«Каждый человек — образ Божий»

В этом выпуске ведущие радио ВЕРА Алла Митрофанова, Александр Ананьев, Кира Лаврентьева, а также наш гость — клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве священник Николай Конюхов — поделились своими светлыми историями о том, как Господь открывал людей с неожиданной стороны.

Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова, Кира Лаврентьева

---

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на радио ВЕРА, дорогие друзья, здравствуйте, это та самая программа, о которой вы пишите, что благодаря «Светлым историям» понедельники теперь стали лучшим днём недели. Программа на радио ВЕРА, которую можно не только слушать, но и смотреть в YouTube, RuTube, заходите, пожалуйста, подписывайтесь на канал радио ВЕРА, отправляйте ссылки на наши подкасты друзьям, родным, пусть люди тоже порадуются вот этому соучастию, что ли, все-таки мы собираемся здесь для того, чтобы в разговоре соучаствовать, и говорю я это все и смотрю на выразительный лик Александра Владимировича Ананьева, который внимательно изучает, видимо, последние новости или реагирует на происходящее в мире.

А. Ананьев

— Да, ты знаешь, я вдруг понял, мы сегодня уже некоторое время обсуждаем тему этих «Светлых историй», я понял, что эта тема, она невероятно актуальная, потому что...

А. Митрофанова

— Запрос на человечность, как мы это формулируем, да.

А. Ананьев

— Я тебе больше скажу, мне последнее время кажется, что происходит обратное в моей жизни: вместо того чтобы удивляться снова и снова тому, что люди на самом деле не такие плохие, как мне кажется, и я не такой плохой, как мне кажется — я все время разочаровываюсь, вот последнее время именно так. Иной раз смотришь-смотришь на человека и думаешь: ну вот от тебя-то точно беды ожидать не приходится, а потом раз — с другой стороны на него посмотришь или он так расскажет что-то, думаешь: да что ж ты будешь делать, опять та же самая история!..

А. Митрофанова

— Может, оптику поменять?

А. Ананьев

— Время такое. Я такой. Более того, так иной раз думаешь: ну уж от меня-то такого точно ожидать не приходится, уж я-то на самом деле хороший, уж я-то точно так не поступлю, а потом раз, наутро просыпаешься и думаешь: да ладно, это что, я сказал? Это что, я так поступил?..

А. Митрофанова

— Кира Лаврентьева отлично понимает, также как и я, я в первую очередь, «от них же первый есть я», я понимаю прекрасно, о чем говорит Александр Ананьев. Кира, ну что могу сказать и вместе с тем в который раз мы здесь, в этой студии, чтобы делиться самым светлым из того, что с нами происходит. И, вы знаете, может быть, это даже и упражнение такое — находить то светлое, что есть в каждом дне. Для меня, например, наши «Светлые истории», они стали своего рода таким упражнением, тренинг, как сейчас принято говорить: настрой свою оптику так, чтобы в каждом дне попытаться увидеть Божье чудо, свидетельство того, что Бог рядом. Священник Николай Конюхов, клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста, отец Николай, вы нас слушаете, слушаете, а что думаете по поводу того, что это на самом деле упражнение — светлые истории искать?

о. Николай

— Мне очень приятно слушать и вообще, как говорил Василий Великий: «хорошо, говорит, учить, но гораздо безопаснее учиться», поэтому чем ты старше и мудрее становишься, тем меньше начинаешь болтать и больше слушать, но у меня, к сожалению, этого ещё не произошло (смеются), поэтому я говорю много, часто и больше всего не повезло в этом плане самым близким людям, им приходится выслушивать меня больше всего, ну а поскольку тут мы специально для этого собрались, то так все удачно сошлось. По поводу светлых историй — есть, конечно, некий запрос на позитив, просто бывает он такой вымученный: «вот давайте, все вместе, а ну-ка, давай-ка, плясать выходи».

А. Митрофанова

— Да-да, под Новый год такое бывает.

о. Николай

— Да, но какое-то оно получается вымученное такое, эта радость, улыбка такая фальшивая, просто нужно работать, наверное, вот Александр сказал по поводу того, что ты ожидаешь от людей одной реакции, ты уже составил себе примерно, как человек должен себя вести именно правильно, и мы становимся, к сожалению, заложниками стереотипного такого мышления, которое гораздо более удобное, и оно для нас вполне логичное, то есть нам проще делить людей на плохих-хороших, на своих-чужих, на либералов-консерваторов и так далее, то есть это не то что совсем 100% наша вина, это знаете, как психологи любят говорить: не наша вина, а наша беда, вот это скорее наша беда, потому что нашему мозгу, нашему устройству легче так, нам так проще живётся, когда мы кого-то промаркировали, но, безусловно, это такая больше детская история, мне всегда вспоминается как в «Один дома», если вы вспомните, там был дедушка такой с лопатой, и маленький вот этот мальчик дико его боялся, и в итоге в конце фильма именно этот дедушка с лопатой его спас от двух бандитов, он был очень страшный, такой вот просто типичный злодей он там, ему мальчики рассказали, что он закапывает свои жертвы этой лопатой в снегу и так далее, тем не менее он в конце оказался очень добрым, хорошим человеком с внучкой своей, которая поёт в церковном хоре, ну и так далее. Поэтому для того, чтобы начать в людях видеть что-то хорошее, нужно перестать впихивать этих людей в своё представление.

А. Митрофанова

— Отличный пролог к нашей сегодняшней теме, тема-то «Светлых историй»: «Каждый человек — образ Божий. Истории о том, как Господь открывал людей с неожиданной стороны». Отец Николай, вы сами эту тему выбрали, поэтому вам и начинать.

о. Николай

— Отчитываться. (смеется)

А. Митрофанова

— Да, да, расскажите, пожалуйста, как оно бывает.

о. Николай

— Я тут хотел бы разделить как раз немножко по временным отрезкам, как у Толстого: детство, отрочество, юность, вот я мог бы так психологически разделить детский какой-то период, юношеский и вот непосредственно сейчас что происходит. И помню прекрасно, как воспринимались некоторые люди стереотипно в детстве, когда ты видишь человека, но при этом вот человек — учитель, я сам преподаю сейчас, и я пытаюсь детям донести эту мысль, что нельзя сводить человека к его функции, то есть вот ты сказал, что: «А, это учитель», я не буду употреблять сейчас более грубое слово, которое мы использовали для обозначения учителей, «училка», допустим.

