У нас в студии побывал регент Московского Синодального хора Алексей Пузаков.
Наш гость рассказал об истории хора, том, как он возник, почему на некоторое время прекращал своё существование, как возрождался и где сейчас его можно услышать. И, конечно, в ходе программы прозвучали произведения в исполнении Московского Синодального хора.
Ведущие: Алексей Пичугин и Алла Митрофанова
А. Пичугин
— Здравствуйте! Меня зовут Алексей Пичугин. Здесь также Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Добрый, светлый вечер!
А. Пичугин
— А в гостях у радио «Вера» сегодня, у нашей программы, Алексей Пузаков — руководитель Московского Синодального хора. Здравствуйте!
А. Пузаков
— Здравствуйте!
Наше досье
— Алексей Пузаков. Родился в Москве в 1966 году. Ещё в детстве он попал на клирос, и с этого момента церковное пение стало делом его жизни. Уже в девятнадцать лет Алексей начал управлять церковным хором. В 1994 году Алексей Пузаков, при поддержке настоятеля храма святителя Николая в Толмачах протоиерея Николая Соколова и сотрудников Третьяковской галереи, основал церковно-государственный хор при этом прославленном музее. В 2009 году возглавил возрождённый Московский Синодальный хор. Заслуженный артист России, награждён церковными орденами преподобного Сергия Радонежского и святителя Иннокентия Московского.
А. Пичугин
— Алексей, вы возродили Синодальный хор, правильно? Я правильно понимаю, что с 1919 года он не существовал — весь советский период — и только в 2009 году он появился вновь вашими стараниями?
А. Пузаков
— Да, это так. Правда, это очень ответственно звучит: возродил, — потому что творчество — это процесс не индивидуальный, он коллективный. Естественно, в этом возрождении участвовало много людей. И, конечно, в первую очередь всё стало совершаться при поддержке, по благословению митрополита Волоколамского Илариона — настоятеля храма, где наш хор поёт во время богослужений — храм «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке. Мы ещё находимся в пути, но всё-таки за это время уже хор о себе заявил.
А. Пичугин
— В итоге у нас несколько официальных хоров, которые не претендуют на первенство конечно же, но у нас есть Синодальный хор, у нас есть Патриарший хор, у нас есть хор храма Христа Спасителя, знаменитый хор Сретенского монастыря. Оправдано наличие вот такого многообразия? Больше хоров хороших и разных?
А. Пузаков
— Я думаю, что, конечно, хоров должно быть много, потому что у нас много храмов. И мне кажется, ставить вопрос о первенстве не совсем верно, потому что мы не пытаемся забраться на какую-то вершину, только, может быть, исключительно в каких-то наших творческих поисках, а друг друг дополняем, сотрудничаем. У нас было несколько концертных программ и с хором Сретенского монастыря, и с хором храма Христа Спасителя. Мы, на самом деле, все дружим и друг друга поддерживаем, во всяком случае на моей практике всегда так происходит.
А. Пичугин
— А до революции Синодальный хор был главным в стране, правильно?
А. Пузаков
— Да, до революции это был сначала, в средние века, хор митрополичьих певчих дьяков, когда ещё не было патриаршества. Потом, с установлением патриаршества на Руси, это стал хор патриарших певчих дьяков. И с учреждением святейшего правительствующего Синода, по-моему, в 1721 году, хор стал именоваться Московский Синодальный хор. Это хор, который всегда сопровождал богослужения первоиерархов Русской Православной Церкви в Успенском соборе московского Кремля, а также участвовал в государственных церемониях, таких как коронация и в других торжественных событиях.
А. Пичугин
— А сейчас, когда Патриарх служит в Успенском соборе или кто-то из архиереев служит там, то поёт ваш хор, правильно?
А. Пузаков
— В том числе и наш. Хоры меняются, потому что бывают разные праздники, разные обстоятельства, когда, например, может петь один хор, в другое время может петь другой хор. Но это и правильно, потому что на таких торжественных богослужениях должны участвовать разные церковные коллективы.
А. Митрофанова
— А обычные приходские хоры участвуют в таких богослужениях, где, к примеру, Патриаршая служба идёт? Могут ли обычные люди с этим соприкоснуться?
А. Пузаков
— Конечно!
А. Митрофанова
— Да? То есть нет такого, что у официальных хоров монополия на Патриаршее богослужение?
А. Пузаков
— Нет, абсолютно нет. Иной раз приглашают, иной раз приглашают другие коллективы, поэтому участвуют разные. Я знаю, что и хоры из Подмосковья иногда участвуют в таких богослужениях, и хор Свято-Тихоновского богословского университета — да, по-моему сейчас так этот университет называется?
А. Пичугин
— По-другому он сейчас называется: Свято-Тихоновский гуманитарный университет.
А. Пузаков
— Да-да. И разные коллективы... Потому что, действительно, это... Сейчас, в отличие от дореволюционного времени, всё-таки Успенский собор — это, конечно, храм, в котором совершаются богослужения, но это и музей. Нельзя его назвать вполне действующим храмом, в широком смысле слова.
А. Пичугин
— Но службы достаточно часто, регулярно, можно сказать, проходят там.
А. Пузаков
— Регулярно, но не каждое воскресенье. Там в основном совершаются богослужения в память святых, чьи мощи почивают в этом соборе и, как правило, на второй день Великих праздников: на второй день Пасхи, на второй день Рождества. Богослужения совершаются регулярно, но не так, как было до революции.
А. Пичугин
— Вы сказали, что на постоянной основе ваш хор поёт в храме «Всех скорбящих Радость» на Ордынке. В советское время за этим храмом закрепилось такое представление, что это храм, куда ходит интеллигенция. Причём не обязательно даже церковная, всё-таки два раза в год — один раз «Всенощная» Рахманинова, второй раз «Литургия» Чайковского. И говорят, что в то время в этом храме можно было встретить профессоров консерватории, такую, если так можно выразиться, богему нецерковную. Владыка Киприан — тогдашний настоятель храма — даже готовил специальные проповеди, которые были рассчитаны на этих людей, правда? Насколько я знаю, вы в то время как раз в этот храм и попали в 80-е годы. Расскажите, это очень интересно!
