потому что у них как раз бунт выражается в отрицании религии. То, чем их кормили все детство, порой бывает даже чрезмерно, ломая их волю, принуждая их, и в подростковость их бунт выражается в поступках против религии. А у меня наоборот получилось, изначально не было никакой религиозности. Я прекрасно понимаю, что если бы мои родители были верующие и, не дай Бог, они бы пихнули меня в какую-нибудь воскресную школу... Вы знаете, что со школой у меня были тяжелые отношения в свое время, я ее не очень любил, она меня тоже, прогуливал активно. Даже само слово «школа», да еще и воскресная, когда вроде бы не должно быть никакой школы, а она есть, я думаю, меня бы очень сильно оттолкнуло.
Кира Лаврентьева:
— Несистемный вы человек, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Слава Богу, что этого в моей жизни никогда не было. Возвращаясь к подростковости моей, к этому бунту моему, получается то, что мне стало интересно духовность, пока так общим словом назовем, без конкретики, без деталей, просто духовность. И действительно, прогуливая школу, я прогуливал ее в основном в библиотеке, потому что там тепло, сухо, можно было посидеть и никто не спрашивал, что я тут вообще делаю в середине буднего дня.
Константин Мацан:
— Читали или просто сидели?
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, читал, а что там еще делать-то? Конечно, читал.
Кира Лаврентьева:
— Мыслить. Размышлять.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет. Вначале началось все с каких-то таких легких книжечек, конечно же. Но потом они мне очень быстро наскучили, а интерес был — здесь мы подходим к вопросу истории — интерес был у меня всегда к европейской истории, мне она очень нравилась, как, наверное, всякому мальчишке нравятся солдатики, войнушки, и мне это тоже очень нравилось. А поскольку я очень любил, не знаю, помните вы — не вспомните, был такой в 90-е годы сериал «Горец» по телевизору с — Господи, как его звали-то? Фильм был с Кристофером Ламбертом, а сериал...
Константин Мацан:
— Я помню, да, был такой сериал, а актера тоже не помню.
Священник Сергий Лабунский:
— Сериал не помню кто, но там главного героя звали Курган Маклауд. Мне это безумно нравилось. Я обожал этот сериал, потому что в нем сочеталось и одно и другое, там замечательные флешбэки в историю, показывали, как они в истории бегали друг другу головы рубили, там была мистика, почему эти люди бессмертные и почему они продолжают рубить друг другу головы в двадцатом тогда еще веке. То есть здесь все сочеталось, и меня тогда этот сериал очень увлек. С него начался мой интерес к истории, именно к европейской истории, поскольку на ней был сфокусирован сюжет этого сериала. Я начал копаться и меня безумно увлекли крестовые походы, потому что это опять войнушка, мальчишки любят мечами махать. Крестовые походы. Сплав мистики и истории прекрасно здесь ложился в контекст военно-монашеских орденов, которыми я тоже увлекся, там тамплиеры, госпитальеры, меченосцы и прочие тевтонцы — военно-монашеские ордена. Конечно, это все привило мне огромную любовь к европейской старине. И вот эта европейская старина, вплотную связанная с христианской духовностью, естественно, в латинском его изводе, в латинском варианте, и привела меня в итоге где-то к концу 90-х к приходу в католическую церковь. То есть я тогда, когда читал все эти книжки в библиотеке по свободомыслию, даже по эзотерике, иудаизму, исламу, что там только не было, все в куче было. Но христианство для меня всегда было чем-то особенным. Во-первых, потому что была эта память из детства, переживание иного мира, прикосновение к иному миру через бытие в церкви. На самом деле разовое прикосновение, не постоянное, буквально разовое, три раза, может быть, четыре за все мое детство меня бабушка водила в храм, с одной стороны. И с другой стороны, это увлечение войнушкой, войнами, все как-то сложилось и вот вышло, получилось так.
Константин Мацан:
— А что заставило потом все-таки из католичества перейти в православие?
Священник Сергий Лабунский:
— В первую очередь, глубокое разочарование в католичестве, хотя бы просто потому, что когда католик живет в России, он на самом деле с католичеством в его бытовом виде никогда не сталкивается, никогда не видит этого. Он находится в неком стеклянном пузыре, отделенном от общего мира католического. Находясь в России, католичество находится под сильным влиянием Православной Церкви. Поэтому католичество в России достаточно консервативно. И, находясь в России, русский католик, как правило, не видит всего того ужаса обновленчества, которое на самом деле присутствует в католической церкви сейчас в той же Европе. Мне посчастливилось вплотную столкнуться с обновленчеством, потому что я некоторое время жил в посталантуре Доминиканского ордена в Фастове на Украине. Я некоторое время был в Польше и там — Польша это традиционная католическая страна — и там я сталкивался напрямую с бытовым католичеством. Не с каким-то его рафинированным изводом, которое здесь у нас в России есть под сильным влиянием православия, а именно с таким католичеством, каким оно вообще в принципе и является на бытовом уровне. И я видел все модерновые совершенно каких-то невообразимых конструкций храмы, которые от амбара сложно отличить. Я видел, как были изуродованы древние храмы под новый обновленческий манер, как старые алтари ломались. Это, кстати говоря, история нашей Москвы, для этого не нужно даже в Польшу ехать. В Москве католический храм святого Людовига, это старейший действующий католический храм на территории России, он не закрывался никогда в советское время. И там были прекрасные престолы, там были три каменных престола и один сбоку посвященный святому Иосифу деревянный престол. И когда 90-е годы пришли к нам сюда в Россию и когда рухнул железный занавес, когда появилась возможность коммуникации более свободной католиков в России с католиками европейскими, получилось, что этот деревянный престол — пришли веяния Второго Ватиканского Собора в Россию — это деревянный престол оказался никому не нужен, его разломали и выбросили на помойку.