А. Митрофанова

— Суффикс меняли.

о. Николай

— Да, и все, этим самым ты закрывал человека. Я помню прекрасно, как учительница математики, математика — это вообще сложная наука, особенно для таких гуманитариев промозглых, как я, и поэтому безусловно, когда ты сталкиваешься с какими-то трудностями, а учитель любит свой предмет, считает, что ты тоже должен его хорошо знать, начинаются какие-то конфликты, и у тебя мышление: вот бывают хорошие персонажи, но вот учитель не может быть хорошим персонажем, и когда, я помню, как-то учительница по математике так говорит: «А ты читал?..», случайно получилось так, что она упомянула, что вот «есть такой удивительный французский писатель, вы его даже, наверное, не читали», а я поднимаю руку, говорю: «А я читал». Она говорит: «Да? Ты вот этот роман читал?» Я говорю: «Да, читал и мне он очень понравился» — «Вот, а ты вот это помнишь?..», ну и как-то начали обсуждать литературу, и для меня сломался шаблон и учитель — это тоже человек. А один раз, я помню, мы её довели до слез и для меня до сих пор это стыдная история, сейчас очень модно в интернете рассказывать про стыдные истории, я мог бы рассказать много про это.

А. Ананьев

— Мы так думали сначала эту программу назвать (смеются), но продюсер настоял, чтобы они были «светлые».

о. Николай

— Но они и светлые, я могу сказать, что это светлые истории, потому что через это ты начинаешь видеть людей, то есть учитель, он не может заплакать, учитель, он такой вот диснеевский злодей, который ночами вырабатывает какие-то планы, как бы помучить своих учеников...

К. Лаврентьева

— Планы манипуляций, угроз и давления...

о. Николай

— Да, чтобы они отдавили себе пальцы, чтобы они не ходили играть в футбол, а только сидели, решали примеры, ну и так далее, типичное такое — и тут, помните, как в «Служебном романе»: «Ой, я не думал, что вы такая человечная, если вы можете плакать, то значит, ещё не все потеряно», вот для меня это тоже, я помню, мы учительницу просто довели до слез, мне было так стыдно, и больше всего мне было стыдно за то, что у меня в голове сложился вот такой архетип злодея или там учителя, что вот он же учитель, ну, он может только учить и проверять домашнее задание, а что это живой человек, который читает романы, который ещё и женщина, и к которому нельзя относиться, как к функции, то неожиданно открываются такие вещи и хорошо, когда это происходит прямо в детстве. И я сейчас детям когда преподаю, я говорю: не смотрите на человека, там директор или учитель, или там священник, у нас же священников очень любят запихнуть в такой благообразный мешочек под названием «благодать» — и всё, и вот он сидит там, пахнет ладаном, и все прекрасно, и вот священник может только в такой стереотипный парадигме у тебя приживаться, в этом плане мне тоже в детстве, поскольку я общался с многими священниками, они открывались иногда с удивительной стороны, я почему именно начал с детства, потому что в детстве это наиболее ярко, когда человек воспринимает вот так: плохой-хороший, свой-чужой, очень ярко, и вот если с детства уже ты начинаешь неожиданно открывать в тех кого, ты не считал человечными — человечность, те, кого ты считал плохим или взрослые тебе навязали, что это плохие, какая-то группа, например, тех же самых священников, что оказывается, там есть интересные люди, ну и так далее. Я не знаю, у вас было такое в детстве?

К. Лаврентьева

— Конечно.

о. Николай

— Кира как-то загрустила, может, она расскажет?

К. Лаврентьева

— Да нет, я сейчас вспоминаю, как мы издевались над нашей учительницей физики, и это было так грустно, это такая стыдная страница в моей жизни, ну как издевались, в детстве-то кажется, это все очень весело, а потом ты живёшь с этим всю жизнь и понимаешь, что ты человеку здоровье просто уничтожал, понимаете? Поэтому мне это больно все слушать.

А. Митрофанова

— Мне как-то было жалко все время учителей... потому что могла совершенно не испытывать симпатию, но мне как-то, знаете, вот мама, помню, к кому-то я с пренебрежением отнеслась, и мама мне сказала: «Ты понимаешь, а ведь она же тоже чья то мама», и меня эта мысль, она меня прожгла просто! И как-то вот с тех пор она мне испортила малину, не знаю, но мне кажется, у нас никто и не издевался особо над учителями, ну просто не было принято.

К. Лаврентьева

— Но «издевались», наверное, не то слово, конечно, ну ты понимаешь, дисциплина сильно хромала.

А. Митрофанова

— Ну да, наверное. У нас просто посерьёзнее были истории, чем дисциплина, у нас отопления в школе не было, например, мы зимой сидели в шапках, в варежках, чтобы ручку достать из руки, надо было сначала другой рукой пальцы разжать, потому что они примерзали, и в общем, там как-то было чем заняться, поэтому не до веселья, немножко не до того, так что не припомню, наоборот, мы как-то дружили.

о. Николай

— Мы просто с Кирой, мы не хотим ни в коем случае подчёркивать какие-то возрастные вещи, особенно при женщинах...

А. Митрофанова

— Вы намекаете на то, что позже учились? (смеется)

о. Николай

— Да, и в то время действительно, я вспоминаю рассказы своей старшей сестры или мамы, я уж не говорю про тех, кто в советское время учился, они вспоминают, что тогда с дисциплиной все-таки было немножко по-другому, а вот в новое время...

А. Митрофанова

— Сколько ж мне лет, как вы думаете, если я в советское время училась? (смеется)

о. Николай

— Алла, она всегда молода.

А. Митрофанова

— Ах, вот как!

К. Лаврентьева

— Да мы были как раз на переломе вот этого советского и перестроечного времени, мы родились как раз в перелом, поэтому тут не важно, сколько лет, тут важно два, три, четыре года, они играют колоссальную роль.

А. Митрофанова

— Давайте знаете, как отец Николай, вы анонсировали три части: детство, отрочество, юность, вот детство вы нам засветили, а есть ли что-то из более взрослого вашего периода, из тех историй, когда действительно в человеке открывается тот самый космос, который есть в каждом из нас, поскольку каждый из нас — образ и подобие Божие, но просто порой из-за того, что оптика поломана в наших собственных глазах... ёлки, как это бывает больно...

А. Ананьев

— Подожди, подожди, а может быть, и нет этого космоса.