А. Митрофанова
— Да, расскажите! Картина эпохи такая. Мы же пытаемся сейчас осознать то время и те его аспекты, которые нам не были открыты в силу того, что каждый из нас вращался в каком-то своём кругу, и не все имели доступ, к примеру, в таком храме не всякий бывал. Расскажите!
А. Пузаков
— Это действительно так. Я в этот храм попал ещё когда был не крещённым. Я воспитывался, можно сказать, в обычной московской семье, и мои родители не были церковными людьми. Но у моего отца Александра Фёдоровича, у него такое всё время в душе было богоискательство. Он увлекался различными, в то время модными, течениями: философскими...
А. Пичугин
— А это какое время было?
А. Пузаков
— Это 70-е годы. И также он заходил в храмы. Как-то взял меня на Литургию.
А. Митрофанова
— Вот в этот?
А. Пузаков
— Да, «Всех скорбящих Радость» — первый храм, куда я попал на богослужение, ещё будучи отроком. Я мало что помню, но помню атмосферу какую-то: кадильный дым, который пронизывают лучи, очень красивое пение и такое чувство красоты, гармонии какого-то иного пространства, иного бытия, нежели то, с чем я сталкивался в обычной жизни, когда приходилось быть пионером и так далее. Но позже уже, в 16 лет, снова отец меня привёл в этот храм на Страстной неделе — совершалась служба с чтением 12 Страстных Евангелий. Служба длинная, но я не заметил как прошло это время, и что-то стало происходить у меня внутри. На следующий день я уже пошёл без отца, самостоятельно в храм, потому что чувствовался какой-то внутренний порыв, внутреннее движение и понимание необходимости присутствия на вот этих богослужениях Страстной седмицы в церкви. Потом была первая Пасха. И через какое-то время я стал ездить в Троице-Сергиеву Лавру, тогда там пел знаменитый хор, под управлением архимандрита Матфея. И всё это соприкосновение с такой церковной красотой меня привело к необходимости чтения Евангелия. Но это всё происходило совершенно естественно — чтение трудов. Тогда было очень сложно с литературой, Библию ещё как-то можно было достать, а какие-то творения Святых Отцов — это было сложнее. Но так, по Божьему Промыслу, стали и книги появляться, потом я подошёл к Таинству Крещения и...
А. Пичугин
— А сколько вам лет было, когда вы крестились?
А. Пузаков
— 16 лет. Это был 1982 год.
А. Митрофанова
— Ого!
А. Пичугин
— А вы в то время уже занимались музыкой, у вас была хотя бы музыкальная школа за плечами?
А. Пузаков
— У меня было участие в детском духовом оркестре, где я занимался и играл по мере взросления на различных духовых музыкальных инструментах. Конечно, я был знаком с нотной грамотой и очень любил музыку. Но у нас семья была небогатой, и у меня, к сожалению, не было пианино в детстве. Но уже потом, по мере того, как я стал работать в храме, такие возможности стали появляться. И когда мне исполнилось 18 лет, меня уже взяли в храм на Большой Ордынке в должности чтеца и алтарника. Как раз вы вспоминали — владыка Киприан меня принимал на эту службу. И я пел на клиросе — учился пению, — и помогал прислуживать в алтаре. В то время пел как раз знаменитый хор, который вы также упоминали, под управлением Николая Васильевича Матвеева. Это было совершенно потрясающее явление, я бы сказал, что не только в церковной культуре, но в целом в московской музыкальной культуре. И освободилось место регента второго хора, потому что раньше во многих храмах служба совершалась с участием двух хоров: так называемый правый, где пели профессионалы, и левый, где пели любители. И я стал регентом, руководителем вот этого левого хора.
А. Пичугин
— А, вы уже прямо сразу стали регентом?
А. Пузаков
— Не сразу, в 18 лет.
А. Пичугин
— Но два года всего прошло!
А. Митрофанова
— В 18 лет быть регентом хора — это серьёзно довольно-таки!
А. Пичугин
— Мы обязательно продолжим этот очень интересный разговор. А сейчас давайте послушаем музыку. Я сразу скажу нашим слушателям, что Алексей Пузаков принёс диски какие-то. Мы даже сами толком не знаем, что мы сейчас будем слушать, но что-то очень интересное. Алексей, что это такое?
А. Пузаков
— Я принёс два диска. Это «Страсти по Матфею» митрополита Волоколамского Илариона и второй диск — это «Семь песен о Боге» на стихи Бориса Гребенщикова. Но я бы предложил послушать первый номер — из «Страстей по Матфею»: «Плач священный, приидите, воспоим Христу».
Звучит хор «Плач священный...».
А. Пичугин
— Друзья, напомню, что гостях у нас сегодня руководитель Московского Синодального хора Алексей Пузаков.
А. Митрофанова
— Алексей Александрович, вы сказали, что в 16 лет приняли сознательное решение креститься. А родители при этом ваши были, скажем, людьми, далёкими от Церкви. Как они отреагировали? И как окружающие отреагировали, школа, например?
А. Пузаков
— Знаете, я в школе был одиночкой в каком-то смысле. Я учился в 31-й школе, тогда это была улица Станиславского, сейчас, по-моему, Леонтьевский переулок.
А. Пичугин
— Ну, центральная московская школа фактически, у Тверской нынешней.
А. Пузаков
— Да. Большие плюсы этой школы состояли в том, что там училось много детей советской творческой интеллигенции и не было очень жёстких требований. Конечно, октябрёнком и пионером я был, а в комсомол меня уже особо не заставляли вступать.
А. Пичугин
— Да вы бы и не вступили бы!