Константин Мацан:
— А помимо отторжения католичества, какая была положительная мотивация перехода в православие для вас?
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо вам большое за этот вопрос, это очень правильно. В первую очередь, я считаю, что человек должен не уходить от чего-то, а приходить к чему-то.
Константин Мацан:
— Я поэтому спрашиваю.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Здесь тоже надо ввести определенную последовательность событий. Первое, был мой отказ от идеи монашества. Потому что в принципе в католичестве обязателен целибат для любого священника, поэтому по большей части без разницы, будешь ли ты монахом, будешь ли ты приходским священником.
Константин Мацан:
— Целибат — это обет безбрачия.
Священник Сергий Лабунский:
— Совершенно верно.
Кира Лаврентьева:
— Для священнослужителя.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Совершенно верно. Таким образом, не столь важно, будешь ли ты обычным мирским священником, будешь ли ты монахом, база одна и та же остается. Естественно, мне было интересно тогда попробовать себя не в приходском служении, а именно в монашеском ордене, я пошел в доминиканцы. В доминиканцы я пошел, потому что это один из известнейших орденов католической церкви, орден проповедников, он же занимался инквизицией в свое время. А вы уже знаете, что я любил Крестовые походы.
Константин Мацан:
— Я думал, вы скажете, что я любил инквизицию.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, инквизицию я, конечно, не любил, но это отдельная история, это целый отдельный пласт, отдельный часовой разговор. И первое, что послужило к моему уходу из католичества, во-первых, я решил, что монашество не для меня. А решил я это очень интересным таким способом. Я помню, что был тогда в Фастове в монастыре, по-моему в честь Воздвижения Креста, там монастырь Доминиканского ордена, и сидел смотрел во двор, а во дворе дети играли местных жителей, какой-то там частный сектор кругом, и с этого частного сектора детишки приходили поиграть во двор монастыря. Я сидел смотрел на этих ребятишек и понял, что я буду глубоко несчастлив, если я не увижу своих детей на этом свете, как они ходят своими ножками, топчут этот мир, как они радуются, улыбаются, возятся, дерутся в том числе.
Кира Лаврентьева:
— Но тогда вы могли бы стать прихожанином католической церкви, который бы создал семью. Это ведь не основная причина, конечно?
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнения. Конечно, нет. Мне всегда хотелось как можно глубже погрузиться в то, чем я занимаюсь. Мне в принципе не очень нравятся люди, которые сбивают только верхушки и не уходят на глубину какой-либо темы, которой они интересуются или занимаются. Поэтому когда я заинтересовался христианством, а здесь надо очень четко тоже это проговорить, что я пришел в христианство потому, что мне было интересно. Не потому что у меня случилось какое-то счастье или наоборот какая-то беда в жизни случилась, и это меня привело. Нет, мне просто стало интересно. Я взял книжки и читал, мне стало еще более интересно, я своими ногами пошел, мне стало еще более интересно. Я все более углублялся-углублялся-углублялся и доуглублялся до того, что пришел к идее священства, потому что это максимальное погружение, эта максимальная интеграция из всех возможных. Естественно, когда я стал католиком, для меня вообще вопроса не стояло, кем я буду, конечно, я буду священником. Монахом или приходским это уже другой вопрос, уже как я сказал, не столь принципиально в католичестве, потому что примерно все одно и то же. Монашество давало больше интересных возможностей, нежели приходское священство, возможность, в частности, в том числе прикоснуться к истории древнего ордена католического, Доминиканского в частности, куда я пошел.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы сегодня беседуем со священником Сергием Лабунским, клириком Елисаветинского храма города Красногорска. Да, отец Сергий, продолжайте. Про детей.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. И вот, сидя во дворе этого монастыря, я увидел детей, которые играли, и понял, что я буду глубоко несчастлив, если не увижу собственных детей. Это стало концом моего монашеского пути.
Кира Лаврентьева:
— Не став его началом.
Священник Сергий Лабунский:
— Не, я положил ему начало. Я был в постулантуре.
Кира Лаврентьева:
— То есть вы уже первую какую-то стадию...
Священник Сергий Лабунский:
— Послушник, по-русски это послушник. Я был в послушниках Доминиканского ордена, дальше я не продвинулся, никаких обетов я не приносил, то есть монахом я так и не был никогда, и слава Богу. Тем не менее, какие-то первые шаги были сделаны. В этот момент я понял, что все, монашество для меня закрыто, закрыто и католическое священство. Потому что я не могу быть с детьми католическим священником. Собственно говоря, и ладно, на этом я успокоился, спокойно уехал домой. Какое-то время, год или два во мне это еще оставалось, католичество, но я уже получил от него определенную прививку, потому что увидел обновленчество католической церкви, увидел не только на Украине, особенно в Польше, где это было очевидно, где это было просто вопиюще, я бы сказал.
Константин Мацан:
— Вы от этого отошли, а к чему вы пришли?
Кира Лаврентьева:
— Костя все хочет узнать, к чему вы пришли.
Константин Мацан:
— Я все хочу узнать, как вы отошли от католичества и пришли в православие.
Священник Сергий Лабунский:
— Так подождите, подождите, тут же длинная история, она на этом не начинается даже.
Константин Мацан:
— Хорошо.
Священник Сергий Лабунский:
— Подождите, пока предисловие. И когда я разочаровался в католичестве в том виде, в каком оно есть, прийти мне было особенно не к кому и не к чему. Надо еще отметить, что у католиков, особенно русских католиков, как людей, живущих, не скажу что во враждебном окружении, но тем не менее в каком-то окружении, от которого они себя отделяют, у них есть ощущение собственного элитизма. Мы некая элита, и спасибо Тебе, Боже, что я не как какая-нибудь бабушка в этой православной церкви, в э-той РПЦ. Это очень характерная черта для русских католиков, которую я сам неоднократно видел, да и, что скрывать, которой сам был заражен.