А. Митрофанова

— Как это нет?

А. Ананьев

— Ну может, человек его выжег, забыл, выбросил. Отец Николай?..

А. Митрофанова

— Вот давно ты «Братьев Карамазовых» не читал.

А. Ананьев

— Я? Зачем мне? Я их наизусть знаю благодаря тебе. У меня вот какой вопрос: вот мы говорим: человек открылся нам или открылась его вот эта душа и предполагается, что она априори там есть — а вдруг нету?

А. Митрофанова

— Да не может такого быть.

о. Николай

— Есть базовые настройки, базовая комплектация, она есть у всех, это называется образ Божий, у каждого человека есть потенциал развития в плане, я даже не говорю в плане физики, а в плане тех базовых свойств Божиих, которые Он нам передал, это я имею ввиду: разум, то есть мы разумные существа и человек либо развивается, либо деградирует в этом плане, свобода — мы существа свободные, если мы ограничены пространством, временем, помещением этим, в котором мы сидим, какими-то культурными нормами то во всяком случае Господь нам дал вот это бремя свободной воли, это очень непростая история, тот камень, который Бог не хочет сам поднимать, и Господь дал нам творчество, каждому из нас творческий потенциал и дал нам одно из самых главных свойств, которые есть у Бога — это Любовь, но она, опять же, у нас не идёт в базовой комплектации, вот любовь к другим, а идёт любовь к себе эгоистическая, а вот то, что мы вообще можем выйти за грань себя и кого-то полюбить, вот это у нас есть возможность, это подарок от Бога. А дальше начинается уже подобие, то есть быть похожими на Бога— это вот каждый из нас призван быть похожим не на мартышку, у нас и так с ней много чего общего, говорят ДНК у нас с шимпанзе во многом совпадает, так вот, у нас есть такое задание от Бога, в зоопарке, конечно, здорово: сходил, подразнил мартышку, на себя, посмотрел, но потом ты пошёл в храм, посмотрел, на лик Христа, почитал Евангелие и у тебя потенциал роста евангельский, ты туда идёшь, туда развиваешься. Другой вопрос, что человек, опять же, поскольку он эгоистично направлен в первую очередь в самого себя, он смотрит на самого себя и других людей меряет по себе, и для того, чтобы увидеть тот космос, о котором говорила Алла и о котором с сомнением сказал Александр, нужно чуть-чуть просто как страус вытащить голову из песка и посмотреть на человека, посмотреть чуть-чуть вот именно чтобы быть про него, не про себя, а про него в этот момент.

А. Ананьев

— Слушайте, у вас огромный пастырский опыт, неужели вы не встречали человека без души?

о. Николай

— Я могу сказать так, что есть человек, который осознанно или неосознанно, но часто осознанно себя разрушает, он это делает, тут можно найти причины, они бывают вполне себе объективные, то есть это не то, что вот именно сто процентов он виноват, безусловно, у нас, я говорю, есть бремя выбора и любой человек сам выбирает свою жизнь, но есть факторы, которые на нас влияют, тут, опять же, вопрос: что первое, яйцо или курица? Советская система считала, что общество формирует личность, и вот эта знаменитая пьеса островского «Гроза», что вот Екатерина, её среда заела, она сама не виновата, она не может нести ответственность за свой поступок...

А. Митрофанова

— Ой, не при мне, отец Николай, не при мне, иначе сейчас лекция начнется. (смеется)

о. Николай

— Я понимаю прекрасно, поэтому немножко и задеваю, но я это к тому, что это же важный вопрос: среда формирует человека или все-таки человек? С точки зрения Христа, если мы посмотрим на самого Христа, то Он повестку задавал, и Он дал нам власть наступать на змей и скорпионов, Он нам дал вот это задание — формировать себя и через себя менять этот мир.

К. Лаврентьева

— Ну конечно, человек меняет общество, «спаси себя и тысячи вокруг тебя спасутся».

о. Николай

— Да, вот эта мысль, она христианская, социалистическое общество строилось наоборот, что нужно создать условия и в этих условиях начнут появляться другие люди.

А. Митрофанова

— Это они все Белинского начитались, Белинский говорил: социальность, социальность, вот человек рождается белым и пушистым, а общество делает его дурным.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на радио ВЕРА, священник Николай Конюхов, клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста, Александр Ананьев, Кира Лаврентьева, я Алла Митрофанова, сегодняшняя наша встреча — это разговор о тех людях, которые для нас раскрылись с совершенно неожиданной стороны, человек, как образ Божий, все-таки продолжаю настаивать на том, что вот как отец Николай прекрасно сказал: базовая комплектация — образ, понятно, что в идеале образ, стремящийся к подобию, но образ есть, ну в каждом, без этого просто невозможно родиться, это же на уровне ДНК.

А. Ананьев

— Меня знаешь что беспокоит, не даёт расслабиться — то, что вот я смотрю на отца Николая или на тебя, или на Кирочку — ну сколько я вижу, я вижу, наверное, хрестоматийные два процента от того, что человек собой представляет. Я никогда не забуду, как ты отрезвляющим образом дала мне по голове метафизической сковородкой: мы ехали ночью из точки а в точку б, как это часто бывает, по какой-то разбитой дороге и — ну да, грешные люди, обсуждали человека, которого я считаю плохим, скажем мягко и у Аллы Сергеевны тоже есть все основания считать его плохим, но она сказала вещь, которую я теперь вспоминаю три раза в день, а иногда пять, она говорит: «Ты понимаешь, в чем штука, вот мы с ним умрём, и там Ангелы его обнимут и скажут «Пойдём с нами, а ты — оставайся», потому что они о нём знают то, чего ты не знаешь...

К. Лаврентьева

— Точно-точно.

А. Ананьев

— И они знают о его борьбе, о его поступках и о его деяниях больше, чем ты знаешь. То, что ты знаешь — это два процента и эти два процента тебе не понравились, ну просто потому, что они тебе не понравились. А Ангелам известно больше...

о. Николай

— Ну, Аллочка просто хорошо читала Евангелие, видимо, часто...

А. Митрофанова

— Не знаю сомнительный тезис.