А. Пузаков
— Я бы и не вступил.
А. Митрофанова
— Поняли, что бесполезно!
А. Пузаков
— Вы знаете, я не был каким-то борцом, просто я читал книги, ходил в музеи, о чём-то думал. И как раз в какой-то момент сложилось так, что мои родители развелись, я жил с мамой, но регулярно встречался с отцом. И отец как раз к моему шестнадцатилетнему возрасту воцерковился, регулярно ходил в храм. А мама сама ещё тогда была некрещёная так же, как я. И реакция всегда была положительная, потому что в нашей семье никогда не было какого-то атеизма нарочитого. Тогда была такая жизнь, что Церковь, конечно, была открыта для всех, но не каждый человек чувствовал потребность в церковной жизни. Вот я уже рассказывал, что когда я крестился, потом, по прошествии каких-то лет, моя мама тоже приняла крещение. Но сейчас мои родители уже ушли из этой жизни.
А. Пичугин
— Мы начали говорить про Скорбящинский храм, про православную Москву 80-х годов. Вот действительно, что за атмосфера была? Почему этот храм сильно выделялся среди прочих, почему туда ходила интеллигенция?
А. Пузаков
— Вы знаете, интеллигенция ходила в несколько храмов, в том числе и святителя Николая в Кузнецах, в соседний, и в храм, где служил митрополит Питирим...
А. Пичугин
— На улице Неждановой.
А. Пузаков
— Да, на улице Неждановой... и в том числе в храм «Всех скорбящих Радость» на Ордынке. Владыка Киприан старался всё-таки в храме создать атмосферу высокого такого стиля богослужения, очень красивого, очень торжественного.
А. Митрофанова
— Эстетика привлекала, да?
А. Пузаков
— Совершенно верно, правильно вы сказали слово! На высоком эстетическом уровне. И опять же, пение хора также привлекало многих прийти в этот храм, потому что исполнялся репертуар дореволюционного Синодального хора, который как раз я воспринял тогда ещё, в своей молодости, как губка всё это впитывал, наблюдал за работой Николая Васильевича Матвеева, ходил на репетиции, которые он проводил по вечерам в храме.
А. Пичугин
— Он конечно же правый хор возглавлял?
А. Пузаков
— Да, правый профессиональный хор. Это хор, который в советские годы записывал и пластинки. Как вы говорили, исполнял «Всенощное бдение» Рахманинова в то время, когда эта музыка нигде не звучала, кроме как в храме на Ордынке — такое время было. Также как и «Литургия» Чайковского.
А. Митрофанова
— А как там разрешали это исполнять?
А. Пичугин
— Храм-то действующий был!
А. Пузаков
— Да, храм действующий. На музыку цензуры не было, тем более это русские классики. Но также исполнялись произведения Чеснокова, Кастальского, Гречанинова, то есть музыка, рассчитанная на большой состав хора. Потому что в то время во многих московских храмах были хорошие хоры, профессиональные. Но, как правило, это было 12-16 человек максимум. У Матвеева это было больше 30, и он мог исполнять такие сложные, многоголосные партитуры, которые исполнял дореволюционный Синодальный хор.
А. Пичугин
— А вы в 18 лет стали регентом левого хора. Какие у вас были ощущения, кто были те люди, которые пели вместе с вами? Это были просто прихожане храма, представители интеллигенции, образованные музыкально люди? Вот кто они?
А. Митрофанова
— И как с ними отношения складывались у восемнадцатилетнего регента?
А. Пузаков
— Отношения складывались очень хорошие. На левом хоре были разные люди: там было несколько оплачиваемых певцов, которые как бы составляли костяк и работали в будни. Потому что храм «Всех скорбящих Радость» на Ордынке отличается тем, что там богослужения также, как в монастыре, совершаются каждый день утром и вечером, без разрывов в церковном суточном богослужебном круге. И в будни чаще пели люди, конечно, за плату, потому что это было рабочее время. А на праздники приходили разные. Там было много пожилых людей, которые с юности ходили в этот храм и пели. Я застал даже уже пожилых женщин, которые в своей молодости были послушницами Марфо-Мариинской обители сестёр милосердия...
А. Пичугин
— На той же Ордынке! Такая улица!
А. Митрофанова
— Да, богатая.
А. Пузаков
— Да, на той же. И была такая там замечательная атмосфера, когда люди пели для души, для Бога.
А. Митрофанова
— Такое ощущение, что вы не про советское время сейчас рассказываете, а про какие-то 90-е, когда наконец стало всё открываться, и люди стали... Вот, пожалуйста: на Ордынке встретились прихожане одного храма и другого храма, пошли, послушали хор там, здесь и так далее. Но речь-то всё-таки идёт о временах, когда пока ещё Церковь находилась в такой очень зыбкой ситуации, скажем.
А. Пузаков
— Да, но одновременно Церковь сохраняет традиции, и приходя в храм, люди советского времени могли действительно попасть в некую другую реальность. Конечно, и духовную реальность, но в том числе в реальность, связанную с традициями, обычаями старины, что, в общем, очень дорого сердцу. И даже если ты, как я, не воспитывался в этой среде, всё-таки, может быть, на каком-то генетическом уровне, это чувство чего-то родного, близкого, красивого, прекрасного, оно просыпалось в сердце. Я думаю, что не только у меня.
А. Пичугин
— А в 18 лет вы стали регентом. Регент — это тот человек, который должен хорошо знать, по крайней мере на бытовом уровне, устав службы, последовательность. Вы поступили в семинарию или вы изучали самостоятельно, или у вас были какие-то педагоги по уставу, по литургике, как это происходило?
А. Пузаков
— В основном я всё изучал на практике, но в храмах ведь всё передаётся опытным путём, от поколения к поколению. И архиепископ Киприан прекрасно знал устав и знал очень хорошо старые московские традиции, которые иногда бывают не то, сверх устава, но они какую-то дают такую...