Константин Мацан:
— Вообще, я бы сказал, для русских интеллигентов.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Поэтому когда пришел к мысли, что мне в католичестве делать нечего и что мне нужно куда-то уходить, для меня возникла трудная проблема, я не мог переступить через себя и прийти в э-ту РПЦ.
Константин Мацан:
— Это уже интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, да. Представляете? Это состояние потерянности примерно год длилось, я пытался найти какие-то альтернативы, возможности, узнал, что существуют какие-то альтернативные православные, даже пришел к ним на службу, ужаснулся, честное слово, и больше никогда не приходил, и вам не советую, честное слово, это было ужасно. Это был патриархийный священник, который бросил свое служение в Русской Православной Церкви. Где-то кто-то, не пойми кто, его рукоположил в епископы. И он при живой жене — хотя формально он говорит, что с ней не живет, хотя они живут в одном доме — при живой жене стал епископом, у себя на участке построил церковь деревянненькую такую, типа шалашика.
Кира Лаврентьева:
— Он не слепой?
Священник Сергий Лабунский:
— Не-не-не, это был зрячий. Не знаю, может быть, сейчас что-то изменилось.
Кира Лаврентьева:
-Чего только нет.
Священник Сергий Лабунский:
— Там была какая-то церковь альтернативная, якобы православная, и он меня пригласил, приходи к нам на службу пасхальную. Пасхальная служба это была. Я пришел, выяснилось, что нет никого больше. К нему там еще должны были приехать другие иерархи этой церкви, но никто не приехал, он был просто один. Первый звоночек, что все иерархи альтернативной церкви проигнорировали пасхальное богослужение. Следующий звоночек, когда не нашлось никого, кому бы служить, он ко мне подходил, Сергей — я тогда еще не был, естественно священником, я был мирянин — Сергей, вы не хотите ли попономарить. — Слушайте, я вообще не в курсе, что делать, вообще никогда в жизни. Он говорит, да ничего, я там расскажу вам, все расскажу. Но я отказался тогда, никуда не стал идти. Я говорю, не-не, я тут постою. И третий звоночек был, когда в середине службы он ко мне выходил из алтаря и спрашивал, посылать ли за водкой сейчас или после службы? Ну, типа праздновать. Я, честное слово, настолько был глубоко разочарован всей этой альтернативщиной, что тоже оставил ее в стороне, даже не погрузившись в нее. Целый год я находился в каком-то состоянии потерянности, не знал, куда мне идти, вот так просто взять и прийти в Русскую Православную Церковь, для меня какой-то внутренний барьер существовал. Альтернатив, по сути, не было, а те, которые были, это было что-то страшное, упаси Боже. Целый год я был в каком-то вакууме, я прекрасно помню этот момент. Я тогда работал вебдизайнером, и мне надо было приехать на Китай-город к нашему клиенту что-то с ним обсудить. И я помню это свое тяжелое чувство от потерянности, от невозможности не то, что реализовать себя в духовном плане, а именно это было для меня всегда гораздо важнее, чем какая-либо светская работа, я всегда себя видел только служителем Церкви, в любом случае как-то с нею соприкасающимся плотно. И вот целый год этого у меня нет. Я помню это чувство потерянности, отчаяния, я иду и думаю, все хватит, мне надоело, просто первый храм, который я увижу, я туда зайду и останусь. Я выхожу из Китай-города, первый храм, который я вижу, это Никола в Кленниках на Маросейке.
Константин Мацан:
— Легендарный храм.
Священник Сергий Лабунский:
— Легендарный абсолютно храм.
Константин Мацан:
— Отца Алексея Мечева и Сергия Мечева потом.
Кира Лаврентьева:
— Надо же.
Священник Сергий Лабунский:
— Я туда захожу, там стоит отец Николай Чернышев, служит молебен. Я тогда еще не знал, что это так называется, думаю, ладно, постою. Как раз молебен у раки мощей праведного Алексея Мечева. После этого молебна я торможу батюшку, отче, мне очень надо исповедаться. Он говорит, ну, давай, ладно.
Кира Лаврентьева:
— Надо, так надо.
Священник Сергий Лабунский:
— Надо, так надо. И я два часа ему вот это все, что у меня накопилось, что у меня наболело, просто на него вываливаю. Пикантность ситуации еще заключается в том, что отец Николай Чернышев, не знаю, как сейчас, но на тот момент он был плотно связан с факультетом иконописи в Свято-Тихоновском институте. Как я потом узнал, ему в это время надо было ехать принимать экзамен или, по крайней мере, как-то участвовать в принятии экзамена в Свято-Тихоновском институте, а я его тут тормознул и два часа ему все это рассказывал. Надо отдать ему должное, он безропотно абсолютно меня выслушал, выдал несколько рекомендаций, и предложил еще приходить, дальше не отрываться, не уходить. А вы знаете, когда я исповедался, у меня было настолько прекрасное внутреннее состояние духа, я настолько воспарил буквально, я просто почувствовал себя дома, что наконец-то. Вот это длительное...
Кира Лаврентьева:
— Скитание.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. Вот это длительное скитание закончилось, я просто пришел домой, я выдохнул, мне не нужно с кем-то бороться, мне не нужно никому чего-то доказывать, я могу спокойно приходить в храм, причащаться и быть частью обычной общины христианской.
Кира Лаврентьева:
— Прекрасно.
Священник Сергий Лабунский:
— Без каких-то выпендрежей, без каких-то, не знаю...