о. Николай

— ...потому что Христос сказал, что вы вот так из себя пыжитесь, вас в Царстве Небесном «варя́ют», то есть встречают мытари и фарисеи, и блудницы, то есть вот они там, ну, те, над кем вы смеялись, с кем вы не хотели садиться за один стол, кого общественное мнение стигматизировало и говорило, что это просто отбросы какие-то, вот они будут встречать вас в Царствии Небесном, вы такие уже пришли довольные, уже там котомку собрали, есть такие: «где мой вип-пропуск в Царство Божие, я же все сделал», а там уже занято и сидит тот, над кем ты издевался, про кого ты говорил: «ой, ну вот этот-то уж, ну просто вообще, куда он лезет?

А. Митрофанова

— Кир, твоя очередь рассказывать историю, делись, пожалуйста, с нами своей радостью открытий, как ты это умеешь.

К. Лаврентьева

— Ты знаешь, вот сложная история, но не могу я её, наверное, не рассказать, дошла её очередь, и когда Саша сейчас рассказывал о внутреннем болоте каждого человека и о внутреннем свете, о том, как Ангелы кого-то обнимут, а кого-то нет, я думала, что он как будто знает, что я буду рассказывать. На самом деле мне было 17-18 лет, и меня пригласили, просто позвали девчонки с собой, как это часто бывает, стать волонтёром в одной детской больнице, ну кто не был волонтёром, это обычная история, особенно в Москве, тут, слава Богу, хорошо все налажено в плане «даниловцев», «Милосердие», всегда есть к кому присоединиться и всегда есть что поделать, работа всегда есть для тех, у кого чешутся руки, но у меня было просто ощущение, что такому звенящему ведру с опилками, как я, в тот момент, нужно обязательно хотя бы какое-то одно доброе дело, чтобы совсем не потерять саму себя и не потеряться среди серой греховной массы собственной, ну как-то вот я совсем тогда, знаете, была в таких внутренних поисках, как бывает у молодых людей в 17, 18 лет, ты отриниваешь какие-то старые, данные тебе родителями истины, пересматриваешь их заново ну вот я как раз в этот момент пересматривала, скажу спойлер: пересмотрела, родители были правы. И значит, ходили мы на Ленинском проспекте в детское это медучреждение, не буду говорить, какое, ходили мы с девочками, и познакомилась я с одной девочкой, мы часто с ней ходили, она была такая очень тонкая, очень светлая, у неё были светлые волосы, утончённые черты лица, мы с ней очень много разговаривали, шли от метро к больнице, были в больнице и мне не хватало терпения на этих детей, то есть по мне уже было тогда видно, что я не педагог по своей сути и не воспитатель детского сада, не учитель в школе, не преподаватель, ну вот как-то тяжело мне было с большой массой детей работать, а она, понимаете, она умудрялась найти живой язык с каждым ребёнком, это медицинское учреждение, там разновозрастные дети, они были сложные, они требовали определённого подхода, и она этот подход всегда находила, я смотрела на неё с неким, знаете, таким удивлением, восхищением. Потом мы с ней познакомились ещё ближе, я узнала, что у неё есть свой ребёнок, несмотря на её юные годы и отсутствие мужа, и сложную жизненную ситуацию она осмелилась родить, но на самом деле как бы вопреки суждениям общества если так случилось с молодой девочкой, то если она рожает, то она просто герой, она осмелилась родить, несмотря на всеобщее суждение, отрицание, несмотря на то что от тебя отворачиваются близкие, парень этот её и все такое, она просто взяла, родила и воспитывала этого мальчика своего. И вот так мы ходили с ней какое-то время, год, два, может быть, и потом прошло время, несколько лет, я уже вышла замуж и знаете, история такая громкая прогремела, когда вошли три девочки в храм Христа Спасителя и станцевали там, в общем, соответствующий танец. И потом, когда их взяли уже под стражу, были озвучены их имена, сняты эти шапочки, в которых они танцевали, и одна из этих девочек — это была та самая моя подруга, моя приятельница из нашей волонтёрской группы. И когда все махали флажками в одну и в другую сторону, кто-то был очень возмущён этим поведением, ну понятно, и я его не одобряю, никто его не одобряет, понятно, что ничего хорошего в этом нет, кто-то бы очень возмущён и требовал справедливого наказания, кто-то, наоборот, говорил, что это все ерунда и шалость и давайте мы отпустим всех на свободу, все забудем, всех простим. Я поняла, что у меня, кроме внутренней скорби и внутреннего потрясения нет совершенно никаких больше желаний в отношении этих девчонок, почему нет — не потому, что я хочу выйти в белом пальто и в белых перчатках, оставшись благородной, что я никого не осуждаю, а потому что я видела её совершенно в других в жизненных обстоятельствах, и я видела её душевные качества, которые не знает, наверное, никто в нашей стране. В то же время я не могу с пониманием и добром относиться ко всему происходящему с ней потом, просто у меня нет суждения об этой ситуации, я не осуждала и в то же время не ругала, просто я поняла, как чувствует себя человек, когда он знает чуть больше, чем толпа, понимаете?

о. Николай

— Ну это очень тяжело, я вас прекрасно понимаю в плане даже вот пастырском.

К. Лаврентьева

— То есть ты знаешь его с хорошей стороны, а потом видишь его падение, и опять с хорошей стороны, и вот это все может очень чередоваться.

о. Николай

— Вот я могу сказать, там три этапа, и про свой молодёжный, до священнический период я вспоминал, как я к монахам относился по-разному, как я воспринимал стереотипно и священнослужителей, и монашествующих, как-то люди открывались мне очень неожиданно, не так, как я считал, но я могу сказать, что особенно это ярко проявляется в священнической истории, потому что все равно — ты становишься священником, но ты не перестаешь быть человеком, и у тебя вот сто процентов остаются какие-то: ну, там встречаешь по одёжке, ты видишь, человек такой, сякой, он так одет, он так разговаривает, у тебя возникает удобный стереотип, и ты становишься его заложником и очень не просто, то есть с одной стороны, священник должен быть отцом для всех, а у тебя есть личная симпатия и антипатия, и вот тут прямо приходится себя ломать, пересиливать ради служения и ради того, чтобы просто даже не оттолкнуть, потому что иногда, вот у меня были такие ситуации, что я смотрел на людей и думаю: ну вот эти люди, они про деньги, ну сто процентов, ну это ушлые ребята какие-то, они меня попросили что-то освятить или на крестины пригласили, я думаю: «ну они же вот просто... они там какого-то фотографа позвали, ну это вот поколение соцсетей, им нужно сфотографировать» — все это у меня по душе, то есть я им улыбаюсь, читаю молитвы, а в душе у меня вот это идёт осуждение, чисто человеческое такое все. И потом, в конце крещения или, например, во время крещения, вдруг вижу — мама стоит и плачет, смотрит на икону, то есть вот та мама, которая с дорогим маникюром такая, вся расфуфыренная, с телефоном, на который снимает, стоит и плачет, и на икону смотрит. То есть ты, батюшка, стоишь, молишься и в душе осуждаешь все это поколение соцсетей, а это самое поколение стоит и молится. Или, например, тоже я такой думаю: «ну понятно», а после крещения такие подходят: «Отец Николай, мы хотели вас поблагодарить», там взяли, как-то поблагодарили так искренне, «мы хотим вас пригласить на трапезу вместе посидеть, просто пообщаться, нам так приятно было с вами помолиться», а ты уже успел наосуждать просто, и вот у меня таких ситуаций было много, причем и в одну, и в другую сторону.