А. Пичугин
— Именно традиции!
А. Пузаков
— Да, традиции, необыкновенную самобытность.
А. Митрофанова
— Особенности такие московские.
А. Пузаков
— Да.
А. Пичугин
— А сейчас есть в Москве храмы, где традиции сохранились? Вот те храмы, наверное, которые не закрывались в советские годы — там, если прийти на службу, можно услышать те песнопения, элементы службы посмотреть, которые именно сохранились в этом самом храме ещё с дореволюционных времён.
А. Пузаков
— Да, я думаю, что это не один храм.
А. Пичугин
— И на Ордынке в том числе сейчас также?
А. Пузаков
— Да.
А. Митрофанова
— Ну, да. Например, кстати говоря, например храм на Ордынке. А ваш хор, который вы сейчас возглавляете, по отношению к хору Синодальному дореволюционному, сохранил преемство? Чем схож, чем не схож, чем отличается репертуар? Гребенщикова, конечно, тогда точно не пели!
А. Пузаков
— Ну, это же музыка не для богослужения, это, можно сказать, творческий поиск! А в плане богослужебной музыки: в нашем репертуаре песнопения Синодального хора и авторов московской школы духовной музыки.
А. Митрофанова
— То есть это подчёркнуто для вас значимо, что именно московские авторы духовной музыки, да?
А. Пичугин
— Синодальный питерский был дореволюционный, нет?
А. Пузаков
— Нет, в Петербурге в то время процветала Придворная певческая капелла, которая была организована при Петре Первом. И даже около 150 лет этот хор был как бы важный и он был профессиональней, чем Синодальный хор. Вот расцвет Синодального хора, он приходится уже на вторую половину, последнюю четверть девятнадцатого века. Он связан с такими именами, как Степан Васильевич Смоленский, и с композиторами и регентами его круга: Орлов, Кастальский, позже — Данилин.
А. Пичугин
— Я напомню, друзья, что у нас в гостях руководитель Московского Синодального хора Алексей Пузаков. Алексей, что мы послушаем перед нашим маленьким перерывом?
А. Пузаков
— Я бы предложил послушать произведение, которое также входит в «Страсти по Матфею» митрополита Илариона: «Благообразный Иосиф».
А. Пичугин
— Слушаем!
Звучит хор «Благообразный Иосиф».
А. Митрофанова
— Добрый вечер ещё раз, дорогие слушатели! Алексей Пичугин, Алла Митрофанова, программа «Светлый вечер» на радио «Вера». И в гостях у нас сегодня Алексей Пузаков — руководитель Московского Синодального хора. И мы говорим о традициях песнопений, которые ваш хор воспринял от того замечательного хора, который был до революции, известного не только в России, но и наверное, во всём мире. Я знаю, что вы сейчас тоже много гастролируете. В частности я, например, слышала ваш концерт, который вы давали в Дармштадте осенью минувшего года. Расскажите, пожалуйста, как вас воспринимают, скажем, в Европе, в Америке, там, где вы бываете? Люди, знакомые с русской культурой, скажем...
А. Пичугин
— Кто ваш слушатель?
А. Митрофанова
— Да. Как воспринимают люди, знакомые с русской культурой по кинофильмам, по гастролям таких хоров, как вы?
А. Пузаков
— Конечно, любые поездки очень интересны и, действительно, расширяют представления о мире, представления и о христианстве, о такой вот культурной палитре. Мы не то, чтобы очень много гастролируем. Но в год три-четыре поездки, как правило, у нас есть.
А. Митрофанова
— Ну, это существенно.
А. Пузаков
— Как правило, они связаны с какими-то памятными датами. Вот вы вспомнили Дармштадт — это было связано со 150-летием со дня рождения великой княгини преподобномученицы Елизаветы Фёдоровны. И там мы исполняли программу, которую составил известный исследователь, профессор Анатолий Викторович Конотоп. Она состоял из музыки одноголосной, с исоном, а также из раннего партесного многоголосья. Мы представляем разные программы. Также в прошлом году мы были на фестивале духовной музыки в городе Сьон в Швейцарии. Там мы представили программу «Пять веков русской духовной музыки». Это в течение полутора часов такая небольшая антология от знаменного распева, до произведений современных авторов, таких как: митрополит Иларион, Андрей Микита, ещё их предшественник Георгий Васильевич Свиридов, который также писал духовную музыку. Но это, действительно, для нас всё очень интересно, потому что видишь мир и узнаёшь много нового. Также в прошлом году был очень интересный у нас опыт сотрудничества с Папской Сикстинской капеллой.
А. Митрофанова
— Ах, как интересно, действительно!
А. Пузаков
— Это древнейший ведущий коллектив Римско-Католической Церкви, который сопровождает богослужения понтифика в соборе святого Петра в Риме. У нас был совместный концерт в самой Сикстинской капелле, расписанной Микеланджело. Это, конечно, необыкновенные впечатления, которые остаются в памяти.
А. Пичугин
— А записи есть?
А. Пузаков
— Нет, это был закрытый концерт.
А. Митрофанова
— А смысл какой? Здесь же совокупность ощущений, мне кажется: звучание хора и фрески Микеланджело; и когда поднимаешь глаза под потолок, я представляю что там можно пережить, глядя на эту красоту, скользя глазами снизу вверх и слушая ваши песнопения. Реакция какая была? Вот расскажите об этом!
А. Пузаков
— Ведь духовная музыка не рассчитана на реакцию, чтобы все кричали, топали ногами, свистели, орали...
А. Митрофанова
— И в воздух чепчики бросали, да.
А. Пузаков
— Духовная музыка требует внутренней работы не только исполнителя, но и слушателя, потому что исполнение песнопений в концертных программах не лишает их значения и молитвы. Потому что слова молитвы, они остаются словами молитвы и в храме, и в концертном зале. Поэтому главная реакция — это соучастие, сопереживание и такое, я бы сказал, совместное восхождение, вместе с духовной музыкой, приближение к Горнему миру. И смею надеяться, что такая реакция была, судя и по отзывам, и по той атмосфере, которая иной раз царит на таких концертах, — что самое ценное и самое дорогое.