Кира Лаврентьева:
— Изощрений.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, без каких-то изощрений. Просто приходить и просто причащаться в окружении таких же христиан, таких же людей. Вот она, настоящая община молитвенная, которая собирается вокруг единой Чаши. Этого мне безумно не хватало, и это я получил в храме Николы в Кленниках, и до сих пор я себя считаю частью Маросейской общины. Потому что отец Николая стал моим духовным отцом, он же мне давал рекомендацию на поступление в семинарию несколько лет спустя. То есть все мое дальнейшее, уже православное воцерковление или, скажем, ревоцерковление после католичества происходило в храме Николы в Кленниках на Маросейке под водительством отца Александра Куликова, настоятеля, и вот отца Николая Чернышева, моего духовника.
Константин Мацан:
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Сергей Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске. У микрофонов Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас, дорогие радиослушатели. В этом часе с нами священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути отца Сергия к священству, но не только к священству, дорогие радиослушатели, но также к католичеству, из католичества, к православию, к храму.
Константин Мацан:
— К байкерству.
Кира Лаврентьева:
— К байкерству. И мне кажется, много еще путей у отца Сергия откроется. Но что я хочу процитировать, дорогие радиослушатели и дорогой отец Сергий. «Сейчас с высоты прожитых лет я могу оценить свой путь как извилистый и тернистый. Но на этом пути мне помогал мой добрый предок, прапрадед священномученик Федор Крюков, который вымаливал меня и вытаскивал из очень многих жизненных передряг». Итак, мы открываем новую страницу великолепной книги, открываем новый узор переплетений тонких линий вашей жизни, и спросим вас, откуда взялся этот прекрасный священномученик, знали ли вы об этом с детства, и как он участвовал непосредственно в вашей жизни.
Священник Сергий Лабунский:
— Он участвовал молитвенно.
Кира Лаврентьева:
— Очевидно, это очевидно.
Священник Сергий Лабунский:
— Ох, откуда взялся. Честно сказать, я никогда в детстве не знал, что у меня кто-то есть в роду в священном сане, тем более в лике мучеников. Естественно, тогда он не был прославлен как новомученик, потому что в советское время это было принято скрывать. Меня крестили, к счастью, не на дому, в церкви, но все равно церковь выбирали как можно дальше от дома и старались, чтобы нигде никаких следов не оставалось от этого крещения. А тем более, у меня там всякие дедушки, бабушки, родители партийными работниками были, тоже было не так хорошо, чтобы кто-то у них на работе узнал о моем крещении. Естественно, все это скрывалось. Никто ничего не рассказывал. И я помню, что у моей прабабушке, дочери как раз отца Федора Крюкова всегда в комнате ее были иконы, но всегда они были в уголочке, завешенные шторой. То есть в том уголочке, где окно, на той же стене, где окно, шторы от окна раздвигались в стороны и полностью закрывали эту иконную полочку. Заходишь в комнату, ее просто не видно вообще, но стоит отодвинуть шторку и вот она замечательная классическая иконная полочка советского человека. Я прекрасно помню этот момент. Все это всегда скрывалось, это было не принято афишировать и, конечно, я в детстве ничего об этом не знал. Узнал я об этом, когда пошло мое... воцерковление не правильно сказать тогда, но какой-то повышенный интерес к религии, и вот тогда мне рассказали: а кто-то у нас был где-то там. Опять же родители у меня были неверующие особенно тогда были. В принципе, хорошо относились к церкви, но не сказать, что как-то... никогда верующими не были. Поэтому они тоже не могли мне рассказать деталей, подробностей, ничего, просто сказали, что-то у нас было такое. Я поинтересовался, что, где, кто был, откуда это известно.
Кира Лаврентьева:
— Что, где, когда?
Священник Сергий Лабунский:
— Выяснил, что вот так его звали, где он, что он. И дальше начал разыскивать любую информацию, какую только возможно. Это были уже двухтысячные годы, уже появился интернет, пусть в сравнительно зачаточном состоянии, но тем не менее, он уже был, уже можно было в интернете какую-то информацию искать. Я так нашел отца Ианнуария (Недачина), тогда он был, если я не путаю, настоятелем подворья Соловецкого монастыря в Москве. Затем он был благочинным храмов Соловецкого монастыря, сейчас, честно говоря, не знаю где. Но выяснилось, что мой предок, отец Федор Крюков дьяконом служил в одном храме с его предком, тоже новомучеником, вот этого игумена Ианнуария (Недачина). Я связался с отцом Ианнуарием, мы с ним пообщались, он мне рассказал немножечко, откуда он взял эту информацию. Благодаря его наводке я смог выйти на архив ФСБ по Смоленской области и через наш Центральный архив УФСБ в Москве на метро Кузнецкий мост. Там я уже ознакомился с подлинным делом расстрельным отца Федора. Специально для меня его привезли из Смоленска в Москву, меня пригласили в этот архив и я действительно сел наедине, тет-а-тет с этим расстрельным делом моего предка и посмотрел, полистал. Сложно сейчас передать те чувства, те эмоции, которые я испытывал, меня очень поразило, до сих пор это помню, как я листаю стенограммы допроса, и в конце стенограмм всегда стоит подпись допрашиваемого. И я вижу, что в начале рука твердая у отца Федора, а чем дальше я листаю, тем она все-е...
Кира Лаврентьева:
— Невозможно вообще смотреть.
Священник Сергий Лабунский:
— Ужасно, ужасно. Видно, что рука дрожит. Я понимаю, насколько ему тяжело было. Может быть, его били.
Кира Лаврентьева:
— Пытали.