К. Лаврентьева

— Да, спасибо, отец Николай, это действительно очень важный комментарий, очень важный, и я в той ситуации, когда шла сюда, я думала: ну а что можно сказать, какую мораль? Морали нет, есть только, пожалуй, два важных очень пункта, один из них, что: «блюдите, како опасно ходите!», и пока вы скачете на белом коне в белых перчатках и белом пальто, любуясь на свою собственную непогрешимость, мы прекрасно должны понимать, что под конём этим оказаться в секунду это очень легко, ты как маятник, человек на самом деле сам по себе вообще очень мало что может.

А. Митрофанова

— Есть у меня хороший образ на эту тему — «в белом плаще», помните персонажа, который был в белом плаще, с кровавым подбоем, с шаркающей кавалерийской походкой? То есть ты можешь себе казаться в белом плаще, а на самом деле ты казнишь Бога. Это «Светлые истории» на радио ВЕРА, дорогие друзья, мы буквально на минуту прервёмся, здесь Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, священник Николай Конюхов, клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста, я Алла Митрофанова, оставайтесь с нами.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на радио ВЕРА продолжаются, у нас сегодня удивительная тема, мы говорим, что каждый человек ведь — образ Божий, вот правда, образ, стремящийся к подобию, понятно, что этот образ в стремлении к подобию каждый из нас в ту меру, в которую может, раскрывает, бывают ситуации, когда мы себя захламляем настолько, что этот образ не видно совсем и, как следствие, бывает не видно его и в других, наверное, тоже, но на то жизнь, как-то Господь пока терпит, можно же себя перепахать-то, наверное, отец Николай? Священник Николай Конюхов, клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста, Кира Лаврентьева, Александр Ананьев сегодня в студии. Скажите...

о. Николай

— Я хотел сказать, что помимо того, что действительно каждый человек — образ, стремящийся к подобию и всегда хочется в человеке увидеть хорошее, если у человека правильно настроено сердце, как, по-моему, старец Паисий Святогорец говорил, что люди делятся на две категории, что одни пчёлки, другие мухи и на одном и том же поле пчёлы ищут одно, а мухи другое. Но нельзя забывать очень важные евангельские строки: «Всяк человек ложь». У нас очень большой потенциал очарования, и мы периодически сами себе создаём кумиров, а это же вторая заповедь: «Не сотвори себя кумира» — страшная заповедь, потому что мы считаем: «ну, это про то, что идолов строят, это какие-то древние жители, во времена израильского царства там или Перуна статуя, это князь Владимир победил, сейчас-то нет уже этого», но есть и идолы, вот это слово «мой кумир», оно сейчас очень сильно распространено, и вот это очарование, в том числе очарование священником, оно очень опасно, потому что ты из священника сделал себе идола, ты поставил его выше, а он оказался... то есть вот я себе представил, как видят меня прихожане, такого благолепного, в облачении, я что-то такое вещаю, очень благочестивое, а потом просто вот там, в приходском доме, я накричал на сына, который меня разозлил, потому что он стащил очередную конфету, которая ему вредна, я там просто эмоционально... не хочу оправдываться, в общем, потому что не прокачан в любви и накричал на ребёнка, но они могли бы и это посмотреть, то есть чтобы вот немножко этот сладкий образ разбить.

К. Лаврентьева

— Я вот только хотела сказать, каждый из нас бывает в разных ситуациях, просто можно увидеть ситуации, где вообще мы вообще христиан не напоминаем.

о. Николай

— Тут самое главное знаете что: поскольку все равно я вас вижу вот здесь, допустим, я вот не вижу, как Алла с Александром вечером ссорятся там, что они там кидают (смеются) или наоборот, как чай пьют весело, какие сериалы, на каких платформах они смотрят, но самое главное — не быть самообманчивым по поводу самого себя, то есть правильная оценка себя — это, пожалуй, наиважнейшая история, «всяк человек ложь», то есть я сам для себя должен понимать, что я не идеален, я не могу впасть вот в это самообольщение, а в него очень легко впасть.

А. Митрофанова

— Это как Татьяна Александровна Касаткина, ведущий, главный в мире, на мой взгляд, специалист по Достоевскому, она как раз говорит, что у Достоевского-то герои, они поставлены в такие ситуации, где раскрывается их подлинная человеческая природа и выясняется, что один и тот же человек может быть другому и свиньёй, и Христом, вот мармеладовский монолог в «Преступлении наказании», и ты, причём с интервалом в какую-то долю минуты, можешь для одного и того же человека оказаться и свиньёй, и Христом, и вот это — да, та самая палитра, которая, как сказать, дихотомия добра и зла, выражаясь...

К. Лаврентьева

— ...богословским языком.

А. Митрофанова

— «Пираты Карибского моря», был там один такой персонаж, просто чтобы немножко снизить пафос. Александр Владимирович, ваша очередь, расскажите, пожалуйста...

А. Ананьев

— Я сейчас слушал то, что ты говорила и понимал, что ...

А. Митрофанова

— Опять жена разболталась.

А. Ананьев

— Нет, есть много таких, знаешь, главных загадок: почему небо сверху? Почему вода мокрая? Кто убил Кеннеди? И почему жена, несмотря на то что она вот все это про тебя знает, тем не менее продолжает тебя каким-то образом любить? Загадка. Кстати, я вот сейчас вспомнил ещё чудную историю, связанную с вами, дорогой отец Николай: когда мы незадолго до Рождества приехали в ваш чудный храм в вашу трапезную снимать разговор с вами... я никому не рассказывал эту историю, (говорит Алле) даже ты не в курсе, а в трапезной, мы пришли, а мы же такие, практически звезды, там тележурналисты...