А. Митрофанова
— В Дармштадте я была, принимали вас там очень хорошо! Я надеюсь, что это восхождение, о котором вы говорите, было. Всё-таки немцы нам ментально, в этом смысле, люди близкие, они такие философы по натуре и ищущие — чтобы там кто не говорил.
А. Пузаков
— Я с вами согласен. И вот это самое главное. Потому что иной раз мы, бывает, увлекаемся тем, что пытаемся развлечь публику. Но духовная музыка, она всё-таки призвана не развлекать, а обогащать и, как мы говорили, поднимать.
А. Митрофанова
— Большие залы собирают ваши концерты?
А. Пузаков
— Это зависит от организаторов. Потому что, как правило, это концерты по приглашениям. Потому что я к организации, как правило, не имею прямого отношения. Бывает, 500 человек, бывает, больше или меньше, потому что разная аудитория. В Сикстинской капелле она небольшая, там было, наверное, человек 150-200.
А. Митрофанова
— Конечно, ограниченное пространство. Она сама по себе небольшая совсем.
А. Пузаков
— А например, на следующий день мы пели также с хором Папской Сикстинской капеллы в соборе святого Петра — там было несколько тысяч.
А. Пичугин
— А вы, наверное, знаете историю Синодального исторического хора? Я читал, что в начале двадцатого века, например, успешно прошли в 1911 году, если не ошибаюсь, в Вене гастроли Синодального хора. Вот расскажите, если вы знаете, конечно, насколько в начале двадцатого века православная русская певческая культура была востребована в Европе, интересна.
А. Пузаков
— Я бы сказал, что Синодальный хор в то время был одним из таких московских символов и чудес, таким же, как Царь-пушка, Царь-колокол.
А. Пичугин
— И его приезжали послушать?
А. Пузаков
— Да, я думаю, что приезжали его послушать. Но, действительно, вы упомянули, тогда прошли просто триумфальные гастроли, и Европа открыла для себя русскую музыку и уровень исполнительства, который всегда был в Европе высок — высока хоровая культура, — но в те годы, действительно, Синодальный хор поразил самую взыскательную австрийскую публику...
А. Пичугин
— Да, Вена же всегда была такой столицей музыкальной культуры.
А. Пузаков
— Совершенно верно! ...и проникновенностью исполнения, и, конечно, необыкновенным мастерством и ансамбля, и интонации. Я бы сказал, что сегодня мы развиваемся как бы в соответствии с той ситуацией, которую мы имеем и в Церкви, и в обществе. Потому что до революции в Синодальном хоре пели мужчины и мальчики, которые учились — Московское Синодальное хоровое училище для них было и местом их обитания, и местом их обучения, и местом их служения, как церковных певчих. Сейчас, так как у нас...
А. Пичугин
— А женщин не было?
А. Пузаков
— Женщин не было. Сейчас, так как у нас светское государство, у нас есть замечательные хоры мальчиков, но мальчики в будние дни учатся в школе и не всегда могут принимать участие в богослужении. В советские годы уже на клиросе везде пели женщины, что совершенно оправдано, потому что, если б не они — кто бы тогда пел? И сегодня партии, которые раньше исполняли альты и дисканты детских мальчишеских голосов, исполняют сопрано и альты женских голосов. Но мы стараемся тембрально подбирать голоса так, чтобы они не звучали так нарочито вокально, с вибрато большим, чтобы это всё-таки пение приближалось к такому облегчённому мальчиковому звучанию. Но если мы тут всё будем восстанавливать по букве, это будет не совсем точно попадать в наше время, поэтому каждому времени, мне кажется, может соответствовать разный состав хора. Потому что и Синодальный хор был какое-то время только мужской, потом стали появляться детские голоса, сегодня поют женские голоса. И в этом я вижу соответствие нашему времени.
А. Пичугин
— Алексей, скажите пожалуйста, есть ли записи исторического Синодального хора? Можно ли их где-то услышать?
А. Пузаков
— Они есть в интернете, но все старые записи очень шипучие, скрипучие, и я думаю, что они в полной мере не передают того впечатления, которое, например, испытывала венская публика или московская публика. Записей совсем немного и они такие отрывочные.
А. Пичугин
— То есть в вашей работе они не помогают? По реконструкции, чтобы получить какое-то впечатление о том... Я, как человек немузыкальный, плохо себе представляю... музыкально, скажем, необразованный, но при этом любящий музыку, всё равно плохо себе представляю, что может помочь исполнителю понять авторские задумки или же, например, какое-то возрождение репертуара, — есть у вас записи Синодального исторического хора, есть нотные партии, вот что больше расскажет о том, как это выглядело: нотные партии или записи?
А. Пузаков
— Всё-таки скорее нотные партии и преемственность.
А. Пичугин
— А вот преемственность?
А. Пузаков
— Преемственность — вот мне посчастливилось работать параллельно с Николаем Васильевичем Матвеевым, которому к тому времени было уже около восьмидесяти лет, он как раз всё это слышал в своём детстве. Я в своей молодости как раз слышал Николая Васильевича. Любое культурное событие, оно со временем становится легендой. И вот эта легенда, по-моему, имеет большее значение, чем запись, фотография и так далее.
А. Пичугин
— А вы незнакомы конечно же, не застали в живых ни одного из участников Синодального хора?
А. Пузаков
— Ну, конечно нет!
А. Пичугин
— Мало ли! Может им было бы за девяносто! Но, тем не менее...
А. Пузаков
— Нет.
А. Митрофанова
— Кстати, сложная судьба была у них, как я понимаю. Многие же были репрессированы, пострадали за то, что они принимали участие в Синодальном хоре? Известно что-то об этом?