Священник Сергий Лабунский:
— Пытали, издевались над ним, в каких условиях он содержался. И я понимаю, что этот кусочек живой истории, кровоточащей истории, моей истории, истории моей семьи — ничем не передаваемое ощущение. В этот момент я особенно глубоко влюбился в новомучеников, для меня подвиг новомучеников это, пожалуй, самая яркая страница вообще в церковной истории не только даже последних лет, но вообще в принципе в церковной истории, пожалуй, самая яркая страница. И может быть, она для меня такая потому, что есть вот эта связь, прикосновение, физическое буквально прикосновение, через это дело из архива ФСБ. Удивительная на самом деле история. И, конечно, отец Федор для меня стал путеводной звездочкой, его икона у меня стоит дома, у всех моих родных она теперь стоит тоже дома. Мы заказывали разным иконописцам, у нас несколько вариантов его икон рукописных есть, Конечно, я каждый раз молюсь ему обязательно и прошу его помощи и заступления. Даже когда я не знал о нем, и когда мои мытарства проходили через католичество и потом через пропасть неприкаянности моей после католичества, до того, как я пришел в православную церковь, я абсолютно уверен, что он меня вел, что он за меня молился перед престолом Божиим, и он меня вымолил. Потому что не было кого-то, кто бы за меня вздохнул и помолился. Наверное, мама, без сомнения, но она человеком была не особо верующим, поэтому, видимо ее молитва... Нет материнскую молитву не надо, наверное, сбрасывать со счетов.
Кира Лаврентьева:
— Конечно.
Священник Сергий Лабунский:
— Она меня тоже, я думаю, вымолила, хоть своими словами, может быть, не умея, не зная, но думаю, что она тоже вложила очень много своих молитв в меня. Вот она и отец Федор.
Константин Мацан:
— Так, хорошо, а байкерство священнику зачем?
Кира Лаврентьева:
— Новая страница.
Священник Сергий Лабунский:
— Новая странница, да. Байкерство. Это отдельная история, напрямую никак с церковью и священством не связанная, и связавшаяся с ней только под конец, потому что я два в одном, я и то и другое в одной личности. С подростковости опять же люблю мотоциклы, нравятся они мне, красивые, хорошие. Как-то никогда не вставал передо мной вопрос покупки собственного мотоцикла, хотя и хотелось, но это всегда было достаточно умозрительное желание, никогда не воплощаемое в действительности. Никогда у меня не было дядюшек с Явами, Планетами, Ижами, которые меня катали, ничего подобного у меня не было, это всегда было умозрительное увлечение. В конце концов, я уже став священником, познакомился с таким феноменом, как христианские мотоклубы. То есть мотоклубы, но состоящие из христиан, подчеркивающие свое христианство и использующие свое участие в этой байкерской среде для проповеди христианства. Насколько я знал, тогда уже существовал христианский мотоклуб, это орден Преображения в Кирове созданный, он тоже себя прямо не позиционировал как христианский мотоклуб, но он был создан священником еще в начале нулевых, двухтысячных годов. Но я о нем тогда ничего не знал абсолютно. И первый христианский мотоклуб, с которым я столкнулся, это God’s Squad, это зарубежный основанный, по-моему, в 1972 году мотоклуб, основан в Австралии был, и сейчас распространившийся по всему миру. К сегодняшнему дню у него, по-моему, больше пятнадцати стран открыто, где есть представительство этого мотоклуба, чаптеры они называются, как отделения этого мотоклуба. Я познакомился в первую очередь с ними, сдружился, с’общался, узнал, что на Украине есть чаптер, отделение этого мотоклуба. Раз они на Украине, значит, они говорят по-русски, я с ними связался, у нас пошло общение, мы подружились. Вот, собственно говоря, мои первые прикосновения к байкерской теме, физическое прикосновения. Не просто умозрительно, а буквально я прикоснулся физически, я увидел этих людей, я увидел эти мотоциклы, я увидел возможность не просто кататься на мотоцикле, проветривая свое лицо на подмосковных трассах, а я увидел за этим возможность какого-то делания, в том числе для Бога и ради Бога. Меня это очень вдохновило. Поэтому первое мое осознанное решение приобрести себе мотоцикл связано было именно с этим клубом. Я просто захотел в него вступить, я захотел быть частью этого движения, и я тогда впервые предметно задумался о покупке своего мотоцикла, и купил его себе на восьмое марта. Э-ге. Так получилось, совпали даты.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергей, а если немножко вернуться к тому моменту, когда вы оказались в храме, где находятся мощи праведного Алексея Мечева, в храме святителя Николая в Кленниках. Вы с радостью вошли в эту общину, мы начали развиваться, вы поняли, что вы дома. Все это очень откликается, такое с силой сказанное слово, ты всегда чувствуешь правду. Я думаю, наши радиослушатели также чувствуют ее, как мы с Костей. А момент священства? Вы также решили углубляться в православие, как вы углублялись в католичество, «во всем хочу дойти до самой сути». Вы и тут решили дойти до сути и стать священником. И как отнеслось к этому священноначалие, конкретно ваш священник, который вас исповедовал?
Священник Сергий Лабунский:
— Надо здесь сделать маленькую ремарку и сказать, что идея священства у меня появилась еще до того...
Кира Лаврентьева:
— Это мы уже поняли.
Священник Сергий Лабунский:
— ...как я воцерковился.