А. Митрофанова

— Ой, ладно тебе.

А. Ананьев

— Но у меня-то да, грудь колесом, перья из попы такой весь. (смеются) И в трапезной девочка лет 18-ти, встречает нас: «Здравствуйте, да, вам, может быть, предложить чай, кофе, хотите? Там стулья...» и вот как-то все, а я такой: «Да нет, что вы, да, пожалуйста», такой вот гордый павлин, значит, ходил, ходил: «Да, а вот будьте любезны, вот это, а вот это давайте уберём...»

А. Митрофанова

— Кого ты там строил-то, то не матушку Елену, я надеюсь?

А. Ананьев

— Приходит отец Николай, и эта 18-летняя девочка, оказывается, матушка Леночка, мама четверых детей, она так скромно на стульчик села, а у меня ещё поначалу был вопрос: «Любезные, что же вы здесь...» Как мне было неловко, отец Николай, вы себе даже не представляете!

о. Николай

— Знаете, самое для меня было бы ценное, если бы, например, там одно дело, когда ты весь в красивом облачении такой и у тебя там светящаяся стрелка: «это духовный батюшка» мигает, ну, чтобы никто не перепутал, и все такие говорят: «вот духовный батюшка», а когда человек по-настоящему духовный или ещё что-то — ну, это никто не будет никогда рассказывать, ему не нужно самому бегать, всем кричать о своей духовности, подлинный старец никогда не будет говорить, что он старец. Мы знаем про то, что очень знаменитые люди, которые в жизни достигли невероятных высот, они там на «порше» не ездят, в шикарных каких-то очень дорогих тряпках, то есть они могут себе позволить...

А. Митрофанова

— ... черную водолазку.

о. Николай

— Да, ну потому что да, человеку уже не нужно подчёркивать это своё... Я к тому, что если человек сам не обольщается по поводу себя, то есть возможность, что и другие люди тебя будут воспринимать правильно и хорошо, когда не ты свидетельствуешь, вот в Евангелии очень важные слова Христа, Он говорит: знаете, почему ваше свидетельство ложное? Потому, что вы свидетельствуете сами о себе, а Я не сам о Себе говорю, вот если бы Я говорил, что Я Сын Божий, то вы могли бы мне не верить, что Я Сын Божий«, Христос говорит: дела, которые Я творю, свидетельствуют о Мне, и Отец Мой Небесный свидетельствует о Мне. Он подчёркивает, что это гордыня — самому о себе свидетельствовать: «я праведник, я духовный, очень хороший батюшка», нет, я очень хотел бы периодически всем так представляться.

А. Митрофанова

— Духоносный старец...

о. Николай

— Духоносный батюшка, на старца я ещё не очень похож, ещё в седину волосы не покрасил, но хочу, конечно, покрасить, просто представиться: «да, очень приятно, царь». А лучше всего дела, Христос говорит: дела, которые Я творю, свидетельствуют о Мне, если вот нам не потребуется, чтобы нас представляли, как раньше приходили: «Граф Облонский, там с графиней Ананьевой...», а почему они вдвоём оказались? (смеются)

А. Митрофанова

— Не знаю, не знаю...

А. Ананьев

— То есть я графиня, а она граф, получается. (общий смех)

о. Николай

— Так что спасибо, Александр, что вы рассказали, открыли мне мою матушку с необычной стороны, мне приятно.

А. Ананьев

— Она чудесная абсолютно, но это просто я каждый раз, когда читаю там её или пересматриваю наши разговоры, вот эта непосредственность, открытость и при этом какая-то наивность и мудрость ещё какая-то, она прекрасна. Моя история будет, как любит говорить Кира: без морали, но она мне очень дорога, она мне очень дорога, как любая история, в которой я влюбился. Начну с эпиграфа, эпиграф в стихах необычных, стихи написал не я, но, Господи, они звучат так, как будто бы я их написал. (читает стихи)

Когда сижу за работой

у компьютера,

а собака лежит на коленях —

иногда не глядя поднимаю её под передние лапы, прижимаю к себе

говорю ей: Дура ты, дура.

а сейчас, не отрывая глаз от экрана — машинально снова поднял её

прижал

говорю ей: Дура ты, дура. —

потом посмотрел,

а на уровне лица её хвост и попа (видимо, лежала, наоборот)

и ведь даже не пискнет

Висит вниз головой.

вот так и нас Бог поднимет

непонятно за что.

А. Митрофанова

— Потрясающе. Нет, ну это стихи, конечно, стихи.

А. Ананьев

— Да, я в восторге. Не так давно прочитал историю Александра Ткаченко, нашего коллеги, журналиста, психолога писателя, короткая заметка о том, что он смотрел интервью с Брюсом Ли и на вопрос: атеист он или верующий, Брюс Ли сказал: «Я атеист, да, я атеист», а когда у него уточнили: «Ну, то есть вы не верите в Бога?», он сказал удивительную штуку: «Я, — говорит, — жду, чтобы Он сам меня нашёл».

А. Митрофанова

— «...поверил в меня», как-то так там, по моему, было.

А. Ананьев

— «...чтобы Он сам меня нашёл». То есть: «Вы не встретили Бога?» — «Я жду, чтобы Он сам меня нашёл, чтобы Он сам меня встретил».

о. Николай

— Да, с одной стороны, есть такая история того, что человек ждёт, есть даже такое существо ждун, но Бог сделал уже первый шаг к нам в этом плане, ничем не хочу обидеть уважаемого Брюса Ли, сам с удовольствием смотрел его фильмы, но можно не дождаться, это как: я жду своего семейного счастья, когда же оно наступит, вот где же мой рыцарь, он должен прийти ко мне, или моя идеальная дама сердца? В этом плане нужно проявлять инициативу в том числе, не в том, чтобы бегать за всеми: «ты мой рыцарь? Или ты мой рыцарь?», а вот делать шаги. Господь, Он-то как раз неизменен, в нашей священной книге написано, что я Бог, я не меняюсь, что в Боге нет ни тени перемен, поэтому Он в принципе по расписанию в одном и том же месте светит, и если человек захочет, он может войти в поток этого света, но для этого нужно подняться с дивана и пойти туда.