А. Пузаков
— Во-первых, многие из преподавателей Синодального хора, они перешли работать в Московскую консерваторию. И с упразднением Синодального училища, в консерватории возникла кафедра хорового дирижирования, которая процветает до сих пор, и в том числе она помогает в возрастании новых кадров для Церкви. Потому что многие выпускники консерватории, также как и хоровой академии или Гнесинского института, сейчас работают в должности регентов. Например, выпускник Академии музыки имени Гнесиных Георгий Сафонов сейчас регент Данилова монастыря, также как и многие, кто трудится в Церкви. Но многие, — когда мы вспоминаем этот послереволюционный период, — продолжали работать в храмах, и, действительно, многие были репрессированы. То есть судьба была сложная. Потому что даже переходя в консерваторию, конечно, они тосковали по духовной музыке, которой с годами было исполнять всё сложнее и сложнее. Но иной раз собирались и исполняли в московских храмах «Литургию» Рахманинова, но это вот были такие единичные случаи, которые к тридцатым годам уже сошли на нет. И в эти самые сложные годы эту преемственность сохраняли только самые стойкие. И уже такое хоровое возрождение... В том числе даже Николай Васильевич — в те годы, он получил светскую профессию, работал в архитектурном бюро, — и хор на Ордынке он уже смог собрать в 1948 году, после того, как этот храм был открыт, когда наступили некоторые послабления в сторону церковной жизни.
А. Митрофанова
— После Великой Отечественной войны, да.
А. Пузаков
— Да.
А. Пичугин
— Ну, а мы с вами имеем замечательную возможность послушать современный Синодальный хор, под управлением Алексея Пузакова. Напомню, он же сегодня у нас в студии, вместе с нами проводит этот «Светлый вечер». Алексей, что будем слушать?
А. Пузаков
— Раз мы прослушали несколько музыкальных фрагментов оратории «Страсти по Матфею» митрополита Илариона, я бы предложил послушать финал, который заканчивает это произведение.
А. Пичугин
— Итак, Московский Синодальный хор, под управлением Алексея Пузакова...
А. Пузаков
— И большой симфонический оркестр имени Чайковского.
А. Пичугин
— Слушаем!
Звучит финал оратории «Страсти по Матфею».
А. Митрофанова
— Замечательная музыка звучит сегодня в программе «Светлый вечер». Напомню, что у нас в гостях Алексей Пузаков — руководитель Московского Синодального хора. Но помимо духовных песнопений вы же исполняете ещё и светскую музыку, в частности, в начале программы вы упомянули Бориса Гребенщикова. Расскажите, пожалуйста, об этом сотрудничестве и каково было вам заниматься такой музыкой, учитывая, что всё-таки ментально вы, наверное, принадлежите немножечко к другому направлению.
А. Пузаков
— Я бы сказал, что не ментально, а профессионально.
А. Митрофанова
— Хорошо!
А. Пузаков
— Да, потому что духовная музыка, она действительно органично и очень уместно звучит во время богослужения в храме, но культурное пространство шире, в том числе и для людей церковных.
А. Митрофанова
— Это очень важно понимать!
А. Пузаков
— Да. И вот этот путь поиска репертуара, который был бы адресован аудитории, совершенно неограниченной, но нёс бы в себе зерно такого богоискательства, как раз мы в какой-то момент нашли в творчестве Бориса Гребенщикова. Безусловно, это, может быть, спорно, но, с другой стороны, для композиции «Семь песен о Боге» были подобраны те песни, которые на мой взгляд и на взгляд композитора Андрея Микиты, который работал над...
А. Митрофанова
— Аранжировкой?
А. Пузаков
— Я бы даже сказал, что не аранжировкой, а созданием композиции на основе текстов и музыкальных тем Гребенщикова... Были подобраны те песни, которые нам показались очень живыми и искренними, и поэтичными, которые повествуют о внутреннем поиске человека, который, может быть, не всегда бывает однозначен. Любой человек, мне кажется, проходит через какие-то минуты и уныния, и радости — совершенно разных состояний, в том числе поисков таких глубинных. И мы вот взяли на себя такую смелость: предложить композицию, работа над которой мне была очень интересна. Но опять же, оговариваюсь, что это не какое-то там наше откровение, это, действительно, просто поиск материала и творческое такое сотрудничество и с композитором, и с Борисом Борисовичем, который разрешил использование своих песен для создания этой композиции.
А. Пичугин
— А у вас был, кстати говоря, перерыв в работе в храме «Всех скорбящих Радость»? Или вы так все эти годы и работаете?
А. Пузаков
— Нет, у меня был большой перерыв. Потому что после кончины епископа Киприана, через год я поехал в Вильнюс, навестить владыку Илариона, который тогда был послушником и потом уже в скором времени стал диаконом и священником. И так как я тогда как-то был свободен от каких-то обязательств, то в Свято-Духовом монастыре был первый профессиональный хор — архиерейский хор, которым я руководил. И далее, вернувшись в Москву, я руководил хором храма Воскресения на Ваганьковом, потом в Николо-Кузнецах четыре года и в храме при Государственной Третьяковской галерее в Толмачах, где я тружусь и до сих пор.
А. Митрофанова
— Ещё одно уникальное место!
А. Пузаков
— Да, совершенно верно! И замечательный настоятель — протоиерей Николай Соколов. И сегодня наш хор, я бы сказал даже, поёт в двух храмах, потому что Синодальный хор в полном составе — это больше пятидесяти человек, и такой состав в одном храме не помешается. Поэтому часть певчих поёт в храме на Ордынке и часть певчих является хором в храме при Третьяковской галерее.
А. Митрофанова
— Расскажите, пожалуйста, что чувствует человек, который поёт, скажем, в Успенском соборе Кремля или рядом с Владимирской иконой Божией Матери в храме при Третьяковской галерее, или в Сикстинской капелле, расписанной Микеланджело? Что чувствует? Вот просто опишите, пожалуйста, что происходит в сознании, в сердце.