Кира Лаврентьева:
— А, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Когда мне в принципе стало это интересно, я понял, что вот, священство это наверняка то, что нужно. Мне сразу захотелось... Я тогда подростком был, сделайте на это скидку, пожалуйста, мне сразу захотелось все по-максимуму. Поэтому естественно, даже не зная, что это такое, еще не перейдя в католичество, я крещен-то было в православии, и в католичество я перешел уже, будучи в достаточно сознательном возрасте, не имея никакого опыта воцерковления. Но даже еще до этого перехода, когда я только задумывался об этом, когда мне это только стало интересно, когда я только начинал что-то читать какие-то книжки, я уже думал, что священство это наверняка, то, что нужно, я ничего про это не знаю, но мне это нравится. И я помню прекрасно момент, когда я пришел в ближайший к своему дому храм, это храм Сергия Радонежского в Гусиново, и с порога к батюшке. Я даже не знаю, что там за батюшка был, такой с рыжей бородой, не знаю, как его зовут. Я с порога к батюшке: отче, я хочу в семинарию поступать. А он меня первый раз видит, он как-то замялся, говорит: ну, ты знаешь, надо как-то на службы походить порегулярнее, у нас еще воскресная школа есть. Все, сразу тут для меня стояла точка, воскресная школа не рассматривалась в принципе. И все, это мимолетное прикосновение, первое мое высказанное желание стать священником, не зная еще ничего абсолютно, здесь закончилось. И дальше я немножко отступил назад, углубился в свои интересы в виде истории европейской и различной религиозной мысли. И тут постепенно начало выкристаллизовываться католичество потихонечку. Но я уже на тот момент хотел быть священником. Став католиком, естественно, а куда мне еще, конечно, священство. Поэтому уйдя из католичества в православие, идея священства никуда не делась, оно, как сияла для меня маяком, путеводной звездой, так оно у меня и сияло все это время. И со стороны, это любопытно тоже отметить, может показаться, что мой путь это какое-то метание из одной крайности в другую.
Кира Лаврентьева:
— Нет, нет. Не кажется так.
Священник Сергий Лабунский:
— А на самом деле, я хочу это подчеркнуть, всегда была очень прямая дорога, потому что всегда передо мной была вот эта путеводная звезда — служение Богу, служение именно с полной самоотдачей на полной глубине. Оно меня всегда вело. Да, я ошибался дверью в своей жизни, я заходил немножечко не туда. К счастью я оттуда вышел и пошел правильной дорогой.
Кира Лаврентьева:
— Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска, байкер, член Императорского православного палестинского общества, бывший католик, вот так мы под конец вас представим по полной программе, отец Сергий, проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Сергий, могли бы вы сказать, что вы припали к долгожданному источнику, священству, вы таки достигли того, чего искали, углубились, спустились на глубину? Просто ведь священство это сложная вещь, это опаляющая вещь, это то, к чему надо быть готовым, как говорит Иоанн Шанхайский, иначе оно тебя просто сожжет как солому.
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнений. Я честно совершенно скажу, что я ощущаю себя абсолютно на своем месте. Абсолютно.
Кира Лаврентьева:
— Слава Богу.
Священник Сергий Лабунский:
— Мне настолько нравится то, чем я занимаюсь, я настолько искренне люблю свое дело, служение у престола. Даже когда меня раньше спрашивали, чего тебе от жизни надо, я говорил, мне нужны всего три вещи, это приход, матушка и борода лопатой. Вот только с бородой лопатой у меня не очень получилось, у меня совочек такой. Все остальное у меня все замечательно.
Кира Лаврентьева:
— Вы такой мыслитель, как-то борода лопатой сюда никак не цепляется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, отнюдь, я искренне за.
Кира Лаврентьева:
— Да? Наоборот?
Священник Сергий Лабунский:
— Может быть, вид-то интеллигентный у меня достаточно, но на самом деле я очень даже...
Константин Мацан:
— А на самом деле...
Священник Сергий Лабунский:
— Промолчим о том, что я брутальный байкер, не надо, в частности я уже говорил вам еще до того, как начался эфир, что я увлекаюсь старым обрядом, мне очень нравится старина русская. Мне вообще нравится старина, осязать пыль веков для меня исключительно важно внезапно. И если я не чувствую связи с древностью, а древность как лакмусовая бумажка, которая позволяет отличить истину от наносного и временного, в церкви является вечность и прикоснуться этой вечности дорогого стоит. Когда я занимаюсь тем, что я люблю, занимаюсь служением у престола, мне интересно, а как это было раньше? И мне хочется прикоснуться и здесь тоже к какой-то старине. Так я пришел к интересу к нашим дореформенным обрядам, старым, принятым еще до патриарха Никона при первых пяти русских патриархах. И постепенно этот интерес еще с нулевых у меня зародился, развивался. И сейчас, я надеюсь, мы пришли к той точке, когда в рамках нашего прихода начнутся богослужения по старым обрядам. Честно скажу, что пока еще нет благословения правящего архиерея, но мой рапорт на столе у него уже лежит. Я надеюсь получить это ответ и надеюсь, что после Пасхи у нас начнутся эти службы. Это процесс, который длился ни один год, я, пожалуй, даже скажу, что не одно десятилетие.
Константин Мацан:
— Я бы хотел спросить еще немножко о байкерстве. Не о самом байкерстве, а о том, что, предвижу, что может быть, у наших слушателей ваш рассказ такой простой — захотелось купить мотоцикл, купил — может вызвать даже вопросы. Есть некоторое представление, может быть, стереотипное, то есть ложное и неверное, но все же оно есть, что вообще-то не должно священнику иметь мирские сильные увлечения. Ну ладно священник историк, археолог, ученый, а вот священник, который сердцем привязывается к какому-то яркому, страстному, в каком-то смысле, хобби, это что-то не то. Что бы вы таким критикам ответили?
Кира Лаврентьева:
— Константин, ну ты закрутил.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, а что? Очень интересный вопрос, вообще молодец.
Константин Мацан:
— Спасибо. Я стараюсь.