А. Митрофанова

— Священник Николай Конюхов, клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста, Кира Лаврентьева, я Алла Митрофанова и Александр Ананьев, который продолжает рассказывать свою светлую историю, кажется, догадываюсь, о ком ты будешь говорить, потому что узнала стихи.

А. Ананьев

— Каждый раз, когда человек декларирует свой собственный атеизм, я, как правило, ему не верю.

о. Николай

— Как Станиславский.

А. Ананьев

— Да. «Висит на сцене в первом акте бензопила, ведро и ёж. Заинтригован Станиславский, боится выйти в туалет». Я не верю, что есть люди, которые живут, не веря. Не веря в то, что они не просто набор молекул, как любит говорить Алечка, что их жизнь окончится и после смерти ничего нет, пустота, гниение, и черви вылезают из ушей...

К. Лаврентьева

— «Светлые истории» на радио "Вера«...(смеется)

А. Митрофанова

— Это все тоже есть, все будет, но просто не только это, скажем так, мягко.

А. Ананьев

— Да. И однажды мне довелось готовиться к встрече, к интервью, к записи, к съёмкам с человеком, который написал вот это вот стихотворение, причём до этого я его стихов-то не читал, но я посмотрел много интервью с ним в социальных сетях, в YouTube, RuTube, на телеканалах. И я смотрел интервью с этим поэтом и думал: какой кошмар! И вот с этим мерзавцем, с этим циником, не уважающим собеседника, плюющимся ядом, декларирующим свой собственный атеизм направо и налево и отвечающим так, что непонятно, то ли он тебе ответил, то ли он тебя оскорбил, вот с этим человеком мне придётся вести беседу?! Я, образно говоря, открыл «гардеробную» и надел на себя все «доспехи», которые там были, метафизические и психологические, всякие, я готовился к самому изматывающему, самому неприятному разговору в своей жизни, ну потому что чего ожидать от заласканного критиками поэта, красавца, таланта просто пронзительного, с красивыми запястьями, с лохматой шевелюрой, с красивым красным шарфом — Дмитрий Воденников, поэт, таких нет, наверное, в современной России. Я приехал на интервью, а со мной вместе должен был вести беседу с ним ещё и протоиерей Максим Первозванский, наш дорогой друг, замечательный священник, который тоже не раз был гостем в «Светлых историях», и мы беседовали, собственно говоря, о том, что ожидает наших котиков и собачек по ту сторону жизни, попадут ли котики и собачки в рай, а Дмитрия Воденникова и пригласили по той причине, что последней любовью своей жизни он называл ту самую любимую таксу Чуню, которая незадолго до этого умерла в довольно преклонном возрасте, и жизни этой собаки, и смерти этой собаки поэт Дмитрий Воденников посвятил немало стихов, даже книг и, в общем, признавался, что ни до, ни после он не любил и не собирается любить больше никого так, как он любил свою собаку. И вот мы сели с ним за один стол, сели с ним у микрофонов, начали говорить, и я первую половину беседы просто сидел, разинув рот, слушал и понимал, что передо мной очень ранимый, очень, как бы это сказать... скрытный, но при этом очень открытый, очень талантливый, очень настоящий человек, человек, который за своим ёрничеством в каких-то других разговорах, может быть, прячет что-то такое настоящее, что другие, увидев, могут не то чтобы не оценить, а испачкать и сломать, и он это прячет за какими-то своими вот этими язвительными высказываниями в адрес собеседника, в адрес религии, в адрес веры.

А. Митрофанова

— Мне кажется, Саша, это твоя интерпретация насчет действительности.

А. Ананьев

— Да, безусловно, это моя, я видел в нём одну язвительность, но через двадцать минут после начала разговора я понимал, что такого удовольствия от разговора с этим человеком я давно не испытывал, он настолько... ну вот Кира обладает этим талантом, вот она говорит с тобой и в глаза тебе смотрит, и ты понимаешь, что более откровенного разговора у тебя никогда не было, хотя ты спросил: «сколько времени?», а она спросила: «Хочешь ли ты кофе?»

К. Лаврентьева

— А ты, Сашенька, обладаешь талантом поливать холодным душем внезапно. (смеются)

А. Ананьев

— Я просил Аллу об этом никому не рассказывать. Вот, и самое главное, я мог бы сказать, что да, это моё субъективное восприятие действительности, на самом деле это было не так — рядом со мной, разинув рот, сидел отец Максим Первозванский, и, помолчав, мы с ним говорили о том, что будет после смерти, о любви, об отношении к жизни, к Богу с атеистом Дмитрием Воденниковым. Отец Максим, помолчав, говорит: «Дмитрий, из нас двоих я больше атеист, чем вы», и это сказал протоирей Максим Первозванский, ещё раз подчеркну, на вопрос: «Дмитрий, верите ли вы в Бога?» он, взмахнув своей шевелюрой роскошной и заправив небрежным движением красный шарф, говорит: «Да, я атеист». Постскриптум к этой истории без морали: тот был Дмитрий Воденников и вот этот Дмитрий Воденников и это просто то же самое стихотворение, посвящённое тоже таксе Чуне. (читает стихотворение)

Если честно, все смерти, чужие болезни, проводы

Меня уже сильно достали — я чувствую себя исчервлённым.

Поэтому я собираюсь жить с Жозефиной Тауровной, с Чуней Петровной

в зелёном заснеженном городе, медленном как снеготаяние.

А когда настоящая смерть, как ветер, за ней придёт,

и на большую просушку возьмёт — как маленькую игрушку

глупое тельце её, прохладные длинные уши,

трусливое сердце и голый горячий живот —

тогда — я лягу спать (впервые не с тобой)

и вдруг приснится мне пустынная дорога,

собачий лай и одинокий вой—

и хитрая большая морда бога,

как сенбернар, склонится надо мной.

К. Лаврентьева

— Ну так... смело.

А. Митрофанова

— Образ, да, смелый действительно. Но Дмитрий Воденников, он, конечно, человек огромного таланта, и мне кажется, Саш, вот твоё его восприятие во многом связано, так часто бывает, мы других людей осмысляем через свой собственный опыт, через своё нынешнее вот сейчас состояние, как оно вот в этот момент, то есть это понятно, что очень субъективная оценка, во многом она, может быть, даже не столько вот про этого человека, сколько про нас в данный момент.