А. Пузаков
— Все храмы, которые вы упоминали, древние, намоленные, и приходит чувство причастности ко многим-многим поколениям христиан, которые здесь молились, которые проводили свою жизнь рядом с этими святынями.
А. Пичугин
— Я понимаю, что Московский Синодальный хор и вы — это такое всероссийское достояние. Но тем не менее, до революции считалось: ну, вот Москва, разные районы Москвы. В Китай-город люди приезжали послушать, может быть, звоны храма Николы «Красный звон», в Замоскворечье ещё для чего-нибудь, что-нибудь, какой-нибудь храм посетить. У вас получается, что вы — такой замоскворецкий регент: Никола в Кузнецах, «Всех скорбящих Радость», храм при Третьяковке святителя Николая.
А. Митрофанова
— А вам никогда не хотелось заниматься чем-то другим?
А. Пузаков
— Да, я действительно чувствую себя замоскворецким регентом, потому что так складывается моя судьба. И мне там очень уютно, очень хорошо. И никогда я не хотел заниматься чем-то другим. Естественно, разные сферы деятельности мне очень интересны, но лучше всего я себя чувствую и самое дорогое для меня, что есть на земле, это участие в богослужениях. Я в этом чувствую своё созвучие с владыкой, потому что он также во многих интервью говорит, что богослужение — это самое дорогое, что у него есть. И это особенно производит впечатление, когда находишься на службах, которые возглавляет митрополит Иларион. Поэтому вот сегодня хочется сказать: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»
А. Пичугин
— Спасибо большое! Нам надо вернуться к музыке. В завершении нашей программы мы послушаем...
А. Митрофанова
— Давайте что-нибудь из Гребенщикова!
А. Пичугин
— Из Гребенщикова что-нибудь, да! Вот возьмём и закончим БГ.
А. Пузаков
— Ну, давайте послушаем песню «Сокол», которая входит в эту композицию «Семь песен о Боге», написанную современным композитором Андреем Микитой на стихи и музыкальные темы Бориса Гребенщикова.
А. Пичугин
— Итак, это был Алексей Пузаков — руководитель Московского Синодального хора. В завершении нашей программы звучит песня Бориса Гребенщикова «Сокол»...
А. Митрофанова
— В исполнении Московского Синодального хора.
А. Пичугин
— Конечно же Московский Синодальный хор! Спасибо большое! Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— До свидания!
А. Пичугин
— Я — Алексей Пичугин. Всего доброго!
А. Пузаков
— Всего самого хорошего!
Звучит песня «Сокол» Бориса Гребенщикова в исполнении Московского Синодального хора под управлением Алексея Пузакова.
Пасхальное богослужение
Пасхальное богослужение — самое главное в году. Самое торжественное и яркое. Оно проникнуто радостью о Воскресении Христа и победы над смертью. По традиции, служба начинается в субботу незадолго до полуночи. Ведь Христос воскрес в ночь «первого дня после субботы», как говорили тогда иудеи. Первые письменные упоминания о ночной службе на Пасху относятся к третьему веку по Рождестве Христовом, периоду жестоких гонений на христиан, когда праздник был связан для них с большой опасностью.
Сама пасхальная служба, по традиции, сложившейся в России к концу девятнадцатого века, начинается ровно в полночь заутреней и крестным ходом вокруг храма. Крестный ход — дань древней традиции, когда в эту ночь проходило крещение людей, принявших веру Христову, и после Таинства они шли в храм на литургию принять святое причастие. Он также напоминает о пути жен-мироносиц, пришедших к гробнице с погребальным маслом и увидевших, что она пуста. После крестного хода, перед тем, как войти в храм, священник возглашает «Христос воскресе!», и все верующие подхватывают радостную весть ответным возгласом «Воистину воскресе!»
В храме начинается Утреня, которая включает в себя огласительное слово Иоанна Златоуста. Текст этого «слова» глубоко проникновенен: «...Последнего и первого в этот день Господь принимает с одинаковой радостью. Пусть богатые и бедные в этот день радуются друг с другом. Прилежные и ленивые — пусть одинаково чтут этот день. Постившиеся и не постившиеся — пусть все одинаково веселятся. Пусть никто в этот день Пасхи не рыдает о своём убожестве — потому что явилось общее царство. Пусть никто о грехах своих не плачет — потому что в этот день Бог дал людям Своё прощение. Пусть никто не боится смерти, всех освободила смерть Христова».
После утрени служится Литургия. Её особенность — чтение Евангелия на разных языках — на латыни, древнегреческом, английском, испанском, французском, немецком и любом другом языке в знак того, что Благая Весть Христа, Его учение обращено ко всем народам мира. Священник читает начальный фрагмент из Евангелия апостола Иоанна Богослова: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог». Слово — значит Христос.
А средоточием Божественной Литургии является Евхаристия, причащение Пречистого Тела и Крови Спасителя.
И всё пасхальное богослужение — от утрени до окончания Литургии — совершается при открытых алтарных, Царских Вратах. И они не затворяются всю Светлую пасхальную Неделю в знак того, что Иисус Христос навсегда отверз нам врата Небесного Царствия.