Священник Сергий Лабунский:
— Молодец. На самом-то деле я могу согласиться с этими критиками. Действительно, когда у человека возникает что-то, что излишне его увлекает, это может очень легко отвлечь его от главного дела его жизни, в частности в данном случае, от священства. И более того, у меня есть примеры таких священников перед глазами, которые излишне ушли в эту область. Я не единственный как вы понимаете, священник, который на мотоцикле ездит. На данный момент у нас есть сообщество в интернете, мы не можем порой встречаться физически, потому что география очень большая этого сообщества, но в интернете оно существует. Оно так и называется «Мотосообщество православного духовенства». На данном момент в нем состоит больше восьмидесяти человек. И туда принимают только в священном сане, ни один мирянин не может войти в это сообщество. Больше восьмидесяти человек в священном сане Русской Православной Церкви или других канонических церквей, в основном, конечно, Русской Православной Церкви, являются байкерами, являются мотоциклистами увлеченными. И конечно, среди всего этого сообщества есть примеры, когда человек переступал какую-то тонкую невидимую границу и уходил, излишне увлекался этой байкерской темой, стереотипной, подчеркну, байкерской темой. Знаете, как это обычно выглядит, когда что-то такое в коже, с кучей цепей, заклепок, с огромным или громким ревом двигателя, такое что-то нарочито брутальное.
Константин Мацан:
— Я себе воображаю картину, что по дороге несется Харлей-Дэвидсон мотоцикл, от него такая ряса развивается, на воздухе трепещется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, нет, этого никогда не бывает.
Константин Мацан:
— Вы не в подряснике, нет, катаетесь?
Священник Сергий Лабунский:
— Ни в коем случае, нет. Не надо путать Божий дар с яичницей. В церкви надо в рясе, на мотоцикле в рясе не надо.
Константин Мацан:
— Какая яичница? Пост сейчас идет.
Священник Сергий Лабунский:
— Тем более. Нет, на мотоцикле в рясе, конечно, не нужно. Это, во-первых, просто банально опасно, если уж на то пошло, она может в колесо там куда-то залезть.
Константин Мацан:
— Да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— С другой стороны, я предпочитаю все-таки разделять. Есть понятие уместности. В храме уместно быть в духовной одежде. На мотоцикле уместно быть в защите, в специальной дорожной защите. Я не умаляю силу веры, но ряса все-таки плохая защита.
Константин Мацан:
— Собственно, мой вопрос был о том, что когда у человека есть сильное увлечение, как правило, он в себе стремится лакуну заполнить. Со стороны кажется, ну, какая у священника лакуна может быть внутри? Перед престолом человек предстоит, его руками таинства совершаются. Какие еще увлечения нужны вообще? А с другой стороны все мы люди и священник не перестает быть человеком, и ничто человеческое ему не чуждо, и почему не может быть у священника хобби, увлечения и так далее? Я хочу, чтобы вы что-то об этом сказали.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно, может быть и хобби, и увлечения, и плохого в этом нет ничего. Оно не должно быть на первом месте, на первом месте всегда служба у престола, это однозначно, это не обсуждается и не может обсуждаться в данном случае. Всегда священство в основе, как в базе...
Константин Мацан:
— В приоритете.
Священник Сергий Лабунский:
— В приоритете, спасибо. Конечно, священство всегда в приоритете. Но хобби естественно, может быть. Главное, чтобы человек не увлекался темной стороной того мотоциклизма, байкерства. Потому что темная сторона в этом есть, без сомнения. И, кстати говоря, что мне еще нравилось в христианских мотоклубах, в них эта темная сторона отсекается. Я прихожу на мероприятие христианского мотоклуба, я понимаю, что здесь никто не будет в алкогольном подпитии, что не будет никакого мата, стриптиза и еще чего-то в этом роде. Это действительно, верующие, воцерковленные люди здесь собрались. И нам есть о чем поговорить, у нас общие интересы, у нас общие взгляды на жизнь. Естественно, что человек ищет себе подобных, с кем его взгляды совпадают, с кем его интересы совпадают. В байкерской среде есть, это удивительное, уникальное, по сути, сообщество православных мотоциклистов, которые собираются вместе и которые даже совместные проекты реализуют. Это не только благотворительные проекты, как мы недавно в 2018 году, например, выпустили благотворительный календарь, где несколько священников сфотографировались рядом со своими мотоциклами. И мы этот календарь выпустили, все вырученные деньги, которые мы за него получили, были отправлены на помощь малоимущим приходам, которые только восстанавливаются, реконструируются, нуждаются в помощи. И в принципе идея была в том, чтобы привлечь внимание людей к тому, что где-то рядышком, не где-то далеко, а буквально рядышком с тобой, есть храмы нуждающиеся, есть семьи священников, которые нуждаются, помоги им, пожалуйста. Может быть посильная помощь волонтерская. Это, может быть, и денежкой где-то помочь, поддержать. Это, может быть, где-то распространить информацию о том, что такой храм есть, и в чем он нуждается. Если не ты поможешь, то кто-то другой поможет, но ты хотя бы расскажешь об этом. Так или иначе, мы столкнулись в нашем «Мотосообществе православного духовенства», мы физически с этим лицом к лицу столкнулись, и у нас возникла идея как-то помочь, как-то решить эту проблему. Какими силами мы можем это делать? Конечно, священник на мотоцикле это определенный вау-эффект и мы решили его использовать. Мы выпустили этот календарь, где сфотографировались несколько священников рядом со своим мотоциклом, я естественно, тоже есть в этом календаре рядом со своим теперь уже прежним мотоциклом, я его продал, но тем не менее. Мы этот календарь распространяли, не было никаких спонсоров, никто нам не помогал, мы просто сами скинулись и сами выпустили, и просто раздавали всем желающим, всем, кто хотел. А они донатили, жертвовали на храмы, там целый список был этих храмов.
Константин Мацан:
— У нас мало времени остается, у меня последний вопрос. Но мне, правда, очень интересно задать его. Возвращаясь к вашему интересу к западной истории, средневековой, я очень, как мне кажется, понимаю этот интерес. Может быть, меня не интересовала история как таковая, но книги про мушкетеров, западная архитектура, замки, рыцари, живопись, готика — все это такое красивое, такая сокровищница, что, кажется, хочется к этой западной христианской культуре принадлежать. На этом фоне обращаешься на Восток в православие и думаешь, как-то скучно здесь, нет того размаха. Где мушкетеры, где рыцари? Какие-то иконы, старинные храмы и романтики нет. И нужно, чтобы какая-то зрелость была, не духовная, но какая-то жизненная, чтобы оценить красоту иконы, чтобы поставить Владимирскую икону даже чисто художественно в один ряд с шедеврами, не знаю, Рафаэля и понять, что это просто другое искусство, оно такое же захватывающее. Как вы это чувствуете? При вашем интересе к западной культуре обращение к культуре православной?
Священник Сергий Лабунский:
— Ох. Когда только происходил мой переход из католичества в православие, когда я начинал к нему прикасаться, мне, конечно, было очень тяжело. Я искренне люблю, подождите, я сформулирую это... Как есть человек визуал, ему важно как это выглядит, кто-то на слух лучше воспринимает. Я воспринимаю лучше глазами, и для меня искусство визуальное, осязаемое, видимое искусство, всегда играло большую роль. Я искренне люблю, например, готику. Я считаю, это просто вершиной архитектуры, абсолютной вершиной, и ничто до сих пор не поднялось до таких же высот и красоты, как готика. До сих пор мой любимый храм — готический храм. Да простят меня наши радиослушатели, но тем не менее. Это храм Архангела Михаила в Киеве, совсем недалеко от Московского вокзала, если пройти, очень люблю этот храм, он в неоготическом стиле, из красного кирпича и немножечко камня, потрясающе красивый, до сих пор один из любимых моих храмов. Конечно, когда я приходил в православие, мне было эстетически очень тяжело, потому что я привык к другому, я люблю другое. Поначалу мне было непонятно, как вообще можно молиться носом в стенку, я имею в виду иконостас. Ну как же, я же привык к тому, что алтарная часть открыта, что я вижу престол, что я вижу духовенство, я как бы соучаствую в том, что происходит. А тут я стою перед закрытой стеной с закрытыми дверями, и вот такая духовность. Конечно, мне поначалу было очень тяжело. Но на самом деле вы правы, нужна какая-то зрелость, если уж не духовная, то годами определенная, но на Востоке есть своя красота. Эта красота уникальна. Конечно, она отличается от западной, естественно, но она по-своему прекрасна, удивительна и завораживает не меньше, чем красота западная. Если западная красота во многом очень рациональна, то красота Востока христианского во многом очень субъективно переживаемая, и во многом очень мистична, я бы так сказал. Я надеюсь, вы меня понимаете, что я имею в виду.
Константин Мацан:
— Я надеюсь, что понимаю, думаю, что понимаю, и вспоминаю знаменитый афоризм отца Павла Флоренского, который, как известно, придумал свое эстетическое доказательство бытия Бога: «Есть Троица Рублева, значит, есть Бог».
Священник Сергий Лабунский:
— Прекрасно, золотые слова.
Константин Мацан:
— Потому что настолько совершенна эта икона, что не может не быть Того, Кто вдохновил иконописца.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. А кстати, извините, я еще вас перебью немножечко. Но хотел бы еще здесь пять копеек довставить. О том, что Западная культура, Западная эстетика может быть православной. И есть, я, может быть, для кого-то из наших радиослушателей открою новый материк, тем не менее, есть православные общины Западного обряда. Это настоящие православные люди, исповедующие православное вероучение, но служащие по Западным обрядам, по старинной древней Римской мессе, которая помнит аромат катакомб. Вот эта старинная латинская месса помнит аромат катакомб, действительно, она из тех дальних времен идет. И папа Римский Григорий Первый, Двоеслов в православии, хотя на самом деле он не двоеслов, он беседник, потому что двоеслов это диалогос, неверно перевели.
Константин Мацан:
— Диалогос, да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— Он же кодофицировал, то есть утвердил уже существующий до него чин мессы. Та древняя, не современная, я подчеркиваю, не обновленческая латинская нынешняя месса нового сорта, а та древняя, которую чаще всего называют Тридентской по более позднему собору, это подлинное православное наследие православного Запада. Это удивительно на самом деле, и я рад, что такие общины существуют. Я рад, что есть люди, которые любят латинскую эстетику, западную эстетику и при этом действительно вспоминают, что ее истоки в православии, а не расколе. И возвращаются к этим православным истокам. На Западе есть общины латинообрядные православных церквей. Это Антиохийской Православной Церкви, это достаточно много общин в рамках Русской Православной Зарубежной Церкви, еще нескольких поместных православных церквей, такие даже целые диоцезы тоже есть, благочиние даже есть западнообрядных приходов православных. Я считаю это прекрасно, потрясающе, что это есть. И на Западе это востребовано.
Константин Мацан:
— Интереснейшая тема, задел на большую передачу на будущее. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Программу вели Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.
Кира Лаврентьева:
— Всего хорошего.
Священник Сергий Лабунский:
— До свиданья.
«Истоки и современность православной журналистики: личный путь». Николай Державин
У нас в гостях был заместитель руководителя пресс-службы Патриарха Николай Державин.
Мы говорили с нашим гостем об истоках и современности православной журналистики, а также об особенностях работы комментатора праздничных богослужений в прямой трансляции.