А. Ананьев

— Абсолютно верно. А ещё из этой истории есть совсем уже обидная мораль: глядя на все вот это, на все вот те истории, которые мы рассказали, как говорит Гришковец, в своём спектакле «Одновременно»: становится отчётливо ясно, что вот того человека, которого вижу в отражении зеркала я — вижу только я, а остальные видят вот этого вот и вот этого вот любить и даже уважать невозможно. 98 человек из 100 скорее всего представляют меня заносчивым, толстым, лысеющим, наглым, глупым, необразованным и скорее всего слабо верующим человеком, вот каким-то таким негодяем, мерзавцем...

А. Митрофанова

— Пятиминутка самобичевания.

А. Ананьев

— Нет, ну так и есть на самом деле, если вот я так отношусь к гораздо более достойным людям, то как относятся ко мне?

К. Лаврентьева

— ...либо 99 человек 100 о нас вообще не думают.

о. Николай

— Сто процентов. Скорее все думают о себе в первую очередь и других людей соразмеряют уже с самим собой и в этом плане нам чуть попроще, христианам у нас, конечно, вот многие говорят: «вот у вас, христиан, это нельзя, то нельзя, там заморочки какие-то, в воскресенье нужно рано вставать, в храм идти, ещё что-то», но нам, христианам, во многом повезло, потому что у нас есть какие-то такие базовые принципы, которые нам отвечают на очень серьёзные базовые вопросы, в том числе мы знаем, что вот сердцеведец это только Христос, объективно правильно судить о человеке может только Бог, то есть даже сам человек не может себя адекватно оценивать, ему для этого нужно какое-то постороннее мнение, в том числе вот очень здорово, когда в семье, хотя у нас не всегда адекватное мнение, мы очень любим своих супругов, но важно мнение со стороны.

А. Митрофанова

— Мне как раз кажется очень важным мнение супруга или супруги, потому что это как раз те люди, которым Господь открывает максимум, может быть, о нас.

о. Николай

— Через них Господь являет, но я могу сказать и по себе, я просто знаю, что когда ты любишь человека, ты иногда боишься ему сделать больно, а человеку, допустим, ну ему нужно сделать больно, вот, например, почему не допускают операцию делать близкого родственника — потому что иногда нужно отрешиться...

А. Митрофанова

— Чтобы ему в эмоцию не уйти.

о. Николай

— Я вот человека недавно провожал как раз на фронт, и он рассказывал, что он проходил курсы военной помощи и их там учили: когда будете оказывать помощь раненому, у которого там ногу оторвало или ещё какое-то ранение серьёзное, нужно максимально отрешиться, то есть для вас это манекен, они даже тренировались на манекенах с этими сосудами, говорят: вы вообще не воспринимайте, кто это: мужчина, женщина, это ваш знакомый, это молодой солдат, пожилой, он ругается матом, он кричит, он ещё что-то делает, для тебя это тело, у которого тут сосуды, ты должен их затампонировать, ты должен сделать максимально быстро, ты должен тут пережать, должен тут сделать, и ты максимально должен вообще вот просто удалиться. И я понимаю, что я не всегда так могу и тут очень важна роль, конечно, человека, вот мы боимся тех, кто нам делает больно, например, особенно я вот стоматологов боюсь, но эти люди нам очень сильно нужны, в этом плане духовник может иногда как-то сказать, люди по-разному способны воспринять, понятное дело, что когда ты первый раз пришёл, надо человека, скорее, обогреть и немножко подбодрить, чем делать ему больно, но вот профессиональным православным, которые уже там двадцать лет, им нужно делать больно. Я про себя могу сказать, не хочу про других говорить, что мне сделали несколько людей своими какими-то, я прочитал или послушал какую-то лекцию, и я понимаю, что мне это неприятно слушать, то есть я нахожусь в своих стереотипах, в своих каких-то представлениях, мне это очень нехорошо и мне очень тяжело даётся критика, то есть когда меня критикуют, а сам я очень люблю, но когда меня кто-то критикует, нормально воспринять эту критику мне очень тяжело, и я понимаю, что в этом плане да, от самых близких людей ты не всегда готов её принять, поэтому вот это мнение со стороны адекватное, оно для нас важно, и нам, христианам, повезло, что у нас есть Бог Господь наш Иисус Христос, наш сердцеведец, который дал какие-то базовые принципы в Евангелии, который дал вот Александру замечательную Аллу, мне дал мою супругу, ей дал меня, у Киры тоже есть замечательный супруг, мы можем волю Божью узнавать через друг друга, и мы всегда ещё можем соотнести с Евангелием и, конечно, искать тех людей, которые в какой-то из областей являются большими профессионалами, чем мы и могут нам адекватно о чем-то сказать, пускай даже иногда сделав больно, для нас с вами это полезно. Вот закольцовывая то, о чем мы с вами говорили, то, что каждый человек есть образ Божий и нужно его разглядеть, вот очень хорошо иногда раздвигать завалы, что — вот, здесь, оказывается, была древняя мозаика, на который изображены христианские символы, а я-то думал, здесь только паркет или там ламинат замызганный, нужно уметь это разгребать и видеть подлинное, и отличать его от второстепенного.

А. Митрофанова

— Мне кажется, чтобы разглядеть образ Божий в человеке, очень важно эти завалы разгрести в самом себе. Спасибо вам большое за этот разговор и да, я, наверное, уже в следующий раз расскажу свою историю. Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, священник Николай Конюхов, клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста, я Алла Митрофанова, сегодня в «Светлых историях» мы делились своим опытом, своими переживаниями, своими размышлениями о том, что такое образ Божий в человеке и что он есть на самом деле в каждом, каким бы крокодилом человек нам не казался, понимаете, опять же, мы видим в ближнем крокодила если мы сами крокодилы (смеется), мой опыт, он такой, вылечи себя из крокодила в человека....

о. Николай

— Исцелись сам, тогда ты поймешь, как помочь своему ближнему.

А. Митрофанова

— Вот примерно так, тогда ближний, оказывается, станет совсем даже вполне себе прекрасным человеком. Спасибо вам огромное за этот разговор и ну что, дай Бог нам образ Божий учиться видеть, а самим как-то максимально к подобию стремиться... ура.

о. Николай

— Ура.

К. Лаврентьева

— Спасибо большое.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Необычный приход к вере»
• «Экзотическое православие»
• «Бог рядом»