«Да молчит всякая плоть человеча»
Великая Суббота — особенный день в церковном календаре. Заканчивается Страстная неделя и православные христиане ожидают наступления праздника Воскресения Христова. В субботу перед Пасхой мы молитвенно вспоминаем пребывание тела Христа во гробе и Его схождение душой во ад. Во времена Ветхого Завета умершие праведники не могли попасть в Царство Небесное — оно было для людей закрыто. Души всех людей после кончины отправлялись в преисподнюю. Однако праведники испытывали там меньшие мучения. После смерти на кресте Христос отправился душой во ад для того, чтобы разрушить власть дьявола над человечеством. Богослужение Великой Субботы наполнено разными по настроению песнопениями. Одни из них готовят нас к Пасхе, а потому являются радостными, предваряющими воскресение Спасителя. Другие молитвословия сочувствуют Христу, перенесшему страшные мучения и встретившему смерть лицом к лицу. Одно из главных песнопений Великой Субботы начинается со слов «Да молчит всякая плоть человеча». О его содержании рассказывает священник Антоний Борисов:
Песнопение «Да молчит всякая плоть человеча» звучит на Литургии в момент, когда священник переносит хлеб и чашу с вином на престол — освящённый стол в центре алтаря. Это действие символизирует собой одновременно крестный путь Христа и Его погребение. Обычно считается, что распятие было самым страшным для Спасителя испытанием. Но это не совсем так. Большим мучением для Сына Божьего стала смерть и путь в ад — место, где нет Бога. Христос встретил там абсолютное одиночество. Бог перенёс муку богооставленности. Церковь, понимая, что человек не способен полностью осознать это событие, призывает нас благоговейно созерцать подвиг Христа. Хор поёт: «Да умолкнет всякая плоть человеческая, и да стоит со страхом и трепетом, и ни о чём земном в себе да не помышляет, ибо Царь царствующих и Господь господствующих приходит заклаться и дать Себя в пищу верным». Так выглядит первая часть песнопения «Да молчит всякая плоть человеча», которое говорит о добровольности подвига Христа. Вторая часть молитвословия приоткрывает нам завесу тайны пребывания Спасителя в аду: «Пред Ним шествуют сонмы Ангелов со всяким их начальством и властью, многоокие Херувимы и шестикрылые Серафимы, закрывая лица и возглашая песнь: аллилуия, аллилуия, аллилуия». Церковное предание сообщает нам, что вместе со Христом в ад пришли ангелы. Но не для того, чтобы помочь Спасителю (Он как Бог всё совершил Сам), а чтобы лично увидеть чудо победы Сына Божьего над преисподней.
Песнопение «Да молчит всякая плоть человеча» поётся в православных храмах только на Литургии Великой Субботы. Богослужение Великой Субботы — уникально и не может быть повторено в иное время. У нас есть возможность послушать песнопение «Да молчит всякая плоть человеча» в исполнении хора-ансамбля Хронос. Давайте ею воспользуемся.
Послание к Римлянам святого апостола Павла
Рим., 91 зач., VI, 3-11.
Комментирует священник Антоний Борисов.
«Что умерло, умереть не может», — гласит девиз пиратов-героев романа Джорджа Мартина «Игра престолов». Интересно, что при определённом толковании приведённый девиз полностью соответствует христианскому вероучению. Не верите? Давайте проверим, обратившись к шестой главе послания апостола Павла к римлянам. Отрывок из данной главы читается сегодня во время богослужения. Давайте послушаем.
Глава 6.
3 Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились?
4 Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни.
5 Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения,
6 зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху;
7 ибо умерший освободился от греха.
8 Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним,
9 зная, что Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти.
10 Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха; а что живет, то живет для Бога.
11 Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем.
Прозвучавшие строки апостол Павел первоначально адресовал христианской общине Рима. Эта поместная церковь появилась без прямого апостольского участия, зародившись как бы «снизу» — благодаря деятельности принявших Христа представителей местной иудейской диаспоры. Затем к евреям-христианам стали присоединяться представители иных народностей. Так в Риме сложилась самобытная община, то жившая мирно, то испытывавшая гонения со стороны язычников.
Укрепляя и утешая римских христиан, апостол Павел напоминает им, в чём состоит суть таинства крещения. Во время крещения мы внутренне умираем для грехов мира. Вместе с пороками мы хороним прежнюю жизнь с её ошибками и промахами. Получается, что в крещении мы уже умерли и таинственно воскресли со Христом. Эти изменения, конечно, имеют преимущественно внутренний, незаметный физическому взору, характер. Однако дар вечной жизни, основанный на смерти и воскресении Спасителя, в нас есть. Он, как некий зачаток, ждёт своего времени, чтобы раскрыться и проявить себя полностью. Дадим ли мы этому семени благодати прорасти, зависит он нас.
Апостол Павел напоминает римским христианам, что смерти бояться не стоит, так как они уже умерли и воскресли в крещении. А то, что умерло, снова умереть не может. Кончина же тела предполагает лишь переход в иное состояние. Для искреннего христианина — в место или состояние, тут сложно подобрать определение, где нет уже боли и страданий. Это место-состояние зовётся раем, он является нашей духовной родиной. Той целью, ради которой мы были однажды приведены в этот мир.
Прозвучавший отрывок из послания к Римлянам не случайно читается именно сегодня — накануне наступления праздника Пасхи. В древности в этот день совершалось крещение оглашённых — людей, которые в течение года или даже большего срока готовились к принятию таинства. Крещение не совершалось, как это принято сейчас, в каком-то тесном кругу родственников и друзей. Оглашённых крестили в присутствии всей общины и вместе с крестящимися христиане повторяли крещальные обеты. То есть обещания — отвергнуть зло и быть верными Христу, умереть для тьмы и ожить для света благодати Божией.
Да. В наши дни подобной традиции не существует. Но через чтение из послания к Римлянам Церковь напоминает нам, что во Христе состоялось наше освобождение от последствий первородного греха, которые выражают себя не только в смертности, но и в трагичной искажённости окружающего нас мира, где царствуют жестокость и самолюбие. Спаситель, воскреснув, уже находится в Царстве славы Отца Небесного. Мы, не познавшие опыта смерти и, соответственно, воскресения, пока ещё находимся под тяжестью несовершенства этого мира. Но слова Писания дают нам светлую надежду на то, что вслед за уже увиденной реальностью Голгофской жертвы Христа для нас в полной мере откроется и реальность всеобщего Воскресения из мёртвых, где нашей вере, нашей надежде, нашей любви будет дан принципиально иной опыт жизни без смерти.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов